Глава 21. Те самые цепи

Те самые цепи на нежных запястьях

Который день Юнивайн нес нас в столицу Карака. Дни подменялись ночами, и ничего из ряда вон выходящего не происходило. В один из поздних вечеров призрачный конь затормозил возле неприметного и одинокого домика, стоявшего на отшибе древесного массива, что тянулся вдоль Гусиной реки. Я отпустил Юнивайна бороздить просторы Леса Скорби, а сам вместе с Альфонсо направился к калитке, подсвеченной фонарем из оконца. Отворив заржавевшую створку, я громко постучал в дверь. Вокруг витали пряные и сладкие ароматы ночи. Тренькали цикады. Лунный блин застилали набежавшие тучки. Нам был необходим ночлег, и мы собирались купить его за пару монет.

Скри-и-и-ип! Дверь открылась. На пороге возник подслеповатый лысенький мужичок лет так сорока–пятидесяти. Жиденькая бородка едва прикрывали выдающийся вперед подбородок. На мужичке была надета помятая сорочка и жилетка, подбитая овечьем мехом.

– Чем могу быть полезен, добрые путники? – спросил он, настороженно нас осматривая.

Наш внешний вид вызвал в нем тревогу, которую он пытался скрыть.

– Я – Альфонсо Дельторо, глава Энгибара, а это мой друг Калеб, – ответил следопыт. – Если ты пустишь нас погреться и поспать на перине, а не на траве, мы вознаградим тебя «золотым» Манфредом.

– Глава Энгибара? Той самой священной рощи друидов?

– Да.

– Знаменитый гость нынче пожаловал к Сиркудру. Сиркудр – это мое имя. Входите, входите.

В доме у Сиркудра царил кавардак. Мутные бутылки, пыльные стаканы и грязные тарелки наполняли собою не только столешницы и комоды, с выдвинутыми ящиками и торчащими из них носками, но и пол. Я переступил через лоханку с засохшими остатками супа и зашел в смежную комнату. Тут, как бы это мягко сказать, меня ждал сюрприз. На трех диванах восседали большущие куклы! У меня аж челюсть отвисла, такими они были реалистичными. Все куклы являли собой детей. Мальчики – в штанах и холщовых рубашках, девочки – в платьицах, шляпках и панталонах. Но все они страшно глядели на меня стеклянными глазами с фарфоровых и очень правдоподобно содеянных лиц. Я машинально пересчитал манекенов – двенадцать, по четыре на диван. Они показались мне такими настоящими и такими кощунственно живыми, что я попятился назад и наступил на сапог Альфонсо. Мой друг тоже удивленно икнул. На длинном столе перед куклами стоял сервиз. В двух вазах в форме лодочек лежали печенья и пряники. Я посмотрел по углам. Чучела собаки у печи и кота на подоконнике добавляли к антуражу колорита.

– Будьте как дома, Альфонсо и Калеб! Подсаживайтесь к нашему семейному столику! Я сейчас согрею вам чаю, а то этот уже малость остыл, и принесу рыбный пирог, который приготовила Дороти. Вон, она, красавица, крайняя слева, в незабудковом сарафане. Дороти, поздоровайся с дядями!

На секунду мне показалось, что Дороти и впрямь мне кивнула.

Переглянувшись со следопытом, я умостился на незанятое кресло.

– Сиркудр, хм… Эти куклы…

– Это не куклы! Имейте совесть, господин Калеб, не выражаться так под моей крышей! Это слово тут запрещено! Они – мои роднулечки, мои ребятки и девчатки! Их бросили родители на произвол судьбы, а я подобрал, сиротинок! О, Урах! Я не мог поступить иначе!

Сиркудр скрылся за сенями, а я молча стал приглядываться к Дороти, её братьям и сестрам. Чем дольше я на них глядел, тем больше во мне нарастало чувство какой–то тревоги. Нет, я не боялся Сиркудра, что он, простой человек (явно сбрендивший от одиночества в этой глуши), может мне сделать? Но вот его чада вызывали у меня тревогу. Альфонсо поднялся с софы и, пользуясь тем, что хозяин дома вышел, провел пальцем по щеке ближайшей куклы. Потерев между собой пальцы указательный и средний, он поднес их к языку.

– Это не воск, – сообщил мне следопыт шепотом.

– Кожа?

– Думаешь, я знаток в таких вопросах?

Альфонсо задумчиво сел и закинул ногу за ногу. Сиркудр показался минуту спустя. Он принес заварник, сахарницу, лимон, две кружки, холодный пирог и горку сухарей. Есть я не хотел, поэтому довольствовался протянутой мне чашкой. Кинув в слабый черный чай два кусочка сахара и дольку лимона, я отведал напиток. За окном, занавешенным выцветшими, порванными шторками, густилась мгла.

– Ну-с, глава Энгибара! Расскажешь, как там у вас? Что новенького? – весело прокукарекал Сиркудр, плюхнувшись между двух кукол.

– Потеснись, Пайси, и ты тоже, Хенджой! Это место папы! Ишь, расселись! Да? Говорю, двинь тазом, нахал!

Альфонсо достал из кошелька золотую монету и положил её перед Сиркудром.

– Для начала рассчитаемся.

– Деньги вперед? Это очень правильно, так правильно! – пробормотал Сиркудр, засовывая «Манфреда Второго» к себе за пазуху. – Манфред-то – он хороший король был!

– Хороший, - подтвердил я.

Денежная реформа, проведенная Манфредом Вторым, изъяла большую часть старых монет, ходивших по Соединённому Королевству. Причиной тому послужил разный размер номинальной валюты и ее ценность (обесценивание) на рынке. Например, «дракон» короля Хасла почти в полтора раза больше размером, чем червонец сравнительно недавнего правившего Удва Темного (отца Клакацина Темного и дедушки Манфреда Второго). А в серебряном Екатринс Шальмстирде – королевы по прозвищу «Пятьдесят лет» (это ее годы нахождения у власти), содержатся примеси иных металлов, которые уже не встречаются в чеканке Гюнтри Третьего Самонадеянного.

– Папочка теперь купит вам, деточки, сладостей! Целую тележку пряников и леденцов! Ага, и тебе, Джои, новые штаны! На тебе которые, ты совсем протер!

– Сиркудр, прежде чем я удовлетворю твое любопытство относительно Энгибара, может ты, в начале, поведаешь нам с Калебом о своей семье? Признаться, дети у тебя все как на подбор – умники и умницы!

– Это моя заслуга! – тут же откликнулся Сиркудр, горделиво приосаниваясь.

Так статься, что мы, как и Энгибар ему были до фени. Зато про себя поболтать он желал.

– Я их воспитываю. Один! Моя жена – Анна отошла к Ураху еще три года назад, и мне, конечно, стало тяжело уследить за этими сорванцами, но я справляюсь! Вкладываю в них всего себя! Дороти, моя любимица, ладно поет и умеет шить – загляденье, Хенджой и Пайси – помогают мне во всем по хозяйству. Эти – Лимми, Карв, Дранга – только пока на подхвате, а чудесные – Викки, Сиджи, Эведенс, да, как ту знаменитую королеву её зовут, и Зиштра – они утонченные и скромные девочки, стряпают и полют огород. Так-с! Глора – уже на выданье, совсем выросла, как и молчун Хант – ну он-то у меня охотник, без дичи не возвращается никогда.

– Как часто ты берешь детей… к себе в дом? – поинтересовался я.

– От случая к случаю, – сцепляя руки замком, ответствовал Сиркудр. – Там, за Гусиной рекой есть селение – Хомтрики. Я изредка продаю в нем пойманную рыбу. Жуткое местечко, и люди там, все как на подбор, мерзавцы и негодяи. Нарожают младенцев, да и выкинут потом – потому что не нужны им, рты лишние. А у меня сердце–то не железное – увижу малыша беспризорного, так и привечаю к себе. У меня дом, сами видите, на всех хватит.

С последним заявлением Сиркудра я бы поспорил. Если бы у него «дети» были бы не игрушечные, то уместиться всем в этом бунгало было бы проблематично.

– А сколько твоим чадам лет? – спросил Альфонсо.

– Самый маленький – Карв, ему три, Глоре – четырнадцать, а Ханту все шестнадцать. Остальным от шести до десяти.

– Ясненько.

Возраст кукол навскидку и правда отличался, но он не переступал порога «взрослости». Та, что Дороти, была сделана с уклоном к восьми–девяти годам, а Хенджой и Пайси тянули лет на двенадцать каждый. Пока Сиркудр разглагольствовал о том, что его «сорванцы» делали вчера и чем занимались на неделе, я, полуприкрыв глаза, присматривался к объектам нашего разговора. Альфонсо украдкой тоже. Что–то нам, стреляным воробьям, казалось тут нечистым. То, что тела манекенов покрывала кожа (наверное) – еще ни о чем не говорило, она могла принадлежать корове или свинье, однако все же… Сиркудр явно что–то скрывал, но что? Мрачное подозрение требовало либо подтвердить себя, либо отринуть. Отложив чашку в сторону и расслабившись, я настроился на потоки энергетических линий, оплетающих все естество Вселенной – манипулируя ими, мы, маги, творим свое колдовство. Внутренним взором я почти мгновенно различил двенадцать синих сгустков–эссенций, закованных в оболочки, которые Сиркудр поместил на диваны. Я облизал губы. Занятно, занятно. Прощупывание мистических вуалей – это лишь поверхностный опыт, подсказавший мне, что куклы – вместилище чего–то потустороннего. Души в цепях? Проверим… Темное искусство – моя профессиональная стезя, увела меня за пределы обыденного и наглядного. Я, словно кожуру с лука, снял им завесу, разделяющую Мир Духов и нашу Реальность.

И тут…

– Спаси нас! Спаси! Спаси! Спаси! – хор детских отчаянных криков заполонил мой разум…

– Кто вы? – мысленно произнес я.

– Спаси! Спаси! Умоляем! Спаси!

– Что это с твоим другом? Он как–то весь поник, – взволнованный голос Сиркудра вырвал меня из сосредоточения.

– Он устал с дороги.

Распуская чары, я натянул на себя улыбку.

– Да, я не выспался.

– Тогда не буду вас больше отвлекать! Пора баиньки! Пойдемте, пойдемте, в мою опочивальню! Сам я сегодня посплю с малышами.

– Это очень мило с твоей стороны, – отозвался Альфонсо.

Мы проследовали в смежную комнату, в коей Сиркудр указал нам на широкую кровать. Свежестью она не отличалась, но и грязной не была.

– Я делил ее с Анной, поэтому так думаю, что вдвоем вам на ней тесно не будет.

– Спасибо.

– Доброй ночи!

Сиркудр прикрыл за собой дверь, после чего я шепотом поведал Альфонсо о том, что мне удалось узнать пять минут назад.

– Считаешь, что наш хозяин – черный маг, сцапавший для своих потех квинтэссенции сознания? – тихонечко сказал Альфонсо, аккуратно ложась на матрас. Броню он снимать не спешил.

– Он – нет, в нем нету никакой мистической силы. Сиркудр пуст.

– Тогда кто?

– Погоди, мне необходимо время.

Для того чтобы эктоплазма не отправилась в Мир Света или в Мир Тьмы, а осталась в своей прошлой оболочке, на нее следует наложить очень вредоносные заклинания. Умеют наговаривать их немногие, поэтому я боялся, что в доме Сиркудра мы столкнулись со Злом древним и умелым. Его активность надо было пресечь. Серьезность мероприятия побудила меня воспользоваться более углубленным уровнем темного искусства. Я, прислонив руку к стене, другой стиснул Лик Эбенового Ужаса – прут разрушения и боли. Я давно уже смекнул, что он, с его облезлым и монструозным черепом на навершии, сопричастен к Миру Тьмы. Узкая специализация моего посоха нравилась Назбраэлю, и оттого он мог служить усиливающей призмой для моей работы. Лик Эбенового Ужаса, коим некогда владел Милтар Бризз – спесивый ученик Джеда Хартблада, помог мне рассеять реальность и перейти в транс. Я будто бы вышел из самого себя. Подобные репризы я проворачиваю крайне редко, потому что они требуют от меня абсолютного контроля над рассудком. Когда я достиг нужного мне порога концентрации – все вокруг смазалось и исполнилось багряными красками. Дельторо – уже не был собой. Теперь я воспринимал Альфонсо как красный сгусток – его кровь пульсировала и текла по венам, мотками нитей укутывающим тесно прижатые друг к другу органы. Мой анализ относил его к «живым субъектам». Сиркудр за тонкой прозрачной пленкой–стеклом (в моем нынешнем состоянии я мог прозревать за грани доступного человеческому глазу) тоже лучился бордовым. Зато куклы исторгали из себя фонтаны индигового тумана. Я перенес к ним свою тень–фантома и «включив» слух, дотоле находящийся «под запретом», сразу окунулся в сонм воплей.

– Спаси! Пожалуйста! Спаси! Спаси! Вынь нас из тюрьмы! Вынь! Спаси!

– Для чего Сиркудр вас заколдовал?

– Это не он! Не он! Не он! Это она! – хныча, наперебой, ответили мне голоса.

– Кто это «она»?

– Анна! Анна! Ведьма Анна!

– Супруга Сиркудра?

– Да! Да! Да! Да-а-а-а!… Мы – её рабы! Её чаши для питья! Она высасывает из нас соки! Она сосет наши души, чтобы жить!

– Сиркудр сказал, что она умерла, – беззвучно промолвил я, созерцая глобулы света.

В каждой глобуле я различал человека – страдающего и унылого, для которого я стал соломинкой к надежде вырваться из жадных когтей Анны.

– Нет! Она жива! Жива! Она обитает на кладбище Хомтриков! Там ей все мило! Там кости! Там трупы! Но они не насыщают её! Ей нужны души детей! Они самые сладкие! Самые легкие и непорочные! Раз в три месяца Анна получает от Назбраэля силу вершить гадкий ритуал! Она льнет к могиле только что умершего ребенка и не дает ему вознестись к Всеотцу! Потом Анна зовет Сиркудра, и он откапывает тело и несет сюда! А-а-а-а! Сюда! Когда Анна голодна – она покидает кладбище Хомтриков и приходит к нам. Чтобы есть! Чтобы мучать! Чтобы издеваться! Спаси нас! Спаси! Спаси!

– Каким образом?

– Разорви чары! Освободи нас! Освободи от Анны! Проткни мечом!

По моим вискам потек пот напряжения. Отдаленно я услышал, как меня завет Альфонсо. Мои «синие» собеседники подались вперед.

– Беги! Беги! – заверещали голоса. – Анна знает о тебе и твоем друге! Она велит нам убить тебя! Убить! Убить! Молим! Молим тебя! Не причиняй нам вреда! Защищайся! Только не бей нас! Не убивай! Молим!...

Я сбросил с себя пелену медитации. В дверь вовсю барабанили кулаки. Альфонсо с оголенным Щавелем у бедра встал в боевую стойку.

– Дельторо! К нам рвутся гости!

– Те куклы?!

– Да, но они не куклы, а стиснутые заклятьем Анны души усопших детей! Нам нельзя им навредить!

– Почему?!

– Потому что тогда они попадут в Мир Тьмы! – крикнул я, наваливаясь плечом на дверь. – Таков закон Назбраэля, и обрекать их на это кощунственно!

– Дух Зелени их побери! – прорычал Альфонсо. – Что предпримем?

– Прикончим Анну! Она ж и так на кладбище! Тогда их души станут свободными! – отозвался я, выбивая гардой Альдбрига стекло в окне. – За мной!

– Откройте, господа любезные, откройте! Дети хотят с вами пообщаться! – сумасшедше проорал Сиркудр с той стороны двери. – Они желают прочитать вам на ночь сказочку! Мою любимую, про волка и зайчика!

– Книжка-то с картинками хоть?!

– Конечно! Я сам разукрашивал! Давайте покажу! – проорал Сиркудр, пробивая топором брешь в двери.

– Фигу тебе!

Я сиганул через раму, Альфонсо за мной.

– Так не пойдет. Если весь этот шабаш за нами погонится, то может случиться беда. Не с нами так с теми, кто попадется им по дороге!

Дельторо воздел руку вверх и выдохнул «Слово Силы». Друидическая магия Альфонсо вызвала из–под земли корни деревьев, что росли неподалеку. Они взвились ввысь и под действием Призыва многократно отросли, надежно оплетая собою весь дом Сиркудр, превратив его в подобие тюрьмы, через которую пробиться теперь было можно, если только перебороть волю Альфонсо. Корни не получится ни разрезать, ни разорвать, пока Дельторо вливает в них свою мощь.

Взъерошенный Сиркудр выглянул через просвет окна спустя секунду.

– Куда же вы, мои ненаглядные?! Сказочка–то еще не читана!

– Её нам расскажет твоя женушка–лицедейка!

Сиркудра отпихнула Дороти. Мне было страшно видеть, как кукла с такими живыми чертами остервенело ломится через решетку корней. Однако все ее потуги ни к чему не приводили. Альфонсо, многовековой мастер природного уклада, надежно держал корни под своей опекой.

– Я напьюсь вашей крови! – нечленораздельно возвестила кукла Лимми, отталкивая Дороти от проема.

– Калеб! Мчи в Хомтрики! Я их задержу!

Я кинул Кампри в траву. Выпрыгнувший из него Юнивайн громогласно заржал.

– Если что, бей на поражение!

– С меня станется!

Я вскочил в седло.

– Юнивайн! К погосту Хомтриков!

Призрачный конь встал на дыбы, поводил головой взад–вперед, и побежал куда–то направо. Он понял, что мне нужно попасть туда, куда я сказал очень быстро, поэтому его прыть превысила всякую величину. Я едва мог различить голубые всполохи, которые, наверное, принадлежали водам Гусиной реки, блестевшим под луной. Мы преодолели их за считанные секунды. Затем показались коричневые и зеленые мазки. Минут через десять впереди замаячили огоньки – видимо, они принадлежали домам Хомтриков. Юнивайн вильнул и сбавил темп. Впереди уныло, подсвеченные луной, поблёскивали кресты и надгробия. Призрачный конь затормозил у калитки, повитой мхом.

– Юнивайн, жди тут. Ты мне можешь понадобиться!

– Иго–го!

Я внимательно оглядел раскинувшееся передо мной деревенское кладбище. Тишь да гладь. И где–то тут прячется ведьма Анна… Вновь нужно прибегнуть к темному искусству.

Как профессионал–некромант (опять не покривлюсь от этого сравнения), я знал, какими средствами мне надлежит бороться с нежитью. Я закрыл глаза, и, привычно пустившись в счет от одного до десяти, сконцентрировался. Когда необходимая величина сосредоточения была достигнута, я вклинился в Бездну Назбраэля. Каждый раз, когда я туда пробираюсь, чтобы зачерпнуть пригоршню «скверны», мною овладевают чувства брезгливости и пессимизма. Я как наяву вижу то, как Ров Ги Клош – цербер Назбраэля, подвергает пыткам людей, которые не заслужили попасть в Мир Света. Их муки проникают сквозь «преграду» и по крупице втискивают в меня, собирателя их стенаний, силу, которую я перековываю в пагубу. Орбита, что сейчас стала жечь мне перчатку, курилась дымом раздвоенности и миазмами вони. Я, перекинув её на Лик Эбенового Ужаса, вышел на тропинку, ведущую промеж чинных рядов мшистых могильников., Прильнув к потусторонней основе чародейства, я шел и выискивал Анну. Нервы мои напряглись, но это только подстегивало меня. Безлюдная череда крестов и эпитафий, сонные вороны и ухающие совы. Внутренним оком я искал сущность, что приходилась манипулятором Сиркудру и тюремщиком незапятнанных детских душ.

Вот из тьмы показалась гротескная чаша с возложенными в нее цветами. Я тронул свежие лепестки гладиолуса, постоял и, повинуясь инстинкту, пошел вдоль изгородей, строго на запад. Чутье звало меня дальше… Да, эта каменная, возведенная невесть когда, гробница с покосившейся треугольной крышей и обветренными боковинами – то, что я ищу. Именно из нее льется дотоле неуловимо ощущаемое поветрие Тьмы, что постичь дано только таким, как я – поборникам меланхоличной эзотерики. Сейчас оно достигло пика. Я потянул на себя безнадежно проржавевшее кольцо, и створы нехотя поползли в сторону. Изнутри на меня обрушился сладковатый запах тлена с примесью прелой листвы. Сырые стены, обметанные селитрой, и истлевшие факелы, обрамляли собою куцые порожки. Спускаться пришлось недолго. В нефе, украшенном грубой резьбой и облупившимися статуями арквириков (в народном эпосе времен независимости провинций, они – вечно молодые юноши и девушки в капюшонах и длинных ризах, являются бесстрастными проводниками в Мир Света или в Мир Тьмы), я различил расколотый надвое саркофаг. То, что он был не занят, не удивило меня, а вот то, что за его полостью зиждился вырытый, довольно свежий проход –несколько озадачивало. Видимо, Анна некогда решила расширить свои владения.

Правильно, в эту глубину вряд ли бы кто–то сунулся. Но я же не таков. Запалив парочку шариков Света, я, уверенно снизошел в хмарь. Туннель, что предстал передо мной, подсказал мне, что я попал в старое захоронение Хомтриков, на котором, скорее всего, уже воздвигли современное место вечного упокоения. Из ниш и затвердевшей почвы, то тут, то там недвусмысленно высовывались фрагменты скелетов. Их блеклые отсветы и тени, порождаемые моими шариками, повествовали о тайне и делах минувшей давности. Есть в этом что–то такое, необъяснимое и щемящее грудь. Этим можно проникнуться, лишь побывав в подобной скудельнице. Отверженная Урахом и принятая Назбраэлем Анна, выбравшись из гроба, каким–то образом проведала о том, что прямо под ней находятся забытые всеми катакомбы. Их устройство по понятным причинам было мне знакомо. Почти все подобные подземелья – вместилища останков – наши предки возводили одинаково – плюс-минус несущественные различия. Ветвистые коридоры, замыкающиеся сами на себе, непременно содержат в своем кругу часовню Ураха или Языческих (Старых) Богов – Хрипохора (всех Богов-Идолов) и других: Наулита, Вея, Хаэта, а может так статься, что и Драконова Племя. К ней–то мне и надо попасть. Почему? Во–первых, там обширное пространство. Это могло прийтись по вкусу Анне (есть, где развернуться), во–вторых, рядом с часовней укладывали мумифицированных волхвов, пророков и провидцев. Почившие святые и угодники, как уверяют легенды, всегда притягивают к своему праху извращенных низкопоклонников Ада. Они купаются в нем, натираются и едят его, унижая таким образом, Небо, Солнце и Луну. Также кое–кто из знатоков Мира Тьмы сказывает и такую идею – снимая нетленную кожу и прикладывая её к себе, создания Зла получают от нее какие–то частицы Благодати Ураха, от которых оторваны и по которым бессознательно тоскуют.

Я брел по стволу многовековой галереи, приглядываясь, не попадется ли мне ответвление, ведущие не по дуге, но напрямик. Такое отыскалось минут через десять. Паутинные занавески, в достатке увившие собой потолок, клоками свисали на мои волосы и щекотали лоб. Я отодвигал их рукой и продолжал идти. Во мне нарастал азарт. Наверное, это оттого, что я примерно представлял себе, с чем придется столкнуться. Если взять мой сравнительно недавний бой с гальванизированным арахнидом в Зрячей Крипте, то там я не был толком подготовлен к нему. Здесь же преимущество я негласно определил за собой. Почему?... Ага, не знаю. Я не всегда могу ответить себе на подобные вопросы. Так, и все.

За величавым саваном бледных сетей, любовно сотканным прадедами нынешних пауков из Хомтриков, я обнаружил довольно вместительный холл с куполообразной молельней, поддерживаемой колоннами. Среди раскуроченного траурного обихода летала сияющая пурпуром женщина. Мертвенно бледные черты лица за оболочкой исходящего от него сияния, алебастровые глаза, длинные загнутые когти, изодранные трупные ступни, рот с длинными клыками – это банши, разновидность нежити, что живет за счет поглощения душ. Банши умеют очень громко кричать, и их крик несет смерть. Естественно, она уже давно прознала о моем приходе и теперь поджидала меня для встречи тет–а–тет. Смею предположить, что банши не стала нападать на меня в проходах крипты, чтобы я не дал драпу. О, ну вот! Дубовые двери за моей спиной со свистом захлопнулись! Поднявшийся сноп пыли покрыл мой капюшон вековечной порошей. Неожиданно? Нет. Что–то подобное я и предвидел. Я начертил рукой Ограждающий символ, скороговоркой зачитав про себя наговор: «Тьмы Властелин, безропотен Страх, он ниспровергнет Нарочного в Прах». И шутливо (юмор – польза, сомнения – яд) сказал вслух:

– Аннушка, золотце! Что с твоим макияжем? Эти язвы на щеках сейчас не в моде!

– Осушииить! – допустимо по громкости для барабанных перепонок провыла банши, со всего размаха стукнувшись о мою защиту.

Проявившаяся Клятая Звезда Назбраэля откинула Анну обратно. Банши, вероятно, собиралась по-свойский припасть к моим губам и выпить из меня мое субтильное «я». Не вышло, ай, ай, ай.

– Кого это ты собираешься осушить, красотка? Меня, что ли? Не треснешь ли поперек-то? Не?

– Я чууююю ктооо тыыы! Тыыы черрнооокнииижник! Уухходии! Остааавь меняяя! Это мояяяя вотчинаааа!

Я, опустив Лик Эбенового Ужаса на уровень груди, прицелился.

– Бай, бай, нимфетка–конфетка!

Я выстрелил, но промазал. Тот, неугодный всему доброму сгусток магии, пронесся мимо ловкой Анны. Вы посмотрите только, успела увернуться!

– Вертлявая какая подлюка! – досадливо воскликнул я, вновь приклоняя мысли к посоху.

– Тыыы! Тыыы! Отвееедаййй!

Банши вихрем переместилась к алтарю Наулита и раздула впалые щеки...

Сама молельня выглядела так – мраморный квадрат, из которого высовываются отростки, сцепляющиеся между собой и образующие морщинистые ладони с танцующим по ним ониксовым огнем. Наулит – это архаичный, всеми позабытый (Старый) Бог–Временник, предшественник Ураха. Спустя годы, после того как Всеотец вывел из Великих Окон Перехода людей, эльфов и гномов в наш Мир, Его чада прониклись верой еще не сгинувшей тогда расы «потерянных». Потерянные – коренастые, могучие рептилии, многократно пережившие галанов Хаз Гона и их врагов н’гарини, с которыми я нос к носу столкнулся в Криде, вызволяя из западни Лешпри Хельберта, обитали в болотистых топях, в шири современного Соединённого Королевства. Они строили высоченные мегалитические башни, ныне обратившихся в руины, и поклонялись пантеону Сущностей. Наулит – один из них. Некоторым людям пришлась по нраву религия потерянных и они, вопреки вероучению Ураха, справляли требы их Покровителям.

…Истошный крик! В моих ушных раковинах моментально собрались капельки крови. Вот визгливая же! Магический вопль банши пробудил мертвецов, что спали в крипте от начала затерянных эр и ионов. Я, зачинивший над Ликом Эбенового Ужаса Цепную Молнию, ждал увидеть мумий или скелетов, поднимающихся из ям и селитровых канав, однако мой цепкий взор разглядел кое–кого другого. Рептилии, почившие сыны племени потерянных, шустро разгребали ссохшимися конечностями рыхлую почву. Их желтые, аномально не разложившиеся тела с длинными хвостами и высохшими прорезями глаз, словно черви по земле, поползли ко мне. В лапах, увенчанных тусклыми золотыми кольцами и браслетами, рептилии сжимали серповидные клинки – хопеши. Ну-с! Получайте! Я изверг из посоха электрическую дугу. Она прокатилась по потерянным, обратив каждого к кому прикоснулась, в обугленную головешку. Альдбриг сошелся с хопешем, а Лик Эбенового Ужаса тем временем взорвал уродливую голову гальванизированной ящерицы. На меня наседали. Штук семь рептилий, не получивших поцелуй Молнии, нещадно жали меня к алтарю Наулита, подле коего Анна зачинала какое–то нездоровое колдовство. Что–то у меня пошло как–то все вкривь да вкось! Не люблю досадные обстоятельства! Отметя мечом очередной летящий мне в грудь хопеш и парировав с фланга его собрата, я отскочил к безнадежно испорченной балюстраде.

– Тьмы Властелин, Назбраэль Черноликий – Бич Свой обрушь из меня Смертоносный и Дикий!

Таким типом ворожбы (Разрушительным Словом Бездны) я пользуюсь от случая к случаю, даже редко. И все оттого, что «слово» вредит не только моим злопыхателям, но и мне. Эта сакральная и очень тлетворная магия, принуждающая меня принять лично в себя Ненависть Назбраэля.

Грубое заклинание мощи, возбудившее к яви силу Мира Тьмы и вывернувшее мое нутро шиворот навыворот, пробилось наружу из моего рта смарагдовым потоком уязвления и порчи. Зубы мне свела судорога, язык онемел, а десны вспухли волдырями и лопнули. Выплевывая кровавый сгусток, я стал свидетелем того, как пять из семи потерянных онемели, а затем рассыпались красным крошевом. В бок мне ударил хапеш. Я извернулся и разрубил череп рептилии. Теперь кровь текла не только из моих уст – под мантией расползалось мокрое пятно. Больно то как! Как же больно, тролль тебя подери!

– Иииииии! – взывала Анна, переносясь на левый край, за пределы видимости.

Ее визг дезориентировал меня и ввел в прострацию. Как под гипнозом, травмированный, я, уже действуя по наитию, проткнул последнего потерянного Альдбригом. И тут… В мои волосы вцепилась ледяная ладонь. Меня рванули и я, не удержавшись на ногах, упал на колени. Омерзительная и жуткая физиономия Анны замаячила всего в нескольких дюймах от моих губ.

– Иииииааа! – довольно провыла банши над самым моим ухом.

Я оглох. Это ли мой конец?

Слезящимися глазами, под пеленой мути, я видел, как Анна смакует мое безволие и готовится подарить мне лобзание Смерти. Её синие губы разверзлись, обнажив под собою гнилые клыки. Еще секунда– и все. Я пропал. Уже не предвещающий быть спасенным, я удивленно заметил неожиданно выросший бугорок изо лба Анны. Нет, то не бугорок! Это стрела! Банши сердито оттолкнула меня от себя и резко повернулась. Там, в выбитом дверном проеме стоял Альфонсо Дельторо с натянутым Резцом. Он целился. Банши, раззявив челюсти, закричала (для меня – не слышно). Две новых стрелы угодили в свою мишень, одна – в торс, другая – в голень. Банши вырвала их из себя и, извлекая из хламиды меч, собралась было наброситься на Альфонсо, но что–то её смутило. Я приподнялся на локтях и… Двенадцать кукол, одна за одной, появились из–за спины следопыта. Дороти, Лимми, Дранга, Карв, Пайси, Хенджой, Сиджи, Эведенс, Викки, Глора, Зиштра и Хант. Все вместе, скопом они побежали на Анну. Безумие какое–то, а не театральная постановка! Кто ставил сценарий?! Куклы облепили банши и стали рвать на куски. В колебаниях шариков Света мне показалось, что их восковые лица горят румянцем отмщения. Дороти и Глора впились ногтями в запястья Анны, а Карв и Хенджой, крепко обхватив упругими пальцами бедра и плечи банши, давали остальным наносить ей увечья. Альфонсо, да, это он, взял меня подмышки и кое–как водрузил на ноги. Не берусь сказать, сколько времени куклы терзали Анну, но когда они от нее отстали – та, превратившись в груду тряпья, не двигалась. Дороти направилась ко мне… Я потерял сознание…

Тихий шелест листвы и дуновение свежего ветра. Я лежал на чем–то мягком. Где–то рядом потрескивал костер. Мне было плохо. Меня бил озноб и снедала слабость. Неверно, «пляшущей» туда–сюда рукой я нащупал рану в боку. Туго перевязанная и большая, она недвусмысленно намекала о своей серьезности. Я попытался сесть, однако боль не дала мне этого сделать. Я закряхтел и вновь откинулся назад.

– Тебе нельзя ворочаться, Калеб.

Силуэт моего друга заслонил собою часть неба. Проступающие звезды обрамляли распущенную косу следопыта.

– Альфонсо? Где мы?

– В Караке. Почти у Ильварета.

– Сколько я был в отключке?

– Пять неполных дней.

– Эти куклы… Как ты… и они нашли меня? Почему они вступились за нас?

– Ах, ты – как всегда – еще не успел толком очухаться, а сразу с расспросами пристаешь. В этом весь ты, Толковая Каракатица.

– Дельторо, по ощущениям – я близок к тому, чтобы составить завещание, поэтому будь любезен удовлетвори напоследок мое любопытство.

– Скрывать не буду – дела твои дрянь, – печально отозвался следопыт. – Тот серп, коим пырнул тебя потерянный, задел печень и селезенку… Я отволок тебя в Хомтрики и там, слава Духу Зелени, нашелся толковый знахарь. Вместе мы обработали твое увечье и зашили его, но…Тут нужна Эмилия с её выучкой Алхимикус Деторум или опытный жрец, прошедший обучение в Ордене Креста. Без них, боюсь, ты обречен. По всем признакам пару дней назад у тебя началось заражение крови. До Ильварета, где тебе окажут самый лучший уход – рукой подать, поэтому я гнал Юнивайна как бешеный.

Альфонсо отошел, а потом вернулся с дымящейся чашкой. Он, положив мою голову к себе колени, сказал:

– Выпей. Это настой из целебных трав. Я сварил его из того, что есть вокруг. Он поддержит тебя.

Покорно проглотив пряный отвар, я, бьющийся в ознобе, вяло отер облитый подбородок.

– И все же… Поведай мне, что произошло после того, как я отрубился…

– Ты не отстанешь же, верно? – вздохнул Альфонсо, проводя ладонью по моим вспотевшим волосам. – Не берусь что–то сказать, о твоем сражении с Анной, однако, по всей видимости, ты применил колдовство, которое случайно угодило в алтарь Наулита. Именно он, с посула Анны, стал вместилищем скверны Назбраэля. Когда ты его продырявил своей волшбой, рок рабства душ перестал тяготеть над куклами. Я сразу понял это по изумленным крикам, попавшего в западню Сиркудра. Они убили его, и тогда, я… Я снял свои чары с дома и поговорил с ними. Дороти заверила меня, что ты в огромной опасности, и что мы должны немедля торопиться к тебе на выручку. Я почувствовал, что надо ей довериться. Она хлопнула в ладоши, и мы все перенеслись на кладбище Хомтриков. Ума не приложу, как ей удалось такое провернуть, ну тут, наверное, сыграла свою роль мистическая привязанность кукол к месту их первоначального упокоения. Когда мы ворвались в зал, ты уже находился на волосок от гибели.

– А дальше?

– Анну постиг жребий Сиркудра, – мрачно ответил Альфонсо. – Дети же, заключенные в тела мертвецов… Они попросили меня разжечь огонь. Я штабелями уложил валяющихся рептилий, ты же в курсе, что по преданиям они горят, что твоя смола, и накидал сверху корней. Вспыхнуло так, что зависть бы взяла все фонари Толкучки. Дороти, Дранга, Хенджой да и все остальные, попрощались со мной, сто раз сказали нам спасибо, а потом взошли на кострище.

– Да, – устало протянул я. – Только так они и могли скинуть с себя гнет Назбраэля.

Альфонсо уставился вдаль.

– Они что–то ощутили? Напоследок?...

– Безмятежность, наверное…

Я закашлялся.

– Потерпи, Калеб, уверен, что уже завтра я доставлю тебя в Ильварет.

– Спасибо, – прошептал я. – И Юнивайну тоже передай спасибо, что откликнулся на твой зов.

– Обязательно. Тебе необходим отдых. Спи.

Весенние запахи, мучительная боль, переклички каких–то птиц и холод, холод, холод. Ах, как бы сейчас пригодилась Серэнити с её чудодейственным врачеванием. В путешествии к Пику Смерти меня множество раз секла сталь и только искусность Великого инквизитора выуживала мою шкуру с того света. Серэнити, где ты, моя дорогая? Получается ли у тебя осуществлять свой план по объединению военных знамен Братства Света? Я бы хотел, чтобы ныне ты оказалась рядом со мной, а не где–то там, далеко–далеко. И это не потому, что я могу опрокинуться в могилу. Нет. Я просто скучаю по тебе, моя светловолосая и непримиримая воительница. По твоим восклицаниям: «Шаттибраль!» и строгому взгляду, за которым, как в зеркале, отражается привязанность и сердечность… А моя Эмилия? Моя милая Эмилия? В лихорадочном бреду, подсунутым мне лукавым хапешом, который принадлежал канувшему в «были» и «небыли» ящероподобному исчадию, я пестую в себе комочек тепла, что тянет свои зачатки из оптимизма, привитого мне моей подругой. Её неунывающий вздернутый носик, изумруды–глаза, линии–брови, щеки с неизменной улыбкой… Её вид, её воздушные движения и грация, все они убаюкивают меня и уговаривают бороться за свою жизнь… Она тут… Держись, Калеб, держись! Не сдавайся!... Стискивая Луковое Спокойствие, тяжело свисающее с шеи, я проваливался в хрупкое сновидение… В кротком по своей пригожести осеннем парке, облагороженным колоннами, оплетенными плющом, и скамеечками, застрявшими у мощеной тропинки, образ близко стоящей Эмилии отошел на задний план. Нет, он не пропал, но как–то соскользнул вглубь. Опираясь на Людвирбинг, Эмилия, горделиво приосанившись, застыла, как гротескная статуя. Из–за дерева вышла Лорина. Опадающие на неё оранжевые и горчичные листья придавали колдунье флёр тайны и мистики. В плаще, застегнутом фибулой в виде разложенного шатра, она смотрела на меня фиалковыми очами и молчала. Я захотел подойти к ней, обнять её, но не мог сдвинуться с места – подошвы сапог словно прилипли к прелой подстилке. Лорина протянула тонкую руку вправо. Повинуясь её движению, я повернулся. Среди зеленой поросли, уже подернутой золотистыми вкраплениями увядания, на скамейке сидел Квиль Лофирндваль. Посох моего приемного отца искрился келейным сиянием. Мрачно хмурясь, он, вопреки своему суровому облику, будто бы источал благодушие, сострадательность и отзывчивость. Виляющий хвостом Виноград примостился около. Три дорогих мне человека… три… зачем они собрались здесь? Потом стали появляется другие… Бертран Валуа, Альфонсо Дельторо, Серэнити, Дурнбад, Грешем, Говард Демей, Манфред Второй, Клакацин Темный, Элизабет Темная, Снурф (он выбрался из–за валуна и зашипел), Мурчик, Лешпри и Шилли Хельберты, Нифиль, Брубор, Петраковель, Юнивайн и его собрат – оранжевый гнедой конь в молниях, Безымянный, какая–то очень красивая девушка-вампир с черными-пречерными волосами, мягкошерст, нирф, эндорит и царственный эльф (я ощутил, что с некоторыми из них судьба меня ещё не свела), Дебора Ольвинхайд, Бритсморру и Лайли Серебряная Часовщица – друзья юности, погибшие в Ледяных Топях, Эшли Шторм (высокий и нескладный, он улыбался и поигрывал жезлом), Парабелла – ясноокая и гордая. Она и Эшли тоже погибли, но только уже в Бархатных Королевствах. Эмириус Клайн с венцом из сапфиров (чопорно, шелестя крыльями, вампир прошествовала в середину моих знакомых, умерших и живых, будущих и прошлых), Птикаль, Катуб, Марципан, Суптона, Тина, Пимин Бои, Король Брен, Бракарабрад, Импрет, Фирджи, Дукас, Горгон Преломляющий Оттенки и еще десятки людей и созданий, что я знал раньше и знаю до сих пор. Все они окружили меня плотным кольцом. Я оглядывался и не понимал – зачем они все тут собрались? Вдруг ряды пошатнулись и отошли мне за спину. По–прежнему прибывая в состоянии оцепенения, я стал следить за тем, как из леса, окутанного туманной завесой, неторопливо поплыли тени. Не оформившиеся окончательно, они имели в себе расплывчатые черты лиц, и нельзя было сказать, кому они раньше принадлежали. Одна, восемь, пятнадцать, сорок, и далее… Их был целый легион. И они желали мне зла. Они были мои враги. Среди них всех выделялась тень, более других принявшая физический вид. Деформированная волна, из которой состояла тень, то смыкалась, то размыкалась, пока не оформилась в четкую структуру человеческого тела. Передо мной предстал рогатый мужчина с опрятной бородой и зрачками змеи. Он сделал жест и тени – его сподвижники, откатились чуть назад. На их черных, струящихся ликах, горели раскаленные и очень недобрые угли глаз.

– Кто из вас, трусливых ягнят, будет говорить за Калеба! – громко спросил он у тех, кто стоял позади меня.

В его голосе звучала неприкрытая издевка.

– Я!

Ко мне подошла Эмириус Клайн. В латных рукавицах, увитых цепями, она стискивала двуручный меч. Молодость и сила безошибочно угадывались в каждом её движении. Она посмотрела на меня долгим взглядом, а потом насмешливо воззрилась на рогатого мужчину. Он отшатнулся от неё, как от огня.

– Похоже, что теперь трусом пристало называть тебя. Да, Кайнандас?

Мужчина облизнул губы раздвоенным фиолетовым языком.

– Матрона Тьмы…

– Вы не получите его.

– Он умирает, о великая Эмириус Клайн, – елейно улыбнулся её собеседник, отвешивая шутовской поклон. – Скоро он станет нашим.

– Калеб не умрет, пока не умрем мы.

– Это дело быстро разрешимо, – рассмеялся мужчина. – Но надо ли вам проливать за него свою святую кровь? Особенно тебе. Ведь именно из–за Калеба ты нырнула в Безвременье.

Эмириус Клайн отвесила Кайнандосу пощечину. Он упал в грязь и исподлобья, по–волчьи, зыркнул на мою защитницу.

– Таков тебе мой ответ, – с отвращением утвердила Эмириус Клайн.

– Да будет так, проклятая! – сипло взревел Кайнандос.

Он вскочил на ноги и воздел руку вверх.

Тут же вся армада Тьмы ощетинилась мистическим оружием. Я оглянулся. Светлые ряды моих друзей и тех, кого я в них дотоле не числил, приготовились к бою. Тени и герои противоборствующего им буфера набежали друг на друга…

Не описать ту битву, что разразилась в этом благолепном лесу. Скажу лишь одно, что в ней участвовали не только те, кого я здесь упомянул. Ко мне стягивались все новые и новые существа – те, кто любил и ценил меня… Слева, справа, сверху и снизу… Они пробирались из Вселенских прорех, и я как–то знал, что когда–то соприкасался с ними не тот «я», кем являюсь сейчас, а совершенно другой, тот, кем я был ранее, жизни и жизни назад. Это так поразило меня, сама возможность моего иного Бытия, что я в определенный миг застыл, как вкопанный. Странно, да, но это так. Всюду ревели магические вихри посылаемых заклинаний, меч шел на меч, лилась кровь друзей и пронзалась бесплотная дымка врагов, а я все стоял и стоял, ошеломленный всей богохульной несуразностью происходящего…

Постепенно сражение подходило к концу… Погибли… Погибли все… И тени, и друзья… Но не я.. Меня никто не тронул… Пальцы Смерти не смогли добраться до Калеба Шаттибраля – так же еще звучит мое имя?… Отчаянное сопротивление Лорины, Квиля, Эмилии, Грешема, Парабеллы, Деборы Ольвинхайд и прочих отвели от моей души клинок забвения. Все они отдали самих себя, чтобы я не потерял свое «я»… Они отталкивали меня от вражеских ятаганов и прикрывали собою от ярости замогильных аспидов… Эмилия умерла у меня на руках, но луч, извергшийся из её Людвирбинга, пронзил Кайнандаса насквозь. Все… Всему конец…

…Тот же осенний лес, те же лавочки и колонны… Среди уцелевших был только я… Я брел, прикрывая незрячие глаза своим друзьям… Я плакал и повторял, повторял, повторял… «Нет! Нет! Нет!» Бухнувшись на карачки подле бездвижного Квиля Лофирндваля, я бессознательно приставил Альдбриг к своему животу… Мою руку мягко отвели…

– Хочешь, чтобы наша победа обесценилась?

Я поднял голову. Эмириус Клайн… С отрубленным крылом и рассеченной бровью, она уселась рядом со мной.

– Это все не взаправду. Я сплю и скоро проснусь.

– Ты не спишь, но действительно проснешься, если не натворишь сейчас глупостей.

– О чем ты? И… разве ты не погибла?

– В некотором роде – да, в другом – нет. Что есть Мир Грез, куда мы попадаем, ложась на кровать во здравии или теряя сознание в недуге? Для тотального большинства сновидцев – Он ненатурален, зыбок и призрачен, но для тебя, снискавшего Плерому Вселенной – Он есть вторая Реальность. Только избранные способны идти Миром Грез. Осязать себя в Нем и управлять собою на Тропах Мечтаний. Ты не задумывался, почему Укулукулун так легко входит в твои сновидения? А как Привратник смог прорваться в твои визии на Клинке Ночи? Что помогло Нолду Темному и Таурусу вклиниться в твои ночные путешествия? Калеб, некоторые твои сны – вовсе не сны. Это параллельные комические просторы, понять которые не дано даже мне. Однако тут я могу говорить с тобой и видеть тебя. Я способна здесь дышать и жить. И это потому, что в твоих мыслях я не умерла. Чем дальше ты пойдешь, тем больше ты будешь проникаться своим Даром – парить над Гранями Определения и Штор.

– Я не понимаю…

– Пока тебе этого и не надо. Сейчас главное, что Альфонсо довезет тебя до Ильварета.

Эмириус Клайн посмотрела куда–то сквозь меня.

– Он мчится на Юнивайне во всю прыть, и скоро ты будешь спасен.

– Почему ты тогда обманула меня? Это все из–за власти? Из–за твоего желания стать Богом?

Матрона Тьмы блекло улыбнулась.

– Я – верная последовательница Ураха, малыш, и то, что наплел тебе про меня Таурус – неправда. Ни я, ни Цхева, ни Джед Хартблад никогда не собирались пустить Пророчество Полного Круга на свое собственное возвышение.

– У меня есть!…

– Тише, тише, не все так сразу, давай по очереди, – перебила Эмириус Клайн, прикладывая теплый палец к моим губам. – Мои игры? Ты же про них? Я старше тебя в тысячу тысяч раз и многократно мудрее. Поэтому не смей судить меня. Я навела тебя на выверенную мною стезю так, как того требовал тот момент. Хотя для тебя думать об этом уже бессмысленно. Чудо, которого ты так алкал, – свершилось.

Матрона Тьмы убрала палец с губ и, ласково проведя мне им по подбородку, всеведуще сказала:

– Если с этим мы покончили, то давай о другом. Пока у нас еще есть время. Ты намеревался спросить меня про Ураха. Давай, малыш, не стесняйся, я сегодня кусаю только твоих врагов.

Меня действительно давно мучили дилеммы, связанные с Богом Света и теми откровениями, что были преподнесены мне Эмириус Клайн. Зло Он или Добро? Где в имеющейся у меня картине пазлы лжи, а где в ней инкрустации истины? Почему мне так это интересно? Почему меня сжигает жажда ответить себе на вопрос – Кто Он? Наверное, это потому, что весь мой последний, ужасный и роковой путь так или иначе, связан с Всеотцом. Фольклористика и вероучения народов Соединённого Королевства, рассказы Серэнити, фрески Первородного Соблазна, страницы Первоначала и Пророчества Полного Круга, все они возглашали о Его величии, милосердии и альтруизме. А Эмириус Клайн… Она молвила об обратном. Что Урах – не Тот, кем кажется. Что Он испытывает радость не только от свершения благодеяний, но и от разладов и конфликтов, от горестей и боли. Ее речи имели под собою доводы, которые мы привыкли воспринимать не так, как они выглядят на самом деле. Урах открыл Окна Перехода и вывел праотцов на землю. Но хотели ли того наши предки или то было сделано насильно? Нельзя также не признать и того, что Эмириус Клайн служит Всеотцу. Однако как она несла свои обязанности все эти бесконечные годы? Матрона Тьмы беспощадно и планомерно уничтожала гномов Железных Гор. Это ли было угодно Всеотцу? Почему Он не покарал её за все причинённые злодеяния, а ограничился лишь цепями на запястьях? И то, их, по заверению Эмириус Клайн, она получила за некий выбор, неомраченный прихотями Ураха. Правда о Всеотце уходит корнями в ту непостижимую для человеческого разума Необъятность, в которой уже, по–видимому, не сыскать концов. Впрочем, здесь, сегодня, сейчас, Эмириус Клайн может пролить свет на новые и старые аксиомы, принятые нами на доверии и неведении.

– Тогда, на Пике Смерти ты уверяла меня, что Урах – лживый и неистовый князь Девяносто Девяти Спиц. Однако, когда разверзлось Пророчество Полного Круга, и на Тауруса накинулся аватар Всеотца, я, в тот мимолетный миг, ощутил абсолютное умиротворение. Оно исходило из Него! Как будто рядом с Ним мне ничего не было страшно. Я не знаю, этого не описать, как будто Он – совершенная нежность и чистота, что Он и есть все самое хорошее и незапятнанное, и что Он – очень–очень меня любит.

Я дотронулся до бледной щеки Эмириус Клайн.

– Я считаю, что ты обманула меня. Только, зачем и в чем? Я в растерянности! Ведь ты действительно держала Будугай под пятой тирании! Неужели Урах потакал тебе в этом!

Эмириус Клайн отстранилась от меня и устало облокотилось о дерево. Её прекрасный лик передернула судорога – разрубленное крыло сильно кровоточило. Она сделала над собою усилие и, улыбнувшись, сказала:

– Учись раздвигать занавеси слов, Калеб. В тот день я дала тебе пищу для размышлений, которую ты можешь теперь крутить под разными углами. В «Первоначалах», как я тебе и говорила до того, ты выяснил, что Урах действительно является князем Девяносто Девяти Спиц и занимает в них «седьмую максиму». Кто знает? Может, потом ты найдешь подтверждение и иным моим констатациям. Добро и Зло. Ты привык, что одно – Черное, иное – Белое. Ты судишь как человек, и тебе не дано, по крайней мере, пока, осознать то, что Добро не всегда есть Добро для всех, и что Зло, каковым оно кажется на первый взгляд, на поверку оборачивается дальновидным зачином последующего процветания. Звучит метафорично, конечно, но это так. Только Урах наравне с Назбраэлем, Рифф, Юкцфернанодоном и Харо, полноправно распоряжается Вечностью, её сутью и грядущим, и обладает сакральным знанием того, что прорастет из посеянного Им семени. Ныне «оно» может казаться странным и жестоким, однако потом из него поднимется цветок небывалой красоты. В природе так происходит с гусеницей. Некрасивая, она ползает и неэстетично сокращается. Нам она не нравится. Некоторые давят её каблуком. Так, забавы ради. А что потом? Если ей повезет, и каблук её минует. то она станет бабочкой, за полетом которой мы будем завороженно следить. Понимаешь ли, о чем я? Вседержители, родившиеся на заре всех вех, неестественно и пугающе умны, если тут допустимо сказать об «уме», так как я склонна верить, что Они даже отдаленно не мыслят наподобие нас с тобой. Ты делаешь упор на моем гнете над Железными Горами, и тебя смущает то, что тому был указ Ураха. Хорошо, погляди на это так. Не берусь заявлять со всей точностью, но Урах, помещая меня на Пик Смерти, мог желать, чтобы гномы как можно позже узнали о квазальде, тогда еще богато залегающим на верхушках гор. Он – Рассекающий Предопределенность, предугадал, что жадные до металлов «галахи», пронюхав о квазальде, объявят нирфам войну, которая приведет к гибели последних. Заметь, нирфов я не трогала никогда. Пока воздушное пространство было под моим контролем – гномы, обуреваемые животным страхом, не смели показывать бороды из своих нор, и не ведали о том, что у нирфов есть квазальд, потому что те молчали об этом. Что есть моя миссия, как не Зло в угоду Добра?

Пораженный такими рассуждениями, я ошарашенно откинулся на выставленные руки. Они угодили в лужицу крови, вытекшую из пасти поверженного Кайнандоса. Спешно вытерев запачканные ладони о тунику, я воскликнул:

– Ты выставляешь себя защитницей нирфов, но тут у тебя разладица! Ты же убила их на Пике Весны, превратив его в Пик Смерти!

– Присовокупь сюда еще вопрос, малыш, почему гномы–таки добрались до нирфов и истребили их? Как я это проглядела? – прошептала Эмириус Клайн, суживая свои удивительные, черно–синие глаза.

– Да! И это тоже!

– Как раз–таки в ту пору Урах и подарил мне эти тяжелые браслеты. Как за мое попустительство, так и за соблазн моего сердечного порыва.

Матрона Тьмы подняла свои цепи и позвенела ими. Затем понуро опустила их и, вздохнув, промолвила:

– Так случилось, потому что тогда меня не было на Пике Смерти уже очень долго, по меркам смертных. Гномы почувствовали свободу и стали хаживать к своим соседям в гости. И квазальд моментально пленил их. Что касается Пика Весны, то на нем издревле находилась своеобразная нерушимая тюрьма, предназначенная для нирфов–детоубийц, безумцев с искалеченным мировосприятием. Эта маниакальная хворь, заставляющая душить собственных чад в младенчестве, изредка и внезапно поражала того или иного нирфа. Отчасти птицы, нирфы имели в себе их повадки. Аисты, например, избавляются от своих птенцов, если их вылупилось слишком много, так легче прокормить остальное потомство. Нирфу, умертвившему своего отпрыска, по закону Воздушного Королевства обрубали крылья и ссылали на Пик Весны. На нем он, искалеченный, более не умеющий парить над облаками, он коротал свою оставшуюся жизнь. Я скажу тебе, Калеб, что те несчастные и всеми презираемые нирфы, что были встречены мною на Пике Весны, сами желали своей смерти. Они осознавали, что их разум неизлечимо болен и нашли отраду в молниеносном взмахе моего меча.

– И все же ты убийца.

– Я и не отрицаю этого, но что, если я скажу тебе, что в последующих веках, протянувшихся вплоть до исчезновения нирфов, после того, как я заняла Пик Весны, в Воздушном Королевстве не появилось ни одного детоубийцы? И это – моя заслуга. Как ты на это отреагируешь? Меня толкнула на это жалость. Да, малыш, жалость, я тоже знаю, что это такое. Недавно именно она не откинула твою просьбу о помощи с Пророчеством Полного Круга, а тогда…

Эмириус Клайн на секунду запнулась, подбирая верное слово.

– Тогда, среди убитых мною нирфов, я поняла, что больше не хочу повторить подобное. Я полюбила их, потому что они в чем–то были похожи на меня.

Матрона Тьмы указала мне на свое белоснежное оперение.

– Я просила Ураха дать мне возможность проявить милосердие к этим дивным созданиям. Не сразу, однако, но Он все–таки услышал меня и вложил в мои длани Великое Волшебство, которым я окутала все пики Воздушного Королевства. Я через Всеотца исцелила нирфов от их психической предрасположенности – предавать своих чад смерти. Так вот теперь ответь мне, Калеб, не обернулось ли мое вчерашнее Зло, завтрашним Добром?

Я покачал головой.

– Я не знаю… Не знаю!

Эмириус Клайн улыбнулась.

– Зато знаю я. Помнишь, я сказала тебе, что мои грехи не смыть всей водой океана Безнадежность?

– Кажется, да, помню.

– Я не солгала тебе, малыш. Меня за многое можно ненавидеть. Да я и сама чувствую отвращение к себе за все то, что мне пришлось сделать не по своей воле. Однако, возвращаясь к нашему рассуждению о Добре и Зле – я – инструмент Бога Света, Его скальпель. А скальпель, как известно, в руках лекаря при операции хоть и причиняет муки, но отсекает опухоль.

Эмириус Клайн вновь улыбнулась, обнажив ровные и острые клыки.

– Вижу, что ты опять погрузился в раздумья. Думать всегда полезно, особенно когда пытаешься постичь что–то такое, на что раньше смотрел по–другому.

– Значит, ты добрая? – наконец выдавил из себя я. – И все, что ты совершала, в финале вышло пользой для Мира?

Матрона Тьмы рассмеялась.

– Нет, нет, малыш, не воспринимай все буквально. Всё куда глубже и тенистее. Нет ни Добра, ни Зла. Есть – Порядок. Он таков, каким Его учредили Вседержители. Моя роль в Нем, как, в принципе и твоя, несущественна. Мы взаимозаменяемы. В нашей беседе я просто попыталась показать тебе, что не надо относить себя к Черному или Белому. Вселенная многогранна, и где одно – плохо, в ином месте, при иных обстоятельствах и времени – будет хорошо.

– Может это так для бессмертных, чьи жизни проходят через столетия. Они могут сравнивать свои поступки, оценивать их и видеть последствия. Но для тех, кто есть здесь и сейчас – миг, горящий фитилем тонюсенькой свечи, учит отделять день от ночи. Я к тому, что для меня, если человек ведет себя, грубо говоря, не по–человечески, то, возможно, мне никогда не придется узнать о том, что его мотивы, определяющие поведение, в будущем приобретут иной тон. Будь самим собой, не чини неприятностей окружающим тебя людям, помогай и люби – тогда, под уклон лет, тебе не за что будет упрекнуть себя.

– И о тебе не вспомнят, как о мерзавце. Да? Философично и несколько неказисто, но принимается, – хмыкнула Эмириус Клайн. – Вы, люди, и есть свечки, восковыми каплями рано опадающими в могилы. В твоем замечании о вашей краткосрочной юдоли проглядывается смысл, который нельзя отнести к Высшим Силам. Наставления Лорины по меркам нынешних реалий выпестовали в твоей душе букет из колхикума. Душистый, пряный, красивый и опасный. Быть может, потому ты и приглянулся Вселенной. Забавно, конечно. Ты – человек со своими маленькими внутренними переживаниями и заботами, сейчас, наподобие меня в прошлом принужден заложить зачин судьбам миллионов созданий. Кто остановит Хрипохор, если не ты? Кто даст отпор Вестмарке Вальгарда Флейта, если не ты? Кто возродит Соединённое Королевство, если не ты? Кто вернет Ураху и Рифф былое могущество, если не ты? Кто, если не ты, свершит другие подвиги, которые мне открыты, а для тебя еще тайна? Бархатные Королевства, Ноорот’Кхвазам, Рунное Королевство, Клирдвайт, Острохвостия, Островное Королевство, Бумфамар, Минтас, Империя Хло, да и все другие, ведомые тебе и неведомые земли, все они повязаны с тобой нерушимыми нитями Фатума. Об этом тебе говорила Петраковель, и теперь говорю я. Как много выпало на долю одного тебя, малыш…

Эмириус Клайн неожиданно осеклась.

– Быть может?... Проверим…

Вампир, ворошившая пальцами листву, вдруг, как сокол в зайца, впилась своими очами в мои. Магический всплеск…Что–то зашевелилось во мне… Из потаенных и крепко–накрепко схороненных провалов Оно потянулось вверх…

– Нет… Неужели я не разглядела с самого начала… Возможно ли? Шанс один на миллиарды миллиардов, но… Он же предупреждал!

– Эду–на Ар–Ура Ха–ама–нат! – прогремела Эмириус Клайн.

Наш зрительный контакт, который я не мог разорвать, отозвался во мне веретеном странных видений. Своим взглядом Эмириус Клайн будто бы выволакивала из меня события запредельных далей. Всюду лился свет и полыхал огонь. Я сам был Огонь… или Его элемент?… Громадный город–замок у изумрудного пенящегося моря… не Шато, предвечный… Реликвии Силы… молодой Джед Хартблад у Окна Перехода… Серединный Мир… Девушка и парень, я в ином обличии, снег… Дверь, запечатанная Словом Мощи… Еще дальше… Космогония… Бурлящие вулканы, бесплодные растрескавшиеся прерии, пустые водные просторы… Я лечу над ними ветром и смеюсь… Это не наш мир! Это Гамбус!... Звезды, мириады звезд… Расплавленный шар. Солнце? Демиурги, без каких–либо форм и намеков на осязаемость, совещаются на уровне, недоступным для воспроизведения ни мысли, ни языка… Судьбы Девяносто Девяти… У Каждого своя и Каждый примет Её…

– Адун! – обрубила Эмириус Клайн.

– Ура Адун! – самопроизвольно вторил ей я.

Грезы наяву покинули меня. Осталось лишь послевкусие изречения, что было произнесено мною. Повелительного, неукоснительного и грозного. И вместе с тем хрупкого и благословенного.

– Нет! Разве это…Как? Если только… Свет от Света. И Свет в Нем! – сама с собой быстро заговорила Матрона Тьмы.

Она выглядела крайне возбужденной. Такой, как будто на нее снизошло некое откровение, повергшее её в шок.

– Что сейчас произошло?! Зачем ты показала мне все это?! Кому принадлежали эти воспоминания?! И что я только что сказал?!

– Принадлежали – тебе и одновременно не тебе. У меня есть догадка. Она так чудовищна и так фантастична, что я гоню её от себя. Но, если она все же верна, то у Вселенной есть чувство юмора. Извращенное, глупое и блистательно горькое!

– Как это – мне и не мне? Ты говоришь загадками!

– Ты слышал о перерождении Душ?

– Да.

– Мы знаем, что ты – Калеб Шаттибраль – и это «сегодня». Однако может статься так, что тебе уже доводилось жить «до». И это «до» относилось к Сущности из Гамбуса.

– Ты нарекла Гамбус творением Нолда Темного, но я выяснил, что это не так. В нем вакуум потряс Большой Взрыв. Он есть первый и наиболее реальный из Миров.

– Опять возвращаешься к тем нашим диалогам? Не надоело? Сейчас ты соединил ниточку с дужкой иглы. Молодец. За невинную выдумку прощения не прошу. Я вообще никогда его не прошу. Тогда у меня не было времени вдаваться в подробности образования Пространства.

– Ладно. Что же насчет моего перерождения? – я заинтригованно вернулся к предыдущему высказыванию Матроны Тьмы.

– В тебе дремлет Дух того, кем ты был раньше. И когда–нибудь Он может проснуться, – тихо промолвила Эмириус Клайн.

Я нахмурился.

– О чем ты?

– О том, что слишком уж это трагично и смешно! Да, смешно! Ты и Он. Он и ты…

Потом Эмириус Клайн прошептала:

– Почему я не увидела раньше? Почему? Я не верила, а оно так и есть… Так случилось…

– Он? Кто – Он? Скажи прямо! Хватит ходить вокруг да около!

– Ты забываешься, малыш, и за это я могу тебя наказать, – рыкнула Эмириус Клайн.

Одного её порыва было достаточно для того, чтобы я отпрянул.

– Имя тебе погоды не сделает. Что в нем толку? Буквы стоят то в одном порядке, то в другом, – уже мягче сказала Матрона Тьмы. – Важно лишь то, важно для меня, что ты несешь в себе частицу Личности, перед которой я виновата. Да и не только я. Много кто. Тогда я, мы, не уберегли ту Личность, и Она, Он запер сам себя. И ему не вернуться. Его удел – тлеть неприметной искрой былого идеала. Спустя бесконечные годы Его отпечаток теперь в тебе.

– Во мне?

– В тебе. Наверное, поэтому ты такой восприимчивый к Миру Грез и Вселенским пертурбациям.

Бред же. Ну, бред. Кто во мне? Фарганорф летал по моим венам, когда я вошел в Царство Привратника. Но, оказывается, есть ещё и Он. Сколько вас, ребята?! Не ощущаю я в себе никаких Оных! Что за еще общежитие во мне тут устроили?!

Я, поборов трепет, вновь приблизился к Эмириус Клайн.

– В чем ты виновата?

– Конкретно перед тобой – ни в чем, поэтому об этом ничего больше ты от меня не узнаешь. Однако… В память о Нем, я не позволю Укулукулуну убить тебя. Ни ему, никому другому. Я буду оберегать тебя в Мире Грез, как смогу. Пожалуй, это единственное, что мне доступно в моем нынешнем положении, – угрюмо сказала Эмириус Клайн.

– Ты станешь защищать меня?! – радостно воскликнул я. – Против тебя Укулукулун не выстоит!

– Пока положись на Луковое Спокойствие, а я между тем соберусь с силами. Архонт Праматери – из рода Древних. Ему многое открыто и доступно. Он мудр и неимоверно могуществен. Каждая наша встреча в поединке за тебя будет непредсказуема.

– Теперь, по крайней мере, у меня есть козырь в рукаве.

– Калеб, малыш, мой дорогой малыш, ты – самый главный козырь во всей колоде Вселенной, и Укулукулун еще узнает об этом. Мы, ты и я, поднимем тебя на самую высокую планку в иерархии Дома Шелка. Я ненавижу Рифф, но другого пути, как тебя спасти, кроме как встать подле Нее – не вижу. Ты станешь архонтом Праматери…

Осенний лес обзавелся светлыми полосами. Он как бы распадался на лучи солнца. Я услышал какие–то голоса.

– До свидания, Калеб, до свидания, малыш… – прошептала Эмириус Клайн.

Она и все мертвые тела вокруг, друзей, врагов, героев, расщепились на крошечные шарики света. Я смотрел, как они поднялись к небу и там сложились в одно огромное морщинистое лицо, обрамленное копной седых прядей. Две руки со звездами на ладонях потянулись сквозь ветки деревьев. Они обняли меня, одарив внеземным теплом и заботой. Листья закрутились в круговерти. Подул обжигающий бриз. Я понёсся в вышину…