Мой дядя самых честных правил...

 

   После страшных событий войны, когда деревня была сожжена немецкими СС и их прислужниками, наша семья в составе отца, мамы, меня, старшего брата Володи и бабушки Зоси стала жить в другой деревне в одном из домов, который был выделен и продан нашей семье райисполкомом.  Было мне в это время всего то пять лет от роду. Хозяева из этого дома уехали после войны на постоянное место жительство в Польшу, как репатрианты, которые производились по обмену, из БССР (Республика Беларусь) в Польшу выезжали лица, назвавшиеся поляками, а в БССР прибывали белорусы. С нашей новой деревни две семьи уехали в Польшу, а из соседних хуторов две семьи избрали Польшу своей новой родиной.
   Наша новая деревня растянулась с двух сторон сельской дороги, с востока на запад примерно на километр. Несколько домов стояли довольно близко друг от друга, между некоторыми был промежуток метров по двадцать-тридцать, а с целой группой домов довольно большой, примерно метров до ста. А один дом от деревни был метров за двести, а может и больше. Кто их эти метры считал, так на глаз. Этот такой разрыв получит объяснение потом, а мы в детском возрасте не заморочивались. Стоят эти дома, значит так надо, так строились. Даже и удобно было.

  Посреди деревни был проход сразу на болотистое место, называемое «кабалювка», где была и сажалка, и выпас для коров и овец, которые находились в одном стаде. А владельцу скотины из дома, стоящего вдали от деревни, приходилось свою скотину, корову и овец самому всегда гонять на это место выпаса, коровы с деревни и овцы паслись в одном табуне. До колхозной жизни крестьянские лошади паслись в разных местах, правда их в деревне то и немного было, а после организации колхоза «Верный путь» в этой небольшой деревне, через пять лет после войны, они уже находились в колхозной конюшне.

   С левой стороны деревни тянулось болото, за ним лес, с правой стороны на полях стояли дома-хутора, с запада болото, из ним лес. Как -то думалось сначала, что и эти хутора относились к нашей деревне, но самом деле они относились к другой, расположенной от нашей, километра за два. Забегу вперед и сообщу, пройдет десяток лет и эти деревни срастутся, называться будут так, как и назывались раньше, будет между ними граница, но в этих деревнях сначала были и разные колхозы, а затем, все деревни одного сельсовета, объединятся в одно хозяйство имени Чапаева, а уже в ХХ! веке вольются в состав местного районного мясокомбината.

   В нашей деревне будет организован откорм скота.

   Местная ребятня доброжелательно приняла меня с братом в свою детскую компанию, мы влились в детские игры, как говорят на свежем воздухе, спокойно. Побывали в деревенских домах там, где были наши одногодки. Хуторские в свободное время приходили в деревню, а нам туда было не очень удобно заходить. Побывали с братом и родителями на одном из далёких хуторов, там проживал родной брат моей бабушки Зоси.

  Больным был один из сыновей, с войны вернулся раненный. А этот брат бабушки  был специалист на все руки и пчёл содержал, и токарный ножной станок по дереву имелся, и хозяйство вел. При поездке на этот далёкий хутор, к этому деду, мама показала на один дом и сообщила, что там проживает её двоюродный брат со странным, как нам тогда казалось, именем Кирук, детей у них не было, а жену звали- Зосей.

   Высокий, стройный был мужчина, всегда сам ходил на вечеринки. Танцор был, как говорят, такого в округе не было, а имя у него было обычным - Николай. Пиджак, белая рубашка, брюки галифе и хромовые, голенище гармошкой, начищенные сапоги, и на танцы, отжигать краковяк, падиспань, вальс, польку и как говорят, аж пыль коромыслом, затянуть залихватскую частушку или песню, со товарищами потянуть одну другую рюмку самогона, мог приголубить красивую женщину, на это был большой спец. А ещё был один из сельских танцев тех далёких времен. который создавал у нас основу для поговорки: -«Танцы аж пыль столбом». Был такой танец «фокстрот», когда под музыку танцующие очень шаркали подошвами ботинок по полу.

   Почему -то редко общались мои родители с этим дядей, и в их доме мне не пришлось побывать ни разу, детей у них не было. Занимался этот дядя, помимо ведения сельского хозяйства тем, что с овечьей шерсти, (вовны- местное) бил (изготавливал) валенки. Дом их был довольно старый, длинный, но там все было для производства валенок. Ходовым товаром были валенки, взрослые и дети зимой были обуты, ведь с обувью, а особенно детской, в послевоенное время был напряг. Заготавливали шерсть все те, у кого на подворье были овцы. Овечья шерсть была со своего подворья, овцы нужно было стричь летом, с тем чтобы на зиму она отросла, специальные ножницы в каждой семье были для стрижки овец. После стрижки овцы ходили с полосками на своём теле, которые оставались после стрижки от этих ножниц, сейчас можно увидеть похожие полоски на голове у ребят.

   В каждом хозяйстве был добрый десяток овец разных возрастов и полушубок с овчины пошить, валенки выбить, зимы то серьёзные были, да и кушать надо, холодильников то не было. На эти валенки местные умельцы изготавливали-клеили галоши с автомобильных камер. Галоши были без каблуков. Правда, такие галоши очень скользили на снегу, но от влаги ноги и валенки защищали. Валенки не изготавливались с шерсти сразу, для их изготовления нужно было сначала шерсть обработать. В некоторых деревнях её обрабатывали на специальных чесальных машинах, которые в те времена нужно было вручную крутить за специальный привод.

   Какие дядя платил налоги будучи единоличником не могу сказать, но видимо от его работы прибыль была. В колхоз он не вступал, ещё изредка заготавливал травы, драл кору с лозы для сдачи в заготконтору. Ещё до ВОВ в этой деревне, где стала проживать и наша семья, появились несколько семей, вероисповедание которых было баптистским. Три брата были православные, два брата были баптистами. Один из братьев, женатый и имел четверых детей, баптист, в 1944 году отказался брать оружие при мобилизации для службы в Красную Армию, за что и был осужден. Второй брат, православного вероисповедания, был мобилизован в Красную Армию, был на фронте и вернулся даже не раненным, после женился. Другие три брата не подлежали призыву.

  Один из братьев, баптист, в его семье было три брата и сестра, их старый дом стоял как бы на отшибе от деревни, и вскоре, после того как дети поженились, он построил новый дом ближе к лесу и там зарегистрировали баптистскую общину, куда приходили и съезжались с ближайших деревень единоверцы. Разное говорили про этого хозяина дома, но это могли быть и деревенские сплетни. Но туда, на их молитвенные собрание, позже приходили и православные, особенно пожилые и которые говорили, какая разница где молиться Богу, до ближайших православных храмов около десяти километров было.


   А ещё баптисты в своём молитвенном доме организовывали праздник под названием «Праздник урожая», там проводили моления и готовили угощение для всех тех, кто пришёл, правда без спиртного. Перед этим предварительно объявляли о проведении такого праздника. После организации колхозов и появления тракторов и другой техники для обработки земли началась ликвидация хуторов. Переселились хуторяне в деревню.

  Разрослась деревня, почти два километра стала. Отстроился дядя Кирук, хороший дом построил. Одна семья хуторян только переселилась в деревню с оригинальным двойным названием Шлях-Пушча, очень далеко от своей бывшей усадьбы, а не в нашу деревню. Потихоньку вместе с женой дядя и занимался своим промыслом, бил валенки, проживая уже в деревне. На стыке двух деревень были построены магазин, начальная школа, клуб с библиотекой и широкоэкранной киноустановкой. Всем было удобно, а дяде Кируку и вовсе всё было рядом, метров не более ста все эти блага сельской цивилизации располагались, а соседи слева и справа были баптисты, а рядом молитвенный дом. Зачастили дядя с женой в этот молитвенный дом, поменял в своей жизни многое.

   А о танцах, и о своих галифе позабыл, кое- когда и в колхозе появлялся на работе, сено для коровы, да и лошадь для обработки участка, были нужны. В кино он с женой не ходил, газет не выписывал, да и телевизора, этого предмета цивилизации в их доме не было, а вот радио было, слушали голос Америки его единоверцы и он приноровился. Однажды его новая вера в своих единоверцев претерпела серьёзное испытание. В послевоенное время, когда были образованы колхозы, возникли первоначально проблемы у крестьян с зерном, которое использовалось для приготовления хлеба, в сельские магазины хлеб почти не поступал, тогда собирались группами деревенские жители, брали в сельсовете справки, паспортов то еще у сельчан не было и ехали на Украину, на заработки. Оттуда привозили пшеницу, просо, подсолнечные семечки. Пшеницу возили на мельницу, пекли с муки хлеб, просо толкли в ступе для каши, а семечки возили на маслобойню, получали жмых и подсолнечное масло. Жареные семечки было любимым лакомством как на вечерах, так и на танцах. Кто танцевал, а кто сидел и лузгал семечки, а шелуху под ноги.

   Позже эти поездки отпали, так как в сельские магазины уже стали поступать хлеб, мука и другие товары, как продовольственные, так и промышленные. Жизнь налаживалась. Ну, а ржаную муку магазин отпускал всегда мешками, один мешок на руки. В один из привозов, разобрали муку, в основном единоверцы Кирука, их много домов было недалеко от магазина, и нашему Кируку муки не досталась, а поросёнка или другую живность кормить то надо.

   Заскандалил Кирук в магазине, а затем в адрес единоверцев высказал своё возмущение, что обделили его, пригрозил, что уйдёт с секты. К концу дня единоверцы начали везти в его двор каждый по мешку муки. Оказалось, что вместо одного мешка муки, он стал обладателем десяти. Прошло время, ушел из жизни Николай, с таким сельским именем Кирук, а вскоре и его жена Зося. Дом увезла в другое место её племянница и только фундамент напоминает, что здесь когда-то кипела жизнь со своими страстями и разными заботами, да разве ещё старожилы вспомнят об этой семье. Нет рядом уже и школьного здания, и клуба, да и с каждым годом всё меньше и меньше этих старожилов остаётся в деревне.