Письмо

     У меня есть несколько причин написать тебе это письмо. Даже не знаю, какая из них главная. Может, всё дело в том, что недавно я стал отцом уже во второй раз, и в моей жизни происходит очередной этап «взросления». (Ну, знаешь эту шутку про первые сорок лет в жизни мальчика). Или я пишу, потому что никогда бы не смог сказать тебе всё это лично. Просто не знал бы с чего начать разговор. Даже не знаю, понял бы ты меня или нет.  Вот, с мамой когда-то мы говорили о чём-то таком. А с тобой... Ну, если не брать, тот короткий разговор, когда ты был явно под мухой, и сказал одобрительно про мою новую стройную девушку что-то вроде того, что тоже недолюбливаешь толстух… Отдаю тебе здесь должное, потом (а может быть это было в другой раз, и мой ленивый мозг для удобства соединил эти воспоминания с пометкой «важная вещь, сказанная отцом») ты добавил, что главное не фигура, а то, любишь человека, или нет.
     Знаешь, бать, вот, по большому-то счёту, и всё. Я бы конечно мог «помедитировать» на эту тему, копаясь в своих воспоминаниях. Но мне кажется, если сразу не всплывает ничего, значит, скорее всего, ничего и нет. Или оно не много стоит. Может, я чего-то не помню, конечно. Наверняка, так и есть. Да, и было бы глупо винить тебя за то, что ты это ты, ведь и я сам – всего лишь я сам. И в чём-то похож на тебя, кстати. (Даже не стану начинать об этом с красной строки) Мне, например, тоже бывает трудно проявить свою любовь к самым близким людям. Вот, ты прекрасно знаешь, что тебе сейчас нужно бы просто подойти и обнять, что-то такое сказать простое, искреннее, но у тебя словно какое-то оцепенение… Когда ты знаешь, что надо, вот так, тебе сразу же не хочется  т а к  делать. И дело тут вовсе не в каком-нибудь «духе противоречия», а в том, что кто-то уже будто украл этот момент из твоей жизни, превратив его в книжный или кино-штамп.
     Да, вот, буквально позавчера, лежу на разложенном диване в гостиной, рассеяно гляжу сквозь телевизор. Неожиданно приходит жена с малышом на руках и садится рядом, в метре от меня. (Это было немного странно. Будто она специально присела поделиться радостью быть родителем, ну, или просто пообщаться с мужем, в конце концов.) Я подполз поближе, облокотившись на диван, чтобы поглядеть на сына, и мне захотелось просто приобнять жену и продолжить непринуждённый разговор про малыша, какой он смешной, на кого больше похож и всё такое… Но моя правая ладонь так и осталась лежать на диване в десяти сантиметрах от неё.

     Но не знаю, как у тебя, батя. Может ты просто никогда и не любил нас по-настоящему? Прости, но такая мысль невольно приходит в голову, когда я вспоминаю какие-то эпизоды из жизни, как говорится, в отчем доме. Ну, например, та история с кошкой.  Я ходил по тёмным подвалам с фонариком, как дурак, искал её, звал… Через два или три дня напрасных поисков мать наконец призналась, что ты просто увёз кошку куда-то и бросил.
     Чёрт возьми, батя, да ведь во всех книжках, фильмах и мультиках детям рассказывают про ценность семейных отношений, про то, что «Охана – значит семья, а в семье никогда никого не бросят и не забудут», а ты просто втихаря увёз Члена Семьи и бросил на улице! Кошка была белой с чёрными пятнами. Помнишь, как она могла спать на панели под лобовым стеклом во время наших поездок на дачу?
     Да, знаешь, бать, чёрт с ней с этой кошкой. Хоть я и обещал себе тогда, что никогда тебе этого не прощу, я конечно же простил, причём ещё до твоей смерти от рака прошлой зимой, так что, считай, что это было самое настоящее прощение. Но нужно ли оно тебе то было это моё прощение? Да, впрочем, кого я спрашиваю, ты же ведь и не знаешь о нём. И никогда уже не узнаешь. Да, и как это вообще глупо теперь хотеть, чтоб и ты меня простил за те слова на кухне, что «тебе нечему меня научить». Это конечно же не так, ведь кое-чему ты меня всё-таки научил. В том числе и тому, чему даже не думал.
     Я и сам кое-что понял, когда, например, моя пятилетняя дочь как-то заявила, что дядя Женя и дядя Лёша (которые задарили её сладостями) любят её больше, чем папа... В общем, бать, прости меня за всё.

     PS: Как будто только сейчас я и могу поговорить с тобой «о чём-то таком». Просто поделиться тем, что на моей глупой душе налипло. Ведь я сейчас ничем не скован. Ни миром, ни жанром...  Так вот. Меня уже давно преследует один дурацкий поэтический образ, настолько навязчивый, что я, пожалуй, прямо сейчас размещу его на этих страницах в призрачной надежде, что после этого он, наконец, оставит меня в покое.
     Я хочу сказать, что человек, как свеча, которую зажгли его родители и бросили в пропасть. И каждая свеча теперь падает из небытия в небытие, освещая бесконечные стены бездны, пока не затухнет от ускорения, вызванного массой парафина. И единственное неоспоримое утешение заключается в том, что пламя никогда не застанет темноту, ведь когда есть темнота, уже нет пламени. Иными словами, (я даже выделю это курсивом) д л я  п л а м е н и  с м е р т и  н е т! Умирает всегда кто-то другой. Но ведь и для этого другого смерти тоже нет. Поэтому для нас смерть может случиться только при жизни, когда по какой-то (обычно надуманной) причине мы будто отказываемся жить, и не можем протянуть руку, чтобы обнять, или сказать что-то нужное, ведь в действительности, кроме этих мгновений нам больше абсолютно нечего терять.