6. Первый конфликт России с Японией

6. Первый конфликт России с Японией. Первая половина XIX века.

XIX столетие для Сахалина и Курильских островов началось весьма драматично. Его первое десятилетие памятно очередной неудачной попыткой России вступить в торговые отношения с Японией, а также первым русско-японским вооружённым столкновением на данных островах.

Попытка наладить дипломатические и торговые отношения с Японией имела место в 1804-05 годах в рамках дипломатической и исследовательской экспедиции под руководством уполномоченного Российско-Американской компании Н.П.Резанова и морского офицера царского флота И.Ф.Крузенштерна. При этом, дипломатическая часть экспедиции была возложена на Резанова, а исследовательская на Крузенштерна.

С осени 1804 по весну 1805 года российский шлюп «Надежда» пребывал в заливе Нагасаки, ожидая ответа от японского правительства на предложение вступить в переговоры. Верное политике самоизоляции, японское правительство ответило отказом начать с Россией торговлю (в том числе и посредническую, через айнов Сахалина и Курил). Следствием данного отказа стала бурная реакция раздражённого Н.П.Резанова. Российский дипломат составил меморандум, где в резких выражениях потребовал от правительства сёгуната устранения всяческих препятствий и установления торговых отношений между двумя странами. В числе требований российского уполномоченного был также отказ Японии от включения в свой состав всех территорий к северу от Хоккайдо. А последний пункт меморандума содержал недвусмысленную угрозу в адрес японской стороны применить военную силу для выполнения российских требований.

Де-факто это был ультиматум. Причём, ультиматум, соответствовавший духу времени – XIX века, когда сильные державы Запада силой навязывали отсталым государствам Азии и Африки дипломатические и экономические отношения, как правило, последним невыгодные.

Следует оговориться, что официальный Петербург, всё же, не ставил себе задачей силой «открыть» Японию для внешней торговли. У России в начале XIX в.  было множество куда более важных внешнеполитических задач в Европе и на Ближнем Востоке, чтобы позволить себе конфликт ещё и на Дальнем Востоке. Ультиматум Резанова следует считать не более чем эксцессом исполнителя, что, впрочем, тоже отвечало духу эпохи колониализма.

Исследовательская часть данной экспедиции проходила с мая по июль 1805 г. и охватила южное, восточное и крайнее северо-восточное побережье Сахалина, то есть маршрут экспедиции Крузенштерна вдоль сахалинского берега пролегал от пролива Лаперуза до Сахалинского пролива и затронул залив Анива, залив Терпения, весь восточный берег Сахалина и Сахалинский залив. Пределом плавания Крузенштерна стал Амурский лиман, исследовать который российский мореплаватель счёл излишним ввиду его абсолютной пресноводности. Данное обстоятельство утвердило Крузенштерна в мысли об отсутствии пролива между Сахалином и материком, т.е. в полуостровном положении Сахалина. 

Таким образом, повторилась история восьмилетней давности, когда Уильям Броутон так же, не решившись исследовать Амурский лиман, поспешил с выводом о наличии сухопутного моста между Сахалином и Азией. Только в 1805 г. направление исследования шло не с юга, с Татарского пролива, а с севера, из акватории Сахалинского залива.

На довольно качественной карте, составленной Крузенштерном в 1805 г., Сахалин назван полуостровом.

Так Амурский лиман стал камнем преткновения и источником заблуждений для двух исследователей – британского и российского.

Это то, что было общего в исследованиях сахалинского побережья русскими и англичанами. Различия же имели куда более глубокий и судьбоносный характер для дальнейшей политической истории Сахалина.

Если западные европейцы, приняв теорию о полуостровном статусе нашего острова, сочли его продолжением Китайской Татарии, малопривлекательным с точек зрения экономики и геополитики, то Иван Фёдорович Крузенштерн пришёл совсем к другим выводам.

Этот замечательный и дальновидный морской офицер был одним из первых россиян, правильно оценивших Сахалин не только как перспективную ресурсную территорию, но и как важный со стратегической точки зрения форпост. В своём литературном отчёте, изданном в 1810 г., Крузенштерн выступил с идеей изгнания японцев с Сахалина и включения всей его территории в состав России с немедленным основанием русских поселений на его побережье. Прежде всего, на берегу залива Анива.

Таким образом, с первого десятилетия XIX в. территория Сахалина становится объектом суверениальных притязаний не только Китая и Японии, но и России. Но что представлял из себя сам Сахалин с точки зрения суверенитета этих стран?

Если в начале XIX в. посмотреть на Сахалин из Маньчжурского Китая, то мы увидим, что суверенитет Империи Цин охватывал преимущественно север острова и заключался в управлении Северным Сахалином посредством делегирования государственных полномочий по поддержанию порядка и выплате дани главам родовых общин сахалинских аборигенов (нивхов, ороков и айнов). О наличии на острове каких-либо постоянных цинских чиновников сведений нет. Суверенитет Империи Цин на юге острова представляется нам весьма туманным. О наличии в этот период на Сахалине каких-либо экономических форпостов Маньчжурского Китая (факторий, торговых и рыболовецких постов, земледельческих поселений) данных также нет. Если первая половина XVIII в. отмечена карательной экспедицией маньчжуров на Сахалин с целью пресечения злоупотреблений отдельных представителей общинной верхушки сахалинских аборигенов и наведения порядка, то в рассматриваемый период (нач. XIX в.) подобных акций цинского правительства на острове не зафиксировано. Маньчжурский Китай не размещал на Сахалине своих гарнизонов, поскольку остров к этому времени не был для Китайской империи сколько-нибудь проблемной или ценной территорией, как со стратегической, так и с экономической точек зрения. Похоже, что ко второй половине XVIII в. общины сахалинских аборигенов вполне смирились с номинальных господством маньчжуров, даже не смотря на изъятие у них части прибавочного продукта в виде дани или путём торговых махинаций, что приводило к разорению части островного населения.

Со своей стороны, маньчжуры вполне довольствовались таким положением и не стремились как-то увеличить своё присутствие на Сахалине. Обладание далёкой сахалинской окраиной было для правящего класса Империи Цин лишь вопросом престижа, не всегда понятного ему самому.

Несколько сложнее обстояло с японскими территориальными претензиями на наш остров. Как мы помним, планомерное исследование Сахалина и его хозяйственное освоение Японией начинается с 1790 года. А в 1805 г. экспедиция И.Ф.Крузенштерна застаёт на берегу залива Анива небольшое японское селение с двумя японскими офицерами. Данное селение служило пунктом торговли между айнами Южного Сахалина и Японией. Сюда японцы завозили для айнов рис и другие товары, а вывозили пушнину и сушёную рыбу. Можно констатировать, что территория побережья Южного Сахалина с рубежа XVIII–XIX столетий становится зоной колониального освоения со стороны Японии, а значит и территориальных притязаний этой восточноазиатской страны.

Вместе с тем, у нас нет сведений о том, предпринимались ли со стороны Японии какие-либо действия по демаркации зоны своего суверенитета на Сахалине, как это было на Итурупе в 1798 году. Нахождение на какой-то территории офицеров того или иного государства, по нашему мнению, ещё не делает эту территорию автоматически включённой в состав этого государства, по крайней мере, в глазах других субъектов международного права.

Такое умозаключение, применительно к Сахалину начала XIX в., можно подкрепить следующими доводами:

Коренные жители острова (в частности, айны) в тот период наверняка не были приведены к присяге на верность ни японскому императору, ни сёгуну, ни князю Мацумаэ. Характер политического взаимоотношения японцев с южносахалинскими айнами для нас загадочен. Если айны Южных Курил в рассматриваемый период выступают как данники феодального клана Мацумаэ, то сказать то же самое об айнах Южного Сахалина мы не можем, хотя бы по причине отсутствия в нашем распоряжении надёжных источников такой информации.

Что же представляло собой фактическое взаимодействие между японскими колонизаторами и аборигенами Южного Сахалина в начале XIX в.? Отношения подданства или вассалитета вторых по отношению к первым? Вряд ли. Скорее всего, имело место чисто экономическое сотрудничество, основанное на торговом обмене. Японцы привозили на Сахалин свои товары, в обмен на которые айны отдавали заготовленные меха, вяленую рыбу и прочие вещи. Помимо этого, конечно же, могла иметь место и промыслово-хозяйственная деятельность самих японцев, например, рыболовство.

Также отчёт Крузенштерна зафиксировал использование японцами айнов на работах по заготовке выловленной рыбы. Возможно, здесь речь идёт не о трудовой повинности, а о добровольном «употреблении» айнов на таких работах. В обмен на участие в хозяйственной деятельности японских промысловиков, айны Сахалина могли получать японские товары, тот же рис и ткани. Нам представляется, что положение айнов Южного Сахалина в данный период было намного более благоприятным, чем их собратьев с Кунашира. Вряд ли осторожные японцы осмелились бы подвергать аборигенов Сахалина максимальной эксплуатации в начальный период хозяйственного освоения острова. С кунаширскими айнами японцы взаимодействовали дольше. Кроме того, на рубеже XVIII–XIX вв. Южные Курилы, как мы помним, выпали из зоны притязаний России, и у японской стороны на тех островах оказались развязанными руки для увеличения эксплуатации аборигенов.

На Южном Сахалине японцы должны были столкнуться с иной ситуацией. Они не могли не знать, что Сахалин – зона политических интересов Маньчжурской империи. О такой осведомлённости говорят сами японские исследователи острова в 1790-х годах. А раз так, то гипотетически японцы могли опасаться ответной реакции со стороны Империи Цин, особенно, если бы жители острова, айны, пожаловались властям Маньчжурского Китая на притеснения со стороны представителей другого государства. Именно близость Сахалина к Маньчжурской империи предписывала японским колонизаторам осторожный стиль проникновения на остров и его экономической эксплуатации. И особенно такая политическая осторожность должна была требоваться от официальных представителей Японии: офицеров, чиновников и исследователей.

Отсюда с необходимостью напрашивается ещё один вывод:

В начальный период освоения Южного Сахалина (1790-е гг. – первое десятилетие XIX в.) японцы действовали не без некоторой оглядки на Китай. Другими словами, японцы в то время ещё не до конца были уверены в неоспоримости своих претензий на о.Сахалин.

Теперь посмотрим на Сахалин начала XIX в. из России.

До экспедиции И.Ф.Крузенштерна основным источником географической информации о Сахалине в России были европейские источники конца XVIII в. А в них статус Сахалина был противоречив: или остров (Лаперуз), или полуостров (Броутон). Плавание Крузенштерна подтвердило ошибочную теорию о полуостровном положении Сахалина. Таким образом, Сахалин в самом начале XIX в. виделся в России как часть «Татарии», малоизученной страны на востоке Азии. При этом у нас нет данных о том, знали ли в России о номинальном господстве над Сахалином Империи Цин.

Плавание по Охотскому морю россияне начали осваивать с середины XVII века. А к началу XIX столетия география российских маршрутов в северной части Тихого океана охватывает обширные пространства: от Охотска до Аляски. В этой схеме Камчатский полуостров выполнял функцию связующего звена между российским владениями на Охотском море и в Северной Америке.

Характер экономического освоения Россией её владений на Дальнем Востоке и на Аляске, в рассматриваемый период, как и в предыдущие столетия, оставался промысловым. То есть объектом эксплуатации этого огромного региона выступали не полезные ископаемые и не сама территория, а биоресурсы, в первую очередь, пушнина. Различие состояло в том, что теперь, в начале XIX в., русские промысловики могли сбывать ценные меха прямо на внешний рынок, прежде всего, в Китай. С этой точки зрения Россия была заинтересована в расширении её внешнеторговых связей на Дальнем Востоке. В частности, перспективным представлялся выход на японский рынок. Хотя у России в первые годы XIX в. не было намерения силой «открывать» Японию, т.е. прибегать к бомбардировке прибрежных городов на собственно японской территории, всё же овладение Сахалином начинает рассматриваться в России как средство давления на сёгунат в данном вопросе. Во время своей сахалинской экспедиции И.Ф.Крузенштерн отметил, насколько необходима для жителей Северной Японии торговля рыбой, часть которой они получали из сахалинских прибрежных вод. Данное обстоятельство рассматривалось Крузенштерном как существенное.

И здесь важно акцентировать внимание на том, что установление Россией торговых связей с государствами Дальнего Востока было важно для нашей страны не столько с экономической, сколько с геополитической точки зрения, поскольку укрепляло её положение на этих отдалённых и неосвоенных территориях. Легитимизировало её присутствие на тех дальневосточных землях, которыми она в тот момент владела.

Теперь о суверенитете.

Если мы не располагаем данными о степени осведомлённости россиян насчёт цинского суверенитета на Сахалине, то ситуация с японскими претензиями на остров выглядит по-другому. Экспедиция 1805 г. сделала эти претензии очевидными для россиян. Однако, в их сознании (в первую очередь самого И.Ф.Крузенштерна) они не казались бесспорными. Наши мореплаватели не увидели доказательств сколько-нибудь существенного державного присутствия Японской империи на Сахалине. Всё, что предстало глазам наших моряков, это несколько прибрежных построек из дерева, японское торговое судно, вывозившее пушнину и рыбу в обмен на соль и рис, а также два японских офицера, контролировавшие японо-айнскую торговлю. Россияне не увидели на Сахалине ни крупных японских селений с возделанными полями, ни фортов с гарнизонами. Всё выглядело более чем скромно. Определённо, назвать юг Сахалина в самом начале XIX в. частью Японии стороннему наблюдателю нельзя даже с большой натяжкой.

Для россиян, таким образом, стало очевидным недавнее пребывание японцев на Сахалине. И убеждённость в такой неукоренённости японцев на этой земле, в сочетании с поиском путей к открытию самой Японии для торговли и стала в тот период рассматриваться в качестве основания российских притязаний на Сахалин.

Исходя из изложенного, в начале XIX в. политический статус Сахалина в системе трёх претендовавших на него государств будет выглядеть следующим образом:

1. Маньчжурский Китай: государственный суверенитет; фактическое, хоть и очень слабое господство, основанное на делегировании государственных функций местным жителям; весьма слабый экономический интерес;
2. Токугавская Япония: осторожное, но настойчивое экономическое проникновение с элементами государственного контроля, подкреплённое исследовательской деятельностью;
3. Российская империя: экономический интерес как часть стратегического (геополитического) интереса в целях упрочения собственного положения в регионе, также подкреплённый исследовательской деятельностью.

Сахалинские аборигены (нивхи, ороки и айны) в тот период чисто формально больше тяготели к Империи Цин, хотя факты, доказывавшие бы их лояльность по отношению к ней, нам не известны. В начале XIX в., как и в более ранние периоды, общины сахалинских аборигенов были разрозненными и никакой политической целостности из себя не представляли.

В такой ситуации ключевым условием фактического вхождения Сахалина в состав того или иного государства становится быстрота его экономического освоения и (или) военной оккупации. Первым государством, приступившим к непосредственной хозяйственной деятельности на острове, была Япония. Причина этого понятна: относительная близость острова к экономическим центрам именно этой страны. Однако, как мы увидим в дальнейшем, в XIX в. её усилий в данном направлении окажется недостаточно для включения Сахалина в свой состав.

Итак, к началу XIX в. Сахалин и в несколько меньшей степени Южные Курильские острова с геополитической точки зрения фактически представляли из себя Дикое поле Дальнего Востока. На обладание островами в той или иной степени претендовали три государства, причём интерес России к ним носит стратегический характер, связанный с упрочением её положения в регионе.


*

Хоть российское правительство, как было отмечено в самом начале, и не искало конфликта со своими дальневосточными соседями, однако на самом Дальневосточном геополитическом театре ситуация виделась по-своему.

Н.П.Резанов, не добившийся от правительства сёгуна открытия Японии для торговли, на свой страх и риск решает силой принудить её открыть свои порты для торга. Основанием для такого авантюрного решения, бывшего, по сути, самоуправством, послужила уверенность в том, что народные массы Японии, которым политика самоизоляции была невыгодна, не поддержат сёгунат в вооружённой борьбе против России. Кроме того, Резанова подталкивало и представление о военной слабости Японии.

Воспоследовавшая военная акция была организована силами Российско-Американской компании. В ней приняли участие два небольших военных корабля: бриг «Юнона» и тендер «Авось», которыми командовали офицеры Н.А.Хвостов и Г.И.Давыдов. В их задачу входило уничтожить японские поселения и хозяйственные объекты на Южных Курилах и на Сахалине.

Операция прошла в два этапа. В октябре 1806 г. «Юнона» под командованием Хвостова уничтожила японское поселение в заливе Анива. А в мае 1807 г. силами обоих кораблей были уничтожены два японских селения на Итурупе. Кроме того, в июне 1807 г. у берегов Хоккайдо русские моряки сожгли четыре японских судна.

Данная авантюра не принесла ожидаемого Резановым результата. Как отмечает М.С.Высоков, она привела к срыву планов Российско-Американской компании по колонизации Сахалина, разрешение на которое было дано императором Александром Первым в августе 1808 г. Однако главное её последствие носило политический характер. Хотя войны между Россией и Японией удалось избежать, отношения между обеими странами оказались испорченными в самом начале их совместной истории.

В следующем десятилетии Россия в ходе морской экспедиции В.М.Головнина 1811-13 гг. отодвинула границу своих владений на Курилах к югу, до острова Уруп включительно. Так между Россией и Японией, с 1821 г. устанавливается первая граница, каковой становится пролив Фриза, отделяющий Уруп от Итурупа. Данная граница была установлена односторонне, актом Александра I, назвавшего крайним владением России на Курилах южный мыс острова Уруп. Каким-либо соглашением с Японией это подкреплено не было.

Что касается Сахалина, то после рейда Хвостова и Давыдова японцы восстанавливают свою факторию в заливе Анива и возобновляют колонизацию юга острова.


2022 г.