Глава 26. Рассказы Дурнбада и Настурции

За Соединенным Королевством. Рассказы Дурнбада и Настурции

Мы легли. Я заснул быстро и никаких сновидений не видел, чему был несказанно рад. Утро подменило ночь, и наша пятерка понеслась по Змейчатому Тракту. Три дня максимум, и мы достигнем форта Нура. Дорога, протоптанная временем, вела нас вперед. Меня посещали разные думы, но ни одна из них не относилась к чему–то определенному. Мне опостылело ломать голову над всеми проблемами, поэтому я касался в самом себе фабул, связанных с чем–то отвлеченным. Цветы у обочины распускаются. Лютики то или дикие астры? Что за птица так истошно кричит в лесу? Может, птенец выпал из гнезда? Парит – дождь, что ли, будет? Мое предчувствие насчет ливня оправдалось. Гроза разразилась к полудню и не утихала до самого вечера. Мокрые, продрогшие и молчаливые, мы кое–как сыскали трактир у развилки. Вдали, если хорошенько присмотреться, можно было увидеть малюсенькие огоньки – там Осприс. Это здесь генерал Мито Як увидел, что на город напала ватага Десницы Девяносто Девяти Спиц. Он отбил нападение, а потом подоспевшая Настурция закрыла червоточину. Я глянул на сестру-близнеца Эмилии. Со слипшимися волосами, она тоже, как и я, приникла взором к Оспрису. Ох, уж его «Мазня–Возня"! Во век не забуду ее и Гамбальда с Зожей-Ожей! Эх, Икки Тир! Как ты меня расстроил! И надул! Да, надул!

– Ты молодец. Не каждый бы отважился рискнуть своей жизнью ради других, – тихо сказал я, когда Альфонсо, Дурнбад и Лютерия зашли в трактир. – Я знаю, что это ты спасла Осприс от лап Десницы Девяносто Девяти Спиц.

Не поворачиваясь ко мне, Настурция промолвила:

– Ты даже не представляешь, что творилось под стенами Осприса. Там шло сражение, час за часом. Твари, полуголые и со звериными головами, штурмовали полки Мито Яка… Резня была страшная. Мне в такой никогда не доводилось участвовать… Я прибыла сразу, как получила вызов… Отчаянной атакой, безумной даже, мы проломили оборону демонов, и там я… Я закрыла потусторонние врата. Меня едва не разорвало напополам, но я смогла. Одна. Без чьей-либо поддержки…

–Нет, я именно, что представляю, каково тебе там пришлось, потому что сам не так давно сделал тоже самое.

На лицо Настурции набежала тучка.

– Ну да, ты же у нас самый талантливый и всё умеющий. Говоришь об этом как о будничном походе в бакалею.

– Настурция, давай с тобой объяснимся? Почему ты цепляешься к каждому моему слову? Сейчас я вообще ничего такого не сказал. Лишь похвалил тебя.

Я попытался взять колдунью за плечи, но не смог. Когда я дотронулся до нее, меня прошиб электрический заряд. Не болезненный, впрочем, но ощутимый.

– Никогда не прикасайся ко мне! Даже пальцем! Ты уяснил? – разозлилась Настурция. – С моей сестрой за ладошки держись!

– А при чем тут Эмилия? Что ты ее все время вспоминаешь? Почему тебе все не так?

На глазах Настурции выступили слезы. Не терплю женских слез! Гром грянул так, что я едва расслышал, что она мне ответила.

– Почему тебе доставляет удовольствие играть мне на нервах?!

– Нервах? Я…

– Ты! Да, ты! Я почти забыла тебя! И нет же, вот он ты, на пороге Грэкхелькхольма! Почему ты не умер в этом дьявольском Гамбусе?! Почему?! – закричала колдунья Ильварета.

В окне трактира возникла Лютерия Айс. Она махнула нам, приглашая войти. Я показал ей растопыренную пятерню – «пять минут».

– Ты бы хотела этого?

– Не скрою, да!

– Настурция, за что ты меня так ненавидишь?

– Ты… Потому что ты для меня!…Ты для меня пустой звук и я не стану отвечать на твои вопросы!

Колдунья Ильварета открыла дверь и прошмыгнула в зал трактира. Небо словно взбесилось. С него лило и лило, а я стоял и думал, чем мог я когда–то так задеть Настурцию. Странная она, конечно. И характер у нее не как у Эмилии. Моя лучшая подруга – мягкая, веселая, отходчивая, а Настурция иного покроя – серьезная, ответственная, обидчивая. Две сестры и такие разные. Я вздохнул. Была пора, когда мы путешествовали все вместе. Я, Бертран, Эмилия, Альфонсо и Настурция. Тогда черная кошка еще не пробегала между нами, и мы делили неприятности и вкусности поровну. Как братья и сестры. Что же произошло? Из–за чего сердце Настурции так ожесточилось? Дело точно в нас с Эмилией. Я же не дурак! Но вот в чем конкретно? Загадка! Клубки взаимоотношений я расщелкиваю так же легко, как дверь ломает скорлупу грецкого ореха, а тут… Что–то не досматриваю, видимо. Побеседую об этом с Альфонсо, вдруг на что укажет. Еще немного подышав свежим весенним ненастьем, я, не торопясь, зашел в трактир. Внутри было человек пятнадцать – пару патрульных солдат с сержантом, одинокие странники, кочующие торговцы да гонцы. Я подошел к друзьям и скинул плащ на спинку стула.

– Калеб! Ты что, в реке купался? – пошутил Альфонсо, наблюдая за тем, как подо мной образуется лужица воды.

– Так вместе с тобой плавали, – кивнул я. – Забыл что ли, тетерев?

– Сегодня черед мне вести вас по странам, – заявил Дурнбад, положив локти перед мутной кружкой с пивом.

– Тебе? А где твою бороду носило помимо Будугая? – удивился я.

– Я иногда поражаюсь тому, какой ты рассеянный, брат по крови! Что вот про науку – ты первый дока, а где запомнить что–то к ней не относящееся – тут у тебя морока! Ну, подлец же? Да?

– Я не подлец!

– Ладно, ты огурец. Я же давеча только обмолвился, что слонялся по Ледяным Топям. Ну, когда Альфонсо нам про Ноорот’Кхвазам распинался.

– Между кланом Надургх и Ледяными Топями лежат все Железные Горы. Что тебя потянуло проделать такой путь?

Гном надолго приложился к кружке. Он выпил ее залпом, рыгнул и зычно, через весь зал, потребовал у трактирщика добавки.

– Я – герой, старейшина войны и самый удалой вояка Зарамзарата, а так статься, что и всего Будугая. Я берусь за любую опасную работу без всякого страха. У отца было поручение для меня за пределами скал, и я его выполнил, – пророкотал Дурнбад. – Если вкратце, то лет двадцать назад один плешивый, но высокорожденный гном Рафдан из Балгана на Гхаге – Верховном Совете глав всех мало–мальски видных кланов, обвинил Надургх в присвоении себе чужих территорий и объявил ему Нчурдан – официальную войну. Этот клан Балган, да какой там из него клан был, так, сборище отбросов и балаболов, пронюхал, что в Ничейных Землях, граничащих с Надургхом, есть богатые залежи алмазов, и поторопился наложить на него свою паклю. Но Надургх на мякине не проведешь, мы тоже подсуетились. В общем, спор решился по старинке – сечей.

– Почему ты говоришь про Балган «был»? – поинтересовалась Лютерия, аккуратно отщипывая мякоть с куриной ножки.

С полуулыбкой на устах, Дурнбад сжал пудовые кулаки.

– Потому что его племя развеялось по ветру. В Будугае правит сильный, а слабый – умирает. Воинство Надургха под моим командованием вначале одержало громкую победу на Ничейных Землях, раз и навсегда показав, чьи там алмазы, а затем ворвалось в Эхмель – главную гору Балгана. В тот день Надургх вычеркнул племя Балгана из Гхаги и всех летописей.

– Твои соплеменники устроили геноцид целому клану? – ужаснулась магистр Ордена Милосердия.

– Тех, кто держал оружие, – да, отправили к Владыке Гор, как мужчин, – без тени смущения отозвался Дурнбад.

– А капитулянтов? Детей? Женщин?

– Пленных не тронули. Клан Надургх – самый благородный клан всех кланов всего Будугая! – выпячивая грудь колесом, гордо ответил Дурнбад. – Мы испокон веков стоим за честь!

– Что же с ними стало? – не унималась Лютерия Айс.

– Тех, кто постарше, отправили на рудники и штольни, младых – забрали к себе в Зарамзарат, – пожал плечами Дурнбад. – Обычная доля побежденного.

– Жуткая доля.

– В Эхмеле теперь «сидит» Надургх? – спросил Альфонсо.

– И довольно крепко, – кивнул старейшина войны. – Война пошла нам на пользу. Взбодрила дух, расширила владения, продвинула авторитет моего народа на Гхаге. Все сложилось лучшим образом.

– Так, а про задание Дунабара-то что? – подтолкнул я Дурнбада.

– Отца–то? Он повелел мне поймать сбежавшего с поля брани главу клана Балгана. Рафдан оседлал снежного барса и дал деру. Как последний трус! – сплюнул Дурнбад. – Я гнался за ним на Клаке, как бешеный, но его кошка в скорости моей не уступала. Барсы, умные и преданные животины, чувствуют, когда их седок в опасности и гонят так, что не поспеешь. Семьдесят лун или около того, я преследовал Рафдана. Я покрыл столько лиг, что и подумать страшно. В конце концов Рафдан и я спустились с Будугая и помчали к Минтасу. Неподалеку от чокнутого города–диска я так–таки настиг главу клана Балгана.

Лютерия Айс сузила глаза.

– И?

– Отец сказал мне – приведи мне Рафдана или принеси к трону его голову. Рафдан выбрал второе.

– В этом рассказе умещается вся суть гномов, – изрекла Настурция Грэкхольм, помешивая ложкой сахар в чае. – Простые решения простых проблем.

– Я так–то не про Будугай почесать языком собирался, а про Минтас, – пробасил Дурнбад, опорожняя третью чарку.

– Вот как? Ну, давай, – проговорила Настурция. – История, в которой гном будет описывать магов – дорогого стоит.

– Я изрядно измотался. Скачка за Рафданом отняла у меня много сил, да и боец он оказался не кислый – попотеть пришлось, поэтому я решил поочахнуть в Минтасе. Я пришпорил Клака, и мы затрясли к городу. Да, городом, конечно, его назвать можно с натяжкой. Не такой он, как все. Этакий парящий в небе овал с минаретами и башнями. Неоглядный вблизи, он плавает в облаках так, как ему велят его невменяемые колдуны. То над Ледяным морем зависнет, то переместится абы куда, аж к Рунному Королевству. Когда я стал приближаться к Минтасу, из него, с необъятного верха, как по волшебству, выскочила лестница. Да не такая, знаете, веревочная, а самая настоящая, большая, как перед дворцами делают. У самой ее кромки меня встретили четыре стражника. Все сияющие, молодые и улыбающиеся. Они сказали мне: «Здравствуй, Дурнбад, старейшина войны клана Надургх и сын Дунабара. Минтас и его владыки приветствуют тебя!» Я им ответил: «Горы и недра! Откуда вы меня знаете?». А они мне: «Совету Истцов ведомо о каждом живом существе. Проходи, Дурнбад! Даэрио Симильвейн приглашает тебя стать его гостем». Вот так я и попал в Минтас. Этот Даэрио Симильвейн д у них за главного там, вроде бы верховный истец его чин. Только он не человек. Нет! Он оболочка от человека! Вместилище чего-то Жуткого!

Дурнбад обвел нас взглядом.

– Клянусь бородой, когда я с ним встретился, он показался мне как бы ни самим собою что ли. Как объяснить? Как будто через его черные глаза на меня смотрел кто другой! Какая–то очень умная и чуждая тварь!

– На самом деле твое чутье тебя не обмануло. Вернее ты прав наполовину, – подтвердил я. – Даэрио Симильвейн все же человек, но! Давным–давно, еще до моего рождения, он заключил договор с неким созданием – Тихим Наблюдателем, гигантским ленточным червем. По сути Даэрио Симильвейн в обмен на магическую силу, позволил Тихому Наблюдателю, хм, забраться внутрь него.

– То есть в этом Даэрио засел солитер?! – возопил Дурнбад.

– Он не то чтобы солитер… – протянул Альфонсо.

– Именно так, – утвердила Настурция. – Тихий Наблюдатель– это древний и могущественный паразит. Он обладает большой властью над элементами Вселенной, однако без донорского тела его потенциал не столь уж велик. Только вклинившись в «сосуд» из плоти и крови, Тихий Наблюдатель обретает настоящую власть творения. Его мудрость, как и интеллект поразительны, поэтому время от времени находятся те, кто не прочь «впустить» его в себя. Я полагаю, что Тихий Наблюдатель почти полностью контролирует свой «сосуд», впрочем, сохраняя ему некою видимость свободы действий. Даэрио Симильвейн – марионетка, и в Минтасе правит именно Тихий Наблюдатель. Это он, а не верховный истец, позвал тебя насладиться «его» городом.

– Никогда не слышала про такого… такую мерзость! – ахнула Лютерия Айс.

– Вот уж монстр! – согласился Дурнбад.

– Тихий Наблюдатель – феномен интересный, – промолвил я. – Никому доподлинно не известно, откуда он взялся. По крайней мере, второго такого червя нет.

– То бишь и да, – буркнул гном, отирая рот тыльной стороной ладони. – Этот Даэрио Симильвейн или Тихий Наблюдатель, сказал мне, чтобы я, высокорожденный Надургх, чувствовал себя в Минтасе как у себя дома. Он ушел, а я принялся бродить по улицам. Какие они! Все в цветах! С позолотой! С яркими красками! Загляденье! А люди–то люди! Все до одного волшебники! И даже джины есть! Они там что только не вытворяют! Огненные шары запускают и превращают муху в графин! С животными разговаривают! И это происходит везде! Прямо на глазах! Есть в Минтасе что–то наподобие базара. Всячины там разной навалом! У меня глаза на лоб лезли от тех вещиц, что лежали на прилавках! Походил я туда–сюда, побеседовал с тем и этим. И вот, что мне рассказали. Каркас Минтаса – весь этот летающий омлет был некогда построен из панциря черепахи Минтамансия. Эта зверюга, понимаете каких размеров, плавала где–то за Ледяным морем, в океане Темного Холода, пока ее не сокрушил Айэ – Бог Айсбергов. Айэ выел мясо Минтамансия, а остов выкинул в воду, где на него наткнулся некий маг первобытности – Калибард, скитающийся по Темному Холоду. По легенде Калибард был химерой – наполовину человеком, наполовину кем–то не от мира сего, может тоже Богом. Он загорелся идеей сделать из кости Минтамансия независимое государство волшебников. Чарами Калибард создал на панцире замки и стены, купола и капища. Он назвал свое детище Минтас, в честь Минтамансия. Долго пустой Минтас слонялся по Темному Холоду вместе с Калибардом, доводящим его до идеала, пока не явился Айэ. Бог Айсбергов заявил, что скелет Минтамансия ему противен, и что Он хочет, чтобы Калибард, если уж тому так понравилась «дохлятина», убрал его куда подальше. На вопросы мага «Куда и как?» Айэ ответил: «Я помогу». Бог Айсбергов стал дуть на Минтас, и тот поднялся в небо, а потом полетел к Ледяным Топям. Да он и остался курсировать там в рамках, огороженных Айэ. И все минувшие тысячелетия, сколько бы Минтас не пытался сдвинуться через Ледяное море в Темный Холод, у него не выходит. Это касается и Ледяных Топей. Дойдя в своем полете до Великого Леса, Ноорот’Кхвазама или до Будугая он начинает крениться к земле, падать. Видимо чары Айэ тоже имеют свой предел, поэтому Минтас навечно застрял на «стылом пятачке».

Но его обитателей это не огорчает. Они благоденствуют и занимаются своей дурной наукой без всяких надоеданий извне. В Минтасе заседают истцы – избранные чародеи–наместники, которые пекутся о безопасности своего немногочисленного народа. Как я понял, в Минтас можно попасть всего тремя путями: приехать торговать, но тогда в сам город вас не пустят, родиться в нем, или если вы получите личное приглашение, как вот я. Барышничают мои соплеменники, виалы из Рунного Королевства и люди Соединенного Королевства с Минтасом только в определенный день – последнее число каждого месяца. В эту дату под крепостью–диском устраивают нечто вроде ярмарки. В Минтас везут в основном еду, а из него всякие зачарованные побрякушки. Детей в «городе над облаками» я насчитал не больше десятка. Завести ребенка для семьи магов – наивысшая награда. Чад, что роженицы принесут под сводами Базиликума – Университета Чародейства, Космогонии и Медицины, с пеленок будут обучать всем тонкостям магического искусства. Но не только ему. Множество самых разнообразных дисциплин впитают в себя маленькие человечки, пока не станут взрослыми юношами и девушками. Это про два первых способа, как зайти в Минтас. Третий – по вызову. Тут, как говориться, выбирают по заслугам. Если ты знаменитый кудесник или важная шишка, как я, то, возможно, тебя допустят побродить по садам и галереям Минтаса. Поглядеть на его всякие достопримечательности и приобщиться к степенной учености.

– Ты отметил Базиликум. Это оплот таинства Жизни и Смерти. Его лекари признаны лучшими из лучших в целом мире, – сказал я.

– Тангинсия – Академия Врачевания в Королевстве Бурунзии – с ним легко посоперничает, – не согласилась Настурция.

– Мой Орден Милосердия и сестры Ордена Креста многое умеют, – тихо промолвила Лютерия.

– Но не столько, сколько в Базиликуме, – сказал Альфонсо, отставляя от себя тарелку. – Я с Калебом тут за одно. Лекари из Минтаса ценятся в мире так же, как вода в пустыне.

– Про их свихнувшиеся Житницы Знаний. Их там штук десять и каждая «особенная», – крякнул Дурнбад. – Сейчас перечислю какие запомнил: Университет Чародейской Медицины, Университет Астрологии и Звездного Склона, Университет Тайного, Университет Элементов, Университет Ночи и Дня, Университет Механизмов, Университет Природы, Университет Чтения что ли? Они там, что? Буквы складывают как–то не по–нашему?

– Университет Чтецов Времени, – поправила Настурция. – В нем обучают тому, как предсказывать будущее.

– А разве его можно как–то прозреть? Вот я сейчас это блюдце разобью или нет, мне бы ответил ихний шарлатан?

– Нет, ты слишком непредсказуемый, – улыбнулся Альфонсо. – Зато будет сегодня Калеб храпеть в подушку или нет, они бы в прорицании не промахнулись.

– Или станет ли Альфонсо завтра ворчать по поводу и без повода – тоже бы предвидели наверняка, – шуткой на шутку отозвался я.

– Что ты с Эмилией пургу нес, что с Альфонсо каламбуришь! Смешной ты, брат по крови! За что тебя и люблю!

– Я тоже люблю тебя, крепыш!

– Поездка утомила меня, а история Дурнбада принесла на сон грядущий приятную думу, – зевнула Лютерия Айс. – Альфонсо, ты же договорился о ночлеге? Я так хочу спать.

– Да, Лютерия. Наши комнаты на втором этаже.

В зале трое гуляк–солдат затянули песню, славящую Констанцию Демей.

– Меня их фальшивые голоса тоже не смутят, – окинув взором распевшихся выпивох, сказала Настурция. – Доброй ночи.

– Мы все с тобой. Пивцо меня разморило, поэтому пора и баиньки, – ввернул Дурнбад. – Кто под горочку сойдет, тот и сладенько заснет.

– Альфонсо, посидишь со мной лишних пятнадцать минут?

Следопыт проводил глазами удаляющихся друзей, а затем, вздохнув, ответил:

– О чем будет разговор?

– Настурция.

– Так?

– Чего я не вижу.

– А что ты видишь?

– Она, хм, не приветствует мое общество.

Альфонсо задумчиво покрутил яблоко по столешнице.

– И да, и нет. Больше нет, чем да. Однако и «да» присутствует.

– Конкретнее.

– Я не уверен, что эту тему нужно развивать… ночью.

– Меня не проведешь. Ты пытаешься уйти от диалога.

– Если тебя не проведешь, то почему ты проводишь сам себя?

Я непонимающе помотал головой.

– В смысле?

– Ты настолько себе на уме, что, как бы выразиться, порой самые очевидные истины для тебя, что непроницаемая стена.

– Какие?! – чуть не крикнул я.

Эта манера Альфонсо ходить вокруг да около меня иногда раздражает.

– Кто для тебя Настурция?

– Сестра Эмилии, выдающаяся колдунья, ну и… друг. Да, другом я ее всегда считал, несмотря на то, что она меня нет.

– Вот ты и сказал главное – сестра Эмилии. Почему ты вспомнил Весенний Шторм? Настурция – личность с совершенно отличным от Эмилии характером. Из–за чего ты упомянул ее? Говорить о том, что у них одинаковая внешность воспрещается. Подумай, ведь ты подошел к ответу на свой вопрос.

Я потупил взор.

Выплеснуть на Дельторо мои чувства? Они горят ярче пламени… Настурция. Вся она, каждое мгновение напоминает мне о той, что ласково завет меня «старый гриб» и «порванный носок», о той, по которой мое сердце выстукивает дробь не хуже, чем палочки по барабану на военном марше.

– Эмилия моя лучшая подруга…

– Так ли это?

– С оговоркой, – несмотря на Альфонсо чуть слышно выдохнул я.

– Тебе от меня ничего не скрыть, Калеб. Даже не от меня, а от всех нас. Ты часто поминаешь Эмилию. Рассуждаешь, как она и где она. Не мерзнет ли, не голодна ли, не заболела ли. Понимаешь, к чему я? Тут одних дружеских чувств мало… Тут нечто большее.

– Но я же так и о Грешеме беспокоюсь!

– Не в таком тоне. И Настурция… Настурция не глухая. Она воспринимает твои монологи с болью…

– Ты хочешь сказать, что Настурция так озлоблена на Эмилию, что даже ее имя ей невыносимо?

Альфонсо положил руку на мое запястье.

– Нет. Настурция очень любит сестру, но то, что ты ищешь в ней Эмилию, а не ее – вот это она перенести не может. Этот нюанс отталкивает ее и от Эмилии, и от тебя.

– Ты это про что? – я был заинтрегован.

– Про то, что ты «это» делаешь не нарочно.

– Что, «это»?

– Не замечаешь того, что Настурция…

– Альфонсо!

– Этот возглас, громкий и строгий, налагающий запрет, оборвал в таверне все песнопения. Со второго этажа, у перил стояла Настурция. Ее пальцы дрожали, а щеки в свечных зарницах отливали мертвенной желтизной.

– Довольно!

– Прости, я… Он же не на зло тебе… Ты…

Колдунья Ильварета, приковавшая к себе все удивленные взгляды, молнией сбежала по лестнице. Она схватила следопыта за плащ и, его несопротивляющегося, потащила обратно наверх.

– Ты погоди! Я тебе все разложу по полочкам! Кто кому и как приходится! И кто, о ком и как думает!

– Своенравная у тебя жена, мужик! И глупая! – хохотнул рябой сержант. – Ты ее проучи! Отлупи хорошенько! Так она будет знать, кто в доме хозяин!

– Слышь, мышь, это я тебя сейчас отлуплю! Чтобы ты язык–то свой прикусил! – крикнул Дурнбад.

Без доспеха, в ночной сорочке, он вышел на звук из своей комнаты.

– Это ты–то? Мне–то?! – расхохотался сержант. – Твоя макушка мне до пояса–то хоть достанет? А, карлик?

– Шут шутом! – икнул рядом сидевший солдат. – Вздуть его, Серж?

– Карлик?! Шут?!

– Дурнбад!

Следопыт попытался перехватить пышущего гневом гнома, но поздно. Дурнбад увернулся от захвата Альфонсо, а затем, как бык, понесся на сержанта и его компанию. Драка? Да никакой драки. Старейшина войны вначале врезал кулаком в челюсть сначала одному (гном сделал это в прыжке), потом другому и третьему. Я помнил, как Грешем и Дурнбад состязались в силе рук в Трузде. Тогда гном прижал запястье вампира (вампира!) к столешнице. Ну а сегодня… Сегодня – три нокаута и раздосадованный Дурнбад – уж слишком быстро противники отключились. Таверна опустела.

– Горы и недра! Меня! Старейшину войны клана Надургх! Какой–то вшивый паяц обозвал карликом! Да я тебя!...

Дурнбад с надеждой приподнял за вихор одного из поверженных вояк – нет, не очнулся, и лупить его уже не имело смысла.

– Спасибо, что заступился за меня, – поблагодарила Настурция. – Но так их… Это лишнее.

– Перед ними колдунья Ильварета! – громыхнул Дурнбад, со стуком роняя голову солдата на пол. – Да ни одна псина в моем присутствии не посмеет вытирать об нее ноги!

– Им повезло, – хмыкнул я. – Ты их совсем легонечко.

– Я дураков только учу, а не калечу.

Настурция кинула пару монеток трактирщику (за причиненные неудобства), а потом мы все пошли спать. Дурнбад, удаляясь к себе в опочивальню, что–то приговаривал на лундулуме. По всей видимости, ругался. Я, пожелав всем выспаться, завалился к себе. Обстановка моей коморки была не ахти, но сойдет. Тумбочка, кровать, стул, зеркало, что еще надо? Я разделся и, потерев виски, умостился на матрасе. Не то, чтобы он был свежим и благоухал полевыми цветами, однако, и не грязный. За окном по–прежнему бушевала гроза. Я вслушивался в ее вой и вместе с тем анализировал беседу с Альфонсо. Она ничего мне не подсказала. Следопыт говорил экивоками. Что я мог почерпнуть? Зачем он заострил внимание на Эмилии? Дельторо мнит себя этаким знатоком ситуации, а меня выставляет болваном. Я перевернулся на бок и накрылся тонким одеялом. Хотя, может, так и есть? Ох, уж эти барышни! Создания своенравные! То они тебе рады, то через секунду твое общество им тягостно. Что касается Настурции – моя личность ей всегда не к месту. Но было ли так всегда?

Я призадумался. Нет. Когда–то мы с ней делились самыми сокровенными секретами и вместе устраивали для Бертрана, Альфонсо, Эмилии, Бритсморру и Деборы веселые розыгрыши. Тогда нас еще было много, и мы не называли себя Грозной Четверкой. То была заря моей юности… Дождь бился в стекло и ставни скрипели… Я вздохнул. Как много утекло воды с тех пор! Я бы желал вернуться в то время, когда Настурция относилась ко мне иначе. По–другому. Когда Лайли Серебряная Часовщица упрекала Парабеллу в легкомыслии, а Эшли Шторм с видом умудренного летами старик, журил Бритсморру за то, что тот не принимает знаки внимания Деборы Ольвинхайд. Мы, молодые и неопытные, в те, отдаленные пропастью года, искали приключений на свои разбитные головы. Большая половина моих друзей мертва, но только не для меня. Я скучаю по ним, также как и скучаю по доверию Настурции. Я бы дал пустить себе кровь, только бы она вновь улыбалась мне. Что это? Тяга к минувшему? Люди живут в нас, в наших воспоминаниях. Зачастую в них – они не те, что есть сейчас. Это нормально. Во Вселенной все подвержено изменениям. А я? Я, наверное, тоже. Наш путь, что мы идем день ото дня, наши невзгоды и радости откладывают на нас отпечаток. Под воздействием событий мы закаляемся, учитываем их поучения, приспосабливаемся и движемся дальше. Страница за страницей мы пишем свою книгу. Настурция, некогда уязвленная, пересмотрела свою дружбу со мной. Это грустно. Я бы извинился перед ней, если бы знал за что. Эта девушка, по сути, одинокая, достойна самого лучшего…

Зажав в ладони Луковое Спокойствие, я проваливался в грезу… Почему она не нашла себе мужа? Почему она не снискала любовь? Неужели Эмилия и Настурция не смогли поделить того таинственного незнакомца, о котором мне с печальной улыбкой на устах поведала колдунья Лунных Врат? Я заворочался… Мне стало казаться, что во мне складывается картина. По кусочкам она обретала целостность. Эмилия, Настурция, некто из прошлого…

Меня сморило. Реалистичные видения, смешанные с мороком утомленного мозга, ковали во мне иллюзии черного мрака и ослепительного света. Где–то поблизости околачивался Укулукулун. Он неустанно работал. Долбил и долбил Луковое Спокойствие своей несгибаемой волей. Его маниакальная враждебность, капля за каплей, просачивалась через истончившуюся ограду кулона Лукового Рыцаря. Я отравлялся страхом и предчувствием пыток. Я не боюсь смерти, но длительная, растянутая в вечности боль, которую мне обещали, повергала меня в апатичное безумие… Мою душу закоробило и закрутило…Ха–ха! Так это же Привратник и его Отметка Арбитра. Вы теперь с Укулукулуном теребите меня на пару? Ай, красавцы, ай, скоты! Мои мытарства и скитания по звездным весям уничтожали мое «Я». Я растворялся в бездне сострадания к себе и своей доле. Жалость и хороша, и плоха. По ситуации. Посочувствовать ближнему – это по–человечески, но обливаться слезами по себе – слабость. Этот мир жесток, и он не приемлет беспомощности. Закон природы: хочешь жить – борись, плыви против течения, греби до ломоты во всей спине и сбившегося дыхания. И я, в своей дреме, нашел в себе силы отгородиться от Тьмы. Я знал, что во мне есть Свет и Он куда могущественнее, чем Ночь. Нет, я не откинул Укулукулуна и Привратника, меня не хватило на это. Я просто нырнул глубже в себя. Туда, где «солнце» было не омрачено влиянием моих Господ. Сюда им еще только предстояло добраться. До моего атолла отдохновения в беснующимся море. Это пространство, куда я попал, было знакомо мне. Однако не мне настоящему, а другому мне, не Калебу Шаттибралю. Я как будто бы переродился в Того, кем когда–то являлся. В фонтан энергии, который брал свой исток из себя самого. Я видел лица древних героев. Я знал – они мои верные… слуги? Нет, я для них кто–то вроде отца или наставника. Эмириус Клайн, Цхева, Нолд Темный, Джед Хартблад и еще десятки таких странных и таких необычных созданий. Они ждали, что я скажу. Что повелю. Я мог проникнуть в каждого из них. В их мысли, эмоции и впечатления. Это нельзя передать словами. Я был всеми ими и одновременно собой. В этот миг мы прощались. Я уходил к своей Судьбе. Я сбрасывал с себя покровы Абсолюта и готовился стать… Калебом Шаттибралем? Я разделялся. Одной половиной я оставался со Вселенной, иной, самой маленькой, почти песчинкой, навязывал себе «смертную оболочку». Мое сознание дало трещину, а затем последовало раздвоение. В эту секунду я вышел из лона матери, как и прежде, выполняя свои обязанности за пределами Мира, там, в том континууме, откуда я родом – в Гамбусе и его мирах–собратьях. Только с одним «но». Мои функции, того меня, который не покинул изначального временного кармана, стали подвержены автоматизму, поставленной мной самим логике и маршрутной карте. Там я подчинился законам составленных пророчеств, укладов и проторенных дорог. Тот я ехал по «прямой» и не мог свернуть с нее. Хоть и безотчетно, я держал все под контролем. И не было ошибок в моих действиях. Я же, родившийся, плакал и быстро забывал о том, кто Я Есть. Так я сам определил себе. Таков был мой Жребий. Я задавался вопросом – для чего Это? Ради какой Цели я пожертвовал Всем, заключив себя в оболочку, из которой не смогу выбраться самостоятельно. Смерть. Любовь. Жизнь. Я нуждался в их познаниях…

Утро принесло мне ломоту в пояснице и сухость во рту. Кое–как встав, я открыл окно. Солнце и чистое небо… Я вдохнул свежий воздух и потянулся. Сколько еще ночей Луковое Спокойствие будет сдерживать Укулукулуна? Надеюсь, что хотя бы неделю-другую. А потом? Не знаю. Я был опустошен – тлетворность Отметки Арбитра выпила из меня все силы. Я бы дал себе характеристику – стеклянный стакан, истертый песком. Сухой. Без единого намека на влагу. Такой я сейчас. Но что жаловаться и ныть? Надо начинать новый день. По обыкновению я пошарил под пологом кровати, намереваясь разбудить Снурфа. Потом понял – моего любимца со мной нет уже давно… Как ты там, малыш? Уверен, что Эмилия тебя в обиду не даст, но все же… Внизу послышались громкие голоса. Что там еще происходит? Я оделся, обулся и вышел из номера. В холле трактира собрался десяток солдат. Там был вчерашний побитый сержант и, по всей видимости, капитан. Он, нахмурив брови, что–то говорил завтракающему Дурнбаду.

–… Да мне плевать! Я вас всех здесь уделаю, если потребуется! – заявил гном, не отрываясь от яичницы.

– Ты угрожаешь гвардии наместника Карака?! – не выдержал капитан.

Вероятно, он явился разобраться, что это за разбойник вчера отмутузил его подгулявших подчиненных.

– Ты глухой? Я так и сказал!

– Что за шум? – вклинился я.

Хлопнули двери Альфонсо и Лютерии.

– Я заключаю гнома под стражу и увожу в Осприс! – отозвался капитан. – Бургомистр вынесет ему приговор!

– Поверь, Энтони Фришлоу не будет рад, если я пожалую к нему, - встрял я. – А я не брошу своего друга.

– Кто ты такой?!

– Кто он такой? Он – спаситель Соединенного Королевства. Калеб Шаттибраль. Это он изгнал Десницу Девяносто Девяти Спиц обратно в пучину Тьмы. Ты говоришь с героем и фаворитом Констанции Демей. Твоей королевы, – промолвила Лютерия Айс, оправляя на шее амулет Ураха. – Предвосхищая твой следующий вопрос – я магистр Ордена Милосердия всей западной провинции.

Капитан опустился на колено.

– Миледи!

– Не надо склоняться передо мной, дитя, – покачала головой Лютерия Айс. – Я прошу тебя выслушать меня. Гном из Железных Гор, которого ты намерен увести в казематы, – Дурнбад, старейшина войны клана Надургх. Высокорожденный. Вечером минувшего дня он защитил честь Настурции Грэкхольм, придворной колдуньи Ильварета. Твои солдаты оскорбили ее. Я видела это. Я думаю, что полагается наказывать не Дурнбада, но тех, кто не умеет культурно вести себя с женщиной.

– Магистр, Ваших слов мне достаточно! – козырнул капитан.

Он волком оглядел своих вояк, после чего дал знак, чтобы они покинули помещение.

– Обещаю Вам, что не оставлю эту ситуацию без разбора!

– Никакого разбора не нужно, – рыкнул Дурнбад. – Оболтусы свое уже получили.

Капитан поклонился Лютерии Айс, а затем покинул трактир.

– Как ты технично все разрулила, – улыбнулся Альфонсо.

– Истина не нуждается в резких речах, – откликнулась Лютерия Айс. – Давайте присоединимся к Дурнбаду. Он так вкусно ест, что я почувствовала, как во мне проснулся аппетит.

Предложение магистра Ордена Милосердия пришлось всем по вкусу, поэтому мы с Альфонсо поспешили сесть подле Дурнбада. Настурция показалась спустя час. Заспанная, она налила себе кофе и взяла бутербродов (Альфонсо заказал их у трактирщика заблаговременно). Откушав, мы оседлали коней и подались дальше. Сырая от вечернего дождя дорога то шла в горку, то загибалась по одной только ей известной петле. Каждый из нас прибывал в своих думах. К полудню Змейчатый Тракт пересекся с Вересковым Трактом, уводящим на самые северные города – Вересковую Долину, Розмбальд и Гаршинг. Я бывал в каждом из них. Миленькие самобытные селения, хранимые от невзгод Великого Леса цепью фортов – Цабером, Гибелью Кварцарапцина и Пастью Пса. Эти крепости лежат правее Клейменда, за много миль от которого раскинулась Тлеющая Чаща с Брандвардом – древним центром пахарей и стеклодувов. От форта Нура до Тлеющей Чащи будет рукой подать, поэтому мы неустанно скакали к нему.

День подменился днем, а ночь ночью. Настурция, последняя кто еще не рассказывал о землях за пределами Соединенного Королевства, греясь у потрескивающего пламени костра, вдруг заговорила:

– Завтра будем проезжать форт Нур – за ним Тлеющая Чаща.

– Наконец–то! Мне эта качка в седле уже порядком опостылела! Где это видано, чтобы гном седлал коня! Это почти такая же диковинка, как если бы брат по крови ходил задом наперед!

– Я так умею, – хмыкнул я.

– Твой Лайс очень покладистый, – заметила Лютерия. – Тебе не на что жаловаться.

– А я и не жалуюсь! Я возмущаюсь!

– Расстрою тебя, мой возмущенный друг: в Великий Лес ты тоже отправишься на Лайсе, – улыбнулся Альфонсо. – Мы не будем спешиваться.

– Без тебя знаю! – фыркнул Дурнбад, подбирая под себя ноги. – Деревья все эти не по мне! Никакого камня! Да еще животина без шерсти, на которую я взбираюсь кое–как!

– Без твоего молота нам бы пришлось туго. Спасибо, что ты с нами, – поблагодарила Лютерия Айс.

– Рад, что вы это осознаете! От меня Владыка Гор получит богатое подношение в виде отсеченных голов демонов!

– Урах проповедует смирение и альтруизм. А твоему Богу приятна кровь? – спросила магистр Ордена Милосердия.

Прежде чем ответить, Дурнбад немного подумал.

– Нет. Он справедливый. Если ты Зло – ты должен умереть. Если Добро – жить. Он разграничивает эти два понятия. В данном случае смерть живорезов будет угодна Владыке Гор. Когда наступит момент мне уходить за Грань, я предстану перед Ним с высоко поднятым подбородком. Я не трусил, не пасовал и не избегал неприятностей, поэтому буду вечно пить эль в Его чертогах.

– Есть ли у вас, гномов, какие–нибудь знаменитые праздники, восхваляющие Владыку Гор? – поинтересовалась Лютерия Айс.

– Знамо, что имеются! Один как раз вот–вот случится! Поворот Тысячелетия! В этот день в Зарамзарате отметят уход старой Эпохи и приход новой. Отец закатит пир на весь мир! От жаркого из летучих мышей и марочного винца будет ломиться каждый стол! Вашего наместника из Эльпото’одо тоже пригласят!

– Я думаю, что Поворот Тысячелетия – это иное название Величия Света, – покусав губу, сказала магистр Ордена Милосердия. – Им мы, так же, как и вы, ознаменуем начало тысячелетия следующего. Только… Только, наверное… Если достанем Корону Света. Без нее, по преданиям, в Храме Всеотца в Шальхе не зажгутся свечи, и не вспыхнет сам по себе Огонь в жаровнях.

– Мы ее непременно раздобудем, – уверенно заявил гном. – Эти ваши вампиры Флейты и рогатые Дроторогоры получат от меня по макушке!

– Какой же ты неустрашимый! Вы все такие в Железных Горах? – поразилась Настурция.

– Всякие у нас гномы есть, но по большей сути, да!

Дурнбад стукнул себя по доспеху.

– Впрочем, я самый храбрый во всем Будугае!

– Ой, и любишь ты похвастаться! – рассмеялся Альфонсо.

– Небезосновательно! – громыхнул старейшина войны. – Я просто так не балаболю!

– Что есть то – есть, – кивнул я. – И ты это не единожды доказывал!

– То–то же! – благосклонно буркнул Дурнбад, разворачиваясь лицом к Лютерии. – Ты обмолвилась о Величии Света. Что он сродни нашему Повороту Тысячелетия. Считаешь, что люди и гномы переплетены общими корнями?

– Мы все живем здесь благодаря Ураху. Мы– Его паства, а Он – наш пастырь. Во времена такие давние, что их можно счесть за сказку, Всеотец привел моих и твоих предков на эти равнины и горы. Впоследствии вы стали называть Ураха – Владыкой Гор, и дали Ему обличие, подобающее вам. Мы же, народы Соединенного Королевства, продолжили величать Его как Он сам себя именовал. Величие Света – один из самых фундаментальных и сакральных обрядов славящих Всеотца. Его расположение к Своим детям. Победу Света над Тьмой. Величие Света – это Жизнь, не сломленная и не раздавленная, проросшая сквозь Смерть вопреки Ее стараниям. В моем Братстве есть трактаты, гласящие, что на Величие Света Урах нисходит в Свой Храм, чтобы еще на тысячу лет изгнать из Мира исчадий Назбраэля, пробирающихся сквозь Заслон перед самим Священнодействием. «Перед самим» – понятие растяжимое, скажете вы. Насколько «перед самим»? За месяцы, за годы, за столетия – отвечу я вам. Тьма всегда становиться сильнее и яростнее, предвосхищая приход Всеотца. Ныне к нам пожаловал Таурус и Дроторогор – и я не удивляюсь этому. Ранее на Соединенное Королевство обрушивался Мор. Да этого Харальд Темный и Легия так же противостояли Царю Хрипохора. Но после, когда свершалось Величие Света, на претерпевших муки и лишения людей снисходило чистое сияние Добра, Отрады и Отдохновения. Так было всегда. Все плохое уходило. Уйдет и сейчас… Я верю в это.

– Из–за похороненной длани Дроторогора, Бога Черного Пламени Удуна, Тлеющая Чаща очень горяча. Сам воздух там пылает зноем, – не глядя ни на кого из нас, тихо промолвила Настурция. – Однако есть место, где наоборот, неимоверно холодно.

– Это какое? – осведомился Дурнбад.

– Я хочу поведать вам о Рунном Королевстве…

– Настурция! Так ты не забыла, что ты тоже состоишь в географическом клубе? – улыбнулся Дельторо. – А я уже почти решил, что ты не с нами.

Колдунья Ильварета закинула за плечи прядь волос. Ее глаз- изумруды в отблесках костра засветились загадочностью и тайной.

– Нет, отчего же ты так подумал? Я такой же член отряда, как и вы все. И я соблюдаю правила…

Настурция поворошила траву носком сапога. Мы же все, как мотыльки к свету, безотчетно к ней приблизились. Я глядел на колдунью… Красивая, подтянутая, стройная и такая… Похожая на Эмилию? Я тянулся к Настурции и не осознавал, почему это делаю. Только лишь потому, что она есть отражение моей подруги или… из–за того, что она привлекает меня именно своим, иным внутренним миром? В этот момент, когда мы отдыхали после утомительной поездки, я вдруг пришел к выводу, что Настурция симпатична мне. Как человек. Что она важна для мен.я и мне необходимо ее общество. И, что бы не случилось, – я буду рядом…

– Сколько лет прошло с тех пор, как я посещала Рунное Королевство? – начала Настурция. – Пятьдесят или все сто – это не столь существенно, потому как уклады этой страны почти не претерпевают изменений. Я не стану заострять внимание на том, что я делала в Ледяных Топях и их странах. Вместо этого я постараюсь дать максимум информации. Рунное Королевство находится под южной оконечностью Железных Гор, в их, так скажем, продолжении – Горах Химблы.

– Есть такие, есть! Туда мои сородичи не заявляются! Больно там все морозно!

– Горы Химблы – это звезда семи пиков–камней – Орвирвика, Тони, Лайстуса, Шон–Хагры, Бурвингтиона, Сан–Пашо и Плютера, который держит на себе столицу Рунного Королевства – Молисингтон и стоит в центре этих шести. На всех этих громадах живут виалы. Эти гуманоиды похожи на людей. Руки и ноги у них там, где и положено. Однако голов нет, а лица – на груди. Отсюда виалов и зовут – лицогрудые. Сами себя они называют «ашо», что в переводе означает «белый». Они действительно пепельного цвета и не носят одежды, кроме юбок-штанов, потому как не восприимчивы к холоду. Броня у них, разумеется, имеется, но облачаются они в нее только на войне. Виалы социально замкнуты. Они предпочитают не водить дел ни с Железными Горами, ни с Соединенным Королевством. Минтас здесь идет как исключение. Почему? Потому что Рунное Королевство – это сосредоточение магии, и чародеи Минтаса им близки по духу. Виалы практикуют волшебство Хлада. Что они могут делать из снега и замерзшей воды? Да все что угодно. Все их города построены из нетающего льда. Днем они искрятся под лучами солнца, а ночью пульсируют лунными бликами. Выглядит это завораживающе и очень мистически. Крепости виалов крепки и неприступны. Они зачарованы древними заклятиями, которые способны обратить в бегство почти любую армию неприятеля. Что занятно, правит в Рунном Королевстве не виал…

– Да ладно? А кто? – изумился Дурнбад.

– Не Кто, а Что, – поправила Настурция. – Тут можно провести аналогию с Минтасом. Остовом парящего Минтамансия сейчас руководит Тихий Надзиратель – хитрый и цепкий паразит, ага, а в Студеном Чертоге, что в Молисингтоне, всем повелевает гигантский кусок разумного Хрусталя. Да, да, Хрусталя. Его зовут Фосгейн. Эта мыслящая глыба минерала, покрытая сетью мигающих иероглифов, общается со своими подданными посредством музыки. Из внутренности Фосгейна течет мелодия арф, цимбал, скрипок, лютен и арф – это когда он в хорошем настроении. Но стоит ему разгневаться, как грянут барабаны, органы и трубы. Речь Фосгейна уникальна, и виалы умеют ее переводить. Хрусталь–Король любит Рунное Королевство так, как мать боготворит свое чадо. Понимаю, что странно так утверждать, однако сие – правда. В религии виалов Фосгейн – это тот же Бог Всего, а «все» для них – температура ниже нуля.

Настурция сдержано улыбнулась.

– Но нам–то надо разобрать, кто такой Фосгейн более детально. Первым из людей Соединенного Королевства его описал Иорла – придворный колдун Эльпота. Его догадки относительно Фосгейна таковы: Сам по себе минерал сформировался под воздействием лавовых потоков и испарений, сотрясших Горы Химблы на заре юности Мира. Иорла считает, что где–то под Химблами обреталось некое создание, которое чтобы не умереть, когда ему пришел срок, переместило свой ум в наиболее устойчивую к разрушениям материю. Почему не в алмаз, а в хрусталь? Да кто его ныне разберет. Создание провело ритуал и затаилось в своем новом доме. Впрочем, «затаилось» – слово неуместное. Просто Фосгейн лишился возможности куда–либо перемещаться. Застрявший в «ограниченности», он между тем непрестанно работал – сплетал эфиры материи и предавался творчеству. Фосгейн – творец, пробудивший виалов из сугробов. Они – только его дети. Ни Урах, ни Назбраэль и никто иной из Высших Духов не прикладывал к ним свою руку. Иорла, удостоенный чести лично побеседовать с Фосгейном, преподносит Хрусталь–Короля как мудрого и рассудительного владыку, и более того, доброго и даже пленительного. Иорла в своей книге «Вечная Зима» говорит о высокой морали Фосгейна и его миролюбии. Так это или нет, но сами виалы – продукты креативности Фосгейна, зла никому не желают. Если так случится, что к ним попадет человек или гном, нуждающийся в помощи, они примут его, снабдят всем необходимым и покажут безопасную дорогу в Железные Горы или в Соединенное Королевство. При всем при том для нас виалы – страшны внешне, и их церемониалы кажутся нам отталкивающими. Например, в Рунном Королевстве есть обычай хоронить социальную элиту вместе с живыми слугами. Для меня и вас это звучит чудовищно, но для них – в порядке вещей. Но давайте в этом разберемся. Слуги эти, конечно, не виалы, а лишенные интеллекта и не ощущающие боли «веретена–вьюнки» – нечто вроде веников из серой плоти. Они выметают сор из помещений или готовят пищу. В склепах веретена–вьюнки должны ухаживать за почившим хозяином и его скарбом. И они это делают, пока со временем не усыхают от старости, так как еда и вода им не нужна. Здесь следует упомянуть о пышных похоронах виалов, сокровищах могил и искателях приключений. Наших с вами соотечественников, тех, кто побойчее и поалчнее, тянет к алебастровым глыбам–катакомбам Рунного Королевства, расположенным у подножий гор. Тяжелые и запертые навсегда двери отделяют мародёров от сокровищ усопших виалов. Без зазрения совести они взламывают засовы, ломают печати, срывают перевязи с дверных ручек, вламываются в погребальные залы и… погибают.

– Трупные газы, – поддакнул я.

– Да, – даже не сердито подтвердила Настурция. – Мы помним про веретена–вьюнки. Со временем они разлагаются на облака аммиака – смертельно опасного яда. В зарытом пространстве ему некуда выйти, поэтому острое отравление им у людей наступает неимоверно быстро. В начале у несчастных поражаются глаза и дыхательные пути, за этим следует удушье и летальный исход. Обычно расхитители гробниц, осознав, что дело – дрянь, хватают пригоршню драгоценностей из саркофага и бегут обратно. Но лабиринты виалов запутанны, и лишь единицы выбираются обратно к спасительному свежему воздуху.

– Урах порицает воровство и со слезами на очах наказывает за него.

– Настурция, а что ты знаешь о самих виалах? Помимо того, что они незлобивы, холодны, как сосульки, и противны на вид? – спросил Альфонсо. – Я вот помню, что они питаются исключительно «ледяными ягодами».

– Кстати, да, насколько они уродливы? У меня они почему–то в голове они похожи на перцы с отростками по бокам, – хохотнул Дурнбад. – Все так?

Колдунья Ильварета юмор моего брата по крови не разделила. Она нахмурилась.

– Некоторые циники иногда вешают им ярлыки аналогичные твоим. Да, виалы не такие, как мы. Обитатели Рунного Королевства имеют зубы, примерно в четыре–пять раз большие, чем у нас, полные губы и раздутые уши под подмышками. Их глаза – айсберги, и они не моргают. Носы виалов зачастую сравнивают с мраморным перцем. Пальцы – сосиски, а ступни более близки к ластам, чем к человеческой ноге. Волосы у виалов почти не растут.

– Ну и монстры! Даже бороду отпустить не могут! – гикнул гном, поглаживая свою внушительную «лопату» на щеках.

– Виалы так не думают, – вздохнула Настурция. – Гипотетически выходцы Рунного Королевства способны прожить многие века, так как их метаболизм протекает значительно медленнее, чем у теплокровных, однако такое случается редко. Причиной тому служит детородный процесс…

– Настурция, я не уверен, что всем тут есть по восемнадцать лет, – пошутил я. – Тема–то для взрослых!

– Заткни уши, малек, – расхохотался Дурнбад.

– М-м-м! Интимные подробности! Калеб, взрослые запрещают тебе про такое слушать! – добавил Альфонсо.

– Собираетесь все опошлить? Ничего такого я рассказывать не собиралась, – приподняла бровь Настурция.

– Тогда – прошу.

– Дело в том, что при родах виала–мать как будто стекленеет и почти всегда не в состоянии вернуться к прежней подвижности. Постепенно она кристаллизуется и перестает дышать. Это что, касается женщин. Относительно же виала–отца, мужчины, скажу, что он выполняет функцию кормилицы. Виал–отец носит новорожденного в сумке–брюшине, пока тот не окрепнет для самостоятельного бытия. В этой сумке–брюшине ребенок питается экстрактами родителя. Это действо буквально иссушает мужчину и он, как и супруга, после выполнения своего долга, засыпает и более не просыпается.

– О, Урах! Я–то считала, что нашим роженицам трудно на сносях, а тут такое! – воскликнула Лютерия Айс. – Бедные, бедные виалы! Мне их жалко!

– Мне тоже, – согласилась Настурция. – Впрочем, для виалов это естественно и иного они не знают.

– Как же наш мир уникален! Сколько в нем всего парадоксального и экстраординарного! – сказала магистр Ордена Милосердия. – Пусть Всеотец не оставит виалов в их трудной доле!

– Как и нас, в нашем путешествии в неизвестность, – почти шепотом проговорил я.

– В эти минуты, пока мы с вами ведем неспешные беседы, Дроторогор и его войско уже вовсю попирают ногами Карак, – услышав меня, грустно промолвила Лютерия Айс. – Хрипохор гремит оружием, уничтожая села и города. И это здесь. А в Вельдзе Вальгард Флейт со своими легионами нежити направляется к Гричингу. Как много зависит от нас! Как тонка надежда! Как хрупко равновесие! Я молюсь, чтобы Урах смилостивился над Соединенным Королевством.

– Мы не птицы, чтобы летать. Эти клячи стараются, как могут, – буркнул Дурнбад, посмотрев на своего пасущегося коня. – Снежных барсов бы сюда. Вот они ускорили бы гонку!

– Мне вот, что не дает покоя – как Вальгард Флейт из Вестмарки перебрался в Лес Скорби? – как бы сам у себя спросил Альфонсо.

– Через порталы–червоточины, – коротко сказала Настурция.

– Я это понимаю, но… как?

– Ты хочешь, чтобы я тебе нарисовала схему–устройство планарных врат?

– Нет. Просто, если посудить, то, чтобы создать червоточины, нужна така» власть над магией и такая сила, что мне становится не по себе.

– У владыки Вестмарки есть половина Короны Света. Предполагаю, что он как–то настроился на ее мощь, – задумчиво произнес я.

– Что же он не открыл свои плешивые «двери» прямо у Гричинга? – пробормотал Дурнбад. – Зачем ему топать через весь Вельдз? Он – дурак?

– Во–первых, червоточины – это тебе не дыры размером с Зарамзарат. В максимуме они достигают величины мелкого сарая. Через них вся рать Вестмарки сразу не пройдет. Это значит, что разверзнись «окно» у столицы Вельдза, Братства Света, и гвардейцы Гричинга стали бы уничтожать неприятеля не всем миллионным скопом, а чуть ли не поодиночке. Во–вторых, в Лесу Скорби – в месте темном и тенистом, легче собрать и подготовить армаду к наступлению. В принципе Вальгард Флейт и так опережает Дроторогора. Расстояние от Великого Леса до Новориса в десятки раз превышает то, что раскинулось от Леса Скорби до Гричинга. Думаю, что король Вестмарки не считает нужным рисковать понапрасну. Нет. Он сыграет аккуратно, так чтобы взять Кость Ночи с наименьшими потерями, – проговорил я.

– Мое сердце болит за Серэнити, – изрекла Лютерия Айс, прикрыв ясные глаза. – Война может погубить ее… Серэнити бесстрашная жрица, и она сделает все, чтобы защитить людей Вельдза от Вальгарда Флейта. Даже если это будет стоить ей жизни.

– У каждого из нас в груди за нее щемит, – сказал Дурнбад. – Она, стойкая и несгибаемая, проскачет мимо всех каверз. Ваш Бог ее защищает.

– Аминь, мой добрый гном.

Мы стали укладываться спать.

Упоминание о Серэнити перенесло мои думы на Живую Воду. Великий инквизитор и так балансирует между Миром Света и Миром Тверди, а тут еще и Вальгард Флейт со своей Вестмаркой теперь будут ставить ей клинья в колеса. Бертран! Когда ты, тролль тебя ущипни, уже переведешь наговор Джеда Хартблада! Я стиснул кулаки. Хотя, что толку? Кузнец из «Бесовской Плавильни» сказал, что квазальд ему не обработать. Тут необходима мощь вулкана. Только в мифическом Тысячелетнем Громе, если он еще не остыл, получится растопить квазальд и обрамить им кусок Амасты. Как же сложно все! Вселенная, не дай умереть Великому инквизитору Иль Градо, храброй девушке и моей дорогой подруге. Серэнити, веришь, нет ли, я бы лучше сам выпил Живую Воду вместо тебя. Я – старый волк, повидавший уже всякого. А ты… Ты еще и не жила толком.

Я допил чай и прилег рядом с Дурнбадом…

…Мы – искры в пламени факела.

Мы – ничтожные песчинки в дюне песков.

Мы – капля воды в океане.

Мы – прах земли.

И все–таки мы верим, что завтра настанет.

Я верю… верю…