Цепные псы самодержавия. Глава 1

          
                ЦЕПНЫЕ ПСЫ САМОДЕРЖАВИЯ

                Часть первая
               
                Поручик Гурьев

                Глава первая

 Михаил Гурьев встал со  стула с неудобной высокой спинкой. От долго сидения на нём  у него глухо ныла поясница и затекли ноги. Михаил пошёл к окну. Вид был шикарный: вверх по Дону шёл колёсный пассажирский пароход. Он легко обгонял маленький буксир с закопчённой трубой, который натужно тянул огромную баржу, тяжело хлопая колёсами по воде. Вниз по реке медленно спускался парусный баркас. На противоположном берегу уже начиналось Задонье, над которым висело марево горячего воздуха.
 
Михаил начал  медленно ходить по скрипучему, рассохшемуся паркету, скрестив руки за спиной.
 Кабинет был маленький с  убогой казённой обстановкой. Большой массивный стол, столешница которого была обтянута выцветшим от солнца и времени куском сукна. На нём как-то странно смотрелся новенький письменный прибор из яркой бронзы. Над столом возвышался стул. «Надо как-то срочно его поменять, а то загублю себе спину,» - подумал Михаил и с каким-то ужасом посмотрел на массивный сейф, располагающийся в углу. Он опасался открыть его тяжёлую толстую дверь и  увидеть там все  папки.» Потом! - решил Михаил,- надо ещё подумать».
 На стене, за стулом, висел небольшой  поясной портрет государя.
 Он остановился, переставил ближе к центру стола керосиновую лампу с абажуром, имевшим когда-то, наверное, жёлтый цвет и направился к вешалке, стоящей  в углу у дверей. Здесь, на стене висело прямоугольное, в человеческий рост, зеркало. Михаил  принялся рассматривать себя. Не просто смотреть, а тщательно изучать! Так он делал с детства,  в часы сильных нервных потрясений для того, чтобы успокоиться.
 Среднего роста,  два аршина и шесть вершков (около 1метра 69 см) , плотный блондин, с короткой, «кадетской» стрижкой, высокий лоб, светлые голубые глаза, густые брови цвета спелой пшеницы, веснушки на щеках, большие оттопыренные уши и широкие скулы. «Двадцать четыре года, а выгляжу мальчишкой!» - хмыкнул он.

 Михаил Гурьев родился в марте 1867 года в Москве. Его отцом был отставной  капитан Гурьев Иван Михайлович, а матерью Анна Петровна, в девичестве Васильчикова. Сестра Ольга появилась на свет через три года. Гурьевы - старинный дворянский род, внесённый в общий Гербовник Российской империи ещё в 1621 году, был жалован поместьями царём Михаилом Фёдоровичем Романовым. От поместий этих к 1865 году осталось только имение в Калужской губернии. От доходов, которое оно давало, Гурьевы и жили. Ведь Иван Михайлович Гурьев после 25 лет службы ушёл в отставку в чине капитана с мизерной пенсией.
 Михаил родился в Москве, детство своё провёл в калужском имении, а учиться ему пришлось в Санкт Петербурге. Сначала в Первой военной гимназии, а затем в Павловском военном училище, из которого он выпустился подпоручиком в 72-й пехотный Тульский полк дислоцировавшийся в городе Тамбове.
 Этот городишко, несмотря на то, что являлся губернской столицей, был унылым захолустьем. Летом вдоль пыльных улиц росли огромные зелёные лопухи, а осенью  и  весной по ним невозможно было ни пройти, ни проехать из-за непролазной грязи. Зимой чёрные старинные избы до самых крыш засыпало снегом.
 Жизнь в полку была тоскливой и однообразной.  Ежедневные строевые занятия, иногда проведение учебных стрельб.
 Вечером холостые офицеры собирались в полковом собрании, где пили водку с немудрённой закуской, играли в карты.
 Гурьев был разочарован. В военной гимназии, а затем в училище свою будущую офицерскую карьеру он представлял совсем по-другому.  В действительности же оказалось, что Михаилу уготована судьба его отца. Двадцать пять лет службы в захолустных гарнизонах, оторванных от культурных центров империи, и выход на пенсию в чине капитана.

 Жил Гурьев в казённой убогой квартире в полковом деревянном доме, в котором размещались как семейные офицеры, так и холостые. Его денщик, Фёдор Потапов, высокий сутулый деревенский парень следил за его обмундированием, отдавал в стирку бельё, ставил вечером самовар. Делал он всё это так медленно, что порою вызывал раздражение у всегда спокойного Михаила.
- Потапов, ты чем сегодня занимался? - частенько спрашивал своего денщика подпоручик. - В квартире полы не мылись! Время чай пить, а самовар ещё холодный!
- Как чем? - искренне удивлялся Фёдор.- Ваше благородие, я же ваши сапоги чистил! Блястят вон как! А самовар прям щас и поставлю! Вода быстро закипит!
- Давай! - вздыхая, соглашался Гурьев.
 В отличии от многих других офицеров Михаил никогда не позволил себе ударить денщика, ругал только его, обзывая не очень обидными словами.
 Самым тяжёлым для Михаила  занятием являлось распределение своего денежного довольствия так, чтобы не влезать в долги. Это для любого обер-офицера с окладом в 804 рубля в год являлось довольно сложной задачей. Гурьев посчитал, что у него в месяц на обеды и ужины уходило 12 рублей, на сахар, чай и папиросы, стирку белья - 10 рублей. На различные вычеты в батальон, как минимум, - 17 рублей. Содержание обмундирования в приличном состоянии требовало 10 рублей. Потапову он платил 3 рубля. В идеальном случае у Михаила должны были оставаться к началу следующего месяца 15 рублей. Увы, такого никогда не случалось! Всегда, почему-то, тратилось гораздо больше. А если ещё учесть, что жалованье выдавалось один раз в «треть года», то есть один раз в четыре месяца, то последние две - три недели перед его выдачей у Гурьева не оставалось ни копейки. В таких случая его выручали родители. Михаил  им телеграфировал , и  отец немедленно отправлял сыну 50-70 рублей. «А как же выживают семейные офицеры, которые имеют детей?» - часто задавался Гурьев таким вопросом, с искренней жалостью  смотря на некоторых своих однополчан  с латками  на мундирах и сапогах.
 
 Убивать своё свободное время, просиживая вечерами за картами в полковом собрании, Михаилу не нравилось. Он безумно любил читать. Эту страсть к книгам привила сыну мать. В первые же два месяца службы Гурьев «проглотил» все книги очень скудной полковой библиотеки, а потом  стал покупать их в книжных лавках Тамбова. Читал работы по истории России  Михаила Погодина. Гордился тем, что имел  все двенадцать томов «Истории Государства Российского» Карамзина, Штоля «Герои Греции в войне и мире» об Александре Македонском...
-В Академию метишь, Гурьев! Я давно уже это понял, только тяжело вот тебе  будет без протекции туда попасть, - понимающе кривил свои губы поручик Вишневский. - У тебя от чтения лицо уже жёлтого цвета стало. Садился бы лучше с нами по вечерами в картишки переброситься!
-Благодарю за совет и приглашение, господин поручик! Только не люблю я картёжных игр! Несколько раз пробовал... Не интересно. Да и деньги проигрывать обидно очень, - вежливо отказался Гурьев.
- Это когда проигрываешь, обидно! А нужно выигрывать! Удачу за хвост нужно ловить, а не книжной пылью дышать! Приходите! - настойчиво неоднократно приглашал Михаила Вишневский.
- Благодарю! Может когда-нибудь... - постоянно отказывался Гурьев.
 
Однажды Михаил совершенно случайно купил пять книг немецкого философа В.Ф. Гегеля «Курс эстетики, или Наука изящного». О философии Гурьев имел очень смутное представление, а о Гегеле вообще не слышал. Привлекли его внимание эти книги в скромном бумажном переплёте только своей ценой.
- Господин офицер,забирайте все пять томов за один рубль! Всего за один рубль! - бегал вокруг Михаила хозяин книжной лавки.
 Гурьев взял с полки одну из этих невзрачных книг «Архитектура, скульптура и живопись» и начал листать.
- Господин офицер, за восемьдесят копеек уступлю! Все! Таких цен вообще нет! - взмолился хозяин.
- А почему за такую низкую цену? - с подозрением поинтересоваля Гурьев.
- Так никто не покупает! Сколько уже лет лежат! Переплёт даже пожелтел, - вздыхая, признался хозяин книжной лавки.
- Хорошо, забираю! - Михаил полез в карман за бумажником.
 Первый том Гурьев читал всю осень и всю зиму. Сначала ничего не понимал. От злости на свою тупость он порою даже сильно нервничал, но потом, вдруг, наступило прозрение и размышления философа ему стали ясны. Однако со многими утверждениями Гегеля Михаил не был согласен.
 
 Одним весенним днём, когда мрачные и убогие дома Тамбова, «утопали» в густых зарослях сирени Гурьеву принесли телеграмму. От сердечного приступа умер его отец. Михаил не мог сначала поверить в то, что этот сильный и жизнерадостный человек ушёл из жизни. Гурьев впал в сильную хандру. В таком подавленном душевном состоянии  Михаил однажды сдался и согласился на уговоры Вишневского сесть играть в штосс.
 Сначала ставки были маленькие, и Гурьеву везло. Через три часа, когда решили заканчивать, он оставался с выигрышем в 14 рублей.
- Подпоручик, может продолжим? Чего дома сидеть. Тоскливо ведь. Только ставки нужно бы повысить, - предложил Вишневский.
- Действительно давайте продолжим! Время ведь ещё раннее! - поддержали поручика остальные, лишая таким образом Гурьева  возможности отказаться.
- Ну что, давайте продолжим! - нехотя согласился Михаил, предчувствуя что-то нехорошее.
  Через три часа он проигрался в пух и прах.
- Подпоручик, ваш долг составляет 112 рублей 50 копеек! -  с каким-то ехидным торжеством объявил Вишневский
- Карточные долги - святые! И платить их нужно обязательно и немедленно! - разъяснил поручик Дрегер. - Вам об этом известно?
- Конечно известно, господа! - тихо произнёс Гурьев, - через три недели я смогу заплатить 112 рублей 50 копеек.
- Конечно же!  Мы вам, подпоручик, прощаем 50 копеек! - уничижительно хмыкнул Вишневский.
 Михаил срочно отправил телеграмму матери с просьбой немедленно отправить деньги.
 Через две недели он получил 120 рублей с припиской «Сынок отдала тебе последние деньги!»
 Прочитав эти слова, Гурьев проклял себя самыми последними словами и перед иконой Святого Николая, которая висела у него в спальной комнате, поклялся больше никогда не играть в карты. И не только в карты, а вообще во все азартные игры.
 
 Проходили месяцы, а в жизни Михаила ничего не менялось. Мама в своих редких письмах жаловалась, что после смерти отца, их имение очень быстро приходит в упадок. Как дальше вести хозяйство, она не знала. «Сыночек, я нахожусь в отчаянии! Мишенька, у меня ничего не получается. Наняла управляющего, а он оказался вором. Деревенские, которым я сдаю в аренду наши луга для покосов, а также земли для выращивания ржи, меня постоянно обманывают. Для того, чтобы этого не было, я должна бросить нашу московскую уютную квартиру и переехать на постоянное жительство в Калужскую губернию. Я должна вникать во всякие мелочи ведения хозяйства и лично смотреть за всем сама. Доверия к деревенским у меня исчезло напрочь».
 
Это письмо заставило Гурьева очень серьёзно задуматься о своей будущей жизни. «Оставить военную службу и уехать в наше имение и заниматься там делами основательно и серьёзно, как делал мой покойный отец? А может быть бросить всё и поступить в Горный институт или хотя бы в горное училище? Ведь я очень хотел и хочу стать горным инженером или горным техником. Интересная и достойно оплачиваемая работа... Отец настоял на военном училище. Я смалодушничал и согласился! Что сейчас? Невыразительная жизнь без всяких перспектив. Приходиться экономить на всём. В отставку выйду капитаном, как папа! Мизерная пенсия и старость в нищете! Жизнь закончилась. Если, возможно, случится какая-нибудь война, только тогда у меня появится  шанс отличиться и сделать прорыв в карьере. Также есть шанс быть убитым, а хуже того стать инвалидом! Кому нужен инвалид! Не приведи Господь!» - Михаил принялся креститься.
 
Прошло лето. Наступила осень, и вновь Тамбов погряз в непроходимой липкой грязи. Непрерывные сильные и холодные дожди лились из нависших над самой землёй плотных чёрных туч.

 Мама стала очень редко присылать Михаилу деньги. Это были очень незначительные суммы. 30 рублей раз в два месяца. Гурьев понимал, в какой непростой ситуации она находится. «У мамы ведь ещё Ольга! Наряды для неё нужны, ведь она девушка! Красивая девушка! Да и образование Ольге надо дать хорошее: домашнее. Гувернёры ой как дорого обходяся в Москве! Может и правда мне стоит подать прошение об отставке и уехать жить в имение? Пойти учиться в Горный институт или училище уже поздно! Денег нет!» - с такими мыслями засыпал почти каждый вечер Михаил.
 
Зимой Гурьев  очень много читал. Выучил почти все стихотворения  Лермонтова, которого очень любил.

Пришла весна. На улицах Тамбова зацвели липы. Проливались тёплые дождики. Полк вышел на манёвры в летние лагеря. Солдаты с утра до вечера копали окопы, маршировали, поднимая к небу столбы серой пыли. Офицеры жили в палатках,страдали от туч комаров и  монотонного бытия.

 В один из жарких дней, когда собиралсь гроза и было безумно душно, в лагерь пришла новость  о производстве нескольких офицеров в следующие чины.
 Гурьев стал поручиком! «Теперь моё денежное довольствие будет на целых 102 рубля в год больше!» - с грустным сарказмом подумал Михаил.
 Офицерская пирушка по случаю такого знаменательного события длилась несколько дней. Когда она закончилась, Михаил понял, что должен снова просить денег у матери. У него оставалось всего несколько рублей.

 Почтовый перевод Гурьев получил, когда полк вернулся на зимние квартиры в Тамбов.
 Потом подоспело и письмо от мамы. «Сыночек, сообщаю тебе радостную новость: нашей Оленьке предложил свою руку и сердце Иван Прокопьевич Жуковский, чиновник, служащий по Министерству путей сообщения. Очень хороший и состоятельный человек. Иван Прокопьевич старше Оленьки на четырнадцать лет. Уважаемый в Москве человек. Я уверена, что Оленька будет счастлива! Мишенька, ты понимаешь, что я не могу выдать мою дочь замуж бесприданницей, поэтому решила продать наше имение. Покупатель уже есть. Это наш сосед Безбородько К.К., которого ты хорошо знаешь. Константин Кирилович хочет расширить свои владения, поэтому с удовольствием принял моё предложение и дал задаток. Мишенька, свадьбу думаем устроить летом следующего года. Как определимся с датой, я тебе сразу же сообщу. Целую тебя крепко! Береги себя, мой любимый сыночек! Твоя мама».
 Эти новости, довольно неожиданные для Михаила, сначала повергли его в состояние растерянности. Он долго размышлял.» Это хорошо, что у сестры будет достойный её ума и красоты муж! Только вот как будет мама жить на скромную пенсию вдовы капитана? А я? Как же я? Где же я смогу взять денег в случае какого-нибудь экстренного случая? Где?»

 Последующие месяцы Гурьев жил в условиях жесточайшей экономии: отдал в ремонт свои старые сапоги, пошив парадного мундира решил отложить на следующий год, до лучших времён. «Только вот когда эти лучшие времена настанут,» -  часто горько усмехался он.
 Гурьев ходатайствовал  перед командиром полка о предоставлении  ему  недельного отпуска в июне.
 
По московским понятиям свадьба была очень достойная: много гостей, все уважаемые и солидные люди, которые преподносили молодожёнам дорогие подарки...
 Свадебный обед, а потом и бал происходили в банкетном зале Золотарского на Каляевской улице.
 Большая зала с пальмами в кадках. Вдоль стен стояли длинные буфеты, где после обеда были выставлены конфеты, фрукты, мороженое, прохладительные напитки.
 Сам же стол поражал своими холодными и горячими закусками, количеством бутылок иностранных вин и русских водок.
  Гурьев сидел рядом с двоюродным братом матери Платоном Сергеевичем  Шубинским. Михаил его видел второй раз в своей жизни. Первый, когда дядюшка навестил их в Москве на Рождество. Михаилу было тогда лет семь. Платон Сергеевич приехал к ним с супругой и шестилетним сыном Сергеем. От той встречи у Гурьева остались довольно смутные воспоминания. Сейчас же справа от него сидел невысокий седой мужчина лет сорока пяти, с румянцем на круглых щеках, приплюснутым носом и внимательными серыми глазами. Платон Сергеевич был облачён в парадный жандармский голубой мундир с погонами полковника. На груди - несколько орденов.
-Надюша, чего ты желаешь? Вина? Какого? А может тебе положить чего-нибудь из холодных закусок? Скажи мне, моё счастье! - постоянно шептал он на маленькое ушко своей супруги, миниатюрной женщине с морщинистым лицом.
- Платоша, спасибо! Ты сам почему ничего не кушаешь, Платоша? - тихо отвечала она ему.
- Ну, господин поручик, Шустовского? А? - обратился Шубинский к Михаилу.
-  С удовольствием, господин полковник! - с готовностью ответил Гурьев.
- С удовольствием? Это хорошо! Это по нашему! Только вот давай без официальных обращений! Я - двоюродный брат твоей матушки! Значит кто я тебе? Очень близкий родственник!
 Дядюшка наливал Михаилу и себе. Они выпивали и закусывали. Вновь наливал. Они выпивали и закусывали... Так продолжалось очень долго...
 Потом они сидели в курительной комнате. Из залы доносилась музыка.
- Мишаня, сигары куришь? - на пухлых губах  Платона Сергеевича появилась лукавая улыбка.
- Нет, только папиросы! На сигары, увы, денег у обер-офицера не предусмотрено, - засмеялся Гурьев.
- И я их не курю! Вонючие они, сигары! - Шубинский достал массивный серебряный портсигар.
 Закурили.
- Денежного довольствия не хватает? - абсолютно трезвым голосом  вдруг спросил Платон Сергеевич.
- Постоянно думаю как бы выжить. Самое главное долгов не наделать, - вздохнул Михаил и принялся рассказывать о себе.
 Гурьев никогда и никому  не жаловался, но почему-то сейчас, его «прорвало».  Он описывал свою жизнь до самых мелочей, часто глубоко вздыхая.
 Шубинский его слушал очень внимательно. Когда Михаил замолкал, дядюшка участливо подбадривал его своим добрым взглядом.
- Да, племянник, сложно у тебя офицерская карьера складывается. Я вижу, что ты парень умный, честный. Беда только в том, что тебе некому помочь. Ты скоро сам должен будешь матери помогать, а возможностей у тебя не будет. А если женишься? Я когда в кавалерии начинал служить, тоже имел финансовые проблемы. Денег не хватало! Много тратил, делал карточные долги... Девки из меня деньги высасывали. Спасало меня то,  что родители всегда хорошо помогали. Потом же я решил перевестись в Отдельный корпус жандармов. Многие мои товарищи меня за этот поступок критиковали. Сейчас же завидуют мне! Я уже полковник, а сослуживцы мои ещё в ротмитстрах ходят! Думаю, что выйду в отставку генералом! - убеждённо закончил дядюшка.
- Да ну! - недоверчиво протянул Михаил и взял ещё одну папиросу из портсигара, который ловко открыл Шубинский и протянул ему.
- Да! Да! Именно так, Мишаня! Буду я генералом! Сына своего, Серёженьку, я не отдал в военное училище. Зачем? Он у меня очень умный парень. Военная карьера не для него. Серёжа закончил юридический факультет Санкт Петербургского университета, два года служил в канцелярии министерства юстиции, а совсем недавно получил назначение товарищем прокурора ( заместителем прокурора. Прим. автора) в Ростов на Дону. Иногда пишет матери и мне. Очень доволен. Очень доволен! - повторил Платон Сергеевич и добавил. - Я уверен, что сделает он прекрасную карьеру! Мишаня, если ты хочешь изменить свою жизнь к лучшему, то тебе остаётся единственный путь: переводиться в Отдельный корпус жандармов! Извини меня за то, что вмешиваюсь в твою жизнь... - дядюшка неожиданно поперхнулся и с надрывом закашлял.
- Платон Сергеевич, вам плохо? - подскочил со стула Гурьев.
- Нет! Спасибо! - Шубинский достал из кармана носовой платок и принялся вытирать им губы.
- Я буду думать, Платон Сергеевич. Буду думать! - задумчиво произнёс Михаил.
- Не надо думать! Надо действовать! - Шубинский глубоко вздохнул. - Денежное довольствие у нас в два раза больше, чем в обычной пехоте или артиллерии. К Рождеству обязательно дают деньги на «гусика» и очень хорошие! Мишаня, а какие наградные выплачивают отличившимся офицерам! Ты даже себе и представить не можешь!
- Наградные? - удивлённо переспросил Гурьев, - и большие?
- По разному. Я вот, например, больше тысячи рублей не получал. Это, разумеется, не предел. Других начальство бывало отличало гораздо щедрее, чем меня.
- Тысяча рублей? Тысяча рублей?! - с восторгом шептал Михаил.- Конечно же, Платон Сергеевич, я сделаю всё, зависящее от меня, чтобы служить в Отдельном корпусе жандармов!