В условиях глобального роста цен упускается из виду один товар, стоимость которого снижается с каждым годом. Это человеческая жизнь. Она отпускается с таким дисконтом, что сегодня убийца не знает толком, за что убивает жертву. А убитый так и не успевает понять, чего ради его лишают самого дорогого.
Кто мог предвидеть, чем закончится обычный мелочный спор родителей в школьном чате в тот злополучный вечер? То, что сотрудники уголовного розыска буднично называют бытовухой, уничтожило быт двух семей, раз и навсегда перечеркнув их жизнь.
2016-й год, наши дни. Родители первоклассников обычной средней школы устроили вечернее виртуальное совещание, углубившись в компьютеры и смартфоны. В родительском чате, созданном по случаю в социальной сети «ВКонтакте», будничный и не заслуживающий внимания посторонних вопрос повестки дня перешёл в неожиданную ссору, начавшуюся с невинного сообщения Лолиты Тополян, матери троих детей, старший из которых учился в этом классе:
«Уважаемые родители, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ... учитель на больничном! Она ради нас, наших детей это все делает, может и не делать ничего!!!! Мне кажется, на сегодняшний день главное – здоровье!»
Присутствовавший в чате Женя Ветлугин, отец дочери-первоклашки, активный папа, входивший в состав родительского комитета, напечатал грубоватый ответ:
«Вопрос надо решать, а не сопли жевать. Конец года на носу».
Лолита отреагировала в ту же секунду:
«Кто сопли жует????»
«Ну например, вы, – напечатал Женя в ответ. – Подскажите мне лучше, как зовут нового учителя физкультуры, я в школе сам подойду и поговорю с ней».
«Спроси у своей дочери!!!» – вновь отозвалась Лолита, будто другие участники чата отсутствовали.
«Дамочка, я вам не тыкал! Ладно, наберу сейчас нашей классной, поинтересуюсь, как быть... Далее прошу не ввязывать меня в свой срач», – на этом Ветлугин счёл разговор оконченным.
«Я не хочу более не видеть, не слышать, не знать ВООБЩЕ ВАС!!! СРАЧ – оно всем видно у кого он везде! – не унималась Тополян, после чего добавила: – За свои слова все должны отвечать!!! Тем более мужчины – но это не всем дано понимать!!!!»
«Каким должен быть настоящий мужчина, это мужу своему втирайте, окей?» –парировал Женя.
«Ты что бессмертный???? Мне такое писать» – рассвирепела Лолита.
«Вы мне угрожаете? – удивился Женя. – Что из написанного неправда?»
На несколько минут в чате воцарилась молчаливая пауза, после чего от имени Лолиты высветилось сообщение:
«Эй ты, баба в штанах. Это муж Лолиты. Что, не ожидал? Я жду твоего звонка, у тебя десять минут, чтобы позвонить и извиниться перед моей женой. Если этого не будет, я тебя найду где угодно и приеду, скрываться бесполезно, можешь заранее больничный брать».
«Извиняются, когда не правы, – не согласился Женя Ветлугин. – А ищут того, кто прячется. Я ни от кого не скрываюсь, весь класс знает номер моего телефона. Работаю я в «Бета-Банке» на площади Свободы, приезжай в рабочее время (лучше в обед), выйду, поговорим, если хочешь. Там и узнаем, кто тут баба в штанах».
Тем же вечером на мобильный Жени позвонил Размик Асатурян, автор угрожающего сообщения. Суть краткого разговора свелась к аналогичному обещанию приехать и наказать за оскорбление супруги. Женя спокойно повторил устно своё последнее сообщение в чате и повесил трубку.
Женя Ветлугин недаром состоял в родительском комитете. Работавший в банке, он умел говорить, убеждать и сглаживать конфликтные ситуации. К таковой он отнёс и сегодняшний инцидент, будучи уверенным, что с мужчиной уладить недопонимание будет проще, чем с нервной многодетной домохозяйкой. Однако Женя не разглядел в этой истории ряд нюансов.
Бесполезно пытаться унять задиристого мужа в присутствии жены. Размик оказался из той породы мужчин, что привыкли рваться в бой прежде, нежели думать о последствиях. Разойтись миром с таким типом мужей, которые мгновенно реагируют на отмашку, поданную властной женой, удаётся редко. Женя должен был это понять уже в тот момент, когда Размик заслал сообщение с ругательствами в общий чат, минуя приватную беседу, поставив себя в мнимую зависимость любой ценой оправдать грозную репутацию перед присутствующими. Женя это не принял во внимание, тем самым допустив свою первую ошибку.
Женя был уверен, что в двадцать первом веке любые конфликты должны разрешаться на словах. Однако мужчины исторически привыкли выяснять отношения публично, меряясь силами напоказ. Отчасти поэтому мужчинам так нравится футбол, хоккей, бокс и в целом спорт, поскольку спорт – это мужская жизнь, поданная в игровой форме. Мужчины по природе своей дуэлянты, и эпоха здесь не имеет существенного значения. Так будет и в двадцать втором веке, и до скончания времён. Размик, в котором превалировал культ маскулинности, это качество не умалял. Он готов был пустить в ход кулаки и не боялся получить в морду сам. Ведь и в случае поражения о нём уважительно скажут, что, мол, Размик не дал заднюю. Он считал, что в случае отказа от претворения угроз упадёт в глазах семьи, да и сам себя перестанет уважать. Так Женя совершил вторую ошибку.
Наконец, Женя Ветлугин и мысли не допускал, что Размик может опуститься до такого паскудного поступка, как подлое нападение превосходящими силами. Женя был известен всему классу как миролюбивый банковский менеджер, примерный семьянин и любящий отец, далёкий от единоборств, мордобоя и вообще опасных мужских видов спорта. Размик же с детства занимался боксом, имел разряд и в принципе мог в одиночку отключить Женю одной левой. Размика боялись соседи по дому, поскольку на любое замечание в свой адрес он немедленно реагировал нешуточной угрозой расправы.
Благородные Женины убеждения, что мужчины должны выяснять отношения один на один, Размик, в общем-то, разделял… Но на всякий случай взял с собой любимого дядю Левона, которого всегда приглашал составить компанию в подобных случаях. Дядя Левон ростом невысок, не богатырь, немногословен и не заводится с пол-оборота, в отличие от племянника. Но лишь с виду безобиден. В начале девяностых дядя Левон воевал в Карабахе в составе АНА – Армянской национальной армии – и умел многое. Размик дядей гордился, считая его настоящей машиной для убийства. Левон же, напротив, не любил, когда конфликтный племянник впутывал его в свои разборки. А бросить Размика на произвол судьбы тоже не мог: мало ли что…
Но и этого Размику показалось мало. К предстоящему разговору он не забыл взять шипастый кастет, готовый к бою, стоило лишь на секунду запустить руку в карман брюк. Зачем? Размик и сам толком не знал. А вдруг Женя решит подключить коллег по работе? Вдруг они с дядей не справятся врукопашную? Правда, от дяди Левона он кастет утаил. Дядя опасен и мог сам этим кастетом отправить несносного племянника к стоматологу. Итого Женя, уверенный, что они поговорят с Размиком один на один да с голыми руками, ошибся в третий раз. Его можно понять: как в здравом уме предположить, что в офис крупного банка кто-то заявится на расправу с холодным оружием да с дядей, прошедшим горячую точку? Только отморозку взбредёт такое в голову. Недооценил Женя умственных способностей вечернего оппонента, что и стоило ему жизни.
Приятным майским утром Размик и Левон зашли в офис «Бета-Банка». Левон занял позицию возле кожаных диванов, где немногочисленные посетители ожидали вызова по талонам, однако садиться с ними не стал, внимательно держа в поле зрения просторный зал. В свои сорок пять он по-прежнему был готов к любой внештатной ситуации. Долгие годы мирной жизни не вытравили из него ожидание опасности из-за угла. Размик по-хозяйски прошёлся по помещению, обвёл взглядом преимущественно женский контингент сотрудников и в одном из двух одетых по дресс-коду молодых людей безошибочно признал Женю Ветлугина, чёткая фотография которого размещена на его странице.
– Что, клоун, не ждал? – подошёл к его столу Размик.
– Отчего ж не ждал? – Женя тоже понял, кто перед ним. – Ты же два раза вчера пообещал, что придёшь. А я с первого понимаю. Предлагаю двум клоунам поговорить за пределами цирка. Выйдем на улицу?
Ответа на Женин приглашающий жест выйти не последовало. Пальцы Размика в кармане скользнули в отверстия кастета, кулак сжался, и рука, вырвавшись наружу, отточенным боксёрским движением обрушила на голову Жени мощнейший хук. Утяжелённый кастетом кулак угодил точно в висок.
Женя ещё не успел рухнуть всем телом на пол, как на Размика со спины налетел ретивый Левон. В мгновение ока преодолев ползала, жилистый и низкорослый Левон подсёк и опрокинул навзничь рослого и плечистого Размика, упавшего на пол практически одновременно с безжизненным телом Жени Ветлугина. Прижав Размика к полу, Левон что-то заорал ему в самое ухо на армянском. Шокированные сотрудницы и посетители из всей тирады отчётливо расслышали лишь слово «кастет», которое Левон не перевёл на родной язык. Он крыл племянника на чём свет стоит за то, что тот взял с собой и применил смертельное в руках боксёра оружие.
Левон нажал на руке вырывающегося Размика точку возле сгиба запястья, которую японцы витиевато называют «сотоякудзава». Надавил резко, как учил когда-то полевой командир в АНА, до войны работавший тренером в секции по карате. Размик сдавленно вскрикнул. Руку вмиг парализовало, и Левон без труда стащил с неё кастет. Первой мыслью было метнуться к входной двери, выбежать наружу и избавиться от оружия, швырнув его в канализацию. Здравый рассудок тут же отверг эту идею: сокрытие орудия преступления будет считаться стопроцентным пособничеством, и Левон присядет на одни нары с Размиком. А ему необходимо оставаться на свободе и позаботиться о семье горе-племянника. Сейчас они находятся под объективами камер слежения, а по тревожной кнопке, которую, несомненно, нажал кто-то из персонала, сюда уже спешит группа быстрого реагирования.
Все эти мысли проносились в голове у Левона параллельно с активными действиями. Война когда-то научила его не терять рассудок в экстремальных ситуациях, и в отличие от паниковавших девушек в белых блузках, суетившихся вокруг тела Жени, Левон знал, что делает. Оставив Размика и растолкав девчонок, он подскочил к не подающему признаков жизни Ветлугину и тронул за шею. Женя был жив, но, что называется, доходил. Шансы на спасение ещё были.
– Скорую сюда быстро! – скомандовал Левон причитающим сотрудницам.
– Я вызвала! – детским голосочком ответила смуглая стройная брюнетка в чёрной мини-юбочке, тараща круглые от ужаса чёрные глазища под длинными ресницами.
Несмотря на драматизм ситуации, даже состояние шока не мешало превалирующей женской половине персонала рассматривать решительного Левона с любопытством. Внешне, в особенности в таком возбуждённом состоянии, он был поразительно похож на Аль Пачино. Низкий голос с хрипотцой усиливал ощущение сходства. Между тем, совершенно не похожий на итальянца круглолицый и толстогубый Размик, пользуясь всеобщей сумятицей, хотел пробраться к выходу, но бдительный дядя успел схватить его за брючный ремень, не давая сбежать.
– Левон-джан, надо уходить! – отчаянно рвался на свободу Размик.
В ответ дядя Левон схватил его за грудки, резко приблизил на высоту своего роста и, холодно глядя в глаза, приструнил на родном языке. Суть приказа заключалась примерно в следующем: «Стой смирно, мудила, и сдавайся властям, тогда тебе будет снисхождение! А если сбежишь, тебя возьмёт спецназ, отобьют почки, сломают рёбра, прокурор всех убедит, что ты опасный преступник, а суд влепит строгач на полную катушку».
Дядя Левон оказался прав. Прибывшая полиция спокойно препроводила в машину не сопротивлявшегося Размика под конвоем двух патрульных. В полицейском отделе Размику оформили явку с повинной и в дальнейшем вели разговор как с добровольно сдавшимся и признавшим вину: корректно и на вы. Но, учитывая, что Размику вменяли сто одиннадцатую статью, суд заключил его под стражу и домой вернуться ему в тот день было уже не суждено. Левона оформили по делу свидетелем и отпустили. Ему предстояло сообщить Лолите горестную весть о том, к чему привела бессмысленная болтовня.
Скорая помощь тоже приехала довольно быстро, однако Женя Ветлугин умер от кровоизлияния в мозг, не приходя в сознание, до появления санитаров с носилками.
Первым о трагедии узнал Рома Ветлугин, младший брат-погодок. Женин коллега нашёл в списке контактов убитого слово «Брат» и справедливо решил, что лучше сообщить обо всём мужчине. Пусть он сам созванивается с супругой, выслушивает истерику и успокаивает её на правах родственника. А он своё дело сделал.
Геля Ветлугина не устроила истерику. Минутное осознание того, что с момента звонка деверя с чудовищной новостью закончилась прежняя жизнь в доме, где царили счастье и гармония, что мужа и папы больше нет и не будет, что больше он не обнимет дочку, не увидит её в новом платье, не поздравит с днём рождения, не подарит игрушку или книжку, не отведёт в театр и не проводит во второй класс, выдавили у неё первые слёзы, которых впоследствии будет пролито ещё немало.
– Где это произошло? – слабым шёпотом спросила вдова.
– В офисе «Бета-Банка», – сокрушённо отвечал Рома.
– Неужели там некому было остановить убийцу? – всхлипнув, спросила Геля.
– Сам в шоке, – не нашёлся, что ответить, Рома. – Буду выяснять.
Отпросившись с работы, Ветлугин-младший, а отныне у стареющих родителей единственный, прыгнул в машину и помчался на площадь Свободы. Спешить, однако, было некуда, поскольку следственно-оперативная группа ещё не окончила осмотр места преступления и опрос очевидцев. Дежурившие у входа охранники, в подкрепление которым рядом стоял полицейский сержант с пистолетом-пулемётом «Кедр» под мышкой, посторонних в офис не впускали, включая подоспевших журналистов, которые вынуждены были комментировать случившееся, довольствуясь съёмкой на фоне вывески банка. Несмотря на отсутствие возможности взять интервью у очевидцев и крайне скудную информацию о происшествии, они стремились как можно скорее опубликовать новость об убийстве, чтобы опередить коллег из конкурирующих изданий.
Рома закурил и сперва хотел подождать в сторонке, когда группа уедет. Но по дороге он немного оправился от потрясения, которое сменилось переполнявшим возмущением. Он решительно подошёл к дежурившим у дверей.
– Это что же получается, товарищ милиционер? – обратился Рома к полицейскому, кивнув на охранников. – Человек убит средь бела дня в охраняемом офисе крупнейшего банка! Куда тут смотрит охрана?
– А вы кто? – пристально посмотрел на него молоденький сержант.
– Я брат убитого. Роман Ветлугин, вот мой паспорт, пожалуйста.
– Роман, позвольте выразить вам искренние соболезнования и задать пару вопросов, – немедленно подскочил к нему ретивый журналист.
– Да подожди ты! – отмахнулся Рома. – Ну так как это понимать, охрана? Получается, если налётчики ворвутся в банк с целью бомбануть кассу, вы тоже печально проводите их взглядами? Почему же мы давно не слышим об ограблениях банков, если у вас всё так запущено? Вы же просто находка для преступников!
– Молодой человек, сбавьте тон! – нахмурился старший смены охраны, высоченный носатый мужик с залысинами. – Не говорите о чём понятия не имеете! Вы не видели, как всё произошло! Эти двое пришли под видом обычных посетителей. Этот амбал убил нашего сотрудника одним ударом! При всём профессионализме это невозможно было предотвратить!
– Пуля быстрее, чем удар! – спорил Рома. – Получается, можно зайти со стволом, пустить пулю в лоб кассиру и смыться с деньгами!
– Налётчик не сможет извлечь деньги из кассы! – парировал старший охранник.
– Ясно! Имущество банка важнее чьей-то жизни! – заключил Рома. – Вам плевать на людей! Вот и весь твой профессионализм, лакей!
– За оскорбление и клевету ответите! – пригрозил старший смены. – Вы в присутствии сотрудника полиции позволяете себе…
– Можешь подавать в суд! – с вызовом отвечал Рома. – Туда придёт пресса, и я всю вашу репутацию растопчу в пух и прах!
Полицейский, изучивший паспорт Ромы, миролюбиво положил ему руку на плечо, успокаивая, и предложил пройти внутрь, чтобы дать показания. Хотя Рома и не был очевидцем произошедшего, желание общаться с прессой у него сейчас было ещё меньше, чем рассказывать полиции о своих отношениях с убитым братом.
На другой день весь город знал о случившемся в малейших деталях. Пресса умудрилась даже достать и опубликовать скриншоты злополучной переписки. Возмущённая общественность недоумевала: почему в изоляторе парится один Размик, а к Левону и Лолите у следствия больше нет вопросов? Налицо группа, оружие, угрозы, преступный сговор, а дело возбудили только на одного из участников, – примерно к таким выводам сводился гвалт сердитых комментариев к городской новости номер один.
– Перед судом предстанет, по сути, торпеда, непосредственный исполнитель, привыкший по жизни делать прежде, чем думать, – комментировал событие известный на весь город адвокат Прытков. – Но ведь у каждого преступления имеются иные формы соучастия. В числе прочих уголовный кодекс предусматривает такую форму, как подстрекательство, оно же склонение к совершению преступления.
Но у следствия было иное понимание кодекса. Выводя за скобки наличие у Лолиты троих детей, дававшее право лишь на отсрочку наказания, следователь оставил её в статусе свидетеля. Общаться с журналистами она тоже наотрез отказалась.
После похорон Рома старался больше времени проводить с Гелей и её осиротевшей дочерью, чтобы хоть как-то утешить их. О случившемся они тоже отмалчивались – как в виртуальном пространстве, так и избегая прямого общения. Геля молчала подавленно, зная, что при разговоре о муже не сможет сдержать слёз. Рома замер в ожидании, решив пока плыть по течению в рамках закона, а дальше, когда страсти улягутся, думать, как поквитаться за убитого брата.
Суд отправил Размика на шесть лет в колонию общего режима, приняв во внимание ту же многодетность и подарив ему надежду попасть под амнистию по случаю очередного юбилея победы. Прокурор, просивший для подсудимого восемь лет строгого, удовлетворился этим приговором. Геля тоже выслушала решение спокойно, не глядя ни на Размика в решётчатой каморке, ни на присутствовавших в зале Лолиту с детьми и Левона. Рома, выйдя из зала, предложил нанять Прыткова, славящегося на весь город как разрушитель уголовных дел и несправедливых приговоров. Но Геля тихо ответила ему:
– Не надо, Рома. Нам нужны деньги для другого.
Вскоре Геля переехала в другой район и отправила дочку в другую школу. Больше её уже ничто не связывало с Лолитой Тополян, которая после суда тщетно пыталась искать встречи с Гелей с целью о чём-то поговорить. Если бы дотошный опер взял Гелю под наблюдение на последующие годы, пока Размик сидел в колонии, то непременно отметил бы, что она явно к чему-то готовится. Как известно, всякое преступление оставляет финансовый след. Геля таких следов оставила предостаточно. Однако уголовный розыск не интересовался её жизнью. Ни один начальник отдела не поручил её разработку даже самому ленивому оперативнику, который, не поднимая зада со стула, вмиг определил бы, что тут дело нечисто.
Во-первых, Геля оформила официальный брак с разведённым Ромой Ветлугиным. Опер, выявив сей факт, немедленно отразил бы в рапорте, что Ангелина Ветлугина не была замечена в порочных связях с родным братом убитого Евгения при жизни последнего; не обращалась в органы с заявлением о нанесении супругом на почве ревности побоев ни ей, ни брату Роману. И даже без наружного наблюдения опер без труда бы установил: Геля фактически не сожительствует с новоиспечённым супругом, что является первым признаком фиктивного брака.
Во-вторых, Рома удочерил единственного ребёнка Гели, став по документам её новым отцом, по-прежнему не живя под одной крышей ни с Гелей, ни с дочкой. Для чего им это нужно, пока неясно, однако в рапорте начальственная рука непременно выделила бы этот абзац, нанеся рядом с ним строгую резолюцию продолжить разработку.
В-третьих, Геля не просто переехала в другой район, но продала двухкомнатную квартиру, нажитую с Женей, обменяв её на тесную однушку в хрущёвке. Продала и унаследованный от Жени скромный «Фордик». Это можно было объяснить трудностями потери главы семьи и кормильца, но вопрос в другом: на что Геля потратила вырученные деньги? Опер без труда бы установил, что крупных покупок Геля не совершала, вкладов в банках не открывала. Да и вообще, умные люди в наше время не продают недвижимость, стараясь превратить её в актив. Геля явно не была дурой, транжирой, алкоголичкой или наркоманкой. Значит, деньги ей понадобились для других целей. Опер, с его неизбежной профессиональной деформацией, пришёл бы к выводу, что эти цели преступны.
Были и другие приготовления, которые отследить, не поднимаясь со стула, оперу уже не удалось бы. Но при добросовестном подходе он бы установил, что Геля зачем-то записалась на курсы французского языка. Почему именно его? Для попытки побороть депрессию путём изучения произведений Виктора Гюго на языке оригинала или просмотра фильмов с Жаном Полем Бельмондо без перевода? Бред какой-то.
В довершение ко всему окружение Гели всё чаще стали составлять подтянутые мужчины с явно военной выправкой, решительным, внимательным, волевым взором, указывающим на суровый опыт за могучими плечами. Притом ни один из них не был замечен с Гелей на романтическом свидании, ни один не ночевал у неё дома, ни к одному не ходила спать она. Что у неё с ними общего? Этот вопрос опер первым делом задал бы себе и без подсказки начальства.
Но поскольку не было такого опера, не заводилась папка с делом на безутешную вдову, ушедшую в тень после нашумевшего, но вскоре забытого конфликта Жени Ветлугина и Размика Асатуряна, постольку Ангелине никто не мешал. Размик отбывал срок, его «подогревали» друзья с воли, он поддерживал спортивную форму, насколько позволял режим, и считал дни до освобождения. Геля играла роль слабой и беззащитной женщины с разбитой судьбой, всеми забытой, никем не замечаемой.
Размик освободился солнечным майским днём, и погожим, и похожим на тот, в который он решился на отчаянный шаг, за что поплатился шестью годами, вычеркнутыми из жизни. Отсидел от звонка до звонка. Раскаялся ли в содеянном и уходил ли за высокий забор с чистой совестью? Скорее, превалировало чувство досады за время, потерянное на зоне, где при поддержке родни и друзей ему сиделось получше, чем рядовому заключённому, но всё же он находился в неволе, оторванный от дел.
Пускать в ход не растерявшие крепости кулаки за время отсидки почти не доводилось. На зоне конфликтные ситуации принято разбирать на толковище, а рукоприкладство допускается либо по личной отмашке пахана, либо, по меньшей мере, на то должна быть веская причина, как открытый наезд или непростительное оскорбление. Задиристый нрав пришлось учиться обуздать, и сегодня Размик садился в просторный прохладный салон «Круизера», на котором встретили друзья у ворот, с чувством удовлетворения: он отсидел честно и больше не должен ничего и никому.
По чистому совпадению в тот же день Рома Ветлугин в аэропорту ожидал своего рейса в Ростов. Ангелина отправила его на неделю к тихому Дону, уговорив взять на работе отпуск за свой счёт. Эта командировка была последним приготовлением. Геля уже была в курсе, что Размик сегодня освобождается, рада, что он не оставил здоровье в лагере и находится в отличной физической форме.
В Ростове Рома на такси проехал по адресу, который накануне пришлось выучить наизусть: те, которые его встречали, запретили записывать. Геля вышла на этих людей через отставного полковника спецназа. Это были бойцы спецподразделения «Сектор Зет», выполняющие боевые задачи преимущественно за рубежом, по всему миру, на любом континенте. Задачи эти не укладывались в рамки гаагских и женевских конвенций, связаны были с участием в гибридных, не признаваемых государством и не объявленных войнах: ликвидации, диверсии, устранение высших лиц военного командования противника, политиков и вражеских агентов, нападения на объекты военной и гражданской инфраструктуры противника, захват пленных и другие. «Сектор Зет» не подчинялся ни министру обороны, ни директору ФСБ. Его курировал человек, негласно являющийся правой рукой президента. Должность этого человека не предусмотрена ни одним законом или постановлением, да и названия этой должности никто не знал. Важно, что в «Секторе Зет» служили профессионалы, которые работу свою знали и поставленные задачи умели выполнять безукоризненно.
В отличие от Размика, с шиком укатившего из лагеря в сверкающем «крузаке», Рому по названному адресу встретила невзрачная серая «буханка». Отодвинутые форточки не особо проветривали душный салон южным вечером под лучами закатного солнца. Водителя за перегородкой Рома не разглядел, поскольку ему сразу открыли боковую дверь, приглашая в салон, где сидели двое крепко сбитых молодых мужчин с ранней сединой на коротко стриженных волосах, в аккуратной военной форме натовского образца. Лица довольно пролетарские, но Роман уже знал, что за внешней простотой скрываются профессиональные убийцы, которым нажать на спусковой крючок, произведя прицельный выстрел по человеку, чьё устранение продиктовано политической необходимостью, столь же просто, что и для него щёлкнуть по клавиатуре, сидя в своём офисе. Эти двое входили во взвод бойцов, базирующихся в Ростове, периодически, по заданию координатора, отданного по спецсвязи, осуществляющих вылазки на Украину.
Для Гели было крайне важно, чтобы Рома купил оружие и научился им владеть с гарантией того, что после сделки продавец не позвонит в уголовный розыск с целью сообщить приметы покупателя курирующему офицеру. Хотя она была уверена, что Рома, в случае своего задержания, ни словом не обмолвится о ней на допросах, и речи быть не могло подставлять его. Рома был её последней опорой в этой жизни.
Ребята из «Сектора Зет» имели наибольший процент такой гарантии в силу ряда причин. Например, они не являлись кадровыми военными и потому им было проще переступить через порог своей совести, торгуя оружием. Ведь если госслужащий совершает преступление и при этом продолжает службу, то он делает государство соучастником. В «Секторе Зет» служили частные наёмники, предпочитающие называть себя добровольцами, которые не интересовались, для каких целей гражданскому понадобился боевой ствол. В их рядах хватало людей с криминальным прошлым. Никто не смотрел на их судимости и прошлые прегрешения, поскольку критерии отбора были совсем другими. Более того, их лидеру, приближённому к президенту, было дано право самостоятельно вершить правосудие над провинившимися и приводить в исполнение отменённую в остальном Отечестве смертную казнь. Поэтому и повышения уровня преступности от продажи оружия они не опасались: с любым вооружённым, обнаглевшим от безнаказанности типом можно разобраться без полиции, прокуратуры и суда.
Имён своих спутников Рома так и не узнал. Приветливого и общительного крепыша с щербатым ртом звали Мячик. У второго, накачанного, угрюмого и малоразговорчивого, кличка и вовсе была странной – Диджей. Водителя они звали рулём. Рома сперва подумал, что это тоже кликуха, но позже Мячик объяснил, что это армейское обозначение всех водителей. Кто служил, тем так привычнее. А в «Секторе Зет» все были в прошлом служивые. Многие когда-то давали присягу ещё той стране, частью которой являлась и ныне враждебная Украина.
На военную базу они приехали уже затемно. Южная ночь наступает, будто выключателем щёлкнули. И тьма гуще, чем Рома привык в родном Поволжье, где в это время года почти до самого рассвета не уходят сумерки.
– Видишь хутор светится? – указал рукой Мячик, когда все вылезли из машины. – За этим хутором граница и Донбасс… Я это затем показываю, Рома, что если ты ночью решишь когти рвать отсюда, в ту сторону не вздумай ломиться. А к югу море Азовское. Поэтому тебе, если что, на север, усёк? Там Россия, там нет войны и есть закон.
– Да я не собираюсь никуда бежать, – удивлённо пожал плечами Рома.
– Всякое в жизни бывает, – вздохнул Мячик. – Мы добрые русские люди, но работа у нас такая, что не всякому понравится, о чём мы промеж собой беседы ведём. Ладно, Рома, план у нас такой. Сейчас всем отбой. Завтра в семь подъём, завтрак и уходим в тир.
«Сектор Зет» размещался на территории небольшой базы, огороженной высоченным забором с колючей проволокой, окутанной проводами под напряжением. Ворота, через которые въехала «буханка», тщательно осмотренная со всех сторон дежурным на КПП, были лишены каких-либо опознавательных знаков Минобороны. Ни тебе звёзд, ни флага, ни таблички с номером части. Рома хотел посмотреть, как база обозначена на карте, но обнаружил, что в смартфоне не работает ни интернет, ни обычная мобильная связь. Перезагрузка телефона ничего не дала.
– Бесполезно, не будет он ловить, – заметил Мячик его попытки. – Здесь ничего не ловит, потому что база – цель для атаки у хохла. Только стационарный телефон и рации у нас есть. Тот хутор, который тебе показывал, тоже страдает без привычных благ цивилизации, но поделать ничего не можем, пока с хохлом воюем. Если надо будет с домом связаться, скажу рулю, чтобы отвёз тебя до ближайшего местечка, где будет связь. Но только ночью, братишка, не обессудь: беспилотники тоже не дремлют. Да и тебе дорогу сюда знать необязательно.
Рому уложили спать в уединённой каптёрке, что по здешним меркам являлось люксом, поскольку отдельное помещение для сна полагалось лишь командиру группы. Наутро после завтрака, который, вопреки представлениям Ромы об армии, состоял не из пресной перловки, а из порции отличной наваристой овсянки на молоке, варёного яйца, свежего хлеба с маслом и сыром, кофе с молоком, Мячик и Диджей проводили его в тир.
– Значит, смотри, Рома, – начал Мячик занятие. – В окопы тебе не лезть, в соревнованиях не участвовать, правильно я понимаю? Так! Поэтому тяжёлое и автоматическое оружие не смотрим, а сразу переходим к пистолетам. Вот обычный «Макаров», а это – модернизированный. Немножко различаются габариты, ну и магазин у обычного на восемь патронов, а у этого на двенадцать. Прицельная дальность тебя мало должна заботить. Расстояние до объекта должно быть небольшим – два-три метра. Целиться нужно только в корпус…
– В корпус? – перебил Рома. – Так я же его убью.
– А на хера тебе тогда боевой ствол? – удивился Мячик.
– Там случай такой, что травматом или газовым не испугать, – объяснил Рома. – Просто если он даст дёру, я могу его, допустим, в ногу подстрелить?
– По ногам, по рукам и в голову стреляют только в кино, – вмешался Диджей. – Ты ещё сигарету ему выстрелом затуши, как Клинт Иствуд! В жизни тоже так стреляют, но только профи и только те, кто имеет опыт по живым мишеням бить. А это не про тебя.
– Поэтому только в корпус, – подхватил Мячик. – Это какая-никакая гарантия, что не промажешь. Пойми, что ты здесь потренируешься, что потом по живому бить, это две большие разницы. Рука не просто будет дрожать. По первости палец может отказаться нажать на спуск, и ты вообще не произведёшь ни одного выстрела. Поэтому я тебе и даю ПМ. Он универсальный и простой, как детский конструктор, подойдёт любому.
– А ещё какие есть? – поинтересовался Рома.
– «Стечкин», – ответил за напарника Диджей. – Калибр тот же, но скорострельность выше в разы: он автоматический. Да и вообще, пока это лучшее, что произвели российские оружейники. Но он и дороже будет, учти! Если денег хватит, бери, не пожалеешь.
– Пусть все попробует, – Мячик засовывал патроны в три разных магазина. – Смотри сюда, Рома! Главное в нашем деле – успеть его достать. Всегда держи патрон в стволе, понял? Как запахло жареным, не жди! Сдвинул предохранитель, выхватил и пали! Бой тут сильный, поэтому одной пули достаточно. Не надо в одного терпилу всю обойму выстреливать, переноси огонь. За три секунды можно человек пять положить, а из «Стечкина» и того больше.
Пистолет в руке настолько придавал уверенности в себе, что у Ромы невольно захватило дух. Прилив сил был просто ошеломительным. Рядом с ним, вооружённым, двое вояк выглядели не опаснее подростков. Только исстреляв обойму из обычного «Макарова» по трём ростовым мишеням, Рома в полной мере осознал простую истину, что подлинная сила содержится в оружии и умении с ним обращаться. Другой силы в современном мире попросту нет. Даже популярный в народе балабановский герой, утверждавший, что сила в правде, произносил это, имея под рукой заряженный «MAC-11».
Этот боксёр, отправивший брата на тот свет, свой жалкий кастет засунет себе же в одно место, едва на него посмотрит зловещий чёрный ствол. И дядя его, при всей боевитости, не терминатор. Дёрнется – ляжет с одного выстрела. Рома стрелял, думая о мести. И о том, какая же Геля всё-таки умница…
– Неплохо для пионера, – оценил Мячик. – С выбором пока не торопись. Надо ещё тренироваться. А пока давай гранаты посмотрим. Вот РГД-5…
– А зачем мне граната? – опешил Рома.
– Я же не знаю, для каких целей ты ствол берёшь. Да и знать не желаю, потому как мы с Диджеем ещё пожить хотим. А гранатой крутизну свою покажешь. Можешь в окошко машины забросить, а сам рядом стоять – ни хрена тебе не будет. Гляди, вот эти проволочки сводишь и вытаскиваешь кольцо. Рычаг при этом держишь! Это если в окружение попадёшь, мало ли что… Отпустишь – запал загорится и через три секунды взрыв. Главное, чтобы она у тебя в руке не была в этот момент, а так даже в укрытие прятаться не нужно.
– Нет, спасибо, я как-нибудь обойдусь без неё, – вежливо отказался Рома.
– Тогда ещё стреляем! – скомандовал Мячик, закрыв ящик с гранатами.
Спустя несколько дней Рома уезжал с базы той же глубокой ночью. Выключенные фары у «буханки» пугали, «руль» уверенно гнал машину вслепую, но Роман утешал себя мыслью, что в степи врезаться некуда, а встречные машины практически не попадались. Фары водитель зажёг после проезда контрольной точки – перекрёстка с единственным фонарным столбом на всю округу.
Рома был в новой просторной и несколько великоватой летней рубашке, которую «руль» привёз ему накануне. Мячик советовал носить именно рубашку, потому что в длинной куртке летом он будет белой вороной, а футболка облегает и может выдать очертания торчащего сзади за поясом пистолета. Денег на «Стечкин» хватило: Геля снабдила его суммой достаточной и на пистолет, и на полную обойму в двадцать патронов. Рома просто влюбился в пистолет, который в автоматическом режиме шпарит, как израильский «Узи» в голливудских боевиках, на которых Рома с Женей выросли когда-то. Правда, Диджей советовал использовать только одиночный режим стрельбы, но и это Рому полностью устраивало.
В обратный путь предстояло добираться поездом, поскольку отныне и впредь со своим грозным другом за поясом Рома был вне закона: сам факт ношения пистолета является оконченным преступлением. Уже на входе в аэропорт он обречён. На вокзалах, конечно, тоже сейчас стоят рамки, но знакомые железнодорожники всегда выручат. Рому провели на перрон через ворота, куда заезжают грузовики для снабжения поездов продуктами в вагоны-рестораны, постельным бельём и прочим пассажирским сервисом, минуя унизительную процедуру досмотра багажа и ручной клади. В туалете своего вагона Рома переложил пистолет в поясную сумочку и всю дорогу не снимал её ни на минуту. Несмотря на наставления Мячика, патрон в патронник Рома досылать боялся. Хотя ему рассказали, что вояки на боевых операциях и матёрые опера из угрозыска своё оружие при ношении даже на предохранитель не ставят, в нарушение инструкций. Сдвиг флажка тоже занимает доли секунды, а они могут стоить жизни. Но Рома ехал в обычном пассажирском составе по мирной России, где на поезда уже давно не нападают ни разбойники, ни террористы, и такие рискованные меры здесь ни к чему.
Свежий и уютный июньский вечер. Ни с чем не сравнимый запах мокрого асфальта после непродолжительного тёплого дождичка. Возле шикарного ресторана «Севан» на северной окраине города выстроилась в ряд длинная кавалькада красивых машин. В центре колонны, подле белоснежного лимузина «Хаммер» несколькими семейными компаниями стояли красивые люди. Ресторан держал известный городской предприниматель, который совсем недавно отстоял в судах своё право на обширные земельные владения в самом центре города, присвоенные им ещё в девяностых. Ныне на его владениях высился и сверкал в ночи солидный торговый центр, начинённый бутиками лучших европейских марок. Поставкам в эти бутики не угрожают ни экономические санкции, ни резкие колебания валютного курса, ибо там наряжается и закупается вся местная элита. Ресторан «Севан» на окраине предприниматель открыл больше не для прибыли, а, скорее, в качестве одной из своих резиденций, которую нередко сдавал под банкеты солидным землякам.
К таковым относился Размик Асатурян. Сегодня он в этом ресторане отмечал свадьбу младшей сестры. Она познакомилась с женихом во время отсидки старшего брата, но решительно дождалась его, чтобы и он непременно присутствовал на торжестве. Прошедшее суровое шестилетнее испытание добавило Размику уважения у мужской части многочисленной родни, и сегодня он был в центре внимания рядом с красавицей сестрой и её женихом. Размик был одет в серый костюм в мелкую-мелкую, практически невидимую, чёрную полоску. Под пиджаком сверкала ослепительно белая шёлковая рубашка «Бриони», приобретённая в том самом торговом центре по случаю.
Случайный прохожий, ни грамма не разбирающийся в брендах и ценах, без труда отметил бы, что и остальные мужчины были одеты в костюмы, стоимость которых сравнима с ценой банкета в этом роскошном ресторане. У отдельных гостей на руках красовались часы, стоившие почти как «Мерседес» класса С, на котором этот гость сюда приехал. Что касается женщин, то их платья оценили бы по достоинству лучшие итальянские модельеры, на их украшения засмотрелись бы и жёны арабских шейхов, а за такие причёски возьмётся далеко не каждый салон красоты.
Присутствовал на свадьбе племянницы, разумеется, и дядя Левон. На нём был пиджак лазурного цвета с чёрной блестящей рубашкой под ним. На шее висела толстая золотая цепь с увесистым крестом, а пальцы рук украшали перстни с камнями – ни дать ни взять Тони Монтана. Если бы ещё не эта седина… К слову, когда он воевал в Карабахе, среди соратников он и ходил под кличкой Монтана. Тогда он не знал, что это прозвище означает, поскольку до войны не успел сходить в видеосалон. Слово «Монтана» у него ассоциировалось лишь с модными в то время часами с музыкой. Такие трофейные часы снял с руки трупа поверженного противника в селе Карадаглы. Парнишка лежал с изуродованным автоматной очередью до неузнаваемости лицом, а на левой руке у него красовался серебристый браслет «Монтаны». Часами Левон впоследствии дорожил и полагал, что именно из-за них получил такую кличку. Лишь после войны, посмотрев «Лицо со шрамом», понял, в чём тут дело. Хотя сам он не признавал сходства с главным героем фильма, сослуживцам было со стороны виднее. Впрочем, в две тысячи восемнадцатом, когда был Чемпионат мира по футболу, Левон не преминул воспользоваться ситуацией и натурально изображал итальянца перед доверчивыми смазливыми русскими студентками. Это был месяц, когда у девчонок, годившихся ему в дочери, Левон был нарасхват, за его внимание готовы были драться, и ему эти грешки приятно было вспомнить.
Сейчас на его руке вместо «Монтаны» красовался позолоченный «Ролекс». Однако всё это – и костюм, и золото, и часы – было не более чем антуражем. Потому что, в отличие от других солидных гостей, у Левона дела в последнее время шли из рук вон плохо. Недавно у него отобрали торговую точку, которая кормила его семью с две тысячи пятого года, то есть с того времени, когда он поселился в России и приобрёл гражданство. Это был продуктовый павильон на близлежащей железнодорожной станции Ситники. Сто лет в обед его магазин никому не был нужен, как вдруг транспортная прокуратура обратила внимание, что павильон расположен в полосе отвода без всяких на то законных оснований. Железная дорога подала на Левона в суд. Единственным его аргументом было то, что магазин кормит его семью. Понятное дело, на судью такие доводы не произвели никакого впечатления, и решение было беспощадно: снести павильон к чёртовой матери. Левон пытался выйти на железнодорожное начальство, просил о помощи влиятельных людей из диаспоры, но, к его изумлению, это был тот редчайший случай, когда ни деньгами, ни связами вопрос решить не удалось. Железная дорога наотрез отказала ему в аренде этого клочка земли, который на самом деле никому даром не нужен, а павильон расположен так, что не создаёт помехи ни железнодорожному, ни какому-либо иному транспорту, да и вообще никому в этом станционном посёлке. Население посёлка осталось без единственного на всю округу продуктового магазина, а Левон – без работы.
Втайне от родни он пробовал записаться добровольцем на Украину. Ведь воевать он умел куда лучше, чем торговать. Однако военкомат отказал ему: мол, для войны ты уже староват, дядя. Хотя в свои пятьдесят Левон знал и умел в разы больше, чем двадцатилетние дюжие контрактники, которых нынче особо и не учат ничему. Получается, возраст имеет значение, а реальная польза, которую Левон мог принести любому штурмовому подразделению, никому не интересна. Такие, как Левон, в армии штучный товар, но всё это лишь слова. Он не мог документально подтвердить свой боевой опыт, поскольку АНА была добровольческим подразделением, не входившим в состав официальных вооружённых сил Армении. После войны за контроль над Нагорным Карабахом АНА, выполнив свои задачи, была ликвидирована окрепшей армянской властью. Кто был годен к строевой службе и желал служить, ушли в армию. Остальные разбрелись кто куда.
Левону оставалось надеяться на помощь племянника. Ведь сколько раз дядя выручал его самого, сколько раз встревал в его конфликты и разборки, сколько поддерживал в колонии, сколько помогал жене возиться с детьми, покуда их отец сидел… Размик оптом торговал хлебом и белорусским сливочным маслом (джентльменский набор) и обещал выбить Левону место на рынке под торговлю. Но вот уж месяц как Размик освободился, а дальше обещания дело так и не дошло. Левон по-прежнему не был при делах, что удручало его ещё сильнее, чем насмешливо-уничижительное отношение, продемонстрированное к нему в районном военкомате. Сегодня удобный повод встретиться с племянником. И свадьбу отметить, и дела общие обсудить.
Длинный июньский день подходил к концу и солнце начало садиться, но вечеринка была в разгаре. Изрядно разогретые гости находились уже в той стадии, когда виновники торжества отошли на второй план, а повод, ради которого собрались, уступил место другим разговорам, тостам и обсуждениям. Уже вспыхнула парочка междоусобных потасовок между молодыми и горячими, быстро погашенных зрелыми и мудрыми родственниками… Словом, всё как обычно.
За рестораном раскинулась небольшая берёзовая рощица, пройдя сквозь которую по тропке можно выйти к песчаному берегу Волги. Место для строительства заведения хозяин подобрал что надо. Именно в эту тихую рощицу сейчас вышли Размик с дядей Левоном, прогуляться и поговорить. Левон, ненароком подражая своему киношному «тёзке», курил кубинскую сигару и в который раз напоминал племяннику, что готов взяться за торговую точку в любой части города. Размик, по обыкновению, отделывался общими фразами и ничего определённого не обещал. Хотя, как старший брат невесты, он на свадьбе следил за порядком, практически не пил и великолепно соображал, что речь идёт о насущном хлебе любимого дяди. Левон начал злиться…
– Эй, Размик! – донёсся за их спинами незнакомый голос.
Оба, как по команде, обернулись. К ним обращался невесть откуда здесь взявшийся симпатичный худощавый парень с коротко стриженными тёмными волосами, с густыми, как у их земляков, чёрными бровями и глубоко посаженными глазами, с лицом, покрытым негустой щетиной, одетый в широкую длинную рубашку навыпуск, джинсы и летние туфли. Кого-то он им напоминал…
Это был Рома Ветлугин. Накануне Геля научила его произносить на чистом армянском витиеватую грязную ругательную фразу, суть которой сводилась к тому, что сказавший её состоял в интимных отношениях с новобрачной младшей сестрой Размика в особо извращённых формах. Роме неприятно было сейчас это говорить, но для пользы дела пришлось отчеканить фразочку с таким вызовом, что и сам Станиславский бы поверил. Необходимо было сыграть на струнах нездорового самолюбия Размика, дабы заставить его плясать и петь, как Геля задумала.
– Что?! – задохнулся Размик. – Как ты сказал?!
– А ты оглох, хачик? – усмехнулся Рома. – Могу повторить, гёт-фе-ран!
– Кто я?! – преодолев замешательство, Размик решительно двинулся на него.
Этот дрищ, вылезший из чьей-то задницы, только что сказал самому Размику Асатуряну такое, за что на зоне сей же час был бы засунут окровавленной рожей в унитаз. Размику в принципе за всю жизнь никто подобного не говорил, а тут какой-то самонадеянный ходячий член, видать, решил выбрать своеобразный способ суицида. Размик даже не пытался вспомнить, где и когда видел этого ушлёпка. Главное, что сегодня этот штопаный гондон, как минимум, станет инвалидом…
В отличие от Размика, никогда не терявший самообладания Левон и тут не растерялся, смекнув, что его племянника нарочно провоцируют на конфликт. Он ухватил Размика под руку, задерживая, и миролюбиво прохрипел:
– Мальчик, слова, которые ты сейчас сказал, очень плохие. Давай мы сделаем вид, что не расслышали их, а ты иди и никогда больше никому так не говори.
Вместо ответа Рома выхватил из-за пояса «Стечкин» и выстрелил в небо. Патрон находился в стволе, как учили. Предохранитель был сдвинут в момент извлечения оружия на режим одиночной стрельбы. Предупредительный выстрел получился моментальным, грозным, решительным и очень громким. Эхо ещё летало над Волгой, однако гости в шуме-гаме ресторана слышать выстрела не могли. Только певшие до сей поры в рощице птички сразу стихли и улетели из этого страшного места, неслышно хлопая крылышками.
Размик, который было вырвался от дяди и вновь двинулся на Рому с намерением порвать его на куски, замер на месте как вкопанный, вытаращив свои огромные выразительные глаза во всю ширь. Ствол «Стечкина» смотрел ему в грудь на расстоянии, с которого невозможно промахнуться.
Левон не особо удивился такому повороту. Он сразу смекнул, что такими грязными ругательствами осыпать Размика может только уверенный в своих силах человек. А сила эта заключается либо в оружии, либо в притаившейся неподалёку группе поддержки. Если паренёк сам выхватил ствол, значит, он здесь один, что уже повышало их с Размиком шансы выйти из переделки невредимыми. Удивило Левона только то, что пистолет реально боевой, да не абы какой, а целый «Стечкин». Уж боевое оружие от пугача или травматики Левон отличить способен. Где парень достал такой пистолет? Левон почувствовал себя, как в Степанакерте начала девяностых, где автомат Калашникова можно было купить на рынке, словно арбуз. Но современная полицейская Россия – это не Карабах тридцатилетней давности, и вооружённый «Стечкиным» незнакомец, кого-то смутно напоминавший Левону, не должен был появиться на свадьбе племянницы.
– Сейчас оба пройдёте со мной, – приказным тоном сообщил Рома. – Есть разговор.
Держа обоих под прицелом, он сдвинул флажок в режим автоматической стрельбы, чтобы в случае внезапного нападения длинная очередь не оставила противникам шансов. Рома пропустил их вперёд себя, жестом приказав идти по тропинке в нужном направлении. Левон молча кивнул и первым двинулся, куда было приказано. За ним поплёлся и Размик. Левон понимал: раз незнакомец, имея возможность без свидетелей убить обоих и скрыться бесследно, не сделал этого, значит, ему от них что-то нужно. А значит, до поры до времени нужно демонстрировать беспрекословное подчинение, которое рано или поздно притупит бдительность человека с пистолетом. И тогда появится шанс приблизиться и разоружить его. На таком расстоянии, как сейчас, Левон не способен что-либо сделать. Главное, чтобы Размик не совершил непростительную глупость, бросившись на вооружённого. А уж Левон о нём позаботится.
Рома отконвоировал их до примыкавшей к рощице грунтовой дорожки, упиравшейся в берег реки. Жарким летом дорожка служила подъездом к импровизированному пляжу. А вечерами сюда на машинах приезжали парочки, чтобы вдали от жилых массивов устроить промискуитет прямо в салоне автомобиля. Не исключено, что в это время года влюблённые могли сюда приходить и без всякой машины, поскольку кусты тоже никто не отменял. Полянки возле дорожки были замусорены, валялись использованные презервативы и влажные салфетки. Сейчас здесь стоял только белый «жигуль» седьмой модели, к нему-то и подвёл Рома своих пленников.
По правде сказать, Рома планировал захватить одного лишь Размика, но удобного случая сделать это, проведя возле ресторана весь вечер и держа под наблюдением шумную вечеринку, не нашёл. Размик постоянно находился в большой компании и только сейчас рядом с ним находился один лишь дядя. Более подходящего момента, скорее всего, не представится, и Роману пришлось забирать обоих.
У Ромы была только одна пара милицейских наручников. Бросив их Размику под ноги, он приказал скрепить браслеты у дяди за спиной. Левон не преминул и это отметить: боится парень его больше, чем Размика, понимает, что он опаснее. Но племяннику спокойно кивнул, повернувшись спиною и сомкнув сзади руки. Размик послушно щёлкнул на его запястьях наручниками. Самого Размика пришлось на свой страх и риск оставить со свободными руками. Но и этого боксёра Рома тоже не собирался оставлять без контроля.
Первым на заднее сиденье был усажен Левон. Перед посадкой в салон Рома проверил надёжность браслетов, убедившись, что они действительно на замке. Вторым в машину сел Размик, которому Рома, устроившийся на переднем пассажирском сиденье, приказал поднять руки, упершись ими в потолок.
– Так и поедешь, – объявил ему Рома, повернувшись вполоборота и наставив на него ствол. – Ничего, спортсмен, потерпишь. И учти: ты на мушке всю дорогу. Опустишь хотя бы одну руку – твои мозги сразу разлетятся по салону, как в «Криминальном чтиве».
Левон неслышно усмехнулся. Он давно смекнул, что этот парень – обыкновенный статист с оружием в руке. Не воин он и не убийца. Никогда не вышибал в упор мозги и вообще ни в кого не стрелял. Это видно по поведению, по нарочито угрожающим фразочкам, явно позаимствованным из боевиков, по нервному голосу, дрожь в котором он пытался унять. Осознанного прицельного выстрела он не произведёт, но запросто может нажать на спусковой крючок от испуга при любом резком движении. Левон от души надеялся, что случай нейтрализовать его рано или поздно представится, нужно только время. И он шепнул Размику на родном языке, чтобы тот пока не дёргался.
– Вы кто такие и что от нас нужно? – невозмутимо спросил Левон уже на русском.
Сидевшая за рулём Геля Ветлугина молча включила передачу, тронула машину с места, устремив её в сторону трассы и моста через Волгу.
– Здравствуй, Размик, – вместо ответа обратилась она к тому, кто её из этой парочки больше всего интересовал. – Видишь, как бывает? Сюда приехал на лимузине, а уезжаешь на «Жигулях». Зато я специально подобрала белую тонированную «семёрку». Всё как в твоей юности, помнишь? И тебе снова двадцать. Хочешь «Чёрные глаза» включу?
Размик злобно скрипнул зубами и с ненавистью посмотрел на Ангелину. Эта идиотская песня, не имевшая отношения к армянской национальной музыке, никогда ему не нравилась. Вместо ответа он повторил вопрос дяди:
– Ты кто?
– Я, Размик, та, у которой ты всё отнял. Кроме любимого человека, ты отнял у меня веру в справедливость, милосердие и человечность. Я перестала доверять людям, перестала испытывать хоть какое-то сострадание. Если прямо сейчас Рома тебе голову прострелит, я его буду ругать лишь за то, что он мне машину запачкал. А на твою оборвавшуюся жизнь мне плевать. Я разуверилась в ценности жизни. По тому, как ты убил отца семейства, а тебе за это – свадьба, ресторан, крутые тачки, золото и красивые женщины, я ещё раз убедилась, что нечего эту грёбаную жизнь жалеть и незачем за неё держаться. Она стоит дешевле этого старого «жигуля».
– Ты жена того парня из банка, – первым вспомнил Левон. – Как его… Женя, кажется? А ты его брат? Я вас видел тогда на суде…
– Браво, Левон! – искренне восхитилась Геля. – Вот в тебе я вообще не сомневалась! Очень жалею, что тебя пришлось впутывать в эту историю, честно…
– Так ты жена того терпилы? – сообразил наконец Размик. – И в чём предъява? Я за него честно отмотал. Если есть что предъявить, то давай соберёмся, людей позовём, перетрём тему. Пусть люди нас рассудят.
– Снова убеждаюсь, что я всё это затеяла не зря, – покачала головой Геля. – Вот по тому, как убитого тобой называешь терпилой, а своих дружков, которые, несомненно, будут на твоей стороне, людьми, убеждаюсь в этом. Значит, мы для тебя не люди, Размик? Я знала, что тюрьма тебя не исправит. Заметь, я вообще не просила тебя туда сажать, не подавала ни в какой суд и даже не относила заявление в полицию. Тебя судило государство, хотя право тебя судить в первую очередь принадлежит родне убитого. Всё по законам гор, всё по адатам, Размик. Тебе объявлена кровная месть с того дня, когда ты посмел пролить кровь отца моей дочери.
– Э-э-э, каким ещё адатам, слушай? Я же не чеченец! Нет у нашего народа никакой кровной мести. И никаких адатов. Я вообще христианин.
– Христианин? – усмехнулась Геля. – А что в тебе от религии Павла и веры Фомы? Как соотносятся евангельские истины с тем, что ты сделал? Пришёл с кастетом к моему мужу, который встретил тебя радушно, демонстрируя пустые руки и мирные намерения, подло ударил его насмерть исподтишка…
– Чё ты мне пургу мелешь, э? – грубо перебил Размик. – Ты в России живёшь! Здесь разве так дела делаются? Здесь всё по законам России, а не по законам религии! Совершил преступление – ответил, как положено, как суд решил. Чего тебе от меня ещё надо?
– Ты прямо товарища Саахова напоминаешь, который в конце фильма требовал судить его по советским законам, – отметила Геля. – Но ты должен помнить, что ответил на это Шурик товарищу Саахову.
– Что делать собираешься? – подал голос Левон. – Вывезти нас за город, завалить и закопать?
– Рома мог пристрелить вас ещё в сквере за рестораном, если б захотел, – покачала головой Геля. – Мы действительно едем за город, но с другой целью. Мы устроим то, что планировал сделать Размик с моим покойным мужем, когда вызывал его на разборку. Но в последний момент у Размика что-то пошло не так. Крышу ему снесло, попросту говоря. Сейчас у него будет возможность исправить ошибку.
– Я не понимаю тебя, – признался Левон.
– Я тоже! – подхватил Размик.
– Что тут непонятного? Будет честный поединок двух мужчин. Строго один на один. Никаких кастетов, нападений со спины и прочих подлянок…
– С ним, что ли? – кивнул Размик на Рому, стараясь не опускать затёкшие руки.
– Скоро всё увидишь сам, – ответила Геля и больше всю дорогу ничего не говорила.
Машина везла их в сгустившихся сумерках по тёмной трассе на север области. Путь был неблизким, и Рома сжалился над Размиком, разрешив опустить руки. Но при этом приставил дуло пистолета к своему сиденью на уровне груди Размика, пригрозив, что при любой попытке устроить бунт на корабле очередь из «Стечкина» легко прошьёт тощее жигулёвское сиденье и нашпигует его тело свинцом. Размик присмирел и не возражал посидеть тихо. Главное, что руки наконец позволили с потолка убрать.
Спустя примерно час машина свернула с дороги на убитую грунтовку. Геля, не жалея подвески старой «семёрки», вела через сосновый лес, не особо притормаживая на ухабах и глубоких лужах. Вскоре они въехали через старые ворота, возле которых в свете фар пассажиры разглядели покосившуюся ржавую фигуру в виде серпа и молота. Пропетляв по территории, похожей на заброшенный санаторий, машина остановилась возле кирпичного корпуса, в окнах которого горел свет.
Территория посреди девственного леса на берегу живописной узкой мелководной речушки Линда принадлежала когда-то пионерскому, а в постсоветской России – детскому оздоровительному лагерю, где летом отдыхали дети железнодорожников. Лет десять назад железная дорога, давно преобразовавшаяся в акционерное общество, скинула со своего баланса висящий ненужным балластом объект, приносивший одни убытки, а область и район отказались забирать лагерь под свою опеку. Деревянные корпуса ветшали, территория заросла травой, забор местами повалился, а детские площадки напоминали постапокалиптический пейзаж.
Лишь в единственном кирпичном корпусе сохранялась летом кое-какая жизнь. В здание нелегально провели электропроводку из трансформатора, обслуживающего близлежащее садоводческое товарищество, и некто под видом собственника сдавал его кому попало под любые цели, без договора и документов – главное, чтобы вперёд платили наличными. В разные годы летом здесь заседали то протестантская секта, пока её не запретили, то сталкеры, то выживальщики, то скауты, то толкиенисты, то бойцовский клуб. Последнее предназначение особо заинтересовало Гелю, когда она вышла через того же спецназовца на этот заброшенный лагерь. Самая просторная комната на первом этаже оказалась пригодной под спортивный зал. Прошлогодние бойцы здесь даже оставили ветхое, драное, но вполне годное татами.
Размика и дядю Левона завели в этот спортзал, приказав стать на противоположном от двери крае татами. Сами Геля и Рома сели за небольшой столик возле двери, на котором стояли допотопный электрочайник, подключённый к удлинителю, и несколько дешёвых стеклянных чашек, лежали коробка с пакетиками чая «Липтон», пачка растворимого кофе, початая плитка шоколада, половинка французского батона и печенье. Рома положил пистолет на стол перед собой, не сводя пристального взгляда с похищенных.
– Левону придётся пока побыть в браслетах, а Размик может снять лишнюю одежду и разминаться, – объявила Геля, наливая себе в чистую чашку воду из прихваченной в машине пластиковой бутылки. – Сейчас придёт твой сегодняшний соперник по рингу.
– Я его маму делал! – хвастливо отвечал Размик, снимая и аккуратно складывая на татами дорогие пиджак и рубашку, чтобы не испортить их в поединке. Подумав, сбросил и остроносые итальянские туфли, оставшись в носках.
Геля сочувственно посмотрела на него, но не отреагировала на реплику.
– Карманы выверни, – велел Роман. – Кастет придётся отдать мне, если что.
– Дался тебе этот кастет, – хмыкнул Размик. – У меня менты его ещё в тот день забрали. А на свадьбу я как-то оружия не ношу: там все свои.
Но карманы брюк послушно вывернул, продемонстрировав, что они пустые. Геля в это время выглянула в коридор и что-то коротко крикнула на хорошем французском.
При виде вошедшего Размик невольно улыбнулся. Он полагал, что его будут пугать двухметровым верзилой с рожей неандертальца и холодными зенками циничного убийцы. Видел он таких в зоне и не боялся, поскольку воочию убедился: чем больше шкаф, тем громче падает. Однако вместо него в зал зашёл кучерявый брюнет ростом ниже Размика на целую голову и значительно уступавший ему в комплекции. Лицо явного иностранца, белое и гладко выбритое, но точно не славянское. Крупный нос, тонкие губы, густые чёрные брови, острый подбородок, зелёные глаза. Он был голым по пояс и босым, одет лишь в чёрное спортивное трико длиною до щиколоток. Атлетическая фигура иностранца вызывала восхищение: массивный торс, ровный кубический пресс, как на картинке, от шеи к плечам тянутся эффектные трапеции, бицепсы и трицепсы, как у Брюса Ли, крепкие кисти. Ни капельки жира, ни складки лишней, ни отложений – всё идеально, особенно учитывая, что на вид иностранцу, как Размику, уже за тридцать.
– Это Юбер Лекур, – представила иностранца Геля. – Самый молодой профессор французского бокса, называемого также сават. К нам прибыл из Парижа. Собственно, как и то искусство, которому профессор посвятил жизнь.
Невозмутимый Левон, услышав это, похолодел. О савате он слышал от командира ещё в девяносто втором, когда это французское боевое искусство ещё не успело пройтись своими тренированными убийственными ногами по бывшему советскому пространству.
В восемнадцатом веке парижские гопники изобрели своеобразный способ выяснения отношений. Надевая тяжёлые ботинки с острыми рантами, они били друг друга подошвой, носком или ребром обуви по голеням, коленям и бёдрам, ломали ноги, выбивали глаза и зубы, превращали лицо в кровавое месиво. Это ножное развлечение впоследствии получило название «сават», что означает примерно «бродяга», или «босяк». Завоевав популярность у нижних слоёв общества, сават со временем сформировался в отдельный вид спорта, названный французским боксом.
Левон был в курсе, что звание «профессор» во французском боксе означает высшую степень мастерства и соответствует званию «патриарх школы» у восточных единоборств. Профессор французского бокса в совершенстве владеет как уличным беспредельным саватом с его дробящими ударами ног, переламывающими человека, как деревянного Буратино, так и спортивным вариантом искусства, который отличается от савата лишь тем, что в нём имеются хоть какие-то правила, установленные педантичными французами в середине прошлого века. Другими словами, перед Размиком сейчас стоял человек, от которого веяло смертью явственнее, чем от «Стечкина», лежащего на столе перед статистом Ромой.
На Размика, привыкшего по жизни драться с разного рода мастерами и разрядниками, как на ринге, так и вне его, слова Ангелины особого впечатления не произвели. О французском боксе он слышал лишь краем уха, полагая, что это представляет собой европеизированный вариант муай-тай. В чём горько заблуждался, поскольку корни тайского бокса растут из воинского искусства, а корни французского – из бандитской беспощадной расправы над противником, не знающей никакой пощады и морали. Поэтому Размик немало был изумлён, когда сам дядя Левон, этот боевик, вполголоса выдвинул ему паническое требование на родном языке.
– Не пытайтесь шифровать свои диалоги, – отреагировала Геля. – По счастью, за прошедшие годы я поднаторела не только во французском, но и неплохо освоила армянский язык. У меня был замечательный учитель, Ардаваст Арутович, дай ему бог здоровья. Благодаря ему и ваш древний язык для меня уже не шифр. Перевожу, что сказал ты, Левон, своему племяннику: «Быстро на коленях проси прощения у этого Монте Кристо в юбке!» Увы, Размик, слишком поздно! Тебе нужно было сделать это, когда ты ещё сидел в тюрьме. Как минимум, написать мне покаянное письмо. Возможно, я бы последовала древнему кавказскому обычаю, согласилась на примирение и отказалась от мести. А «Монте Кристо в юбке» – это замечательно сказано! Снова браво, Левон, на сей раз за креатив! Действительно, хоть я и надела сегодня джинсы, прекрасно поняла смысл этого образного выражения и заценила меткость сравнения. Разница в том, что граф Монте Кристо сразу не смог отомстить врагам, потому что томился в застенках замка Иф. А в моём случае, наоборот, в тюрьме сидел мой враг, а я готовила месть.
– Готовила блюдо, которое подают холодным? – съязвил дядя Левон.
– Не совсем правильный перевод напутствия Дона Корлеоне, но в целом неплохо сказано, Левон… Ладно, ближе к делу. Размик! Мой покойный муж всегда был готов признать свои ошибки и извиниться, если не был прав. Он не пропадал в спортзале, а всё свободное время посвящал воспитанию единственной и любимой дочки. Тягаться с таким костоломом, как ты, ему было не с руки. И ты это прекрасно знал! Но это не помешало тебе бить по голове того, кто заведомо слабее. Сегодня у тебя будет прекрасная возможность искупить свою вину и помериться силами с достойным противником. Правил не будет! Разрешены подлые и коварные удары, не возбраняется ломать кости, выбивать глаза, выворачивать пальцы, крушить коленные чашечки и так далее. Первым против Юбера выходит Размик. Если Лекур оказывается победителем, следующим будет Левон. Если Размик одолеет Лекура, будет считаться, что он искупил свою вину, исправил ошибку шестилетней давности, и вы оба будете возвращены в ресторан «Севан». Думаю, к тому времени гости ещё не успеют разойтись.
Поняв, что оружие дипломатии здесь не сработает, Левон решил подбодрить племянника и снова на родном языке прохрипел короткую реплику, означавшую: «Убей этого французского педика!»
– Видно, Левон, ты смотришь телевизор, – укоризненно покачала головой Геля. – Если европеец, так обязательно гей. Вынуждена тебя огорчить: как любовник, Юбер Лекур даст фору всем присутствующим вместе взятым. Я лично не проверяла, но те эскортницы, которых мне пришлось поставлять любвеобильному Юберу за время его здешнего пребывания, уходили от нашего профессора без задних ног и в один голос твердили, что русским героям-пятиминуткам до этого сексоголика, как до звезды. Даже обидно стало за соотечественников, ей-богу… Уверена, что Юберу во Франции врачи диагностировали сексуальную зависимость.
Размик Асатурян и Юбер Лекур вышли в центр татами и замерли друг напротив друга на почтительном расстоянии. Юбер низким баритоном что-то коротко спросил у Размика на своём языке. Размик вопросительно повернулся к Ангелине.
– В позапрошлом веке дуэлянты приходили на парижский пустырь «Пуант-де-Лиль» и спрашивали друг друга: «Идём на всё?», – объяснила Геля. – Этот вопрос тебе и задал сейчас Юбер, дабы уважить традицию савата. Я уже сказала, что правил не будет, поэтому вопрос риторический. Разрешается всё. Начали! Savate!
Атака Лекура совпала с последним словом Гели. Размик не успел принять боксёрскую стойку, как французский мастер буквально растворился в пространстве, оказавшись против него на расстоянии удара ноги. С этим удивительным перемещением, больше напоминающим телепортацию, совпал и выброс его правой ноги в корпус Размику. Обыкновенный мае-гери, он же фронт-кик, сиречь прямой удар, выполняемый простым амплитудным движением за счёт разгиба согнутой в колене ноги по прямой траектории в нужную точку. Начинающий кик-боксер или каратист разучивает такой удар уже на первых тренировках и месяца через три, при должном подходе, сможет при помощи него проломить босой стопой дощечку шириною в сантиметр.
Однако важно не то, какой удар нанёс Лекур, а то, как он его выполнил. Даже бывалый Левон, насмотревшийся всякого, видевший, как его собственный инструктор разит острием автоматного штык-ножа летящую муху, пребывал в шоке. Его командиру в АНА, каратисту-самоучке (а кто в те годы не был самоучкой и самозванным тренером?) до такого уровня было так же далеко, как и Арцаху до Парижа. Левон был уверен, что вложи француз в свой фронт-кик больше усилий, сквозь пробитую грудную клетку он бы нащупал пяткой позвоночник Размика. Племянник попросту переломился бы пополам. Но и такого попадания вполне хватило, чтобы Размик заработал разрыв внутренних органов. Его грудь стала лиловой и ему уже требовалась неотложная помощь. Ещё пары таких прилётов он попросту не переживёт. Левон находился под прицелом Романа, а Размику не даст сделать и шага в сторону Лекур. Оба были обречены…
В это время Лекур, опершись обеими руками в пол, выбросил уже левую ногу, угодив стопой в колено Размика. Это был удар из арсенала шоссона – забавы, которую придумали матросы кораблей, приписанных к порту в Марселе. Плавание парусных кораблей в те годы длилось мучительно долго, экипажи изнывали от скуки и были рады малейшему развлечению на палубе, одним из которых и стал шоссон. В отличие от савата, в шоссоне бойцы надевали на ноги мягкие войлочные тапочки, чтобы не превращать свою забаву в такое же травмоопасное занятие, как сават. Иначе покалеченных матросов попросту списывали бы на берег одного за другим по инвалидности.
Однако Юбер Лекур не моряк, а Мастер, и его ороговевшая пятка по твёрдости была подобна каблуку военного ботинка. Омерзительный громкий хруст ломаемого коленного сустава заставил Гелю и Рому синхронно сморщиться и отвернуться от жуткого зрелища. Спустя несколько секунд боль от сложного перелома заставила Размика заорать. Через открытые окна его крик распространился по заброшенному пионерлагерю и был, наверное, слышен в соседнем дачном посёлке. О том, чтобы продолжать схватку с такой травмой, и речи быть не могло. Но прежде, чем Размик рухнул на пол, не в силах устоять на единственной уцелевшей ноге, Лекур сжалился над противником и навсегда прекратил его мучения, коснувшись (наблюдавший за убийством племянника Левон готов был поклясться, что француз едва коснулся!) костяшками пальцев левой руки виска Размика. Этот едва заметный хлёсткий удар произвёл ещё пущий эффект, чем хук с кастетом в ту же самую область Жене Ветлугину шесть лет тому назад. Височная кость лопнула, и жизнь Размика остановилась ещё в процессе падения на пол. Левон лишь мысленно перекрестился, представляя, как душа племянника в этот момент покидает его могучее тело. Осенить себя крестным знамением по-настоящему мешали наручники за спиной.
Лекур подошёл к поверженному Размику, пощупал его шею и констатировал, что противник готов. Чистая победа. Убитый Размик Асатурян в первый и последний раз в своей жизни не успел за весь поединок нанести ни единого удара. Вся схватка, от разрыва Лекуром дистанции до решающего удара в висок, длилась от силы секунд двадцать. Геля приказала Юберу оттащить сломанное тело, затем передала ему ключи от наручников, велев освободить руки Левона.
– Извини, Левон, но, думаю, ты должен знать русское выражение «оказался не в то время не в том месте», – не глядя на него, произнесла Геля. – Судьба тебе быть следующим соперником профессора. Ты всё видел, поэтому должен понимать, что спасти тебя может лишь божественное вмешательство. Но, в отличие от библейских времён, сегодня Бог редко являет человечеству чудо.
Левон молча разминал затёкшие руки, разгоняя кровь и возвращая им способность полноценно функционировать. Война научила его рассчитывать не на промысел божий, а исключительно на свои силы. И потому он прекрасно понимал, что в схватке с французом один на один не продержится дольше, чем новопреставленный Размик. Левон был воином, Юбер Лекур – профессиональным спортсменом, и в данном случае последний находился в своей стихии, на татами, а Левон – в чужой. Это в Арцахе Левон не оставил бы Лекуру шансов, если б встретил его в боевой обстановке. Не спасли бы француза ни его поразительная скорость передвижений, ни феноменальная реакция, ни фантастическая техника, ни ударная мощь. Потому что пуля пробивает всякое тренированное тело, всякую груду мышц. Шестиграммовая пуля убьёт любого мастера единоборств, за секунду лишив смысла десятилетия его изнурительных тренировок. Но здесь не Арцах. Здесь безоружный Левон с одной стороны под прицелом «Стечкина», а с другой стороны под бдительным оком французского мастера, умеющего владеть собственным телом и убивать в сотни раз лучше, чем Рома умел владеть пистолетом.
Воин, солдат, боевик, партизан, повстанец отличается от привыкшего к комфортным условиям и хорошему питанию спортсмена тем, что умеет находить выход из, казалось бы, безнадёжной ситуации. Левона когда-то учили именно этому. Учили хорошо, поскольку в Арцахе он не только выжил, но и успешно противостоял целой группе врагов, когда попал в окружение и его хотели взять в плен. В чудовищный плен локального конфликта, где не соблюдаются никакие конвенции, где человека пытают, как в средневековой инквизиции.
Левон уже давно жил в России и хорошо знал русский народ. Знал он, что русский человек никогда не откажет и врагу в стакане воды или куске хлеба. Потому что русский суеверен, хлеб и вода для него святы, и он боится, что, отказав просящему, подвергнется каре. Отказ в пустяковой просьбе приведёт к тому, что Бог его самого лишит хлеба насущного. Недаром православные так недолюбливают старообрядцев, сочинив байку, что, дескать, старовер в своей деревне не подаст и кружки воды изнывающему от жажды путнику-иноверцу. Этот поступок староверам вменяют в вину как одно из чудовищных злодеяний, превосходящих по степени греховности всю их ересь, выразившуюся в отвержении Никоновских реформ. А Рома и Геля Ветлугины явно не походили на староверов, поэтому Левон вежливо попросил:
– Дайте, пожалуйста, воды. Очень хочется пить.
Рома и Геля действительно не увидели ничего подозрительного в его просьбе. Ведь даже последнее желание приговорённого к смертной казни почтительно выслушивается и, по возможности, выполняется. Оставалось лишь надеяться, что воду ему нальют в чашку, а не дадут пить из пластиковой бутылки. В последнем случае его план обречён на провал. Но Бог всё-таки являет чудеса! Ничего не подозревавшая Геля налила воду в свободную стеклянную чашку и протянула Левону.
Левон с самого начала отметил, что стеклянные чашки, окружавшие электрочайник, были известны каждому жителю российского мегаполиса, поскольку некогда в изобилии продавались в магазине «Икея». В каждой квартире и в каждом офисе можно было встретить такие чашки, стоившие сущие гроши, практичные, легко отмывавшиеся. Их не нужно было беречь, как дорогой сервиз, и не жаль разбить. Они были сделаны из очень хрупкого стекла. Даже при мытье такой чашки, уронив её в мойку или неосторожно задев за кран, можно было легко отколоть кусочек стекла или оторвать ручку. Поэтому Левон, медленно цедивший воду мелкими глотками, изо всех сил вгрызся передними зубами в краешек чашки. Он не боялся сломать зуб: стоматолог восстановит всё, а вот жизнь ему уже никто не вернёт. Ещё в Армении он видел в пивной человека, на спор отгрызавшего зубами куски от гранёного стакана. А чашка из магазина «Икея» хрупче, чем приснопамятный гранёный стакан.
Было неприятно, но у него получилось. Крохотный стеклянный кусочек верхнего края чашки откололся и лежал у него во рту. Левон задвинул его под язык, не боясь порезать рот, и вернул Геле пустую чашку. Та, к счастью, не осмотрела её, просто поставив обратно на стол. Левон, по требованию Ромы, снял пиджак, рубашку, ботинки, все украшения и часы. Перстни, часы и цепочка с крестом, которыми он мог причинить вред сопернику, были сложены на столе. А француз, увидев, что новая жертва готова к избиению, задал тот же вопрос, что и несколько минут назад Размику: «Идём на всё?»
– Скажи ему, чтобы сначала поборолся со мной, – попросил Гелю Левон. – Я хочу проверить, насколько Мастер хорош в борьбе.
Геля перевела Лекуру его просьбу. Юбер обаятельно белозубо улыбнулся и согласно кивнул. Левон предпринял попытку сыграть на струнах тщеславия француза, в два счёта отправившего на тот свет племянника, и ему это удалось. Это был тот случай, когда Мастера губит его мастерство. Когда его побеждает не соперник, а собственная гордость. Лекур был готов преподать Левону хороший урок в борцовском поединке, поскольку и тут был абсолютно уверен в своих силах.
Сегодня немногие знают, что в начале двадцатого века знаменитую греко-римскую борьбу в России называли французской. А в самой Франции её называли финской борьбой. Подобный географический разброс не был чем-то удивительным, поскольку разные европейские народы перенимали друг у друга приёмы, захваты, броски, подсечки, удержания и болевые. А природная скромность европейцев диктовала воздавать должное заслугам соседей и не приписывать изобретённое искусство исключительно своему народу. Поэтому Юбер Лекур не был бы собой, профессором французского бокса, если б, помимо ударной техники, он в совершенстве не овладел бросковой.
Лекур с той же молниеносной скоростью разорвал дистанцию, но не стал сразу бить Левона, а банальным броском за обе ноги опрокинул его навзничь. Не заметив, как оказался на полу, Левон вмиг опомнился, обхватил навалившегося француза руками, перегнулся через него подбородком, незаметно выплюнул стёклышко на его крепкое плечо и тут же накрыл свободной ладонью, чтобы оно не скатилось на татами. Юбер легко сбросил с себя захват и одной ладонью зажал подбородок Левона, а другой заблокировал его руку, фиксируя плотное удержание и готовясь перейти на болевой приём. Лекур не собирался ничего ломать Левону в партере, а лишь дождаться, когда тот, убедившись в неподражаемости соперника и в борьбе, отчаянно застучит свободной рукой по полу, сдаваясь. После чего перейти обратно в стойку и уничтожить противника ударами.
Однако Левон, уже сжимавший стёклышко в свободной руке, резко провёл им по всей спине француза сверху вниз, от седьмого позвонка до копчика. Уже переходивший на болевой Лекур почувствовал внезапную острую боль от глубокого пореза, ощутил, как по спине растекается что-то тёплое. Как и чем его умудрился оцарапать противник, Юбер не понял, но, будучи спортсменом, а не солдатом, и оттого не привыкшим к пуску собственной крови в таком количестве (она уже вовсю пачкала его штаны), он запаниковал. А Левон воспользовался заминкой, высвободил вторую руку и изо всех сил провёл кусочком стекла уже по шее француза. Конечно, горло таким осколком не перережешь, но поражение такой нежной части тела, как шея, сопровождавшееся обильным кровотечением, ещё больше сломило боевой дух Лекура. Он уже не бравировал собственной непобедимостью, а думал, как откатиться и остановить кровотечение. Левон ткнул его «уточкой» пальцев в кадык, сбросил с себя и вскочил на ноги.
Рома, наблюдавший, как Лекур надёжно прижимает Левона к полу, не давая ему выбраться, положил пистолет перед собой на стол, поскольку в одиночку непрестанно держать пленного на мушке тяжело. За те секунды, что Левон дважды нанёс глубокие порезы иностранцу, ударил в горло, сбросил его с себя и встал на ноги, Рома успел вскочить со стула и двумя руками направить ствол «Стечкина» на перехватившего инициативу пленного. Патрон уже был в стволе, предохранитель сдвинут, пистолет находился в режиме одиночной стрельбы – всё, как учили. Но Рома никогда в своей жизни не стрелял по живому человеку из боевого оружия. Особенно когда ситуация развивается столь стремительно и каждая секунда на вес золота…
Случилось ровно то, о чём предупреждал его Мячик: палец наотрез отказывался жать на спусковой крючок. А если не получилось выстрелить в первые секунды, то в последующие сделать это становится всё сложнее, о чём Рому тоже предупреждали бойцы «Сектора Зет». Отчаянный крик Ангелины: «Рома, стреляй!» слышался словно откуда-то издалека, будто не рядом с ним Геля находилась, а за оградой лагеря, в лесу.
Пленение и содержание в плену – это целые военные дисциплины, которых Рома не знал даже в теории, а Левон изучил на практике. Левон отлично знал: если пленный вышел из-под контроля, стрелять следует незамедлительно. Бить только на поражение. Не пугать пистолетом, не орать, что выстрелишь, и не палить предупредительный вверх, а сразу выпускать пулю в пленного, который перестал быть таковым. Ведь пленный знает, на что идёт, знает, что находится под охраной и под прицелом. Если он решает бежать или напасть на конвой, то должен понимать, что совершает потенциальное самоубийство. Неважно, что это: жест отчаяния или сознательная атака. Медлить нельзя, поскольку промедление стоит жизней твоих боевых товарищей. Лучше потерять пленного, который нужен был для обмена или выуживания информации, чем потерять всю группу.
Левон совершил длинный кувырок в направлении Ромы. Он менял траекторию, заставляя Рому переводить прицел, и усложнял ему и без того тяжёлую задачу. Рома даже в неподвижного человека не мог заставить себя выстрелить, а в движущуюся мишень ещё ведь нужно попасть. И желательно с первого раза. Кувырком и двумя прыжками Левон достиг угрозы, изловчился оказаться у Ромы сбоку и резко ударил его ребром ладони по шейным позвонкам. Рому точно током ударило, он пошатнулся, а Левон уже нанёс ему рубящий удар по запястью правой руки, выбив пистолет, и добил основанием ладони в кончик носа снизу вверх, ломая хрупкий хрящик носовой перегородки. Рома упал, Геля в ужасе замерла, сознавая, что всё задуманное летит коту под хвост, а Левон, завладев пистолетом, одним выстрелом точно в голову убил окровавленного француза.
– Никому не двигаться! – зычно скомандовал Левон, ощущая себя в привычной шкуре солдата. – Лечь на пол мордой вниз!
Двигаться, однако, было некому. Рома в беспамятстве сидел на коленях, лицо его было окровавлено, сломанный нос мешал нормально видеть происходящее вокруг, он был дезориентирован. Геля по-прежнему была парализована ужасом произошедшего перелома событий, глядя на Левона, как кролик на удава, и тоже опасности не представляла. Не служил угрозой, понятное дело, и остывающий труп Юбера Лекура. Левон плюнул на приказание, сгрёб со стола свои побрякушки, ссыпав их в карман брюк, накинул на руку пиджак и рубашку, подхватил ботинки. В последний раз окинул взглядом весь зал. Несколько секунд со скорбью смотрел на труп Размика. Забрать любимого, хоть и дурного, племянника, похоронить по-человечески не удастся. Мертвому всё равно, а пока ещё живому надо бежать отсюда как можно скорее. И как можно дальше.
Левону ничего не стоило положить всех, кто ещё оставался здесь в живых. У него единственная пушка, Рома и Геля в его власти. Однако он был не убийцей, но воином. Воин убивает лишь для того, чтобы устранить угрозу. В данном случае угрозу представлял француз, а Рома и Геля, лишившись единственного инструмента подчинения, сбросили с себя волчьи шкуры, оставшись овцами.
Да и не столько в этом дело… Ведь здесь не Арцах. Здесь действуют законы. Убийство здесь расследуют, убийцу ищут и находят. И зачем Левону лишние трупы в довершение к уже имевшемуся? Если с французом можно притянуть за уши самооборону, то лишение жизни Ромы и Гели уже стопроцентное двойное убийство.
«Стечкин» с почти полной обоймой Левон безжалостно бросил на середину реки, когда проходил вдоль берега Линды, воды которой поблескивали в лунном свете. Пистолет, из которого застрелен иностранец, при себе носить нельзя. Это всё равно что явиться в отдел с повинной. Теперь, даже если ему в ближайшем селении встретится патруль, он совершенно чист и может сообщить чистую правду: был похищен неизвестными, сбежал, заблудился. Левон в потёмках нащупал грунтовую дорогу, по которой они ехали к заброшенному лагерю. Она выведет к трассе, а дальше можно найти железнодорожную станцию. Левон умел видеть, слышать и распознавать любые признаки близкого присутствия человека или транспорта, знал, на каком расстоянии слышатся локомотивные гудки, а на каком видны автомобильные фары. Он не боялся темноты, леса и ночных хищников, поскольку в данный момент был сам воплощением тьмы. Разве может тьма бояться тьмы?
Он двинулся по дороге шагом росомахи: плечи опущены, руки расслабленно висят, ноги идут не за счёт мышц, а произвольно под весом тела. В своё время его научили, что таким способом можно преодолеть значительное пешее расстояние без малейших признаков усталости. Сосновый лес надёжно прикрывал его от лунного света, тьма была непроглядная, и случайный прохожий не смог бы разглядеть странного субъекта с удивительной походкой.
Его больше волновало другое: куда теперь? В городе оставаться нельзя. Его, недобитого и сбежавшего, могут добить. Невозможно представить, каких денег стоило этой леди Монте Кристо разыскать во всей Франции лучшего бойца, привезти его в Россию и выставить наймитом против Размика. Это ж на какие жертвы пришлось ей пойти! Если у неё такие возможности, значит, в городе тем более найдутся те, кто Левона убьёт уже не в честном поединке, а тихонько уберёт пулей при удобном случае. Только куда бежать? Китайцы учат, что если хочешь спрятать дерево, прячь в лесу. Получается, человеку надо скрываться там, где много людей. Значит, в Москву! Точно! Там диаспора сильнее, чем здесь, там он поднимется и будет иметь намного больше, чем продуктовый магазин в захолустье. Ему помогут. Его, героя народной войны, земляки встретят с почтением и подыщут какую-нибудь тему…
Как бы не так! Левон даже остановился в раздумьях. Почему он так наивен? В Арцахе он воевал за свой народ и за свою землю. Это там мирные жители, оголодавшие, истощённые и замёрзшие, изнурённые войной, пустившие последнюю мебель на дрова в своих холодных жилищах, встречали таких, как он, героями, отдавая последнюю еду. Смотрели с надеждой и спрашивали одно и то же: когда закончится война? А в Москве живёт молодая поросль, войны не знавшая. Такие, как Размик, умеющие лишь кормить обещаниями. Его встретят радушно только если он сам въедет в этот круг на красивом автомобиле, при деньгах да хорошем бизнесе. Вот тогда его не только земляки, но даже азербайджанцы будут привечать, называя дорогим братом, обнимая и целуя дружески в щёку при встрече. Такие там нужны.
А такие, как Левон… Ну накроют стол, послушают о его подвигах в Арцахе, уважительно поцокают языками, а после разойдутся и забудут. Никакую тему не предложат, в долю не возьмут, даже на работу не устроят. Между собой будут называть контуженным воякой. Плевать они хотели на Арцах. Деньги, автомобили, столичные клубы, девушки, развлечения – вот, собственно, круг их интересов.
Остаётся один вариант: к брату в Адлер. Там сейчас начинается курортный сезон. Брат держит гостевой дом и кафе. Неважно, что они не виделись много лет. У их народа нет близкой и дальней родни, есть родная кровь, и Левон, даже свалившись к брату в дом, как снег на голову, должен быть встречен по всем правилам гостеприимства. Там ему помогут. Жена переправит туда всё необходимое, а он будет работать, помогать брату и, самое главное, спасёт свою жизнь.
Тщательно скрываясь, едва завидев издали автомобильные фары, Левон продолжал свой пеший путь через лес. На рассвете он вышел к железнодорожной станции и первой электричкой ранним утром прибыл в город. У него не было ни денег, ни паспорта, поскольку барсетка осталась в зале ресторана, когда они с Размиком выходили прогуляться в сквер. Напротив вокзала находился ломбард. Левон зашёл туда, сдал все свои украшения и часы. Теперь он был без документов, зато при деньгах. Билет на поезд до Адлера не купить, да он и не собирался этого делать. Ведь если его объявят в розыск, то попросту снимут с поезда. На юг он добирался на перекладных по российским дорогам. Уже на месте он позвонил Лолите и рассказал обо всём, что произошло. Умолчал лишь о том, что лично пустил пулю в голову француза. Труп иностранца он брать на себя не собирался. Доказательств тому не было, пистолет не найдут, а на одних показаниях свидетелей дело по такой статье не сошьёшь.
Лолита сообщила обо всём, что знала, в полицию. Следственно-оперативная группа прибыла на место, обнаружив начавшие разлагаться в жарком помещении тела Размика Асатуряна и Юбера Лекура…
В ту ночь, когда Рома и Геля покидали заброшенный лагерь, они не особо рассчитывали добраться невредимыми. Левон сбежал с оружием, а в ночи он ещё опаснее. Они не верили, что он их отпустит. Затаится в лесу, обстреляет машину, а потом убьёт обоих. Рома сел за руль, Геля легла на заднее сиденье, чтобы в неё сразу не попала пуля. Рома, шмыгая сломанным носом, нёсся по лесу на свой страх и риск, чтобы на скорости снизить риск засады, но понимал, что на дороге Левон может установить ловушки. Пробьёт колёса, остановит машину и пристрелит их. Однако всё обошлось. Они благополучно достигли трассы и добрались до города без приключений.
Перед отъездом Геля бросила возле Юбера Лекура его одежду, в которой находился паспорт гражданина Сербии Миодрага Милановича. С этим паспортом, под этим именем Лекур въехал в Россию и жил в одной из комнат лагерного корпуса. Днём тренировался, а вечером требовал, чтобы ему привозили на каждый ночлег новую женщину. В довесок к услугам боксёра Геля израсходовала кучу денег на дорогих проституток, согласившихся съездить за город и на ночь отдаться иностранцу в постели всеми мыслимыми способами. Что ж, несмотря на то, как всё бесславно закончилось, Женя был отомщён. Полиция при установлении личности трупа Лекура будет ошибочно запрашивать сведения в посольстве Сербии. А на весь Балканский полуостров у Юбера нет ни единой родной души. Конечно, при особом подходе к делу могут сделать экспертизу и установить, что он никакой не серб, а француз. А уже французское посольство без труда выяснит, что пропал самый молодой профессор французского бокса, которого знает и ценит вся спортивная федерация. Но в этом случае за дело должны взяться спецслужбы, которым вряд ли интересна мокруха, не имеющая признаков вмешательства иностранных разведок.
– Что теперь с Левоном будет? – спрашивал Роман, когда ночные страхи и опасности остались позади.
– У него брат в Адлере, – продемонстрировала осведомлённость Геля. – Больше ему податься некуда.
– Тогда ребята из «Сектора Зет», которые работают на юге, должны всё сделать, как надо, – заявил Рома.
– У меня нет больше денег, – возразила Геля. – Я почти всё израсходовала. Если потребуются услуги адвоката, продай эту машину: с паршивой овцы хоть шерсти клок. А Левон пусть живёт. Это не он убивал Женю. Тот, кто убил, своё получил.
Уже в тот день, когда опергруппа обнаружила трупы, Рома и Геля были задержаны и вовсю давали показания следователю. Геля взяла всё на себя и упорно отрицала присутствие Романа в злополучную ночь на месте преступления. Она утверждала, что серб Миодраг Миланович – её любовник, мастер единоборств, вызвавший Размика на разборку, чтобы отомстить за когда-то убитого Женю Ветлугина, в результате чего они поубивали друг друга.
Лолита Тополян, которая не присутствовала там лично и путалась в показаниях, не смогла опровергнуть эту версию. Единственный живой свидетель, знавший, как всё было на самом деле, – Левон – грозно и решительно потребовал, чтобы Лолита его не впутывала ради общего блага её и его семьи. Давать показания по делу он не собирался, потому что в таком случае непременно всплывёт, кто выстрелил в иностранца, и тогда Левону конец. В результате Лолита ушла в несознанку, пустив дело на самотёк. А у Ромы вдруг обнаружилось алиби. Следствие выяснило, что ночь двойного убийства он провёл у родителей на даче, в другом конце области. Это подтвердили не только его родители, но и соседи. Предъявили даже использованный билет на электричку с совпадающей датой. И хотя этот билетик ничего не доказывал, сомнения посеял и был подшит к делу. Рому отпустили без предъявления обвинения.
Ангелине предъявили обвинение в подстрекательстве к убийству и оставили под стражей. Её показания были полны нестыковок, однако улики, их опровергающие, тоже не находились. Посуду с отпечатками пальцев и губ Ромы и Левона выбросили ещё по дороге в город, свои вещи Левон забрал сам, а пистолет так и не нашёлся. Кто же стрелял? Так сам Размик и стрелял, твёрдо отвечала Геля. Был до полусмерти избит «сербом», умудрился выхватить пистолет, застрелил «серба» и вскоре скончался сам от полученных увечий. Куда же делся пистолет? Да кто ж его знает, не брала и не видела. Может, до прибытия группы кто заходил в корпус и украл. А мёртвого, как известно, не допросишь. Окровавленные шея и спина иностранца указывали на отчаянную борьбу, и следователь, понимавший, что Геля лжёт либо не договаривает, всё же установил главное: схватка между «сербом» и Размиком была. Результат налицо – оба убиты. Кроме Гели, свидетелей нет. То, что лагерь был пуст той ночью, выяснили в первую очередь.
Ещё больше осложнил и без того тёмное дело адвокат Прытков, когда подключился к защите. Рома не подкачал и за собственный счёт нанял знаменитого на весь город разрушителя уголовных дел, грозу следователей и прокуроров. Сделав акцент на азбучной истине, что все сомнения трактуются в пользу обвиняемого, Прытков добился, чтобы Геля по итогу получила два года колонии-поселения. В нынешних реалиях это было равносильно оправдательному приговору. Геля удостоилась отдельной похвалы защитника за то, что годами ранее сделала законным отцом своей дочери Рому, по причине чего девочка не была сдана в детдом, а на время отсутствия мамы осталась с тем, кто по документам был ей папой, а по факту – добрым и любимым дядей. Прытков не уставал рассказывать эту историю коллегам, подчёркивая находчивость клиентки. Коллеги, умевшие хранить адвокатскую тайну, одобрительно кивали.
– Как же ты заманила его в заброшенный пионерлагерь? – удивлялась красавица Мариночка, стройная и аппетитная блондиночка, отбывавшая вместе с Гелей в том же посёлке наказание за пьяную аварию с тремя трупами.
Геля давно перестала слепо доверять людям и была внимательна ко всем в нынешнем окружении. Но, глядя на Мариночку, почему-то твёрдо была уверена, что это не «наседка». Обычное женское любопытство. Да и какое сейчас имеют значение детали произошедшего? От Ромы отстали, а единственный свидетель Левон молчит в собственных интересах, невольно повязанный кровью с ними обоими.
– В интернете написали ему гадостей всяких, а он взбеленился, стал требовать встречи, обещая, что порвёт нас в лоскуты, – отвечала Геля.
– И приехал? – хлопала Мариночка голубыми подведёнными глазами, которые и после двух лет неволи не поблекли и не утратили красоты на совсем юном личике.
– Повёлся и приехал, – улыбнулась Ангелина.
– Вот в этом все мужики, – со знанием дела заключала Мариночка. – Забить стрелку, подъехать, разобраться, подраться… И главное, за что? Мой такой же. Сколько раз ему говорила, что дурацкое самолюбие однажды доведёт до беды.
– А он тебя вправду ждёт? – поинтересовалась Геля. – Тебе ведь ещё пять лет жить на поселении. А он в большом городе…
– Ждёт, наверное, – неуверенно пожала плечами Мариночка, поправив волосы и отведя погрустневшие глаза.
Геля отбывала наказание, а следствие по делу об убийстве продолжалось. Оставался невыясненным вопрос: кто профессионально точным выстрелом убил иностранца? В том, что это не Размик, следователь был уверен на все сто. Это факт. Материалы дела ранее судимого, незадолго до гибели освободившегося из мест лишения свободы Асатуряна недвусмысленно указывали, что Асатурян не мог этого сделать. Виртуозная и хладнокровная стрельба из огнестрельного оружия – это не про него. В лагере был кто-то ещё. Это не Ангелина и даже не Роман Ветлугин, а кто-то третий… Кто? Следователь продолжал работу, задавшись целью выяснить это.
На Левона в Адлере вышел один из командиров «Сектора Зет». Неизвестный изложил перед Левоном факты: ночь на такую-то дату, заброшенный пионерлагерь на Линде, «Стечкин», выстрел в голову иностранцу, который на самом деле не серб, а француз. И не абы кто, а известный на всю Францию мастер главного национального боевого искусства. Эти факты могут быть переданы следствию. А могут и благополучно отправиться на свалку истории, если… Если Левон согласится присоединиться к ним. Они знают о его заслугах и способностях. Их не смущает его возраст. Им нужно, чтобы он стал одним из них. Особенно теперь, когда на Украине такие боевые единицы, как Левон, не имеют цены. Он вернётся на войну, станет снова собой, солдатом. И получит за это хорошие деньги.
Левон согласился и на следующий день, не простившись с братом, с шумного и безмятежного черноморского курорта отправился в самое пекло. Есть люди, война которых закончится только вместе с их жизнью.
Женская вендетта
© Copyright: Андрей Радченков, 2024
Свидетельство о публикации №224010601333
Свидетельство о публикации №224010601333
Рецензии