Дыхание и снег

     Я открываю глаза. За окном медленно падает снег... Только моё дыхание и снег...
     На электронных часах 06:57. Через три минуты в них включится радио и встроенные динамики надрывно заголосят попсовой песенкой или голосом ужаленного  ди-джея...
     Сажусь в постели, спустив свои бледные ноги на пол. Из чёрного зеркала телевизора взирает растянутая по вертикали фигура почти уже старика в белой пижаме. Хватаю пачку с тумбочки и зубами вынимаю сигарету. Оборачиваюсь и гляжу на свою пустую кровать, мятую подушку и скомканный пододеяльник... Выдох... Она лежит ко мне спиной, не спеша поворачивается, лениво потягивается кошкой и, улыбаясь, беззвучно, как в вакууме, что-то спрашивает... Вдох... Она исчезает.
     Я снимаю беруши. В ушные раковины, вместе с прохладным воздухом, вливаются новые звуки: гудение в трубах, вой ветра за окном, навязчивый звон бетонных стен в ушах...

     06:59. Мой указательный палец занесён над кнопкой с изображением будильника... Жму на опережение, залезаю босыми ногами в мягкие тапки и тащусь на кухню. Запрограммированная кофе-машина, как всегда, встречает миганием зелёной лампочки: Готово!

     7:28. Стою на крыльце подъезда, поправляя ремень сумки на плече со страницами  романа, на который угробил пол жизни. С крыши соседней многоэтажки тянется почти застывший в воздухе шлейф из миллиарда снежинок. Машины во дворе, деревья, мусорные баки – все под толстым слоем снега. Дышу белым паром в озябшие ладони и спускаюсь к парковке. 
     Вгрызаюсь ключом в заледеневшую замочную скважину и открываю дверь в свою  машину.  Усевшись поперёк сидения, спиной к темноте, ногами наружу, поворачиваю ключ в замке зажигания, пока не услышу знакомое урчание под капотом. Из кармана на спинке соседнего сидения торчит щётка от снега. Пока двигатель прогревается, принимаюсь за работу...
      
      7:37. Включаю первую и с пробуксовкой выруливаю с парковки. Еду на газах через соседний заснеженный двор. Ступени подъездов превратились в снежные горки. Я прижимаюсь щекой к холодному боковому стеклу, пытаясь разглядеть верхние этажи. – Везде лишь пустые чёрные окна с заснеженными карнизами...
     У старой водонапорной башни, направо... Слева теперь тянется побелевший от инея забор из сетки-рабицы, за которым на тёмных окнах садика контрастно выделяются белые альбомные листы с детскими рисунками. На одном из них отчётливо видны два крупных человечка и один поменьше между ними. Они дружно держатся за руки и, наверняка, улыбаются. А сверху, над ними, нависает что-то тёмное и размытое...
     Озираясь вокруг, проезжаю мимо уснувшего светофора и останавливаюсь посреди перекрёстка. На все четыре стороны - только пустынные улицы, заваленные снегом. Даже ворон нет. Город словно вымер. Только бульдог на панели, как всегда, бестолково кивает головой. Достаю телефон из внутреннего кармана куртки и звоню в редакцию, глядя в лобовое стекло на телевышку вдалеке... Долгие гудки прекращаются и Моторолла издаёт короткое "пип": «Вызов завершён».
     Я наклоняюсь ближе к рулю, всматриваясь в запотевшее лобовое стекло,и протираю его ладонью... В небе над лесом видна небольшая светлая полоса, будто от самолёта. Только этот самолёт, судя по следу, вылетел в небо прямиком из пустоты и быстро в ней же растворился...
     Я глушу мотор и выхожу из машины. Обледеневшая крошка летит в лицо и сыплется за шиворот. Натягиваю капюшон поглубже, руки в рукава, и медленно двигаюсь вперёд, напряжённо вглядываясь вдаль...
     Из полосы в небе постепенно растут новые ломанные линии, а старые жирнеют на глазах. Словно ветви деревьев, эти  трещины в реальности стремительно ползут к земле. Одна из линий на моих глазах пересекает угол дома на горизонте, от чего верхние этажи здания уходят в другую плоскость относительно нижних, будто дом хочет взглянуть своими чёрными глазницами на самого себя. Эти изломы добавляют новые грани пространству, ломая при этом старые. Остановочный комплекс в ста метрах от меня вдруг мгновенно схлопывается по вертикали. Я инстинктивно начинаю пятиться к автомобилю... Упёршись в капот, резко поворачиваюсь и бегу со всех ног назад!
     Встречный ветер срывает с головы капюшон, бросая в лицо обжигающие кристаллы льда. Я бегу мимо забора из сетки-рабицы, побелевшей от инея. (В чёрных окнах садика лишь чистые белые листы!) Потом мчусь мимо старой водонапорной башни, напрямую, через школьный стадион, к родительскому дому... Ветер шумит в ушах. Ужас в душе, адреналин в крови, и дикий восторг при мысли, что, вот, прямо здесь и сейчас всё навсегда закончится! Я чувствую снег внутри ботинок, который уже успел подтаять. Ноги утопают в сугробах по колено. На лбу и спине от бешеных усилий выступает испарина. Боковым зрением я различаю, как картинка за моей спиной сминается с противным хрустом словно лист бумаги! С разбегу я качусь подошвами по накатанной горочке, пересекая однополосную дорогу, тротуар, подъездную площадку и в два прыжка по ступеням оказываюсь на крыльце родительского дома. Через входную и тамбурную двери влетаю на лестничную клетку. Внутри всё в алых тонах. В нос ударяет резкий запах гари. Вновь, как в детстве, я вбегаю по ступеням, считая на ходу: раз, два, три, четыре, пять, шесть... Я поворачиваю налево и бегу мимо тёмного лифта, гремящего створками, а в голове при этом страшная мысль "Почему шесть, ведь должно же быть семь ступеней!" Всюду в воздухе парит чёрный пепел. По полу разбросаны тлеющие газеты и чьи-то письма в конвертах. Стены из красного кирпича, а на том месте, где должна находиться дверь с номером 106 – кирпичная стена! Под потолком мигает красная зарешеченная лампа в плафоне. С разбегу я налетаю на стену. В слезах я бьюсь об неё руками и ногами, разбивая кулаки в кровь. Грудь будто разрывает изнутри через солнечное сплетение. Мерзкий хруст за спиной становится оглушительным и... В одно мгновение, все звуки резко исчезают. Глубокий вдох... Я упираюсь ладонями и лбом в холодную кирпичную стену... Выдох...
 
     Я открываю глаза. За окном медленно падает снег... Только моё дыхание и снег...