Благий люд

«Нет больше той любви,
 как если кто положит
душу свою за друзей своих»
(Ин. 15, 13).
— Эх, народ без роду и племени, что скитается от одного места к другому. Некуда нам, братушки, податься, некому пожаловаться. Так и живем свободушку хлебаем половничком, уж досыта наелися, а все наша судьба не кончается.
Так завел эту историю старец. И у бездомных бывают рассказчики, ведь без сказок не выжить, ими, родненькими, лишь кормятся. Одними надеждами живут, да водицей животворящею, что дурманит мозг, да не дает отчаиваться окончательно.
— Так вот, и среди нас есть особые люди, почти что волшебные. Письменных документов о них не найдено, но народная память сохранила предание о юродивом страннике, ходившем по улицам города на Неве. Старые бродяги, говорят,что еще застали в живых детей и внуков тех, кто знавал блаженного, говаривал с ним, принимал у себя в доме, — и пересказывал сказы о нем. Так до нас дошли драгоценные сведения о жизни ентого угодника Божьего.
Целыми днями, зимой и летом, в зной и стужу бродил он по Петербургу, подвергаясь нападкам и насмешкам. Его зеленый камзол, странный и старый, почти истлел, как и наши одежи ветхие, на вид был кроток и незлобив, да речи путались, али какие невразумительные были, но не от водочки, родненькой, что-то мешала его сознанию, это-то и давало повод злым людям или шалунам мальчишкам глумиться над ним попусту.
Возрасту он был непонятного. Вроде молод совсем, а волосы седые, как снег, видно жизнь потрепала крепенько, а и пол определить затруднительно, вроде худой, дохлый, как баба, а одежда мужицкая, и звать себя велел Андреем. Говорят служилый был, аж полковник, да что ж, все мы здесь сиротушки, а раньше людьми приличными были, это теперь отребьем людям ненужным стали.
Мало-помалу жители Петербурга стали замечать, что блаженный тот не просто побирушка, а есть в нем что-то особенное. Милостыню, которую предлагали, брал не у каждого, а только у людей добрых и сердечных. Всегда беря только копейку, тут же отдавал ее таким же нищим, как и сам, а на что жил не ведали, будто совсем святым духом питался. Да только за ним уследили, как всю ночь на пролет, укрываясь от глаз людских, выходил за город, в поле, и там все молился, попеременно кладя поклоны на все четыре стороны света, да рыдал грехи тяжкие замаливая свои, да друга какого-то близкого поминал постоянно. Видать знатно согрешил, да кто ведает и знает душу человеческую, за что али кого страдает.
— НЕЕЕ, баба, говорять это была, за мужика свого молилася, а в безумии, по ее словам, присутствие Божие было «более явственно».
— Ну, ни суть, -продолжил рассказчик, — После того, как мужицкая одежда от времени истлела, зимой и летом жалкие лохмотья бултыхались на нищем, а босые ноги, распухли от мороза — были обуты - то в рваные башмаки али тряпки  какие. Многие предлагали ему теплую одежду и обувь, но блаженный не соглашался ничего брать и неизменно одевался в красное с зеленым — словно мундир какой-то.
Вскоре людушки стали обращать внимание, что в словах и поступках его скрывался глубокий смысл, будто прозорливец. Тогда-то известность ему перепала, стоило появиться на улицах и рынках города, как всякий предлагать свои услуги стал. Все наперебой упрашивали «Андрея Феодоровича», так себя кликал блаженный. Возьмёт  что-нибудь или отведает — тогда у хозяина, торговля будет очень удачной.  Али вели своих детей на благословение, и коли погладить ребенка по голове, то одно прикосновение блаженного исцелит его.
Однажды лавочник на Сытном рынке предложил тёплую одежонку: «Андрей Фёдорович, держи тулупчик!» На что тот ответил: «Подари его тому, кто без него несчастлив, кому он принесёт радость».
Лавочнику уж очень хотелось угодить горемычному: «А какую бы радость я мог бы сделать для тебя?»
Да ответ получил прост: «Люби ближних своих. Когда я вижу доброго человека, я радуюсь больше всего и нет мне другой радости».
Вот какой человек среди нас был, братушки, особенный.
— Так не томи, что ж волшебного в нем было, рассказывай…
— Эх, народ без роду и племени, страдания на себя за весь люд принявший, что скитается как неприкаянный. Пусть кличут нас, бываеть, «блаженными» значит — счастливыми. Счастливыми - близостью к земельке сыренькой, к смертушке родненькой, а там — и к Боженьке милостивому. А иногда зовуть юродивым али попрошайкой, грязною. Но для доброго человека Быть блаженным, значит — «благим» или хорошим человеком, да не про нашу это долюшку постыдную. Ибо познали мы высшую правду, и пусть кажемся лишними, только и нам есть место на грешной земле ентой.
Ведем мы жизнь скитальческую, по дороге собирая милостыню, заставляя людей совершать чудеса доброты и щедрости, исцеляем от скупости, впитывая в себя все грядущие испытания. Не зря кличуть в церкви нас «блаженными», что забрали на себя добровольно подвиг нищеты и отказались от всех мирских благ.
Сам Иисус Христос был скитальцем, жил подаянием и говорил о нас, «блаженных», что мы нищие и плачущие; кроткие, ибо кто подаст другим денежку; постоянно голодные, ибо как нам насытиться вашим подаянием, но мы милостивые, ибо милостыню просим, да и чистые лишь сердцем, ибо изгнаны мы из домов за правду жизни, а заплатили за нее всем, что было у нас, грешных.
Так пожалейте сиротушек, подайте на пропитание.
— Вот ты, дядька, умеешь сказать красиво. Словно песню поешь, а не деньги просишь.
— Пусть поносят нас всячески, сынок, и гонят ото всюду, это жадность ищет себе оправдания. Но умеем мы радоваться и веселиться, ибо наша единственная награда и утешение в вине. Мы — соль земли. Если нас не станет, то как заставишь люд мирской задуматься о жизни, если не глядя на нас, выброшенных вон на попрание всем и поругание.
— Хорошо сказал, мудро. Словно и действительно мы-люди особенные, как твой герой из сказки, прозорливый.
— Своим великим смирением, подвигом телесной нищеты, любви к людям и молитвою, как без нее, стяжал наш Андреюшка благодатный дар прозорливости. Этим своим даром  многим помог в делах жизненного устройства и душевного спасения. А вот и история припомнилась о дитятке, неродившемся.
Пришел как-то он к давнишней знакомой, которой отдал свой дом, и говорит: «Вот, ты тут сидишь да чулки штопаешь, а не знаешь, что тебе Бог сына послал! Иди скорее на Смоленское кладбище!» Тетка та бросила все и побежала на Васильевский остров. У самого кладбища увидела она толпу народа и, подойдя, узнала, что проезжавший извозчик сбил с ног беременную женщину. Здесь же на земле женщина родила мальчика, а сама скончалась. Родные ребенка не объявились. Увидев в случившемся перст Божий, тетка та взяла мальчика к себе, усыновила и воспитала его, как сыночка родного. Выросший младенец стал видным чиновником, почитал свою мать до глубокой старости, содержал ее. Плакала родненькая от счастия и благодарила Блаженного за повеление принять мальчика на воспитание.
- Брешешь, набось! Ну ври дальше, - засмеялись порошайки.
- Или был другой случай…
Раз блаженный Андрей устроил семейное счастье своей знакомой — тихой и доброй девушки Голубевой. Придя в дом, где та жила с матерью, застал их варившими кофе.
Обратившись к девушке, сказал, словно невзначай: «Эх, красавица, ты тут кофе жаришь, а муж твой жену хоронит на Охте. Беги скорей».
Мать с дочкой тут же поехали на Охоту и увидели похороны: молодой доктор хоронил жену, умершую в родах. Голубевы замешались в толпе, а когда народ стал расходиться с кладбища, неожиданно натолкнулись на рыдавшего вдовца. Убитый горем, он лишился чувств на руках оказавшихся рядом Голубевых. Знакомство завязалось, и через год юная девица сделалась женою доктора. Они прожили счастливо и безмятежно до глубокой старости, завещав своим детям хранить и почитать могилу блаженного того, что свел их.
Вот так и бродил наш скиталец по улицам города, остановит на улице женщину и подаст ей медный пятак со словами: «Возьми пятак, тут Царь на коне, пожар потухнет». Только вошла женщина на свою улицу, как увидела, что дом ее загорелся, но не успела она добежать до него, как пламя было потушено.
Вот чё земля наша русская рождает!
Так и стали блаженного святым молитвенником обзывать, что не только в частных нуждах и обстоятельствах выручал, но и о судьбе всей России радел. Так, надо думать, что и военный мундир, носил, как бы вымаливая Россию в период петровских реформ.
В сочельник праздника Рождества Христова в 1761 году блаженный целый день суетливо бегал по улицам Петербургской стороны и всюду громко кричал:
— Пеките блины, пеките блины, скоро вся Россия будет печь блины!
Люди чудились, никто не мог понять, что означали эти слова, хотя прозорливость уже  была многим известна, но следовало ждать какого-то несчастья. Действительно, вскоре разнеслась страшная весть: неожиданно скончалась императрица Елизавета.
Так и кончину законного наследника русского престола Иоанна VI Антоновича, который из двадцати четырех лет своей жизни двадцать два года провел в заточении, предсказал наш молитвенник. Прозревая смерть юного непризнанного императора-страдалец святой стал ежедневно плакать. Порой слезы его не высыхали целый день.
Люди жалели юродивого, думая, что кто-то сильно обидел несчастного, спрашивали: «Что ты, Андрей Федорович, плачешь? Не обидел ли тебя кто-нибудь? Скажи…»
Юродивый отвечала: «Там кровь, кровь, кровь…реки налились кровью, там каналы кровавые, там кровь, кровь…»
Несколько недель спустя по Петербургу разнеслась молва о страдальческой кончине законного наследника русского престола.
Так почти не евши и не спавши молился наш блаженный, а всеми ночами, пока не займется утренняя заря, да носил все кирпичи на верх созидаемой церкви.
Так в 1786 году при митрополите Гаврииле (Петрове) началось строительство новой каменного храма на Смоленском кладбище. Рабочие, приходя утром, замечали, что ночью на строящиеся стены церкви кто-то приносит кирпичи, спрашивали блаженного:
«Когда ты спишь, Андрей Феодорович?»
«Успеем выспаться в земле», — отвечал он.
Вот и мы, братцы, успеем отдохнуть да наесться, коли не в этом свете так в другом, небесном.
— Да, множество свидетельств о прозорливости блаженного того известно, да только бабой он был, а не Андреем, да рассказывают о любви ее пламенной небывалые легенды. Вот, что другие люди сказывают…
Как увидела Ксения своего мужа мертвого, так все перевернулось в ее голове, перемешалося, да как стало перед глазами бежать туда сюда.
Та Ксения родилась в 1731 году в Петербурге, и была она из знатного рода.
Вышла замуж за певчего придворного хора полковника Андрея Феодоровича Петрова.
Полюбила его всем сердцем своим, напитавшись любовью до самого донышка. Молодая пара поселилась на Петербургской стороне на улице Лахтинской.
 Ой, да только они счастливо прожили всего около трех лет, ни года то были, а мгновения нежности во взаимной заботе. Как вдруг словно гром среди ясного небушка, беда обрушилась нежданная - внезапно Андрей Феодорович тяжело заболел и скончался,  без покаяния и молитвы. Схватила тогда себя Ксения за волосы, горевала очень, что к утру волосы ее стали как  снег белы. Мучало ее и терзало — муж умер так неожиданно, не подготовившись к смерти. Беда это для верующего, в ад можно угодить без  покаяния ентого, омывающего грехи наши тяжкие. Это и толкнуло ее на то, чтобы взять на себя подвиг юродства. Проведя ночь у гроба мужа, 26-летняя вдова на следующий день предстала перед окружающими совершенно неузнаваемой: постаревшая и поседевшая, одетая в костюм, снятый с мужа, да и выглядела  она  без ума словно.
В день похорон мужа Ксения в камзоле, кафтане, штанах и картузе, — пошла провожать его гроб, родственники мужа и знакомые Ксении решили, что смерть Андрея Феодоровича помрачила ее сознание и весьма сожалели о ней.
Ксения же все твердила, не останавливаясь: «Андрей Феодорович не умер, умерла Ксения Григорьевна, а Андрей Федорович здесь, перед вами, он жив и будет еще долго жить, будет вечно жить».
— Что такое ты говоришь, вдовушка, — говорили ей
Она в ответ, не давая жалеть горемычную:
— Аксинья померла уже давно! Сдалась она Вам! Прости, Господи!».
Лишь по имени мужнему она отвечала: «Ась?!».
Отказалась от своего имени, освободилась и от всего земного: дом подарила, имущество раздала бедным, деньги же снесла в церковь за упокой души «рабы Божией Ксении».
Узнав о таком решении, родственники мужа подали прошение начальству умершего Андрея Феодоровича, прося не позволить Ксении в безумстве раздавать свое имущество. Даже соответствующее обследование Ксении было, но вынесли заключение, что она совершенно здорова и вправе распоряжаться имуществом.
После этого блаженная в одном только мужнином костюме вышла на улицу на своё подвижническое странствие. Так блаженная Ксения начала тяжелый путь юродства Христа ради.
— Эх, братушки -нищий народец, коли за меня б кто так молился, знать и не опустился я на самое донышко бутылочки, да только не зря ее святой кличут, блаженных да чудных много, а святых — единицы.
— Горемыки мы, непокаянные, нет для нас ни великих молитвенников, лишь  забвение полное. Все всплывает перед глазами жизнь грешная да постыдная.
— А не пойти ли нам к нашей праведнице, не поискать ли у нее утешения и прощения.
— Что ты, батюшка, так умерла же она, и похоронена, погребена святая угодница Божия на Смоленском кладбище Петербурга недалеко от Смоленской церкви, которую она строить-то и помогала.
— Не мертва, а живехонька, 45 лет юродствовала, мучаясь, мужа да нас вымаливая, и достигла такой меры любви, что сподобилась небесного венца, являя свою помощь до Второго славного пришествия Христова всем притекающим к ней с молитвами.
— Помолимся, братушки, выпьем, да за дело наше примемся, за родненькое.
— Поможите, кто чем может, милостивые. Подайте Христа ради, блаженным.