А похоронки шли и шли. Часть 1. Сафронов

Завершая свою работу «О потерях и приобретениях» я обратился к материалам на старшего сержанта Сафронова –– командира миномётного расчёта 941-го стрелкового полка. Подборка различных сведений о нём наиболее обширна и близка к тому минимально допустимому состоянию документальной памяти о воине, которая должна была бы быть у всех остальных павших бойцов, если претворён в жизнь лозунг «Никто не забыт, ничто не забыто».
И уже в ходе изучения открывшихся документов, я понял, что приступил по факту к новой теме, и над названием я долго не раздумывал –– «А похоронки шли и шли…».
Таким образом, очерк «Сафронов», закрывающий предыдущую историю (в документах) о форсировании озера Сало-Ярви, стал началом новой Темы.

Часть 1-я. САФРОНОВ.
В открытом доступе на Сафронова Дмитрия Сафроновича 1912 года рождения представлены:
–– непротиворечивые сведения о месте и дате рождения;
–– основные данные о прохождении службы в РККА (хотя не без загадок и пробелов);
–– документы, подтверждающие факт гибели: список потерь, плюс извещение воинской части, содержащие сведения о месте и обстоятельствах события (утонул, и нет места захоронения);
–– сведения о месте и времени увековечивания (формального захоронения), подтверждённые списком воинского мемориала в г. Каменногорске и учётной карточкой Выборгского военкомата;
–– сведения о полученных боевых наградах с наградными листами;
–– извещение о гибели ст. сержанта Сафронова от 22.6.1945 года из Управления по учёту погибшего и пропавшего без вести рядового и сержантского состава (далее сокращённо –– УУП) в адрес Тихвинского РВК (по месту мобилизации и проживания жены);
–– учётные записи Тихвинского РВК, в том числе о вручении извещений и назначении пенсии жене (размер пенсии и с какой даты назначена), а также анкета опроса жены на розыск мужа-военнослужащего, с которым была потеряна почтовая связь во время войны;
–– записи в «Книге памяти блокадного Ленинграда» и страница в музее (галерее) проекта Дорога Памяти с фотографией Сафронова.
И это немало.
А что ещё могло бы находиться в его архивных данных, чтобы уверенно провозгласить о нём, что ничто не забыто?
Для идеального положения вещей всё же недостаёт:
–– личной учётной карточки военнослужащего с данными о прохождении службы в РККА, начиная с момента довоенного призыва;
–– госпитальных карточек (а Сафронов был ранен дважды);
–– так называемых демографических сведений, которые обычно содержатся в списках личного состава запасных частей: социальное положение, гражданская специальность, состав семьи, количество детей, их возраст, домашний адрес и т.д.,
есть лишь именной список 48 зсп 36 зсд, в котором указано: образование –– 3 класса, военно-учётная специальность (ВУС-1), и что он командир отделения;
и, наконец, чего ещё нет, и что вообще крайне редко встречается на практике, но было предусмотрено установленным порядком захоронения военнослужащих, так это
–– приложения к извещению о гибели, а приложение содержало бы перечень вещей и документов, пересылка которых из воинской части обязательна в адрес ближайших родственников погибшего.
…………………….
Согласно «Инструкции по сбору, отправке, учёту и хранению собственных вещей погибших на фронте военнослужащих» личные вещи, ордена, медали, деньги и другие ценности, а также документы погибших в боях, находившиеся при них, собирались начальниками команд погребения и сдавались в штаб полка, одновременно со списком погребённых, а затем часть этого имущества и часть из того, что хранилось где-то отдельно, но было личным имуществом, должны были отправлять близким людям.
Понятно, что у тех, кто утонул, как Сафронов, и чьё тело, очевидно, не только не было погребено, но даже и не было обнаружено (иначе бы захоронили), ничего личного взять непосредственно у погибшего не представлялось возможным.
Приказ НКО от 21 июня 1943 г. № 240 «О правилах ношения орденов, медалей, орденских лент, лент медалей и военных знаков отличия военнослужащими Красной Армии» предписывал при повседневной и полевой форме взамен орденов и медалей надевать ленты, присвоенные орденам и медалям.
Исключение делалось лишь для медали «Золотая Звезда» Героя Советского Союза, ношение которой было обязательным всегда.
Поэтому сами награды чаще всего хранились где-нибудь отдельно, например, при штабе полка и надевались только в дни торжественных построений.
Сафронов был награждён медалью «За боевые заслуги» и Орденом Славы III степени, но в отношении наград действовало правило, что родственникам погибшего должны были высылать вместе с документами на них не все награды, а лишь ордена "Отечественной войны" 1 или 2 степени и медали за оборону Ленинграда, Одессы, Севастополя, Сталинграда. Остальные ордена и медали полагалось высылать в отдел по учёту и регистрации награждённых при Секретариате Президиума ВС СССР в Москву.
В случае с Сафроновым отсылать жене было нечего, что закономерно, хотя и малопонятно по смыслу самого закона. Для кого ж берегли эти награды?
Наличие любых других документов в данном случае тоже под большим вопросом.
В условиях предстоящего форсирования озера с последующей высадкой десанта на вражеский берег бойцы двух батальонов 941 сп могли сдать в штаб и красноармейские книжки. Такое практиковалось, если заведомо было известно, что предстояли бои на территории, занятой противником, и с отрывом от своих тылов, хотя красноармейские книжки положено было носить в нагрудном кармане, как раз для облегчения опознавания тел.
Ещё остаются вопросы по деньгам и подписке на госзаймы, которые заменяли выдачу части денежного содержания на фронте, а также о вкладной (сберегательной) книжке и личном счёте в Госбанке, которые с большой вероятностью у старшего сержанта, члена ВКП/б/ Сафронова могли быть, как у передового бойца.
Есть немало разных сенсационных публикаций о фронтовых деньгах и вкладах, но есть и официальная информация Банка России от 17 марта 2015 г. "Сведения по вкладам военнослужащих –– участников Великой Отечественной войны, открытым в 1941 - 1945 годах в полевых учреждениях Госбанка СССР".
Был ли такой вклад у Сафронова неизвестно, он мог его и не заводить, а вкладные книжки погибших и пропавших без вести предписывалось пересылать в Госбанк, который должен был открывать наследственные дела по вкладам. Но в документах ЦАМО никаких финансовых следов ни у кого не обнаруживается, за исключением записей об обеспечении денежными аттестатами бойцов маршевых рот.
Невыясненные финансовые вопросы родственникам погибших и пропавших без вести следовало решать личными запросами в Госбанк, а не в архив Министерства обороны. При этом деньги со счетов передавались только лицам, указанным владельцами в качестве наследников по завещанию или же тем, кто оформил права наследства в законном порядке и своевременно.
Не думаю, что многие знали об этом во время войны и в первые годы после неё, а с пенсией у жены Сафронова всё решилось, кажется, достаточно быстро…
…………………….
Из того, что доступно обзору в документах, обращают на себя внимание мало чем объяснимые разногласия по дате гибели и воинскому званию Сафронова.
Но запись «ст. л-т» –– явно ошибочная, непонятно откуда взявшаяся, а дата гибели 4.07.44 г. могла бы теоретически иметь место, но встречается однократно лишь в Галерее Памяти и не является документальным свидетельством.
Понятно, что запись когда-то и кем-то сделанная не исправляется и не анализируется архивом на предмет достоверности.
Но исследователь может и должен заниматься как раз этим, тем более, когда пробелов в доступной информации ЦАМО хватает, и нет чёткой, последовательной картины военной карьеры Сафронова в том массиве данных, что в принципе можно отыскать. Например, неизвестно, где и как он стал старшим сержантом и командиром миномётного расчёта (отделения), если его военно-учётная специальность ВУС-1 изначально означает принадлежность к стрелкам.
Однако в его случае некоторые загадки, пропуски, ошибки и описки не меняют целостного представления о его фронтовой судьбе, а у абсолютного большинства погибших и пропавших без вести солдат нет и малой части того документального наполнения памяти о человеке, что есть у Сафронова.
И в этом отсутствии информации виновата не только война, но и послевоенная подчистка залежей бумаг, хранившихся в архивах военкоматов, когда в конце 40-х –– начале 50-х годов значительная часть документов была уничтожена за ненадобностью. Кто-то решил, что пора избавляться от ненужного хлама, но есть и те, кто усматривает в этом акте уничтожения документальных свидетельств войны некий умысел.
И всё же на примере Сафронова можно достоверно проанализировать два основных момента:
–– увековечивание, как духовную составляющую Памяти;
–– материальную составляющую (в данном случае, назначение пенсии жене), хотя возникали и другие материальные последствия гибели (смерти) военнослужащего.
…………………….
В группу документов первой составляющей я отношу извещения (похоронки) и сведения о захоронениях и перезахоронениях, а в случае с Сафроновым правильнее говорить об увековечивании памяти.
Первичный документ (извещение) обычно сообщал дату гибели или смерти военнослужащего и указывал место захоронения, произведённого в период боевых действий на фронте или в районе расположения госпиталя (больницы), или же по пути эвакуации в тыл раненого (больного). Ведь кто-то умирал и не доехав до места лечения, и тела их захоранивали по пути следования, но отчётность на этот счёт существовала тоже.
Вторичный документ сообщал о факте перезахоронения, если таковое происходило впоследствии. Это в меньшей степени относится к раненым, умершим в госпиталях. Но, вообще говоря, очень много кладбищ периода Отечественной войны выносились с течением времени за черту населённых пунктов, и далеко не всегда соблюдался принцип сохранения памяти о захоронённых там людях, и не только военных.
А вот следы тех, кто умирал по пути в эвакуацию или же погибал на марше воинских частей, отыскать сложно. Часто это были одиночные могилы вне кладбищ (у дорог) с записанными координатами или же привязкой к местным достопримечательностям.
Но всё же это круг лиц, после гибели или смерти которых, оставалась достоверная информация не закрытого характера.
Куда сложнее выяснить обстоятельства гибели военнослужащих в ситуациях, когда ими пересекалась линия фронта, например, в частях и подразделениях, совершавших глубокие рейды в тылу врага, или же в составе диверсионных и разведывательных групп, а также в авиации и на флоте.
Сложно отыскать следы тех, кто погиб в окружении, в партизанском отряде, тем более в плену, особенно по дороге в концлагерь до момента какой-либо документальной регистрации.
Поэтому число без вести пропавших или «неизвестных солдат» огромно, как и велико число полностью разгромленных воинских частей и целых соединений вместе с их уничтоженными штабами, хранившими разного рода учётную документацию.
Извещение на воина, служившего в такой части, могло быть выписано впоследствии, но ни дата его гибели, ни место упокоения не могли быть указаны по определению.
Однако и те извещения, что однозначно и своевременно сообщали о гибели солдата, не всегда содержали точные сведения о месте захоронения, как это будет показано на некоторых примерах во второй части.
Но сначала более подробно о Сафронове.
Основной источник информации в исследовании –– записи отдела по Бокситогорскому и Тихвинскому районам Ленинградского облвоенкомата.
…………………….
Сафронов родился в 1912 году в деревне Пяхта Тихвинского района Ленинградской области и призван был в начале войны из тех же мест и воевал на первых порах там же.
Назвать точную дату призыва (мобилизации) Сафронова невозможно. Вот как выглядит запись об этом событии:
–– Вид документа: списки призванных, дата 30.04.1943
–– Фамилия, имя, отчество: Дмитрий Сафронович (Софронович) Сафронов
–– Место призыва: Тихвинский РВК, Ленинградская обл., Тихвинский р-н
–– Дата призыва: между 23.06.1941 и 30.04.1943…
С такой вот поразительной точностью датирована мобилизация Сафронова в РККА.
Но тут следует сказать, что Тихвинский район Ленинградской области в 1941 году попадал, хотя и кратковременно (г. Тихвин на один месяц) под оккупацию, и можно предположить, что сохранность учётной документации в РВК таких территорий была под большим вопросом, не говоря уже о тех районах страны, где время оккупации измерялось годами.
Но даже по документам Сафронова заметны пробелы, и это всего лишь один месяц оккупации.
Поэтому его фронтовой путь полнее всего описывают строки из наградных листов.
Вот что записано в представлении к награждению медалью «За боевые заслуги» на командира миномётного расчёта 3-й миномётной роты 3-го батальона старшего сержанта 1013 сп 285 сд:
«… за то, что в оборонительных боях своим расчётом уничтожил 53 фашиста и подавил один станковый пулемёт противника. В наступательных боях под Тихвином и Синявиным был дважды ранен.
… член ВКП /б/, русский, призван в РККА Тихвинским РВК Ленинградской области. Домашний адрес: (закрытая информация).
В рядах РККА с 15.10.1941 года».
…………………….
Запись в Приказе №6/н от 1-го мая 1943 года по 285-й сд (Волховский фронт) короткая, но информативная, а два ранения и упоминание города Тихвина и посёлка Синявино говорит о том, что воин всё-таки выжил, побывав в тяжелейших боях.
Из розыскной анкеты жены известно, что как минимум за год до этого награждения –– 8 мая 1942 года (дата отправки письма с фронта), Сафронов уже воевал в составе 1013 сп.
Где он служил до этого и когда получил ранения?
Частичный ответ можно найти в записях от 18.01.42 г. военно-пересыльного пункта 48-го запасного стрелкового полка 36-й зсд, в которых предыдущим местом службы Сафронова указан 666-й стрелковый полк.
Тут кроется некая неопределённость…
666 сп находился в составе действующей армии с 28.06.1941 по 12.09.1941, и это были тяжелейшие бои под Витебском и на Смоленщине в составе 153 стрелковой дивизии первого формирования.
Сафронов в тех событиях участвовать не мог (исходя из даты мобилизации), но упомянуть о них следует, потому что там произошли трагические, но яркие эпизоды, помогающие раскрыть обозначенную тему увековечивания памяти о пропавших без вести и погибших воинах.
Но с другой стороны упоминать о них вскользь, мимоходом –– невозможно, это требует отдельного исторического очерка с документами на руках. Их недостаточно для обширного повествования, но они есть, и есть основание рассмотреть их отдельным исследованием. Даже беглое знакомство с ними выявляет большое количество несоответствий между разными источниками.
Но тут сразу важно отметить, что ещё 18 сентября 1941 года Приказом НКО СССР № 303 четыре стрелковые дивизии 100-я, 127-я, 153-я и 161-я сд были преобразованы в гвардейские, соответственно 1-ю, 2-ю, 3-ю и 4-ю гв. сд., и день выхода приказа стал днём рождения Гвардии РККА.
Так был ли и Сафронов гвардейцем, повоевав в составе 3-й гвардейской дивизии?
…………………….
Интересно, что при преобразовании 153-й стрелковой дивизии в 3-ю гв. сд очень заметный номер интересующего меня полка –– 666, был заменён на не менее занятный номер –– 13.
Но факт смены номера полка не отражён в документах Сафронова, и тому есть объяснение.
Он воевал в другой части уже с конца января 1942 года, а лишь 09.03.1942 г. новая нумерация была присвоена 666-му стрелковому полку, и стал он именоваться 13-м гвардейским сп 3-й гв. сд.
И не только переименование, но и преобразование части произошло гораздо позже излечения Сафронова, иначе бы гвардеец снова возвратился в свой полк. У гвардейцев после ранения такое право существовало, а по некоторым моментам, в том числе и по оплате, гвардейцы имели преимущество перед прочими.
По учётной записи маршевой роты 48 зсп 36 зсд Сафронов был направлен в распоряжение 54 Армии из приёмно-распределительного батальона  (ПРБ) 36-й запасной стрелковой дивизии, который дислоцировался в посёлке Токсово Ленинградской области. Случилось это 18.01.42 года.
С большой вероятностью произошло это после излечения в госпитале, а ранен он был первый раз 17.12.41 года, о чём известно уже из второго наградного документа.
Но до момента ранения, находясь в составе ещё 666 сп, Сафронов участвовал в боевых действиях 3-й гв. сд, которая с 20 сентября по 9 ноября 1941 года в составе 54-й армии Ленинградского фронта располагалась в районе станции Мга и посёлка Синявино.
С 10 по 14 ноября 1941 года дивизия передислоцировалась на левый фланг армии в район южнее города Волхов и с 15 ноября по 28 декабря 1941 года вела боевые действия в районе Волхова, а затем преследовала противника до станции Погостье.
Но возникает вопрос о ранении, которое вряд ли могло случиться в боях непосредственно под городом Тихвином, как указано в первом наградном листе. Хотя по времени даты освобождения города и ранения Сафронова почти совпадают, но под Тихвином 3-я гвардейская сд, как видно из всех источников, не воевала.
Сам город Тихвин стал первым городом, освобождённым в ходе зимнего контрнаступления Красной армии 1941 года. Это произошло 9-го декабря, а был он занят немцами 8 ноября 1941 года.
Однако фраза из наградного документа могла говорить об участии 3 гв. сд в «Тихвинской стратегической наступательной операции» всего фронта, в которой 666-й сп участвовал в составе своей дивизии под городом Волхов, а позже под Синявино в ходе другой наступательной операции.
Это видно в ЧАСТНОМ БОЕВОМ ПРИКАЗЕ №50 ШТАДИВА 3  ГОР.САД  ВОЛХОВ-1 17.00 15.12.41 г. за подписью командира 3 гв. сд генерал-майора Гагена.
«1. Противник, прикрываясь небольшими силами на фронте дивизии и организовав систему огня, оттягивает силы для противодействия нашим наступающим частям из р-на ТИХВИН.
  2. Справа наступает 285 сд. Граница прежняя.
     Слева 666 сп ведёт активную оборону….».
И ещё в Боевом донесении № 188 за эту же дату 15-го декабря 1941 года в пункте 2б сказано:
«…666 сп разведывательными группами неоднократно пытался прорваться в оборонительную полосу пр-ка, сдерживался огнем пулеметов и автоматов из сев. окраины свх ЗАПОРОЖЬЕ и леса 0,5 восточнее.
Перед фронтом полка пр-к продолжает упорно обороняться, имея проволоку в один кол и мин. поля сев. свх ЗАПОРОЖЬЕ и леса восточнее….».
За 17-е декабря документов не обнаружил, но картина ясна: где-то в районе совхоза Запорожье под Волховом получил своё первое ранение Сафронов. И это всё ещё Ленинградский фронт.
Но почему и как раненый боец из-под Волхова попал после излечения с Тихвинского пересыльного пункта в маршевую роту 48 зсп 36 зсд  (п. Токсово)?
Это остаётся для меня загадкой, учитывая положение дел вокруг блокированного Ленинграда. Чтобы попасть в Токсово и вернуться обратно, Сафронову пришлось бы дважды пересечь Ладожское озеро, и какой в этом смысл?
Но известно и то, что именно за счёт тыла 54-й армии к 22 ноября организовали пути подвоза в Ленинград по ледовой трассе с открытием перевалочных баз на железнодорожных станциях Войбокало и Жихарево.
И, конечно, к декабрю зимы 1941-1942 года ледовая Дорога жизни заработала уже в полную силу, однако чтобы раненых с восточных берегов Ладоги направляли не в тыл, а в Ленинград, откуда шла массовая эвакуация, представляется делом маловероятным...
но с другой стороны — весь ж/д транспорт (да и не только ж/д), шедший от восточного побережья Ладоги, был перегружен теми, кого вывозили из блокированного города вглубь страны.
Если бы доступными оказались госпитальные карточки Сафронова, они могли бы внести ясность, но их нет.
Возможно, какие-то части 36-го зсд располагались и в районе Тихвин – Волхов, а не только под Токсово? Хотя в таком случае, им присвоили бы другой номер… короче, непонятно.
Но 3-я гв. и 285 стрелковые дивизии воевали по соседству, и переход Сафронова вполне объясним тем, что обе дивизии принадлежали одной 54 Армии.
И это всё Ленинградский фронт.
…………………….
А Волховский фронт был создан 9 июня 1942 г. путём преобразования группы войск Волховского направления Ленинградского фронта, когда в его состав в числе прочих вошла и 54-я армия и новая для Сафронова 285 сд соответственно.
В августе – сентябре 1942 г. войска фронта во взаимодействии с Ленинградским фронтом провели Синявинскую операцию 1942 г., сорвав готовившийся план противника по захвату Ленинграда.
В январе 1943 г. при прорыве блокады Ленинграда фронт войсками правого крыла прорвал мощную оборону противника южнее Ладожского озера и, соединившись с 67-й армией Ленинградского фронта, образовал совместно с ней коридор, обеспечивший сухопутную связь Ленинграда со страной.
Известно, что с января 1944 года 285 сд вела наступательные действия в ходе Новгородско-Лужской операции, преследуя со второй декады января 1944 года войска противника, отходящие от Чудово — Любани.
В отношении места, где вёл бои 22-го января 1944 года 1013 сп и при этом был ранен Сафронов, можно попробовать разобраться, как и с первым ранением.
Боевыми приказами №№ 011, 012 штадива 285 от 22.01.44 г. предписывалось силами 1013 сп совместно с 1017 и 1015 сп нанести удар на … ЧУДСКОЙ БОР, овладеть им и далее преследовать противника в направлении на ПОМЕРАНЬЕ.
Вот где-то в направлении на Померанье и ранило Сафронова второй раз. Есть очень подробная карта этих мест, (Рабочая карта «Резервов фронта» от 1-го февраля 1944 года).
…………………….
Где проходил лечение старший сержант неизвестно, но потом он оказался уже в 941 сп 265 сд.
В 1942-43 годах обе дивизии –– 285 и 265 сп –– сражались на одном и том же Волховском фронте, но в составе разных армий, однако в марте 1944 года обе они на какое-то время оказались в составе 54 Армии, но уже на Ленинградском фронте.
Дата, когда точно случился переход Сафронова, остаётся, как пробел, но факт и дата второго ранения в январе 1944 года нашли своё отражение в тексте другого наградного листа, выписанного уже в 265 сд.
Сафронов в составе не 3-й по номеру, а третьей по счёту для него дивизии заслужил Орден Славы III-й степени.
Это случилось после прорыва блокады и гораздо западнее Ленинграда –– на Карельском перешейке в ходе уже новых наступательных операций Ленинградского фронта (ЛФ).
И наградной лист я, конечно, приведу, но сначала его некоторые пункты в обратном порядке:
пункт 9 –– в Действующей Армии с 10.12.41 г.. 
пункт 8 –– ранен 17.12.41 г., 22.1.44 г.
пункт 7 ––  участие в войне 1941-42 гг. –– ЛФ, 1943 г. –– ВФ, 1944 г. –– ЛФ.
Сразу заметно, что записи о двух ранениях в первом наградном документе и во втором не стыкуются по времени, но важнее другое, –– понять боевой путь самого Сафронова. Ранений могло быть и больше, но лёгкое ранение сам боец мог упустить и не упоминать в дальнейшем, если не направлялся на излечение в госпиталь, а перенёс рану «на ногах», находясь при своей части.
А вот описание его подвига:
«…В боях 16.6.44 г. за опорный пункт рубежа обороны высоты сев. 2 клм. местечка ЛЕЙСЛИЛЯ Ленинградской области,  откуда враг оказывал наличием всех своих огневых средств упорное сопротивление нашим наступающим частям, пытаясь внести панику в боевых порядках нашей наступающей пехоты, он заслал диверсионную группу численностью до взвода солдат в наши стрелковые роты.
Своевременно заметив неприятельский замысел, старший сержант Сафронов открыл меткий огонь по фашистской группе, уничтожив до одиннадцати финских солдат, остальных заставив разбежаться. При атаке нашей пехоты он огнём своего миномёта поджёг сарай. Созданная дымовая завеса обеспечила успешный захват вражеских траншей на высоте и позволила окончательно выбить противника с обороняемого рубежа».
Лист представления к награде подписан командиром 941 сп подполковником Виноградовым 23 июня 1944 года и вошёл в наградной приказ по 265 сд незадолго до форсирования озера Сало-Ярви, поэтому интересны все детали, если рассматривать документ, как предмет исследования.
Кажется, ничего особенного в нём нет, приказ как приказ, но на обратной стороне под подписью комдива Андреева (красным карандашом) стоит дата 21 июня, с зачёркнутой буквой «л» в названии месяца.
А в пункте VI «Отметка о награждении» наградного листа начальник отделения кадров 265 сд ст. лейтенант Тимичев проставил карандашом дату «2» июля 1944 года.
Зачем столь подробно рассматривать такие мелочи?
Если бы отметка о награждении не совпала с датой гибели и Сафронова и Виноградова, а приказ № 26/н по дивизии не значился бы от 21-го июня, то ничего особенного.
А так, получается, что командир полка подписал представление на своего подчиненного позже комдива и позже дня издания наградного приказа по дивизии, так мало того –– Тимичев ставит датой награждения день гибели Сафронова, который начался с 3-х часов ночи артподготовкой перед форсированием озера Сало-Ярви.
Никак это не объясняю, но вижу и в этом некую скрытую подоплёку сложных служебных взаимоотношений между комдивом и командиром полка, столь наглядно проявившуюся позже в том самом «Объяснении», написанном Андреевым о причинах неуспеха форсирования оз. Сало-Ярви  941-ым сп в тот самый день 2-го июля.
…………………….
Извещение о гибели Сафронова подписал уже подполковник Задябин, и было оно направлено, как и положено, в адрес райвоенкомата, мобилизовавшего бойца.
Задержки по времени не случилось: 2-го июля 1944 года боец утонул, 5-го числа был заполнен бланк извещения формы №5/БП (экз. №1).
Извещения, которые шли из воинских частей, поступали в местные райвоенкоматы, а не напрямую родственникам, если имели гриф «СЕКРЕТНО после заполнения» и содержали закрытые сведения: номера воинских частей, данные о командовании, штампы и печати, а также указывали место расположения в\ч.
Получив такое извещение, военкомат заполнял свой бланк с несекретной информацией, сообщая только дату и место гибели военнослужащего, если таковые вообще были известны.
Но с 1942 года по Приказу №10 "Об изменении порядка высылки извещений семьям о гибели или пропаже без вести лиц, среднего, старшего и высшего начсостава и сверхсрочнослужащих", если воинской части был известен адрес родственников погибшего или пропавшего без вести, то извещение высылалось и непосредственно в адрес семьи, а копию извещения — райвоенкому по месту её жительства.
В случае, если адрес родственников не был известен, извещение направлялось Главному управлению кадров НКО для отправки соответствующему райвоенкому.
В свою очередь, райвоенкомам предписывалось по получению извещения немедленно оповещать семьи о гибели или пропаже без вести, а также принимать необходимые меры к оформлению документов, необходимых для назначений пенсий, с прекращением выплат семьям по аттестатам.
…………………….
И уже 23 июля Тихвинский РВК вручил своё извещение через Городокский сельсовет гр. Шестиловой А.С., которая где-то названа женой, а где-то и просто обозначена гражданкой.
В моём расследовании обстоятельства брака имеют значение, так как речь идёт о назначении пенсии. А пенсия была назначена, начиная со дня гибели, в размере 225 рублей.
Значит, на момент получения извещения документы Шестиловой А.С. оказались в порядке, и свой статус жены она подтвердила, хотя одного того обстоятельства, что она жена, конечно же, было недостаточно для получения пенсии, ещё нужно было подтвердить, что она нуждающаяся и нетрудоспособная…
То, что у супруги Сафронова –– другая фамилия, это не такая уж редкость и вполне допустимое обстоятельство по закону, достаточно предъявить свидетельство о браке, а бывали случаи более сложные.
Например, пришло извещение на имя жены красноармейца Ратникова –– Екатерины Ильиничны, но при вручении извещения выяснилось, что её зовут Валериана Павловна…
Об этом несоответствии сделана соответствующая запись на обороте извещения, присланного воинской частью в райвоенкомат. В такой ситуации необходимо было какое-то разбирательство, и по такому поводу, да и не только по такому, требовалась связь родственников с командованием воинской части.
У самих родственников могли быть на руках письма с фронта с номерами полевых почт. Эти номера проставлялись и в извещениях из части, не раскрывая никаких закрытых сведений, но они могли меняться по мере служебного и фронтового движения военнослужащего, а военная цензура пристально следила, чтобы никакой излишней информации с фронта в тыл не передавалось, поэтому у родственников было очень приблизительное представление о том, где находился и воевал воин.
При этом очень многие из тех, кто впоследствии разыскивал своих пропавших на фронте солдат через военкоматы, последние весточки от мобилизованных получили из расположения запасных полков, учебок, с железнодорожных станций, то есть ещё по пути на фронт или уже из госпиталей, и номера полевых почт менялись.
А при отсутствии правильного почтового адреса какие-либо запросы в воинскую часть родственники не могли бы выполнить даже через военкомат. Требовалось запрашивать сведения из Управления по учёту.
В апреле 1942 года был издан Приказ № 0270 от 12.04.1942 года "О персональном учете безвозвратных потерь на фронтах".
Уже к тому времени накопилось большое количество запросов граждан, справляющихся о судьбе своих близких родственников на фронтах.
В приказе указывалось, что многие войсковые части не посылают родственникам погибших установленных извещений, а штабы соединений не высылают своевременно в Центр именных списков погибших, поэтому на местах затягивается процесс назначения пенсий семьям погибших.
В приказе отмечалось, что на тот момент (апрель 1942 г.) на персональном учёте состояло не более одной трети действительного числа убитых и что данные персонального учёта пропавших без вести и попавших в плен ещё более далеки от истины.
И проявления этого несоответствия в учёте по 1942-му году дальше будет показано особо. А сам приказ того года предписывал ужесточить требования к отчётности о потерях на всех уровнях, и порядок, можно сказать, был наведён, поэтому с Сафроновым таких сложностей не возникло.
В той похоронке, что пришла в июле 1944 года на Сафронова в райвоенкомат, слово «погиб» в типовом бланке было аккуратно зачёркнуто и поверх него написали «утонул», а далее зачёркнута стандартная фраза «и захоронен с отданием воинских почестей», и там, где должен быть указан точный адрес и место погребения записано: при форсировании озера Сало-Ярви  К.Ф.ССР.
Был ли точно такой же текст в той похоронке, что вручили жене Сафронова? Скорее всего, что да.
…………………….
А почти ровно через год Шестиловой А.С. вручили повторное извещение, отправленное из УУП в четвёртую годовщину начала войны 22.06.45 года.
Форма бланка извещения отличалась от предыдущих, она стала более краткой, но само извещение по содержанию лишь подтвердило дату и сам факт смерти старшего сержанта, только уже с формулировкой «погиб», и всё. Строчка «Похоронен, (место похорон)» осталась вообще не заполненной. Зачем тогда его отсылали жене?
Хотя в отношении Шестиловой и погибшего Сафронова всё, кажется, было ясно: он погиб, ей назначена пенсия, но Шестилова, как и почти все прочие ближайшие родственники тех военнослужащих, с которыми была утрачена почтовая связь, прошла процедуру послевоенного анкетирования.
У некоторых военнослужащих открывались новые обстоятельства их фронтовой судьбы: погибшие оказывались иногда живыми и давали о себе знать, а следы пропавших без вести обнаруживались в немецких и финских концлагерях.
Тот же Сафронов утонул и, хотя попадал в категорию документально подтверждённых потерь, но не был захоронен, значит, мог ещё (умозрительно) оказаться живым.
А Управление в Москве подводило итоги потерь за весь период ВОВ. Уточнялись вновь открывшиеся обстоятельства и рассылались в адрес местных райвоенкоматов отдельные сводные перечни на погибших, пропавших без вести, умерших от ран и умерших в плену, основываясь и на сведениях анкетирования родственников, и на документации, поступавшей из разных подведомственных НКО источников.
А райвоенкоматы на местах кроме ведения книг учёта выдачи извещений составляли помесячные «Ведомости о поступивших и врученных извещениях на погибших, умерших от ран и пропавших без вести в Отечественную войну».
Поэтому похоронки шли и шли… в 1946 году и в 1947-ом…
…………………….
Однако в отношении Сафронова и его жены есть соответствующая запись в ведомости за июль 1945 года, хотя пенсия и назначена с 2.07.44 года, но запись эта в книге по датировке тоже соответствует 1945-му году (отправка в сельсовет –– 9-го июля, вручение жене –– 13-го июля 1945 г.).
Следует ли из этого вывод, что только повторное, послевоенное извещение из УУП стало отправной точкой в деле назначения пенсии жене Сафронова? Не обязательно, но достоверна именно такая запись, другой я просто не вижу, но она могла быть и в 1944 году.
Если это извещение являлось уже повторным, то предыдущее райвоенкоматам предписывалось изъять у родственников и заменить новым. Так вот отметки о сдаче извещения образца 1944 года в деле Сафронова нет, а в некоторых случаях такие отметки встречаются.
Значит ли это, что первое извещение не дошло до адресата? Скорее всего, дошло и предыдущее от июля 1944 года, так как на той самой «похоронке» из в/ч стоит отметка о вручении жене извещения о гибели Сафронова через Городокский с/с 23.07.44 г.
А если же извещение становилось первичным, то военкомату следовало выдать родственникам извещение, как указывалось в тексте «согласно приказа НКО № 023 1944 года».
Интересно, что в извещениях более раннего периода следовала ссылка на другие документы, причём в разных формах бланков указывались разные приказы НКО и постановления правительства.
Удивительно, но никакой единой формы не существовало.
…………………….
Но и вторая похоронка не стала последним документом в посмертной судьбе Сафронова.
В конце 1991 года (через 50 лет после начала войны) на основе информсообщения УУП в адрес головного (Тихвинского?) ВК появилась там карточка, уточняющая все личные и служебные данные о военнослужащем, а также обстоятельства гибели Сафронова, и впервые в этом документе указано место его захоронения в г. Каменногорске. Однако эта карточка образца 1991 года была ещё рукописного заполнения…
и лишь в 1995 году появляется карточка учёта по Выборгскому горвоенкомату (уже машинописная), где в графе «место похорон» записано:
/Карелия, оз. Сало-Ярви/, братское захоронение №40, г. Каменногорск, Выборгский р-он, Лен. Обл.
Таким образом, не ранее 1995 года увековечивание павшего солдата Отечественной войны Сафронова Д.С. можно считать состоявшимся (через 50 лет после окончания войны).
…………………….
Надо помнить, что основная масса пропавших без вести –– это погибшие, но не захороненные, не обнаруженные похоронными командами частей, или же попавшие в плен, умершие ещё по пути в лагерь или даже до отправки туда и потому никак и никем не учтённые.
Конечно, случались ещё откровенные предатели и дезертиры, но сведений о таковых в материалах ЦАМО я пока не обнаружил, поэтому оценить их количественно в таком исследовании невозможно. А вот о тех, кто был осуждён или расстрелян по приговорам военных трибуналов, сведения доступны.
А ещё происходили случаи совсем иного рода –– гибель по глупости и неосторожности. О таких не пишут книг, но похоронки на них приходили, хотя в некоторых случаях командиры ограничивались отсылкой обычного письма. Ведь извещение являлось основанием для возбуждения ходатайства на пенсию, а это полагалось лишь родственникам воинов, павших в боях за Родину, а не погибших по собственной глупости.
И ещё при изучении документов Сафронова я решил просмотреть обзорно судьбы его сослуживцев по 48 зсп 36 зсд.
В списке маршевой роты запасного полка, которая отправлялась в распоряжение 54 Армии, значатся 50 фамилий, и не требуется много времени, чтобы отследить фронтовые судьбы тех, кто отправлялся вместе с Сафроновым. Достаточно щёлкнуть мышкой на другую фамилию в списке, и сразу переходишь на подборку документов человека с иной солдатской судьбой.
Такой обзор необходим, если хочешь как-то оценить количественную меру увековечивания, и я его уже проделал, но о его результатах напишу отдельно (во второй части).
…………………….
Завершая тему увековечивания в отношении старшего сержанта 941 сп Сафронова Дмитрия Сафроновича, невольно задаёшься вопросом: а кому это нужно?
Ничего неизвестно о детях погибшего, скорее всего, их и не было в его браке с Шестиловой, иначе бы какие-то сведениях о них появились.
В тех самых карточках 1991 и 1995 годов, которые обозначили место «захоронения» Сафронова в г. Каменногорске, никаких отметок о том, что эти сведения доведены родственникам погибшего, нет.
Но его имя высечено в гранитной плите захоронения №40 в ряду ещё 355 других бойцов, они все поименованы, и память о них жива.