Туркестанцы! 3 часть

Часов в семь из лагеря выступил головной полк бригады.

Эскадроны шли переменным аллюром, выдерживая положенную дистанцию. Появление конницы на тенистых улицах города было столь обычным, что не могло вызвать у кого-нибудь удивления или тревоги, даже если среди прохожих и были агенты эмира. Только мальчишки выбегали из всех дворов и, как обычно, бежали вдоль арыков, провожая конников.

Позади остался утопающий в садах пригород Самарканда. Копыта коней с мощеных мостовых ступили на мягкий грунт большака. Вправо и влево от дороги лежали сады, поля, кишлаки. Впереди синели вершины гор Зеравшанского хребта. Где-то там, в горах, прятался охраняемый противником перевал Тахта-Карача.

Километрах в семидесяти правее нас, по дороге на Сараган, шла вторая колонна дивизии под командованием комбрига Марсова. Бригаде была поставлена задача перейти на рассвете бухарскую границу и овладеть кишлаком Чиракчи, прикрывая правый фланг дивизии.

Дорога все круче поднималась вверх, к перевалу.

Головной полк подошел к кишлаку Багрин, в котором был назначен большой привал. Мелководный ручей пересекал дорогу, извиваясь между хорошо возделан-ными полями. На холме за кишлаком белели европейские постройки почтовой станции. Такие станции строились царской администрацией по всем трактам в русской части Туркестана. Каждая такая станция выглядела как небольшая крепость. Две ее кирпичные башни были расположены по диагонали четырехугольного двора, обнесенного стеною.

В Багрин приехал командир дивизии Швецов. Он сообщил, что войска чарджуйской группы овладели городами Чарджуй и Кара-Куль, захватив на Аму-Дарье переправы Наразым и Бурда лык. Швецов приказал идти к перевалу форсированным маршем, сбить охранение противника и вступить в бой с пограничными войсками эмира, которыми командовал китабский бек.

До Аман-Кутана, расположенного в четырнадцати километрах от Багрина, — шли походной колонной, без охранения, так как в Аман-Кутане стояла наша — погра-ничная застава.

Позади нас лежала пустынная цепь предгорий. А впереди поднимались крутые склоны лесистого хребта. У подножья хребта виднелись кибитки небольшого киш-лака, а над ним в горах, между зарослями карагачей и тутовника, белели домики санитарной станции. Станцию эту построили по распоряжению наместника Туркестана для больных малярией, которых было много в русских войсках.

За Аман-Кутаном наших частей уже не было. Головной полк выслал к перевалу разведку. Бригада выступила из кишлака, готовая вступить в бой.

Впереди послышалась ружейно-пулеметная стрельба. От головной заставы прискакал красноармеец и доложил, что с перевала заставу обстреливают засевшие среди скал и камней эмирские сарбазы.Следовавший с авангардом начальник дивизии Швецов приказал конно-артиллерийскому дивизиону Ионова открыть огонь по перевалу. 2-й полк бригады под командованием Семена Петровича Дмитриева спешился и под прикрытием артиллерийского огня начал продвигаться к перевалу. В течение получаса противник был сбит со своих позиций.

Ночь застала бригаду на перевале. Пришлось заночевать. От холода не попадал зуб на зуб. Не верилось, что мы совсем недавно оставили внизу теплые, цвету-щие долины и что днем на марше люди изнывали от жары.

Всю ночь красноармейцы не выпускали из рук поводья. Разведка донесла, что противник спустился в долину. Наконец наступил долгожданный рассвет. Вскоре лучи солнца согрели землю. Кавалеристы повеселели.

Я с головной походной заставой начал спускаться в долину. Впереди, метрах в двухстах, ехали дозорные. Всадники скрылись за поворотом, но не прошло и двух минут, как один из них уже мчался нам навстречу. Осадив коня, он показал условным знаком, что впереди противник. Обогнув выступ скалы, я увидел внизу ровную долину и километрах в трех от нас окопы противника, вытянутые в линию орудия, а на флангах, в садах кишлака, конницу.

Подъехавший ко мне командир головного эскадрона Германович сказал:

— Что же это они — на парад выстроились?..
Мой коновод пошутил:

— Это их английские спецы научили.

Действительно, линейная тактика в XX веке выглядела смешно. Но позиция противника имела и свои сильные стороны: она запирала выход на равнину, сковывая в горах действия конницы. А шестнадцать орудий могли причинить большие неприятности.

Решение нужно было принимать быстро, пока нас не обнаружили. Я попросил начальника дивизии Швецова огнем конно-артиллерийского дивизиона рассеять конницу противника на флангах. А тем временем полки бригады скрытно рассредоточились по лощинам. Сигналом к атаке условились считать огонь наших орудий.

Когда первые снаряды разорвались в садах кишлака, оба моих полка пошли в конную атаку. Появление нашей конницы перед окопами было для противника настолько неожиданным, что артиллерийский залп не причинил нам вреда, так как снаряды разорвались далеко позади атакующей линии.

Когда начальник дивизии Шведов спустился с главными силами на равнину, все было уже кончено. Кавалеристы, спешившись, осматривали в окопах орудия, ко-торые бросили насильно взятые в эмирское ополчение дехкане окрестных кишлаков. На горизонте стояла пыль, поднятая удиравшей конницей бека и преследовавшим ее 1-м
кавалерийским полком. К орудиям, брошенным на позициях, наши красноармейцы подводили упряжки.

Главные силы дивизии разделились так: 1-я бригада была брошена в направлении Яр-Тепе, 2-я бригада — на Яккабаг, Лянгар, 3-я бригада к этому времени заняла Чиракчи и выслала для связи со мной разъезды.

К исходу дня 29 августа части дивизии овладели Китабом и Шахрисябзом, разгромив группировку противника. Дивизия захватила много обмундирования, са-‘ пог английского образца и продовольствия. Отнятое у врага имущество раздавали на китабских и шахрисябзских базарах нищим и беднякам. Распределением риса, халатов, сапог занимались политработники, которые привлекли к этому делу представителей местного населения из числа сочувствующих Советской власти. Тут же проводились митинги, на которых всем объявлялось, что отныне земля и вода принадлежат тем, кто трудится.

Базары в Средней Азии — это своеобразные клубы. Сюда приходили весело провести время и узнать новости. Особенно многолюдно бывало на базарах Китаба и Шахрисябза — административных центров богатейших бекств Средней Бухары. Разгром в этих районах войск эмира не помешал в пятницу, в базарный день, десяткам тысяч шахрисябзцев и китабцев собраться на базарных площадях этих крупных по тому времени городов.
На базар в Китаб съехалось множество людей. Возле лавок купцов, в мясных и фруктовых рядах толпились дехкане. В толпе мелькали островерхие шапки дервишей. Лавки мгновенно пустели, продавцы и покупатели окружали «провидцев», внимательно прислушиваясь к их иступленным крикам. Люди, плохо знающие Среднюю Азию, склонны сравнивать дервишей с нашими юродивыми. Это глубокое заблуждение. Дервишизм — это хорошо организованное, с железной дисциплиной религиозное течение. Главари дервишских сект — мюриды — обладали большой политической силой и подчинялись только верховному правителю своей организации, чем-то напоминавшей орден иезуитов. Влияние дервишей на темные, неграмотные массы дехкан было огромным. Еще до революции появление в каком-либо районе большого числа дервишей говорило о том, что здесь готовится выступление против русской администрации.

В первые дни революции дервиши выступили против Советской власти, и нетрудно было догадаться, с какой целью они появились на базаре Китаба на следующий же день после вступления в город наших войск.

Но не дремали и наши политорганы. На базар были направлены коммунисты и наиболее развитые политически бойцы, владевшие узбекским языком. Они должны были разъяснить дехканам задачи революции, рассказать о правах, которые дает беднякам Советская власть.

Мой ординарец узбек Усманов оказался неплохим политбойцом.Вот он подошел к толпе, окружившей дервиша. Глубокий старик с изможденным лицом, одетый в лохмотья, горячо говорит о том, как тяжело жилось узбекам под властью царских чиновников и генералов. Усманов пробрался в первые ряды слушателей и, дождавшись, когда дервиш на секунду замолчал, чтобы перевести дух, громко крикнул:

— Правильно говорит старик!

Красноармейская форма и то, что Усманов говорил по-узбекски, привлекли к нему внимание толпы. Дервиш принялся выкрикивать стихи корана, призывающие к борьбе с кафирами — «неверными». А Усманов в тон ему стал перечислять преступления царской администрации в Средней Азии. А когда Усманов произнес имя царского генерала Абрамова, подавившего восстание в Китабе, дервиш, умолк, недоверчиво и враждебно поглядывая на бойца. Усманов же, воспользовавшись наступившей тишиной, сказал:

— Все правильно говорил старик. Поэтому великий пророк Ленин сказал: долой белого царя, пусть сами дехкане управляют своей страной. Но у белого царя есть друг — эмир Бухары. Он не хочет, чтобы дехкане управляли страной, не хочет, чтобы они забрали у баев землю и воду. Кизыл-аскеры пришли в Китаб помочь бухарцам прогнать эмира, как прогнали русские дехкане своего царя.
Возбужденная толпа застыла в напряженном молчании. Кто-то схватил Усманова за плечо и крикнул:

— Не слушайте его, правоверные, он кафир! Но никто не обратил на этот выкрик внимания.

Усманов почувствовал, что его прием удался, и, спокойно кинув в рот щепотку наса[4], стал рассказывать о революции в России, о том, что дехканам надо немедленно поделить бекскую землю, создать в кишлаках Советы и начать новую жизнь.

Примерно так же действовали и другие политбойцы. Но утверждать, что в этот день нам удалось привлечь на свою сторону всех, кто был на базаре, — значит говорить неправду. Так или иначе, работа наших политбойцов не прошла бесследно. Дехкане поняли, что ненавистной народу колониальной политике царизма уже нет возврата, что части Красной Армии пришли в Китаб с единственной целью помочь дехканам освободиться от гнета ишанов и беков.

Мы и впредь часто использовали базары для массовой работы среди населения. Все, что дехкане слышали на базаре, становилось известно в кишлаках тысячам людей.

В день вступления наших частей в Китаб мне довелось быть свидетелем того, как разбуженное самосознание народа проявлялось в действии.
В день вступления наших частей в Китаб мне довелось быть свидетелем того, как разбуженное самосознание народа проявлялось в действии.

Китабский и шахрисябзский беки бежали столь поспешно, что не успели захватить с
собой свои гаремы. И произошел такой любопытный случай. Проезжая по окраине Китаба, мы увидели у арыка, в тени карагачей, группу женщин. При нашем приближении женщины поспешно закрыли лица чадрой. По парандже, шелковым шальварам и дорогой обуви я понял, что эти женщины принадлежат к богатому сословию. Спрашиваю по-узбекски:

— Кто такие?

Молчат. Повторяю вопрос. Наконец одна из женщин заговорила. Оказалось, что это жены бека. Они решили вернуться к родителям. Красноармейцы оживились, стали задавать женщинам вопросы. Я выступал в роли переводчика. Женщина, заговорившая первой, спросила:

— Правда, что русские будут снимать с нас паранджу?

Я сказал, что насильно никто паранджу снимать не будет. Но хорошего мало носить на лице сетку, под которой можно задохнуться.

— Ведь вы не прокаженные, — сказал я. — Зачем же вам прятать лицо?

Женщины засмеялись.

Та, с которой я разговаривал, слегка приподняла край чадры. Один из красноармейцев вслух заметил:

— Красивая, дьявол!
Я перевел его слова, и женщина не осталась равнодушной к комплименту.

Меня стали спрашивать, кто я такой, откуда знаю узбекский и правда ли, что русские женщины сами выбирают мужей.

Эти вопросы заинтересовали всех женщин. Но вдруг заговорила женщина, одетая наряднее других. Она начала стыдить остальных. Я понял, что это старшая жена. Между женами вспыхнула перебранка.

— Если жены беков стали заниматься политикой — эмиру труба, — сказал мой коновод.

Оказалось, что бекских жен просвещал поливальщик бекского сада. Он заинтересовал меня, и я решил разыскать его. У входа в сад мы увидели толпу дехкан, среди которых выделялся молодой красивый узбек.

— Не дам воды, пока сад не полью! — кричал он.

— Бекский пес, открывай воду! — неслось со всех сторон.

— Я не пес, — отвечал парень. — Бека нет — сад остался. Зачем саду пропадать?

Мы приблизились к толпе, и дехкане окружили нас. Размахивая кетменями[5], они стали дружно жаловаться на поливальщика, который не давал им воды. Сквозь толпу ко мне пробился молодой узбек.
— Не дам воды, пока сад не полью! — кричал он.

— Бекский пес, открывай воду! — неслось со всех сторон.

— Я не пес, — отвечал парень. — Бека нет — сад остался. Зачем саду пропадать?

Мы приблизились к толпе, и дехкане окружили нас. Размахивая кетменями[5], они стали дружно жаловаться на поливальщика, который не давал им воды. Сквозь толпу ко мне пробился молодой узбек.

— Нехорошо они говорят, — сказал он, глядя на меня снизу вверх и придерживая рукой повод моего коня. — Мой, твой… Все сейчас мой, твой. Такого сада в Китабе больше нет. Зачем же ему пропадать?

— Правильно, — сказал я. — Пропадать саду нельзя. Но надо дать сначала воду беднякам, а потом поливать сад.

Дехкане тут же стали разбирать запруду, и поливальщик с огорчением махнул рукой. Я разговорился с ним. В голове у него царила страшная путаница. Наряду со здравыми мыслями в ней уживались самые нелепые предрассудки.

— Зачем ты сказал бекским женам, что с них будут срывать чадру? — спросил я его.

Он засмеялся и сказал:
— Мало-мало пугал их… Они не хотели уходить из гарема.

Умаров (так звали поливальщика) сообщил нам, что главари эмирского ополчения бежали в Лянгар, Кошуль и Ташкурган, откуда легко было уйти в Восточную Бу-. хару через Сангардакский перевал.

Поливальщик очень сочувственно относился к Красной Армии и охотно согласился остаться при штабе бригады проводником.

Конфликт из-за воды, который произошел на наших глазах, был очень характерен для Бухары того времени. Поливальщик слышал, что Советская власть объявила все богатства общим достоянием, но не учитывал психологии дехкан, которые прежде всего беспокоились о собственном хозяйстве и стремились использовать свои новые права в личных интересах.

Али Умаров стал одним из активнейших организаторов Советской власти в Китабе. Неграмотный, но наделенный ясным умом, он сумел возглавить борьбу дехкан с эмирскими чиновниками, ишанами и муллами. Вокруг Умарова образовался крепкий актив бедняков. После гибели Умарова, убитого басмачами во время антинародного восстания в Восточной Бухаре, созданная им коммунистическая ячейка продолжала успешно бороться с врагами Советской власти, с врагами узбекского народа.