Токката и фуга...

Леонтий Павлович сидел за кухонным столом, не очень красивым на вид, даже несколько кряжистым, но абсолютно надёжным, простоявшим в маленькой кухне панельного дома около трёх десятков лет. Здесь всё выглядело рационально: три стула из карельской берёзы с высокими узкими спинками, в отполированном ящике с запасными карманами разместились салфетки, зубочистки и различные специи, рядом стоял узбекский чайник с тонким, как паутинка, орнаментом по тёмно - синему небу. И керамическое блюдо для хлеба, покрытое чёрной с жёлтыми разводами краской, дополняло картину. А вошедшему сюда в глаза бросался только стол: он был живой, раздвигался в стороны, дополнялся табуретками, детскими стульчиками, клубился паром, источал запахи из тарелок домашнего незатейливого фарфора. Но всё это было в прошлом...

Последние годы стол принимал, как правило, только хозяина и хозяйку: Леонтий Павлович почти десять лет на отдыхе, его жена, Мария Николаевна, ещё учится быть пенсионеркой. Сегодня, в посленовогодний праздничный день, она приготовила фрикадельки с вермишелью и соус из томатов. А грибной суп будет напоминать им лето, их деревню, где в осиновых рощицах на берегу реки в редкой, невысокой траве растут крепкие бордовые боровички. Всё как обычно: где-то и далеко, и не очень живут их дети с внуками, родня, до которой надо ехать поездом, бывшие коллеги по работе, прижившиеся в закрытых дачных посёлках, в чьи коттеджи когда-то можно было сбрасывать деньги от шальных заработков. Всё как обычно в последние годы: тихо, без лишних гостей, без шумных застолий за праздничным столом.

Вот только звонок от младших внуков в этом году "съели" близкие родственники, уже встретившие новый год за Уралом пару часов назад, весёленькие, разговорчивые, их было не остановить: ведь они специально ждали боя курантов в столице. А внуков, видимо, уже надо было укладывать спать, поздравления не получилось, и дед с бабушкой, страшно огорчённые, стали ждать следующего дня. Мария Николаевна ходила по дому со смартфоном в руках, связь с детьми устанавливалась без участия дедовского кнопочного телефона, который он никак не хотел менять на современные модели. И завтрак, и прогулка по парку, и обед прошли в тихом, но напряжённом молчании. Лишь раз Леонтий Павлович заметил, между делом, что погода могла "съесть связь" и что, скорее всего, дети уже катаются на лыжах в горах.

- С их накоплениями да с нашей небольшой поддержкой деньгами вряд ли они поехали в горы, там слишком большие затраты, - бабушка была столь категорична в суждениях, что дед промолчал, хотя хотел признаться, что переслал детям небольшие, но всё же приличные по меркам пенсионеров, сбережения. А на бабушкин телефон без конца шли СМСки: подруги, друзья и просто соседи веером (по списку) слали новогодние картинки и какие-то слова-поздравления из интернета. "К чему этот шаблонный ажиотаж? - Недоумевал дед. - Будто соревнуются, кто больше отошлёт картинок, не глядя, пересылают друг другу часто одни и те же рисунки и тексты".

Он хорошо помнил, как три года, когда он служил в армии, к нему приходили десятки новогодних писем и открыток с поздравлениями родителей, друзей - студентов и любимой девушки, обязательно со стихами. Очень хорошие стихи писала его однокурсница Аля, он знал, что они посвящены только ему и никто другой не читал их. Правда, три года службы в армии оказались настолько длинными по срокам, что пути - дорожки их разошлись: Аля по распределению уехала на Дальний Восток, а он после армии стал доучиваться и одновременно работать на Севере. Странные и удивительные вещи происходят в жизни: Леонтий ни разу не виделся с Алей, хотя не раз ездил на малую родину, знал, где проживали её родители. Видимо, обиделся, не хотел шевелить прошлое, но потом случайно всё-таки узнал: девушка вышла замуж за офицера флота, ставшего вскоре адмиралом.

Он не подавал вида, что ему очень плохо после расставания с Алей, хотя на Севере было много симпатичных девчонок, которым, похоже, он нравился. Но работа учителем физкультуры в крупном профтехучилище, а летом в пионерском лагере, почти не оставляла времени для развлечений. В его пионерлагерь на Белом море, где он уже два года был физруком, приехала группа вожатых из местного пединститута для прохождения практики. Среди них он заметил тихую скромную девушку по имени Маша: детишки младших отрядов буквально липли к ней, не хотели отпускать её ни на минуту от себя. По совместительству ей поручили заведовать библиотекой в клубе, в читальном зале которой стоял огромных размеров радиоприёмник на ножках.

Леонтий как-то проходил возле клуба, из открытых окон неслась потрясающая музыка. Он знал, что звучит Токката и фуга ре минор Баха в исполнении органа. Остановился, потом присел на лестничные ступеньки и просидел эти длинные минуты звучания мелодии. Не мог удержаться, слёзы сами набежали на глаза, вспомнилась своя студенческая группа, друзья, конечно, Аля. Так и сидел на лестнице, ведущей в клуб, пока его плеча не коснулась чья-то рука. Рядом стояла та самая тихая, немножко странная своей молчаливостью, пионервожатая Маша.

- Вам плохо? У меня есть кипятильник и заварной чайник. Пойдёмте в библиотеку, напою вас чаем...

- Нет, не надо... Всё в порядке. Так вдруг взгрустнулось под эту мелодию. Это ваши записи?

- Нет, представьте себе, здесь огромное количество грампластинок. Как они попали сюда, никто не знает. А я детям подбираю несколько вариантов записей музыки, слушаем, правда, только с самыми маленькими. Другие, постарше ребятки, все на берегу моря...

Леонтий иногда стал помогать Маше проводить эти музчасы, а вечерами, после отбоя, они подолгу гуляли у залива, сидели на тёплых валунах береговой линии, слушали море и гудки проходивших мимо бухты танкеров и сухогрузов. Маша улавливала настроение Леонтия, и когда ему было особенно грустно, она ставила пластинку с Токкатой Баха. Но он уже точно знал, что его настроение поднимает не только музыка, но и сама девушка. Чувствуя себя довольно опытным в отношениях с женщинами, он не мог даже с пристрастием поцеловать Машу. Ему казалось, что она настолько неискушённая в понятиях мужчина-женщина, что любое неосторожное прикосновение к ней может привести к потере доверия в их дружбе. Над ним посмеивались поварихи, прачки, весь женский люд из обслуги, но Леонтий отмалчивался, не хотел вступать с ними в разговоры.

Так уж случилось, что ему пришлось вместе с Машей отвозить в город заболевшего ребёнка, родители не смогли приехать за девочкой. Вечером они открыли квартиру вожатой того отряда, где отдыхал ребёнок, и на ночь остались вдвоём. Наверное, Леонтий мог совратить девушку, но он не стал этого делать. А она, похоже, даже не поняла, где и когда кончается дружба между мужчиной и женщиной и начинаются любовные отношения. Утром, как ни в чём не бывало, он привёз её в пионерлагерь...

А потом прошёл ещё год до свадьбы, виделись они так редко, что все друзья недоумевали, когда получили приглашение на торжества по случаю бракосочетания. Из всего сумбура двух дней застолий Леонтию запомнился один момент: поздравить его подошёл отец девушки, которая очень любила жениха и почему-то привела на свадьбу своего отца. У того на мундире были нашивки и звёзды полного адмирала флота, и он после поздравлений сказал почти в ухо Леонтия:

- Прости, но ты слепой да ещё и дурак. У тебя могло быть в жизни всё с моей Дианой. Я тебе не прощу её страдания...

***

Они прожили вместе больше сорока лет. Любили друг друга? Конечно. Только терпение и покладистый характер жены выручали их в самые трудные минуты жизни. Были такие взлёты и такие падения, что буквально взрывалось сердце, но они были рядом, удерживая друг друга на плаву. Вот и в первый день нового года Леонтий Павлович, видя, как тяжело переживает жена, зашёл в большую комнату и через пару минут зазвучал Бах: Токката и фуга ре минор...

А ещё через несколько минут раздался телефонный звонок. Почти мужской голос внука - старшеклассника сказал:

- Ба, это ты? А это - я, Сашка. Мы только что добрались до вай-фая. Прямо со станции звоню...