Восемь лет без мамы

Мама со своим отцом, моим дедушкой.
Сегодня ровно восемь лет со дня её смерти.
Как же тяжело, вы даже не представляете!
У нас такая духовная связь была с ней,просто метафизическое -сверхчуственное осязание друг друга.
С её уходом оторвался кусок плоти, и не заживает до сих пор.
Через месяц будет десять лет.

Сегодня — восемь.
Восемь лет без мамы.
А с ней — и без части моего деда, который смотрит на меня её глазами, и без части меня самого.

Между нами была не связь.
 Связь бывает у банковских карт и телефонов.
 У нас было сращение душ.
Ткань наших «я» сплелась так тесно, что мы осязали мысли друг друга на расстоянии, чувствовали смену погоды в душе, как своя собственную.
Это было сверхчувственное родство — тихое, метафизическое эхо одного сердца в другом.

Когда это сердце остановилось, во мне не просто что-то оборвалось.
Во мне что-то отрезали.
Чисто, резко, навсегда.
Будто оторвали кусок плоти вместе с кожей, нервом и кусочком кости.
И знаете, что самое странное?
Рана не хочет заживать.
Врачи сказали бы, что это некроз, гангрена памяти.
А я чувствую — это живое.
Это место, где вместо кожи теперь — вечная открытость, прямое сообщение с тем «запределом», куда она ушла.

Эта культя ноет перед дождём, чешется в её день рождения, пронзительно болит от старого свитера в шкафу.
Она — мой новый, страшный и самый чуткий орган.
 Орган восприятия пустоты.
 Иногда мне кажется, что я не плачу по маме.
Это плачет та самая оторванная часть, которая где-то там, с ней.
 А здесь, во мне, осталась лишь незаживающая рана — как последняя, самая честная форма связи.
Как узел, который крепче, чем сама верёвка.