Эмигрантка

     Итак – новая жизнь. Новый язык, которым ещё предстоит овладеть, и новое имя. Теперь она не Галя, Галина, а Гали, Галит, по-здешнему. Или коротко и звучно - Галь. Так и записали в новом паспорте.
     На календаре конец сентября, а лето и не собирается сдавать позиций. Жара не отпускает и - райский день, когда температура не превышает плюс тридцать. Но Галь этот климат не тяготит. Её больше напрягает вопрос - кого к ней подселят? Она снимает комнату в давно пустовавшей пристройке, приобретённой хозяином по сходной цене. Сам он здесь не живёт. Держит одну комнату под склад и появляется редко. Из двух остальных - Галь предпочла хоть и темноватую, с оконцем, выходящим на крохотный задний двор, упирающийся в высокий каменный забор, зато изолированную. Комната, именуемая салоном - светлая, с большим окном на улицу, но совмещена всей стороной с коридором, кишкой объединяющим все три комнаты и кухню.
     Зима в выстуженном помещении была тяжёлой. Вся мебель состояла из двух приземистых кушеток, припорошенных налётом побелки, и набором разномастных стульев. Галь вынесла оставшийся после косметического ремонта строительный мусор, вычистила обивку выбранной кушетки, вымыла окно, трисы и каменный пол. Воодушевившись результатом, с тем же усердием за несколько дней привела в порядок и весь дом. Довольный хозяин пообещал в качестве поощрения не брать плату за месяц её вселения - оставшиеся полторы недели.
     В первую ночь Галь чуть не околела от холода. Одеяло, в которое она, не снимая одежды, куталась, как в кокон, не спасало. Холод пробирал до костей. Мысль, что новое жилище больше напоминает склеп, отгонялась, как наваждение. А тут ещё начался сезон дождей. Разверзлись хляби небесные и воды было столько, что казалось эта  хибарка вот-вот оторвётся от тощего фундамента и превратится в утлое судёнышко.
     Хозяин принес ещё одеяло и маленький допотопный калорифер.
     - Смотри, будь осторожна! На ночь не оставляй! - предупреждал озабоченно, - Он без регулятора.
     - Да, да, да! – убедительно закивала Галь, опасаясь, как бы не передумал.
     Длина шнура не позволяла в полной мере пользоваться обогревателем. Приходилось на ночь придвигать кушетку изножьем к нему. И однажды чуть за это не поплатилась. Счастье, что проснулась и обнаружила себя в каком-то театральном сюрреализме. Перед глазами клубилась бело-розовая завеса, а по телу, не ощущавшему уже ни холода, ни запахов, разливалась блаженная истома. Взгляд скользнул к источнику света - из раскалённой пасти калорифера начинали вылетать язычки пламени - и затухающим уже сознанием, Галь заставила себя вскочить. Сорвала сползшее верхнее одеяло, которое уже тлело от близости жара, выдернула из розетки шнур и в наступившем мраке распахнула окна и двери. Выбежала на узкое крыльцо под навесом, грохочущим от ударов дождя, и, моментально продрогнув, заскочила обратно. Только теперь почувствовала удушающий запах гари. К счастью пострадать успел только край хозяйского одеяла под её обгоревшим пододеяльником, надетым из чувства брезгливости. Не известно кому оно принадлежало раньше. По дому гулял сквозняк, но Галь воздела благодарные глаза к Всевышнему. Запах гари не проходил. Чтобы согреться, она принялась энергично двигаться по комнате, размахивая руками. Сомкнуть глаз уже не пришлось. На работу уходила, оставив открытые окна, чтобы мерзкий, бьющий в нос, запах улетучился. Но не тут-то было. Весь следующий вечер Галь провела за ликвидацией следов своей оплошности - намывала, выветривала. Поставила в качестве абсорбента посреди комнаты ведро с водой.
     «Ну, вроде меньше!» - успокаивала себя. Но запах, казалось, проник во все поры стен.
     Хозяин появился в конце недели.
     - Горела? – сразу без обиняков спросил он, поведя носом.
     - Немножко, - потупилась Галь, - Но ваше - всё цело! - поспешила заверить, но смешалась, вспомнив обгоревший край одеяла.
     - Смотри, мне тут труп и дел с полицией не надо! – без улыбки сказал хозяин.
     - Да, конечно, – пролепетала она, отметив про себя столь своеобразное проявление заботы.

     По совету новой приятельницы Галь отгородила кушетку от стены стульяьми и, развив идею, установила сверху чемоданы. Накрыла всё сооружение покрывалом и разложила декоративные подушки. Получилась приличная тахта с утеплённой спинкой. Кушетку приподняла на кирпичи, чтобы меньше тянул холод снизу. Жить стало веселее.
     Зима была не долгой. Прекратились дожди и на улице сразу потеплело. Быстрее, чем дома. Мир оживился, помолодел. Зацвел миндаль, жакаранда, плеяды орхидейных, принарядив аллеи и парки в торжественный благоухающий флёр. Обновление природы не только радовало глаз, но и врачевало душу. Притупилась боль от воспоминаний, вызывающих ком в горле. Жизнь с чистого листа и навсегда закрытом прежним, продолжалась.
     В городе Галь старалась не задерживаться среди небоскрёбов, весьма занимательных форм, но подавляющих надменностью громад. Зато с удовольствием бродила по давно обжитым кварталам, утопающих в цветах и зелени, с  садами, высящих прямо на крышах домов и широких балконах. Любовалась ухоженных клумбами, украшенных чудными карликовыми деревцами с крученными стволами или в виде пузатых кувшинов, из горловины которых тянутся длинные стебли, увенчанные широким зонтиком стрельчатой листвы. А ведь совсем недавно здесь была безводная пустыня под выжигающим солнцем.
     В движении легче усваивалиь новые слова. Галь заинтересовала их этимология. Оказывается, имя её вовсе не от названия чернявой птицы - галка, а от пришлого слова галь - волна. Интуитивно выбрала это короткое созвучие, в котором слышится глухой всплеск волны и перестук гальки, а не Галия - волнистая, не свойственное её характеру. Она проходила мимо разнообразных бутылочных деревьев: то, как гигантский батат с полуголыми тонкими отростками, похожими на щупальца каракатицы; то с мощными гладкими ветвями и пышной макушкой. У некоторых стволы утыканы коническими воинственными шипами, но встречается ощерившееся ими так густо, что кажется настороженным зверем с вздыбленной шерстью. Вдруг перед глазами качнулись кленовые листья - как привет от далёкой родины... Изящные изваяния - дерева с невероятно изогнутыми или молитвенно воздетыми ветвями. У некоторых необычная плоская, как под линеечку, крона. А вот целая галерея многоствольных дерев с воздушными корнями, в извивах которых чудятся немыслимые драмы.   
     Галь замедлила шаги у дерева, стоящего особняком, с необъятным чашеобразным и совершенно полым стволом без сердцевины.
     - Вон как покорёжила тебя жизнь, - мысленно обратилась к нему, нежно поглаживая гладкую красноватую древесину, - Но живёшь и даришь радость!
     В тени под широкой кроной над выступившими, как натруженные вены, корнями рассеялась молодая поросль.
     Галь подняла голову в сторону нарастающего гула самолёта и перед глазами снова возник размытый облик, отговаривающего её от рокового шага:
     - Я был там... Смотрел на улетающие самолёты и думал: хоть бы меня не прижало так, чтобы я на одном из них смог улететь обратно».
     Там его ждали. Галь, провожая глазами тающий в синеве самолёт, загадывала: «Хоть бы меня не прижало так, чтобы вынудило вернуться!»
     Несмотря на общительный характер, её не томило одиночество, как взятая пауза. В нём она ощутила чувство душевной гармонии и самодостаточности. Появилось больше возможности размышлять, анализировать события и ситуации. Неразлучный девайс был в помощь.
     Однажды с ней поравнялся молодой кудрявый африканец и после короткого приветствия на довольно сносном русском сообщил, что поэт его страны прославил Россию.
     - Кто это? – удивилась Галь.   
     - А кто у вас поэт первой величины? – задал тот наводящий вопрос.
     - Пушкин? – оторопела Галь.
     - Да! – обрадовался её догадливости африканец, но уточнил, - Эфиопский поэт!
     - Какой же он эфиопский, - улыбнулась Галь, - Родился в России и писал на русском.
     - Но выходец из Эфиопии! – гордо возразил африканец. – Если б не завезли к вам его прадеда, не было бы у вас этого поэта!
      Спорить с ним было бесполезно
     - Приезжайте в Россию, и она сотворит из вас гениев, - посоветовала Галь.
     Ударили по рукам и эфиоп весело побежал дальше.               

     Комната постепенно преображалась. Пол перед кушеткой устилал большой ковёр.  На потолке, вместо лампочки на кривом шнуре красовалась претенциозная пяти-рожковая люстра с «как хрустальными» подвесками. Её, выставленную на улицу, нашла и подарила та же вездесущая приятельница. Одну из внешних стен прикрыл дареный платяной шкаф. Вывоз старой мебели обходится довольно дорого и люди охотно отдают её под самовывоз. Насколько комната её была холодна зимой - настолько оказалось жаркой и душной летом, которое длилось месяцев девять, не меньше. Воздух в тесном закрытом пространстве стоял практически неподвижно. Двор, ограниченный монолитным забором, скрывающим его когда-то от глаз прохожих, теперь весь оказался на обозрении перед окнами выросшей рядом многоэтажки. Но, решив остаться здесь надолго, благо цена за ренту была не высокой, Галь взялась за благоустройство этого двора, единственным растением которого был сухой пальмовый пень с обрубками колючих стеблей. Возможным местом под цветник была только узкое пространство между торцевой частью дома и оградкой, за которой зеленел роскошный соседский палисад. Соседка разрешала пользоваться листьями своего лаврового куста, ветви которого проросли сквозь прутья символической оградки и давала советы. Вдоль этой оградки Галь выкорчевала ряд брусчатки из двух, вымощенных сразу за, выложенной к тонкому порожку битым кафелем, тропинкой и разочаровано обнаружила сплошной строительный щебень, выбирать который оказалось тщетным занятием. Пришлось в сумерках накопать в ближайшем сквере земли и засыпать ею образованную лунку. С пнём пришлось повозиться особо. Он не поддавался никаким, найденным на заднем дворе, инструментам. В интернете Галь вычитала, что пальма вовсе и не дерево. Корневая система её уходит вертикально глубоко в почву. Корчевать – гиблое дело.  Осторожно, чтобы не повредить и без того бедную почву, Галь стала по совету соседки лить раствор хлорки в середину пальмовой розетки. Через несколько дней лопатки не поддающихся стеблей уже легко вынимались из отрухлевшей сердцевины.
     Следующим этапом стала подготовка места для посадки деревьев перед фасадом дома. Тут, кроме щебня, пришлось вытягивать булыжники, и засыпать ямы, выкопанной из того же сквера, дерниной. Хозяин по её просьбе, привёз три саженца семейства цитрусовых. Галь уже предвкушала аромат их цветения. Особенно лимона, соперничающего по красоте и силе его с царицей цветов - розой.
     - Хорошую ты нашёл жилицу! - пошутил однажды, заглянувший к хозяину приятель, - И платит, и работает.
     Уже, начиная понимать чужой язык, Галь улыбнулась. Авось труды её зачтутся.
     По мере того, как она приводила всё это запустение в божеский вид, хозяин стал появляться всё чаще. Загоревшись её энтузиазмом, он завёз сварочный аппарат и приварил к металлической калитке несколько новых прутьев вместо искорёженных ржавых. Выкрасил зелёной краской. Получилось довольно весёленько.
     Но однажды случился инцидент, положивший конец этой идиллии. Как-то, понуждаемый зудом деятельности, хозяин завёз мешок цемента и выложил на проезжей дороге возле дома накат для заезда своего грузового велосипеда с прицепом.
    - Ну, как? – позвал он Галь и гордо кивнул на плод своих деяний, - Теперь не придётся отцеплять тележку за бордюром и таскать груз на себе!
     - Солидно! - оценила та и осторожно спросила, - А что – соседи?
     - А что соседи? – на свой лад переиначив интонацию, отмахнулся хозяин.
     Да промахнулся.Не долго он Радовался созданному удобству. Через пару дней возмущённые соседи вызвали его на разговор и потребовали снести цементную нашлёпку, мешающую им подъезжать и парковаться. Только последний их аргумент - грозящий штраф за несогласование с муниципалитетом и порчу городской дороги вынудил хозяина уступить. Молча выдолбил своё сооружение и восстановил бордюр. Конфликт был улажен. Но в один не прекрасный день он привёз рулон чёрной плёнки и, зацепив за вбитые профильные штыри в полтора человеческого роста, обозначавшие когда-то границы его участка, натянул его в несколько слоёв вдоль соседской ограды. Третий штырь хозяин, для прочности конструкции, воткнул прямо в середину свежей клумбы. Напрасны были доводы Галь, что это траурное оформление вызывает жуткие ассоциации, самое светлое из которых, что двор теперь будто на дне чёрного гигантского пакета. Хотя у соседки за её густым палисадом положение было немного лучше, она снова пошла на переговоры. Теперь просящим тоном и с мольбой в глазах. Хозяин был непреклонен - его территория  и никто теперь ему не указ! Единственное в чём удалось договориться - соседка установит любую плотную ограду со своей стороны.
     Вскоре вместо чёрной стены красовалась изящная бамбуковая изгородь, а хозяин не только удовлетворил попранное самолюбие, но и остался в выигрыше. Затраты на изгородь обошлись ему в раздобытый рулон полиэтилена и мешка цемента, не уменьшив при этом ни на сантиметр свой участок.
     Листья лавра скрылись за оградой, как и весь зелёный палисад. Но главное, что удручало Галь - связь с добросердечной соседкой оборвалась. При случайных встречах, та только скупо отвечала на приветствие, словно причислила и её в соучастницы этого зла.
 
      От жары Галь спасалась в коридоре, хорошо освещённом из окна вплотную с входной дверью и светом из салона. Ко второй кушетке, помещённой вдоль стены, она приставила стул в качестве столика для ноутбука, ставшим теперь её неотлучным компаньоном.
     - Балдеешь? – с усмешкой окликнул её как-то хозяин, неслышно войдя в распахнутую дверь и застав её уютно устроившуюся в импровизированном уголке отдыха.
     - Угу, - отозвалась Галь, вздрогнув от неожиданности.
     - Скоро твоя лафа закончится, - сообщил тот.
     Она подняла на него вопросительный взгляд.
     - Заселю ещё квартирантов, - пояснил он.
     - Но куда? – удивилась она озадаченно.
     - Вот сюда, - хозяин указал на её место, - И сюда! - кивнул в сторону салона.
     - Но тут же нет стены! – засмеялась Галь, решив, что это шутка.
     - Зато есть окно. А стена - будет!
     - А кто же согласится жить в коридоре?
     - Найдутся... Переночевать.

     Скоро хозяин завёз разнокалиберные доски, почерневшие от времени и со следами старой покраски. Он сложил их вдоль коридора, разграничив тем самым его с салоном. А неделю спустя позвонил по телефону и поинтересовался будет ли Галь дома в первой половине дня своего выходного? Услышав положительный ответ, сообщил, что придёт новая жилица и предложил два варианта: достойно её принять или платить за троих предполагаемых съёмщиц. Подавив вздох, Галь согласилась.
      В назначенное время в калитку постучали. Вошла рослая широкого и плотного телосложения молодая особа.
     - Ну, а что у вас имеется здесь? – деловито и не без иронии спросила она, пройдя захламленный двор, когда переступила порог. - И эти апартаменты сдаются?! – протянула, не скрывая ехидства.
     «Этой палец в рот не клади!», - невольно поёжилась Галь, но ровным тоном отвечала:
     - Зато не дорого.
     - Не дорого?! - глаза пришедшей полезли из орбит, - так это же фактически - койко-место!
     - Скоро будет стена, - подавив усмешку, поведала Галь о хозяйском замысле.
     - Пусть сначала будет! - молодая особа напрягла торс, словно собиралась снести невидимого вражину.
     - Потом он будет сдавать и эту часть, - невозмутимо продолжала Галь, кивнув в сторону.
     - Какую? – не сразу поняла та, - Где мы стоим?!  Так это же проходной коридор! - она задохнулась от возмущения.
     - Но тут есть окно, значит будет комната, - не меняя ровного тона, повторила  Галь наслышанный постулат.
     У той полезли вверх брови: - Вот жмот! Хочет набить сюда людей, и иметь с этой хибары, как за хорошую виллу!
     Галь удручённо кивнула.
     - Пусть! Пусть сдаёт! Будет до-олго сдавать! – вещала возмущённая мадам, решительно направившись к выходу.
     Душа Галь ликовала. Провальность этого визита, не смотря на исправно выполненный наказ, была очевидна. Какое-то время вольной жизни было выиграно.
    

   
   
   
       Продолжение следует