Ночь и туман. Луч света в тёмном царстве

12 декабря 1941 года

Париж, оккупированная территория Франции

Борис уже давно знал, что всё, что произносит женщина, нужно переводить с женского языка на общедоступный. Поэтом сразу понял, что Люси Абеляр на самом деле имела в виду совсем не то, что сказала. А именно следующее:

«Тебе нужно не насиловать женщину, принуждая её к сексу физически или психологически – а получить от неё нормальную женскую ласку, заботу и нежность. Я дам тебе это – только попроси…»

Побродив некоторое время по коридорам штаб-квартиры Специальных бригад и посидев в кафе через дорогу (делать ему всё равно было нечего – его работа была закончена; Лидия была занята по самые уши допросами, а больше никого он просто не знал), он вынужден был признать, что Люси была права.

Поэтому решительно вернулся в штаб-квартиру, нашёл её – и махнул рукой:

«Пойдём поужинаем – ты же очень этого хотела…»

Было совершенно очевидно, что она ни на секунду не сомневалась, что он к ней вернётся, поэтому она довольно-торжествующе кивнула, быстро собралась и объявила: «Я готова»

Он отвёл её в закрытый – только для офицеров вермахта и ваффен-СС – закрытый шикарный ресторан (обслуживали только за рейхсмарки), по дороге купив ей грандиозный букет алых роз.

Она приняла цветы с истинно королевской благосклонностью, как само собой разумеющееся внимание со стороны своего подданного…, впрочем, в некотором роде оно так и было – ибо он впервые в жизни почувствовал, что эта женщина имеет над ним какую-то странную необъяснимую власть.

«Старею, значит» – усмехнулся он про себя. Но, разумеется, промолчал. Она общалась с ним спокойно, доброжелательно и очень уверенно… однако несколько целомудренно-отстранённо, как и положено на первом свидании. У него возникло стойкое ощущение, что никакого изнасилования вообще не было – что это ему просто приснилось… а ей даже и не приснилось.

Когда они закончили ужинать, она вежливо поблагодарила его и не так уж чтобы неожиданно осведомилась:

«Хочешь посмотреть на мои картины – это совсем недалеко…»

Он кивнул: «Конечно, хочу».

Ибо в её портретах капитана Алена, написанных со слов Жанны Лизаразю, Франсуа Фуше и Катрин Бартез (последней Ирма милостиво разрешила поработать с художником в перерыве между её… алго-развлечениями) было нечто от действительно высокого искусства. Более того, нечто неотмирно-талантливое… гениальное даже.

Она жила в небольшой, но по-женски уютной двухкомнатной квартирке на бульваре Сен-Дени; одна из комнат предсказуемо была её мастерской… и одновременно выставочным залом… в некотором роде.

Увидев её картины, он сразу понял, что имеет дело с неотмирно-гениальным существом… а также, что заберёт её с собой в Берлин сразу же после окончания операции – а там отвезёт на Виллу Вевельсбург.

Где познакомит с Хельгой Лауэри, Мартой Эрлих, графом фон Шёнингом и Баронессой – ибо такие картины способны в полной мере оценить только эти не-совсем-люди и совсем-не-люди.

Впрочем, не только потому – он сразу понял, что Люси Абеляр и Хельга Лауэри – при всей их огромной разнице в возрасте (лет так пятнадцать) и не только – одна была француженкой; другая – немкой с ирландскими корнями, они были одной духовной крови. И потому должны быть хотя бы знакомы…

Он видел картины Хельги на вилле Колокольцева, с которым они практически подружились. Ибо оба родились и выросли в Польше; оба перебрались в СССР – по разным причинам… и оба были «из одного инкубатора» ИНО ОГПУ.

Однако Колокольцев понятия не имел, что Борис познакомился и с Баронессой; и с Мартой Эрлих; и с графом; и с Хельгой… и даже с алго-игрушкой последней Иреной Айхенвальд… и уж точно о том, что Борис был ликвидатором и Общества Чёрного Солнца тоже.

Люси Абеляр оказалось проницательнее… или просто чувствительнее, чем он думал. Ибо не столько спросила, сколько констатировала:

«Ты раньше видел нечто подобное, так ведь?»

Он кивнул – ибо работы Люси были той же неотмирной категории, что и творения Хельги Лауэри… правда, несколько не дотягивали до уровня ирландки. И уверенно пообещал: «Полетишь со мной в Берлин – там я тебя познакомлю с твоей коллегой по кисти…»

Она вздохнула: «Ты же понимаешь, что я не смогу жить в Берлине – я могу работать… творить только в Париже…»

Борис снова кивнул: «Знаю, конечно». И махнул рукой в сторону двери:

«Пойдём»

Она совершенно искренне удивилась: «Куда?»

Ибо явно предполагала, что они проведут ночь в её квартире, в её спальне и в её постели. Он усмехнулся: «Тебе понравится…»

Ей не просто понравилась – она была совершенно ошеломлена. Ибо хоть и сразу поняла, что он умеет красиво ухаживать… но такое ей и в голову не могло прийти – у неё просто не хватило воображения.

Сначала они заявились домой к его знакомому женскому парикмахеру. Понятное дело, гею, которого он несколько лет назад в самом прямом смысле спас от совершенно осатаневших фанатиков-гомофобов… с предсказуемо печальными последствиями для последних.

Борис был строго гетеросексуален; считал гомосексуализм половым извращением – даже психическим заболеванием… однако полагал, что это дело приватное, в которое не должны лезть ни государство, ни, тем более, чрезмерно активные граждане… если гей сдуру не высовывается слишком сильно. Пьер не высовывался, что его не спасло бы, если бы рядом вовремя не оказался Борис.

Поэтому Пьер был ему по гроб жизни благодарен – и готов был работать для него даже бесплатно… однако Борис всегда платил очень хорошо, ибо Пьер был одним из лучших стилистов Парижа.

Что Люси немедленно почувствовала на себе – Пьер сделал из просто красивой женщины сногсшибательно, ослепительно, завораживающе прекрасную. Настолько прекрасную, что она аж дар речи потеряла, увидев себя в зеркале – а Борис изумлённо усмехнулся:

«Сегодня ты превзошёл не только себя – но и Родена с Ренуаром… и Клодом Моне впридачу…». И присовокупил к и без того внушительному гонорару щедрые премиальные.

Когда они выходили из квартиры стилиста, Борис уверенно пообещал: «Это только начало, детка». И добавил: «Ты очень хорошо умеешь манипулировать мужчинами – меня ещё никто никогда не обвинял в том, что мне жалко денег на красивую женщину…»

И отвёл, мягко говоря, несколько ошалевшую от такого опыта мадемуазель Абеляр… правильно, к Франсуазе Фертье. Которой приказал:

«Два полных комплекта – повседневный и парадно-выходной…»

Повседневный комплект был просто красивым и элегантным, а парадно-выходной… в общем, в нём Люси Абеляр не затерялась бы и на балу у маршала Петэна… да хоть у английского короля Георга VI.

Когда они вышли из магазина имени Франсуазы и уселись в безжалостно реквизированный им Citro;n Traction Avant – почти что стандартное авто руководства и среднего руководящего состава парижской полиции, она несколько растерянно осведомилась: «Куда теперь?»

«Ко мне, конечно» – усмехнулся он. И объяснил: «У меня просторная трёхкомнатная квартира на бульваре дю Тампль…»

Названный так по средневековой крепости Тампль, построенной тамплиерами.

Люси удивлённо усмехнулась: «Хорошо же платят в СС – трёхкомнатная квартира в самом центре Парижа, на элитнейшем бульваре… да и вообще денег ты не считаешь, как я вижу…»

Он рассмеялся: «В СС я не так давно – до этого я очень хорошо зарабатывал… да и сейчас на стороне у меня доход неплохой весьма…»

Люси благоразумно решила не интересоваться, какой именно доход. Ибо была уверена, что совсем не хочет это знать… хотя ей и в голову не могло прийти, что её кавалер был настолько хорошо оплачиваемым киллером, что смог себе позволить квартиры в Лондоне, Париже и Цюрихе – и дома в Дублине, Берлине и Бостоне.

Квартира её впечатлила – но ещё больше её впечатлили первые же его слова и действия внутри оной. Ибо он положил на стол прямо перед ней внушительную пачку денег – рейхсмарок, не франков – и ключи от квартиры.

И чётко и уверенно заявил: «Ты не просто талантливая художница, Люси – ты художница гениальная. Гениальна потому, что ты видишь в людях и вообще в мире то, что не видит больше никто…»

И тут же хлопнул себя ладонью по лбу: «Ну конечно… как же я-сразу-то не догадался… Я всё думал, ну почему…»

Запнулся, глубоко вздохнул – и торжественно заявил: «Всё, что ты сегодня получила – и ещё много большее, ты заработала. Ибо ты внесла жизненно важный вклад в спасение тысяч парижан…»

По её ошарашенному виду было совершенно очевидно, что она вообще ничего не понимает. Совсем. Он объяснил:

«Так называемый капитан Ален, который не капитан, не Ален и вообще даже не француз…». Она изумлённо уставилась на него. Он объяснил:

«Он немец – эльзасец, если быть более точным. Он планирует теракт в Париже на тысячи жизней…». Она кивнула:

«Я в курсе насчёт того, что он готовит теракт – поэтому очень старалась…»

Борис вдохновенно продолжал: «Я всё никак не мог понять, почему он – хоть и дилетант – не пользовался гримом, когда общался со своими… инструментами. Ведь дураку же ясно, что их заметут – и будут его портрет составлять…»

Она продолжала изумлённо смотреть на него. Он продолжил:

«Я только сейчас понял – он владеет очень редкой техникой гипноза. Те, кто с ним общаются, не могут запомнить его лицо… точнее, извлечь эту память из подсознания. Поэтому его портрет невозможно нарисовать… но это обычному художнику. А ты твоим неотмирным зрением увидела его, нарисовала – и теперь мы точно знаем его имя – и вообще всю его подноготную…»

Она пожала плечами: «Да у меня это как-то само собой получилось…»

И совершенно неожиданно резко сменила тему: «Я, конечно, просто безумно благодарна тебе за самый лучший вечер в моей жизни… а контраст с тем, что было днём, просто космический…»

После чего уж совсем неожиданно сбросила бомбу: «Я знаю, что тебе нужно – и что это могу дать тебе только я. Ты – как обычно – попытался спрятать свою потребность за всей этой феерией…»

Она вздохнула: «Но ты прав – я действительно могу видеть то, что не видит больше ни одна женщина…»

«И что же?» – совершенно искренне удивился он. Она уверенно заявила:

«Ты несёшь на себе колоссальный груз, который тебя раздавит… если ты не облегчишь душу. Это обычная проблема очень сильных и очень успешных людей – особенно в такой работе, как у тебя. Ты католик – я заметила, с каким уважением ты смотришь на католические храмы и на священника на улице…»

Сделала многозначительную паузу – и продолжила: «Но ты никогда не пойдёшь исповедоваться… потому, что тебе не нужна исповедь. Тебе нужно просто выговориться, чтобы сбросить со своей души этот колоссальный груз…»

Глубоко вздохнула – и продолжила:

«Твоё насилие над женщинами… да, у него наверняка есть какие-то глубинные причины… корни этого обычно в детстве и юности… но сейчас это просто способ снятия чудовищного стресса, в котором ты живёшь…»

Запнулась, немного помолчала – и продолжила:

«Ты мне всё это устроил – я тебе безумно благодарна; такое получают буквально единицы – не только чтобы компенсировать то, что ты со мной сделал днём… хотя мне это даже понравилось…»

Он удивлённо посмотрел на неё. Она пожала плечами: «Нормальное женское желание быть покорной сексуальной игрушкой мужчины, который ей нравится»

И продолжила: «… но ещё и потому, что ты очень хочешь, чтобы я тебя выслушала… ты знаешь, что мне можно довериться… только не знаешь, как это мне сказать…»

Он молчал – ибо она была абсолютно права. Она кивнула на деньги и ключи на столе: «Я знаю, что это всё для меня – чтобы я ушла с работы в Специальных бригадах и могла спокойно творить… живя в этой шикарной квартире, потому что ты вряд ли в обозримом будущем вернёшься в Париж…»

Он кивнул: «Так и есть». Она спокойно продолжила: «Я приму твои дары – но только после того, как помогу тебе. Иначе тебя просто разорвёт изнутри – при этом очень скоро… а я себе этого не прощу…»

Он вздохнул, немного подумал – и решительно заявил: «Ты права – мне это действительно нужно…». Запнулся, помолчал– и решительно начал свой рассказ:

«Меня зовут Борис Владиславович Новицкий; я родился 29 июля 1906 года в Варшаве, в Российской империи, в семье отца-поляка и русской мамы…»

Она выслушала его очень внимательно – а когда он закончил, глубоко вздохнула и с нескрываемым уважением… и даже восхищением вздохнула:

«Да, впечатляющая биография… даже по меркам нашего времени и даже СС…»

После чего предсказуемо осведомилась: «Ты хочешь услышать мой совет что тебе делать дальше?». Он кивнул. Она пожала плечами: «Тебя уже не переделаешь – да это и не нужно. Поэтому продолжай в том же духе…»

Он изумлённо уставился на неё. Она неожиданно рассмеялась: «Есть такая португальская поговорка – Бог пишет прямо кривыми линиями…»

И продолжила: «Я хоть и католичка по крещению, но совершенно не религиозна – даже не помню, когда последний раз посещала Святую Мессу. Но кое-что о Боге всё-таки знаю… в общем, Он найдёт способ использовать тебя в своих целях»

«Однако» – она запнулась, немного помолчала и решительно продолжила:

«Совет тебе я могу дать только один – используй каждую возможность, чтобы спасти человеческую жизнь… как ты уже однажды сделал в Киеве»

В ночь после массового расстрела евреев в Киеве он не отправил маму-еврейку с двумя детьми в расстрельный ров, а взял их с собой в Берлин. После чего они успешно перебрались в Палестину – стараниями Марека Гринберга сотоварищи. После чего хлопнула в ладоши: «А теперь в душ – и в постель».

И лукаво добавила: «Я же тебе обещала женскую ласку, заботу и нежность…»