Понедельник, тринадцатое

 Понедельник, тринадцатое

Помню серый день какого-то июня. Помню точно, потому что подходило время сдавать философию. Какую философию — сейчас спроси, толком я и не помню. Возможно, это и очень нужная кому-то наука, эта философия, но она у меня вызывала только зубную боль, от которой надо любым способом избавиться.

Будильник пропел восемь утра. Надо идти на лекцию по математике. Преподаватель — длинная тощая дрянь с глазами, как будто её последнюю колбасу не доел постылый любовник. И поэтому она погрузилась только в неё — в математику! А мне так хотелось забраться под одеяло, зарыться в него с головой и забыть про теорему Коши и разложение интегралов. Меня бы кто сейчас разложил в мягкую постельку. Но об этом только оставалось мечтать.
Вчера набрались нормально. Пивка для начала. Потом по водочке. Потом в кабачок сходили, в «Театральный». Там посидели нормально. Морды ни нам, ни мы никому не набили, но вернулись вовремя. Пропустили нас через проходную без проблем. Сидели в проходной ребята — сокурсники и знакомые моего среднего брата Вовчика. Боец он отменный. Бывало, соберёт в кучу трёх-четырёх пацанов и за милую душу от всего удовольствия ломает им носы, руки, ставит фингалы и крошит брови. Молодец парень! Потом спёкся. Жаль. Доцентом стал. Тупым. Ни брата, ни отца, никого не захотел видеть. Видимо, мозги совсем в кисель или в пудинг превратились. Ничтожество и трус.
Да не о нём сейчас хотелось бы вспомнить. А именно об этом дне. Да! Вспомнил! 13 июня 1977 года. Понедельник.
Сижу я с грустной мордой в общаге. К экзаменам готовиться неохота. Одна мысль тревожит — где бы пивка раздобыть. Не о хорошем же мысли, не о водочке, не о винце — а о пивке. Думаю, ладно, хватит хандрить, пора за билеты к экзаменам браться.
До этого я выучил билетов пятнадцать. Хорошо выучил. Всякие теории в голове созидались на базе марксизма-ленинизма и прочих марксистских учений, о движении либералов и тех, кто хотел все страны мира олучезарить. Тошно стало. Бросил билеты. Задумался. У кого бы деньжат занять на пивко?
На нашем этаже жили девчонки. В моей группе училась Лена Соколова. Девчонка в соку, но как-то она не вписывалась в нашу братию. То трусы у неё воняли месячными, то она как-то сторонилась нас. Она была старше нас на три года, да и плюс девическое восприятие пацанов в восемнадцать-девятнадцать лет не давало ей повода к нам подходить как-то по-другому. Ну, то есть она не была девочкой нашего круга. А для меня вообще она выпадала из рамок понимания женственности и сексуального внимания. Это я сейчас так говорю. А раньше мне было трудно объяснить мои ощущения.
Есть у меня один товарищ — Толик Сакнаев. Сволочь первостепенная. Боец — отличнейший. За друга — горло перегрызёт. Мы с ним работали в паре. Он стремился за мной, я шёл впереди. Во всех отношениях. Так вот однажды, после окончания лекции (или практики) по математике Толик подошёл сзади к Ленке Соколовой, склонившейся пополам перед столом у преподавателя. Толик отпрыгнул от заднего стояния Лены на полметра, едва не сбив меня. Спрашиваю его:
— Толя, что такое?
Он мне говорит:
— Таких запахов от трусов я ещё не слышал никогда.
Я ему ответил:
— Толя не то место нюхаешь.
Мы долго ржали об этом, но филейную часть Ленки Соколовой обходили стороной, дабы не испытать удара химического оружия.

Ну вот! Опять отвлекся.
Так вот. Сижу я за этой философией и мечтаю о лучшей жизни с пивком. Вдруг в дверь моей комнаты раздается стук. Думаю: «Кто там пришёл? Кого какая сволочь притаранила на мою больную голову?»
Кричу:
— Заходи, если не бздишь!
Дверь открывается, и на пороге появляется мой брат. Мой старший брат, которого я давно не видел. Он уже несколько лет женат. Стал примерным семьянином. Его молодая жена в настоящий момент сидела дома беременная. По-моему, на шестом месяце. Поэтому семейные неурядицы, морская жизнь, оторванность от дома и от родных позволяли ему очень редко приходить ко мне, младшему брату. А сейчас я просто не знал, что мне делать. Я стоял как истукан и только лепетал:
— Проходи. Садись. Лёксик, мой дорогой…
Понимая, что происходит что-то не то, и для того, чтобы разрядить обстановку, братишка вытащил из кителя поллитровку и поинтересовался:
— Закусить есть чем?
Наспех собрав всё, что мы имели в комнате 34 на Некрасова, 1 (общежитие горного факультета), сели за стол.
Выпили по малой. Разговор завязался быстро. Лёксик — как я его обожал в этот момент! — такой свободный в своём расположении духа, радостный, много говорил.
Он рассказал, что сообщил своей беременной жене, что их ледокол «Адмирал Макаров», должен уходить в рейс тринадцатое июня. Но так как их суеверный капитан отход в долгий полярный рейс ледокола тринадцатого числа считал несчастливым, то он нашёл причину отложить отход на четырнадцатое число. Поэтому отход поздно вечером тринадцатого отменили (и это было правдой!). Поэтому Лёксик решил не возвращаться домой к беременной жене, а захотел побыть с нами, своими братьями.
Мы быстренько уконтрапупили эту бутылочку, отчего моё настроение резко поднялось, я забыл о философии, и мы пошли к нашему среднему брату. Благо он жил на этом же этаже и занимал крайне удобную позицию в угловой, последней комнате коридора.
Спокойно ввалившись в дверь, дабы не нанести никакого ущерба мебели, мы воссели вблизи стола, на котором лежали какие-то извращённого вида чертежи, не имеющие ничего общего с нашим отличным настроением. Лёксик задал, скромный и ни к чему не обязывающий вопросик, этому апологету науки:
— Ты пить будешь?
На что это аморфное существо, выплыв из-за ширмы своего состояния, вяло пролепетало:
— У меня симпозиум.
На что мой старший брат ответил вполне серьёзным тоном:
— А у меня отход.
Правда, какой это отход, он толком не пояснил.
Но вторую бутылку мы пили в моей комнате без среднего брата. После того как стало понятно, что отход и симпозиум дела несовместимые, мы решили стройными рядами, не мешая прохожим и ответственным людям на проходной в общежитии №1, Некрасовская 3а, выйти на ободряющий ветерок к бухте Золотой Рог. Направление на ресторан (а по-современному — харчевню) «Парус» было изучено досконально за эти два года проживания в общежитии. Сие питейное заведение располагалось в цоколе вполне респектабельного здания какого-то НИИ, где, наверное, изучали последствия несвоевременного семяизвержения.
________________________________________
Спустившись в этот пристойный подвальчик, где мою харю знали блюстители порядка и не единожды выпроваживали оттуда за всякое непристойное поведение, как мордобой, пинание бездыханных тел, оказание сопротивление различным службам и т. п., мы вошли туда.
На столиках уныло лежали алюминиевые вилки и посуда многоразового использования, гранёные стаканы выпуска июня 1941 года, соль, насыпанная горкой на блюдечках, и обо всём этом нас оповещал унылый скрип половиц под многотонными ножками приближающейся официантки, заслонившей от нас своим торсом половину зала. Оказывается, нас ещё тут кто-то помнил. Или что-то вроде этого…
Ненавязчиво заказали пол-литра водки и салат из так называемых свежих овощей. Ведь это же был РЫБНЫЙ день! (Одни только воспоминания об этом дне даже сейчас ласкают мой желудок!!!)
На наше желание о требуемой порции спиртного, был получен безапелляционный ответ из прекрасных размалёванных губ:
— Водка только по сто грамм на рыло! Вы поняли? — грозно глянула на нас неприступная термидада. — Остальное — по мере вашего созревания. — Челюсти наши от такой перспективы отвисли.
Лёксик воспротивился подобному заявлению и вежливо попросил непреклонную красавицу наполнить наши бокалы двойной порцией горячительного нектара. На что последовал надменный, еле заметный утвердительное кивок, и мы затаились в ожидании решения столь важной для нас проблемы.
Вскоре наше желание удовлетворили и, просидев до позднего вечера в этом уютном заведении, где не надо бить морды своим врагам, пинать кого-то в живот и орать о превосходстве горняков над какими-то нижележащими слоями населения, мы вышли на свежий воздух.
Уже полностью стемнело. Мягкий ветерок с бухты Золотой Рог побуждал нас выйти на простор, и мы шли вниз по Океанскому проспекту, спускаясь к площади Борцов за революцию. Идя в кильватере моего дорогого брата, я только и видел, как его руки с аппетитом проходились по телам фигур женского пола — особенно ниже ватерлинии — некоторых его знакомых, кои неоднократно встречались на нашем пути. У меня изо рта раздавалось только одно мычание от восторга, как это он грациозно делал.
Всё шло прекрасно! Мы медленно спускались с сопки по Океанскому проспекту. Бухта Золотого Рога манила нас не только отблесками фонарей городского освещения и стоящих у причалов кораблей, но и тем, что на рейде стоял ледокол «Адмирал Макаров», который с такой нежностью ждал своего третьего механика.
Для определения дальнейшего курса нашего направления мы провели рекогносцировку, подойдя к проходной торгового порта. Это далось нам с величайшим трудом, так как мы шли без карты, а тем более компаса. Но благодаря чёткой команде моего брата и его полной целеустремлённости и внутренней интуиции, мы выбрали один и единственно верный путь.
Я со своей мордой сунулся на проходную порта. Томноглазые служительницы охраны, помахав своими необъятными формами и дав понять, что не только какой-то студент, но и атомная субмарина класса Trident не способна пробраться между их сосками, отвернули меня от намеченного маршрута. Поэтому я начал осознавать, что надо искать другой вариант проникновения на запрещённую территорию. Этот вариант назывался ЖД.
________________________________________
Пройдя пару сотен метров, я даже не испачкав ни мундира, ни фейса, спокойно проник в щель между нижней створкой железнодорожных ворот, перекрывающих рельсы, и пробрался на место вожделенной стоянки рейдового катера.
Мой брат, находясь в угрюмом состоянии, ждал меня. Рейдовый катер, на который я так торопился, чихнув последними соплями, двинулся по кругу.
Обнявшись, мы стояли на кормовой палубе катера. Море. Звёзды. Чёрное небо. Удаляющийся свет Владивостока, равномерное тарахтение судового дизелёчка и всплески волн у бортов катера. Всё это объединяло нас, и я неожиданно ощутил, насколько мы близки с братом.
Честно, не помню, как мы поднялись на борт ледокола. Помню, что я стоял в каюте у Лёксика. Мы что-то там пили. Потом по какому-то делу к Лёксику припёрлись вертолётчики, и я потащился к ним. Там мы пили спирт, а я орал о горных ударах, которые якобы когда-то видел и пережил. Какие-то бабы. Потом меня вертолётчики вывели на палубу и за что-то захотели набить морду. Но вышел их старший и сказал, что Макарову он по гроб жизни обязан и поэтому меня трогать не надо, и меня отвели в каюту Лёксика.

Утром я очнулся только тогда, когда по ледоколу объявили предупреждение, что посторонним надо покинуть борт, так как ледокол снимался в рейс.
К борту подошёл рейдовый катер. Лёксик пытался вытащить меня из каюты. Наконец-то это ему удалось. Я, с трудом держась за леера парадного трапа, спускался по нему на палубу рейдового катера. Трап под воздействием бортовой волны раскачивало. Никогда этого не забуду.
Мало того что в голове сплошной шторм, а тут ещё и ледокол, как мне казалось, кидает из стороны в сторону. Руки не держатся за леера, блевать хочется со страшной силой. И пивасика ещё больше хочется накатить. Катер стоит под бортом. Его немного подбрасывает на волне, а все окружающие меня люди чего-то орут. Как только я ступил на борт катера — всё успокоилось и катер отошёл от борта ледокола.
Лёксик, стоя на борту, махал мне рукой.

Сколько во мне было впечатлений, которые принёс вчерашний день! У меня очень давно не было такого радостного и счастливого дня, который я прожил вчера. Я давно не испытывал такого счастья и радости, находясь рядом с моим старшим братом. Приключения в ресторане, на рейде, на ледоколе — всё это сплелось в один замечательный день — 13 июня 1977-го! Этот день настолько объединил меня с Лёксиком и окончательно разъединил со средним братом! Это я и сейчас, по прошествии тридцати шести лет, могу с уверенностью сказать!
На обратном пути я всё время стоял на палубе катера. Меня тошнило от выпитого спирта и вьетнамского пива, меня тошнило от волны, меня тошнило от всего, что попадалось мне на глаза. И только после того, как я выдал несколько смычек за борт, мне немного полегчало. Устроившись на одной из палубных скамеек, я, кажется, даже немного задремал. На меня уже не действовала волна, идущая вдоль всей бухты Золотого Рога.
Катер подошёл к причалу, и я уже легко соскочил на берег. С каменным лицом прошёл под рентгеновскими глазами охранниц и поплёлся в общежитие. Там первым делом посетил туалет, где долго-долго стоял на коленях, молясь на унитаз, измазанный неизвестно чьим дерьмом и кучей бумаг, вытертых об чьи-то жопы. И думал о философии.
На следующий день пошёл на экзамен и, как обычно, первым вошёл и сдал его, правда на четыре, а не на пять.
Потом, уже в 1981 году мне пришлось пересдавать этот экзамен. Но у меня и сейчас остаётся в памяти тот борт ледокола «Адмирал Макаров», откуда на прощанье махал мне рукой мой старший брат Лёксик.



Магадан, февраль 2013
Андрей Макаров

Рассказ опубликован в книге «За жизнь…» https://ridero.ru/books/za_zhizn_1/