Превью к новому роману

Разговор о романе, который ещё не дописан – ситуация неоднозначная. Но я счёл возможным это сделать, чтобы объяснить задержку и некоторые моменты процесса создания. А также, отвечая на вопросы друга, живущего в эмиграции – о столь же далёком, как и Россия, шахматном мире.


– Я поверхностно, но посмотрела данные о чемпионах мира, вплоть до Владимира Крамника (2000 год). Ты мне говорил, что твой интерес к шахматам на уровне ежедневной эмоциональной вовлечённости завершился как раз в начале-середине нулевых. Ладно, принято. Но ты выбрал не чемпиона мира, а элитного мастера – Виктор Львович Корчной (в романе – Сергей Львович Кротов – примеч.).

– Это не было выбором. Очевидное решение, форсированный вариант, как говорят шахматисты.

– Очень странно, зная тебя лет 30… Если кратко – далеко не самый приятный человек. Напичканный взаимоисключающими противоречиями.

– И мифами тоже. А почему надо искать внутреннее сходство со мной? Или посвящать много тысяч печатных знаков только чемпиону? Понимаешь, ещё в отрочестве, когда я занимался в шахматной секции, мудрый тренер произнёс в ответ на мою запальчивую глупость «я хочу стать чемпионом мира, иначе нет смысла играть!» – «ты полюби шахматы, когда они не отвечают тебе взаимностью».

Я всю жизнь помню этот афоризм. Он примирял с тем, что суммы качеств и способностей для игры в шахматы на топ-уровне во мне нет. При том, что мой почерк в лучших партиях ничего общего с Корчным не имеет. Инициатива, давление, стремление к сложным позициям с изобилием вариантов. Это Пол Морфи и Давид Яновский из мастеров позапрошлого века, Михаил Таль, Роберт Фишер и Гарри Каспаров.* Василий Иванчук или Александр Морозевич – если о тех, кто не стал чемпионом мира.

У Корчного нет лица. Его сложно просчитать заранее в домашней тиши и прихватить за какую-то слабость. В любой стадии партии, при любой позиции на доске, он оставался опасен и мог всё перевернуть в свою пользу серией точных ходов. Которые видели далеко не все. Карпов, Каспаров, множество мастеров их эпохи были в этом смысле более предсказуемы.

– Ничего в этом не понимаю, но поверю тебе на слово. То есть, биография идеального советского человека – например, Анатолия Карпова – тебе неинтересна.

– К Анатолию Евгеньевичу я испытываю неизменное уважение. Это феномен в шахматах, при всём богатстве выбора за трёхвековую историю игры. Внешне хрупкий паренёк с женственным голосом и неброским стилем с закрытыми дебютами. А в игре – парень из провинциального Златоуста с тем самым уральским характером. Выпустить преимущество в матче с Корчным 5:2, проиграв три партии кряду и всё равно победить в решающей – это феномен. Даже если бы в тот же день Карпов навсегда ушёл из игры.

Но жизнь Корчного мне намного интересней. Ребёнок из блокадного Ленинграда, тот самый гадкий утёнок советских шахмат задолго до эмиграции. Непритягательная внешность (никакой фотогеничности Таля или Фишера), вовсе не наследник трона Ботвинника, а так – неплохой игрок, крепкий мастер, коих немало в советской шахматной школе. Понимаешь, если говорить о Каспарове, Тале, Ананде или нынешнем чемпионе Магнусе Карлсене, там в раннем детстве уже просматриваются зачатки шахматной гениальности.

– Понимаю. «Игра отвечает взаимностью».

– Именно так! А здесь – Корчной выходит на пик только ближе к сорока годам. Чтобы ты понимала: в современных шахматах, напичканных компьютерным анализом и требующих усваивать и запоминать огромные пласты информации, сорока-сорокапятилетний мастер уже считается стариком. Да и в те годы, 50-60 лет назад, 40+ это уже игрок, едущий с ярмарки. Ну, поборется на высшем уровне ещё несколько лет.

Корчной претендует на титул чемпиона мира до 65-ти лет, в 70 выигрывает престижный турнир, до 80-ти не расстаётся с шахматами, пока позволяет зрение.      

Вот. И пойми: кроме шахмат ничего в жизни Корчного долгое время не было. Тот же Карпов совсем иной, он сказал об этом афористично: «Шахматы – это моя жизнь, но моя жизнь не только шахматы». Или, к примеру, Хосе-Рауль Капабланка и Михаил Таль могли выигрывать без усидчивости элитных мастеров и домашней подготовки до темноты в глазах от клеток и фигур. Красивы, талантливы, любимцы женщин…

А здесь… Вот ты, и не ты одна говоришь, что Корчной – неприятный тип, скандалист и чуть ли не Мефистофель от шахмат. Почитай мой будущий роман, а лучше – его реальную биографию. Некрасивый мальчик из бедной ленинградской семьи. Гениальности не обнаружено, денег и связей с нужными людьми – нет, харизмы и способности притягивать людей – тоже. Т.н. шахматная среда его недолюбливает. И остаётся одно. Как произнёс Гарри Каспаров на уход Виктора Львовича в 2016 году – «никто не любил шахматы больше, чем Виктор Корчной, и шахматы много десятилетий были счастливы, что он случился в Истории».

– Вот тут я тебя и поймаю. То, что ты сейчас объясняешь, вот эти конфликты и проблематика – это чистой воды Фёдор Михайлович.

– Нет, нет, нет! Главный вопрос героев Достоевского – имею ли я право? А если имею – добро пожаловать на личную Голгофу. Он свято веровал в спасительные страдания.

Здесь иная история. Как состояться при низком старте. Оставить о себе память. И не считать жизнь напрасной, прощаясь с близкими.

То есть, в определённые моменты жизни, человек оказывается один на один с социумом не потому, что он блаженный князь Мышкин или революционер Раскольников. У него жажда состояться в призвании и обострённое чувство несправедливости.

– Как у ребёнка?

– Как у ребёнка, да. И вся эта внешняя колючесть, язвительность, нетрадиционные практики для усиления игры, громкие заявления и провокационные интервью – реакция человека, чьи достоинства ближние проморгали. А когда разглядели, впали в раздражение: не его мы видели новым героем шахмат. Совсем не его.

– Я читала его интервью. Он произнёс об эмиграции, что это не тоска по берёзкам. Просто люди, которых он любил, выбрали не его. Таким образом, разрешить вопрос уезжать/оставаться было легко.

– Совершенно верно. Вместе с тем, Запад тоже не принял элитного на тот момент (1976 год) гроссмейстера с распростёртыми объятиями. Власти Нидерландов отказали ему в политическом убежище, предоставив лишь вид на жительство. И только 12 лет спустя после эмиграции Корчной получил швейцарское гражданство. Это при всём, что он сделал для развития шахмат в Швейцарии! И для сборной страны, играя за неё на Олимпиадах.

– То есть, в этой истории нет ничего линейного, я уже поняла. Прочту обязательно, когда ты допишешь. Напоследок спрошу: отчего роман создаётся так долго? В чём сложность?

– Личность, в которой легко утонуть. Верные акценты. Да и многое иное, не хочу слишком долго об этой внутренней кухне. Есть и элемент художественного замысла. Это не биография, поэтому имя изменено. Но сверхзадача для меня – не исказить мир шахмат (чудаковатый для обывателя) и передать нерв линии жизни Корчного. Что я и стараюсь сделать.

Кстати, первые реакции на два опубликованных фрагмента… неоднозначные. Например, одна умная читательница (правда, далёкая от шахмат) сочла, что лучшее – общение гроссмейстера с гражданской женой Юлией после турнира претендентов в Кюрасао.

– Лирика. Она тебе хорошо даётся, надо сказать. Я правда так считаю.

– Да, лирика. Конечно, я искренен, но лирика – незначительная часть замысла. Соль сложной игры и характеров. Вот что насущно. Я стараюсь.

– Хорошо. Напоследок, расскажи читателям историю о «шпиономании Корчного» и паранойе. Я долго смеялась.

– Ну да, конечно. На фото к нашей беседе – фото из журнала «Шахматное обозрение», номер от декабря 1991 года из моего личного архива. Корчной подозревает Карпова и Каспарова в договорном характере части партий за мировую корону. Приводя в пример матч в Севилье 1987 года. Мол, если бы Карпов сделал ничью в решающей 24-й партии (Каспарова устраивала только победа), эта позиция на доске была бы отображена на могильной плите Анатолия Евгеньевича.

И всё в таком духе. Даже шутки перед тем интервью: гонорар за беседу какой? Да ладно, согласен на бесплатную подписку на ваш журнал!

Но когда мне говорят о параноике Корчном, я вспоминаю одну реальную историю. Едва ему подключили домашний стационарный телефон, который ещё не успели внести ни в один из справочников и не знали пока что семья и близкие, первый звонок поступил… от советского посольства в Швейцарии. Как в анекдоте: – Алло, с вами говорит ФСБ. – А я знаю. Вы на выключенный мобильник дозвонились.

– Спасибо за разговор, Костя. Как минимум, теперь я намного лучше понимаю, отчего ты взялся за такую проблематику. Буду ждать окончательной публикации. Удачи и сил!


PS: Из не вошедшего в свежую беседу о новом романе (собеседница не спросила, а я и так наговорил много).

На YouTube легко отыскать материал о Викторе Корчном, сделанный в 2000 году гроссмейстером Сергеем Макарычевым и его супругой Мариной, с которой он дружил в последние 20 лет жизни – «Виктор Корчной, четверть века спустя».

И вот что моментально бросается в глаза. Виктор Львович беседует с людьми, которые никогда его не предавали, не подписывали коллективных писем и не высказывались о нём в духе мейнстрима – будь то уничижительная советская риторика или мифология западного диссидентства. А стремились, прежде всего, понять его мотивацию и поступки, прекрасно разбираясь и в шахматах.

И мы видим совсем иного Корчного. Спокойного, по-домашнему расслабленного, артистичного и с доброй улыбкой. Он – ментально, эмоционально – дома. Среди своих. А дом – это не география, а ощущения и восприятие.

«Мефистофель от шахмат» мигом исчезает. Кстати, такая же добрая улыбка на лице Виктора Львовича и тогда, когда он общается с молодыми шахматистами. Он любит их всех, прекрасно зная, как последний из могикан эпохи 60-70-х – через что им предстоит пройти.

В чуждой и нейтральной среде Корчной совсем иной. Когда Александр Рошаль из «Шахматного обозрения» в 1991-м уговаривает его на беседу, сразу начинаются провокационные вопросы о шахматном закулисье. Потому что беседе нужен резонанс, а журналу – тиражи. Виктор Львович пожимает плечами: ах, вам интересно вот это? Будет вам резонанс, окей.

Это одна из форм мудрости – оправдывать ожидания, оставаясь при своём мнении и шире – восприятии. Тем более бесценно было увидеть подлинного Виктора Корчного. Каким, к слову, его и знала от сорока лет до ухода в 85 его жена и муза Петра Ван Лееврик. 

      
PPS: Два ранее выложенных фрагмента здесь:

http://proza.ru/2021/02/24/1517
http://proza.ru/2022/03/10/1621


*Признан иностранным агентом согласно закону РФ