5. Начало японской колонизации Сахалина и Курил

5. Начало японской колонизации Сахалина и Курил в конце XVIII в.

В третьей статье мы писали о том, что в 1785-1786 годах на Сахалине и Южных Курилах работала первая в XVIII столетии японская экспедиция. Её курильская часть затронула острова Кунашир и Итуруп. На последнем японцы встретились с русскими людьми, которые пребывали на острове нелегально. Отметим также, что официальные исследования Южных Курил японцами начинаются несколько лет спустя после фактического отказа России от покорения южнокурильских айнов. Именно данный временной рубеж – 1785-1786 – мы склонны считать началом фактического суверенитета Японской империи над Южными Курилами.

На первых порах агентом Японского государства на Южных Курилах выступили владетельные князья о. Хоккайдо – Мацумаэ. Выражением данного суверенитета была дань южнокурильских айнов хоккайдским князьям, которая и так выплачивалась с 1730-х годов. Новым в данной политической практике становится то, что с 1780-х годов японцы начинают применять вооружённое насилие к аборигенам Южных Курил. В этом смысле начало японского суверенитета над Южными Курилами почти зеркально повторило судьбу непродолжительного российского суверенитета над этими территориями во второй половине XVIII в.

Первый серьёзный конфликт между японцами и южнокурильскими айнами датирован 1789 годом. Восстали айны Кунашира. Причиной восстания послужили злоупотребления сборщиков дани от клана Мацумаэ в отношении местного населения. Кровавым итогом восстания стало его подавление и гибель более чем 100 человек, как с той, так и с другой стороны (в том числе 37 казнённых айнов).

С 1790 г. начинается собственно колонизация Южного Сахалина и Южных Курил Японией. Развитие данной колонизации включало в себя два аспекта: экономический и административно-исследовательский.

Экономическое освоение японцами островных территорий к северу от Хоккайдо в последнее десятилетие XVIII века воплотилось в основании торговых факторий и постоянных рыболовных участков. В частности, в 1790 г. японский подрядчик Мураяма Дэмбэй построил на юге Сахалина три хозяйственных комплекса: торговую факторию в Сирануси (на мысе Крильон, там, где в XIII в. располагалась чжурчжэньская крепость) и торговые склады в районах современных Холмска и Корсакова (соответственно, селения Тоннай и Кусюнкотан).

Экономический интерес японцев к Южному Сахалину в рассматриваемый период включал в себя как более регулярную и интенсивную эксплуатацию биоресурсов острова, так и торговлю с его аборигенами. Торговый аспект экономического освоения Сахалина интересен ещё и тем, что наш остров в конце XVIII столетия, как и в Средние века, продолжал оставаться транзитной торговой зоной между северо-восточной окраиной китайского имперского ареала и Японией. Так же, как и в старь, на Сахалин с материка и с Японских островов свозили меха, рыбу, орлиные перья, а также парчу, шёлк, хлопковую ткань, табак, музыкальные инструменты, металлические и ювелирные изделия, оружие и рис. При этом, часть товаров оседала на острове, служа благосостоянию сахалинских общин айнов, ороков и нивхов, тогда как другая их часть уходила в Приамурье, в северо-восточные владения Империи Цин, а третья часть – в Японию (и, возможно, на Курилы).

Напомним читателю, что японские колонизаторы были в курсе того, что весь Сахалин в то время был владением Маньчжурской (Китайской) империи. Если такая осведомлённость и повлияла на характер колонизаторской экспансии японцев, то только в том плане, что последние в рассматриваемый период не стремились распространять её на север острова, нивхское население которого, по нашему мнению, находилось в более тесной связи с маньчжурами, чем айнские общины Южного Сахалина. Рискуя ошибиться, тем не менее предположим, что фактор крови, фактор этнического родства, смог сыграть здесь какую-то роль. Ведь нивхи родственны самим маньчжурам. Тогда как айны – ближайшие родственники японцев.

Автор статьи не располагает подробными сведениями о масштабе экономического освоения Японией Южного Сахалина и Южных Курил в конце XVIII в. Предполагаем, что в данный период он был небольшим. Вместе с тем, японское правительство, по всей видимости, придавало данным территориям немалое значение, о чём прямо свидетельствует другой аспект колонизации земель к северу от Хоккайдо – исследовательский.

В 90-е годы XVIII столетия японские власти организуют четыре исследовательские экспедиции на Сахалин и Южные Курильские острова: в 1790, 1791, 1792 и в 1798 годах.

Экспедиции 1790 и 1791 годов затронули южную часть о. Сахалин; экспедиция 1792 г. охватила как Южный Сахалин, так и Южные Курилы; а экспедиция 1798 г. ограничилась Хоккайдо и Южными Курилами.

Считаем своим долгом донести до русскоязычного читателя имена некоторых участников данных экспедиций: Такахаси Сэйдзаэмон, Мацумаэ Хэйкаку, Аояма Соноэмон, Судзуки Кумадзо, Могами Токунай, Вада Хэйдаю, Кобаяси Гэнносукэ и Кондо Сигэтоси.

Такахаси Сэйдзаэмон участвовал в экспедициях 1790 и 1791 годов. По их результатам он составил карту южной части нашего острова, а также написал книгу «Заметки об острове Карафуто». (Карафуто – японское название Сахалина – А.А.) По свидетельству М.С.Высокова, данная книга содержит ценный иллюстративный материал.

Мацумаэ Хэйкаку в ходе экспедиции 1791 г. встречался на Сахалине с тремя русскими людьми, попавшими на Сахалин с Камчатки.

Могами Токунай, как пишет М.С.Высоков, был первым японцем, который в 1792 г. увидел документальное свидетельство вассальной зависимости Сахалина от Маньчжурского Китая. Речь, по всей видимости, идёт о маньчжурской грамоте, выданной одному из местных айнских вождей, в которой тому делегировались полномочия по поддержанию порядка среди его сородичей, а также по сбору дани в пользу Империи Цин. В том же, 1792 году, участники японской экспедиции встретили в районе современного Корсакова русского по фамилии Иванов, оказавшегося на Сахалине в результате кораблекрушения.

Кроме того, тот же Могами Токунай, во время Курильской экспедиции 1798 г. посетил о. Итуруп, где тогда был установлен столб с надписью: «Эторофу – владение Великой Японии».

Кобаяси Гэнносукэ, участвовавший в экспедиции 1792 г., известен своими рисунками, которые вошли в альбом «Зарисовки Западного и Восточного побережья о. Карафуто».

Итак, мы можем констатировать, что в последнее пятнадцатилетие XVIII в. правящие круги сёгуната довольно плотно взялись за освоение как Южного Сахалина, так и Южных Курильских островов. Целью такого освоения, несомненно, было включение данных территорий в состав Японии. В пользу такого намерения говорят следующие факты:

1. применение вооружённой силы против айнов Кунашира для утверждения японского господства на Южных Курилах;
2. основание на юге Сахалина постоянных торгово-промысловых факторий;
3. очень плотная исследовательская деятельность японских властей на Южном Сахалине и Южных Курилах (5 экспедиций за 13 лет: с 1785 по 1798 гг.);
4. акт официальной демаркации границы своих северных владений на Итурупе (установка столба) в 1798 г.

И здесь необходимо указать на два фактора, сопутствовавших японской экспансии к северу от Хоккайдо в конце XVIII в. Условно обозначим их как «позитивный» и «негативный». По отношению к Японии, разумеется.

В качестве позитивного здесь следует рассматривать уход России с Южных Курил, документально подтверждённый указами императрицы Екатерины II в 1779 и 1788 годах. Хоть данные указы и не были подкреплены какими бы то ни было российско-японскими дипломатическими акциями (у нас нет свидетельств даже о том, знали ли власти сёгуната в те годы про те указы), руки японцев на Южных Курилах оказались развязаны.

Условно негативным фактором мы считаем принадлежность всего Сахалина к территориальному составу Империи Цин. Суверенитет Маньчжурского Китая над Сахалином в той форме, как его тогда понимали в самом Китае, безусловно был. То был именно государственный суверенитет Китая над Сахалином, а не просто некая маловразумительная «сфера влияния». Доказательством тому служат цинские грамоты по делегированию полномочий вождям и старейшинам кланов сахалинских аборигенов. Однако, потенциал теоретически негативного для японской экспансии китайского фактора так себя и не проявил в виду слабого положения Империи Цин в её северо-восточных владениях, особенно, на Сахалине и, особенно, на Южном Сахалине.

Суверенитет – категория не всегда равномерная и уж точно не постоянная.

В конце XVIII в. в исторической судьбе Сахалина появляется ещё один фактор, последствия которого проявятся в XIX столетии и накрепко свяжут Сахалин с геополитическими интересами третьей страны – России.

Данный фактор назовём условно «европейским», поскольку в конце XVIII в. островной мир северной части Тихого океана становится объектом исследовательского интереса двух ведущих морских держав того периода – Франции и Великобритании.

В июле-августе 1787 года у берегов Сахалина побывала исследовательская экспедиция Жана Франсуа Лаперуза. Объектом исследования французов стало, в основном, западное побережье острова. В ходе исследовательской работы французские фрегаты «Астролябия» и «Буссоль» достигли северной части Татарского пролива. Однако, обнаружить проходы между Сахалином и материком французам не удалось. То, что Сахалин – это остров, отделённый от Азиатского материка, Лаперуз установил по косвенным данным, в частности, путём опроса сахалинских аборигенов. Важным достижением экспедиции стало открытие пролива между Сахалином и Хоккайдо (пролив Лаперуза).

Благодаря данному открытию европейцы, в том числе россияне, знали теперь, что географически Сахалин отделён от Японии.

Вместе с тем, французская экспедиция не прояснила окончательно для европейской географии вопрос о наличии пролива между Сахалином и Азиатским материком, т.е. об островном статусе Сахалина.

На карте, составленной Лаперузом в 1787 г., Сахалин носит двойное название: «Ile de Tchoka ou Segalien» – «Остров Чока или Сегальен». С названием «Сегальен», от которого, собственно, и происходит название нашего острова, мы знакомы по одной из предыдущих статей, где говорится о маньчжурской экспедиции на Сахалин в начале XVIII в. Что же касается слова «Чока», то таким именем называли Сахалин его аборигены, с которыми французская экспедиция общалась 12 и 13 июля 1787 г.

Хоть сам Лаперуз и был уверен в островном положении Сахалина, данный вывод требовал фактического подтверждения, т.е. реального прохождения по фарватеру пролива, отделяющего остров от материка, с замером глубин и картографированием.

Попытку подтвердить или опровергнуть выводы французского мореплавателя десять лет спустя предпринял британец Уильям Броутон.

Данная попытка, имевшая место в сентябре 1797 г., завершилась выводом об отсутствии пролива между западным побережьем Сахалина и восточным берегом «Татарии», как тогда в Европе называли Восточную Азию. Броутон отказался от мысли пройти Татарским проливом до конца в виду того, что береговая линия материка и Сахалина визуально сходились друг с другом вплотную в непосредственной близости от шхуны английского исследователя.

Таким образом, отсутствие исследовательской настойчивости у французских и английских мореплавателей не подтвердило фактом наличие судоходного пролива между Сахалином и материком. Это породило ошибочную теорию о полуостровном положении Сахалина. Данная теория жила в течение последующих 50 лет, получив распространение и в России.

Долгосрочным последствием такого исследовательского казуса стал, на наш взгляд, отказ ведущих морских держав – Англии и Франции – от продолжения экспансионистского интереса к Сахалину в первой половине следующего, XIX столетия. Западноевропейские колонизаторы сочли нецелесообразным претендовать на холодный «полуостров», «соединённый» с Китайской Татарией, т.е. с северо-восточными владениями Империи Цин.

Благодаря этому Россия, в силу своего геополитического положения и близости к Сахалину, оказалась державой, способной заявить свои претензии на данную землю.

 
2022 г.