Вдрызг и в пух...

      Дрызг - это очень страшно. Это состояние, когда или человек полностью невменяем, или когда его внутренний мир разбивается на множество мелких кусков.

      Удачно получается, если куски, на которые разбивается внутренний мир, падают в толстый слой пуха. И не разбиваются. Если происходит так, то  внутренний мир можно снова собрать и склеить в целое из отдельных кусков.

      И внутренние миры - они такие разные. Есть такие, что их ничем не разбить, чем ни колошматить. Ни снаружи, ни изнутри. Непробиваемые, неразбиваемые внутренние миры. Крепкие, монолитные, небьющиеся, но и негибкие.

      Творчество людей с крепкими, непробиваемыми мирами может оказаться и холодным, и однообразным.

      Однообразие творчества - отец скуки. Многим людям Борхеса или даже Босха подавай. У тех, кому такое нестабильное, разбивающее творчество подавай, внутренние миры могут быть крайне хрупкими.

      Наличие хрупкого внутреннего мира у человека некоторые умники называют психоделикой.

      Тонкие внутренние  миры бывают разные.

     Есть такие внутренние миры, что сколько их ни разбивай на отдельные куски, и, если их осколки падают в толстый слой пуха, то нет предела количеству обратного сбора кусков в снова целостный внутренний мир.

      И, конечно, есть тонкие внутренние миры с предельным числом обратного сбора в целое.  Такие тонкие внутренние миры, после достижения определённого числа разбиваний, уже обратно в целое не соберёшь, даже если осколки их всегда падали в толстый слой пуха.

      Выходит так, что одни люди живут так, что достигают своим внутренним миром его высокой  прочности, такой, как у бронелистов.

      Другие же собирают пух в толстые слои, чтобы когда внутренний мир разбивается, в очередной раз, его куски-осколки падали бы на мягкое. И не разбивались бы. Оставались бы такими, чтобы из них опять можно было бы склеить свой целостный внутренний мир.

     Что является пухом для внутренних миров людей? Вопрос острый. Для тех, у кого внутренние миры не такие прочные, как бронелист.

      Тому, у кого внутренний мир ничем не разбивается, то есть сверхпрочный, даже одиночество не страшно.

       Тот же человек, у которого внутренний мир хрупкий, и который чувствует, что  одиночество его внутренний мир расфигачит, извините, разобьёт на отдельные куски, пухом служит общение. Или с другими людьми. Или с произведениями искусства.

      Есть такие хрупконосцы, которые с каждым разбиванием своих тонких миров, собирая их обратно в целое, вклеивают в них множество  кусков или чужих, не своих, произведений искусства, или чужих людских индивидуальностей-личностей.

      Правда, есть умники-учёные, которые утверждают, что при каждом обратном сборе внутреннего мира вклеить в него именно куски чужих индивидуальностей-личностей - невозможно!

      А вот куски чужих произведений искусства легко вклеиваются людьми в свои внутренние миры при обратном  склеивании их в целое, необходимом после очередного разбивания. 

      Иногда человек столько кусков чужих произведений искусства насобирает в  свой внутренний мир, что уже и сам не может понять, где его личный, собственный кусок, а где кусок чужого, например, произведения.

      Те же хрупконосцы, которые хотят оставаться собой, пухом рассматривают своё собственное творчество.

      У творческого хрупконосца, когда его внутренний мир разбился в очередной раз, наступает время, как раз очень удобное для осуществления творчества.

      А творческое разочарование у таких хрупконосцев - это наличие в человеке предчувствия, что то произведение искусства, которое может человек создать, собирая свой внутренний мир обратно в целое, ни посторонним людям не понравится, ни собственный мир автора не склеит хорошо в целое.

      Нехорошо скленнный автором свой, собственный, внутренний мир - это не творческая победа, а творческое поражение!

      Поэтому собирать пух в толстый, обеспечивающий безопасность падающим кускам-осколкам внутреннего мира, слой, можно  поосоветовать творческим хрупконосцам так:

     Первое. Подумать над тем, насколько автору, например,сочинителю хочется создавать произведения для тех, у кого внутренние миры настолько прочные, так жутко непробиваемые, что напоминают танковые бронелисты.

      Второе. Выбрав в качестве или зрителей, или слушателей, или читателей, людей с хрупкими тонкими мирами, сформировать в себе, как в авторе, бережное отношение к своему хрупкому внутреннему миру и перенести это бережное отношение на хрупкие внутренние миры посторонних людей:  или зрителей, или слушателей, или читателей.

      Третье. Включать в свои произведения как то, что разбивает вдребезги, вдрызг хрупкие тонкие миры  или зрителей, или слушателей, или читателей, так и то, что может быть ими вклеено в свои внутренние миры при обратной, после осуществлённого разбивания, сборке.

      Четвёртое. Осознать свою ответственность за обеспечение высокого качества того, что человек, как автор, предлагает другим людям вклеивать в их обратно собираемые внутренние миры.

     Пятое. Тщательнее, чем над тем, что разбивает на куски-осколки хрупкие внутренние миры или зрителей, или слушателей, или читателей,  работать  над тем, что посторонние люди могли бы вклеить в свои обратно собираемые внутренние миры. Если автор понимает, что сам не может обеспечить высокое качество предлагаемого к вклеиванию в чужие внутренние миры, он может обратиться за помощью  к внешним специалистам, но только к тем, кому он доверяет.

     Шестое. Представить себе внутренний мир или зрителя, или слушателя, или читателя после обратной его сборки, уже с теми вклеенными кусками-осколками, которые посторонние люди позаимствовали из произведения автора.  Если автор ужаснётся тем внутренним  миром, который получится  у зрителя, или слушателя, или читателя, когда тот вклеит в него куски произведения автора, то автору нужно подумать, а нужно ли ему делать данное произведение доступным вниманию внешней публики?  Автор модет  принять решение переработать своё произведение.

      Седьмое. Опубликовать своё произведение, если в ходе предыдущего действия автор не ужаснулся  столкновением с внутренними мирами своих или зрителей, или слушателей, или читателей после того, как они собрали свои внутренние миры вместе с позаимствованными из авторского произведения кусками-осколками.

     Если же автору так и не удалось в благоприятном направлении изменить своё произведение, и как ужасали, так и ужасают его куски его собственного произведения, то он может принять решение не предъявлять данное своё произведение или зрителям, или слушателям, или читателям. Никогда!

      Таким образом, обычному человеку с хрупким внутренним миром, разбивать его вдрызг можно, если он чувствует, что слой пуха такой, что после падения в него останутся куски-осколки, из которых можно будет снова собрать свой целостный внутренний мир.

      Автору же разбивать свой внутренний мир до полного дрызга нельзя. 

     Полный дрызг внутреннего мира автора означал бы, что  он утратил даже ответственность за то состояние постороннего человека, которое у него будет после знакомства с авторским произведением.

      Разбиваться до полного дрызга автор не имеет права.

      Свою ответственность за состояние внутренних миров своих или зрителей, или слушателей, или читателей после знакомства с произведением  автора, он, автор, должен оставлять в целости и сохранности.

       Так нужно поступать автору с нравственно-философским, а не с коммерческим взглядом на собственное творчество.

      Те авторы, у которых существует  коммерческий взгляд на собственное творчество, невероятным, для обычных людей,  способом зарабатывают своим творчеством так много, что могут удовлетворительно устроиться даже за границей.

     Те авторы, которые следуют только нравствено-философскому взгляду на своё творчество, никуда не уезжают, остаются в нашей стране.

      И пока искусственному сочинительскому интеллекту ещё не привит нравственно-философский взгляд на собственное творчество, авторы с таким взглядом  на собственное творчество, будут востребованы или зрителями, или слушателями, или читателями.