Не покидайте оцепленный периметр!

Не покидайте оцепленный периметр!
Продолжение романа-антиутопии «Пусть всё останется, как есть?»

 “Не покидайте оцепленный периметр!” - гласили таблички на всём протяжении нескончаемой Стены, вдоль которой уже второй день шла Олеся.
 Шла, приняв отчаянное и абсурдное решение: пройти всю Стену по периметру, чтобы найти возможность проникнуть за неё. Это решение, кажущееся невыполнимым и самоубийственным, несмотря ни на что, казалось ей и единственно разумным. Потому что она не видела возможности изменить что-то внутри Государства, если даже недавний массовый протест ничего не изменил, и всё осталось, как было.
“Здесь никогда ничего не меняется” - не переставала повторять она про себя, и эта мысль укрепляла её решение. - “Никогда. Ничего”.
В сумке за спиной лежали доверенные ей рукописи, которые она должна была во что бы то ни стало сохранить и передать. Кому? Встретит ли она людей, которые поймут её язык? Найдутся ли люди, которые обнародуют эти записи? Остались ли вовсе люди за границами этой Стены?
 Иногда она пригибалась, иногда ползла по снегу, стараясь погрузиться в него, если поблизости виднелись наблюдательные вышки. Она шла всю ночь, чтобы не замёрзнуть и выиграть время. Она продолжала идти весь следующий день, и когда уже начали сгущаться сумерки, и силы, казалось, оставляли её, а холод сковывал движения и волю, она заметила в казавшейся незыблемой стене небольшое отверстие, припорошенное снегом. Вероятно, эта дыра не была единственной на всей многокилометровой её протяжённости. Вполне может быть, что беглецами удачливыми или не очень, было пробито немало отверстий на всей продолжительности этой бесконечной стены. Олесе попалась именно эта. Но все они вели туда же – в неизвестность и пустоту.
 Разумеется, её бегство не осталось незамеченным. Всё время её пути отслеживалось. О каждой подобной уязвимости в толще стены было прекрасно известно погранохране. А местность хорошо простреливалась. Решение убивать или оставлять в живых принималось на местах и иной раз зависело только от настроения и воли человека на вышке.
 И вот охранник наводит прицел, и жизнь Олеси, и сохранность дневниковых записей, которые Писатель доверил ей, и вся эта история могут на этом прерваться, но другой говорит ему:
 - Пусть она идёт, и убедиться, что нет жизни вне Государства. Маленькая дурочка наслушалась баек всех этих бунтовщиков о некоем прекрасном дивном мире за Стеной. Пусть убедится, что никакого мира там нет. Нравится жизнь в Государстве - не нравится, никакой другой жизни нет.
 - Если она вернётся, мы дадим ей возможность перейти Стену назад? – Спрашивает первый, опуская оружие.
 - Нет, разумеется - отвечает другой. - Тот, кто предал Государство, покинул его в поисках лучшей жизни, тот дезертир, и ему нет прощения.
 Олеся покинула оцепленный периметр, пробравшись сквозь низкую и узкую дыру, укрытая в сумерках снежным покровом, и не верящая своему везению. Перед ней открылась огромная, бесконечная, ослепительно сияющая снегом, - пустошь.
 Олеся ощущает холодное веяние свободы. Дрожь перед неизвестностью сливается с восторгом неведомого. Дрожь холода сливается с жаром крови, бьющей в виски.
 Вместе с тем, муки совести не оставляют первого охранника. Он испытывает давно подзабытые чувства: сострадания и жалости. Ему немногим за сорок и у него нет семьи и детей. Жизнь с детства била его и со временем он научился быть жёстким. Но где-то в глубине он оставался тем же 12-летним мальчишкой, над которым издевались в детдоме за его мягкость и доброту к животным, которых он подкармливал, таская им еду из столовой. Причём, за это его гнобили не только другие воспитанники, но и сами воспитатели. Ему пришлось стать жёстким, чтобы выжить в этих условиях. Ему пришлось научиться скрывать своё добросердечие, и подкармливать бездомных собак и кошек тайком, как делали и некоторые другие – дети и взрослые. Ему пришлось научиться давать отпор. Бить и быть избитым. В его жизни с самого детства не было ничего доброго и хорошего. Только холод металлической вышки и приклада автомата. И вот, впервые с детства, он испытал какие-то чувства по отношению к другому живому существу. Чувства сострадания и тревоги за чью-то жизнь.
 Под покровом ночи он оставляет вышку и отправляется следом за Олесей. Пробравшись в отверстие, он находит её, вконец измождённую и обессиленную, сидящую в полусне у Стены.
 - Очнись. – Он трясёт её. – Если ты заснёшь, то замёрзнешь и умрёшь.
 Олеся открывает глаза. В них испуг и непонимание. Этот человек пришёл за ней. Он уведёт её обратно в детский дом. Потому что мама и папа мертвы, и у неё больше нет своего дома.
 - На вот, выпей. – Он протягивает ей термос. – Это чай. Горячий пока ещё.
 - Кто вы такой? - Едва слышно шепчет Олеся, силясь вспомнить, где лежит пистолет.
 - Считай, я твой ангел-спаситель. – Присев рядом, он закуривает. – И я пошёл за тобой, чтобы вернуть тебя к жизни. Потому что за Стеной никакой жизни нет.
 - Вы лжёте. Я не пойду с вами.
 - Послушай меня, девочка, - как тебя зовут?
 Олеся молчит.
 - Не важно. Меня Антоном. Так вот, девочка, лет пятьдесят или более того, наше Государство начало войну со всеми соседями, которые отказались войти в его состав, но терпело одно поражение за другим. Тогда наш Президент принял решение использовать ядерное оружие. Был использован весь ядерный арсенал, поэтому все страны, находящиеся за периметром, прекратили своё существование. Они просто исчезли, были стёрты с лица земли, понимаешь? И пустоши, простирающиеся неведомо докуда, заражены и бесплодны. Здесь нет жизни и не будет ещё очень долго. Некуда идти, понимаешь ты?
 - И вы шли за мной, чтобы сказать это?
 - Если бы там была жизнь, тебе бы не дали уйти. Каждый твой шаг мы видели, как на ладони. Тёмная точка среди белой пустыни, ты думаешь, мы не смогли бы заметить тебя столь долго? Тебе дали уйти, только потому что там нет жизни, и ты всё равно погибнешь. Гуманнее было застрелить тебя. Что я и собирался сделать…
 - Я не вернусь, даже если впереди только пустота и смерть.
 - Да почему же ты такая упрямая?
 - Потому что там, - Олеся бросила взгляд на дыру в Стене, - жизни тоже нет.

 После продолжительного молчания, Антон произнёс:
 - Жди здесь. Я быстро.
 Охранник исчезает в дыре, словно уходит в другой мир, в альтернативную реальность, в иное измерение. Олеся думает о том, что он может привести подкрепление. Что её силой вернут назад. Закроют в тюрьме. Как в детдоме. Окружат стенами. Строгими правилами. Ограничат её свободу. Запретят покидать оцепленный периметр…
 Но бежать было некуда. Впереди только пустошь, покрытая снегом. А позади – глухая Стена. И мысли путаются, и так клонит в сон. И холодные хлопья мягко ложатся на лицо…
 Ангел-спаситель вернулся не так быстро. Вернулся один. С большой сумкой на плече.
 - Здесь плед, моя двухнедельная провизия и вода. Может быть, мы проживём с тобой ещё какое-то время. Но сейчас мы должны идти. Иначе меня хватятся. И схватят нас обоих. И казнят. Как изменников, как дезертиров. Поспим днём. Нужно идти…
 Он не говорит о том, что только что убил второго охранника, чтобы тот не доложил об его отсутствии. Труп обнаружат на утро, когда поменяется смена. До этого у них в запасе ещё несколько часов. Станут ли их преследовать, он не знал. Но стоило уйти как можно дальше, чтобы погоня оказалась менее вероятной. Ведь вокруг выжженная радиоактивная пустыня, и нет надобности в преследовании беглецов, которым всё равно не выжить в ней.
 Олеся тяжело поднимается и в полубреду идёт за этим человеком. Главное, она понимает, что он не ведёт её назад, - они уходят прочь от Стены, а значит, прочь от Государства. Он что-то говорит. Рассказывает о себе.
 - Я уже двадцать лет стою на вышке… Хотя давай с самого начала. Я не знаю своих родителей. Даже имя – Антон – мне дали в приюте. Это было скверное время. Там не было друзей. Каждый был за себя. Вокруг все были врагами. Это научило меня быть сильным, но сломало мою доброту, отзывчивость. Казалось, навсегда сломало. Достигнув совершеннолетия, я сразу же попал на военную службу. Там было так же, но по уставу. Не спи, слышишь меня, не спи. Устав даёт некие правила, которые, хоть и нередко нарушаются, дают всё же некоторую упорядоченность, вносят некоторый порядок в бессистемность вражды. В приюте ты просто бился один против всех, - и других детей, и воспитателей, образуя лишь случайные союзы на краткие промежутки времени. Здесь же ты знал, кто твоё начальство, и на кого ты можешь положиться. Хотя так тоже было не везде, но устав требовал хотя бы относительного порядка. Так как не было у меня средств получить образование и как-то обустроиться в этой жизни, хотя бы пойти в менты, мне не оставалось ничего другого, как продолжить службу. Это была единственная перспектива. Иначе – бродяжничество, преступная деятельность или работа на бульдозерах. Слушай мой голос, не засыпай. Вскоре меня отправили на границу. Вот уже скоро как двадцать лет я стою на вышке, и всё, что я вижу все эти годы: пустошь, простирающуюся на многие и многие километры. Не спи, нам идти ещё много часов. Зачем я пошёл с тобой, вправе спросить ты. Потому что я не вижу более смысла в такой жизни. Можно простоять так всю жизнь, не видя конца и края, а можно однажды лишиться рассудка от этой беспросветности и сделать шаг вниз – с вышки. А можно вот попробовать выйти за пределы этой, так сказать, дихотомии. Рискнуть всем – и начать жизнь заново. Или умереть. Одна ты не выживешь, это точно, значит, будем пытаться выживать вместе. У меня есть немного припасов. У меня есть автомат. Всё это повышает наши шансы на выживание, если выжить за пределами Стены вообще возможно. Я видел за эти двадцать лет тех, кто бежал. Немногих. Точнее, немногим давали покинуть периметр. Но они были. Никто из них не вернулся назад. Где они сейчас, я не знаю. Никто не знает. Живы ли они или их кости разбросал ветер по этим пустошам. Я слышал, что лётчики, рискнувшие залететь чуть дальше, чем дозволено, видели какие-то поселения. Но все жители этих мест заражены. Они рождаются больными и будут такими ещё много поколений вперёд. Время от времени Государство бомбит эти поселения, создавая видимость военных действий. В действительности же мы ни с кем не воюем. Не с кем здесь воевать. Пустошь. Одна сплошная бесплодная земля. Сплошная бесплодная земля. Пустота…
 К утру они заснули. Проспав несколько часов бок о бок, они поели сухой паёк, запив его пока ещё тёплым чаем из термоса, и продолжили путь. Они шли неделю или дольше, стараясь отсыпаться днём, а передвигаться ночью, когда холод и тьма могут убить тебя во сне. За собой они оставляли следы, которые быстро заметал непрестанно идущий снег. Ранняя зима в этих краях была относительно мягкая. Днём ярко светило солнце, порой ослепляя, отражаясь от грязновато белесого снега. А ночью дули морозные ветра, метущие позёмки по заснеженной степи.
 У их пути не было направления и не было конечной цели. Они шли наобум, на ощупь, шли в тщетной надежде дойти. Куда-нибудь да дойти.
 И однажды, когда они оказались у каких-то руин, некогда бывших населённым пунктом, их скудные запасы еды окончательно иссякли. Иссякли и их силы, остававшиеся на пределе. Обустроившись в развалинах на ночлег, они понимали, что, скорее всего, он станет и местом их окончательного успокоения. Эти разбомбленные снарядом руины, которые когда-то были чьим-то домом, теперь стали их могилой.
-  Что там, - за Стеной? - Однажды спросила она Фридриха, лидера сопротивления, который дважды спас ей жизнь, а теперь сам был убит Государством.
 - Никто точно не знает. - Ответил тогда он ей. - Одни уверяют, что до сих пор война и разруха, другие считают, что там спокойный и свободный мир. Наверное, правду нужно искать где-то между двумя этими крайностями утопии и антиутопии.
…
 Нужно добраться до родной страны Фридриха... Она не разрушена Войной… в ней процветает прогресс, уважение человека и его прав… а технологии в ней достигли высот, которые и не снились Государству, несмотря на все Его уверения в своём техническом величии…
…
- Олеся… - Фридрих опустился перед ней на колено. - Несмотря ни на что, ты должна выжить. Попробуй жить, чего бы тебе это ни стоило. Будь сильной и твёрдой, справедливой и честной. Ты – будущее этой страны. И ты – её надежда, потому что от тебя зависит каким оно будет. Пронеси через всю жизнь, какой бы тягостной она ни была, одно-единственное убеждение и оставайся ему верна в любой, самой тяжёлой ситуации: самое ценное, что есть у человека, единственное, что ты должна беречь – свобода. Времена идут, страны изменяются, их режимы меняются, ценности, господствующие в них, меняются. Неизменным и вечным остаётся одно – свобода человека. Только тот, кто не ценит свободу, не достоин ни её, ни вечности.
…
- Может быть, когда-нибудь ты увидишь, что там, за Стеной. - Ободряюще улыбнулся Фридрих и, вложив ей в ладонь пистолет, погладил по голове. - Помни, что ты – молодец.
…
 Странные дикие лица виделись Олесе, лежащей в полубессознательном состоянии, сквозь болезненный и предсмертный бред. Как видение, как мираж, эти лица сурово щурили узкие глаза и говорили меж собой на неведомом рычащем языке. Эти руины, бывшие некогда небольшим городом, стали теперь поселением кочевников. Одного из тех народов, кто противился присоединению к Государству и был за это жестоко наказан уничтожением собственного.
 - Орыстар. – Слышала сквозь сон и бред Олеся. – Кыз жене адам.
 Эти люди подняли их, схватили, перевезли на джипе в свой лагерь, и – накормили и вылечили их. И когда те смогли самостоятельно ходить и адекватно воспринимать реальность, представили их своему вожаку.
 Во дворах мёртвого города, среди руин жилых некогда домов, сокрытые от пронизывающего степного ветра, ютились юрты. Та, в которую привели их, отличалась от других разве что более богатым орнаментом. Внутри она была устлана коврами и корпешками, которые служили и креслом, и кроватью. Сняв на пороге обувь, Олеся и Антон оказались сидящими перед крепким мужчиной средних лет, лысого и с небольшой бородкой. Рядом с ним сидел человек европейской наружности и неопределённых лет, густо заросший щетиной и волосами, падающими грязными прядями на плечи. Он держал в руках блокнот с ручкой. Между Олесей с Антоном и этими двумя непохожими друг на друга людьми, располагался низкий столик с чашками горячего чая.
 Мужчина кивнул на него, и весь его кивок выражал такое чувство своей власти, что отказаться было невозможно. Олеся осторожно отпила кипяток. Чай отдавал чем-то очень терпким – вероятно, некими травами. Мужчина внимательно осматривал гостей и пристально следил за их действиями. Его, очевидно, секретарь что-то то ли записывал, то ли зарисовывал в блокноте. В юрте царила тишина, нарушаемая лишь осторожными глотками. Наконец, чтобы прервать тягостное молчание, Антон заговорил:
 - Мы…
 Но мужчина резко остановил его, подняв руку.
 - Соз емес!  Я знаю, кто вы такие и откуда пришли.
 К удивлению Олеси, мужчина говорил практически без акцента, его речь была правильной и чётко поставленной. Выдержав многозначительную паузу, он продолжил:
 - Не вы первые, не вы последние. Много было таких как вы беженцев из вашего Государства, хотя немногим удавалось выжить и встретить нас. Чаще это мы находили их окоченевшие трупы. Вам, скажем так, повезло. Ему тоже. - Он кивнул на секретаря. - Его зовут Борис, но мы прозвали его Барыс. За смелость и дерзость. Он так хотел жить, что не только бежал из Государства двадцать лет назад, совсем юным парнем, но и остался с нами. Приспособился к нашему образу жизни, к нашей культуре и выучил наш язык. При этом, он учился в университете, а образованных людей у нас осталось немного. Я сделал его своим личным помощником, а также переводчиком в ведении дел с другими народами.
 - Другими народами? – Удивился Антон.
 Барыс нахмурился.
 - Ауызынды жап!  – Вновь поднял руку мужчина. – Не говори ни одного слова, пока я сам не спрошу тебя. Обо всём по порядку. Сначала о себе.
 Меня зовут Нурхан. Мой отец учился в Едином Государстве на самой заре его становления. Он был образованным и начитанным человеком, однако в самом Мегалополисе его считали понаехавшим недочеловеком. Много оскорблений в свой адрес доводилось ему слышать и на улице, и в университете. Но однажды дело не ограничилось словами, и он был избит тремя сторонниками “этнической чистоты”, которые считали, что Государство только для таких как они, а все остальные не более чем рабсила на их великих стройках. Мой отец обратился в полицию, полагая, что это единичные индивиды, но, когда и там к его заявлению отнеслись с формальной снисходительностью, и ничего не предприняли для поиска и привлечения к суду этих выродков, ему стало многое понятно. Он вернулся на родину. Он не держал зла. Но ему было больно оттого, что страна, чьей культурой и искусством он восхищался, так поступила с ним. Он не держал зла, но зло появилось во мне, когда я слушал его рассказы о жизни в Государстве и его печальные глаза каждый раз заставляли сжиматься и моё сердце, и мои кулаки в бессильном гневе. ;ке  давно уж умер, но жив я, и я много узнал от него. Я хорошо изучил и ваш язык, и вашу культуру, и – вашу психологию.
 Нурхан вновь многозначительно помолчал, после чего продолжил.
 - Тогда Единое Государство набирало силу и начало насильно присоединять к себе все соседние страны. Но не все желали этого, а некоторые прямо воспротивились. В той долгой войне, оно начало терпеть поражение за поражением, потому что объединённая коалиция заручилась поддержкой более могущественных покровителей, которым не было выгодно такое усиление и без того огромного государственного образования. Чтобы избежать неминуемого при поражении внутреннего распада и не потерять свою единоличную власть Президент Единого Государства приказал нанести ядерные удары по неоккупированным территориям всех сопредельных стран. Таким образом, он решил наказать тех, кто отказался следовать его воле и его амбициям. Я знаю, что вы считали, что всё совсем не так, верно?
 Олеся осторожно произнесла:
 - В школе нам всегда говорили, что соседние страны объединились и напали на наше Государство с целью его расчленения и присоединения к себе отдельных территорий, которые считали исторически своими. Что от Государства предполагали оставить только Мегалополис.
 С едва заметной улыбкой Нурхан кивнул.
 - Ерине . Именно так. Но эти земли всегда были землями кочевников – наших предков. Когда-то они по доброй воле примкнули к Государству, ища у более сильного соседа военного покровительства и культурного развития. Но за безопасность от внешних врагов пришлось заплатить дорогую цену: вместо обогащения они получили искоренение своей собственной культуры, своего языка и, наконец, своей этнической идентичности. Единое Государство, точнее то государственное образование, которое предшествовало ему, навязало нам свою культуру и свой язык, заставив забыть собственные. Оно не дало нам почти ничего, что улучшило бы и облегчило жизнь кочевников, вынудив приспособиться к оседлому образу жизни в городах – в тех городах, от которых затем само же оставило одни только руины.
 Барыс едва слышно вздохнул.
 - Чем же ваша цивилизация лучше нашего, как вы считаете, варварства? Разве она не несёт такие же боль, смерть и разрушение всего вокруг? Вот что она принесла нам - жестом руки Нурхан указал в пространство за дверью юрты, - некогда плодородные земли превратились в бесплодную пустыню. Весь скот пал в атомной бомбардировке, и перестал рождаться. Подобного джута не знали наши народы никогда в своём прошлом. Падёж скота привёл к массовому голоду и гибели тех людей, которые сумели выжить после ударов. И был ашаршылык , более страшный чем тот, который был за сто лет до этого. Это всё дала ваша, как вы говорите, цивилизация. Если вы захватываете земли, аннексируете территории, колонизируете целые народы, то вы должны нести в эти места культуру и просвещение. Должны своим примером показывать силу своей культуры. Быть жестокими и агрессивными мы прекрасно умеем без вас. Раньше нас считали гостеприимным народом, но сейчас нам не нужны гости. Мы пытаемся выжить сами. И, тем более, нам не нужны хозяева. Мы – сами хозяева своей земли.
 Во властном голосе Нурхана зазвенел холод стального клинка.
 - Вы уничтожили наши города – мы вернулись к образу жизни наших предков. Мы кочуем по выжженной земле, от одного разрушенного города к другому и ищем, что ещё здесь может быть пригодно для нас или для товарного обмена. Вы отняли у нас Бога – мы вернулись к вере предков. Небо над нашей головой, – он многозначительно поднял палец кверху, указывая на шанырак юрты, - наш Бог.
 Нурхан замолчал, зажмурив и без того узкие щёлки глаз. Было неясно, то ли он молится, то ли глубоко задумался, то ли незаметно всматривается в лица своих гостей, стремясь уловить их эмоции, вызванные его речью.
 - Позвольте, - наконец, отважился Антон.
 Нурхан открыл глаза и благосклонно кивнул:
 - Позволяю.
 - Вы сказали, что ищете какие-либо вещи, предметы для товарного обмена. И до этого упоминали о других народах. Это значит, рядом есть ещё какая-то цивилизация?
 Нурхан и Барыс переглянулись с едва заметной усмешкой.
 - Оркениет?..  Едва ли. Только её руины. Мы на ножах с нашими соседями – другими кочевыми народами. Людей осталось мало, но ресурсов для выживания ещё меньше. Однако за морем есть люди, с которыми мы ведём торговлю и обмен. Делить нам с ними нечего. Те люди пытаются возродить свою цивилизацию и свои города. Они пострадали меньше от бомбардировок. Климат там мягче и земли там плодороднее. Те люди чуточку добрее и жизнерадостнее. Возможно, ещё дальше, на Западе сохранилась и цивилизация. Я не знаю, и знать не желаю. Мы не хотим знать ни Батыс, ни Шыгыс . И там, и там захватчики, преследующие только свои интересы. Мы отказываемся от любого рода цивилизации. Мы вернулись к своему укладу, своим традициям и – своим корням. Никто нам не нужен. Мы – еркін адамдар . Мы сами по себе.
 - А что делать нам? – Тихо спросила Олеся.
 Нурхан долго не отвечал. Он смотрел на неё сквозь щёлки хитро зажмуренных глаз.
 - Если ты ищешь цивилизацию, ищешь какие-то законы, демократические права, ты должна идти дальше на запад. Здесь ты этого не найдёшь. Здесь руковожу я, потому что мой отец был известным интеллектуалом и возглавлял политическую партию, а я стал его преемником. И свою власть я передам своему сыну. А он своему. Здесь такой порядок. Я руковожу твёрдо и наказываю жестоко. Потому что иначе нельзя. Народ ленивый и в большинстве своём неграмотный. Он понимает только силу и уважает один только статус. Есть ли где-то другие, как вы говорите, цивилизованные порядки, я не знаю и знать не хочу. Хочу жить как мы живём на своей земле, пока она вновь не заплодоносит и скот не начнёт рожать здоровое потомство. Ты должна идти к морю. Раз в неделю из-за моря приходит паром, и мы обмениваемся товарами. Я дам тебе провизию и воду, но не возвращайся более на наши земли, иначе я буду считать тебя своей рабыней. – С едва заметной усмешкой Нурхан лукаво подмигнул ей.   
 - А он пойдёт со мной? – Спросила Олеся, глядя на Антона.
 - Он? – Нурхан скосил глаза в сторону пограничника. - Жок.
 Антон хотел что-то возразить, но Нурхан вновь поднял руку.
 - Твой спутник слишком ценная добыча. Охранник Стены может поведать нам много интересного как о жизни внутри Государственной системы, так и о брешах в её защите. Немало наших людей в своё время пытались проникнуть за Стену, чтобы найти провизию или оружие, другие намеревались остаться в Едином Государстве, но их всех просто расстреливали с вышек. Как знать, быть может, и он сам.
 - Что с ним будет? – Снова спросила Олеся, по-прежнему глядя на совсем поникшего и даже не пытающегося задавать вопросы Антона.
 - Зависит только от него и его готовности к дружбе и сотрудничеству между народами.
 - Она не дойдёт одна! – Вдруг воскликнул Антон.
 - Молчи, орыс! – Рявкнул Нурхан, поднимая руку, словно замахиваясь для удара. Но тут же обычным спокойным тоном продолжил:
  - Само собой, что она не дойдёт одна. Более того, удивительно, как вы вообще выжили. Вам очень повезло. Дело не в диких животных – их здесь почти не осталось. Разве что стаи одичалых голодных псов. По ночам вы можете слышать их завывания. Они идут по следам людей, боясь приближаться близко, но надеясь поживиться какими-нибудь объедками. Весной в этих степях много змей, скорпионов и пауков, но сейчас они все спят. Если бы мои люди не обнаружили вас, вы бы тоже заснули, только уже навсегда.
Мы отправим с ней на машине нашего человека. Он довезёт её до порта, вернее, того, что от него осталось. Заодно обменяет товары. Договариваться с экипажем судна или с капитаном будет уже она сама. Если её не возьмут на борт, она может вернуться, но второй возможности не будет. Нам нужно откочевать дальше, прежде чем наступит текебуркылдак – сильная метель в конце декабря. Зима в степи порой бывает очень жестокой. Мы пойдём на юго-восток, к руинам больших городов. И до моря оттуда уже не добраться. Отсюда же ехать не более двух суток. Сегодня какой день?
 - Бейсенбі. – Ответил Барыс.
 - Четверг, значит. Паром приходит в воскресенье вечером. Нужно выехать сегодня. На дороге гололёд, что может вас задержать. Да и сами дороги, как вы понимаете, не в самом лучшем виде. Но они и раньше были немногим лучше. – Нурхан засмеялся и указал на выход из юрты.
 Барыс проводил их до стоянки, где были припаркованы несколько джипов, три автобуса и грузовик.
 - Это то на чём теперь кочуют номады. И я с ними. Я тоже кочевник.
 - А что там? – Олеся указала рукой в сторону соседнего двора, где между руин, у костра собралась небольшая группка преимущественно молодых людей в толстовках.
 - Айтыс. – Махнул рукой переводчик. – Когда-то так называли состязание певцов-сказителей, акынов. Теперь они приняли форму рэп-баттла. Молодёжь читает социальные тексты о том, что видит вокруг. Прежде такие собрания жёстко пресекались полицией. За границей - враг, а у нас всё хорошо и не надо подрывать обороноспособность и вселять смятение в благополучную картину мира граждан. Хотя все всё видели и понимали, но говорить нельзя было ни о чём. Ни слова правды. А теперь уже всё равно. Всё разрушено и восстанавливать это некому. Нет ни человеческих, ни финансовых ресурсов. Слова ничего не поменяют.
 - Как поступят со мной? – Негромко спросил Антон.
 - Я не могу сказать. – Отрицательно покачал головой Барыс. – Это зависит от других людей.
 - Помоги мне бежать, Борис. Я добровольно покинул Государство, чтобы помочь этой девочке. Мы выжили не для того, чтобы теперь меня убили.
 Барыс остановился и, серьёзно взглянув на Антона, негромко сказал:
 - Если каким-то образом я помогу тебе, убьют меня. И не посмотрят на то, что я столько лет с ними. Потому что всё равно никогда ни ты ни я не будем в полной мере своими для них. Но если ты покажешь, что готов принять их образ жизни и их культуру, то они примут тебя, и ты сможешь остаться. Дальше – будет видно.
 - Борис, я не смогу так жить. Я привык всю жизнь стоять на одном месте, стоять на вышке, я не готов к кочевью.
 - Придётся привыкнуть. Или умереть. И – я - Барыс. Я – номад. Уже двадцать лет.
 Барыс похлопал Антона по плечу, и направился к водителю одного из джипов.
 Всё произошло так быстро и спонтанно, что Олеся даже не успела обдумать нужно ли ей стремиться куда-то дальше, к неизвестности, к ещё более далёким и, вероятно, чуждым народам, к цивилизации, которая ещё не факт, что вообще где-то в нынешнем мире существует. Она даже не успела проститься с Антоном, который стал её спутником в последнюю неделю и который помог ей выжить. Что будет теперь с ним? Сможет ли он ужиться среди этих людей подобно этому Борису или же, узнав от него то, что им необходимо, эти люди убьют его как своего врага, как того, кто, быть может, расстреливал их, как ненужный лишний рот, в конце концов.

 Обо всём этом Олеся размышляла, глядя в окно джипа-внедорожника, который мчался по разбитой трассе, невзирая на гололёд. Ни встречных машин, ни обгоняющих сзади не было, и вся дорога была в его распоряжении. Поэтому он, не сбавляя скорость, объезжал огромные выбоины и груды обломков на своём пути. Трасса была слегка припорошена снегом, но чем дальше они продвигались на запад, тем его становилось меньше, и только ветер пронзительно свистел за окнами автомобиля. Её сопровождающий молчал. В отличие от Нурхана он очень плохо понимал её язык, и общение между ними было затруднено.
 Олеся думала и о другом.
 Она вспоминала о том, что казалось ей прошлой жизнью.
 Совсем недавно она пряталась под стол, только заслышав за окнами грозный гул мусороуборочных бульдозеров, совсем недавно она плакала о смерти мамы, совсем недавно она бежала из детского дома, и затем оказалась в рядах повстанцев, научилась стрелять из оружия, и приняла участие в вооружённом бунте, а теперь бежала из самого Государства и оказалась… на пути в новую неизвестность.
 “Смыслом жизни для тех, кому нечего терять, становится борьба” – вспомнились ей слова Фридриха.
 В её рюкзаке лежали четыре тонких тетради, порученные ей Писателем. И карта памяти от его видеокамеры со свидетельствами жестокой расправы тех самых бульдозеров над протестующими. Ей нужно обнародовать все эти записи, чтобы мир знал, что происходит за Стеной. Что являет собой Единое Государство. Потому что последними написанными словами Писателя были:
 “В этом мире существует лишь одно преступление – против свободы человека. В чём бы оно ни воплощалось: в убийстве, в ограблении, изнасиловании, избиении, любого вида принуждении или даже угрозе. Никакой человек не вправе посягать на свободу другого человека. Это великое всемирное преступление”.
 Незаметно для себя, Олеся заснула.
 Очнулась она от того, что автомобиль стоял. За стёклами было темно, и водителя в салоне не было. Фары тускло освещали припорошенную снегом голую степь.
 Олеся осмотрелась и, наконец, увидела в некотором отдалении едва заметный огонёк. Водитель курил. Успокоившись, она покопалась в сумке и нашла пакетик сухарей.
 Наконец, водитель вернулся в салон.
 - Шайтан мороз, а?
 Олеся поёжилась – к ночи мороз заметно окрепчал.
 - Перекур. Потом дальше едем.
 Олеся кивнула.
 - Тут уже близко. Немного ехать. Прямой жол.
 Он достал кусок жареного мяса в фольге и бутылку какого-то самодельного крепкого напитка.
 – Согреться. – Пояснил он.
 Пока он ел и отпивал из горла, Олеся впервые рассмотрела его. Это был уже немолодой, испещрённый морщинами, и грязноватый мужчина. К кочевому образу жизни, не предполагающему частого мыться, тем более, в холодный период, добавлялось то, что ему приходилось регулярно чинить не новый, хотя всё ещё бойкий автомобиль.
 - Скоро теніз... Море. Искупаться можно. – Засмеялся он, как будто уловив её мысли. – Ты видела море?
 Олеся отрицательно покачала головой.
 - Жок? – Сокрушился водитель. – Скоро море. Увидишь. Теніз улкен , не видно конца ему. Как дала. И красивый. Как кыздар … Как ты.
 Неожиданно он положил ей руку на плечо. Олеся отпрянула:
 - Что вы делаете?
 - Жату! Жату!  – Зашептал он.
 Олесе захотелось закричать, хотя она понимала, что никто не услышит её крик, но вдруг увидела то, на что был направлен взгляд водителя: к ним приближались несколько человек на лошадях и верблюдах.
 - Шайтан каракшылар . – Прошипел водитель.
 Олеся пригнулась, а он вышел из автомобиля и начал о чём-то говорить с этими людьми. Барыс предупреждал о том, что, если по дороге встретятся чужие караваны, нужно стараться избегать их. Они конкуренты в торговле с другими народами, и встреча с ними может перерасти в убийство и грабёж товаров, предназначенных для обмена.
 “Это не местные – поняла Олеся. – У местных нет скота. Местность слишком неплодородная. Это другие кочевые народы, о которых упоминал и Нурхан”.
Под курткой она нащупала пистолет – последний подарок Фридриха, - и достала его, как только услышала истошный вопль. В следующий миг водительская дверь распахнулась, но вместо знакомого морщинистого лица она увидела лицо, замотанное арафаткой под низко надвинутым капюшоном. Заметив Олесю, он закричал остальным:
 - Рус гыз!
 Его крик перебил выстрел.
 Оттолкнув кричавшего мужчину, Олеся выскочила из автомобиля на морозный воздух бескрайней степи. Первым инстинктивным её действием было бегство, однако пробежав несколько метров, она осознала, что потеряется в ночной степи и замёрзнет в этом холоде. Поэтому, вернувшись на свет фар, она выстрелила в двух других мужчин, склонившихся у машины над первым застреленным ею. Их лица также были скрыты куфией, а на головы надвинуты капюшоны. Две лошади и верблюд, испугавшись выстрелов, убежали. Они не выживут самостоятельно в этой голой степи, но убить их Олеся бы не решилась.
 Переведя дыхание, она осторожно приблизилась к водителю. Олеся вытащила нож из его груди и приподняла окровавленную кофту. Рана чуть выше сердца была глубокой. Она подняла обороненную им бутылку и, смочив рукав его кофты, обработала им края раны. Мужчина застонал.
 - Кет. Кет, кыз.
 Олеся поняла его просьбу даже по интонации его слабого голоса.
 Она хотела затащить водителя в машину, но не смогла бы этого сделать в одиночку. Поэтому она накрыла его дублёнкой, и положила рядом с ним бутылку крепкого алкоголя. Хотя, было ясно, что все эти действия напрасны. Ему была необходима медицинская помощь, которую в таких условиях не смогла бы оказать не только Олеся, но и никто другой.
 Сев на заднее сиденье автомобиля, Олеся положила пистолет в куртку, и застыла, словно закоченев сама. Остаток ночи она просидела как на иголках, не зная, чего ожидать дальше. Однако к утру стало ясно, что водитель, чьего имени она даже не запомнила, скончался. Она была в отчаянии, потому что не понимала, как быть, но ясно понимала, что пешком она даже если и сумеет, то не успеет добраться до прибытия парома. Ей не оставалось ничего другого. Оттащив бездыханные тела бандитов на обочину дороги, она завела двигатель автомобиля и осторожно надавила педаль газа. Джип помчался по трассе. Олеся едва успевала объезжать препятствия и выбоины. Если бы по трассе ехали и другие машины, авария была бы неизбежна. Но дорога оставалась пуста. Фары освещали уже светлеющий горизонт. Ветер утих и яркое солнце озаряло ослепительным светом бесконечные просторы степи.
 Постепенно она приноровилась и уже более спокойно вела джип. Через несколько часов вдали показались скалы. А затем она увидела и его – кромка моря возникла на горизонте.
Олеся устремилась к нему как к искомой цели своего пути. Как к тому, что обещает ей жизнь, свободу и покой… Внезапно трасса обрывалась вместе с возвышенностью, на которой она проходила. Олеся резко затормозила, но машину продолжало нести по обледенелой дороге, и ей не оставалось ничего другого, как выскочить из неё на ходу. Она вспомнила, как когда-то где-то слышала, что в такой ситуации следует падать не на ноги, а на плечо. Она сильно ушиблась, но куртка смягчила удар. Автомобиль и вся бывшая в нём провизия полетел вниз с обрыва. Олеся услышала громкий всплеск воды.
 Подойдя к самому обрыву, она встала на краю скалы, в обвалившиеся обломки которой внизу били высокие волны. Море было огромным, прекрасным и величественным. В небе над ним пролетела и крикнула чайка. Не самолёт, несущий смерть, а живая птица, которых она не видела с того самого момента, как покинула Единое Государство. За его пределами она не видела ни деревьев, ни животных, ни птиц. Словно действительно за его пределами не было жизни. Но где-то она есть. Должна быть. Ведь жизнь всегда находит себе путь и пробивается даже сквозь самые тяжёлые камни.
 Холодный зимний ветер трепал собранные в тугой хвост светлые волосы, но всё выше всходившее солнце яркими лучами согревало её, даря надежду.
 Стоя на краю скалы, перед резким обрывом, Олеся вглядывалась в линию горизонта - туда, где море и небо сливаются в одно бесконечное пространство – и ей казалось, что она различает вдали призрачные, как мираж, очертания приближающегося парома.

26 июля – осень 2023