Дед Павел Родные лица Часть 1

     ГЛАВА ПЕРВАЯ
      ДЕД ПАВЕЛ
      

       БЕРЕЗА
  Сколько лет стоит
  береза,
  Столько лет живу и я!
  Дед мой посадил
  березу,
  Где оконце, для меня.
  Снег ласкал ее зимою,
  Летом дождик поливал…
  Вековушей ту березу,
  Умирая, дед назвал.
  Я смотрю – стоит
  береза,
  Много есть на ней
  замет…
  Верю я, со мною
  вместе
  Проживет она сто лет.
           П. Арский


 1
 
   Своего деда, Павла Александровича Арского,
я помню с малых лет. Еще до Великой Отечественной войны он разошелся с моей бабушкой, Анной Михайловной,женился в третий раз,но с нашей семьей не порывал отношений и уже в мою бытность приходил к нам
довольно часто. Большой, широкий в плечах, с неизменной суковатой палкой в руках он шумно входил в комнату,садился на диван и несколько минут приходил в себя после улицы, тяжело дыша и кашляя. Иногда он клал на палку руки, на них голову и так долго сидел,напоминая птицу, опустившуюся на сук после утомительного по-лета. В ту пору ему было чуть больше шестидесяти, но после случившегося в середине войны инсульта он выглядел намного старше своих лет. Для меня он был не только дедом, но и человеком из книг с его фотографиями – вылитый его портрет, с круглой лысой головой и острым, проницательным взглядом.
  Настоящая фамилия деда – Афанасьев. Арский – литературный псевдоним, который, как у многих творческих людей, со временем стал фамилией. Когда это
произошло, трудно сказать. В документах следственной
комиссии Временного правительства, судившего его в августе 1917  г. за антиправительственную пропаганду, он фигурирует как Арский, а в телефонно-адресном
справочнике «Весь Петроград» за этот же год упоминается как Афанасьев. Псевдоним может быть связан и
с театральной деятельностью деда, которой он начал за-
ниматься с молодых лет. Мне происхождение псевдонима неизвестно[1]

_____________________
[1] П.  А.  Арский нигде не указывает происхождение
своего псевдонима. Предположения здесь могут быть разные. Например, учитывая, что он жил на поселении в Татарии в поселке Арск (под Казанью есть также Арское поле,
Арский камень и Арское кладбище), псевдоним может быть
связан с этим названием. Может он происходить от «арс» и «арт»– искусство, художник. В  словаре псевдонимов И.  Ф.  Масанова приводятся еще два человека с таким псевдонимом – Арский Р.  (Л.  Я.  Берлинраут, историк), Арский Р.  (А.  Т.  Радзишевский, политический деятель и писатель,
печатался в дореволюционных изданиях). Фамилия эта не очень распространенная. В  критико-библиографическом
словаре русских писателей и ученых (1915  г.) упоминают-
ся три человека: Арский, сотрудник «Русских вестей»,
1870  г.р.; Арский И.  Д., драматический писатель, 1890  г.р.;
Арский Н., беллетрист, сотрудник «Русских вестей»,
1890  г.р. В  сборниках стихов, изданных Пролеткультом в
20-х годах, встречаются стихи Арского А. и Арского Н.

____________________
 
 
   Родился дед 26 октября (7 ноября по новому сти-
лю) 1886 г. в деревне Королево Юхновского уезда Смоленской губернии. Его отец, мой прадед, Александр
Агафонович Афанасьев, был крепостным графов Бутурлиных и имел профессию строителя (дед называл его каменщиком). Прабабушка Анастасия Михеевна слу-
жила у тех же Бутурлиных по найму. Уже после отмены крепостного права Александр Агафонович, не имея возможности получить работу в своем уезде, уходил на за-
работки далеко от дома, чаще всего на Украину, в Полтаву, куда впоследствии переехала вся семья. Дед писал в
стихотворении «Мы – каменщики»:
  Отец был каменщик…
  Бывало,
  Дворцы он строил
  богачам.
  Нужды и горя
  знал немало:
  «Работы нет
  моим рукам».
  Работы нет!
  Мешок за плечи –
  И снова в путь…
  И снова вдаль!
  Он шел за сотни верст
  далече!
  А сердце жгла
  тоска-печаль…
  В смоленской
  бедной деревушке
  Жена и дети…
  Хлеба нет!
  Нет молока,
  водичка в кружке,
  Горшок картошки
  на обед.

  Сохранилась совместная фотография Анастасии
Михеевны и Александра Агафоновича в довольно пожилом возрасте. У матери – широкое, открытое лицо с вы-
деляющимися скулами. У отца – сердитый взгляд, насупленные, как у Толстого, лохматые брови; вид человека,
много повидавшего на своем веку и с подозрением относящегося ко всему, что вокруг него происходит: «Нас не проведешь!»
  У деда Павла, как я его помню, было открытое, как у матери, лицо, с такими же крупными чертами и боль-
шими, немного навыкате глазами. Руки у него были широкие, жилистые, недаром он в молодости перепробовал массу рабочих профессий, был, как и его отец, каменщиком. В  том же стихотворении «Мы  – каменщики» он говорит про себя:
 
   Я помню день,
   когда весною
   Отец сказал:
   «Пора, сынок!
   В поход теперь
   пойдем
   с тобою».
   Мне шел
   пятнадцатый годок.

  Особенно меня поражали в нем эрудированность и необыкновенная грамотность, хотя окончил
он, как свидетельствуют все его библиографические
источники, только два класса церковно-приходской
школы.
  У  деда были два брата Илья и Михаил и сестра Татьяна (по мужу Семенова). Илья внешне (по фотографии) совсем не похож на своего брата Павла. В со-
ветское время он стал драматургом, много пьес написал в соавторстве с дедом. У  него был псевдоним
Горев.
  Другой брат, Михаил, по фотографии  – копия
Павла Александровича, а еще больше их матери – такое же широкое, скуластое лицо и глаза чуть навыкате. Он
был художником и сменил фамилию Афанасьев на Светланов. О нем и их сестре Т. А. Семеновой у меня нет никаких сведений.
  После того как все сыновья взяли псевдонимы,
наш род Афанасьевых кончился, дальше его ветви по-
шли уже каждая в своем направлении. Правда, до революции дед иногда подписывался под своими произведениями двойной фамилией  – Афанасьев-Арский. Именно за этой подписью 16 июня 1917  г. в центральном органе большевиков газете «Правда» появилась
его знаменитая «Солдатская баллада», попавшая в газету с одобрения самого вождя пролетариата В. И. Ленина.
  Когда мне было лет шестнадцать, он подарил мне только что вышедшее в свет трехтомное издание «Народных русских сказок» известного собирателя народ ного творчества А.  Н.  Афанасьева с такой надписью:
«Дорогой моей внучке Наташе Арской на добрую память от души с любовью. Помни деда. Павел Афанасьев-
Арский». Думаю, этот подарок он сделал специально,
как бы давая мне наказ: «Помни, что мы не только Арские, но и Афанасьевы». И впоследствии, когда меня начинали расспрашивать о моей фамилии, я с гордостью
говорила: «Наша настоящая фамилия Афанасьевы, а Арские – псевдоним».

  2

  Деду было десять лет, когда Афанасьевы переехали в Полтаву. Там у Александра Агафоновича наконец появилась постоянная работа. Хотя прадед был простым рабочим, он умел читать и писать и сам обучал
детей грамоте. «После того, как отец научил меня азбуке, – писал дед в автобиографии от 18 ноября 1923  г.,  –
я страстно предался чтению, главным образом стихам и беллетристике. Любимыми авторами моими были Гейне, Гете, Шиллер, Байрон и Шекспир, помимо русских
Пушкина и Лермонтова».
Дальше свое образование он продолжил в цер-
ковно-приходской школе при Полтавской духовной семинарии. Однако есть предположение[2]
, что он учился
еще в гимназии или училище, где на него оказал большое влияние кто-то из преподавателей литературы. Он
рано начал писать стихи и прозу и однажды рискнул
показать свой рассказ «Бабий бунт» жившему в Полтаве Владимиру Галактионовичу Короленко. В  расска-

____________________
[2] Здесь и в других местах имеются в виду сведения, полученные от родных деда из третьей семьи, но не подтвержденные библиографическими источниками.
____________________


зе шла речь о том, как деревенские женщины пытались уговорить своих мужей, бывших в городе на заработках, вернуться домой. Короленко пожурил молодого
автора за избитость сюжета и посоветовал внимательней всматриваться в окружающую жизнь.
Возможно,что дед был членом литературного кружка,куда его
привел все тот же преподаватель литературы. Во многих пьесах деда поражают его знания истории и лите-
ратуры, заложенные, наверняка, еще в юности. Об этом
свидетельствует и его увлечение немецкой и английской классикой.
  Работать дед начал рано. В тринадцать лет он уже служит рассыльным в Полтавской казенной палате.
Разносить целый день по учреждениям бумажки мальчишке было скучно. Начитавшись книг, он мечтает о море и дальних странствиях и, промучившись на курьерской должности еще два года, оставляет Полтаву и едет в Крым. В Севастополе он устраивается юнгой на
корабль. Там кто-то из матросов увлек подростка социал-демократическими идеями. Став постарше, он активно включается в революционную работу, ведет агитацию среди матросов, распространяет политическую
литературу.
  Затем он покидает Севастополь и живет в разных городах Украины и России – Одессе, Харькове, Юзовке,
Новороссийске и др. «Детство мрачное, голодное, вся
жизнь – сплошная звериная борьба за существование, –
напишет он много лет спустя в предисловии к своим стихам в антологии пролетарской литературы «Пролетарские писатели» (1924 г.). – Независимый характер
и ненависть к эксплуататорским инстинктам „хозяев“
вынуждали к частой перемене профессий. Я был каменщиком, грузчиком, молотобойцем, плотником, конторщиком, актером, с перерывами работал в шахтах, на химическом заводе».
Но в душе он по-прежнему остается романтиком и
мечтателем. Где он только ни побывал в своих фантазиях, в какие переделки ни попадал:
   У фермера жил я
   Четыре весны,
   Лихих сторожил я
   Коней табуны.
   С тех пор я бродяга,
   Бездомный ковбой,
   Со мной молодчага
   Джим связан судьбой.
   («Огни Иллинойса»)

  И в революционной работе его, совсем еще юного
паренька, сначала могли привлечь конспирация, явочные квартиры, само по себе это тайное и опасное занятие, а потом уже – политические цели.
  В 1904 г. деду исполняется восемнадцать лет, и его
призывают на Черноморский флот. Он служит матросом на военном корабле «Сестрица» и там тоже продолжает пропагандистскую работу. Однажды кто-то из
офицеров застал его за распространением листовок. Его арестовали. Суд приговаривает его к нескольким годам
тюремного заключения, но дед бежит из-под стражи.
Он скрывается у родных в Полтаве, живя по подложному паспорту. Но и там не остается в стороне от рабо-
чих выступлений и снова попадает в тюрьму. В  полтавской тюрьме он пишет свое знаменитое стихотворение
«Красное знамя». Некоторые строки из него были так
популярны, что со временем стали считаться народны-
ми. Об этом периоде своей жизни он в 60-е годы дал интервью журналисту газеты «Вечерняя Москва» А. Лессу. Вот как тот описывает эту встречу:
   «Царь испугался –
   издал Манифест:[3]
   Мертвым – свободу!
   Живых – под арест.


___________________
[3]
 Царский манифест 1905 г., давший демократические
свободы, как потом оказалось, «мнимые».

___________________

  Эти две строки я услышал еще в детстве и запомнил на всю жизнь. Они передавались изустно, они стали
народными, вошли в наше сознание, в наше сердце.
  Но, как часто бывает, я не знал, кто автор этих
строк.
  Недавно я познакомился с ним.
  Павлу Александровичу Арскому  – старейшему
советскому поэту, одному из первых рабочих поэтов
„Правды“, участнику трех революций и штурма Зимнего дворца – исполнилось 75 лет. В приветственной теле-
грамме, посланной юбиляру, Николай Тихонов почтительно назвал его „запевалой пролетарской поэзии“.
  Вот он сидит передо мной – старый моряк, поэт, коммунист. У него бледное лицо и светлые задумчивые глаза. Он опирается на массивную палку и неторопливо рассказывает историю двух строк, ставших знаменитыми...
  –  В  1905  г. служил я матросом на военном корабле „Сестрица“ в Севастополе. Однажды боцман нашел
под моей койкой прокламацию. Я  знал, что мне грозит
арест. Решил бежать, но на следующий день я и два других матроса были арестованы и преданы военно-полевому суду.
  Приговорили нас к тюремному заключению на
разные сроки. Спустя некоторое время нам удалось бежать. Я направился в Полтаву, где жили мои родители.
  Жил нелегально по подпольному паспорту Сидорова.Вскоре был издан царский манифест. В городе возникла демонстрация.Мы пошли к тюрьме освобождать
политических заключенных. Внезапно появилась полиция, налетели казаки, жандармы. Они стали разгонять и избивать демонстрантов. Я  пытался скрыться и
уже перелез через какой-то забор, как вдруг – удар плетью по спине, и чьи-то сильные, цепкие руки схватили
меня.
  Тюрьма. Допрос. Провел я в заключении две недели и был отпущен „за отсутствием преступления“.
  Сидел я в камере и все думал: „Как же это так  – манифест и – разгон демонстрантов,тюрьма?..“ Сам не
знаю почему, но рука потянулась к перу и бумаге. Правда, я и раньше писал стихи, но больше о любви, о луне, о цветах…
  Но в тюрьме было не до стихов о луне. Так родилось вчерне стихотворение, которое я назвал „Красное
знамя“. В  нем-то и есть две запомнившиеся вам строчки... Отделал я стихотворение уже дома, возвратясь из
тюрьмы… А знакомые студенты опубликовали его в листовке.
  Это было мое первое напечатанное произведение.
В то время в Полтаве жил Владимир Галактионович Ко-
роленко. Я  пришел к нему, показал стихотворение, он
похвалил его.
  „Вам надо больше, упорнее работать над стихами… Пишите о тяжелой доле трудового народа… Зовите его к борьбе за свободу, за счастье!" – напутствовал
меня Владимир Галактионович».
  Вот это стихотворение:

   Царь-самодержец на
   троне сидел,
   Он на Россию в
   окошко глядел.
   Плачет Россия!
   Все люди простые
   Стонут от горя –
   тюрьма да расстрел.
   Эх ты, Россия,
   Россия моя!
   Где же свобода и воля
   твоя?
   Надо подняться,
   С царем рассчитаться,
   Надо скорее по шапке
   царя!
   Красное знамя
   взвилось над землей,
   Вышли на Пресне
   дружинники в бой:
   «Встанем, все люди,
   Рабами не будем,
   Встань на борьбу,
   весь народ трудовой!»
   Царь испугался, издал
   манифест:
  «Мертвым – свободу!
  Живых – под арест!»
  Тюрьмы и пули
  Народу вернули…
  Так над свободой
  поставили крест!


  Когда дед выходит из тюрьмы, в России уже во всю бушует первая русская революция. Он едет в Москву,
чтобы участвовать в декабрьском вооруженном восстании. После этого появился цикл его стихов, посвященный боям на баррикадах Красной Пресни. Все они
издавались в летучих изданиях и впервые были опубликованы только после Октябрьской революции. На мой
взгляд, эти стихи – «Рабочая песня», «Пресня горит»,«Закон дружины» и др. – одни из лучших в поэтическом творчестве деда.

   Дым над Москвою
   стоит от пожарищ,
   Пресня пылает…
   Пресня горит…
   На баррикаде мой
   верный товарищ
   Рядом всю ночь с
   винтовкой стоит.
    («Рабочая песня»)


   Вышли патроны…
   Молчит баррикада.
   Строгий приказ:
   «Скорей отступать!»
   Бой наш окончен
   под гром канонады,
   Девять – убитых.
   Раненых – пять…
     («Пресня горит»)
 
  или:

   Патронов нет. Уходим!
   Я слушаю приказ:
  – Три бомбы-македонки
   Остались про запас…
   Одну–оставь драгунам,
   Что нам грозят огнем,
   Другую-черной сотне,
   Что стала за углом.
   А третью – офицеру,
   Что скачет на коне.
   Святой закон дружины
   Нельзя нарушить мне!
   Три бомбы-македонки
   Остались про запас.
   Морозной снежной
   ночью
   Был выполнен приказ.
     («Закон дружины»)


  Нравится мне его стихотворение «Узник», которое в поэтических сборниках деда датируется 1906 г.,хотя некоторые источники указывают, что оно было написано в полтавской тюрьме:

  Слышу стон за стеной.
  Не расстаться с
  тюрьмой.
  Не уйти мне от царской
  неволи.
  Не разбить кандалы!
  А на воле – орлы.
  Соловьи распевают на
  воле.
  Май зеленый цветет,
  Май веселый поет,
  Где ты, радость моя –
  ненаглядна?
  С кем ты песни поешь?
  Друга ль милого ждешь
  Ты, любовь моя, свет
  и отрада?
  Вдаль плывут облака.
  Но решетка крепка,
  Не расстаться мне с
  царской тюрьмою.
  А на воле – друзья,
  И невеста моя,
  Разве сердце ее не со
  мною?

  3
  Вернувшись в Севастополь, дед снова включается в пропагандистскую деятельность. В 1908 г. за участие в
революционных событиях 1905–1907  гг. его опять арестовывают и высылают в поселок Арск под Казанью, затем переводят на поселение в город Ирбит.
  В  1909  г. ему удается оттуда бежать, и он снова оказывается на Украине, теперь уже актером в провинциальных труппах, где было удобно скрываться от полиции. Есть сведения о том, что вместе с ним был и его брат Илья, и они вместе пережили массу приклю-
чений.
  Бродячие труппы собирались обычно на один сезон. Попадали туда как профессиональные актеры, так и начинающие. Актеры с именами делали сбор, и им антрепренеры платили исправно, а начинающих, малоопытных не только в актерском мастерстве, но и в де-
нежных делах, старались обмануть. Деда и его брата Илью обманывали не раз, но они не унывали. Илья отправлялся по объявлению в другой город, где собиралась очередная труппа, устраивался туда сам и ангажировал брата. Павел же в это время нанимался на любую,подвернувшуюся работу, копил деньги и ехал догонять
Илью. Выступали они также на сценах городских, профессиональных театров. Дед в анкетах указывал, что работал в театрах Кременчуга, Каменец-Подольска, Чернигова, Николаева, Харькова.
  Упоминание о его работе в Кременчугском театре миниатюр есть в книге «С песней по жизни» известного в советские времена киноактера и эстрадного певца Леонида Осиповича Утесова, с которым дед был в хороших отношениях с давних времен. Правда, речь в этих воспоминаниях идет об актере П.Ирском, но Утесов мог изменить фамилию деда по его личной просьбе, как
это принято делать в мемуарах, когда речь идет о ныне
здравствующих людях, а может быть, у деда тогда был такой псевдоним – П. Ирский.
  Предыстория их встречи такова. Утесов с детства
мечтал стать актером и начал свою сценическую жизнь в одесском цирке-шапито. Затем его друг, актер Кременчугского театра миниатюр Е. Скавронский познакомил
его с антрепренером этого театра Штиглером, и тот после недолгого раздумья принял никогда не выступавшего на театральной сцене Утесова в труппу. Было это
в августе 1912 г. Дед в то время тоже работал в Кременчугском театре, они оказались заняты в одном спектакле, и Утесов перенимал у него первые азы актерского
мастерства.
  «Мы играли в один вечер две-три одноактные
комедии или оперетки,  – вспоминает Леонид Осипович, – а в промежутках актеры выступали с сольными номерами эстрадного характера. Для открытия готовилась к постановке одноактная оперетта
„Игрушечка“. Я  внимательно следил на репетициях за происходящим на сцене, но чувствовал себя весьма неуверенно. А  когда режиссер поручил мне роль графа Леремуа, совсем растерялся. Что делать? Как играть? У  кого спросить совета? Беглые пояснения
давали возможность понять только то, что моему графу восемьдесят лет. Из этого, очевидно, вытекало все остальное, и оно должно было быть ясно всякому мало-мальски опытному актеру. Но ведь у меня-то нет
никакого опыта!Положение казалось безвыходным. Режиссер тогда в лучшем случае указывал актерам мизансцены, все остальное они должны были делать и
искать сами.
  Но выход, как часто бывает, все же нашелся.
  К  счастью, в этой оперетте действовали два старых графа. Роль другого графа, которому было восемьдесят два года, играл опытный актер Павел Ирский.
  По ходу действия оба графа выходят вместе на сцену и начинают диалог. И опять-таки, к счастью, первую фразу произносит граф Шантерель, то есть Ирский.Мне казалось, что ему вполне уместно отвечать в том же тоне и также шамкая. Так я и сделал.
  –  Больше смелости!  –крикнул мне режиссер после первых реплик. Следовательно, он заметил только,
что я от волнения недостаточно громко говорю. Значит,
остальное в порядке!
  …Наступил день спектакля… С костюмом у меня обстояло благополучно. Черный фрак, купленный в Одессе, был одинаково хорош и для роли лакея, и для роли графа. Но как гримироваться? Театральный парик-
махер помог мне надеть парик. А  дальше? Не выручит ли меня тот же Ирский? И  я стал украдкой наблюдать
за ним и мазать лицо такими же красками, что и он. Так два старых графа Леремуа и Шантерель оказались похожи, как близнецы…
  После премьеры в местной газете появилась рецензия, где мы прочитали про себя несколько абсолют-
но не говорящих и ничего не дающих слов: „Недурны были Ирский и Утесов…“»
  С  теплотой пишет Утесов о человеческих каче-
ствах своих партнеров по сцене:
  «…Увлечение так называемой миниатюрой было настолько сильно, что и классические оперетты, вроде
„Прекрасной Елены“ или „Орфея в аду“,перекраивались в одноактные. И  все же вдумчивый актер даже в этих переделках мог использовать свои жизненные наблю-
дения. При этом обнаруживалось, что по своим человеческим и профессиональным качествам он оказывался
намного значительней той роли, которую ему прихо-
дилось играть. Такими артистами были А. Арендс, ее
муж режиссер Н.  Троицкий, А.  Кяртсов, П.  Ирский и
Е. Скавронский.
  Неудивительно, что юноша, которому все в театре казалось тогда прекрасным, считал этих актеров выдающимися и прислушивался к каждому их слову. Прежде всего, они были хорошими людьми, веселыми, скромными, приветливыми и доброжелательными».
  В  более ранних мемуарах Утесов упоминает возраст Ирского, игравшего престарелого графа: «Ведь
Ирскому тоже не 80, а только 25». Летом 1912 г. деду как
раз и было 25.
  В  эти годы дед пишет много лирических стихов.
На страницах петербургского журнала «Женщина»[4] в 1909  г. были опубликованы: «Нет больше страданий»,
«О, звездные, лунные ночи», «Три тени» («Всегда в полночный час»), «Призыв» («Разрубим мертвый узел
муки!»). «Подольская мысль» поместила стихотворение «То в ответ печальным душам» (1910 г., № 2) и т. д.
Впоследствии дед отрекся от этих стихов, говоря, что они не являются серьезным творчеством. Однако эти стихи охотно печатали и в Петербурге, и в провинциальных городах.
____________________

[4]«Женщина» – литературно-художественно-общест-
венный семейный и популярный журнал.

_____________________

  4
  А  дальше дед начинает покорять Петербург. Он
туда приезжает в 1912  г., «чтобы учиться и заниматься
литературной деятельностью», как он пишет в своей ав-
тобиографии 1923 г.
  Два года – до начала Первой мировой войны – он работает в петербургских театрах миниатюр и оперетты, ставит в них свои пьесы. В  «Воскресной вечерней газете» за 1913 и 1914  гг. его фамилия встречается в информациях о спектаклях нового театра миниатюр «Ниагара», в котором он, видимо, и служил. Сведений о работе в других театрах найти не удалось. Известно
только, что он был автором и режиссером своих пьес, сам в них играл и пел – дед обладал неплохим голосом.
  Сочиняет он в эти годы скетчи и водевили, ко-
торые публикуются в журнале «Театральные новинки». Это: «Макс Линдер в нашем театре», «Муж без
маски», «Где ее невинность?», «Жил да был король», «Долой женщин!», «Современная Мессалина»,«Бракоразводные дела», «Граф-пролетарий», «Пьяная аптека», «Хочу негра» и многие другие.
  Дед не случайно преуспевал в этом жанре. Во-первых, у него уже был богатый опыт в исполнении опереточных ролей в украинских театрах (граф Шантерель
в пьесе «Игрушечка»). Во-вторых, как режиссер и начинающий драматург, он не мог не видеть большого интереса публики к пьесам с веселым, легким сюжетом.
Л. Утесов в книге «С песней по жизни» хорошо объясняет причины появления таких пьес: «...обыватель искал здесь способа отвлечься и развлечься в то трудное
время между революциями. Вот на него и работали по
большей части театры миниатюр, бывшие сродни тогдашним журналам во главе с „Новым Сатириконом“
А. Т. Аверченко, стремившимся любыми способами смешить своих читателей, не ставя в то же время перед
ними никаких серьезных вопросов».
  Водевили, фарсы, музыкальные комедии  – самые, что ни на есть, веселые пьесы – были рассчитаны на небольшую сцену где-нибудь в уютном кафе или кабаре.
В  Петербурге тогда повсюду возникали заведения такого типа, как, например, закрытое актерское кабаре
«Кривое зеркало», где программа шла между столиками.Также много было в городе театров миниатюр и оперетты.
  Сюжет дедовых пьес, как того требовал жанр, был незамысловат. Вот, например, содержание скетча «Пьяная аптека».
  …Ловкий парень, аптекарь, старается всем своим посетителям продать лекарства как можно дороже. Один господин попросил анисовые капли, но, узнав их цену, стал возмущаться. Однако хитрый аптекарь его убеждает, что в других местах они еще дороже. И покупатель, попавшись на этот трюк, сдается и забирает сразу несколько флакончиков.
  Затем в аптеку вбегает гимназистка, а вслед за
ней – гимназист, который уличает девушку в том, что она пришла за парфюмерией. Наконец, является еще одна посетительница – дама с усами. В ней – вся соль водевиля. Ей вручили вместо крема для лица мазь для увеличения растительности. Бедная дама превратилась в
мужчину с усами и бородой.
  Посетители то и дело меняются. Приходит ку-
харка за алкогольными каплями для любовника, странник – за денатуратом. Все громко говорят, что-то до-
казывают, смеются, влюбляются, уличают друг друга в хитростях. Кончается все хорошо: аптекарь дает «усатой» даме нужный крем, и растительность на ее лице
исчезает. Странник объясняется даме в любви. Все поют и радуются, как это принято в пьесах со счастливым концом. Здесь много танцев и музыки, недаром скетч в программе заявлен как обозрение с куплетами
и танцами.
  Такой же забавный сюжет у скетча «Где твоя невинность?» Дело происходит летом, на даче. Юную
студентку тетя заставляет усиленно заниматься, а ей страшно не хочется сидеть за учебниками. Когда тетя уходит, девушка кокетничает через забор с гимнази-
стом. Они друг другу нравятся и готовы уже объясниться в любви, как вновь появляется тетя и обвиняет свою
подопечную в легкомыслии. «Где твоя невинность?»  –
бросает дама растерявшейся студентке.
Появляется еще один персонаж  – наставник гимназиста Иван. Он в свою очередь при первой возможности объясняется в любви тете. Они целуются. В этот
момент появляется девушка. Теперь она уличает свою родственницу в легкомыслии и бросает ей ту же фразу: «Где же ваша невинность?» Кончается все тем, что
Иван предлагает тете руку и сердце, та отвечает согласием. Все довольны, всем хорошо и весело.
  Кроме пьес, в разных изданиях печатаются ли-
рические стихи деда. В  январе 1914  г. в «Воскресной вечерней газете» (Петроград) можно увидеть его сти-
хотворения без названий «Нет! Продли еще сладость томления» и «В бокал с вином упала роза».
  К  этому же, довоенному, периоду относятся его политические стихи: «Верность» («Пускай мне виселицу строят»), «Товарищу» («Товарищ! Верь, настанет
иной, счастливый век»), «Лена» («Мой брат на Ленских приисках расстрелян») и др. В «Лене» тоже были
строки, получившие широкую известность:
   Горит огнем отмщенья
   грудь…
   За братьев и друзей…
   Россия,
   помни, не забудь
   Родимых сыновей!


  В эти годы дед вступает в первый брак. О его жене Вере и сыне Павле мне ничего не известно. По данным
адресно-телефонного справочника «Весь Петроград» за 1917 г., перед революцией дед жил на Гороховой улице
в доме № 7. Указана там и его профессия – актер.


     5
 

  В 1914 г. началась Первая мировая война. Деду уже 28 лет. По роду своей деятельности он – профессиональный актер. У него хорошо налажена жизнь – есть семья,квартира, определенный вес в театрально-литературной
среде. Но все это было нарушено в один миг. Его мобилизуют в лейб-гвардии Павловский полк, где, как он пишет
в автобиографии 1923  г., «испытал весь ужас казармен-
но-палочной дисциплины». Отношения между офице-
рами и солдатами он отразил в рассказе «Мучитель» (из
недавнего прошлого). Вот небольшой отрывок из него.
 
  «Прапорщик Балбесов просыпается, сладко потягивается и охрипшим от ночного кутежа голосом кричит:
  – Эй, Иван!
Дверь тихонько открывается, и в ней показывает-
ся голова Ивана – денщика.
  – Чего изволите? – боязливо спрашивает он.
  – Подними шторы!
  -Слушаюсь,
вашескородье!
   Иван тихонько, на цыпочках идет к окну, берется за шнурок и дергает. Шнурок обрывается.
   – Ну, что же ты там, идиот, – кричит Балбесов.
   –Так что,вашескородье, шнур оборвался… Потому что гнилой и стертый.
   – Морда у тебя стерта! Скотина! Мерзавец! Что же раньше не смотрел, болван!..
   – Так что я вам докладывал много раз, а вы говори-
ли денег нет.
   – Ну, и дурак!
Иван молчит.
   –  Ну, что же ты молчишь! Я  говорю, что ты набитый осел и дурак!
  – Точно так.
  – Подними шторы!
  – Слушаю-сс.
   Иван лезет на окно и поднимает шторы, зацепив их сверху на гвоздь.
  – Кофе готово?
  – Никак нет.
  – Почему? – опять взвизгивает Балбесов
  – Все вышло, вашескородье.
  –  Почему же ты мне об этом раньше не сказал?  –
угрожающе приподнимается с кровати Балбесов.
  Иван немигающими глазами смотрит на него и отвечает:
  – Так что я вам вчера докладывал…
  – Ну и что же?
  – Вы изволили сказать, что денег нет.
  – Дурак.
  Иван молчит, глядя на Балбесова все теми же немигающими глазами.
  – Ну, я говорю, что ты дурак!
  – Точно так».

  В полку дед опять включается в агитационно-пропагандистскую работу, доставляет в казармы политическую литературу, подпольные большевистские газеты и
прокламации. Он твердо убежден в том, что необходимо свергнуть самодержавие и прекратить войну с Германией. Об этом он ведет беседы с солдатами. Однажды
кто-то из начальства застал его за этим занятием, доложил куда следует, и его быстро направили в составе мар-
шевой роты на фронт. В  одном из боев он был тяжело ранен, попал в госпиталь, а после излечения снова вернулся в запасной батальон Павловского полка. К этому периоду относятся его стихи «Воин» (1914  г.), «Могила солдата» (1915 г.), «Павловский полк» (1916 г.) и др.
Первые два стихотворения написаны в духе народных
песней-плачей:
  – Ах ты, конь мой,
  друг бедовый,
  Мне подняться не под
  силу,
  Ты тяжелою подковой
  Рой скорее мне могилу.
  Ты возьми, отдай
  подруге
  Белый мой платок с
  каймою,
  Пусть она о милом
  друге
  Не грустит ночной
  порою.
     («Воин»)

  и


  Шел солдат под грохот
  маршей,
  Под шрапнельный град,
  Шел по милости
  монаршей
  В дождь и снегопад…
  …Ныла грудь его
  от боли,
  Взор мутнел
  открыт…
  На кургане в дальнем
  поле
  Спит солдат, забыт.
   («Могила солдата»)


  Зато «Павловский полк» содержит открытый
призыв к свержению самодержавия. За такую дерзость можно было поплатиться и головой:

  Гвардейцы! Павловцы,
  друзья!
  Российской армии
  солдаты,
  Час близок! Заблестит
  заря,
  Народ построит
  баррикады.
  Он смертный приговор
  несет
  Царю, помещикам-
  баронам!
  Кто кровь за деспота
  прольет?
  Кто станет на защиту
  трона?
  Долой царя, князей-
  повес!
  Мы, дети вольности
  орлиной,
  Возьмем штыки
  наперевес,
  Пойдем на бой стальной
  лавиной…
  Гвардейцы! Павловцы,
  друзья!
  Кто был герой на поле
  брани!
  Час близок! Заблестит
  заря,
  В грозовом огненном
  тумане.
  Мы скажем: гибель
  богачам!
  Мы – светлой правды
  знаменосцы.
  Гвардеец, будь готов к
  боям,
  Долой убийцу-
  венценосца!

  Стихотворение в полной мере отражает
революционный настрой солдат, царивший тогда в Павловском полку. Дед и его друзья организуют в полку «группу активного действия», которая сыграла большую роль
в февральской революции, а затем в октябре 1917 г.
26 февраля 1917  г. рота, в которой дед служил, первая
выступила на защиту женщин, организовавших в городе большой митинг, и разогнала полицию и казаков, пустивших в дело нагайки. Поздно вечером казармы полка
были окружены броневиками, и девятнадцать солдат, в
том числе и дед, были арестованы. Им грозила смертная казнь, но 28 февраля в Петрограде вспыхнуло восстание
рабочих и солдат, и в 10 часов утра заключенных солдат
освободили. Об этом дед рассказал в стихотворении

  «Ночь»:
  Нас девятнадцать
  гвардейцев-солдат.
  Глух и безмолвен сырой
  каземат.
  Полночь, куранты
  печально поют.
  Павловцев скоро на
  казнь поведут…
  Нас девятнадцать
  мятежных солдат.
  Невские волны сурово
  шумят.
  Звезды погасли, не
  светит луна,
  Ночь безысходна, темна
  и длинна!
  Нас девятнадцать
  бывалых солдат,
  Видевших солнце Мазур
  и Карпат,
  Черная смерть стерегла
  нас не раз,
  Ждет она, ждет –
  стережет и сейчас!
  Нас девятнадцать
  бесстрашных солдат,
  Помним вчера
  догоравший закат,
  Каждому хочется жить и
  любить,
  Царского плена оковы
  разбить.
  Нас девятнадцать!
  Родная семья…
  Где избавленье? Спасут
  ли друзья?
  Невские волны сурово
  шумят,
  Глух и безмолвен сырой
  каземат.

  В России произошла буржуазная революция.
Власть в стране перешла к Временному правительству во главе с А. Керенским. Большевики выступали против этого правительства и призывали народ к его свержению. Дед был активным участником всех политических
демонстраций и выступлений своего полка против Временного правительства. После разгрома в Петрограде
3–5 июля демонстрации, в которой павловцы принимают самое активное участие, его вновь арестовывают, и
ему опять грозит смертная казнь. Особая следственная
комиссия Временного правительства привлекает его в качестве обвиняемого «в преступном деянии» по статьям 51 и 100 Уголовного уложения. В  постановлении
комиссии от 22 августа 1917  г. сказано: «Из солдат запасного батальона гвардейского Павловского полка,
ведших пропаганду в духе подготовки к событиям 3–5 июля, были: бежавший из действующей армии Фролов, Горшков, Летулов, Пласов, Соболев, Арский, Ангорн
(Айнгорд) и др.
  Принимая во внимание изложенное и данные при
допросах свидетельские показания, особая следственная комиссия находит, что солдаты запасного батальона
гвардейского Павловского полка (далее перечисляются те же фамилии) достаточно изобличаются в том, что
в 1917  г. в  г.Петрограде, заранее согласившись между
собой и другими лицами и действуя заведомо сообща с ними с целью насильственного ниспровержения существующей в России верховной власти Временного правительства, подготовили и организовали в запасном батальоне гвардейского Павловского полка вооруженное
выступление такового в г. Петрограде 3 июля 1917 года совместно с другими частями войск петроградского
гарнизона и, склонив солдат названного полка к вооруженному выступлению для насильственного ниспровержения Временного правительства и передачи всей
государственной власти Советам рабочих, солдатских
и крестьянских депутатов, приняли вместе с ними участие в таковом и оказали вооруженное сопротивление
войскам, высланным Временным правительством для
подавления восстания, причем из названных лиц для осуществления указанной выше цели (далее перечисляются указанные выше лица и обвинения против них)…
Арский неоднократно на митингах и собраниях призывал солдат к свержению Временного правительства
путем вооруженного восстания, а 3 июля призывал к немедленному выступлению с той же целью».
  Однако благодаря массовым выступлениям в городе правительство вынуждено было их отпустить. В  эти
горячие дни дед написал свое знаменитое стихотворение «Солдатская баллада» (первоначальное название «За честь России-матушки»). Кто-то из товарищей по
полку посоветовал ему показать балладу вождю большевиков В. И. Ленину и провел в редакцию газеты «Правды». Ленин долго беседовал с дедом, расспрашивал о
настроении солдат, одобрил его стихотворение, а через
несколько дней (16 июня 1917 г.) оно появилось в газете (баллада приводится ниже в воспоминаниях деда).
  Самое непосредственное участие он принимал и в
октябрьских событиях 1917 г., а в ночь с 25 на 26 октября вместе со своим полком участвовал в штурме Зимнего
дворца. Все это нашло отражение в его книге "В  огне революции".Привожу из нее большой отрывок  – он лучше всего расскажет об этом периоде жизни деда.
   
   В ОГНЕ РЕВОЛЮЦИИ
  Каждый раз, приезжая в Ленинград, я выхожу на
берег Невы, к Зимнему, к «Авроре», которая стоит на вечном якоре, но живет по корабельному уставу с юными нахимовцами на борту. И каждый раз вспоминается девятьсот семнадцатый год…
  …Я – рядовой четвертой роты Павловского гвар-
дейского полка. 26 февраля мы собирались на обед.Вдруг прибегает бледный, взволнованный солдат, рас-
сказывает, что на рынке на Петроградской стороне конная полиция стреляет в женщин-работниц, которые требуют хлеба.
  Мы с винтовками выбежали из казарм на Марсово поле и поспешили к Троицкому мосту. Он не был разве-
ден. Бегом миновали Петропавловскую крепость. За мостом было пусто. Мы переходили с бега на марш, с мар-
ша на бег, повернули на Кронверкский. Когда добежали до рынка, услышали выстрелы.
  Мы действовали быстро и решительно. Грянул
залп, заметались лошади конных городовых. Работницы воспряли духом. И  сейчас вижу искаженные лица двух
женщин, которые яростно стаскивали с седла дородного городового. Минута и – нет городовых на рынке. Они
ускакали. Незабываемо то, что было дальше. Женщины
целовали нас, плакали. Помню старого рабочего, который взволнованно повторял:
  – Теперь не пятый год… нет, не пятый…
  – Песню! – крикнул кто-то задорно.
   Мы запели о Ермаке. Это была «разрешенная»
песня, но она звучала, как вызов. «Ревела буря, дождь шумел…» Да, буря начиналась. Мы выиграли схватку, небольшую, легкую. Но ведь это была одна из первых схваток в столице. Мы пели потому, что чувствовали
свою силу.
  Много лет спустя я узнал, что слова этой песни написал поэт-декабрист Рылеев, казненный в Петропав-
ловской крепости, мимо которой мы шли.
  В  казармах нам сказали, что несколько минут на-
зад на Невский вызвали учебную команду, чтобы стре-
лять в рабочих: на Невском тысячи и тысячи демонстрантов.
  Мы собрались у ворот казармы.
  – Пойдем на Невский! Надо вернуть учебную ко-
манду.
  – Вернуть… Удастся ли? Ведь в эту команду наби-
рали самых безропотных солдат, на которых начальство
могло положиться.
  Мы нашли команду возле Знаменской церкви (ее теперь нет), на площади у вокзала. Команду придали в
помощь конным полицейским. Но достаточно было нескольких слов – не угрожающих, нет, а товарищеских,– и вся учебная команда,среди которой было немало
георгиевских кавалеров, завтрашних унтер-офицеров, повернула назад, в казарму на Марсовом поле.
  Ночью казармы Павловского полка были наглухо заперты жандармами. У каждой двери – по три пулемета,
поодаль от казарм  – броневики. Ночью арестовали девятнадцать солдат нашего полка, в том числе и меня. Под
конвоем мы были направлены в Петропавловскую кре-
пость. Разместили в двух небольших камерах по девять человек, а одного изолировали в одиночку. Сыро, холодно, тесно. Кто устроился прямо на полу, другие умудрились спать на корточках, прижавшись к сырой стене.
  Вечером заскрипели двери камер. Мы были уверены, что сейчас поведут на казнь. Страха не чувствовали, но тяжело было сознавать, что царю, видимо, удалось подавить народное восстание. Со стороны города не доносилось ни звука, ничего нельзя было прочесть и на
лицах жандармов.
  Оказалось, нас переводят в другие камеры.
  Перед рассветом снова заскрипели двери. Мы снова подумали о расстреле. Но надзиратель (жандармов уже не было) заговорил с натянутой усмешкой:
  – Не робейте, товарищи!
  Он так и сказал  – «товарищи». Что же это могло быть?
  Нас вывели во двор, и тут мы услышали отдаленную стрельбу.
  Конвойные шепотом передавали, что приходили солдаты и требовали нашего освобождения. Из Трубец-
кого бастиона нас перевели в небольшой белый дом. Это была крепостная кордегардия.
  В  десять часов утра, 28 февраля, революционные
солдаты и рабочие освободили нас.
  Это был жаркий день. Из тюрем освобождали революционеров. Павловский полк с красными знаменами шел в Таврический дворец.
  Городовые и жандармы, засев с пулеметами на чердаках, пытались расстрелять революцию. Но переход войск на сторону рабочих решил судьбу царского самодержавия.
  В Таврическом дворце ждали митинга, на котором должны были выступить большевики.
  В  вестибюле дворца появился лидер кадетской
партии Милюков. Он взобрался на стол и обратился к собравшимся с речью. Милюков говорил, что вме-
сто свергнутого Николая Романова на престол должен взойти его брат Михаил. Загремели голоса протеста. Громкий свист раздался под сводами дворца. Молодой
студент подбежал к столу, на котором топтался оратор.
  – Вместо одного тирана вы хотите посадить на
престол другого?  – закричал он.  – Это  – преступление
против народа!
 Поднялся невообразимый шум.
  – Долой царя! Долой войну!
  – Мы хотим мира!
  – Хлеба! Свободы!
  Кадетский лидер поспешно слез со стола и скрылся в толпе…
  После митинга, на котором пришлось выступить и мне, как солдату-павловцу, полк вернулся в свои казар-
мы на Марсовом поле.
  Петроградские большевики обратились с воззванием к населению столицы, в котором призывали рабочих и солдат немедленно образовать Временное революционное правительство и создать Совет рабочих и солдатских
депутатов под защитой революционных войск.
   В  Таврическом дворце состоялось собрание выборных представителей заводов и фабрик, воинских частей, демократических и социалистических групп, на котором был образован Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов и избран исполнительный комитет Совета.
  Вскоре и у нас в Павловском полку состоялись выборы полкового солдатского комитета. Я был избран заместителем председателя.
  Свою работу члены комитета начали в бильярдной комнате. Бильярд служил письменным столом, за которым писались протоколы заседаний. Не обходилось без
шуток. Бильярдный стол, на котором мы работали, вызывал разные ассоциации:
  – Милюкова – в угол налево.
  –  Направо!  – возражал кто-нибудь, оторвавшись на мгновение от работы.
  – Куда ему – налево!
  – Родзянку – от двух бортов в угол!
  – В какой?
  – Вестимо, направо, – солидно, баском отзывался кто-нибудь из деревенских бородачей – солдат старших
возрастов, призванных в армию.
  В те дни такие бородачи, вчера еще довольно темные
люди, быстро проходили школу революционной выучки.

  В один из майских дней меня вызвал командир полка. Он сообщил, как военную тайну, что павловцы будут нести караул в Зимнем дворце, где живет Керенский.
  –  Александр Федорович надеется, что павловцы
будут его надежной охраной? – спросил я.
  – Видимо… – глядя в сторону, ответил командир.
  Так мы оказались в стенах Зимнего дворца.
  Однажды ночью, будучи дежурным по полку, я пошел сменить посты. После смены караула я запутался в
коридорах, толкал то одну дверь, то другую. Наконец, очутился в большой и темной комнате. В углу за ширмой мерцал огонек свечи или лампочки.
Слышу окрик:
  – Кто?
  Я промолчал. Раздался почти истерический крик:
  – Кто там?
  Не зная, что ответить, я молчал.
  –  Адъютант!..Дежурный!..Адъютант!.. – раздались глухие, с резким придыханием,истерические вопли, от которых мне стало не по себе.
  На пороге появился офицер в морском кителе. Он схватил меня за руку и быстро потащил в коридор.
  –  Кто вы такой?  – зашипел он, не выпуская моей руки.
  Я начал объяснять, кто я и как попал в комнату, где лежит больной.
  – Тсс! Это не больной…
 Это Александр Федорович Керенский!
  – О-он? – удивленно протянул я.
  – Скорей уходите или я вас арестую, черт вас возьми!
  Офицер указал на выход. Я  был смущен, а он до крайности рассержен. Но и в нем чувствовалось презрение к тому, кого он охранял.
  Смеялись ли когда-нибудь павловцы так весело,как в те минуты, когда я рассказывал об истерике военного министра?!
 

  Лето 1917 года. В  массах все больше росло недовольство политикой буржуазного Временного правительства. Солдаты стремились домой, тосковали породным и близким, каждый хотел засеять свою полоску
в надежде снять урожай собственными руками.
  Как-то ночью, лежа на нарах, я написал стихо-
творение под названием «За честь России-матушки».Потом прочитал его на одном из полковых митингов. Солдатам понравилось. Спустя некоторое время ко мне
подошли двое товарищей.
  – Где твоя солдатская баллада?
  – Вот здесь, в кармане.
  – Ну, тогда пошли!
  – Куда?
  – Прямым рейсом в «Правду».
  Мы пришли в самый разгар редакционной рабо-
ты. Вокруг секретаря толпилось много людей  – кто с письмом, кто с заметкой или вопросом. Дошла очередь и до меня, я показал свой листок. Пробежав взглядом стихи, секретарь кивнул на дверь:
  – Пройдите, там покажете…
  В  кабинете за письменным столом, заваленным бумагами, сидел человек и что-то писал, склонив набок
голову.
  – Что у вас? – приветливо спросил он.
  – Стихи… Солдатская баллада, – робко ответил я.
  – Садитесь, пожалуйста!  – товарищ указал на кресло и стал внимательно читать стихи. Потом встал
из-за стола.
–  Это мы напечатаем! А  скажите, как у вас дела в полку?
  Я начал рассказывать.
  – Как называется ваш полк?
  – Павловский.
  Когда я сказал, что солдаты против войны, он заговорил, быстро шагая по комнате.
  –  Войну надо кончать, и как можно скорей! Ар-
мия смертельно устала, ей противна эта бойня… Вы на фронте были? – спросил он, положив руку на мое плечо.
  Я  ответил утвердительно, рассказал об отношении солдат-фронтовиков к войне.
  –  Вот-вот! Об этом говорится и в ваших стихах. – Он снова заглянул в мой листок. 
  – Нет! Война
нам не нужна… Армия может и должна обратить оружие против своих угнетателей – помещиков и капиталистов! Павловский полк, как и в февральские дни, должен быть в первых рядах наших революционных
войск.
  Я  вышел, глубоко взволнованный словами этого человека, который очень задушевно, с дружеским участием говорил о наших заветных солдатских делах.
  Секретарь, увидев меня, спросил:
  – Ну, как ваши стихи?
  – Да вот товарищ одобрил, обещал, что будут напечатаны.
  Секретарь улыбнулся:
  –  Если Владимир Ильич сказал, значит, стихи пойдут.
  – Ленин! – с радостным изумлением воскликнул я.
  – Он самый.
  Через несколько дней, 16 июня 1917 года, мое стихотворение появилось в «Правде». Вот эти стихи, с которыми связаны для меня очень дорогие воспоминания:

  Солдатская баллада
 За честь России-матушки
 На бой идут солдатушки!
 Идут без всякой
 жалобы,
 Идут во что ни стало бы,
 Идут они, удалые…
 А дома – дети малые
 И жены их сиротные
 Остались безработные.
 Солдатушки-сударики
 Грызут порой сухарики
 С улыбкой беззаботною,
 С водицею болотною…
 Грызут без всякой
 жалобы –
 Стрельба лишь не
 мешала бы, –
 Привыкши дома смолоду
 И к холоду, и к голоду.
 В сраженье – дело
 ясное,
 Судьба солдат опасная,
 Их губят пули меткие,
 Кусают блохи едкие!
 Порой под пулеметами
 Они валятся ротами
 И целыми отрядами
 Под крупными
 снарядами,
 За честь России-
 матушки,
 Как мухи, мрут
 солдатушки…
 За честь России-матушки
 Молебны служат
 батюшки.
 Дают благословение
 На дело избиения
 И на меча подъятие,
 Держа в руках распятие,
 И верят слову батюшки
 Наивные солдатушки.
 Настанет время мирное,
 И вся землица жирная
 Минует вас, ребятушки,
 Работнички-солдатушки!
 Ее возьмут помещики,
 А вы возьмете крестики.
 Останетеся голы вы
 За то, что клали головы
 За честь России-
 матушки,
 Отважные солдатушки!

  В  июльские дни, когда реакция подняла голову,
мне напомнили о сотрудничестве в «Правде» совершенно в иной обстановке. 5 июля я был арестован и на-
правлен в помещение особой следственной комиссии Временного правительства. На допросе в качестве одно-
го из «вещественных доказательств» моей вины фигурировала «Правда»
  Взяв газету, полковник, ведший допрос, потряс ею в воздухе.
  – Стишки печатаете в «Правде»? Антивоенные?
Против религии?..
  Он полностью зачитал из «Правды» мое стихотворение «Солдатская баллада».
  –  Это что такое?  – рявкнул полковник, стуча
кулаком по столу. – Это призыв солдат к бунту! К нарушению дисциплины на фронте и в тылу! Понятно вам это или нет… солдат гвардейского Павловского полка?
  После допроса я и другие арестованные были направлены в тюрьму. «Смертная казнь!» – думал каждый
из нас, сидя в тюрьме. Но готовившейся расправе помешал стихийный протест солдат и рабочих Петрограда.
Нам удалось вырваться из тюремного застенка. А вскоре партия большевиков повела трудящихся на победоносное вооруженное восстание.
  В конце июня месяца в полку был получен приказ
вывести солдат на Марсово поле для осмотра, который
будет производить Керенский.
  С утра командир полка и офицеры начали вести с
полковым комитетом переговоры о выполнении этого приказа.
  В  полдень солдаты были выстроены большим
квадратом на Марсовом поле. Полковой комитет, командир полка и офицеры стояли на линии квадрата, за которым высилось здание Мраморного дворца. Впе-
реди развевалось знамя полка, справа выстроился оркестр. Солдаты, нахмурившись, ждали приезда Керенского  – «главно уговаривающего», как прозвали его в
то время.
  Керенский появился со стороны Михайловского замка, в сопровождении своей «свиты»–военных и
штатских, среди которых я запомнил высокую сутулую фигуру начштаба Петроградского военного округа Кузьмина. На левом глазу его была черная повязка. Начштаба
шагал вслед за Керенским. Оркестр заиграл марш.
  Керенский размашистыми шагами вышел на Марсово поле и стал посредине квадрата, по-наполеоновски
заложив руку за борт френча. На его ногах были желтые
английские краги. Он громким и надрывным голосом крикнул:
  – Павловцы, ко мне!
  Полк не пошевельнулся, ни один солдат не двинулся с места. Командир полка побледнел, растерянно глядя вокруг, а затем громко завопил:
  – Ура! – и рванулся туда, где стоял Керенский.
  Вслед за командиром с криком «ура» побежали
офицеры. В  воздухе прозвучали недружные голоса солдат. Они неохотно двинулись за командиром и офицерами, видимо, интересуясь тем, что скажет прибывший
военный министр.
  Не меняя наполеоновской позы, Керенский начал
говорить свою речь на высоких нотах, с какой-то дрожью в голосе.
  – Товарищи павловцы! Я обращаюсь к вам с тем,чтобы вы смело и стойко защищали великие завоевания нашей революции… Солдаты, павловцы! Вы пой-
дете вперед туда, куда поведут вас вожди и правительство.
  – Ура! – загудели голоса офицеров, поддержанных частью солдат музыкантской команды, унтер-офицеров
и писарей.
  Резко повернувшись на каблучках, Керенский быстро зашагал по направлению к Михайловскому замку.
  Мы вернулись в казармы. Солдаты весело смеялись и острили по адресу Керенского.
  Однажды полковой комитет получил приглашение выслать делегатов на совещание представителей
фабрик и заводов, а также воинских частей Петрограда.В числе делегатов Павловского полка был и я.
  Совещание состоялось на даче Дурново.
  Один за другим выступали ораторы: «Долой войну! Хлеба и мира!»
  В конце собрания было принято решение выбрать
революционный комитет в составе пятнадцати чело-
век – рабочих, солдат и матросов. Как делегата Павловского полка меня избрали в этот комитет.
  Закрывая собрание, председатель сказал, что революционный комитет должен немедленно наметить план действий.
  В протоколе первого заседания комитета был поставлен вопрос о немедленном свержении Временного правительства и передаче всей власти Советам рабочих,крестьянских и солдатских депутатов.
  Я предложил послать делегацию к Ленину в особняк Кшесинской.
  Мое предложение приняли. В делегацию включили двух рабочих, двух солдат и одного матроса.
  Мы вышли на улицу и направились к особняку
Кшесинской. Увидев автомобиль, остановились посредине улицы и крикнули шоферу:
  – Стой!
  В автомобиле сидел человек с портфелем. Он смотрел на нас растерянным взглядом.
  – Кто вы?
  – Чиновник для особых поручений при князе
Львове… – пролепетал человек с портфелем.
  – Вылезай!
  Покорно вылез он из машины.
  Шофер молча вопросительно поглядел на нас.
  –  К  особняку Кшесинской! Давай, быстро! – ско-
мандовал матрос.
  Шофер также молча повел машину.
  Вот и особняк Кшесинской.
  Автомобиль остановился у ворот, где стоял на по-
сту солдат броневого дивизиона, охранявшего штаб ЦК  партии большевиков. Узнав, по какому мы делу, ча-
совой подозвал другого солдата и сказал:
  – Делегация к товарищу Ленину!
  …Мы поднялись на второй этаж, вошли в большой зал.
  У окна стояли Ленин и Свердлов.
  Ленин радушно встретил нас, поздоровался и
спросил о цели нашего прихода.
  Мы молчали, никто не решался заговорить первым. Матрос толкнул меня в бок.
  – Говори… По существу!
  – Мы делегация…– я вдруг запнулся и неловко замолчал.
  – Какая делегация? – спросил Ленин.
  –  Делегация революционного комитета! – сказал я, но тут же смутился, когда Ленин недоуменно развел
руками.
  – Революционного комитета? – Он провел своей небольшой рукой по крутому высокому лбу и обратился к Свердлову: – Яков Михайлович! Как вам это нравится?
  Матрос снова толкнул меня в бок:
  – Скажи… по существу!
Стоящий рядом со мной рабочий шепнул:
  – Говори по правде, как было… Не робей!
  Немного помедлив, я стал говорить о собрании на даче Дурново и о том, что после собрания был выбран революционный комитет, который заседал и вынес решение…
  – Какое решение? – быстро переспросил Ленин.
  – Немедленно свергнуть Временное правительство!
  – Вот как!
  На лоб Ленина леглла складка. Прищурив глаза, он посмотрел на нас и с дружеским упреком сказал:
  – Нет, товарищи… Так нельзя! Партия наша этого вопроса еще не решила.
  Я  сказал, что на собрании были представители 128 фабрик и заводов, а также делегаты многих воинских частей.
  – Голос масс, товарищ Ленин!  – внушительно добавил рабочий.
  –  Да! Мы это понимаем!  – Ленин быстро подошел к нему. – Но время еще не приспело. – И, помолчав
немного, заметил: – А  на даче Дурново обосновались анархисты, там их штаб. Они тянут в свою сторону. Вы
не слушайте их, товарищи.Преждевременное выступление – это же авантюра!
  – Мы не анархисты! – обиделся я.
  – Нет, не анархисты! – подтвердил матрос.
  –  Вижу и знаю! И  прошу вас, товарищи, разъясните рабочим, солдатам и матросам своих заводов и
воинских частей: когда придет время, мы, большевики,
сами позовем вас и вместе прогоним министров-капиталистов.
  Ленин быстро зашагал по залу, заложив пальцы
рук в проймы жилета.
  –  Дорогие друзья!  – сказал он, вдруг остановившись перед нами. – Жизнь все равно не даст долгой отсрочки министрам-капиталистам.  А  нашим требованием остается: вся власть Советам рабочих, солдатских
и крестьянских депутатов. Власть мы возьмем в свои руки! В этом не может быть никакого сомнения!
  Ленин посмотрел на часы.
  –  Вы извините нас, товарищи! Мы должны ехать сейчас на заседание Петроградского Совета.
  Мы переглянулись: вот бы и нам поехать!
  Ленин, видимо, угадал желание наше и предложил:
  – Если желаете, товарищи, можете поехать с нами.
  В это время доложили:
  – Машина готова, Владимир Ильич!
  – Нельзя ли еще машину для товарищей делегатов?
  – Слушаюсь. – Помощник вышел.
  –  Спасибо, Владимир Ильич!  – сказал матрос.  –
  Машина у нас есть… Мы взяли ее у князя Львова.
  – То есть как это взяли? Не понимаю!
  Пришлось рассказать подробнее.
  – Как вам это нравится? – засмеялся Ленин, обращаясь к Свердлову.– Если они так легко взяли машину у
князя Львова, то они могут взять у него и власть!
  Однако на улице автомобиля не оказалось.
  – Князь Львов угнал вашу машину! – добродушно смеясь, сказал Ленин.  – Садитесь в нашу. Как видите,премьер-министр еще может постоять за себя.
   

   В  дни корниловщины мне снова довелось встретиться с Я. М. Свердловым.
Пришли мы по вызову. Мы – это агитаторы: двое солдат, трое рабочих и два матроса из Кронштадта.
  Прежде всего мы поинтересовались, как живет,здоров ли Владимир Ильич, нет ли опасности, что его
найдут ищейки Керенского.
  – Партия укрыла товарища Ленина в надежном месте. Он находится в полной безопасности! – ответил
Свердлов, поправляя пенсне.
   За спиной Свердлова, на стене, висела географическая карта. На ней виднелись отметки. Они показывали, по каким направлениям идут эшелоны Корнилова.
  – Смотрите, товарищи! Корнилов – главная опас-
ность, – сказал Яков Михайлович. – Вам предстоит выполнить задание партии, задание трудное и опасное.
  Свердлов взял со стола лист бумаги и начертил
маршрут, по которому мы должны были отправиться
навстречу войскам Корнилова.
  …Я, матрос из Кронштадта и рабочий-металлист ранним утром прибыли к месту, где стояла дивизия кавказских горцев, прозванная «дикой».
  – Стой! Кто идет? – окликнули нас.
   За углом стоял горец-часовой.
  – Здорово, друг! Мы свои! – сказал я.
  – Мы люди мирные, – добавил рабочий. Делегаты!
  –  Не знаю никаких делегатов. Не подходи! Стрелять буду!
  – Зачем стрелять, патроны зря тратить? – засмеялся матрос.
  – Не подходи!
  Мы уселись неподалеку на бревнах.
  – Давай, друг, закурим! Тебя как звать? – спросил я.
  – Нельзя говорить… Ты сам солдат. Я часовой!
  –  Понимаю! Слушай, друг!  – Я  увидел, что он немного успокоился.– Вот нас зовут: Павел, Иван, а матроса – Валентин. А тебя как зовут?
  – Сулейман! – ответил часовой.
   В  это время подошли вооруженные горцы. Один
из них, высокий, с черными усами, строго спросил:
  – Сулейман, ты чего смотришь?! Кто эти люди?
  –  Делегаты!  – ответил Сулейман.  – Я  говорил:стрелять буду. Они не слушают…
  Высокий горец посмотрел на нас и покрутил усы.
  – Какие делегаты? Кто вас послал?
  – Рабочие, солдаты и матросы Петрограда! – ответил рабочий.
  –  Мы пришли поговорить с вами по душам!  – добавил я.
  – О чем говорить? Мы вас не знаем!
  – Они большевики!  – с неприязнью протянул рыжий, со шрамом на лице.
  – Позвольте мне сказать слово!  – Рабочий привстал. – Вот вы идете походом на Петроград. Вы хотите
с нами воевать… А зачем нам воевать? Прольется ваша и наша кровь… А кому от этого и какая польза?
  –  Пустые слова!  – с ухмылкой сказал высокий
горец.
  – Нет, я говорю от души! – продолжал рабочий. – Давайте в мире жить… Мы с вами друзья и братья. Нет
у нас с вами никаких споров-раздоров. Давайте рука в руку, плечом к плечу.
  Подошла еще группа солдат-горцев.
–  Генерал Корнилов приказал, его приказ  – закон! – с хмурым видом сказал высокий горец.
  –  Большевики бунтуют народ!  – крикнул рыжий
горец. – Они все продались немцам!
  – Ленин и большевики стоят за народ! – твердо ответил я. – А народ стоит за Ленина, за большевиков.
  –  Верное слово!  – проговорил матрос.  – Эх, братишки,  - засмеялся он, – нам с вами нечего делить.
В кармане пусто, в брюхе не густо. Понятно?
  – Если ваша дивизия пойдет на Петроград, то
знайте, многие из вас падут в бою. Мы никогда не сдадим наш красный Петроград!  – снова заговорил я.  –
Войска у нас хватит, все рабочие встанут, как один! Десять тысяч матросов приехали из Кронштадта.
  – Я сказал, они большевики! – закричал рыжий. – Надо их арестовать и расстрелять!
  – Погоди! – отмахнулся от него высокий горец.
  Рабочий посмотрел на рыжего и укоризненно по-
качал головой:
  – Мы пришли к вам безоружные… А вы хотите нас расстрелять!
  Горцы заговорили на своем языке, часто поглядывая на нас. Рыжий, перебивая всех, размахивая руками,
в чем-то горячо убеждал высокого горца.
  – Что, браток!  – шепнул мне матрос.  – Видно, будет тут нам амба!
   Неожиданно для себя я поднял руку и громко
произнес:
  – Друзья! Послушайте, я хочу вам рассказать хорошую сказку.
  – Сказку? – засмеялся высокий горец. – Тебя сейчас могут расстрелять, а ты хочешь рассказывать сказки.Чудак-человек!
  – Давай, крой! – толкнул меня в бок матрос.
  Я не спеша закурил папироску, сел на бревно.
  Сказка была незатейлива. Смысл ее сводился к тому, что лесные обитатели отбили нападение, потому
что были дружны.
  Высокий горец бросил на землю окурок и примял его сапогом.
  –  Неплохая сказка!  – с улыбкой произнес он.  – А вот что нам теперь делать?
  И они снова начали о чем-то спорить.
  Мы спокойно ждали.
  Матрос следил за лицами и жестами горцев, и в глазах его временами вспыхивал лукавый огонек.
  – Не робей, браток! – тихо прошептал он мне.
  Наконец, высокий горец поднял руку, голоса его
товарищей замолкли, и он, хмуря брови, сказал:
  – Мы не хотим с вами воевать!
  – Не пойдем на Петроград?  – живо спросил Сулейман.
  –  Не пойдем!  – громко сказал высокий горец. – Если нам не помешают офицеры…
  Он помолчал, а потом приказал:
  – Сменить часового!
  Место Сулеймана занял рыжий горец.
  –  Прощайте, друзья!  – сказал высокий горец.  – Я  вас называю так, потому что вы смелые люди. А  я люблю смелых.  – Он с озабоченным видом добавил: – С  офицерами нам придется поспорить. Но думаю, что вы можете сказать рабочим и солдатам: мы не пойдем на Петроград. Верно я говорю? – обратился он к горцам.
  – Верно! – ответили они в один голос.
   Мы стали прощаться. Они молча пожимали нам
руки, глядя прямо в глаза.
  Я крепко обнял Сулеймана.
  – Спасибо, друг! Желаем тебе радости и счастья.
  Высокий горец хлопнул по плечу Сулеймана.
  – Ты пойдешь с ними как наш делегат.
  – Я не буду дезертир? – спросил Сулейман.
  – Нет! Ты вернешься в полк. Три дня сроку. Понял?
  Высокий горец обратился с каким-то вопросом к горцам, те в знак согласия наклонили головы.
  –  Братишки!  – кивнул матрос.  – Дружба и согласие!
  Мы зашагали обратно по дороге в Петроград.
С нами шел Сулейман. Глаза его сияли.
  Сулейман побывал с нами на петроградских заводах и в казармах.
 

  25 октября (6 ноября) главный штаб Красной
Гвардии получил приказ Военно-революционного
комитета привести все силы в боевую готовность… В  Смольный прибыл Владимир Ильич Ленин и взял в
свои руки руководство восстанием.
  На следующий день в Смольный вызвали начальников революционных отрядов. Были даны точные ука-
зания о штурме Зимнего дворца.
   …Наступил вечер. Зимний дворец, где укрылось Временное правительство, окружен со всех сторон.В  холодном, сыром воздухе звенят голоса красногвардейцев, солдат, матросов. Наши шинели мокры от дождя и снега. Неподалеку на Марсовом поле пылают костры… Павловский полк готов к бою.
  Военно-революционный комитет предъявил Вре-
менному правительству ультиматум:капитулировать в течение двадцати минут. Восставшие стремились избежать кровопролития.
  Назначенный срок прошел. В  последние секунды узнаем, что противник просит еще десять минут.
Отсрочка дана. Снова ожидание. Все смотрят на часы.Зимний молчит. Ясно: Временное правительство хитрит
и обманывает восставших, старается выиграть время.
Ждет, что с минуты на минуту на помощь подоспеют войска с фронта.
  Сигнал к началу штурма был известен всем командирам революционных отрядов. Над Петропавловской крепостью должен был загореться красный
фонарь.
  Напряжение достигло предела. И вот, наконец, на шпиле Петропавловки вспыхивает красная звездочка. 21 час 45 минут. Грянул орудийный выстрел с крейсера
«Аврора».
  Павловский полк наступал с Миллионной улицы вместе с красногвардейцами Петроградской стороны.
Короткими перебежками мы понемногу продвигались
вперед, все ближе к громаде Зимнего дворца.
  Труднее всего было перейти через площадь, находившуюся под обстрелом. Пулеметный огонь был плотен.
  В  двенадцатом часу ночи ударили орудия Петропавловской крепости.
  Зимний, как скала, выступал из тьмы, освещаемый лучами прожекторов «Авроры» и военных кораблей,стоявших на Неве. Ночная тьма казалась еще чернее.
  С  трех сторон  – с Морской, с Миллионной, от Александровского сада – устремились на штурм дворца революционные войска.
Громкое, победное: «Ура!» Юнкера смяты.
Огромные железные ворота стали медленно расходить-
ся. Точно бурная лавина, восставшие устремились во дворец… Сверкающая белизной широкая лестница, просторный коридор, статуи, на стенах картины.
  Сверху, справа, слева свистели пули. Защитники
дворца прятались за перилами лестницы, за колоннами и оттуда стреляли в штурмующих. С боем, то и дело переходившим в рукопашные схватки, очищается от юнкеров один зал за другим, одна комната за другой.
  Почти полтора часа длился бой в Зимнем дворце.
  Но вот, наконец, и зал, где, трепеща, отсиживались министры… Временное правительство было низложено».



    * * *


  После победы Октябрьской революции штурм Зимнего неоднократно повторялся перед дворцом в красочных инсценировках. Самым значительным по масштабам было представление «Взятие Зимнего дворца»,
разыгранное в третью годовщину Октября на площади Урицкого (Дворцовая площадь). Его описали многие
очевидцы.
  По обе стороны арки Главного штаба поставили
две сцены – «белую» и «красную». О начале действия возвестил пушечный выстрел, и тотчас в темноте высветилась «белая» площадка. По ней ходят министры Временного правительства в цилиндрах и с огромными портфелями. Здесь же прогуливаются разряжен-
ные дамы и господа. Под звуки «Марсельезы», постепенно переходящей в полонез, перед ними появляется Керенский. Размахивая руками, он произносил пламенную речь.
  Другая сцена  – «красная»  – озарена красным пламенем, на ней кузнец бьет молотом по наковальне.
Вокруг кузнеца группируются рабочие и работницы.Они громко скандируют: «Долой войну!», «Хлеба!»,
«Земли!».
  Все увереннее и громче на площади звучит «Интернационал», перед толпой появляется человек в пальто и кепке. «Ленин! Ленин!» -вырывается из сотен грудей зрителей.
  На обеих площадках разыгрываются историче-
ские эпизоды. Наконец, начинается штурм Зимнего.Из-под арки штаба мчатся броневики и грузовики с
красноармейцами и матросами. Крейсер «Аврора» с
Невы высвечивает прожекторами силуэт дворца, гремит исторический залп.
  Как отмечали газеты, в этом грандиозном спектакле приняли участие 10 тысяч исполнителей, а смотрели его 100 тысяч петроградцев.
 

  …В 1967 г. мне удалось побывать в Ленинграде на
50-летии Октябрьской революции. На этот раз в честь знаменательной даты решено было воспроизвести только один из исторических моментов – выстрел с крейсера «Аврора».
  Я  приехала в Ленинград с одной своей приятельницей 6 ноября. Город утопал в транспарантах и красочной иллюминации. На Неве выстроились боевые корабли, готовые к военному параду.Недалеко от них застыл и
крейсер «Аврора», как раз на том месте, где он находился в памятную ночь 25 октября (6 ноября) 1917 г. По замыслу организаторов праздника ровно в 21 час 45 минут, как и полвека назад, он должен был повторить свой залп.
  Вечером мы с приятельницей где-то около 8 часов вечера пришли на Дворцовую набережную. Здесь
уже собралось множество людей. Играла музыка. На зданиях Эрмитажа, Адмиралтейства, стенах Петропавловской крепости, всех мостах сверкали и переливались
тысячи электрических гирлянд. Город был сказочно красив. Взоры людей устремились на «Аврору», которая величественно застыла перед решающим моментом.
  Однако стоять на одном месте оказалось не так
просто  – было очень холодно, налетавший порывами с Невы ледяной ветер пронизывал до самых костей. Несколько раз мы даже пытались уйти, но выбраться из
огромной, плотно сжатой толпы было невозможно.
Наконец в назначенное время с «Авроры» раз-
дался выстрел. По Эрмитажу и Дворцовой набережной забегали прожектора. Толпа всколыхнулась и застонала. Люди обнимались, кричали «Ура», пускали вверх воздушные шары. Казалось, еще немного, и народ ринется на штурм дворца. Картина была впечатляющей.