Тиха монгольская ночь

 Как бы это описать?... Может как-то так?...
Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо. Звёзды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
 … Но это, во-первых,- А.С. Пушкин, а во-вторых, - не об проукраинской ночи здесь будет разговор, а о монгольской.
 Все сходство состоит только в слове «тиха» разве что. В остальном эта ночь очень далека от описанной Пушкиным картины. Как минимум, - географически, климатически, да и исторически…
 Итого. Тиха монгольская ночь…. А она еще и тем сродни, что «Прозрачно небо. Звезды блещут». Но в большинстве своем, бывают там и такие ночи, что, несмотря, на вроде бы, безоблачность, на небе не увидишь ни одной звезды. В такие ночи, если нет искусственного освещения, при открытых или закрытых глазах, создается эффект полного мрака. Но и в звездные и лунные ночи у пытливого наблюдателя создается ощущение полного присутствия на Луне, благодаря характерному «лунному» ландшафту монгольских степей и возвышенностей. Только луна кажется не нашей звездной спутницей, а далекой и любимой Землей.

 Как только солнце, по своей южной традиции, проваливается за горизонт, - наступает Она, - монгольская Ночь. Вместе с ней приходят холод и опустошенность. Это ощущается особенно летом, когда 40-градусную жару резко сменяет ночная «прохлада» в 4-6 градусов «жары». Если у тебя нет с собой теплых вещей, машины, или палатки с печкой, ты сразу ощутишь этот колоритный контраст температур и резко континентальность своего местоположения.
Зимой все проще! Днем минус сорок, и ночью лишь на пару градусов меньше. Хуже только короткой весной, когда ото льда просыпается Байкал и его брат, монгольское озеро Хубсугул. В эти дни, дующие от них ветра сносят буквально с ног, обжигают ледяным холодом… Становится совсем неуютно. «Неуютно» - это замена того слова, которое напрашивается при таких ветрах. Именно из-за этих ветров, которые нередко освежали нашу жизнь в Монголии, ее еще называли «Страна летающих консервных банок». Ветер поднимал пустые консервные банки, разбросанные тут и там на высоту до 200 метров, и они, поблескивая в солнечных лучах или в лунном отражении, задумчиво порхали в поисках следующего места посадки. Иногда это место посадки могло быть в нескольких сотнях километров от места старта. Не искушенному в этих тонкостях человеку казалось, - наконец, инопланетные летательные аппараты посетили нашу планету. Но контакты случались редко. Только в том случае, если банка приземлялась на голову, или со звоном падала на машину.
Монгольские коровы (существа всеядные, недойные и особо мохнатые), были не в восторге от полета этих консервных банок. Все потому, что они любили, найдя такую банку долго и задумчиво жевать ее, корежа и сминая это консервное чудо.

***
 Зимняя монгольская ночь в палатке.
Если палатка не закопана в землю (глубина от 40 до полутора метров), толку в ней не будет. Все выдует. Это монголы могут поставить свою юрту на камнях и спать раздетыми. У нас не так! Палатка. Печка, топящаяся каменным углем (дерево в Монголии – дефицит!), и условия того, что эту печку будут топить всю ночь, дают гарантию, что к утру вы не околеете.
 …Сегодня на ужин оладьи! Их, готовят только по нашей кулинарной традиции на дрожжах, от чего они становятся пышными и особо вкусными.
Сегодня дежурный повар,  - Володя. Он уже подготовил все для жарения оладий, и в валенках и трусах колдует у раскаленной буржуйки, готовя желанные пышные лепешечки. Особая сноровка в том, чтобы перевернуть оладьи на сковородке одним приемом, подбросив и поймав их все сковородой. Володя это и решил продемонстрировать.
 Четыре оладушка дружно подпрыгнули вверх! Но только один из них послушно вернулся на сковородку. Остальные бросились искать прохладного места… в Володиных валенках… Вместе с ними в валенки с шипением устремилось и раскаленное подсолнечное масло…
 Володя бежал из палатки вместе со сковородой, всеми оладьями и маслом, уютно разместившимися у него в валенках. При этом он очень часто вспоминал матушку оладьей, сковородку, печку и морозную монгольскую ночь, которая слушала его очень удивленно.
 - А я тут при чем? – тихо спрашивала она.

***
 … Сегодня особо холодная ночь. У печки дежурит истопник Дима из Якутии. Уснули, укрывшись одеялами и полушубками. Холодно! Открыл один глаз, посмотрел в сторону печки. Огонек горит, значит, топится печка. Только почему становится еще холоднее?… Вот уже пар изо рта идет!  Дима клюет носом у печи. Остывающая мысль: «Только что угля подбросил»… Еще холоднее стало!
 - Дима! Что там с печкой? - ворчит кто-то.
 - Топлю! Топлю! – сонно отвечает он.
Нахожу в себе силы встать и подойти к печке. Огонек в топке горит. А печка холодная! Не будя Диму, открываю дверцу… Ужас! В печке горит свечка!
 - Дима! Ты что ох…л? – спрашиваю.
 - У нас дома в Якутии бывает и холоднее! И ничего! – сквозь сон отвечает наш герой.
 Новый закон вышел у нас в связи с этим. «Якутов в истопники не назначать!».

***
 Во время учений ночью вдвойне холодно. Ты не спишь. Если ты находишься в броне, это вдвое холоднее. Если машина не заведена, температура кажется вдвое ниже в броне, чем на улице. А машину заводить на огневой позиции нельзя! Демаскировка, если машина завелась, и экономия топлива! Это закон!
 Солдатская смекалка не всегда работает со знаком плюс.
 Один из расчетов придумал заранее, как согреться, не заводя машину. «Изобрели» мини-печку из трубы. Эта печка работала от солярки. Растопить ее, чтобы быстрее начала греть, решили… бензином.
 Ночь. Тишина! Бойцы выставили трубу из башни самоходки, плеснули в нее бензин,… ночь окрасилась ярким пламенем из башни одной из самоходок! Потушили! В результате один из «поджигателей» обгорел. Нужно срочно везти в госпиталь. Загрузили страдальца в командно-штабную машину (великолепная бронированная машина, - двигатель с турбо наддувом). Полетели по ночной пустыне! За рычагами сам командир, я в командном отсеке придерживаю «болящего», Шурик рядом с командиром за штурмана.
 По монгольской степи на такой машине мчаться, - одно удовольствие! Скорость, - до девяноста! Слышно только как свистит турбина, и лязгают по ухабам опорные катки с амортизаторами.
 В темноте Шурик с командиром не замечают, когда мы на такой скорости влетаем в русло высохшей миллион лет до нашей эры реки… Обрыв там, метров шесть всего… Несколько мгновений невесомости… Удар! Командир резко переводит оба рычага на себя!.. Для машины это простая команда: «Стой как вкопанная!». В науке вождения называется «горный тормоз». Машина послушно вкапывается всеми своими двадцатью тоннами в каменистое русло доисторической реки… Все хорошо!?? Да не совсем!
Командир зубами кусает металлические кольца на рычагах. Металл выдержал укус, но оставляет на память о командире следы укуса командирских зубов! Но зубы, - нет!  Шурик головой превратил блок управления курсопрокладчиком, в груду искореженного метала и пластика. Хорошо хоть, что голова была в шлемофоне. Обошлось рассечениями и легкой контузией. Я благополучно пролетаю в узкий проход между двигателем и отсеком управления и втыкаюсь в… нижнюю часть спины Шурика, придав ему дополнительное ускорение и исцарапав руки и лицо себе. Обожжённый боец снял с себя все волдыри, полученные в результате ожога, и получил еще пару шишек и ссадин при ударах о приборы в командирском отсеке.
Приехали! Очухавшись, уже потихоньку доехали до госпиталя… Вот так! Везли одного пострадавшего, а привезли четверых!  Это тоже «злобный характер монгольской ночи».

***
 Опять учения. Командир забыл в части некоторые документы, нужные ему для боевой работы.
 - Возьми машину! Привези мне документы! Вот ключи от сейфа! – приказал он.
 - Разгильдяй! Сам виноват, а я тут должен метнуться за семьдесят километров ночью! – подумал я.
Но вслух сказал: - Есть!
 Машина подвоза боеприпасов ЗИЛ-131. Старушка, не раз побывавшая в непростых условиях целинных командировок, и водитель – узбек перешли в мое распоряжение. Поехали. Водитель несколько раз пытался запеть «Степь да степь кругом..» на узбекском языке, но так, кая не понимал ни одного слова на этом языке, - приказал ему молчать…
 Дорога в Монголии, - это отдельная история.
 Собственно говоря, за исключением дороги с севера на юг страны вдоль железной дороги, что ведет в Пекин, - все остальное, - это просто направления. Куда едешь, там и дорога. Ориентируешься по звездам, компасу, курсопрокладчику, или по следам проехавших когда-то машин (если таковые есть).
Едем. Тоскливо озираю каменистую пустыню вокруг себя. Ой! Вон стадо овец! Стадо верблюдов! Стая лошадей! Разнообразие! Ночью эти стада видны только в последнюю минуту. Глазки блестят в свете фар. Значит кто-то животный впереди! Не зевай! А спать хочется. Уже 4-е сутки на учениях почти без сна.
 … Не доехали мы каких-то 30 километров до части. Водитель направил машину на гряду камней, торчащих как спина дракона. Удар! Передний мост в пополаме! Приехали! Стоим! Ждем помощи. На обеих концах нашего маршрута люди знают, что если по времени мы не доехали, - нужно ехать на помощь. А у нас в кабине нормально пока. Мотор с печкой работают. Согреваемся.
 А что если двигатель не заведется?
 Тогда в действие вступает приказ командующего армией. Сначала жжем запаску, потом борта, потом, если помощь не подоспела, снимаем колеса, и согреваемся, сжигая их. Потом?.. Все! Кранты! Если в машине борта металлические или бронированная машина, шансов выжить меньше.
Но пока все нормально. Греемся! Только кушать захотелось…
Вспомнил! У меня с собой в запасе кусок сала! Правда, хлеба нет. Но сало, – сила!
Достаю из запасника. Режу! Водитель кривится.
 - Аллах запрещает чичку есть! –
Начинаю уговаривать его.
- Поешь! Сытому теплее, -  говорю.
- Нет! Аллах запрещает!
Уговариваю его еще минут пятнадцать, смачно жуя аппетитные кусочки…
 - Ай! Давайте свою чичку! – вдруг произносит он.
 - А аллах как? – спрашиваю я, подавая ему кусочек сала.
Он философски произносит:
 - Тут далеко и темно! Аллах не увидит!
… Голод и холод мы с ним победили. И помощь пришла вовремя. Колеса остались целы. Пострадал только мой запас сала, благодаря особой философии узбека. Оказалось, - ночь и Монголия аллаху не видна!

***
 … Ночью, вдоль железной дороги пасутся стада диких монгольских кроликов. Железнодорожное полотно на всем его протяжении, огорожено колючей проволокой. Это для того, чтобы пасущиеся и свободно блуждающие по всей стране стада овец, коров и верблюдов не препятствовали движению поездов.
Вечные монгольские ветра, собирают на этой колючке все, что можно собрать. А собирают эти ветра все, что плохо, или даже хорошо, лежит на монгольской земле. Из Китая и Бурятии разные предметы тоже хорошо летают и прилипают к этой проволоке.
А кролики. Кролики прониклись чувством глубокого уважения к этому ограждению. Ведь там собирается и трава, и многое другое, что можно пожевать.
Ночью у проволочного ограждения у железной дороги кроликов особо много. Но они становятся и предметом охоты. Охотились на них по-варварски. С фароискателем.
Кролик, поймав глазами яркий свет фар, завороженно замирает. Эта, завораживающая его страсть к яркому свету и яркий отблеск его глаз в свете фар, делает его легкой добычей для охотников.
Как-то раз, охотники за ночь успели «ослепить и затрофеить» 56 кроликов. Я спросил их:
 - И зачем вам столько?
Ответа нет. Простой ненасытный охотничий азарт.
У нас в общежитии был солдат-дневальный, якут. У него на разделку одного кролика уходило 43 секунды. Ас!

Тиха монгольская ночь… Только иногда пробежит тушканчик по своим делам. Но сколько тайн, историй и трагедий даже, хранит она в себе.
Вспомнилось только несколько из них. Если вспомню еще,  - расскажу!