Арамис, прощай навсегда!

 Ночь с 24 на 25 июня 1673 г.  Лагерь под крепостью Маастрихт

В ночь перед штурмом д”Артаньяну приснился сон. К старости он часто видел сны, в основном о своих друзьях, но этот сон был не похож на другие.
Они сидели с Арамисом в саду на дерновой скамье и избегали смотреть друг на друга. Арамис его сна был молод, как в день, когда они впервые праздновали победу в кабачке после триумфальной драки с гвардейцами кардинала. Его лиловая сутана совсем не смущала гасконца: Арамис был то воином, то церковником, то дамским угодником – в зависимости от того, чем он ощущал себя в данный момент, или что ему было выгодно.
"Ах, мой лицемерный друг!"
Но себя д’Артаньян молодым не ощущал. Он неотрывно смотрел на свои руки, покрытые старческими пятнами, и чувствовал, как внутри нарастает боль. Не гнев, не досада при виде этого красивого и самоуверенного молодого человека, а давняя застарелая боль, с которой он свыкся, так что перестал ее замечать. Но оказалось, она никуда не делась и лишь ждала момента, чтобы напомнить о себе. Она и напомнила: говорить надо было о Портосе, но как же тяжело было начать этот разговор!
Д'Артаньян не понимал, как такое вообще могло случиться? Как мог умный Арамис завлечь Портоса в сети заведомо проигрышного заговора? Что посулил простодушному другу? Вопросов было много, они теснили друг друга, то один, то другой выскакивал вперед, просясь на язык.
"Как ты мог?"
"Как посмел?"
"Использовать нашего Портоса – и жить дальше? Ка-ак?!"
Мог.
Посмел.
"Ах, мой лицемерный друг…"
Арамис впервые поднял глаза и, наверное, прочитал во взгляде гасконца этот вопрос-приговор. Он сильно вздрогнул и попытался заслониться ладонью, подняв ее к глазам, но взгляд мушкетера прожигал его насквозь. И тогда Арамис заговорил.
- Ты хочешь знать, как случилось, что я втянул Портоса в этот заговор? А кого я мог еще взять себе в помощники? Только Портос, верный и бескомпромиссный друг, не стал бы мне задавать вопросы, а просто пошел бы со мной.
- Так ты боялся вопросов, Рене? Не потому ли ты стал вилять, как лиса, когда я прямо спросил тебя, не злоумышляешь ли ты на короля? Портос не я, ему можно просто пообещать герцогство, о котором он бредит, и он пойдет за тобой просто потому, что верит тебе и верит нашей дружбе, - д’Артаньян нервно сжал кулаки. -  И ты решил воспользоваться им, как грубой силой! Это было не просто нечестно, это было предательством по отношению ко всем нам! Во имя нашей дружбы, во имя нашей клятвы на Королевской площади, ты не имел права поступать так с Портосом, - мушкетер вскочил со скамьи, прошелся несколько раз взад-вперед перед Арамисом, пытаясь сдержать гнев, овладевший им вопреки его воле, и заставил себя сесть.
- Тогда я помнил и о другой нашей клятве: «Все за одного, один за всех». Мы всегда приходили на помощь друг другу, - тяжкий вздох вырвался из груди д’Эрбле, вздох, который мог означать и раскаяние, и попытку хоть как-то оправдать свой поступок.
- В этом случае ты обязан был рисковать в одиночку, потому что это была история, не имеющая ничего общего с нашим столкновением во времена Фронды. Ты подставил Портоса под монарший гнев, ты лишил его не только всего, ты виновен в его падении, даже если это и случилось вопреки твоим замыслам, - наступал д’Артаньян.
- Стоит ли бросать мне такие обвинения, мой старый друг? Моя совесть денно и нощно спрашивает меня о мере моей вины. И, поверь, нет ничего страшнее ее вопросов, - незнакомым голосом ответил Арамис.
- Как же тяжело тебе жить с таким багажом! –  произнес д’Артаньян, вновь вставая со скамьи, испытывая уже не гнев, который он излил на склоненную голову епископа, но сострадание. – «Я не знаю, смогу ли утешить тебя, Арамис, и нужно ли тебе мое сочувствие, о мой лицемерный друг. Но ты все еще дорог мне, Арамис, ведь нас всего двое», - думал он, испытывая тупую сердечную боль.
 Арамис подался вперед, готовый вскочить, обнять друга, спрятать у него лицо на груди.
 А Атос? – вдруг вспомнил мушкетер, которому не менее, чем епископу, хотелось этого дружеского и покровительственного объятия. – Атос знал, что ты с Портосом?
- Атос дал нам лошадей, когда мы бежали. Я рассказал ему в двух словах всю историю: у нас было мало времени, за нами уже была погоня.
- И что сказал наш друг? – д’Артаньян подумал, что вопрос был лишним: он знал, о чем мог попросить Атос Арамиса в такой ситуации.
- Он попросил беречь Портоса, - помолчав, с трудом уронил Арамис. 
Эти слова жгли ему губы, но именно они и объяснили все д’Артаньяну.
- Он все понял, - произнес потрясенный капитан. – Он все понял и, разрази меня гром, он все предвидел. Как же вы, ваше преосвященство, - не скрывая боли, исказившей его черты, добавил гасконец, - как же вы не поняли, что это не просто просьба: это было предостережение. Он знал вас, Арамис, знал глубоко и полно, и он предвидел такой финал.
- Атос был холоден со мной, хоть я и поклялся, что у нас с нашим братом Портосом будет одна судьба, - страшно побледнев, заново переживая прощание с графом, непослушными губами едва вымолвил Арамис.
- Атос вас знал лучше, чем вы сами, Рене, - слова мушкетера заставили Арамиса втянуть голову в плечи, это было уже слишком для него.
- Наверное, - Арамис закрыл лицо руками. – Если бы ты знал, д’Артаньян, как страшно, как тяжко мне жить с этим знанием. Я любил Портоса больше всех из вас. С тобой мне всегда было тяжело: поначалу это было скорее соперничество, потом пришло раздражение, а к старости я понял, что опасаюсь тебя. Мне было что скрывать, а ты, со своим умением читать мои действия и со своим вечным любопытством, мог стать помехой на моем пути. И все же я любил тебя, ведь ты был частью меня самого, частью нашей дружбы. Я мечтал, что, придя к власти, став во главе нашей матери Церкви, я сумею всем воздать по заслугам. Потому и привлек я Портоса – для него это был верный шанс получить герцогскую корону.
- А взамен он получил надгробную скалу Локмарии, - не удержался д’Артаньян.
- Я бы отдал все, чтобы остаться там вместе с ним, - Арамис поднял глаза на мушкетера, и д’Артаньян вздрогнул: Арамис плакал. Слезы катились по бледным щекам и на глазах молодой человек старел, превращаясь в древнего старика. – Вот она, цена моего просчета, - произнес Арамис, протягивая трясущуюся руку старому другу. – Одиночество.
И д’Артаньян проснулся, но еще не сразу смог осознать, что это был всего лишь сон, так реально было все, что он видел и слышал. И боль по утраченному сжала сердце: Арамис, единственный, кто остался из друзей, был далеко, и д’Артаньян знал, что больше никогда они не увидятся.  Старый мушкетер с тоской осознал, что прошлое живет только в его памяти, в его воображении.
                ***
1630г. Париж, кабачок «У толстухи Марго».

Трактир был полон, д”Артаньян с порога оглядывал помещение, ища свободное место подальше от шумных компаний. Подходящего ничего не было, и он уже подумывал сменить место, как вдруг его окликнули из глубины зала. Всмотревшись, д’Артаньян, сквозь дымную пелену, различил профиль Арамиса и удивился: Арамис был один. Как правило, бывший семинарист не любил бывать в таких местах в одиночку: шум и суета мешали ему сосредоточиться, но раз он не стал скрываться от друга, то и лейтенант не стал игнорировать его приглашение.
Они обменялись крепким рукопожатием, и д’Артаньян отметил про себя, что Арамис непривычно хмур и не расположен к беседе. Его поведение до странности напоминало поведение Атоса не в лучшие для того часы, и все же он позвал друга к столу. Не хотел завтракать в одиночестве? Хотел дружеского участия? Ну, что ж, д’Артаньян с удовольствием готов разделить с ним трапезу, и не прочь выслушать его откровения. Но Арамис молча обгладывал куриную ножку, и не спешил изливать душу. В ожидании своего заказа бравый гасконец бросал выразительные взгляды на Арамиса и, наконец, не выдержав, налил ему полный стакан из кувшина и, вынудив его, таким образом, отпить несколько глотков, подмигнул, поощряя к беседе.
- Друг мой, что-то вы сегодня подозрительно напоминаете мне нашего Атоса. Неужто и у вас прошлое не дает покоя настоящему?
- Скорее, наоборот: грядущее беспокоит прошлое, - натянуто улыбнулся будущий аббат. – Д’Артаньян, я твердо решил вернуться к своему призванию.
- А что скажет Тревиль? А что подумает Атос, и как примут это решение наши однополчане? Портос бы вас точно не одобрил: он всегда считал, что из вас выйдет только сельский священник, слишком силен в вас дух противоречия, Арамис, - д’Артаньян предчувствовал нечто подобное, но ему не хотелось верить в неизбежное.
- Я покину полк в любом случае, - твердо заявил молодой человек, и д’Артаньян удивился вновь: в мягком и ласковом голосе Арамиса прозвучали совсем незнакомые нотки. – Я только не знаю, когда это произойдет.
- Так эта отставка связана с обстоятельствами, не зависящими от вас? – удивился лейтенант мушкетеров.
- В некотором роде она связана с событиями, где понадобится мое посильное  участие, - признался Арамис, и д’Артаньян в который раз подумал, что все эти герцогини, с которыми Арамис водит близкое знакомство, и все его знакомые белошвейки просто используют его в своих целях. Но говорить это Арамису не стоило: отчасти, он и сам это понимал, отчасти это было то, что говорить ему мог только Атос.
«Ах, мой лицемерный друг!»
- Значит, скоро мы с Атосом останемся в одиночестве, - грустно подытожил лейтенант.
- Видимо, так и будет, - печально промолвил Арамис и, неожиданно, схватив свой стакан, выпил его едва ли не одним глотком. – Но военная карьера – это ваше призвание, д’Артаньян, тогда как для нас, остальных, это вынужденное пристанище.
- Атос останется со мной! – непререкаемым тоном заявил гасконец.
- Атос тоже покинет вас, - со странной, двусмысленной улыбкой возразил Арамис. – Полк – это не место для графа де Ла Фер, и Атос это прекрасно понимает. Пока он не знает, как вернуться к тому образу жизни, который вел в силу своего положения до известных вам событий, но выход найдется.
- Вы провидец, мой милый, - д’Артаньян отставил тарелку, на которой только косточки свидетельствовали о существовании каплуна, и встал, бросив на стол несколько монет. – Марго, - крикнул он хозяйке, - сдачу оставь своему сынишке.  Арамис, я рад буду вас видеть не только на построении. В последнее время вы избегаете друзей.
- Как видите, не всегда, - Арамис протянул лейтенанту руку, и мушкетер заметил у него на пальце пятнышко чернил; Арамис писал перед тем, как позвал к столу д’Артаньяна.
                ***
1630г Париж. 13 ноября

Манера Арамиса исчезать на несколько дней давно не удивляла его друзей, но на этот раз его отсутствие затягивалось дольше обычного, и лейтенант мушкетеров обратился к капитану Тревилю.
На вопрос своего лейтенанта Тревиль ответил не сразу: он рассматривал какие-то бумаги и, прикрываясь этим, обдумывал ответ. Поразмыслив, капитан в свою очередь, задал вопрос.
- А разве господин д’Эрбле не уведомил своих друзей, что написал рапорт об отставке?
Так д’Артаньян впервые узнал настоящую фамилию Арамиса.
- Нет, господин капитан, он не оказал нам этой чести, - ответил задетый за живое мушкетер.
- Ваш друг передал прошение через третьих лиц, лейтенант. Видимо, он не посчитал нужным явиться для этого самолично, как и следует делать в подобных случаях. Впрочем, у него нашлись достаточно влиятельные заступники, - де Тревиль был оскорблен подобным поведением своего бывшего солдата. – Я надеюсь, что его примеру не последует никто из его друзей, - и капитан выразительно посмотрел на своего мушкетера.
«Атос! Неужели на очереди Атос?» - промелькнуло в голове у д’Артаньяна, который даже почувствовал легкое головокружение. – Не думаю, что кто-то из нас в ближайшие годы подумывает об отставке, - успокоил он капитана. – Впереди еще немало ратных дел.
- Как бы то ни было, я рассчитываю на вас и господина Атоса, - уронил де Тревиль, совсем не разделявший уверенности лейтенанта.
                ***
1666г. Дорога из Бражелона в Париж

После окончания Фронды Арамис остался в Нуази-ле-Сек. Правда, в последний год он стал уделять особое внимание своему положению. Д’Артаньян пару раз замечал его в компании с Фуке, улыбнулся на приветствие, раскланялся с господами, но не особо удивился: у Арамиса всегда было неплохое чутье на власть имущих, а Фуке, судя по тому, как приблизил его Мазарини, входил в силу. Но на тот момент д’Артаньян был просто рад видеть друга живым, здоровым и исполненным каких-то грандиозных планов, судя по тому, как живо они обсуждали с господином Фуке общие дела.
И все же, узнав, что Арамис стал главным викарием, д’Артаньян порадовался за друга: Арамис начал продвижение по службе, а то, что он пока заместитель епископа, не имеющий своего прихода – явление временное. Главное, господин д’Эрбле стал устраивать, наконец, свои собственные дела. А что он не делится с друзьями своими успехами, так в этом весь Арамис, соблюдающий таинственность даже тогда, когда это ему вредит. И все же закрытость Арамиса напрягала д’Артаньяна: ему чудилось в ней нечто запретное для друзей,  Д’Артаньян, по старой памяти, всегда хотел знать, что же от него скрывают. Ему казалось, что за этой таинственностью скрывается нечто, что может угрожать не только самому Арамису, но и его друзьям. Но клятва и старая привязанность были сильнее, и следуя ей он и попытался вызвать Арамиса на откровенность. «Ах, мой лицемерный друг, ты все же не до конца смог обмануть меня на той нашей встрече. Я понял, что ты злоумышляешь на короля, но ты сумел меня опередить!»
Чутье не обмануло мушкетера. Ах, если бы он знал действительное положение дел, уж Портоса он сумел спасти наверняка, не дал бы втянуть его в эту безумную интригу! Внезапно, д’Артаньян замер, сраженный одной мыслью: «А если бы у Арамиса все бы получилось, вернулась ли Луиза де Ла Вальер к Бражелону? И принял бы он ее?»
Это была страшная мысль, безжалостная мысль, потому что она предполагала совсем другой финал: все живы, все счастливы, и только одно бы омрачало жизнь старого мушкетера: он не сумел защитить своего короля.
Что важнее: жизнь короля против жизни узурпатора или жизнь друзей, которым этот узурпатор мог дать надежду и счастье?
Д’Артаньян этот вопрос готов был решить ценой собственной жизни и карьеры, которую он выстраивал столько лет, но Луи сумел подчинить старого воина своей воле. Даровав свободу графу де Ла Фер, а потом помиловав Портоса и Арамиса, король ничем не рисковал: он купил волю и беспрекословное подчинение своего капитана. И теперь, играя с герцогом д’Аламеда в свои политические игры, он мог быть уверен: все, что потребуется для победы, д’Артаньян исполнит. А что будет думать при этом его верный мушкетер, не слишком волновало короля. Обещанный жезл маршала был отличной наградой для бедного гасконского кадета, прибывшего в Париж на желтом коньке.
                ***
25 июня 1673г. Крепость Маастрихт

Боли д’Артаньян не чувствовал: странная легкость охватила все тело, как бывает только во сне и только в детстве, когда, оттолкнувшись, легко и непринужденно взлетаешь над землей. Это был сон, только сон без конца. В этом сне он потянулся к тем, кто ждал его там, в сияющей голубизне Вечности. Он бросил последний взгляд на землю, уже затянутую дымкой ушедшего, на землю, где еще оставался Арамис, и пробормотал: «Атос, Портос, до скорой встречи! Арамис, прощай навсегда!»