Командировка

Глава первая.
На дворе стоял противный слякотный март 1985 года. Ветры перестройки, если уже и витали в воздухе, то были пока столь далеки, что даже предчувствие ее еще было весьма слабым. Перемен наши сердца уже требовали, но боялись признаться в этом даже сами себе. Сухой закон и кооперативы, гласность и демократия ждали нас впереди, но мы об этом еще не знали.
Я уже полгода работал в областной «молодежке», но чувствовал себя чужим и в редакции и в городе. Сюда я приехал по распределению после университета. До родного города было почти сутки пути через Москву. Я хотел самостоятельности и получил её. Но особой радости она мне тогда не приносила. Хотя в редакции меня встретили вполне радушно, вручив под мою ответственность отдел спортивной и оборонно-массовой работы. По должности я был корреспондентом, получал на двадцатку меньше, чем завотделами, подчиненных у меня, естественно, не было, но о том, что у меня  есть целый отдел, напоминали регулярно.
В редакции кипела жизнь, на планерках все сыпали идеями и шутками, любили по пятницам и праздникам собираться коллективом и посылать гонца в ближайший магазин. Большинство коллектива составляли еще вполне молодые мужчины и женщины лет на семь-десять старше меня, но этот возрастной интервал тогда казался мне  пропастью. У них были свои общие темы, свой шлейф совместных событий за спиной, а мне это было непонятно.
Наставником ко мне прикрепили заведующего отделом рабочей молодежи Колю Глинкина. Шефство, впрочем, было довольно формальным. Коля вечно был занят: то писал, то играл в шахматы с друзьями, частенько заходившими к нему в гости, то  пил с ними вино из больших казенных стаканов. Хотя если я задавал ему какой-то вопрос, то мой «наставник» не отказывал, объяснял вполне развернуто, периодические вставляя свое любимое:
- Ну, понял?
Редактор газеты Виктор Харитонович Миролюбов был старше своих подчиненных лет на пять - семь, однако, в свои 37 выглядел, на мой взгляд, на все 50. Широколобый лысеющий с напряженным взглядом и тяжелой нижней челюстью он не любил лишних слов и выглядел настоящих хозяином. И все же во многом внешний облик был обманчивым: «Харитоныч» как звали его в редакции, был человеком миролюбивым (согласно фамилии), не любившим конфликты и лишней работы. А всю работу в редакции тянул ответсек Саша Шишов. Высокий и худой, очень подвижный, он поражал знанием всех аспектов жизни области – от обкома партии до кладбищ и вытрезвителей. В памяти своей Саша держал массу всяких нужных телефонов и знал, как решить любой важный вопрос. Ну или почти.
Работал я неплохо, на планерках меня хвалили, но вот доверительные отношения вне рабочих у меня не складывались. Я участвовал в общих мероприятиях: отмечаниях праздников, днях рождения с обильными возлияниями. Последнее меня совсем не пугало, благо за плечами был опыт жизни в университетской общаге. Но все это было как-то формально, неинтересно.
Здесь мне тоже дали комнату в общежитии. Да непросто комнату: это был блок из двух отдельных комнат на первом этаже с ванной и туалетом. Но вторая комната была закрыта на замок. Почему там никто не жил, для меня так и осталось секретом. Однако весь блок был в моем полном распоряжении. С соседями по общежитию, преимущественно рабочими – одинокими и семейными у меня каких-то отношений тоже не сложилось. На общую кухню практически не заходил, еду готовил на электроплитке. По вечерам читал книги, привезенные из дома, смотрел маленький телевизор, презентованный мне родителями.
Зато у меня была подружка, то есть  «девушка». Со студенткой местного пединститута я познакомился на соревнованиях по пулевой стрельбе. Ирине было девятнадцать, она была высокая, худощавая с копной каштановых волос, идеальным профилем и всегда обидчиво поджатыми губами. Еще Ирина была кандидатом в мастера спорта по стрельбе и это меня пугало и завораживало. Воспитывалась моя девушка в семье строгих правил. К мальчикам в гости (в данном случае, ко мне) она не ходила. А дома принимала только в присутствии родителей. У нее была своя комната, в которой мы пили чай, разговаривали и иногда целовались. Остальное было под запретом. До свадьбы. Об этом не говорилось, но подразумевалось. Родители не заходили к нам в комнату, но их присутствие чувствовалось всегда. Поэтому больше мне нравилось ходить с ней в кино, изредка на концерты, а чаще просто гулять по улицам. Она здорово умела слушать и с ней я мог выговориться. Но все равно это не спасало меня от ощущения громадной тоски или даже большой черной дыры. Раз в месяц я ездил к родителям в небольшой городок. Ночь до Москвы и там еще четыре часа. Дорога  выматывала, но зато я привозил целые сумки домашней еды, несколько килограммов картошки, какие-то банки, что позволяло мне меньше заботиться о пропитании.
Друзей в родном городке почти не осталось. Все, с кем я хотел бы общаться, разъехались. А остались уж совсем неприятные личности. Судьба раскидала и университетских товарищей. В географическом измерении – от Сибири до Литвы и от Киргизии до Архангельска. Иногда мы разговаривали с кем-то из них по рабочему телефону. Недолго, ибо все траты на междугородние звонки строго отслеживались. Письма писать я не любил.
Так, не замечая этого, из общительного веселого парня я постепенно превращался в угрюмого замкнутого меланхолика.
Хотя в моей жизни в тот период было и что-то хорошее. Например, командировки. Приезжая в какой-нибудь райцентр я чувствовал иное, более почтительное к себе отношение. Ведь там я был человеком «из области». Поэтому от командировок я никогда не отказывался. И пусть ездить приходилось порой в холодных автобусах, да и гостиницы не всегда отличались чистотой и уютом.  Но ощущение важности своей личности перевешивало.
Глава вторая. 
На улице было холодно и слякотно. Весной даже и не пахло. Я пришел на работу в начале десятого, но в кабинете на трех человек пока был один. Заданий не было, идей тоже. Понятное дело, что это ненадолго, но надо было ловить этот момент свободы… и ждать неожиданностей. Они пришли из большого черного аппарата без диска. Селектор. Прямая связь с редактором. И хотя никаких гадостей Миролюбов мне не делал, противный и громкий звук заставлял вскакивать с места и нервно бежать к подоконнику, на котором располагался черный вестник, не пойми чего.
Я поднял трубку, сглотнул слюну и сказал:
- Да, Виктор Харитонович. Слушаю…
- Костя? Вот ты как раз мне и нужен. Зайди.
Идти к редактору, да еще с утра, не хотелось, но деваться было некуда. В коридоре я начал судорожно вспоминать, что планировал сделать еще на этой неделе. Вдруг спросит. Набросав на ходу пару тем, перед дверью я успокоился и даже улыбнулся секретарше Людочке, наводившей на свое наивное личико последние штрихи утреннего макияжа.
- Вызывал? – спросила она.
- Угу, - я кивнул.
- Ни пуха…
Я даже не послал ее к черту, только пожал плечами и толкнул дверь кабинета. Миролюбов был не один. На стуле возле приставного столика сидел ответсек Саша Шишов.
Миролюбов кисло улыбнулся мне, протянув руку:
- Садись.
Я сел напротив Шишова, молча обменялся с ним рукопожатием и всем своим видом показал, что готов внимать.
Харитоныч не спешил начинать разговор, порылся среди бумаг на столе и только потом поднял глаза на меня.
- Значит так, Костя. Задание есть для тебя, - он говорил как бы нехотя, подбирая слова. –Парень из Красноозерска погиб в Афгане. Геройски. Спасая товарищей. Его к званию Героя Советского Союза представили. Надо о нем написать. Езжай в Красноозерск, поговори с друзьями, родственниками, учителями… Такой материал человечный нужен.
- Так, вроде об Афганистане писать нельзя? – удивился я.
- Ну вот, разрешили, - вступил в разговор Шишов.
- О боевых действиях писать нельзя, а о человеке, да, можно, - подтвердил Миролюбов. – Об Афгане – выполнял воинский долг. Или интернациональный. Уточним потом. В общем, готовься. Справишься? Надо почеловечнее.
- Справится,- ответил за меня Саша. - Он талантливый. Только до конца не раскрылся пока.
- Постараюсь, - кивнул я.
- Ну и хорошо. Оформляй командировку. А Саша тебе подробней объяснит.
Из кабинета мы вышли вместе с Шишовым. Зашли в его узкий кабинет с тремя столами, вытянувшимися во всю длину. Он присел на один из них, вытянул ноги и взглянул на меня:
- Позвони Юре Князеву, второму секретарю. Он в курсе. Договорись, когда приедешь. Смотайся на автовокзал, возьми билеты. Там тебе Князев все организует. Материал наберешь, посмотрим, как излагать. Сам понимаешь. Тут и военная цензура. Но, я думаю, в свете последних указаний все получится. Вопросы есть?
- Нет. Пока нет, - осторожно уточнил я.
- Тогда работай.
Когда я вернулся в кабинет, то там уже восседал Коля Глинкин. Он разговаривал с кем-то по телефону и поэтому только помахал мне рукой.
Я пододвинул к себе «обкомовский» справочник, нашел красноозерские номера и начал крутить диск. Мы сидели в одном кабинете, но отделы были разные и номера телефонов тоже. Князев ответил сразу.
- Юрий, добрый день. Это Константин Мишин из областной «молодежки», - начал я.
- А…привет, - он даже не дал мне договорить. - Я в курсе. Не все так просто, но решать будем проблемы по мере возникновения. Когда приедешь?
- Завтра. Утром выеду. Часов в одиннадцать – двенадцать буду, - ответил я и осторожно поинтересовался. – А что не просто?
- Да, ерунда. Решим. Гостиницу на сколько дней заказывать?
- На три, - подумав секунду, сказал я. – То есть на две ночи.
- Хорошо. Ждем. До горкома сам доберешься? Тут недалеко, в общем-то.
- Доберусь.
- Тогда до завтра.
- До завтра, - я положил трубку.
Глава третья.
До Красноозерска на автобусе ехать было часа три. В раздолбанном «Икарусе» было промозгло и сыро. Сидения, некогда являвшиеся мягкими, были выпотрошены и порезаны. Но я был неприхотлив,и отвернувшись от соседки, крупной тетки в противно шуршащем болоньевом плаще, уставился в окно. Так и провел почти все три часа. Я думал о том, что по распределению мне еще отрабатывать здесь больше двух лет. Валить хотелось, как можно быстрее. Но куда и как? Домой возвращаться не вариант. Был проторенный, хоть и не стопроцентно надежный путь. Попытаться стать внештатным сотрудником какой-нибудь столичной газеты. Если понравлюсь, то возможно они захотят взять меня в штат. Но это тоже года через два, не раньше. Тем более, что Москва – не резиновая. Еще из слякоти хотелось куда-нибудь в тепло. Как вариант, можно было бы поискать девушку с Сочи или, скажем, Севастополя, жениться на ней и на законных основаниях переехать к морю. Но для начала с ней следовало познакомиться. А вояж к морю мог получиться только летом. Вот так в мечтах и размышлениях у меня и прошел путь до Красноозерска.
На автовокзале я выпрыгнул из автобуса и чуть не угодил в лужу. Но вовремя остановился и аккуратно обошел ее. На газонах лежал снег, а на асфальте было мокро. Грязными брызгами были покрыты и большие витражные стекла нового здания автовокзала. Я прошел его насквозь, вышел на площадь и, не обращая внимания на оклики таксистов, двинулся прямо по улице.
Город Красноозерск был, наверно, типичным советским городом. Тысяч шестьдесят населения, большой металлургический комбинат, тихий центр с двух и трехэтажными домиками, новый район с пяти - и девятиэтажками в отдалении. Я был до этого здесь всего один раз, да и то проездом, но облик из окна машины, в которой тогда ехал на мероприятие в здешнем Дворце культуры, запомнил хорошо.
От автовокзала до горкома идти было квартала три, не сворачивая. Я прошел их минут за пятнадцать, успевая при этом обходить многочисленные лужи. Горком комсомола находился в одном здании с горкомом партии и занимал половину первого этажа. Вахтер на входе показал мне, где находится кабинет второго секретаря. Почти рядом с входом, под лозунгом «Комсомол – не просто возраст, комсомол – моя судьба».   
Юра Князев сидел в небольшом кабинете за столом и что-то писал. Он был в розовой рубашке и бордовом галстуке. Коричневый пиджак висел на спинке стула. Увидев меня, широко улыбаясь, поднялся со стула, одной рукой причесывая непослушные светлые вихры, протягивая мне другую для пожатия.
- Добро пожаловать в наш город, - сказал он.
  Князев был человеком известным. Еще до работы в комсомоле основал в Красноозерске детско-юношеский военно-патриотический клуб и не бросал его, став секретарем горкома. Я видел до этого его лишь однажды на встрече в обкоме комсомола, перекинулись несколькими словами. Мне Юра сразу понравился: веселый, открытый, активный не притворно, а по своей природе. На встрече он выступал, говорил своими словами, уверенно и убежденно. Хотелось сделать о нем что-то вроде очерка, но наша газета писала о нем буквально за пару месяцев до моего поступления на работу. «Не надо так часто», - сказал Саша Шишов.
  - Сейчас к первому зайдем, потом в гостиницу тебя заселю, после приедем и пообедаем, - бодро и весело проговорил Князев программу-минимум.
- А по делу, когда поговорим? Может сначала? – осторожно спросил я.
Юра как-то сразу погрустнел:
- Сначала к первому зайдем, а потом… и поговорим.
Первого секретаря горкома звали Геннадием. Он куда больше, чем Юрий, походил на типичного комсомольского вожака. Невысокого роста, светловолосый, в аккуратном сером костюмчике. Глаза смотрели приветливо и в то же время сдержанно. Чуть привстав с кресла, он пожал мне руку.
- Конечно, Константин, я в курсе. Что ж, поможем. Хотя дело это непростое…
Я немного приподнял брови и посмотрел на него.
- Юрий расскажет, - первый заметил мой взгляд. – А мы, конечно, все обеспечим… Что сможем. Работай. Если что обращайся ко мне. А второй секретарь полностью в твоем распоряжении.
Визит оказался коротким. Мы вернулись с Юрием в его кабинет.
Второй секретарь устроился в кресле, посмотрел на меня, потом куда-то вдаль и как бы нехотя произнес:
- Понимаешь, я справки об этом Чужакове навел…  Как-то неохотно все говорят. Родители вообще отказываются. Но мне-то что, а тебе статью писать.    
Тут Юра внезапно как бы встряхнулся и закончил твердо:
- Короче, не переживай. Дожмем. И вообще, что нам тут сидеть. Поехали, заселимся, а потом пообедаем. Заодно и поговорим.
У входа в горком стояли красные «Жигули». К ним Юра меня и повел.
- Хорошо живут комсомольские работники, у каждого машина есть, - попытался пошутить я, когда убедился в том, что машина эта личная и принадлежит второму секретарю.
Но Князев только отмахнулся.
- На зарплату долго копить придется. У меня родители тут в пригороде живут. Домик, хозяйство. Все свое. На продовольствие почти не тратят, вот и скопили мне на подарок,  так и живем, - сказал он, садясь за руль.
Гостиница была недалеко, на той же центральной улице. Называлась она «Металлург», хотя как я понял, никакого отношения к комбинату не имела. Заселили меня довольно быстро. Номер достался стандартный однокомнатный на третьем этаже. Но все было чисто, кровать застелена идеальна. Даже цветной «Электрон» сверкал свежевытертым экраном.
Юра тоже остался доволен. Огляделся, провел пальцем по краю стакана на тумбочке и кивнул:
- Годится.
  Потом произнес:
- Я тебя в машине подожду. Умойся, вещи, может какие достать надо.
Справился я быстро. После нехитрого туалета вышел на улицу. Мы опять вернулись в горком, разделись в кабинете Князева и спустились в полуподвальное помещение, где располагалась столовая. Еда не отличалась изысками, но была вполне вкусной, а столовые приборы – чистыми, скатерти - белоснежными.
Сев за стол, Юра хмыкнул:
- Нормально кормят. Только вот беда – рыбный день никак не отменят.
Мы пришли чуть раньше обеденного перерыва, поэтому людей в столовой было немного. Наполняться она стала, когда мы уже поели. Князев на ходу здоровался с разными людьми, с кем – то шутил, кому-то что-то пытался объяснить, но было видно, что ему хочется поскорее выбраться из этого «подземелья».
Оказавшись в кабинете, он с облегчением ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Но заговорил как-то тяжело, подбирая слова.
- Понимаешь, этот Чужаков… Сергей. Закончил школу. Вторую. Десять классов. Учился не очень, но после восьмого не ушел. Дотянул. Потом пошел на завод. Ремонтно-механический. Учеником слесаря. Там и отработал. Полгода, может чуть больше. Особо ничем не заметен был. Друзей близких не было, так приятели. Семья вроде благополучная. Полная. Не алкаши, не судимые. Но…Мать ни с кем говорить не хочет. Отец? Вроде согласился, но что он скажет – вопрос. Сестра еще старшая есть. Но она уехала давно. Можно по телефону переговорить.
Юрий мотнул головой, словно стряхивая информацию:
- Короче, с завода начнем. Если готов, то поедем прямо сейчас.
Глава четвертая.
Реммехзавод находился на окраине города. Серый грустный забор, белокирпичная проходная. Здесь нас ждал местный комсомольский лидер высокий худой парень с болезненным серым лицом.
- Дима, - представился он, протягивая мне длинную узкую ладонь.
Мы вышли с проходной и пошли по пыльной территории. Прямо на земле штабелями были уложены какие-то станки, вероятно, продукция предприятия. Перед нами располагалось двухэтажное административное здание, но мы не стали заходить туда и обогнув его двинулись дальше.
- По моей линии сказать нечего, - рассказал по дороге Дима. - Неактивный он был.
- Да, ты хоть знал его? – усмехнулся Князев.
- Обижаешь…, - засопел Дима. – Я каждого комсомольца у себя знаю. Разговаривал с ним. Спрашивал, чем интересуется.
- И чем? – спросил я.
- Да, ничем. На мопеде любил ездить. Еще вроде музыку слушать. Но сам не играл. Да, вот сейчас с ребятами в цеху поговорите, они лучше расскажут.
В цеху было шумно и противно пахло металлом.
- Вот дядя Саша расскажет. Он у него наставником был, - Дима показал на мужчину в спецовке, стоявшего к нам спиной.
Дядя Саша повернулся и недовольно взглянул на нас. На вид ему было лет тридцать пять, не больше. Даже большие и не очень аккуратные темные усы не делали его старше. Но смотрел «наставник» на нас серьезно.
- Чужаков? – переспросил он, когда Дима объяснил цель нашего визита. – Ну да, наслышаны. Что говорить? Хорошо или ничего?
- Хорошо, но правду, - хмыкнул Князев.
- Ладно, пошли, присядем.
Мы вошли в небольшую каморку, где за столом сидела пожилая женщина и что-то писала в тетради.
Она вопросительно взглянула на нас.
- Мы тут поговорим, тетя Галя, - сказал «дядя Саша». – Ты занимайся, мы тихо, не помешаем.
У стены как раз стояли четыре потертых стула, сбитых вместе как в кинозале. На них мы и присели.
- Ну что сказать? – Александр задумался. – Пришел он ко мне учеником, да так учеником и остался. Нет, разряд-то ему присвоили, но… Парень он неплохой, незлой, но…как бы это сказать, неинтересно ему тут было. Может, знал, что в армию. Но и зарабатывать больше не хотел.
- А ты с ним по душам разговаривать пробовал? – спросил Князев.
- По душам или нет – не знаю, но, конечно, разговаривал. Вместе ж работали. Не молчать же восемь часов.
- И что?
- Да ничего… Отшучивался. Или наоборот: я ж стараюсь, говорит. А толку… Ну делал что-то. Иногда поругаю. Он хмыкнет, обидится вроде. Пошевелится, а потом опять…засыпает. Может, старый я для него, а?
- А друзья на работе у него были? – спросил я.
- Общался с парнями. Но как-то не очень. Вон с Генкой Козловым или Игорем Сущенковым.
- А девушка у него была? Не спрашивали?
- Спрашивал как-то. Говорит: и да, и нет. Я так и не понял.
  - Ну, а с ребятами этими поговорить можно? С друзьями?
- Друзья?  - Александр опять хмыкнул. – Козлов в соседнем цехе сейчас. Вырос. Мастером стал. Поговорите.
Он встал, давая понять, что разговор закончен. Я закрыл блокнот, где успел исписать меньше странички.
- Помню я этого мальчика, - внезапно заговорила женщина, сидевшая за столом. Она повернулась к нам, и я увидел большие очки в темной оправе на круглом лице. Глаза под стеклами тоже казались большими. Очень большими.
- Знаю, в Афганистане погиб. Жалко, - продолжила она.
- Вы что-то можете о нем сказать, - поинтересовался я.
- Да, не очень он разговорчивым был. Но вы про девушку спрашивали. Я его пару раз в городе видела со Светкой Кулигиной, та с моей Наташкой в одном классе училась.
- А как ее найти, не знаете?
- Вечером у Наташки телефон возьму. Сане передам.
- Мне лучше, - откликнулся комсомольский лидер Дима. – Не забудьте только.
- Не забуду, - кивнула она. – Завтра.
- Спасибо, - сказал я, и мы, попрощавшись с «дядей Сашей» вышли из цеха.
Дорожка между цехами была узкой и грязной, под ногами хлюпало. Я старался поднимать ноги повыше,  чтобы не промочить ботинки.
Цех был такой же пыльный, противно пахнущий, но поменьше. И было здесь потише. 
Генка Козлов оказался невысоким, плотным и очень серьёзным.
- Жалко Серегу, - сказал он со скорбным видом. – Но я  тоже скоро в армию. Отсрочка закончилась, техникум закончил.
- Вы дружили с ним? – спросил я.
Мы сидели в пропахшей табаком курилке. Козлов вертел в руках сигарету, словно не решаясь закурить при нас и о чем-то напряженно думал. Наконец словно решился:
- Я его давно знал. Он во второй учился, а я в четвертой. И жили через овраг. Дружили? Скорее, наоборот. Они нас поймают, накостыляют. Мы соответственно. Я вообще-то драться не очень любил, но не скажешь же пацанам…  Приходилось. А Серега злой был. Всегда на рожон лез. Но если что убегал первым…  Вот так. А здесь встретились вроде как знакомые старые. Общались. А после нет… Может, кто и считал, что дружили.
- Совсем после работы не общались? – я решил уточнить.
- Я ж женился, ребенок появился. Серега – холостой. Не общались. Иногда домой вместе ехали на автобусе. Всё. Теперь жалко, что так получилось. Ну, а что? Каждый мог на его месте оказаться. Могу и я еще. 
- Ну, вот такие дела, - развел руками Князев, когда мы распрощались сначала с Козловым, а потом и с комсомольским секретарем и вышли с территории завода. – Вижу, что мало тебе информации, но что есть, то есть.
- Да, - кивнул я. – Но мы ж не со всеми встретились. Надеюсь, что что-нибудь, да нащупаю. Куда мы теперь?
- К отцу поедем. - Юра посмотрел на часы. – Дома он говорить не будет. На работе еще застанем.
- А где он работает?
- Слесарем на автобазе. Ценный, кстати, специалист. Руки золотые. Но характер, говорят, сложный.
Мы сели в машину и поехали прямо по длинной улице со сплошными металлическими заборами и воротами в них. Ворота автобазы оказались самыми широкими. Из будки у входа вышла женщина в телогрейке, Юра бросил ей несколько фраз, махнул корочкой, и двери распахнулись.
Административное здание было совсем небольшим - одноэтажным, а кабинет начальника автобазы – скромным. Сам начальник, невысокий, лысоватый с большими волосатыми руками, которые постоянно пытался спрятать под стол, выслушал цель нашего визита и сказал:
- Поговорите, конечно. Только у меня в кабинете и при мне. Пойдет?
- Буйный? – поднял на него глаза Князев.
- Нервный, - ответил начальник. – Да и сын погиб, сами понимаете.
Чужаков пришел через пару минут. Среднего роста, худощавый, морщинистый, с седым ежиком на голове он настороженно смотрел на нас светло-серыми почти бесцветными глазами.
- Присаживайся, Иван Сергеевич, - сказал начальник. – Это корреспондент из области. Про подвиг твоего сына хочет написать.
Я ожидал какой-то резкой реакции, но ее не последовало. Чужаков – старший протянул нам руку для пожатия и аккуратно присел на краешек стула.
- Курить будешь, Сергеич? – начальник протянул ему пачку сигарет.
Чужаков кивнул, взял одну и чиркнул спичкой. Потом спокойно, почти безразлично произнес:
- Был сын, и нет его. Вот зачем все это?
- Что зачем? – переспросил его начальник.
Чужаков махнул рукой и повернулся к нам:
- Чего вам рассказывать? Спрашивайте.
- Расскажите о своем сыне. Каким он был? О детстве. Как в школе учился?
- Детство. Как у всех. Жили как все. Небогато. Но голые-босые, ни он, ни сестра старшая, Танька, не ходили. А что еще? Учился? Нормально. Не двоечник. Не одни пятерки, конечно. Их вообще, пятерок, мало было.
- А что любил? – продолжал я расспрашивать.
- Любил? – затягиваясь, переспросил Чужаков. – Шляться где-то любил, дома мало сидел. Мать спрашивала про уроки. Вроде делал. Она и в школу ходила.
- А друзья его к вам приходили?
- Редко… Слушайте, что вы ко мне пристали, я на работе почти всегда. И вообще член партии я. Не верите? Скажи, Михалыч? – обратился он к начальнику.
- Да, - подтвердил тот.
 - И когда вступили? – поинтересовался Князев.
- В армии. Лет тридцать уже. Хороший солдат был, вот и предложили.
Он опять затянулся, а потом неожиданно произнес:
- Мы Чужаковы все солдаты хорошие. Батя мой, в честь которого Серегу назвали, с орденом Славы с войны пришел. Командира, говорит, раненого вытащил. Тот человечек не очень был, но не бросать же его… И Серега в него пошел.
- А он в военное училище поступать не собирался?
- В военное? Не, не хотел. Он вообще слушаться никого не любил. Только бегал быстро. От ментов всегда удирал…
Он осекся, видно понял, что сказал лищнее, и с тоской посмотрел в окно.
- А вас слушался? – спросил я.
- А кто меня слушается? Мягкий я. Жена меня постоянно долбала. Не мягкий был бы, давно уж начальником стал. Да, Михалыч?
Тот не ответил, а я, воспользовавшись паузой, спросил:
- А с ней поговорить можно?
- Не, - Чужаков мотнул головой, - не будет она с вами говорить. Скажет, а потом… А я что? Я – член партии.
- Это вы ей сказали, чтоб она с нами не говорила? – спросил Юрий.
- Не. Она баба умная, хоть и в расстройстве сейчас.
- А старшая дочь ваша, где сейчас? С ней можно поговорить?
- В Мурманске она. А поговорить? Сейчас телефон дам, записывай.
Он достал из дальнего внутреннего кармана засаленную записную книжку и продиктовал  номер. 
- Ладно, мужики, пошел я. Рабочий день заканчивается, да и работать надо, - не совсем впопад сказал Чужаков и встал. – Не обижайтесь, коли мало сказал. Вы в школе поспрашивайте. Учителя они больше нашего знают.
Он пожал нам руки неспешной походкой вышел из кабинета.
- Не густо, - развел руками начальник. – Но неразговорчивый он. Может, с женой его поговорите все же?
 - Вряд ли получится, - мотнул головой Князев. – И мы пойдем.
Мы распрощались с начальником автобазы и пошли к машине. Я чувствовал себя не в своей тарелке. Материала в блокноте было - кот наплакал.
Юра словно прочитал мои мысли:
- Ничего, еще не вечер. Сейчас сестре позвоним. А там посмотрим, что дальше делать. Поехали пока в райком.
Мы снова расположились у Князева в кабинете. Он придвинул ко мне телефон:
- Звони в Мурманск. Коды тут.
Он протянул мне еще тоненькую книжечку. Я набрал номер, сверяясь с цифирками в блокноте. Трубку сняли сразу.
- Татьяна? - спросил я.
- Да, - ответил усталый женский голос.   
Я представился и рассказал о цели своего звонка. На том конце провода повисла долгая пауза.
- Не знаю, что вам сказать, - наконец ответила Татьяна. – Я его на восемь лет старше, у нас были разные интересы, разные компании. 
- Но все-таки, что вы можете о нем рассказать?
Опять пауза.
- Да, не знаю, что вам рассказать. У меня ребенок маленький. За вторым вот в детсад надо идти. Извините.
- Подождите, - почти взмолился я. – Но хоть что-то скажите. Когда вы, например, видели его последний раз?
- Да, перед армией его. К родителям приезжали. Он у мужа моего тридцать рублей перед отъездом занял. Обещал через день вернуть, а сам даже проводить нас не пришел. – она вздохнула. – Наверно, не то я говорю, но Саша, муж мой, очень был обижен. Да что теперь…
- И все же, может, про детство что-то расскажете? Про его,– уточнил я.
- Разве что ранее. Когда он маленький был. Сидела с ним, когда родителей дома не было. Мальчик как мальчик. Вредный. Да все они такие, - спохватилась Татьяна. – А потом? Я учиться уехала, когда ему девять лет было. Вы извините, у меня ребенок, кажется, просыпается.   
Я что-то пробормотал, а она повесила трубку.
- Ну что? – спросил Юра.
- Да опять почти ничего, - я покрутил трубку и положил ее на рычаг.
Князев заметил мое состояние и, пытаясь подбодрить, подмигнул:
- Ладно, ты футбол любишь?
- Да так, иногда играл.
- Вечером сегодня «Динамо» по телику с «Ларисой» греческой играет. Ударение на первый слог. Я к тебе в гостиницу приду, поговорим, заодно и футбол посмотрим. Или у тебя другие планы?
- Нет у меня никаких планов, - я отрицательно помотал головой.
- Вот и славно, посиди здесь, я на вечернюю планерку схожу, а потом поедем, чтоб на футбол не опоздать.
Глава пятая.
Я поскучал в кабинете около получаса, а потом вернулся взъерошенный Князев, мы собрались и сели в машину. По дороге пару раз останавливались, и возвращался Юра сначала с тяжелым портфелем, потом с пухлой сумкой.
- Что там? – не удержавшись, спросил я.
- Харчи, - ответил он. – У тебя ж в гостинице нет ничего?
- Откуда?
- Ну вот. 
 В гостинице Юра разгрузил портфель и сумку. Из первого он достал бутылку «Столичной» и две бутылки «Боржоми», из второй – какие-то консервы, банку соленых помидоров, буханку хлеба и батон колбасы. В тумбочке нашлись тарелки, вилки, чашки и даже рюмки. Князев быстро сервировал стол и по-хозяйски включил телевизор. Матч еще не начался.
- Ну, давай, - сказал Юра и разлил водку по рюмкам. – Спокойно и не гоним. За успех нашего безнадежного дела!
Мы чокнулись и выпили. 
- А про какое дело ты говоришь? В смысле безнадежного? – спросил я, хрустя огурцом.
- Да, про твое, - сказал он. – Я ж вижу, как тяжело тебе.
- Ну, может завтра, - вяло ответил я. – В школе расскажут.
- Ты понимаешь, какая фигня, - Князев откинулся на стул, - Страна приказала стать героем и он стал.
- В смысле?
- Ну, вот жил парень. Так себе. Нормальный, короче. Не хуже и не лучше других. Таких у нас девяносто процентов. Может, у него задатки какие были. Может, слух музыкальный. Или руки хирурга. Только никто на это не смотрел. Задатки же развивать надо. И пока экстремальной ситуации не стало, он таким и был. И вот, когда она нарисовалась, он себя проявил. Мог по-другому. Я ж в десанте служил, насмотрелся. Ну, вот самое понятное: парашют не раскрылся. Основной. И?
- И? – переспросил я.
- По-разному все себя проявляют.Ладно. Давай по второй. И футбол начинается.
Действительно, на мутноватом в зеленоватых тонах экране «Электрона» забегали фигурки футболистов. 
- Ты за кого болеешь? – спросил меня Юра.
Я замялся.
- Да, знаешь, ни за кого особо. Чемпионат мира смотрю, конечно, сборную, - и тут я выложил козырную карту:  - Высоцкий тоже ни за кого не болел. Но футбол любил.
- Высоцкий? Ну да, он мог. Профессионально смотрел на любой вопрос. Хоть не летчиком не был, ни моряком. А песни обо всех есть. Только о комсомольских работниках не писал песен. Потому что мы тоже многостаночники. Все можем и ничего толком.
Юра рассмеялся. Потом кивнул на экран:
- Медленно бегают. Повезло динамовцам  с соперником, а то б вылетели.
Я кивнул:
- Скучно.
- Не, футбол скучным не бывает, - Князев мотнул головой, - Главное, что он непредсказуем. Можем что-то предсказывать, а в итоге – раз и в свои ворота. Ладно, пока трезвые давай подумаем, что завтра делать будем.
Не сказать, чтобы я в эту минуту был совсем уж трезвым, но смог напрячься:
- Школа, район, друзья, подруги…
- Хорошо, - Юра кивнул, - главное, что коротко и ясно.
Дальше мы сидели, расслабившись, вполглаза смотрели футбол, изредка перебрасываясь репликами. С каждой следующей рюмкой мне все больше хотелось спать. Водка закончилась ровно с финальным свистком.
- Как сыграли-то? - встрепенулся я.
- Выиграло «Динамо», - сказал Князев, легко поднявшись. – Отдыхай, а то смотрю, разморило тебя.
Я поднял глаза:
- Нормально всё.
Юра рассмеялся:
- Бывает. С дороги. Завтра во сколько за тобой заехать?
- Не надо, - сказал я. – Сам доберусь.
- Хорошо, тогда жду у себя. Если что, телефон есть.
Я проводил его, обвел глазами остатки стола, махнул рукой и пошел в ванную. Кое-как умылся, расстелил постель и завалился спать. Мысли отключились напрочь. 
Глава шестая.
Утром я чувствовал себя на удивление неплохо. Вернее, терпимо. В гостиничном буфете  позавтракал яичницей, выпил непонятную жидкость под названием «кофе с молоком» и пешком отправился в горком. На улице за ночь подморозило, под ногами поскрипывал ледок на застывших лужах. Юра уже был у себя в кабинете и выглядел на удивление бодро.
- Как ты? – поинтересовался он.
- Нормально, - ответил я. – Вялость только.
- Молодец, - сказал он. – Это водка хорошая. «Пшеничная». Ладно, не раздевайся, поехали. В школу я уже позвонил.
Школа возвышалась белым айсбергом над серым частным сектором. Впрочем, почти вплотную к ней прижимались несколько двухэтажных домов из такого же серого кирпича. В школе Юру знали, встречные кивали, приветливо улыбались. Так что грустная директриса выглядела диссонансом на общем фоне.
Женщина лет пятидесяти в очках и замысловатой блондинистой прической грустно смотрела в окно.
- Надежда Петровна, - представилась она и после этого как-то подобралась. – Что вы хотите узнать? Спрашивайте.
Я достал блокнот. А Юра немного удивленно спросил:
- Я же вам звонил, говорил, что нас интересует.
- Да, Юрий Владимирович, конечно. Только я математик, мне легче конкретно по пунктам. 
- А вы у Сергея Чужакова математику вели? – поинтересовался я.
- Немного. В седьмом классе.
- Но вы его знали?
- Я, так или иначе, всех учеников знаю. Но, конечно, больше хороших или наоборот, - она впервые позволила себе немного улыбнуться.
- Чужаков был хорошим или плохим?
- Вам, наверно, надо, чтобы он был хорошим? Сейчас урок закончится, и его классная руководительница подойдет, найдем что-нибудь. А так, он обычным был. Только дерзким.
- В смысле? - переспросил я.
- Был случай, когда дети что-то натворили. Если точнее, то массовую драку устроили. С соседней школой. Привели ко мне, чтоб я им внушение сделала. Все молчат, директор все же… строго с ними разговаривает. А он на меня глаза поднял и в ответ что-то. Я тогда этого Чужакова и запомнила.
В это время прозвенел звонок. Надежда Петровна выдохнула тяжело, будто сбросила груз с плеч:
- Сейчас Тамара Трофимовна придет, она вам подробней расскажет.
Через минуту в дверь постучали, и в кабинет зашла худощавая женщина в темном свитере и темной юбке, примерно одного возраста с директором.
- Обивалина Тамара Трофимовна, - представилась она, - бывшая классная руководительница Чужакова Сергея.
Я почему-то подумал, что она тоже математик, но на всякий случай переспросил.
- Я – учитель биологии, - грустно сказала Обивалина.
- Расскажите нам о Сергее, – попросил я.
Она вздохнула и посмотрела на директора. Та ободряюще кивнула.   
  - Он не очень заметный был. Не лидер. Не дружил особо ни с кем. И в то же время и не изгой. Обычный парень, - она опять посмотрела на директора. – Как биолог, могу сказать, что он животных любил. Не обижал никогда. Собаку увидит – обязательно погладит.
- Говорят, дрался он, - сказал я и понял, что произнес что-то невпопад. И Князев посмотрел на меня с недоумением. Но слово – не воробей.
Тамара Трофимовна затосковала еще сильнее. Взглянула на меня, потом в окно, потом на директора. Но та не реагировала. И тогда классная руководительница решилась:
- Понимаете, район у нас такой. Мало кто из мальчишек никогда не дрался. И сложных подростков хватало. Только Чужаков на учете не стоял, и приводов у него не было.
- Я им о том случае рассказала, - вступила в разговор Надежда Петровна.
- Там физрук эту потасовку разогнал, - кивнула Тамара Трофимовна. – Он и сказал, кто участвовал. Мы тут…внутреннее расследование провели. Свое. Надежда Петровна профилактическую работу проводила. Ну, а Чужакову не понравилось…
Она усмехнулась и добавила:
- Но было-то очень корректно.
- А какие предметы он больше любил? – я решил свернуть разговор в более спокойное русло.
- Какие? Да, как все мальчишки, физкультуру. А так…ровно все. Он неглупый, но не очень старался.
Она опять замолчала, будто спохватилась. В кабинете повисла пауза.
- А друзья его, где сейчас? – вступил в разговор Князев.
- Разъехались все. Кто в армии, кто учится. Да и близко он ни с кем не дружил особо. Я ж говорила. Сосед только…
  Она опять осеклась и посмотрела на директора. Та снова ободряюще кивнула.
- Сосед…, - она продолжила, - Есть такой. Ваня Куркин. Дома он. Ногу он повредил после школы, летом. Хромает сильно.
- А адрес есть? Или телефон? – спросил я.
- Дадим адрес, - сказала директриса. – Понимаю, что вам побольше надо узнать.
Я отчаянно закивал.
- Только не знаю, что он вам скажет. Говорят, что не очень он. Выпивает, - учительница помахала головой.
- А вот еще, - сказал Князев. – Света… Кулагина, кажется. Она у вас училась?
- Кулигина. Училась, - ответила классная. – После восьмого класса в педучилище ушла. Не знаю я, где она.
- А можно от вас позвонить? – сказал Князев и, не дожидаясь ответа, потянулся к телефону.
Видно ему надоело сидеть и почти не принимать участие в разговоре. Юра коротко поговорил и что-то записал в блокнотике.
- Телефон Кулигиной, - сказал он, помахав книжицей.
- А вообще, мы горды тем, что вырастили такого парня, такого героя, - вдруг заговорила, прерывая паузу, директриса. – Мы будем учить на его подвиге молодежь. Думаю, нам разрешат в школьном музее уголок героя сделать. Как вы думаете?
Юра покачал головой:
- Наверно. Но не мы с Костей эти вопросы решаем. Но если будет возможно, горком комсомола примет участие. Самое непосредственное.
Мы встали и распрощались. Но перед этим я аккуратно переписал уже себе в блокнот телефон Куркина.
- Ну, что скажешь? – поинтересовался Князев, когда мы вышли на школьное крыльцо.
Я посмотрел на него с тоскливым отчаянием. Материал в голове совершенно не складывался.
- Не знаю, мало очень информации. Разговариваем, а выбрать нечего. Так кажется пока.
- Кулигиной надо позвонить, может, поможет, - он сунул мне в руки раскрытый блокнотик.
- А откуда? – я завертел головой.
- Эх, а еще журналист  - засмеялся Юра. – Возвращаемся в школу, с вахты позвоним.
 Пожилая вахтерша посмотрела на нас с любопытством, но лишние вопросы задавать не стала. Князева здесь уважали. Она молча подвинула к нам телефон.
Сверяясь с бумажкой, я набрал номер.
- Светлана? – спросил я, услышав в трубке молодой женский голос.   
- Да. А кто это?
Я объяснил, кто я и что я хотел бы от нее услышать.
- Нет, извините, ни с кем встречаться я не буду.
- Но вы с ним дружили?
- Можно и так сказать… Но раздружились. Еще до армии. А сейчас я замуж собираюсь, вспоминать ничего не хочу. И не приставайте больше.
Я начал еще что-то говорить, но в трубке раздавались короткие гудки. Женщина за столом подняла на меня голову.
- Может, не мое дело. Но вы Свете Кулигиной звонили? – спросила она.
- Да, - кивнул я головой, - собираем материал о Сергее Чужакове, который в этой встрече учился.
- А я маму Светину, Раису, хорошо знаю. Присаживайтесь вон на скамейку, я вам расскажу что знаю.
Мы с Князевым присели на край длинной скамейки, служившей школьникам для переобувания.
- Светке этот Чужаков нравился, - начала рассказ вахтерша. – Хотя не знаю, что она в нем нашла. Худой, вертлявый такой, в глаза никогда не смотрит. В школе у них и не было ничего. А после они встречаться начали. Ну как встречаться? Мучил он ее. Пропадал на недели, потом появляться. Слава Богу, ребеночка не завели. А перед армией он просто исчез. Она нашла его, а он говорит: и не провожай даже, не хочу тебя видеть. Вот и вся история. Она проревелась, ну а потом забылось, улеглось. Парня встретила. А Чужаков этот, герой, да?
- Вроде того, - кивнул Князев. – Подвиг совершил.
- Вот, ведь как, - вздохнула вахтерша, - Кто бы подумать мог. А мы его…ну, не очень хорошим человеком считали.
Глава восьмая.
Мы поблагодарили ее и снова вышли из школы.
Юра виновато глянул на меня:
- Сосед, еще да? Может он что скажет. Покажи адрес. Ага. Пошли, тут недалеко.
Частный дом стоял сразу за двумя двухэтажными. Его крыша виднелась в глубине за забором. Оторванный звонок болтался на «честном слове». Князев забарабанил в дверь. Через некоторое время во дворе послышалось какое-то шевеление, потом звук шагов. Щелкнул замок и дверь приоткрылась. На нас смотрели запавшие глаза на небритом лице:
- Вам чего?
- Куркин Иван нам нужен, - сказал я.
- Ну, я Иван. А вы кто, такие красивые?
 - Я из горкома комсомола, а это журналист, - сказал Юра твердым голосом. – Важный разговор.
Он достал из кармана красную книжку и махнул ею перед глазами Куркина. Либо она, либо уверенный тон сыграли свою роль. Иван открыл дверь пошире:
- Проходите. Только в дом не пущу, в предбаннике поговорим.
Куркин шел впереди, заметно прихрамывая. Впрочем, предбанник оказался вполне теплым и в нем стояли два стула и табуретка. Было, правда, грязновато, но в целом терпимо. Хозяин опустился на табуретку, а мы заняли два стула.
- Самогон будете? - спросил Куркин, переводя мутные глаза с меня на Юру.
- Нет, спасибо, - ответил я.
- А я вот буду. Мне надо. Иначе разговора не получится.
Он привстал и вытащил откуда-то с полок ополовиненную бутыль с мутной жидкостью, плеснул в стакан и выпил, не закусывая, глядя куда-то вдаль. Потом достал из кармана пачку сигарет и закурил. И только, сделав несколько затяжек, заговорил:
- Ну вот, я ж немножко. Теперь и поболтать можно. Так, для чего я вам понадобился? 
- Я собираю материал, хочу написать о Сергее Чужакове. Вы же дружили с ним?
Куркин уставился на меня с изумлением, потом усмехнулся:
- Бляха-муха, таких друзей… Послать бы вас, да…, - он с опасением посмотрел на Князева, - …ладно, поговорить-то можно. Сейчас все расскажу.
Он опять замолчал, сделал пару затяжек. Мы тоже молчали, глядя на него.
- Да, хрень, конечно. Я ж знаю, что он погиб. Что ж обиду-то держать? Да?
Я не знал, что ответить. Князев тоже молчал. Но Куркин продолжил без дополнительных вопросов:
- Соседи ж мы с ним. Учились в параллельных классах. Ну и…уже после школы пошли как-то погулять. Через овраг, на Циолковского к девчонкам знакомым. Девчонки ушли куда-то, мы поискали их, да и назад пошли, через мостик. И местные там на нас улетели. Их человек восемь, нас двое. Серега говорит: «Не справимся, бежим». Ну, мы и рванули, он убежал, а у меня нога в дыре на мостике застряла. Они меня и попинали немного. Несильно. Только нога вывернулась. Еле до дома дополз. Короче, в больнице потом лежал, резали что-то, а Серега и не появлялся. Потом только, когда я дома уже был. Но я его послал. Хромаю только. Зато в Афган не попал.
Он сплюнул и загасил окурок в стакане.
- Еще вопросы есть? Нет. Ну и хорошо. Я понимаю, что он герой. Но чего мне врать-то.
Перед уходом Юра начал расспрашивать Куркина, как он живет, не нужна ли помощь, но тот только зло засмеялся:
- Родители работают, инвалидность есть. Живу, а там, куда кривая вывезет. Шли бы вы, пока я добрый.
Я молчал. Но внутри меня все просто закипало. И от несправедливости жизни, и от того, что материал собраться не получается абсолютно.
Князев заметил мое состояние. Сказал сочувственно:
 - Ты не переживай так. Все не так складывается, я понимаю.
- Что не так? – переспросил я.
- Да, с командировкой твоей. Ты ж за статью свою волнуешься?
- Вообще, - туманно ответил я, - и за жизнь.
- Если за Ивана, то мы ему помочь постараемся. Если он сам на это пойдет. А в остальном… Жизнь - штука сложная. Пойдем, подумаем, что дальше делать. 
Но я остановился.
- Слушай, он же сосед Чужакова?
- Да.
- А дом их где?
- Через один.
- Так, пойдем с матерью поговорим. А вдруг получится….
- Давай, - без энтузиазма сказал Юрий, - Если дома она. 
С  женщиной в темном болоньевом пальто с большой хозяйственной сумкой  мы столкнулись возле самой калитки дома Чужаковых.  Она была неприветлива:
- Что вам здесь надо? К кому пришли?
Мы объяснили цель нашего визита.
Она медленно поставила сумку на землю и немигающим взглядом уставилась мне в глаза:
- Нечего о нем писать. Вы деньги на нем хотите заработать или что? Не верю я вам. И государству не верю. Зачем его туда послали? Песок и горы отвоевывать? Не буду я ни с кем разговаривать. Был сын у меня. Теперь – нет. А какой он был, никого не интересует.
Она снова подняла сумку и, не смотря на нас, открыла калитку. Уже оттуда, обернулась и сказала:
- А, говорите про меня кому хотите. Тут много таких было. Мне на вас… все равно. 
В машине мы с Юрой ехали молча. Каждый думал о своем. Хотя возможно мы думали об одном и том же.
- Юра, - наконец, сказал я, - отвези меня в гостиницу. Не буду я здесь больше оставаться. Смысл нет.
- А со статьей, что думаешь делать? Что писать будешь?
- Не знаю. Боюсь, что ничего. Такая вот вышла командировка… Кстати….
Я залез во внутренний карман и достал командировочное удостоверение.
- Совсем забыл. Отметь, если не трудно и передай, когда у вас кто-нибудь в область поедет. Хорошо?
- Конечно. Сделаем.
Он забрал аккуратно сложенную вдвое бумажку:
- Может подождать тебя, на автостанцию хоть подвезу.
- Не надо. Сам справлюсь.
Машина остановилась у гостиницы. Я пожал Князеву руку и вышел из автомобиля.
На следующий день я вышел на работу. Никто детально не расспрашивал меня о результатах поездки, а я не был склонен детально распространяться. Чего-то ждал. И дождался неожиданно быстро. Через день меня вызвал Миролюбов.
- Извини, Костя, - он сказал это, опустив голову и нервно теребя галстук. – Пока ничего писать из Красноозерска не надо. Добро отозвали.
Он хмыкнул, вероятно, поняв, как двусмысленно звучит эта фраза и добавил:
- Да и Героя этому парню, скорее всего не дадут. Наверно «Красную Звезду».
Как будто это что-то меняло.
                Конец.