Мраморный дворец Родные лица Часть 4

   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
 

 МРАМОРНЫЙ ДВОРЕЦ


         1


 В начале двадцатых готов у деда завязался роман с моей бабушкой, Анной Михайловной Фединой. Познакомились они так. Бабушка, с детства мечтавшая стать
актрисой, поступала в театральную студию [13], а дед был в приемной комиссии. Он увидел ее на экзамене по художественному чтению. Бабушка читала большой отрывок из «Полтавы» Пушкина, где идет речь о любви красавицы Марии Кочубей к старому гетману:
 
  Не только первый пух
  ланит
  Да русы кудри
  молодые,
  Порой и старца строгий
  вид,
  Рубцы чела, власы
  седые
  В воображенье красоты
  Влагают страстные
  мечты.

  Можно представить себе эту сцену: юная абитуриентка, которой тогда было лет 17 или чуть больше, худенькая, стройная, с короткой стрижкой и большими выразительными глазами со всей страстью старается убедить членов комиссии в любви пушкинской героини
к престарелому Мазепе. Щеки от волнения горят, голос дрожит, глаза расширяются еще больше. И  Мазепа ее услышал – дед был старше ее на 17 лет. После экзамена
он подошел к ней и похвалил за чтение. На этом ее «актерские» успехи завершились. Начался бурный роман,
который вскоре закончился свадьбой. 28 октября 1922 г.
родился мой отец, Александр Павлович Арский.

______________________
[13] У  меня сохранилось в памяти, что это студия была при Александринском театре, но я могу и путать.
______________________


  Бабушка была совсем из другого мира. Ее отец,
Михаил Федорович Федин, служил казначеем у Вели-
кого князя Константина Константиновича, а после его смерти в 1915  г.  – у его жены, Великой княгини Елизаветы Маврикиевны.Одновременно Михаил Федорович
работал в Управлении делами ее детей, князей Константина и Игоря.
  Жили великие князья в Мраморном дворце.[14]
_____________________
[14] Мраморный дворец сооружен в 1768–1785 гг. по проекту архитектора А.  Ринальди для фаворита Екатерины II
графа Григория Орлова. Но граф умер до окончания строительства, и дворец перешел к великим князьям.В украшении
дворца использован мрамор 32 оттенков. Залы были украшены скульптурой, живописными плафонами, бронзой и фарфором; полы набраны из слоновой кости и разноцветных пород дерева. С 1937 г. в Мраморном дворце находился филиал
Центрального музея В. И. Ленина. В наши дни в музее проводятся экскурсии, выставки, создан мемориальный  музей Великого князя Константина Константиновича.
_____________________

 Этот дворец находится на Миллионной улице, недалеко от Зимнего дворца, выходя одной стороной на Неву и
Петропавловскую крепость, другой – на Марсово поле.
Внутри и снаружи его стены облицованы мрамором, откуда и происходит его название. В нескольких метрах от
дворца, являясь как бы его двойником, стоит Служебный дом (сейчас там находится Северо-Западный заочный технологический институт[15]). В  нем и жили Федины до революции, занимая на втором этаже квартиру
№ 6 из четырех комнат.

______________________

[15] В  Служебном доме после революции находилось общежитие Цекубу (Центральная комиссия по улучшению
быта ученых, созданная по инициативе М. Горького) и в нем
в 1919–1920  гг. жила у второго мужа Владимира Шилейко Анна Ахматова. Об этом, в частности, со своим обычным
сарказмом вспоминает Надежда Мандельштам: «…а в зиму 20/21 года она (Ахматова. – Н. А.) отсиживалась в Мрамор-
ном дворце с Шилейко…» У  поэтессы уже тогда разладились отношения с мужем. Это было отражено в стихотворении «Опять подошли „незабвенные даты“»:
  Все ясно – кончается
  злая неволя,
  Сейчас я пройду через
  Марсово Поле,
  И в Мраморном крайнее
  пусто окно,
  Там пью я с тобой
  ледяное вино.
  Мы заняты странным с
  тобой разговором,
  Уже без проклятий, уже
  без укоров.
  Там я попрощаюсь с
  тобою навек,
  Мудрец и безумец –
  дурной человек.

  Впоследствии Ахматова заменила эту часть стихотворения другим вариантом.
______________________

  Родился Михаил Федорович в 1870  г. В  сохранившейся выписке из метрической книги о рождении младшей дочери Анны (13 февраля 1903  г.) в разделе «звание» о нем сказано, что он «запасный нижний чин из
кр/естья/н СПб губернии Новоладожского уезда Изсадской волости, села Изсада», то есть и с этой стороны мужская ветвь у нас идет из крестьян. Вполне вероятно, что
родители Михаила Федоровича тоже были крепостными.
  Его жена Клавдия Дмитриевна, судя по тому же документу (происхождение не указано и мне неизвестно),была домохозяйкой, занималась семьей, в которой, кроме
Анны, были еще старшие дети – сын Федор и дочь Вера.
  Просто так к великим князьям на службу не попадали. Значит, у прадеда Михаила Федоровича были хорошее образование и достойный послужной список. По
единственной сохранившейся у нас фотографии, где ему
приблизительно лет 50, он вполне соответствует своему солидному положению – умное, волевое лицо, проница-
тельный взгляд, весь облик человека сурового и неподкупного.
  В  архиве Елизаветы Маврикиевны есть список
служащих на начало 1918  г. Управляющим ее Дворами был князь Владимир Александрович Шаховской, штал-
мейстером [16] – Николай Николаевич Ермолинский, гофмейстериной – баронесса Луиза Константиновна Корф,
архитектором – Антон Кирьякович Джиоргули. При великой княгине состояли также баронесса София Николаевна Корф и барон Эдуард Федорович Менд. Все они занимали высшие классы в придворной Табели о рангах (всего по архивному списку восемь). У  моего деда был VIII класс, он имел звание коллежского асессора и пра-
во на личное дворянство.
_____________________
[16] Шталмейстер, гофмейстерина – чины третьего класса, помощники руководителей соответствующих придвор-
ных служб.
_____________________

  Мне не удалось найти сведений о жизни и работе Михаила Федоровича у великих князей, но я обнаружи-
ла в архиве Елизаветы Маврикиевны уникальные документы о продаже Мраморного дворца до и после Октября 1917 г., которая коснулась всех проживавших там, в
том числе и семьи Фединых.
  История этой продажи такова. Финансовые за-
труднения у великих князей начались после смерти Константина Константиновича (1915  г.) и раздела иму-
щества среди наследников. Шла война с Германией,
росли цены, и денег на содержание дворца у его владельцев уже не хватало. Положение усугубила начавшаяся буржуазная революция. Хорошо понимая архи-
тектурную ценность самого здания и всего, что в нем находится, Великая княгиня Елизавета Маврикиевна
обратилась с предложением о покупке дворца к государству в лице Временного правительства, и то дало согласие его купить «для государственных надобностей
вместе с обстановкой парадных комнат и предметами
искусства».
  Для оценки здания и всего имущества была создана ликвидационная комиссия из служащих дворца, которую возглавил управляющий Дворами князь В.  Шаховской. В  комиссию вошли Э.  Менд, Н.  Ермолинский,А. Джиоргули и др. Со своей стороны Временное правительство специальным постановлением поручило вести переговоры министру труда К.  Гвоздеву и комиссару
Временного правительства Ф.  Головину, которые тоже должны были определить стоимость дворца.
  На некоторых финансовых документах написано: «Передать Федину», так что прадед тоже принимал участие в этой работе.
  Великий князь Константин Константинович при жизни был много лет президентом Академии наук, почетным членом Географического и Минералогического
обществ, Русского астрономического и Русского исторического обществ, общества Красного Креста и  т.  д.У него была прекрасная библиотека, богатая коллекция гравюр, рисунков и различных предметов, имеющих от-
ношение к морскому делу. Многие из них остались еще
со времен отца Константина Константиновича, генерал-адмирала Великого князя Константина Николаеви-
ча, бывшего при царе Александре II управляющим Мор-
ским министерством.
С  первой оценкой имущества со стороны правительства ликвидационная комиссия дворца не согласилась, и между ними началось длительное выяснение
отношений. А  пока суть да дело, во дворец вселили Министерство труда. В.  Шаховской и Н.  Ермолинский
шлют отчаянные письма правительству с просьбой
оплачивать расходы по содержанию своего ведомства.
Их также беспокоит и безответственное использование
министерством дворцовых помещений.
  Наконец, 3 октября 1917  г. правительство вынесло вердикт: «предложение о приобретении Мрамор-
ного дворца в собственность государства отклонить; поручить Министру государственного призрения, в качестве особоуполномоченного по разгрузке Петрограда
и его окрестностей, озаботиться применением помещения для Министерства труда...»
  А  через несколько недель произошла другая,
Октябрьская революция. Новая власть отменяет все прежние постановления по Мраморному дворцу. Его
хозяева теперь именуются «бывшими владельцами»,
не имеющими права распоряжаться своим имуществом. Наблюдать за порядком туда назначают боль-
шевистского комиссара Иосифа Ивановича Коваленко.
Вскоре на его имя поступает письмо от Председателя
Совета Народных Комиссаров В. И. Ленина, по которому Н.  Ермолинский делает соответствующее Распоря-
жение:

  «Всем квартирохозяевам Мраморного дворца и
служебного дома.
  Сего 16 ноября сообщено мне в копии следующее письмо Председателя Народных Комиссаров:
  „Ввиду решенного в принципе отчуждения Дворцовых имуществ, представляющих художественную ценность и собственность народа, покорнейше прошу
Вас, Товарищ комиссар, объявить владельцам Мраморного дворца, что продажа и вывоз имущества художественного характера, находящегося во дворце, воспрещается.
  Прошу Вас также иметь наблюдение за исполнением настоящего распоряжения.
  Распоряжение бывшего комиссара Головина за
№ 2390 настоящим распоряжением отменяется.
  Председатель Совета Народных Комиссаров
     В. Ульянов (Ленин)
  Комиссар по заведованию Дворцами Республики
     А. В. Луначарский
  Управляющий делами
     В. Бонч-Бруевич
  Секретарь Совета
     Н. Горбунов“.
  На основании вышеизложенного предлагаю всем квартирохозяевам сообщать заблаговременно в Контору о всех случаях переездов или хотя бы частичного вывоза их вещей из квартир для получения от ко-
миссара пропуска на право вывоза таковых со двора Дворца.
   
     Н. Ермолинский».

  Там же приложен список жильцов, в котором они должны были расписаться об ознакомлении с данным
распоряжением. За нашу квартиру расписалась прабабушка Клавдия Дмитриевна.
  Был поставлен окончательный срок для переезда владельцев дворца и всех жильцов – 5 марта 1918 г.
  Власти опасались, что великие князья и их служащие будут тайно вывозить ценности, однако главным
расхитителем великокняжеского имущества оказался сам большевистский комиссар Коваленко. 5 июня
1918  г. члены бывшей ликвидационной комиссии составляют акт о «безобразиях, которые творятся с его
(комиссара. – Н. А.) ведома» во дворце.

  «Назначенный Комиссаром Мраморного Дворца Иосиф Иванович Коваленко, – говорится в акте, – потребовал немедленно из Конторы Двора черновик
описи, предоставленной Временному правительству,
причем не дал возможности снять новой копии с этого единственного и необходимого документа; выдать какую-либо расписку в получении этой описи он
уклонился; также он поступал и в дальнейшем, отбирая нужные ему вещи, переписку и дела из Конторы Двора [17].
______________________
[17] Как рассказывали мне сотрудники нынешнего музея Мраморного дворца, в 30-е годы было еще худшее разграбление запасников дворца.
______________________

 При эвакуации Министерства труда в Москву[18], в марте с. г., Коваленко выехал неизвестно куда, не воз-
вратив ничего из изъятых им вещей и бумаг.

______________________
[18] Советское правительство переехало в Москву из Петрограда в ночь с 10 на 11 марта 1918 г.
______________________

 
 Одним словом, с ноября 1917  г. во Дворце совер-юшенно был нарушен порядок и воцарился произвол Комиссара Коваленко, человека невежественного и едва грамотного.
  Администрация Дворца была совершенно бес-
правна и должна была уступать всем требования, так,например:
 1) Из серебряной кладовой было вывезено большое количество ценного серебра, без ведома и участия
служащих Двора и Конторы  – никакого документа по
этому поводу не выдано.
  2) Также было поступлено со всеми кладовыми, где хранилась медная посуда, фарфор, бронза, вино, платья, сукно и проч.
  Всем распоряжался Комиссар Коваленко бесконтрольно и безотчетно. Кроме того, в служебном доме
Дворца была размещена рота солдат (250 человек) самокатного батальона, пребывание которой ввиду полного
отсутствия дисциплины не прошло бесследно: солдаты производили всюду беспорядок, пьянствовали, скандалили и, ночуя в Конторе Двора, употребляли канцелярские дела на растопку печей…
  Ввиду возможности исчезновения документов, подтверждающих все изложенное, что представляется вполне возможным в переживаемое нами время, мы удостоверяем вышеприведенные данные нашими подписями.
 

  Бывший управляющий Дворами Великой княгини Елисаветы Маврикиевны, действующий по доверенности, генерал-майор в отставке Князь Владимир Александрович Шаховской;
  Управляющий Конторою Двора Великой Княгини Елисаветы Маврикиевны Действительный Статский
Советник Александр Николаевич Зернин;
  Члены бывшей ликвидационной комиссии Мраморного Дворца:
  состоящий при Великой княгине Елисавете Мав-
рикиевне и Управляющий делами князей Константина и Игоря Константиновичей полковник в отставке барон Эдуард Федорович Менд;
 
 Александр Павлович
 (фамилия неразборчива);
 Николай Александрович
 (фамилия неразборчива);
 Михаил Константинович Мухин;
инженер путей сообщений
  Сергей Николаевич
Смирнов;
  Михаил Георгиевич Гаршин».

      
        * * *

  Без сомнения, это были преданные великим князьям люди. Так как они работали вместе с моим прадедом и жили в одном доме (например, Менды занимали
квартиру № 5,Шаховские – квартиру № 3), мне хотелось побольше узнать о них, однако мои поиски не увенчались успехом.
Единственный ценный источник, где хоть
что-то можно было почерпнуть, – книга чудом уцелевшего от гибели сына К.  Р.  – Великого князя Гавриила
Константиновича «В  Мраморном дворце», изданная сначала за границей, в Нью-Йорке (1955  г.), а затем и у
нас, в России (2001 г.).
  Интереснейшим человеком, например, предстает перед нами Николай Николаевич Ермолинский, воспитатель и наставник младших сыновей К. Р. – Олега, Константина и Игоря. Особенно горячее участие он принял в судьбе Олега, единственного из детей К.  Р., который
обладал литературными способностями, писал прозу и тем самым был близок отцу-поэту. Николай Николаевич хорошо понимал, что великокняжеским детям не
хватает знаний жизни общества и России в целом и, когда Олег захотел поступить в Александровский лицей,
всячески этому способствовал. Он представил К.  Р.  по
этому поводу «Записки»  – свой взгляд на образование молодых людей в России. В результате его хлопот перед родителями Олег оказался первым из членов Императорского дома, поступивших до военной службы в выс-
шее гражданское заведение (затем в лицей поступил и Гавриил).
  А какое заботливое участие Николай Николаевич принял в уходе за раненным на войне Олегом! Его личные воспоминания об этом нельзя читать без слез:
  «Около часу ночи мне сообщили, что раненый
проснулся. Я  тотчас отправился в соседнюю палату и при свете лампады увидел моего дорогого князя. Он был
бледен, как смерть. При виде меня приветливая, но крайне болезненная улыбка озарила его полудетское лицо.
  – Наконец-то, Николаус!.. Господи, как я рад!.. Теперь уж никуда не отпущу! Никуда!
  –  Никуда и не уйду,  – ответил я с волнением.  – И здесь будем вместе, и поправляться вместе поедем.
  Он был убежден в своем скором выздоровлении.
  Приходилось глотать слезы, чтобы себя не выдать.
  …Начиная с 4-х часов дня (уже следующего.  –
Н.  А.), положение больного значительно ухудшилось: дыхание стало чаще, пульс ослабел, появились признаки сепсиса, бред.
Все утро он не находил себе места, теперь же на вопрос о самочувствии отвечал неизменно:
„Чувствую себя ве-ли-ко-леп-но“. При этом язык его не слушался, и он с трудом выговаривал слова. Как только сознание князя прояснялось, он тотчас же требовал меня к себе, держал рукою за шею, не отпускал никуда, но потом опять начинал заговариваться, кричал, чтобы ловили какую-то лошадь или бросались на бегущего неприятеля.
  …Вскоре больной стал задыхаться. По его просьбе ему подымали ноги все выше и выше, но это не помогало. Обратились к кислороду. После третьей подушки стало ясно, что бедный князь умирает… Началось
страшное ожидание смерти: шепот священника, последние резкие вздохи… Великий князь, стоя на коленях у изголовья, закрывал сыну глаза; Великая княгиня
грела холодевшие руки. Мы с князем Игорем Константиновичем стояли на коленях в ногах. В  8 часов 20 минут окончилась молодая жизнь…»
  На войну ушли все пятеро сыновей Константина Константиновича. «Мне это страшно нравится, – писал князь Олег, – так как это показывает, что в трудную минуту Царская Семья держит себя на высоте положения.Мне приятно, мне только радостно, что мы, Константиновичи, все впятером на войне».
  В  воспоминаниях Великого князя Гавриила Константиновича часто встречается имя домашнего вра-
ча Д. А. Муринова, который есть в списке служащих от 1918 г., упоминавшемся выше. Он – из старожилов, слу-
жил в Мраморном дворце с 1 марта 1888 г.
  После революции, когда больной туберкулезом
Великий князь Гавриил Константинович находился в застенках ЧК, появляется имя другого врача – И. И. Манухина [19], человека не только преданного князьям, но и
рисковавшего в сложившейся обстановке своей жизнью.
Вот что вспоминала о нем впоследствии жена Гавриила Константиновича Антонина Рафаиловна Нестеровская
(княгиня А.  Р.  Романова): «Мысль о необходимости помочь моему мужу меня не оставляла ни на мину-
ту... Утром я немедленно направилась на Гороховую
(где находилось Петроградское ЧК.  – Н.  А.): ночью у меня явилась мысль просить Б.[20] разрешить нашему домашнему врачу, доброму и милому И.  И.  Манухину, посещать моего мужа в тюрьме. На это Б.  согласился и
просил, чтобы доктор Манухин приехал к нему для переговоров. Я  дала знать Манухину, и он сейчас же отправился в Чека».

_____________________

[19]И.  И.  Манухин также был лечащим врачом и М. Горького
_____________________

_____________________
[20] Исходя из воспоминаний Великого князя Гавриила
Константиновича и его супруги Антонины Рафаиловны Романовой, этого Б.хорошо знал преподаватель литературы
великих князей (его инициалы А. Романова обозначила, как
Н.  К.  К.). Этот преподаватель в свое время благодаря связям с Константиновичами очень помог Б.  «в его скитаниях и сидении по тюрьмам до революции». Одни исследователи
считают, что под этой буквой скрыт зампредседателя Петроградского ЧК Г. И. Бокий, другие – тюремный комиссар Богданов.
_____________________

  Манухин не побоялся обратиться по поводу болезни Великого князя к Управляющему делами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевичу. В письме от 19 августа 1918 г. он ему пишет: «Тяжелый тюремный режим, в котором сейчас находится такой серьезный больной, является для него, безусловно, роковым, арест в этих условиях,
несомненно, угрожает опасностью для его жизни. Об этом только что сообщено мною и врачам дома предварительного заключения Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией.
  Узнав там, что арест гражданина Г.  К.  Романова проведен по распоряжению Совета Народных Комиссаров, я обращаюсь к Вам и Совету Народных Комиссаров с просьбой изменить условия его заключения, а именно,
перевести арестованного в частную лечебницу под поручительство старшего ее врача (а если этого недостаточно, то и под мое личное поручительство)… Он никуда не уйдет и явится по первому Вашему требованию. Я прошу хотя бы об этом».
  Жене Гавриила Константиновича удалось его освободить, пользуясь знакомством в ЧК и тем, что Великий князь страдал туберкулезом. После этого супруги прятались у Горького, а затем чудом вырвались в Финляндию.
  Великая княгиня Елизавета Маврикиевна после изгнания из дворца поселилась в доме Жеребцова на Дворцовой набережной. В  ноябре 1918  г. она уехала
на пароходе в Стокгольм к шведскому королю вместе с младшими детьми Георгием и Верой и внуками от сына
Иоанна – Всеволодом и Екатериной.
  Других же членов великокняжеской семьи постигла трагическая судьба. В связи с этим привожу еще один документ из переписки бывших служащих дворца
с властями, сохранившейся в архиве Елизаветы Маврикиевны.
  «В  силу состоявшегося распоряжения трое бывших владельцев Дворца должны были выехать в г. Вятку,
причем, так как распоряжение это не распространялось
на лиц женского пола, то супруге князя Иоанна Константиновича, княгине Елене Петровне, предоставлялось право оставаться в ее квартире.
  В виду того, что кн.Елена Петровна, по своему желанию, отправилась сопровождать мужа, она предоставила свое помещение вдовствующей королеве греческой Ольге Константиновне, до получения возможности
приискать другое помещение или выехать за границу.
  До сего времени королева греческая проживала у своего брата б. Великого князя Дмитрия Константиновича, который теперь должен был спешно выехать в Вологду…».
 
  Мы знаем, куда так спешно «выехали» «трое бывших владельцев Дворца» и Великий князь Дмитрий Константинович. Князья Иоанн, Константин и Игорь были в марте 1918 г. сосланы в Вятку, а затем перевезены в Екатеринбург. Летом их некоторое время содер-
жали в  г. Алапаевске Пермской губернии. В  ночь на 18 июля их, а также Великую княгиню Елизавету Федо-
ровну (вместе с инокиней Варварой), Великого князя Сергея Михайловича (с секретарем Федором Ремезом), князя Владимира Павловича Палея повезли из Алапа-
евска в поселок Синячиха. По пути следования были
заброшенные шахты, где некогда добывали железную руду. В одну из них их сбросили живыми, кроме Великого князя Сергея Михайловича, пытавшегося оказать со-
противление, – его застрелили и сбросили в шахту уже мертвым. Местные жители рассказывали, что оттуда
долго раздавались стоны несчастных.
  Великие князья Дмитрий Константинович, Николай и Георгий Михайловичи были сосланы зимой 1918 г. в Вологду, где пользовались относительной свободой.
В конце лета этого же года они были арестованы, перевезены в Петроград и посажены в дом предварительного заключения в Петропавловской крепости, куда чуть
позже попадет Гавриил Константинович.
  Об их освобождении ходатайствовали писатели
и советские организации, в частности члены Академия наук направили в Совнарком обращение, в котором просили освободить из тюрьмы шестидесятилетнего Великого князя Николая Михайловича, известного
историка, бывшего много лет председателем Императорского исторического общества. Вопрос этот даже
рассматривался на заседании Совнаркома 16 января 1919  г. Председатель Вологодского губернского исполкома Совета депутатов Ш. Элиава доложил, что во
время пребывания в Вологде Николай Михайлович не был замечен в контрреволюционной деятельности и не
представляет для советской власти никакой опасности.Просил за него и Горький. Но все оказалось бесполез-
ным. В ночь на 30 января 1919 г. великих князей вывели
раздетыми на мороз и расстреляли во дворе, а трупы свалили в общую могилу.
  В  официальном сообщении властей говорилось,что великие князья расстреляны как заложники за
убийство в Германии вождей немецких коммунистов Розы Люксембург и Карла Либкнехта.
  Про последние минуты Николая Михайловича
Гавриил Константинович писал: «Он был религиозным и верующим человеком, и мне впоследствии рассказыва-
ли, что умер он с молитвой на устах. Тюремные сторожа говорили, что когда он шел на расстрел, то повторял слова Христа: „Прости им, Господи, ибо не ведают, что
творят…“»
  Те же слова прошептала перед смертью и Великая
княгиня Елизавета Федоровна (такую же надпись она сделала на надгробном кресте мужа  – Великого князя
Сергея Александровича, убитого в феврале 1905  г. террористами). После революции 1917  г. многие предлагали Елизавете Федоровне, основавшей после смерти
мужа Марфо-Мариинскую обитель сестер милосердия
в Москве и известной своими благотворительными делами, помощь для спасения, но она отказывалась, говоря: «Это мой народ, и я хочу разделить его участь, какова бы она ни была». Задолго до ареста друг Великой княгини игумен одного уральского монастыря о. Серафим предлагал ей скрыться в скитах под Алапаевском.
  Она отвечала, что не хочет бежать от креста, который господь на нее возлагает. «Но если, – говорила она, – ты
узнаешь, что меня убили, обещай, что похоронишь меня по-христиански». И  надо было произойти такому совпадению, что ее сослали именно в Алапаевск. О. Серафим исполнил ее просьбу. Когда армия Деникина взяла город, тела мучеников, извлеченные из шахты, какое-то
время покоились в склепе Троицкого храма. После отступления Деникина о. Серафим смог вывезти тела Великой княгини и инокини Варвары к месту упокоения.
Сейчас их мощи находятся в Иерусалиме, в усыпальнице русского монастыря Марии-Магдалины в Гефсиман-
ском саду.
   Тела сыновей К.  Р. тогда же были из Алапаевска перевезены в Китай и там захоронены (сейчас на этом месте находится поле для гольфа, его показывали в программе телевизионных новостей). В  настоящее время ведутся переговоры об идентификации останков и перезахоронении их на родине, в России.
   Жена Иоанна Константиновича – Елена Петровна – последовала за своим мужем в ссылку. В Екате-
ринбурге ее арестовали и продержали до конца 1918 г. сначала в пермской тюрьме, а потом в московской. Ей
удалось оттуда вырваться благодаря вмешательству норвежского посольства.
Мог ли Великий князь Константин Константинович даже помыслить о трагической судьбе своих
сыновей? Конечно, нет, он умер в 1915  г., когда до Октябрьской революции было еще далеко. Но как поэт,
данной ему особой прозорливостью, он предвидел, что в их жизни может произойти что-то страшное (недаром
М. И. Цветаева говорила: «Стихи сбываются. Поэтому
их не все пишу»). Это отразилось, в частности, в «Колыбельной песенке», которую К.  Р.  посвятил своему первенцу Иоанну:
 
 …В тихом безмолвии ночи
  С образа, в грусти
  святой,
  Божией Матери очи
  Кротко следят за
  тобой.
  Сколько участья во
  взоре
  Этих печальных очей!
  Словно им ведомо горе
  Будущей жизни твоей.
  Быстро крылатое
  время,
  Час неизбежный
  пробьет;
  Примешь ты тяжкое
  бремя
  Горя, труда и забот...

 …После убийства Распутина Николай II повелел Великого князя Дмитрия Павловича, участвовавшего в
заговоре, отослать в Персию, где шла война и где он неминуемо должен был погибнуть. Члены императорского
семейства, в том числе все взрослые Константиновичи,
написали Николаю II коллективное письмо, в котором просили государя облегчить Дмитрию ссылку, разрешив ему пребывать в одном из его имений  – Усове или
Ильинском. Письмо вернулось с высочайшей резолюцией: «Никому не дано право заниматься убийством…»
  Через полтора года почти все великие князья, подписавшиеся под этим письмом, сам Николай II и вся его семья будут убиты.
 
Мне ничего не удалось узнать о судьбе после революции членов ликвидационной комиссии Мраморного дворца и других служащих Великой княгини Елизаветы Маврикиевны. Такие поиски идут годами, и находки обычно бывают случайными. Летом 2003  г., после длительного перерыва, мне вновь посчастливилось побывать в Ленинграде, теперь уже Петербурге, и в музее
Мраморного дворца получить координаты внучатого племянника барона Э.  Менда  – Альфреда Георгиевича
Шимана, единственного потомка из числа служащих,который ныне известен сотрудникам музея и поддерживает с ними отношения. Я надеялась, что он мне что-нибудь расскажет, хотя бы о своем предке, но, увы! Он только сообщил, что после революции барон уехал во
Францию и там умер.



       * * *


  Трагичной оказалась и судьба моего прадеда Ми-
хаила Федоровича Федина и его старшего сына Федора.Спустя год или полтора после революции они были арестованы и бесследно исчезли в застенках ЧК.  В  воспо-
минаниях жены Гавриила Константиновича А. Р. Нестеровской есть упоминание о том, что во время посещения
председателя петроградского ЧК  Урицкого в его при-
емной она видела князя Шаховского, барона Менда и другие «знакомые» лица, которые «могли или сопровождать великих князей, или тоже были вызваны». Вполне
возможно, что там были и Михаил Федорович с сыном.
   От Фединых осталась одна-единственная фото-
графия всей семьи, сделанная, судя по возрасту моей бабушки Анны Михайловны, где-то в 1918 г., когда они
уже должны были выехать из дворца. Заметно, что они в это время бедствовали. Федор  – высокий, крупный
мужчина, одет в пиджак, который на нем еле сходится, с короткими рукавами, рубашка на нем не фабричная, а сшита своими руками. Такая же «самодельная» блузка с воротником и манжетами на младшей дочери Анне
(рубашки с подобными воротниками бабушка шила в трудные времена и для моего отца). На лицах взрослых – отпечаток тяжелых переживаний. У Михаила Федоровича и сына Федора  – окаменевшие лица. Клавдия Дмитриевна смотрит отсутствующим взглядом куда-то в пространство, такое же полное безучастие к жизни на
лице у Веры, и только Анна так и светится от переполняющего ее чувства молодости.
   Из рассказов бабушки Анны Михайловны помню,
что у них был родственник, кажется, ее дядя – крупный
лесопромышленник, имевший владения в Псковской области. После революции он сгинул в ЧК. Были у них
еще какие-то близкие родственницы: у одной муж служил в Белой армии, у другой – сын-юнкер участвовал в
защите Зимнего дворца в памятную ночь 25 октября
1917  г. Эта женщина как раз в момент штурма находилась у Фединых, может быть, даже пришла туда специально. Она была беременна, и, когда прошел слух, что в
Зимнем бьют юнкеров, у нее начались преждевременные роды. Ребенок родился мертвым, а мать еле спасли.
   Юнкер оказался жив. Его в ту ночь задержали солдаты Павловского полка и отвели в свои казармы, которые
находились как раз напротив Мраморного дворца, с правой стороны Марсова поля. На следующий день всех задержанных юнкеров отпустили, и они отправились в свое
училище в Михайловском замке. Там в это время офицеры Комитета спасения готовили вооруженный мятеж против большевиков, начавшийся в ночь на 29 октября.
   Выступление этих прапорщиков и офицеров оказалось бессмысленным, так как Керенский был уже далеко от Петрограда, и поддержать их было некому. Поняв, что их предали, мятежники к четырем часам дня сдались окружившим замок солдатам (похожая ситуация описана у Булгакова в романе «Белая гвардия»). Их отвели в Петропавловскую крепость, но вскоре выпустили. Юнкер со своими товарищами уехал на Дон и вступил в Бе-
лую армию. Дальнейшая судьба его неизвестна.
   Из такой «неблагонадежной» семьи (как тогда говорили, «бывших») была моя бабушка Анна Михайловна, и, женившись на ней в самый разгар красного
террора, дед рисковал не только карьерой, но и жизнью, впрочем, они оба ходили под дамокловым мечом.
Думаю, дед специально написал пьесу «Конец Романовых», чтобы еще раз продемонстрировать новой власти свое негативное отношение к царской семье и старому
режиму, и также не случайно они уехали с глаз долой из Ленинграда на периферию – сначала в Псков, а потом в
Харьков.


         2


  В  молодости дед называл бабушку Асей. На обложке своей первой книги «Песни борьбы» он написал ей такое посвящение: «Асе Арской – моей жене от Павла Арского – мужа. Мы две звезды». И, действительно, она, как звезда, засверкала на небосклоне этого уже да-
леко не молодого человека. Она была не только хороша собой. Окончив гимназию (в советское время уже шко-
ла), имела приличное образование, прекрасно знала французский язык, увлекалась поэзией и театром, имела тонкий художественный вкус. В  гимназии ее любимым предметом была литература. На одном из литературных конкурсов ее реферат о Пушкине был признан лучшим и зачитан в актовом зале в присутствии учениц и многочисленных гостей.У  нее была феноменальная память.Спустя многие десятки лет, она читала мне стихи поэтов, которых слышала и лично знала в 20-е годы (в советское время их мало издавали).
   Большое значение имело то, что Федины жили в Мраморном дворце, где сам Великий князь Констан-
тин Константинович был поэтом и драматургом – К. Р. Отец бабушки, Михаил Федорович, не раз рассказывал
своим близким, как в кабинете Великого князя заставал известных людей, и тот приглашал его вместе со всеми
послушать свои новые стихи. Были в их доме сборники стихов К. Р. с автографами автора, прекрасные альбомы
из серии «Сокровища Павловска», также с памятными записями Великого князя (они исчезли после револю-
ции, может быть, во время обысков ЧК, а может быть, все, что было связано с великими князьями, Федины
предусмотрительно уничтожили сами).
   Увлекались в семье Великого князя и театром.
И  здесь тоже все шло от Константина Константиновича, который обожал костюмированные балы, любил наряжаться и так появляться в обществе. Он переводил
пьесы Гете, Шиллера, Шекспира, воплощая на сцене их героев. Особенно ему нравилось играть Гамлета. «Роль
Гамлета, – писал он в дневнике, – настолько сильно действует на мое воображение, несмотря на привычку к ней, невзирая и на то, что я вот уже четвертую зиму ее
играю, что, если задумаюсь о ней лежа в кровати, сон бежит, и долго не могу заснуть».
   Великий князь сам сочинял пьесы. Особый успех имела его драма «Царь Иудейский»[21], где он сыграл роль Иосифа Аримафейского.

_____________________
[21] При всем успехе драмы она была запрещена к постановке Св.Правительствующим Синодом, посчиташим не-
допустимым низводить евангельские истории Страстей Господних до театральных подмостков. По разрешению царя
пьеса была поставлена любительским театром; вообще считалось, что ее только репетируют, и публика приходит не на
спектакль, а на репетиции. Невозможно даже представить
какой-либо умысел у Великого князя Константина Константиновича, человека глубоко религиозного. У  него во дворце
между кабинетом и коридором висело много образов, и всегда теплилась лампадка. Каждый день в эту молельню приносили из домовой церкви икону того святого, чей был день.Великий князь долго молился, и в эти минуты никто не смел к нему входить. Константин Константинович хотел только воплотить известный сюжет на сцене. Николай II писал ему:
«Дорогой Костя. Давно уже собирался написать тебе, после прочтении вслух Аликс твоей драмы „Царь Иудейский“. Она
произвела на нас весьма глубокое впечатление – у меня не раз навертывались слезы и щемило в горле. Я уверен, что видеть
твою драму на сцене, слышать в красивой перефразировке
то, что каждый знает из Евангелия, все это должно вызывать
в зрителе прямо потрясающие чувства!.. Всей душой твой
Ники».
____________________

  Федины ходили на нее
всей семьей в театр «Эрмитаж». Хотя бабушке тогда было лет одиннадцать, спектакль произвел на нее сильное впечатление. Пьеса очень сложная для восприятия,
тем более для запоминания наизусть, но бабушка знала оттуда многие отрывки и читала мне их в детстве по па-
мяти. Это было мое первое знакомство Евангелием и историей Христа:

  Да, я исполнил этот
  долг печальный,
  Мы лестницу приставили
  к кресту.
  Гвоздь извлекал я из
  Его десницы;
  Бессильно за плечо ко
  мне упала
  Его рука. Главой
  окровавленной
  Склонился на меня Он;
  и колол
  Мое лицо Его венок
  терновый[22].

_____________________

[22] Из рассказа члена синедриона Никодима («Царь Иудейский»; действие 4-е, явление 7-е).
_______________________


  В моем детстве, пришедшемся на послевоенное, еще сталинское время, вообще не принято было гово-
рить о религии, однако я знала, что бабушка верующая и ходит в церковь Воскресения на Успенском вражке,
находившуюся недалеко от нас, на ул. Неждановой (теперь Брюсов переулок). Икон в нашем доме не было,ежедневных молитв она не читала, но под моим матрасом лежал завернутый в кальку лист бумаги с молитвой.
Когда я тяжело болела, бабушка доставала эту молитву и читала ее вслух, объясняя мне непонятные слова, а
затем вспоминала, как у них дома, до революции, было заведено читать молитвы вслух, всей семьей, а в вос-
кресные дни и праздники ходить в Исаакиевский собор.И первая маленькая иконка святого Николая Чудотворца, которому бабушка особенно поклонялась, появи-
лась у нас в доме из Исаакиевского собора, когда мы с ней съездили в 1969 г. в Ленинград.
   Молитва хранится у меня до сих пор – пожелтевший листок бумаги, с еле видным машинописным текстом: «Живущий под кровом Всевышнего, под сенью Всемогущего покоится. Говорит Господу: Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю! Он
избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями
Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение Его  – истина Его. Не убоишься ужасов ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень. Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится. Только смотреть будешь очами
твоими и видеть возмездие нечестивым. Ибо ты сказал:
Господь упование мое; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим; не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему; Ибо Ангелам своим за
поведает о тебе охранять тебя на всех путях твоих; На руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею; на Аспида и василиска наступишь, попирать будешь льва и дракона. За то, что он возлюбил Меня, из-
бавлю его, защищу его, потому что познал имя Мое.Воззовет ко Мне и услышу его; с ним Я в скорби; избав-
лю его и прославлю его. Долготой дней насыщу его и явлю ему спасение Мое»[23].

______________________
[23]Псалом 90. Привожу его без изменений по нашему тексту.
______________________

   Еще бабушка в детстве меня обязательно крести-
ла перед сном, хотя я не была крещенной, а когда стала взрослой, – крестила на дорогу перед экзаменом или командировкой.
   Не помню уже когда, в детстве или позже, она мне рассказывала об Иордани  – водоосвящении на Неве у
Зимнего дворца, но я до сих пор так ясно вижу эту картину: шествие духовенства в праздничном облачении и
освящение митрополитом воды в проруби.

 
   К.  Р.  также был вдохновителем любительских
спектаклей у себя дома, в которых наравне с молодыми князьями участвовали и дети служащих. Ставили спек-
такли в Павловском дворце [24], готовились к ним очень тщательно, так как на них обычно приезжали государь с
государыней, наследником и великими княжнами.

_____________________
[24] Кроме Мраморного, у К.  Р.  были еще дворцы в окрестностях Петербурга – в Павловске и Стрельне (сейчас
этот Константиновский дворец стал резиденцией президента России). В Стрельне К. Р. родился, но больше любил дворец в Павловске, семья в нем часто проводила время и зимой.
_____________________

   Бабушка рассказывала, как, будучи совсем маленькой, участвовала в очень красочном представлении
о весне. В  90-х годах ХХ в., когда она уже умерла, вышли дневники К. Р., и я нашла в них запись о спектакле
«Свадьба солнца и весны». «Началось очаровательное
представление „Свадьба солнца и весны“ Поликс. Соловьевой… – записывает К. Р. 17 апреля 1909 г. – К сожалению, автор не прибыл по болезни. 52 человека детей приняли участие в представлении… Праздник вышел чудесный и совсем необыкновенный. Сколько любви и тонкого внимания было вложено в его приготовление,
тайком от нас, хозяев и родителей».
   Есть воспоминание об этом празднике и в книге
«В  Мраморном дворце»[25] Великого князя Гавриила
Константиновича, которое он приводит по дневнико-
вым записям брата Олега: «Вчера состоялся спектакль.Главные роли „солнца“ и „весны“ исполняли Татиана
и Костя, роль зимнего ветра взял на себя Игорь (все
перечисленные  – дети К.  Р.  – Н.  А.), а я вышел в роли весеннего дождя. Кроме этих представителей весны и
зимы, было множество ролей, как яблони, сирень, жаворонки, головастики, ласточки, снежинки и разные
цветы. Все были одеты в очень красивые костюмы…
По окончании спектакля пап;, мам; и все приглашенные собрались в картинной галерее и ждали шествия цветов, жуков, птиц и других участвовавших в первой
пьесе. Все они с цветами в руках проходили мимо папа и мама, причем клали цветы у их ног. Самые маленькие
проделывали это настолько смешно, что все улыбались…».

_____________________
[25]http://www.rummuseum.ru/portal/node/1608.

_____________________


   Думаю, это и есть тот спектакль, о котором рассказывала бабушка. А  вот еще одна запись из дневника К.  Р.: «На прошлой неделе у нас было три спектакля: 14-го 3-й спектакль (из истории русского
театра.  – Н.  А.), 16-го Шекспировский вечер и 18-го последний исторический. Немало было хлопот с при-
глашениями. Кажется, перебывал весь Петербург, вся знать и много знакомых не чиновных, а скромных. Наибольшее число позванных на вечер превышало 200. Государю у нас должно быть понравилось, он не пропустил ни одного вечера…». К.  Р., состоявший со дня своего рождения в лейбгвардии Измайловском полку, был организатором там
литературно-музыкально-театрального общества «Измайловские досуги», часто сам принимал участие в его
вечерах и любительских спектаклях. И  его пьеса «Царь Иудейский» шла в театре «Эрмитаж» под флагом «Измайловских досугов», и играли в ней в основном офицеры
этого полка.К. Р. хотел, чтобы как можно больше людей, в том числе и простых, приобщалось к искусству. В  стихо-
творении «Измайловский Досуг» (1885  г.) он говорит, что они («Измайловские Досуги») были созданы «во имя
доблести, добра и красоты». Эти же слова стояли рядом
с эмблемой общества на театральных программах Досугов. Вот благородная цель, которой посвятил свою жизнь Великий князь Константин Константинович Романов.К этому стремились и люди, служившие у него. Например,Николай Николаевич Ермолинский устраивал у себя на
квартире в Павловске литературно-музыкальные субботники, куда наравне с детьми великих князей ходили дети служащих дворца. Каждый раз к этим дням составлялась
специальная программа из произведений русских и зарубежных писателей и композиторов, все участники приходили туда с заранее подготовленным заданием.
   Павловск вообще жил насыщенной культурной
жизнью, а благодаря великолепному концертному залу в здании Вокзала (Воксала) давно уже стал музыкальной Меккой столицы. Здесь выступали лучшие симфонические оркестры, известные оперные певцы, компози-
торы. В  течение 16 лет (с 1856 по 1872  г. с некоторыми перерывами) на его сцене царил «король вальсов» Иоганн Штраус, посвятивший городу кадриль «Сла-
вянка» (так называется река в Павловске) и две польки – «В  Павловском лесу» и «Павловск». А  «Вальс-фантазия» М.  И.  Глинки был настолько популярен у горожан и так часто исполнялся, что его стали называть «Павловским вальсом»
  Осип Мандельштам, живший одно время в Павловске, написал о Вокзале чудные строки:

  Нельзя дышать, и
  твердь кишит червями,
  И ни одна звезда не
  говорит,
  Но, видит Бог, есть
  музыка над нами, –
  Дрожит вокзал от пенья
  Аонид,
  И снова, паровозными
  свистками
  Разорванный,
  скрипичный воздух
  слит[26].
_____________________
[26] О. Мандельштам. Концерт на вокзале. 1921.
_____________________


        * * *
   У Фединых в Павловске была дача - большой дом
(вполне возможно, что служебный). Когда старшие брат и сестра стали взрослыми, здесь всегда собиралось много молодежи. Федор уже до революции учился на юридическом факультете Петербургского университета (и,
кажется, успел его окончить), а Вера готовилась к поступлению в консерваторию по классу фортепьяно. Днем
всей компанией катались на лодках, ездили на велосипедах в Царское село, по вечерам читали стихи, музициро-
вали или шли на концерт в Вокзал. Михаил Федорович (если бывал в Павловске) и Клавдия Дмитриевна обычно оставались дома, и Вера потом играла для них свои любимые вещи. Чаще всего это был Рахманинов, которым тогда увлекалась петербургская молодежь. Вера его играла с большим чувством.
   После революции дачу со всем имуществом отобрали. Вера очень жалела дачный рояль, который ей больше нравился, чем тот, что стоял у них дома в Петрограде. Впрочем, и тот вскоре конфисковали, хотя он был их личной собственностью.
   Интересный факт, связанный с этой дачей. Однажды у Клавдии Дмитриевны разболелись зубы. К  врачу
она боялась идти. Кто-то из соседей – в отсутствие Михаила Федоровича – привел к ней бабку-знахарку. Бабка
вытащила из сумки камень, завернутый в тряпицу, что-то пошептала, поплевала и сказала: «Камень положи под крыльцо. Пока он там будет лежать, про зубы забудь».
   Действительно, больше зубы у Клавдии Дмитри-
евны не болели, про этот случай она забыла. И  вдруг зимой 1918 г. у нее появилась нестерпимая зубная боль,
она вспомнила про знахарку и поинтересовалась у
мужа, что в Павловске происходит с дачами. Оказалось,что новая власть затеяла в них ремонт. Клавдии Дмитриевне все стало ясно.

   Об этом забавном случае бабушка мне рассказывала, когда мы с ней в 1969  г. приехали на две недели в Ленинград и побывали в местах, близких ее сердцу.Для нас обеих эта поездка стала праздником, а к ней
снова вернулись молодость и романтическая восторженность.
   …Подходим мы как-то к Большому Конюшенному мосту. В тот день после ночного дождя был сильный туман  – ничего не видно, кроме самых близких предметов. Вдруг она останавливается и говорит:
«Вот здесь однажды я встретила блоковскую прекрасную даму. А  может быть, и не даму  – какое-то неземное существо. Был сильный туман, точно такой, как
сейчас. Подхожу к мосту и вижу – прямо на меня надвигается розовое облако. Облако все ближе и ближе, от него расходятся розовые струйки и вырисовыва-
ются очертания человека – красивая женщина… Смотрит на меня и улыбается. Я  хочу ей что-то сказать,
протягиваю руку, а ее уже и след простыл. До революции по Петербургу ходила легенда, что в сильный туман со шпиля Петропавловской крепости сходит ангел и бродит по улицам. Кто его увидит, тот будет счастливый».
  – Так это был ангел?
  – Может быть. Ведь и у Блока это – то ли женщина, то ли неземное существо.
  И продекламировала:

 Кто-то шепчет и смеется
 Сквозь лазоревый туман.
 Только мне в тиши
 взгрустнется –
 Снова смех из милых
 стран!
 Снова шепот – и в
 шептаньи
 Чья-то ласка, как во
 сне,
 В чьем-то женственном
 дыханьи,
 Видно, вечно радость
 мне.
 Пошепчи, посмейся,
 милый,
 Милый образ, нежный
 сон;
 Ты нездешней, видно,
 силой
 Наделен и окрылен[27].

______________________
[27] А. Блок. Стихотворение без названия, 20 мая 1901 г.
______________________


   Оставалось только подивиться ее великолепной памяти.
   Был в Ленинграде еще случай. Гуляя однажды по
Невскому проспекту, мы зашли посидеть в сквер на Михайловской площади. Народу там было немного, только
время от времени подъезжали экскурсионные автобусы,и очередная группа туристов устремлялась к памятнику Пушкину. Вдруг появились телевизионщики и стали
всех подзывать к памятнику – послушать стихи какого-то поэта. Мы с бабушкой тоже подошли.
   Совсем юный паренек хриплым голосом, явно
подражая Высоцкому, прочел несколько длинных, трудно воспринимаемых на слух стихотворений. Когда он
кончил, режиссер попросил зрителей тоже почитать стихи. Желающих не находилось. Я  бабушке говорю:
«Почитай. Ты же столько знаешь!» Она заупрямилась:
«На людях? Нет, я уже на это неспособна». Наш разговор услышал режиссер и подошел к нам. Бабушка была
не из тех, кого надо долго упрашивать, и прочитала свой
любимый отрывок из Полтавы. Публика ей так дружно, от души аплодировала, что ей пришлось читать еще,
только теперь она выбрала Блока и Северянина.
   Юный поэт был забыт. Режиссер остался доволен
бабушкиным выступлением, сказав, что вечером сюжет
покажут по местному каналу. Однако вечер у нас был занят, и мы не увидели этой записи.
  По вечерам у нас была одна программа – мы ходили в театр, чаще всего в драматический им. А.  С.  Пушкина (теперь, как и до революции, Александринский).
Мечтали когда-то две сестры Федины о большом искусстве – Вера хотела стать пианисткой, Анна – драматической актрисой. Но после ареста отца и брата обе пошли
работать. Бабушка устроилась машинисткой в свою любимую Александринку и была счастлива: каждый день
она видела знаменитых актеров и могла посещать все спектакли и репетиции. Одновременно она готовилась
поступать в театральную студию.
   Семейная жизнь помешала ее намерению стать актрисой, но зато, выйдя замуж за поэта и драматурга, она оказалась в самом центре литературно-театральной
жизни Петрограда. По ее рассказам, они с дедом постоянно куда-то ходили: на литературные вечера и диспуты, в театры, на концерты, выставки. Даже когда родился мой отец, они выбирались в свет, оставляя малыша с
няней. Да и ходить далеко было не надо – почти все театры и концертные залы находились от их дома на Итальянской улице (в советское время улица Ракова) в двух
шагах. Часто после спектаклей они заглядывали в литературное кафе на Невском проспекте, где собирался весь писательский цвет. Именно там бабушка встречала поэтов, стихи которых любила и читала мне потом в дет-
стве наизусть: Блока, Бальмонта, Андрея Белого, Северянина, Городецкого, Ахматову. Поэты, друзья деда, часто собирались и у них дома – читали стихи, спорили о поэзии и искусстве.
   Дед, кроме всего, тогда увлекался бегами и тотализатором (возможно, так он пополнял семейный бюджет). Чаще всего проигрывал, но, когда выпадала удача,
возвращался домой с корзиной, полной цветов и подарков для жены и сына. Любил дед также бильярд. Есть
воспоминания поэта Михаила Зенкевича, правда, они
относятся к более позднему, московскому, периоду, как
дед играл с Маяковским, который считался непревзойденным бильярдистом. Наверное, и дед был не последним игроком. Произошло это в Клубе писателей незадолго до смерти поэта. Маяковский предложил деду
сыграть партию в бильярд. Дед сказал, что у него нет с
собой денег. Маяковский пошутил: «Ну, на бутылку
вина хватит?» – «Хватит!» – ответил дед. И они пошли
к бильярдному столу.
   Играли они долго, дед проиграл, и, видимо, не
только одну бутылку вина. Расставаясь, Маяковский
сказал: «Я тебе верю, ты отдашь», но дед не успел вернуть свой долг – Маяковский вскоре застрелился.
   О  том, что Маяковский  – азартный игрок, и не только в бильярд, но и в карты, было хорошо известно всей писательской братии, так же как и то, что он
любил деньги и запрашивал огромные гонорары. Дед
с ним столкнулся по этому вопросу, когда работал в «Псковском набате». Пользуясь личным знакомством
по Ленинграду, он попросил Владимира Владимировича написать стихи для своей газеты. Маяковский согласился, но запросил слишком высокий гонорар. Редакция вынуждена была уступить  – не каждый день у них печатаются знаменитые поэты, но миф о «глашатае ре-
волюции» и человеке, «чистящем себя под Ленина», у журналистов был развеян.
 
  Из периода их проживания в Ленинграде остался у меня в памяти яркий эпизод, рассказанный бабушкой.
23 сентября 1924 г. в Петербурге случилось сильное наводнение. Когда оно началось, бабушка по делам оказалась далеко от дома и, опасаясь, что няня может выйти гулять с их маленьким сыном и с ними что-нибудь случится, сразу поспешила назад. Транспорт во многих ме-
стах уже не ходил, и ей долго пришлось идти пешком.Опасней всего было переходить дороги, так как под на-
пором воды вскрылись канализационные люки.
В такой открытый люк она угодила на Невском. Хорошо, что рядом был кто-то из мужчин и бросился ей на помощь. Домой она пришла мокрая и перепуганная. Дед, узнав, что с ней случилось, сильно разнервничался и долго не мог прийти в себя.
   Нечто похожее произошло с ним несколько лет спустя, когда они жили в Харькове: и в их доме вспыхнул пожар. Ни его, ни бабушки в этот момент дома не было.Сын оставался с няней, совсем еще девочкой. Но эта девочка не растерялась: почуяв дым, схватила ребенка и
быстро выскочила на улицу. Когда дед и бабушка вернулись домой, дед опять был так сильно потрясен, что пришлось вызывать врача. Все, что касалось жены и сына,
он переживал очень остро.
   Запомнился мне еще один рассказ бабушки – о самоубийстве Сергея Есенина, которое произошло в гостинице «Англетер», где они с дедом в то время тоже
жили. Поэт повесился под утро, обмотав вокруг шеи
ремень от чемодана. Все, кто побывал в его номере, рассказывали, что в комнате был страшный беспорядок:
стулья перевернуты, зеркала разбиты, все кругом забрызгано кровью. Кровью были написаны и найденные
предсмертные стихи поэта: «До свиданья, друг мой, до свиданья…» Эта страшная смерть потрясла деда и
бабушку. Они близко не были с Есениным знакомы, но иногда встречались у общих знакомых, в кафе и на литературных вечерах. Бабушка говорила, что дед всегда
хорошо относился к Есенину, ценил его как поэта, но
осуждал за разгульную жизнь и хулиганские выходки, свидетелями которых они сами не раз были.
   Самоубийство Есенина произошло 27 декабря
1925 г. Судя по тому, что дед и бабушка жили в этот момент в гостинице, а не в своей квартире на улице Ракова,у них эту квартиру в связи с длительной командировкой
деда отобрали. В Ленинград же они, видимо, приезжали
на похороны Клавдии Дмитриевны, бабушкиной мамы,которая умерла от рака печени (точная дата ее смерти неизвестна).


       * * *

   Здесь нужно сделать некоторое отступление по
поводу книги «Сергей Есенин» отца и сына Куняевых Станислава и Сергея, вышедшей в серии «Жизнь заме чательных людей» в 1997 г. В этой книге авторы с большим пристрастием рассказывают о вступлении Есенина в литературно-музыкальный кружок им. Сурикова
(Москва) и третировании начинающего поэта старейшинами кружка, среди которых несколько раз упомина-
ется, правда без инициалов, фамилия Арского.
   Этот кружок, названный так в честь его организатора – поэта Ивана Сурикова, был создан в Москве в 70-е
годы ХIХ века. Он объединял начинающих писателей из
рабочей и крестьянской среды. Туда Есенина привел в 1912  г. его московский знакомый, тогдашний руководи-
тель кружка С.  Кошкаров. Есенин был принят сначала
членом-соревнователем и лишь через два года стал его «действительным» членом. Однако, утверждают Куняе-
вы, суриковцы приняли Есенина в кружок лишь как перспективного общественника и пропагандиста передовых идей, а не как поэта. «Авторитетным старейшинам
кружка,  – пишут они,  – Кошкарову, Дееву-Хомяковскому, Завражскому, Арскому вскоре стало казаться странным, что юноша через несколько месяцев после того, как его заметили, обласкали, устроили на работу, не делает никаких усилий, чтобы стать „общественником“». И  далее: «В последнем письме, посланном суриковцами Есенину, указывалось на „его предательство дела рабочих и крестьян“. Вот так. Ни больше, ни меньше. Суриковцы
даже после смерти поэта так и не поняли, что в пятнадцатом году ему нужны были не маевки и нелегальщина, а
лучшие поэты России, лучшие ее газеты и журналы, находящиеся в столице, лучшие издательства. А  тут Арский,Шкулев… Когда Есенин читал им свои стихи, то, по воспоминаниям очевидцев, „они, искушенные поэты, просто пожимали плечами в крайнем недоумении и смущении… А когда он кончил читать, то все смотрели друг на
друга, не зная, что сказать, как реагировать на совсем непохожее, что приходилось слышать до сих пор“».
   Не знаю, каких «очевидцев» имеют в виду Куняевы, но я внимательно прочитала воспоминания
Г.  Д.  Деева-Хомяковского, из которых Куняевы приводят цитаты, и не нашла в них плохого отношения суриковцев к начинающему поэту, наоборот, все в них
говорит о доброжелательности к нему. «После ряда со-
вещаний,  – пишет Деев-Хомяковский,  – мы написали теплые письма известному критику, тогда социал-демократу Л.  М.  Клейнборту, приложив рукописи Есенина,Ширяевца и ряда других товарищей. Л.  М.  Клейнборт
откликнулся. Обещал активное содействие молодым писателям и поместил обстоятельную статью в „Современном мире“». (На самом деле критик был весьма
невысокого мнения о присланных ему стихах. Впоследствии Л.  М.  Клейнборт писал: «Ни стихов Клюева, ни
стихов Ширяевца тех лет не выделишь из всей груды виршей, которыми заполнялись все эти издания («Друг народа», «Мирок», «Проталинка» и др. – Н. А.). И то
же должен сказать о тетради, присланной мне Есениным. Ничто, почти ничто еще не отличало его от поэтов-самоучек, певцов-горемык…»).

   В  другом месте Деев-Хомяковский рассказывает
о том, как Есенин был поглощен работой в типографии Сытина и перестал сочинять стихи: «Фабрика с ее гигантскими размахами и бурливой живой жизнью произвела на Есенина громадное впечатление. Он был весь захвачен работой на ней и даже бросил было писать.
И  только настойчивое товарищеское воздействие заставляло его время от времени приходить в кружок с новыми стихами».
   Другое дело, что у суриковцев не было денег и возможностей издавать свою литературу, а молодому поэту не терпелось публиковаться. «Есенина тяготило безденежье кружка, – пишет Деев-Хомяковский. – Он стал
высказывать нервозность. Сданная в печать его поэма „Галки“ была конфискована в наборе.
   …Из Петрограда ему слали хвалебные письма…
Они учли способность Есенина, и, к нашему огорчению,наш молодой поэт, забрав у нас на дорогу, махнул в Питер – искать счастья…»
   Куняевы, видимо, поставили цель очернить суриковцев, и им это удалось. Однако почему они среди старейшин упоминают фамилию Арского, не понятно.
В  официальной литературе есть только один пролетарский поэт с такой фамилией  – П.  А.  Арский. Нет нигде
сведений и о том, что дед жил в этот период в Москве и состоял в суриковском кружке  – такая фамилия мне
нигде не попалась. До 1912  г., он, как свидетельствуют
все библиографические источники, работал актером на Украине, а потом жил в Петербурге. Трудно деда назвать
и старейшиной кружка, так как в 1912 г. ему было 26 лет (Есенину – 17), и он тогда еще сам мало печатался.
   Очевидно, с годами стерлась грань между поэтами-рабочими разных лет, и исследователи стали их всех объединять в одну обойму «пролетарских». Характерный пример можно привести из предисловия к сборнику «Из искры – пламя» (1956 г.), где некий А. Прямков весьма витиевато пишет: «Путь развития революционной поэзии шел от первых безымянных сочинителей рабочих песен и стихов, от горьковского „Буревестника“,
от талантливых поэтов пролетариата  – А. Богданова-
Волжского, Е.  Тарасова, Ал.  Гмырева, Е. Нечаева и других; через большой отряд поэтов „Звезды“ и „Правды“ –
И.  Воинова, Ф.  Шкулева, С.  Кошкарова, С.  Малышева,
А. Поморского,
Л. Котомку, М. Артамонова,
П. Арского,
И. Ерошина, Г. Шапира и многих других – путь этот шел к Демьяну Бедному и Владимиру Маяковскому».
   Куняевы также пишут, что Есенин пренебрежительно относился к поэтам Пролеткульта, резко выступал на их заседаниях. Однако есть воспоминания людей, которые высказывают совершенно противоположное мнение. Поэтесса Н.  А.  Павлович рассказы-
вает, например, о том, что Есенин был близко знаком с поэтом Михаилом Герасимовым, заведовавшим литературным отделом московского Пролеткульта, часто оставался у него ночевать (Герасимов жил в ванной комнате особняка Морозова на Воздвиженке, где располагался московский Пролеткульт[28]). Вместе с Герасимовым и поэтами Орешиным, Клычковым, Полетаевым и
др. Есенин принимал участие в спорах о коллективном
литературном творчестве, возможности писать втроем или четвером. В конце концов, поэты решили испытать
это на деле. Так появились киносценарий «Зовущие зори», написанный Есениным, Герасимовым, Клычковым и Павлович, и «Кантата», сочиненная Есениным, Герасимовым и Клычковым. «Возникает вопрос,  – пишет Павлович,  – был ли этот сценарий случайным для
Есенина? Едва ли. Весь этот непродолжительный период сближения с пролетарскими поэтами был существен
для его пути. В  тогдашней литературе шел сложный процесс отмирания старого и возникновения нового.
Было ясно одно, что по-прежнему писать уже нельзя,что надо искать каких-то новых форм».

______________________
[28] По другим воспоминаниям, Есенин, Орешин и Клычков одно время жили на чердаке этого особняка.
______________________