Тайная жизнь Эмы К 2

Повесть-воспоминание
Глава 2-я. Москва златоглавая

1-й ученик

   С 5-го по 9-й класс нас с Эмой К обволакивала безоблачная дружба. Эма был общепризнанным в классе первым учеником. Он во всем выделялся только в лучшую сторону.
   Классная руководительница Елена Павловна Кузёминская, преподавала русскую литературу. С классом ей далеко не всегда удавалось справиться. Классные собрания назывались "разбор гнусных дел". Если кто-то с них сбегал, то в ход шла заученная фраза "Все ушли и я ушел". В своё время ЕП была первая красавица, а её время пришлось на революцию и гражданскую войну. Она была выведена в качестве героини в одном из романов харьковского, а затем киевского писателя Юрия Смолича. Мы, правда об этом тогда не знали. К нам с Эмой она относилась хорошо. Но счастьем от неё не веяло.
   В 9-м классе к нам пришла новая учительница литературы Надежда Афанасьевна Грановская. За ней чувствовалась вся мощь русской литературы. Она резко изменила преподавание. Литература стала главным предметом. Уроки стали напоминать лекции. Дома нам приходилось писать сочинения в необычном формате. У меня начало получаться. Эма никак не мог приспособиться. Ему не хватало похвалы. Он садился за сочинения в праздники, под Новый год. Ничто не помогало. Тогда он начал брать мои сочинения и разбирать секрет успеха. Вскоре это дало свои результаты. Его опять начали хвалить. Но испытанное им какое-то внутреннее унижение не прошло даром. Возвращая мои тетрадки он вместо "спасибо" пробормотал что-то вроде "ничего особенного". Я почувствовал охлаждение с его стороны.
   Сложная штука жизнь.
 
Жукова

Мы оба окончили школу с медалями и поступили на физмат Харьковского университета. Где-то на третьем курсе в связи с государственным планом развития атомного проекта в Харьковский университет, имевший первоклассную научно-преподавательскую базу, но зыбкий, с точки зрения органов, демографический состав студентов, добровольно-принудительно начали переводить студентов из других городов. Так, к нам приехали "ленинградцы" из Питера, послужившие основой будущего нового физико-технического факультета. На радиофак были переведены, в основном, девочки из Ростова на Дону. Какие-то лекции поначалу у нас были общими, но начальство всячески стремилось нас разделить, а общение ограничить. То, что мы становимся "вторым сортом" мы начали понимать, когда на новый факультет стали переводить лучших препоподавателей. Для перевода студентов на физтех их вызывала грозная начальница 1-го отдела Жукова. Каким-то образом об этом узнал Эма К. и без вызова явился к Жуковой, по-видимому, надеясь, что причастность отца к спецслужбам скомпенсирует позорный "5-й пункт" в биографии. Именно в этом пункте проставлялась национальность. Жукова Эму К. обматерила и прогнала. Мне он ничего не говорил, даже "по секрету", но откуда-то я об этом узнал.
   Придя к Эме К по какому-то делу, я застал дома одного взволнованного отца. Он спросил меня, не будет каких либо последствий.  Я успокоил его, сказав, что ничего плохого ожидать не следует, ибо ведь ничего не произошло, а разглашать какую-то утечку Жукова сама не заинтересована. Так и получилось. Эме К я ничего не сказал.
   
Третий список

Между тем, на радиофизике, куда я записался под влиянием Яши К, прирожденного "радиста", разыгралась своя трагикомедия. Лабораторные занятия у нас вел проректор по заочному отделению Сутулин. Временами он сильно заикался. В конце одного занятия он зачитал список части группы и объявил, что им следует приходить по понедельникам. Затем зачитал другой список и сказал, что у них лабораторки по средам.
   Не услышав своей фамилии, я громко спросил, нет ли у него ещё одного списка. И тут Сутулин вдруг покраснел, потом побогравел, и, сильно заикаясь, объявил, что остальные должны будут зайти в деканат. Это, как на подбор, оказались студенты с еврейскими фамилиями.
   Прийдя в деканат я уселся ждать перед дверью, из-за которой доносились голоса. Это замдекана Григорий Ефимович Кривец уговаривал пятикурсницу поступать в аспирантуру. Девушка не соглашалась, утверждая, что у неё нет способностей. "Но кто же говорит о способностях" – воскликнул Кривец. Эту фразу я запомнил на всю жизнь.
   Когда дошла до меня очередь, замдекана, мило улыбаясь, предложил мне перейти на твердое тело. Нужно заметить, что и я, и Эма К посещали занятия у теоретиков. Эма ходил на оптику, а я сделал попытку пойти на радиофизику, которая провалилась. На физике твердого тела были прекрасные преподаватели, но была жёсткая дисциплина, контроль и высокое напряжение для рентгеновской установки. Сочетать это с занятиями у теоретиков было невозможно. Пришлось перейти на теорию полностью, что резко снижало перспективы получения работы по специальности.
   Шел 1951-й год.
   
Экзамен по физике

Уже после защиты дипломных работ нам предстояло ещё сдать госэкзамен по физике. Расклад для этого был самый неудачный. Дипломы занимали всё время, это была настоящая, серьёзная работа, мы даже по ночам думали о ней, а возвращаться к учебникам и твердить давно пройденные азы было совсем не с руки.
   Эма сдавал на день раньше меня с группой оптиков, куда он был официально записан.
  Было воскресенье.  Мы с мамой были дома, я пытался готовиться к завтрашнему экзамену, когда раздался стук в дверь. За дверью стоял Эма К. Он плакал. Он считал, что провалил экзамен.
   Мама захлопотала, приготовила чай, даже, кажется, с лимоном. Мы усадили Эму К за стол. Он чуть успокоился и рассказал, что с ним произошло.
   Незадолго до этого у Эмы К появилась другая компания. У него появилась красивая девушка, которая в отличие от наших сокурсниц, ярко одевалась, красила ногти в броский красный цвет и носила "побрякушки", как мы называли женские украшения. В этой компании Эма К пристрастился к курению.
   Эмина мама была очень обеспокоена. Она пыталась у меня разведать подробности, но я сам ничего не знал. Эма не знакомил нас с новыми друзьями. "Эта девочка ляжет", говорила мне тётя Роза, как я называл Эмину маму. И как-то призналась, что именно так обольстила в своё время Эминого папу, которому пришлось забыть об учёбе и пойти работать.
   Так вот, Эма поехал на экзамен почему-то на трамвае, хотя обычно, как все мы, ездил на троллейбусе, для чего нужно было пройти через Каштановую аллею в парке Шевченко. В трамвае Эма спустился на подножку и закурил. Тут-то его и захватили и повели в милицию. В конце-концов, отпустили, и он еще успел на экзамен. Билет попался неудачный, в состоянии стресса Эма забыл, что такое "эвтектика". Надо же, чтобы председатель комиссии А.И. Ахиезер ещё и пошутил публично на эту тему: "Эвтектика - эклектика".
   Мама угощала Эму, чай взбодрил его. Я успокаивал, как мог. Действительно, Эма был лучшим студентом на курсе. Он единственный защитил две дипломных работы – экспериментальную по оптике и теоретическую (обе на отлично). Никакого резона у комиссии снижать ему отметку быть не могло. Эти аргументы возымели нужное действие, Эма приободрился и уходя уже успокаивал меня, говоря, что всё будет хорошо.
   Так и оказалось. Красивая девочка, кстати, вышла замуж за режиссёра Харьковского театра (русской драмы?), и Эмина мама успокоилась на сей счёт.
   Комиссия по распределению выдала троим соискателям (среди которых были и мы с Эмой К) направление в аспирантуру Академии Наук в Москве. Был 54-й год, когда запоры на воротах в науку слегка расшатались. Но без указания конкретного института и без предоставления жилплощади. Словом, это была "Филькина грамота". Один из троих, используя какую-то зацепку, поехал в Саранск, пребывание в котором ярко описала наша сокурсница, его жена. Мы же с Эмой К ринулись обивать пороги в столицу нашей тогдашней Родины. У нас было, где временно перекантоваться. И мы решили использовать этот призрачный шанс.
 
Москва златоглавая

Наши "хождения по мукам" начались с приемной Ивана Ивановича Ривлина, зав аспирантурой  Академии наук. Увидев наши направления, он развел руками и посоветовал принести согласие какого-либо института допустить нас к экзаменам. Параллельно мы записывались на различные приемы, самым важным из них был прием у президента АН Андрея Николаевича Несмеянова как народного депутата Верховного Совета. Несмеянов – химик, поэтому я считал, что у меня есть некий козырь в виде совместной статьи с моим руководителем курсовой работы Львом Самойловичем Палатником во всесоюзном журнале Физической химии, которая должна была выйти в ближайшем номере. Мне удалось уговорить девушку в редакции сделать мне копию гранок, с чем я и пошел на прием. (Впоследствии, Л.С. Палатник был очень недоволен тем, что мне выдали гранки и даже хотел пожаловаться в редакцию. Мне не без труда удалось его переубедить). Несмеянов внимательно выслушил меня (то же самое мне потом сообщил Эма К), но ничего не обещал. Мы были разочарованы и даже сравнивали в разговорах АН с его мраморной статуей. Однако, как оказалось, он поручил своей помощнице послать на нас запрос в Харьковский университет с просьбой выдать адресное направление к нему в Институт в аспирантуру. Реакция на этот запрос последовала незамедлительная: в Харькове нам тут же заменили назначение в аспирантуру на направление в распоряжение министра просвещения Таджикистана тов. Дододжонова в качестве учителей в среднюю школу в Тигровой балке на границе с Афганистаном. О чем сообщили И.И. Ривлину в Москву. Ривлин, впрочем, не торопился заменять одно назначение другим, и мы продолжали наши попытки. Кроме того, мы начали сдавать теорминимум Ландау в Институте физических проблем, куда после отставки возвращался его основатель академик П.Л. Капица.
   Из прочих посещений запомнилась Приемная верховного Совета. Там от вельможного ветерана с аккуратно подстриженными усами мы услышали тираду – "Когда вся молодежь, как один человек, едет поднимать целину…". (Ландау, когда узнал об этом, отозвался репликой "поднимать целинные горы"). Я попытался возразить, что занятия наукой не такое уж простое дело, не каждый может, да и не хочет. Эма К дергал меня за штаны, намекая, что пора уходить.
 Ещё одно примечательное посещение было в Институт физики металлов. Теоротделом там заведовал некий Боровский. Это был очень ухоженный господин с аккуратно подстриженными усиками, проявивший по отношению к нам явную антипатию. Он не стал с нами даже разговаривать.
   Между тем, мама попросила своих давних друзей по заводу в Каминском принять меня. Я оказался в очень доброжелательном окружении. Хозяева, между прочим, рассказали о командировке в США с целью договориться о помощи в строительстве метрополитена в Москве. С их помощью я попал к директору Института металлов академику, вице-президенту Академии наук  Ивану Павловичу Бардину. В своё время он был директором завода в Каминском и помнил мою маму. Бардин по селектору  вызвал Боровского и попросил его провести экзамен. Выйдя от Бардина очень недовольный Боровский поручил мне к экзамену изучить книгу Юм-Розери о металлах и сплавах и назначил экзамен через день или два. Ясно, что это был нереальный срок для подготовки. Впрочем, необходимость возвращаться в Харьков не оставляла мне шансов и я, извинившись перед мамиными друзьями, уехал вслед за Эмой К. Книгу Юм-Розери я всё же прочесть успел.
   Весьма серьёзно хотел нас взять к себе представитель Сухумского физико-технического института Рачиа Арамович Демирханов. Нас ему рекомендовали ещё в Харькове Илья Михайлович Лифшиц и Яков Борисович Файнберг. Я познакомился с ним с опозданием, т.к. лежал в больнице, где у меня вырезали последствия давнего аппендицита. Но значок альпиниста СССР выровнял мои шансы. Демирханов вёл какие-то переговоры, о деталях не рассказывал. Как-то весы качнулись в нашу сторону. Рачиа Арамович рассказывал, что у них работают немцы, с которыми дел иметь не следует. Всё это было где-то за облаками. Потом вдруг возникла вероятность, что могут взять Эму К. Он поехал в Харьков, мы попрощались на вокзале. Но это тоже оказалось обманкой. Когда наше фиаско стало очевидным, И.И. Ривлин выдал нам по справке, что Академия не может нас принять ввиду отсутствия жилплощади. Заверенная у нотариуса справка приобрела вид настоящего документа и позволила устроиться на работу в школу в Харькове.
   Университет, впрочем, собирался отправить нас в тюрьму. Скорее всего, это были личные счеты парткома за моё участие в "деле Покровского". Спасла нас моя мама, которая через своих студенческих друзей Е. Финкельштейна и А. Полякова обратилась к ректору И.Н. Буланкину, на редкость смелому и порядочному человеку, который наше преследование со стороны партбюро тут же прекратил.
 
Марк

О Марке Азбеле можно говорить много и долго. Конечно, это был гений, возвышавшийся над окружающими студентами и нашими друзьями. О нем подробно написано в мемориальной статье С. Гредескула с соавторами в журнале 7 искусств №5 за 2020 год. Сергей Гредескул со своей женой Викой погиб у себя дома в Офакиме 7-го октября. Вечная им память.
   Благодаря Марку нас приняли на работу в УФТИ, но на деле, в только создаваемый Институт радиофизики и электроники. Организаторами нового института были академик А.Я.Усиков и С.Я. Брауде. Теоретический отдел, где мы оказались, возглавлял один из первых аспирантов Ландау Вениамин Леонтьевич Герман (неофициально - Веня). Самого же Марка приняли в отдел к Ильмеху в УФТИ. Началась новая и счастливая страница в нашей жизни.

 (Продолжение следует)