Лекция 4. Просвещение. Часть 1

Отец Серафим Платинский.
Курс православного выживания.

Важную роль в понимании наших трудных времен играет «Курс православного выживания» отца Серафима (Роуза) и отца Германа (Подмошенского) – редкий и весьма ценный православный ресурс. Отцы Серафим и Герман преподавали этот курс в 70-х годах в монастыре в Платине.

Лекции были произнесены на английском языке. Русский текст Вячеслава Марченко.

При чтении следует иметь в виду, что это расшифровка живой устной речи отца Серафима, а не написанный и неспешно обдуманный текст.

Лекция 4
Просвещение. Часть 1.

Теперь мы подходим к периоду, стоящему между Ренессансом и современностью и имеющему свою собственную определённую характеристику. В одной из классических работ этой эпохи «Европейская мысль» (The European Mind) французский учёный-историк, философ, педагог Поль Азар замечает, что в этот период «в Европе произошёл конфликт на нравственной почве. Это эпоха между Ренессансом, прямым продолжением которого она явилась, и Французской революцией, для которой она подготовила оружие, и  не уступала никому в историческом значении». Это начало классического века современной Европы.

Тот же автор утверждает: «Классический ум, сознавая свою силу, любит стабильность, если бы он мог, он бы стал стабильностью. Теперь, когда Ренессанс и Реформация, как  большие авантюры,  позади, пришло время для критического анализа, для интеллектуального “спуска”. Политика, религия, общество, искусство — все эти сферы были спасены от когтей хищных критиков. Носимая штормом барка человечества наконец-то вошла в гавань. Долго она могла там оставаться! Долго! Нет, пусть она останется там навсегда! Теперь жизнь стала обыденной, упорядоченной. Зачем выходить за пределы этого счастливого места играть встречами, которые могут всё испортить? На Великое Запределье смотрели с опаской; это может содержать некоторые неприятные сюрпризы. Нет, само время они бы остановили, если бы могли остановить его бегство. В Версале у посетителя создалось впечатление, что сами воды были остановлены в своем течении, пойманы и под контролем, а затем снова и снова устремлялись в небо, как будто им суждено было исполнять долг вечно».

В этот период между Возрождением и современностью впервые была совершена первая попытка установить гармонию среди новых сил, выпущенных человечеством в эпохи Средневековья, Возрождения и Реформации. Попытка состояла в том, чтобы установить гармонию, не ослабляя духовную основу некоего нового христианства. Вот в чём состояло отличие от того, что пытаются сделать сегодня, создавая гармонию без Христианства, или скорее с очень размытым Христианством. Мы обратим внимание на некоторые аспекты этой гармонии и увидим причины, по которым она не могла долго продлиться.

Первая особенность новой эпохи, новой гармонии, заключалась в доминировании научного мировоззрения, принявшего форму «мировой машины…» «…когда наука и религия разума, казалось, пришли к согласию в правильности всего, что происходило в мире, и искусство, как никогда раньше, начало процветать на Западе. Прежде Запад знал несколько веков интеллектуального брожения, даже хаос, когда средневековое римо-католическое строение рухнуло, новые силы дали о себе знать и привели к жарким спорам и кровопролитной войне» (цитата Исаака Ньютона). Так называемая «Эпоха Ньютона» – это раннее Просвещение (он умер в 1727 году; его книга «Математические начала натуральной философии» вышла в 1686-х). Религиозные войны со своими практическими целями были закончены с 1648, с окончанием Тридцатилетней войны, которая фактически опустошила Германию и почти уничтожила все наиболее важное, что было создано ей за два столетия истории.

«Протестантизм восставал против осложнений и коррупции в римо-католичестве; происходило возрождение древней языческой мысли и искусства, новый гуманизм открыл для себя естественного человека, отодвинул понятие о Боге ещё дальше на задний план и, как  самый значимый момент для будущего, наука, заменив богословие, превратилась в критерий знаний. Казалось, изучение природы и её законов стало самым важным интеллектуальным занятием».

«Однако к 17 – началу 18-ого вв. достигается определённое равновесие, гармония в западной мысли. Христианство всё-таки не было заменено новыми идеями» — в следующей лекции мы рассмотрим, что это за христианство — «приспособленое к новому духу. Трудности и противоречия современных натуралистических и рационалистических идей ещё не были ощутимы. Особенно в самой просвещённой части Западной Европы — в Англии, Франции, Германии — казалось, что наступил золотой век, в сравнении с религиозными войнами, опустошающими эти станы до середины 17-ого века. Просвещённый человек верил в Бога, существование Которого могло быть рационально представлено в естественной религии, он толерантно относился к другим верованиям и был убеждён в том, что всё, что ни есть в мире, может быть объяснено современной наукой, поздние открытия и достижения которой он охотно поддерживал. Мир сравнивался с огромной машиной, находящейся в постоянном движении, каждый шаг  которой можно было описать математически. Устоялась одна великая гармоничная вселенная, но без соблюдения иерархии, как это было в Средневековье или в Православном мышлении, не зависимо от эпох,  в виде единой математической системы. Появление в 1687 г. классического труда «Математические начала натуральной философии» (Principia Mathematica) Ньютона, в котором выражены эти идеи, современники встретили всеобщим одобрением, тем самым показывая, что образованный мир того времени с нетерпением ждал появления этого нового евангелия».

В другой классической книге современной мысли, «Создание современного мышления» (Making of the Modern Mind) Джона Рэндалла обсуждаются некоторые из этих элементов, проникших в общее представление о вселенной. «Тридцать лет, прошедших с тех пор, как Галилео опубликовал свой «Диалог о двух системах мира», то есть о гелиоцентрической и геоцентрической системах, «внесли огромное интеллектуальное изменение. Если Галилео всё ещё спорил с прошлым» — и мы видим, что его чуть было не сожгли на костре, если бы он не признал свою ошибку и затем шепнул, что «тем не менее Земля всё равно движется» — «Если Галилео всё ещё спорил с прошлым, то Ньютон пренебрегает старыми дискуссиями и, всецело устремляясь в будущее, спокойно излагает принципы, определения и доказательства, которые с тех пор легли в основу естественной науки. Галилео представляет поколение, стремящееся вырвать разум из устоявшейся среды, и победа наконец приходит. Ньютон сам сделал два потрясающих открытия: он нашёл математический метод, через который можно было бы описать механическое движение, и повсеместно ввёл его применение. Наконец то, о чём мечтал Декарт, стало возможным: человечество пришло к совершенному механическому описанию всего мира в конкретных математических дедуктивных терминах. Так, положив основу в науке 17-ого века, Ньютон запечатлел своё имя на картине вселенной, не изменявшейся в своих очертаниях до Дарвина; он завершил набросок своего ньютоновского мира, который должен был сохраниться в 18-ом веке в качестве фундаментальной научной истины».

Это период, даже конец этого периода стал эпохой Энциклопедии во Франции, придуманной Дидро с целью свести все знания в одну огромную многотомную книгу. В первую очередь, следует понимать, что сама эта идея создания энциклопедии уже являлась новшеством, то есть идея свести все знания в одно место и расположить их, как это делалось в поздних энциклопедиях, в алфавитном порядке. Соответственно, знания уравнивались и помещались в пределах определённого количества страниц, так что, если вы хотите найти о чём-либо информацию, вам нужно посмотреть это слово в указателе или искать по алфавиту статью по вашей теме.

Нужно сказать, что энциклопедии существовали и в других культурах, имевших нечто подобное идее о вселенском знании, как, например, в Китае. Но эти энциклопедии были другими, потому что в них соблюдалась иерархия. Например, самые большие китайские энциклопедии, история которых насчитывала целое тысячелетие или даже больше, были устроены по следующему принципу: первый том всегда посвящался «Небесам», затем следовал том об «Императоре», том о высших науках и так далее, а в конце уже отводилось место знаниям обо всём земном. Однако в новых энциклопедиях знания разбросаны. Можно знать одну страницу энциклопедии, не иметь понятия обо всех остальных знаниях, но быть экспертом в знании с этой страницы. Потому то, такие знания являются фрагментарными. Вероятно, человек, который соединит все эти фрагменты воедино,  будет иметь действительно полную информацию, хотя на самом деле никто этим не занимается.

Французский писатель, философ-просветитель Дени Дидро  переоценил возможности математики и техники и ставил материальную природу человека превыше всего. И его идеал о всецелом знании являлся стремлением, которое было у всех людей той эпохи. Он говорил: «Мы находимся в преддверии великой революции в науке. Судя по склонности лучших умов к морали, к художественной литературе, к естествознанию и экспериментальной физике, я почти осмеливаюсь предсказать, что не пройдёт и ста лет, как в Европе появятся три великих математика… Наука достигнет геркулесовых столбов; человечество  пойдёт дальше; его труды пройдут через века, подобно египетским пирамидам …. величина которых, пробуждает в нас ужасную мысль о власти и средствах человечества, которое их строило». Видно, они понимали, что теперь они собирались воздвигнуть окончательную пирамиду  природы, науки, и собрать все существующие знания. Вскоре их начинание будет завершено.

В этой новой гармонии мысль о природе становится центральной и замещает Бога, хотя позже мы увидим, что мысль о Боге полностью не исчезла до самого окончания этой эпохи. Один из французских мыслителей конца 18-ого века, философ немецкого происхождения, писатель, энциклопедист Гольбах, так описывает своё поклонение природе:

«Люди всегда будут заблуждаться, если станут пренебрегать опытом ради порождённых воображением систем. Человек — произведение природы, он существует в природе, подчинён её законам, не может освободиться от неё, не может — даже в мысли — выйти из природы. Тщетно дух его желает ринуться за грани видимого мира, он всегда вынужден вмещаться в его пределах. Для существа, созданного природой и ограниченного ею, не существует ничего, помимо того великого целого, часть которого оно составляет и воздействия которого испытывает. Предполагаемые существа, будто бы отличные от природы и стоящие над ней, всегда останутся призраками, и мы никогда не сумеем составить себе правильных представлений о них, равно как и об их местопребывании и образе действий. Нет и не может быть ничего вне природы, объемлющей в себе все сущее», — то есть, за пределами природы, объемлющей в себе всё сущее. «Вселенная, это колоссальное соединение всего существующего, повсюду являет нам лишь материю и движение. Ее совокупность раскрывает перед нами лишь необъятную и непрерывную цепь причин и следствий… Таким образом, природа, понимаемая в широчайшем смысле этого слова, есть великое целое, получающееся от соединения различных веществ, их различных сочетаний и различных движений, наблюдаемых нами во вселенной».

Французский философ-просветитель Вольтер утверждает то же, когда описывает диалог между природой и учёным, хотя кажется, что он рассуждает о другом. Природа говорит учёному: «Мой бедный сын, стоит ли мне говорить тебе правду? Меня нарекли именем, которое вовсе мне не подходит. Меня зовут Природой, но я есть Искусство — искусство Бога», — в тот период, деистического Бога.

Один из учеников Ньютона говорит: «Естествознание подчиняется более высоким целям и должно цениться главным образом потому, что оно закладывает прочную основу для Естественной Религии и Нравственной Философии, ведя нас надлежащим образом к знанию Автора и Правителя всей вселенной… Изучать Природу значит изучать Его творение; каждое новое открытие показывает нам часть Его плана… Наши представления о Природе, даже если они несовершенны, помогают нам наиболее здраво представить ту всюду преобладающую могущественную силу, которая не теряет свою мощь и эффективность на огромных пространствах или временных интервалах; и ту мудрость, проявление которой мы видим в изысканной структуре и правильных движениях, самых великих и самых искусных частях. Они, направленные … составляют наибольший предмет размышлений философа, который, обдумывает эту совершенную систему и восхищается ей, так как общая гармония в Природе волнует его и побуждает ей соответствовать».

И снова Гольбах говорит о природе: «Она говорит вам: “О существа, во всякий момент своей жизни стремящиеся под влиянием данного вам импульса к счастью, не сопротивляйтесь моему верховному закону. Трудитесь для своего счастья; безбоязненно наслаждайтесь, будьте счастливы: средства обеспечить себе счастье начертаны в ваших сердцах. Напрасно, о суеверный человек, ты ищешь своего благополучия за границами вселенной, в которую ты водворен мной; напрасно ты молишь об этом благополучии неумолимые призраки, созданные твоим воображением и посаженные им на мой вечный трон; напрасно ты надеешься получить это благополучие в небесных обителях, созданных твоим безумием; напрасно ты возлагаешь надежды на капризных богов, благостью которых восторгаешься, в то время как они посылают на землю бедствия, ужасы, несчастья, всякого рода иллюзии. Дерзай же освободиться от ига религии, моей надменной соперницы, не признающей моих прав; откажись от богов, похитителей моей власти, и вернись под власть моих законов. В моих владениях царствует свобода; из них навсегда изгнаны тирания и рабство; правосудие обеспечивает безопасность моих подданных и следит за тем, чтобы они не превышали своих прав; доброта и человечность связывают их друг с другом приятными узами; свет истины просвещает их, и обман никогда не обволакивает их своими мрачными тучами. Вернись же, неверное дитя, вернись к природе! Она утешит тебя; она изгонит из твоего сердца удручающие тебя страхи, мучающие тебя тревоги, волнующие тебя восторги и ненависть, отрывающую тебя от людей, которых ты должен любить. Вернувшись к природе, к человечеству, к самому себе, рассыпь цветы по дороге своей жизни; перестань глядеть в будущее. Живи для себя, для своих ближних; углубись в самого себя; присмотрись затем к окружающим тебя разумным существам и оставь богов, которые ничего не могут сделать для твоего счастья. Наслаждайся сам и давай наслаждаться другим благами, которые я оставила в общем обладании всех детей, одинаково вышедших из моего лона; помоги им переносить бедствия, на которые судьба обрекла их, как и тебя самого. Мне угодны твои удовольствия, когда они не вредят тебе и не пагубны также для твоих братьев, которых я сделала необходимыми для твоего собственного счастья. Эти удовольствия дозволены тебе, если ты пользуешься ими в надлежащей, указанной мной мере. Будь же счастлив, человек”».

И снова он говорит: «О природа! О владычица всех существ и вы, ее милые чада, добродетель, разум, истина! Будьте всегда нашими единственными божествами! Вам подобает фимиам и поклонение земли! Природа! Покажи нам, что должен делать человек, чтобы добиться счастья, стремлением к которому ты наполнила его душу. Добродетель! Согрей его своим благотворным огнем. Разум! Руководи его неверными шагами на путях жизни. Истина! Пусть твой светоч освещает его дорогу. Соедините ваши силы, о благодетельные божества, чтобы подчинить себе сердца! Изгоните из наших душ заблуждение, злобу, тревогу; пусть на их месте царят знание, доброта, безмятежность духа».

Видите, что это был за гармоничный идеал: природа, управляющая всем сущим, открытие её тайн, Бог, всё ещё бывший на Небесах, но не управляющий всем этим, и научное знание, прогрессирующее по всему миру. Натуралист Буффон, описывая ранних вавилонских астрономов, даже сказал, что «эти древние люди были очень счастливы, потому что их деятельность связывалась с наукой». Идеи научного знания и счастья соединялись тогда, однако, сейчас они, кажется, начали противоречить друг другу. И снова он говорит: «Что может быть прекраснее верующего человека, способного познать силы, царящие в мире и своими собственными трудами открывающего тайны природы!»

Так вот, великие философы эпохи Просвещения должны были только открыть систематику природы. В это время появляются метафизические системы, позволяющие философу сидеть в своём кресле за письменным столом, изучать результаты научных исследований и философские труды прошлых эпох и придумывать свою систему понимания того, что такое природа. Этим  занимался голландский философ-рационалист и натуралист еврейского происхождения, один из главных представителей философии Нового времени Спиноза, выдумавший идею о существовании двух параллельных систем, мысли и материи, управляемых Богом. Еще один мыслитель этой эпохи немецкий философ, логик, математик, механик, физик, юрист Лейбниц ввёл термин «монада» —первичный атом, лежащий в основе всего — который объяснял существование мысли и материи. А Декарт в своём изучении пришёл к открытию того, что всё, существующее в природе, происходит от знания и восприятия ясных и чётких идей.

Эти системы, конечно, противоречили друг другу и, в конце концов, уничтожались другими системами. Но идеал истинной философии природы так и не был достигнут. В это период выше приведенные идеи не были до конца проработаны. Наука считалась одним из таких видом знания, который должен был привести человека к истине.

Вся  эпоха стала периодом невероятного  оптимизма. Её суть хорошо обобщил поэт Александр Поуп, считавший Ньютона идеалом. В нескольких строках он охарактеризовал дух людей той эпохи, ощущение времени, в котором они жили, а также истинную философию, которая происходила из современной науки:

«Как целость мировая хороша,
Чьё тело – вся природа, Бог – душа,

Заключено в природе мастерство,
Хоть неспособен ты постичь его.
В разладе лад, не явленный земле;
Всемирное добро в частичном зле,
Так покорись, воздай творенью честь:
Поистине, всё хорошо, что есть.    (Микушевич В.)
…
Был этот мир глубокой тьмой окутан
«Да будет свет!» — И вот явился Ньютон.»    (Маршак С.Я.)

«О дивный новый мир» — Кандид.

«В век разума «эмпиризм» был введён Вольтером для того, чтобы уничтожить явленную религию и абсолютную монархию, а также христианский аскетизм. Под именем того же Вольтера «разум» использовался для создания «рационального» богословия, «естественных» прав и «естественного» закона». «Вольтер утверждал определённо: “Я понимаю под естественной религией нравственные принципы, общие для всего человечества”. Кроме этого не было ничего. Эта установку приняли и консерваторы, и радикалы как основное содержание религиозной христианской традиции».

«С проблемой нравственного управления миром, вековой проблемой зла, они, эти рациональные богословы, поступили не лучше своих предшественников. Они могли верить только в то, что рациональный порядок должен стать нравственным порядком. Такие, как Лейбниц, отводили уйму страниц на доказательство того, что этот мир лучше всех возможных миров… Слова Поупа «Что бы ни было, то правильно» даже для XVIII века звучали подозрительно, как свист, чтобы поддержать мужество. Другие, как Вольтер, были слишком хорошо осведомлены о несправедливостях, причиняемых природой и человеком по отношению к человеку и неоправданных этой верой; известная повесть Вольтера «Кандид» стала пространной пародией на позицию Лейбница.

«Основная ссора Вольтера с патриотизмом произошла по причине любви к личности  одного человека, но показывала ненависть к всему остальному человечеству. Любить свою страну в общепринятом понимании означает ненавидеть все другие земли… Поэтому против безумств патриота Вольтер вел непрекращающуюся войну насмешек. Все помнят сатиру в первых главах Кандида, когда герой попадает в армию Болгарского Короля во время его войны с аварами. “Что может быть прекраснее, подвижнее, великолепнее и слаженнее, чем две армии! … Пушки уложили сначала около шести тысяч человек с каждой стороны… Кандид, дрожа от страха, как истый философ, усердно прятался во время этой героической бойни… Мозги были разбрызганы по земле, усеянной отрубленными руками и ногами. Кандид поскорее убежал в другую деревню… Все время шагая среди корчащихся тел или пробираясь по развалинам, Кандид оставил наконец театр войны”».

Мечты о единстве человечества, открытиях, тайнах природы, счастье на земле, прогрессе, золотом веке искусства.

Вера в Прогресс

«С начала столетия всё чаще воспевалась ода прогрессу в образовании. Локк, Гельвеций и Бентам заложили основу этой щедрой мечты; все люди, к какой бы школе они ни принадлежали, за исключением только тех, кто, как Мальтус, цеплялся за христианскую догму о первородном грехе, верили со всей ревностью в совершенствование человеческой расы. Человечество, наконец, держало в руках ключ к своей судьбе; теперь стало возможным изменить будущее так, как ему этого хотелось. Попрощавшись с глупыми ошибками прошлого и вернувшись к рациональному возделыванию природы, человечество едва ли имело какие-то непреодолимые препятствия на пути к его благосостоянию».

«Нам сложно представить, насколько новой на самом деле является эта вера в человеческий прогресс. Древний мир, кажется, не имел такого замысла; греки и римляне озирались скорее на золотой век, времена которого человечество переросло. Средневековье, конечно, не наводило на подобные мысли. Ренессанс, который действительно многого достиг, вряд ли мог представить, что человек снова возвысится до уровня славной древности; его мысли были всецело обращены к прошлому. Только с развитием науки в 17-ом веке он осмелился поставить перед собой такую невероятную цель. Фонтенель, долгая жизнь которого протянулась от Декарта до Энциклопедии, был главным глашатаем  идеи веры в прогресс в 18-ом веке. Он популяризировал картезианство и на основе науки и разума надеялся, что Европа не только сравняется с античностью, но и превзойдёт её. Все люди, заявлял он, сделаны из одного набора материалов: мы такие же, как Платон и Гомер, и у нас намного более широкие запасы накопленного опыта, чем у них. Люди почитают возраст за его мудрость и опытность; но только мы, современные люди, действительно соответствуем возрасту мира, а человек древности принадлежал к его молодости. В наше время учёный знает в десять раз больше учёного, жившего во времена Августина. И пока человечество продолжает накапливать знания, прогресс будет таким же неизбежным, как рост дерева, и нет никаких причин его останавливать».

«Это мнение может показаться нам поверхностным, но современники Фонтенеля называли его идеи величайшей ересью. Он оказался вовлечённым в яростную битву, и вся Франция вставала на ту или другую сторону в конфликте между древними и новыми… Однако об окончании этой битвы не могло быть и речи. Все учёные, начиная с Декарта, возненавидели древних и поддержали веру в прогресс. К середине следующего века стало ясно видно, что только литература верна убеждениям древнего мира; и отказавшись от признания восходящей романтической школы классикой, любители древности оказались в проигрыше в этой схватке».

«Кондорсе оставалось только подвести итог надеждам и уверениям этого века». 

В конце 18-ого века во Франции жил великий философ теории прогресса, Кондорсе, который написал историю прогресса человеческого духа, где он говорит, что: «Цель моей работы состоит в том, чтобы показать посредством рассуждений и фактов, что нет никаких ограничений в совершенствовании силы человека; человеческое усовершенствование на самом деле не ограничено; прогресс этих усовершенствований впредь не зависит ни от каких факторов, желающих его остановить, не имеет никакого другого ограничения, кроме размеров земного шара, на котором природа поместила нас. Без сомнения, эти усовершенствования могут прогрессировать более медленно или более быстро, но они никогда не пойдут в обратную сторону; по крайней, мере пока Земля занимает то же место в системе вселенной и общие законы этой системы не уничтожат земной шар; или не привнесут такие изменения, которые впредь не позволят человеческой расе сохранить себя, использовать определенные  силы и найти соответствующие источники».

Он верил в то, что принципы Просвещения «распространятся по всей земле; свобода и равенство, настоящее экономическое, социальное и интеллектуальное равенство, будет постоянно усиливаться; на земле будет царить мир. “Война будет считаться величайшей погибелью и величайшим преступлением”. Нет, даже более того; улучшенная организация знаний, интеллектуальное улучшение качества самого человеческого организма, приведёт к исчезновению болезней, увеличению продолжительности человеческой жизни  и даже к действительному достижению совершенных условий человеческого благосостояния».

И снова он утверждает: «Какая картина человеческой расы, освобождённой от оков, отдалённой от царства возможностей как от врагов прогресса и делающей твёрдый и уверенный шаг на пути к истине, добродетели, счастью, открывается перед философом для того, чтобы утешить его за все ошибки, преступления, несправедливости, которые всё ещё загрязняют землю и часто делают его своей жертвой! Именно в созерцании этого видения он получает награду за его усилия в стремлении к прогрессу разума, к защите свободы. Тогда только он осмеливается приковать их к вечной цепи человеческой судьбы; только в ней он находит истинное вознаграждение за добродетель, удовольствие от сотворения вечного добра, которое судьба не может разрушить ужасными  порой  возвращающимися из рабства предрассудками. Это созерцание для него является убежищем, куда за ним не может последовать память о его гонителях; где, живя в мыслях с человеком, утвержденным в своих правах, также как в величии своей природы, он забывает тех, кого жадность, зависть и страх мучают и разрушают; только там он действительно сосуществует со своими собратьями, в раю, который создал его разум и который его любовь к человечеству наполняет самой искренней радостью».

Ещё один историк этого периода И.Ф. Буле в 1796 г. написал историю философии. И в ней он  заявляет следующее: «Теперь мы приближаемся к близкому нам периоду истории философии, самому знаменательному и самому яркому периоду науки, искусства и всей человеческой цивилизации. Семя, которое было посажено в предшествующие века, зацвело в 18-ом столетии. Только о 18-ом веке достижения предшествующих поколений суммировались и использовались для подведения человечества к величайшему физическому, интеллектуальному и нравственному совершенству. Именно в этом столетии была достигнута та высота, которая, учитывая ограниченную человеческую природу и ход нашего прошлого опыта, должна нас удивлять при взгляде на гениальность будущих поколений».

Есть интересное послание, размещенное на колокольне церкви в Готе, в Германии, в 1784 г. и оставленное для будущих поколений. Вот оно: «Наш век представляется самым счастливым периодом – это 18-ое столетие. Императоры, короли, князья спускаются со своих высот, презирают пышность и великолепие, становятся отцами и близкими друзьями своего народа. Религия раздирает священнические облачения и является в своей божественной сущности. Просвещение совершает огромные успехи. Тысячи наших братьев и сестёр, которые прежде жили в освящённом бездействии», — имеются в виду монахи, — «возвращаются в мир. Сектантская ненависть и преследования свободы совести прекращаются. Любовь человека к свободе мысли обретает превосходство. Искусство и наука процветают,  взор мыслителя глубоко проникает в творения природы. Ремесленники, а также художники, достигают совершенства, необходимость полезных знаний растёт во всех слоях общества. Таково верное описание нашего времени. Не смотрите на нас свысока, если вы превзошли нас и видите больше нашего; поймите, глядя на картину, нарисованную нами, с какими усилиями и смелостью мы работали, чтобы поднять вас до состояния, в котором вы сейчас находитесь и поддержать вас. Делайте то же для своих потомков и будьте счастливы».

Когда мы видим такое отношение к природе, искусству, добродетели, мысли, мы вспоминаем идею, которая утверждает возможность достижения человеком счастья на земле, достижения совершенных знаний, процветания искусства и всеобщей гармонии. И на самом деле, там действительно говорится о достижении рая на земле.

Такова была философская основа всего, что происходило в мире в течение двух столетий. Убеждения, которыми сегодня живёт человечество, в своем большинстве происходят из этой эпохи. И если сейчас этот ранний оптимизм звучит довольно наивно, нам всё равно следует понимать, почему он так наивен, и почему он не соответствует истине. В связи с этим  нам придется проанализировать эту позитивную философию изнутри для того, чтобы увидеть, как взросли эти микробы, которые уже существовали в то время и позже привели к негативизму, к разрушению оптимистичной философии.

Но сначала мы должны обратить внимание на один очень интересный аспект. Хотя он кажется, если подумать, довольно поверхностным, похожим на пародию на Христианство. А факт этот заключается в том, что в этот период искусство действительно процветало. На самом деле, многие сказали бы, что западное искусство так и не смогло достичь уровня эпохи  Просвещения, особенно в музыке. Она действительно стала золотым веком современной западной музыки.

Итак, мы должны будем увидеть положительные стороны, чтобы понять, почему стало возможным такое процветание искусства, которое кажется довольно глубоким при существовании философии, основанной на поверхностных идеях. Эта тема будет предметом нашей следующей лекции.