Эмигрантка

       Итак – новая жизнь. Новый язык, которым ещё предстоит овладеть, и новое имя. Теперь она не Галя, Галина, а Гали, Галит, по-здешнему. Или коротко и звучно - Галь. Так и записали в новом паспорте.
       Конец сентября, а лето и не собирается сдавать позиций. Жара не отпускает и - райский день, когда температура не превышает плюс тридцати. Но Галь этот климат не тяготит. Её больше напрягает вопрос - кого к ней подселят? Она снимает комнату в давно пустовавшей пристройке, приобретённой хозяином по сходной цене. Сам он здесь не живёт. Держит одну комнату под склад и появляется редко. Из двух остальных - Галь предпочла хоть и темноватую, с оконцем, выходящим на крохотный задний двор, урезанный каменным забором, зато изолированную. Комната, не без улыбки именуемая салоном, хоть и поменьше, но светлая, с большим, но не защищённым трисами окном,глядящим на улицу через сквозной плетень. Плетень доморощенный - сухие ветки пропущены через пару нитей проволоки, удерживаемых несоразмерно высокой железной калиткой с кривыми прутьями и парой вбитых в землю жердей. Галь подумывала облагородить в будущем этот плетень вьющимися цветами. Видно у прежнего хозяина не было ни средств, ни сил на благоустройство своего жилища. Галь подумывала облагородить в будущем этот плетень вьющимися цветами. Окно можно зашторить, но салон не отгорожен от коридора, изгибистой кишкой соединяющего все комнаты и подсобные помещения, и является как бы его продолжением. Видно у прежнего хозяина не было ни средств, ни сил на благоустройство своего жилища. 
               
       Зима в выстуженном помещении была тяжёлой. Вся мебель состояла из двух приземистых кушеток, припорошенных налётом побелки, и набором разнокалиберных стульев. Галь вынесла оставшийся после косметического ремонта строительный мусор, вычистила обивку выбранной кушетки, вымыла окошко и, до сияния, каменный пол. Воодушевившись результатом, с тем же усердием за несколько дней привела в порядок и весь дом. Довольный хозяин пообещал в качестве поощрения не брать плату за последнюю неделю её вселения.
       В первую ночь Галь чуть не околела от холода. Одеяло, в которое она, не снимая одежды, куталась, как в кокон, не спасало. Холод пробирал до костей. Мысль, что новое жилище больше напоминает склеп, отгонялась, как наваждение. А тут ещё начался сезон дождей. Разверзлись хляби небесные и воды было столько, что казалось эта хибарка вот-вот оторвётся от тощего фундамента и превратится в утлое судёнышко.
       Через пару дней хозяин принес ещё одеяло и маленький допотопный калорифер.
       - Смотри, будь осторожна! На ночь не оставляй! - предупреждал озабоченно, - Он без регулятора.
       - Да, да, да! – с готовностью закивала Галь, боясь, как бы не передумал.
       Короткий шнур обогревателя не позволял выставлять его на середину комнаты.  Приходилось на ночь переставлять кушетку изножьем к нему. И однажды чуть за это не поплатилась. Счастье, что проснулась и обнаружила себя в каком-то театральном сюрреализме. Перед глазами клубилась бело-розовая завеса, а по телу, не ощущавшему уже ни холода, ни запахов, разливалась блаженная истома. Взгляд скользнул к источнику света - из раскалённой пасти калорифера начинали вылетать язычки пламени - и затухающим уже сознанием, Галь заставила себя вскочить. Сорвала сползшее верхнее одеяло, которое уже тлело от близости жара, выдернула из розетки шнур и в наступившем мраке распахнула окна и двери. Выбежала на крыльцо, узкий навес которого грохотал от ударов дождя, и, моментально продрогнув, забежала обратно. Только теперь почувствовала удушающий запах гари. К счастью пострадать успел только край хозяйского одеяла под её обгоревшим пододеяльником, надетым из чувства брезгливости. Не известно кому оно принадлежало раньше. По дому гулял сквозняк, но Галь воздела к небу благодарные очи. Запах гари не проходил. Чтобы согреться, она принялась ходить по комнате, энергично размахивая руками. Сомкнуть глаз уже не пришлось. На работу уходила, оставив открытые окна, чтобы мерзкий, бьющий в нос, запах улетучился. Но не тут-то было. Весь следующий вечер Галь провела за ликвидацией следов своей оплошности - чистила, намывала, выветривала. Поставила в качестве абсорбента посреди комнаты ведро с водой.
      «Ну, вроде меньше!» - успокаивала себя. Но запах, казалось, проник во все поры стен.
      Хозяин появился в конце недели.
      - Горела? – сразу без обиняков спросил он, поведя носом.
      - Немножко, - потупилась Галь, - Но ваше - всё цело! - поспешно заверила, но тут же закусила губы, вспомнив обгоревший край одеяла.
      - Смотри, мне тут труп и выяснений с полицией не надо! – без улыбки сказал хозяин, не заметив её замешательства.
     - Да, конечно, – пролепетала она, отметив про себя столь своеобразное проявление заботы.

       По совету новой приятельницы Галь отгородила кушетку от стены стульями и, развив идею, установила сверху чемоданы. Накрыла всё сооружение покрывалом и разложила декоративные подушки. Получилась приличная тахта с утеплённой спинкой. Под ножки поставила кирпичи, чтоб меньше тянуло холодом снизу. Жить стало веселее. Приятельницу звали Нэлли Викторовна.  Обращение по отчеству, не принятое здесь, единственное, что осталось у неё от прежней респектабельной жизни. Галь поражалась жизнестойкости этой шустрой женщины с глазами настороженной мышки, особенно когда узнала, что ей стукнуло уже 85 лет. Ещё больше поразилась, узнав, что она врач терапевт высшей категории и жена профессора. Муж, заведующий кафедрой донецкого мединститута, ушёл в мир иной не за долго до событий, перевернувших мирную жизнь страны и рикошетом ударивших по его дому. Надежда на обеспеченную заслуженную пенсию развеялась в дым. Обещанное Западом вступление в Евросоюз затягивалось, зато нажитые сбережения быстро обесценивались. Достойной, по прежним временам, пенсии едва хватало на содержание, ставшей вдруг обременительно большой, квартиры, из которой и выходить порой стало опасно. Приехал, сбежавший из Казахстана, сын с женой и тремя детьми, но постоянной работы ему не было. Повезло дочери, вышедшей замуж за иностранца. Нэлли Викторовна приехала ухаживать за двумя внуками погодками, дав ей возможность строить карьеру. Зять терпел в доме присутствие чужестранки, не овладевшей даже базовым языком, до тех пор, пока дети не стали самостоятельно ходить в школу. Чтобы не быть раздором в семье, Нэлли Викторовна заверив дочь, что нашла себе место, тихо ушла…  Приходила в отсутствие зятя – приготовить обед, встретить и накормить детей после школы и отвести внучку в кружок бальных танцев. Гражданство ей не дали, только продлевали временное жительство и никаких пособий ей не полагалось. Она стыдливо собирала бутылки и искала временное жильё за работу прислугой. Порой коротала ночи на лавочке, благо погода позволяла. Сейчас она снимала койку за побелку квартиры у одного холостяка репатрианта, работавшего с утра до ночи.
    
      Зима была не долгой. Прекратились дожди и на улице сразу потеплело. Быстрее, чем дома. Мир стал зеленей и радушней. Зацвел миндаль, жакаранда, плеяды орхидейных, покрыв аллеи и парки благоухающим флёром. Обновление природы не только радовало глаз, но и врачевало душу. Притупилась боль от воспоминаний, вызывающих ком в горле. Жизнь с чистого листа и навсегда закрытом прежним продолжалась.
      Возвращаясь с работы пешком - спешить особо было некуда, Галь старалась не задерживаться среди небоскрёбов, весьма занимательных форм, но подавляющих своей железобетоннй громадой. Зато с удовольствием проходила обжитые кварталы, утопающие в цветах и зелени, с висячими садами на просторных балконах и крышах. Радовали ухоженные клумбы, часто увенчанные карликовыми деревцами с витиеватыми стволами или в виде пузатых кувшинов, из устья которых тянутся на длинных ножках узколистые зонтичные розетки. Позже Галь узнала, что практически все эти экзотичные представители флоры завезены из далёких стран и выращены здесь руками тружеников, превращая край бесконечных песков в райский уголок.
      В движении легче запоминались новые слова. С интересом докапывалась до их этимологии. Оказывается, имя её вовсе не от названия чернявой птицы - галка, а от пришлого слова галь - волна. Интуитивно выбрала это краткое созвучие, напоминающее глухой всплеск волны и перестук гальки, а не Галия - волнистая, не свойственное её характеру. Вдоль тротуара выстроилась шеренга разнообразных бочкообразных деревьев: то, как гигантский батат с полуголыми тонкими ветвями, похожими на щупальца каракатицы; то, словно с детского рисунка, с толстыми округлыми, как сосиски, ветвями и пышной листвой. У некоторых толстве конусообразные стволы усеяны воинственными шипами, но встречается вид, ощерившийся ими так густо, что кажется настороженным зверем с вздыбленной шерстью. Перед глазами качнулись кленовые листья - как привет далёкой родины... А вот сквер, где деревья, как изваяния, с невероятно изогнутыми или молитвенно воздетыми ветвями. Позже Галь узнала, что эта изящная изгибистость - результат умелой обрезки в период роста. И вдруг - целая галерея могучих многоствольных исполинов с воздушными корнями, в сплетениях которых чудятся изображения немыслимых драм. Галь замедлила шаги у дерева, стоящего особняком, с необъятным чашеобразным и совершенно полым стволом без сердцевины.
       "Вон как покорёжила тебя жизнь, - мысленно обратилась к нему, нежно поглаживая гладкую красноватую древесину, - "Но живёшь и даришь радость, являя пример стойкости и веры в лучшее". В тени под широкой кроной над выступившими, как натруженные вены, корнями рассеялась молодая поросль.
       Галь подняла голову в сторону нарастающего гула самолёта и перед глазами снова возник размытый облик знакомого, отговаривающего её от рокового шага:
       - Я был там... Смотрел на улетающие самолёты и думал: хоть бы меня не прижало так, чтобы я на одном из них улетел обратно».
       Там его ждали. Галь, провожая глазами тающую в глубокой синеве точку, загадывала: «Хоть бы меня не прижало так, чтобы вынудило вернуться!»
       Несмотря на прежде общительный характер, сейчас её не томило одиночество, но ощущалось чувство душевной гармонии. Появилась возможность для глубоких размышлений, анализа событий и ситуаций. Эта взятая жизненная пауза после суетных лет была, как отрада.
       Однажды с ней поравнялся молодой кудрявый африканец и после короткого приветствия на довольно сносном русском сообщил, что поэт его страны прославил Россию.
       - Кто это? – удивилась Галь.   
       - А кто у вас поэт первой величины? – задал тот наводящий вопрос.
       - Пушкин? – оторопела Галь.
       - Да! – обрадовался её догадливости африканец, но уточнил, - Эфиопский поэт!
       - Какой же он эфиопский, - улыбнулась Галь, - Родился в России и писал на русском.
       - Но выходец из Эфиопии! – гордо возразил африканец. – Если б не завезли к вам его прадеда, не было бы у вас этого поэта!
      Спорить с ним было бесполезно
      - Приезжайте в Россию, и она сотворит из вас гениев, - посоветовала Галь.
      Ударили по рукам и эфиоп весело побежал дальше.               

      Комната постепенно преображалась. Пол перед кушеткой устилал большой ковёр.  На потолке, вместо лампочки на кривом шнуре красовалась претенциозная пяти-рожковая люстра с «как хрустальными» подвесками. Её, выставленную на улицу, нашла и подарила та же вездесущая приятельница. Одну из внешних стен прикрыл дареный платяной шкаф. Вывоз старой мебели обходится довольно дорого и люди охотно отдают её под самовывоз. Насколько комната её была холодна зимой - настолько оказалось жаркой и душной летом, длящееся месяцев девять, не меньше. Стоячий воздух в тесном пространстве. Монолитный забор со стороны заднего дворика скрывал когда-то частную жизнь обитателей пристройки от глаз прохожих, но теперь вся она оказалась на обозрении перед выросшей рядом многоэтажкой. Но, решив остаться здесь надолго, благо цена за ренту была не высокой, Галь взялась за благоустройство этого двора, единственным растением которого был сухой пальмовый пень с обрубками колючих стеблей. Возможным местом под цветник была только узкая полоска перед пнём, занятая двумя рядами брусчатки между, выложенной битым кафелем, тропинкой к порогу в торцевой части дома и символической оградкой, за которой зеленел роскошный соседский палисад. Большой лавровый куст пустил через оградку густые ветви. Соседка оказалась приветливой и словоохотливой. Оказалось, что в пристройке несколько лет назад доживала свой век одинокая старая учительница. Галь выкорчевала один ряд брусчатки и с разочарованием обнаружила под ним сплошной глубоко залегающий строительный щебень, выбирать который было тщетно. Под прикрытием сумерек пришлось накопать в ближнем сквере земли и засыпать ею образованную лунку. С пнём пришлось повозиться особо. Он не поддавался никаким, раскиданым на заднем дворе, инструментам. В интернете Галь вычитала, что пальма вовсе и не дерево. Корневая система её уходит вертикально глубоко в почву. Корчевать – гиблое дело.  Осторожно, чтобы не повредить и без того бедную почву, Галь стала по совету соседки лить раствор хлорки в середину пальмовой розетки. Через несколько дней лопатки не поддающихся стеблей уже легко вынимались из отрухлевшей сердцевины.
       Следующим этапом стала подготовка места для посадки деревьев перед голым фасадом дома. Тут, кроме щебня, пришлось вытягивать булыжники, и засыпать, выкопанной из того же сквера, дерниной. Хозяин, вняв её просьбам, привёз три саженца семейства цитрусовых. Галь уже предвкушала аромат их цветения. Особенно лимона, соперничающего по красоте и силе его с царицей цветов - розой.
       - Хорошую ты нашёл квартирантку! - пошутил однажды, заглянув к хозяину приятель, - И платит, и работает.
       Уже, начиная понимать чужой язык, Галь улыбнулась. Авось труды её зачтутся.
       По мере того, как она приводила всё это запустение в божеский вид, хозяин стал появляться всё чаще. Загоревшись её энтузиазмом, он завёз сварочный аппарат и приварил к старой железной калитке новые прутья, вместо искорёженных ржавых. Выкрасил ярко зелёной масляной краской. Получилось довольно весёленько.
       Но однажды случился инцидент, положивший конец этой идиллии. Как-то, понуждаемый зудом деятельности, хозяин завёз мешок цемента и соорудил на проезжей дороге возле дома накат для заезда своего грузового велосипеда с прицепом.
      - Ну, как? – подозвал он Галь и гордо кивнул на плод своих деяний, - Теперь не придётся отцеплять тележку за бордюром и таскать груз на себе!
      - Солидно! - оценила та и осторожно спросила, - А соседи - не против?
      - А что соседи? – переиначив интонацию, беспечно усмехнулся хозяин.
      Эта беспечность его и подвела. На следующий день возмущённые соседи по обе стороны призвали его на разговор и потребовали снести сооружение, мешающее им подъезжать и парковаться. Только последний аргумент - грозящий штраф за несогласование с муниципалитетом и порчу городской дороги вынудил хозяина уступить. Молча выдолбил своё творение и восстановил бордюр. Конфликт был улажен. Но в один не прекрасный день он привёз рулон чёрной плёнки и, наматывая на высокие профильные штыри, обозначавшие когда-то границы его участка, протянул заслон вдоль соседской ограды в полтора человеческого роста. Ещё один штырь, для прочности конструкции, воткнул прямо в середину свежего цветника. Напрасны были доводы Галь, Напрасны были доводы Галь что двор их теперь - будто в полиэтиленовом мешке. Траурная ширма перед окнами, вызывающая жуткие ассоциации, застившей к тому же свет, ввела в шоковое состояние и соседку.  Она снова пошла на переговоры. Теперь просящим голосе и с мольбой в глазах. Хозяин был непреклонен. Уж на его территория никто ему не указ! Единственное в чём удалось договориться - соседка установит плотную ограду на свой вкус со своей стороны.
       Вскоре вместо всей чёрной завесы красовалась светлая бамбуковая изгородь, а хозяин не только удовлетворил попранное самолюбие, но и остался в выигрыше. Затраты на изгородь обошлись ему в раздобытый рулон полиэтилена и мешок цемента, не поступившись при этом ни сантиметром своего участка.
       Листья лавра скрылись за оградой, как и весь зелёный палисад. Но главное, что удручало Галь - связь с добросердечной соседкой оборвалась. При случайных встречах, та только скупо отвечала на приветствие, как напоминавшей о причинённом зле.
 
        От жары Галь спасалась в коридоре, хорошо освещённом из окна рядом с входной дверью и светом из салона. Ко второй кушетке, помещённой вдоль стены, она приставила стул в качестве столика для ноутбука, ставшим теперь её верным компаньоном.
       - Балдеешь? – с усмешкой окликнул её как-то хозяин, неслышно войдя в распахнутую дверь и застав уютно устроившуюся в импровизированном уголке отдыха.
       - Угу, - отозвалась Галь, вздрогнув от неожиданности.
       - Скоро твоя лафа закончится, - сообщил тот.
       Она подняла на него вопросительный взгляд.
       - Заселю ещё квартирантов, - пояснил он.
       - Но куда? – удивилась она озадаченно.
       - Вот сюда, - хозяин указал на её место, - И сюда! - кивнул в сторону салона.
       - Но тут же нет стены! – засмеялась Галь, решив, что это шутка.
       - Зато есть окно. А стена - будет!
       - А кто же согласится жить в коридоре?
       - Найдутся... Переночевать.

       Скоро хозяин завёз разнокалиберные доски, со следами старой покраски и почерневшие от времени. Он сложил их вдоль коридора, разграничив тем самым его с салоном. А неделю спустя позвонил по телефону и сообщил, что на днях придёт новая жилица и предложил два варианта: принять её достойно или платить за троих предполагаемых съёмщиц. Подавив вздох, Галь согласилась.
       В назначенное время в калитку постучали. Вошла дородная рослая дама.
       - Ну, а что у вас имеется здесь? – деловито и не без иронии спросила она, озираясь, переступив порог. - И эти апартаменты сдаются?! - протянула, не скрывя ехидства.
       В её движениях было столько боевой напористости, что Галь невольно поёжилась: «Палец в рот не клади!».
       - И это называется не дорого?! - саркастически усмехнулась дама, занимая наступательную позицию.
      - Не я здесь хозяйка, - пожала плечами Галь.
      - Да это ясно, - усмехнулась та, обходя её сбоку, - Это же фактически - койко-место! - глаза её вдруг полезли из орбит.   
      - Скоро будет стена, - кротко поведала Галь о хозяйском замысле.
      - Пусть сначала будет!
      - Потом он будет сдавать и эту часть, - добавила Галь, бесстрастно кивнув в сторону.
     - Какую? – не сразу поняла дама, - Где мы стоим?!  Так это же проходной коридор! - она задохнулась от возмущения.
      - Но тут есть окно, значит будет комната, - не меняя ровного тона, процитировала Галь наслышанный постулат.
      У той полезли вверх брови: - Вот жмот! Хочет набить сюда людей, и иметь с этой хибары, как за приличную виллу!
      Галь удручённо кивнула.
      - Пусть! Пусть сдаёт! Будет до-олго сдавать! – вещала возмущённая дама, решительно направившись к выходу.
      Провальность этого визита, не смотря на исправно выполненный наказ хозяина, была очевидна. Какое-то время вольной жизни было выиграно.

       Но однажды, вернувшись домой, Галь застала в прихожей женщину оценепело сидевшую на застеленной свежей простынёй тахте. Вежливо поздоровалась. У незнакомки был такой отрешённый вид, что на ответ опочти не рассчитывала. Но она медленно повернула к ней неодвижное лицо и слабо кивнула.
      «Та была чересчур боевая, эта - депрессивная», - с неприязнью подумала Галь, встретившись с почти безжизненным взглядом.
      - И вы согласны на эти условия? – кивнув на сумрачный угол возвигаемой перегородки, начала было она, собираясь пройти мимо по совсем теперь узкому проходу, но задержалась, неуверенно переступая с ноги на ногу.
      - Я только - выходные переждать, - бесцветным голосом отвечала женщина.
      - Приезжая? - догадалась Галь, заметив в углу небольшой чемодан. «Ну началось», - подумала, - «Будет теперь тут перевалочный пункт. Надо не забывать замыкать свою комнату». Но вслух, с сомнением и затаённой надеждой, спросила: - Есть что-то более подходящее?
      - Я приехала на работу.
      - По уходу? С проживанием? – предположила Галь.
      Женщина слабо кивнула.
      - Думаете – так сразу и найдёте?
      - Пообещали. Я утром уже была в офисе, - последовал тусклый ответ.
      - Здесь обещанного ждать долго, - как бывалая, сообщила Галь, - Теперь у азиатских мигрантов появилась серьёзные конкуренты – с Украины.
     Женщина молчала. Из ответа на очередной вопрос выяснилось, что и она с Украины. Ни о чём не спрашивала и отвечала односложно, но без тени недовольства. Какая-то безысходность и удручённость сквозили во всём её облике. На вид ей - до сорока, взгляд открыт, но глаза потухшие, как у старухи.
      - Ой, да мы с вами почти земляки! – воскликнула Галь, узнав, что Татьяна, как выяснилось звали женщину, из Донецкой области, – А мы с мужем – в соседнюю, Луганскую, попали по распределению после вуза.
      Здесь, вдали от родных пенатов, встреча даже с отдалёнными земляками вызывала душевное к ним расположение и радостное воодушевление.
     – Это было ещё в советское время … Светлые времена - молодые годы! Походы на байдарках по Северскому Донцу! Муж и ещё один смельчак из компании брали пороги. – Галь блаженно прикрыла глаза, перед которыми возрождались чудные картины. - А красота какая вокруг! Один берег пологий, другой крутой, лесистый. А одна сосна, будто приотстала, стоит поодаль, высокая – то ли печалится, то ли гордится своим величием. И тишина… Такая упоительная тишина.
      - Была... – вырвал её из радужных воспоминаний слабый, как шелест, глухой голос.
      - Да, там сейчас неспокойно, - печально согласилась Галь, - У вас хоть не стреляют?
      - У нас… расстреливают.
      - Есть семья? – осторожно спросила Галь, зная, что обоим супругам рабочую визу сюда не дадут.
      - Была… - последовал почти беззвучный ответ.
      - Разошлись? – с нотой сочувствия предположила Галь.
      - Мужа убили.
      Наступила тяжёлая пауза. Расспрашивать женщину дальше было просто жестоко. Но в голове у Галь вертелся ещё один вопрос, не дававший покоя.
      - А дети… дети у вас есть? – осторожно спросила она, зная, что многие женщины, уезжая от безысходности на заработки, оставляют детей на попечение близких.
      - Был… Сын…
      - Воевал? - тихо спросила Галь.
      - Нет... Во время обстрела...
      Галь потеряно замолчала, совершенно не представляя, как вести себя в этой ситуации, что говорить и что делать. Утешать? Но какие словами умалить боль этого неизбывного горя? А ведь такая же участь могла постигнуть и её, не сорвись тогда сложный квартирный обмен и, вместо возвращения в родные пенаты, молодая семья оказалась в далёком российском городе, промежуточном звене, где так и осела. То, что раньше воспринималось крушением надежд, оказалось Провидением, счастливым жребием судьбы. Галь растеряно посмотрела в окно, за которым стоял ясный безмятежный день.
      - А давайте выпьем кофе? – вдруг предложила она, желая хоть как-то обогреть душу этой женщины и не зная, как ей быть сердечной с полузнакомым человеком.
     - Давайте, - просто согласилась та, словно уловив её состояние и помогая ей выйти из затруднительного положения.
      Галь всё больше проникалась расположением к этой женщине и желала, чтобы она осталась, вместо кого-то другого, от которого не известно ещё, что ожидать.
      - Зачем вам эта работа? Будете, как в тюрьме. И ещё такая персона может попасться, что будете пятый угол искать. И не вырвешься – контракт! Я помогу вам найти что-то другое, - ободряюще пообещала она.
      - Спасибо, благодарно кивнула женщина, - Если не получится с этой работой, мне придётся по истечении трёх месяцев возвращаться назад.
      - Но есть другие возможности задержаться здесь. Вон сколько вольных наёмников здесь без гражданства, - она неопределённо кивнула за дверь.
     Женщина с недоверчивой заинтересованностью глядела на неё.
      - Как беженец, - продолжала Галь, - Найдём хорошего адвоката, и он всё оформит.
       - Но я не беженец, - грустно покачала головой женщина.
       - Как?! – выпрямилась Галь, расставляя чашки, - У вас же война! Кто ещё более беженец, если не вы? Вон сколько, якобы беженцев, из Чечни. Хотя война там давно закончилась.
      - Но у нас войны нет.
     И на следующий недоумённый вопрос грустно добавила: - Не признают. И ничего тут не докажешь.
       - Вам нельзя туда возвращаться! Если б речь шла о патриотическом долге… Но какой с вас вояка? - сбивчиво наставляла Галь.
      Женщина, потупясь, молчала.
       - Дом хоть сохранился?
       - Частично… Хотя уже – не знаю.
       - А если попытаться в Европу? – осенило Галь.
       - Тем более, - грустно усмехнулась женщина.
       - Ну да, они же всё это и затеяли, - спохватилась Галь
    


    


   
       Продолжение следует