и Дэнни Айелло в роли Джека Рубинштейна

                Моей любимой Дите фон Тиз
     Пухов, умаляя героизм павших матросов, пренебрежительно назвал кавалерийский отряд генерала Любомирского горсткой наездников, а на справедливый укор незадавшегося песчаного десанта благоразумно рубанул в ответ, что малограмотность белогвардейцев, поставивших бронепоезд на запасный путь вместо главного, не может служить основанием для каких бы то ни было сомнений в его революционной совести.
     - Мутный ты человек, - пенял приятелю слесарь Зворычный, ведя под прицелом винтовки Пухова на заседание ячейки, - Фома, как есть хлюст или прощелыга. Ходишь все туда и сюда, мутишь народишко, придумываешь безделицы какие - то.
     - А ты глупый, - отбрехивался Пухов, стараясь ступать в след прошедших еще утром мадьяр, - сказали тебе предоставить, так ты и друга своего закадычного готов на ячейку вашу безбожную приволочь.
     Он пригнулся, одновременно повертываясь назад, и бросился на Зворычного, выставив вперед клешнями растопыренные пальцы, хватая слесаря за кадык.
     - На, сука !
     Придушив еще вчера приятеля, Пухов снял с него сапоги, внутренне удивляясь заскорузлым ногам павшего. " С эдакими копытами, - думал Пухов, извлекая из кармана ватника Зворычного сухарь и простреленный бандитской пулей мандат на получение мины и бабы голой в ближайшем Распредупре Республики, - ему вообще без сапог способней. Пусть скачет по полям, как конь ". Он похлопал по щекам тихо дышащего через нос Зворычного.
    - Подымайся, гад, - глухо произнес Пухов, передергивая затвор винтовки, - не притворяйся, мертые не дышат.
    - Чегой - кось ? - вскрикнул Зворычный, обнаруживая себя лежащим вдиагональ по неприветливому суглинку Воронежской губернии.
    - Ты теперь конь, - внушал ему с ноги Пухов, звучно щупая носком сапога ребра слесаря, - беги к окоему.
    Зворычный встрепенулся и встал на четвереньки.
    - Как вся путиноидная страна, - непонятно выкрикнул Пухов, отвешивая по тощему заду новоявленного коня щирый пендель. - Скачи, гад !
    Слесарь негромко заржал, тряся гривой. Уставился на окоем и скоро помчал, не разбирая дороги, сшибая попадающиеся по пути грузовые фуры дагестанцев - дальнобойщиков, замешкавшихся при виде такого отчаянного патриота, несущегося сломя голову на Дамбас. На Дамбасе тогда тревожно было. Смеркалось. Прямо посреди Дамбаса сидел на корточках унылорожий диктатор, пятикратно превосходящий остаточные силы немцев в глубинах лесов Шиловичского массива. А на опушке знаменитого леса, вот прямо вот на самой на макушке кривобокой сосны, вымахавшей чуть не до солнца, притаился Ли Харви Освальд. Поймав в прицел плешивую башку гения и стратега, он затаил дыхание и плавно потянул за спусковой крючок, с нескрываемым наслаждением видя разлетающуюся голову, как Маню жалея, что такое зрелище нельзя пересмотреть в замедленном режиме.