Глава 27. Ориентир Зла

Я часто меряю время сменами дня и ночи. Вот я встал, а вот я лег. Наша поездка из Ильварета до форта Нура прошла без каких–либо опасных событий. В эти дни мы много говорили о том, что скрывается за Соединенным Королевством, а еще наслаждались волшебной природой западной провинции. Весна! Ты в самом разгаре! Эти цветы! Эти леса! Эти птичьи крики, шорохи травы, ароматы свежести после весеннего ненастья! Я люблю осень и зиму, но и эта пора всеобщего расцвета так трогает мою душу! Наверное, наблюдая за тем, как шустрая речушка шумит у темных валунов, или провожая взглядом какого–нибудь встречного человека, я как бы «прижимаю» к себе ту умиротворенность, что так скоро покинет меня.

Когда мы достанем из Тлеющей Чащи лапу Дроторогора и пойдем за ней, то непременно попадем в Великий Лес. За Клеймендом, через который наша компания проскачет, за ним, за последним оплотом мужества Карака, нас будет преследовать злоба Хрипохора. Все наши чувства обострятся до предела, и мы уже не сможем радоваться капели или поляне, полной цветов. Я не хочу этого. Но кто, если не я? Я до хруста стискиваю челюсти, предвосхищая потери и страдания. Сейчас мой взор отдыхает, но в ту же самую секунду я не могу отделаться от черных дум. Маленьким, я, сидя в кроватке или играя с Медком, иногда слышал, как отец говорил матери: «Боль отвлекает меня от мыслей». Мой папа! Невысокий, с седыми усами и внимательными серыми глазами – таким я его запомнил, мой папа был человеком сильным духом, образованным и в высшей степени ответственным. Я не знаю, чем конкретно он занимался, но из дома отец уходил на заре, а возвращался к закату. Его обязанности оставляли на нем глубокие морщины. Однако он всегда находил повод улыбнуться, и это невзирая на шаткое здоровье. У него была «жидкая» кровь, при малейших парезах она долго не останавливалась, и нестерпимо ныло колено. Папа… Только недавно я догадался, в чем был смысл его слов. Физические муки помогают скрыться от внутренних терзаний. Укулукулун и Привратник, как на эстафете в борьбе за первый приз, обгоняют друг друга в ухищрениях свести меня с ума. Эмилия, Снурф, Мурчик и Грешем занозят мое сердце неизвестностью своих судеб. Мой Шато с Тиной, Птикалем, Суптоной, Пимином Бои, Катубом, Марципаном и другими его забавными обитателями так же занимают во мне отдельное поле «нервов». Близкая смерть Серэнити, проблемы Бертрана с Магика Элептерум, покинутая семья Альфонсо, гнев Дунабара на Дурнбада и обида Настурции также беспокоят меня (про Серэнити это мягко сказано). Прибавлю еще самое очевидное – всеми желаемую Корону Света, Дроторогора и Вальгарда Флейта, беспощадную войну, как с Тьмой, так и против себя самих – моя родина, мое Соединенное Королевство теперь лишь осколки разбившегося кувшина. Я не выпускаю из мыслей гибель Элизабет Темной и страшного Канахеса Ильки, который, умирая, «морально убил» и свою дочь. Мне жаль Констанцию Демей, ту, чей сын сидит в заточении в Вестмарке. Что она чувствует? Пустоту и сосущее, неотступное отчаяние. Все, чем королева Констанция дорожила. – разрушено. Все, что у нее было – пропало. Все близкие – под гробовыми досками. Надежда… Надежда на то, что Фабиан еще жив – вот, чем начинается и заканчивается ее день. Мы – люди. И каждый из нас несет свой груз грусти, терпеливо и безысходно пряча его под маской. Я отчаянно желаю сделать так, чтобы все плохое закончилось. Чтобы на наших небесах взошло незамутненное солнце. Но я здесь – последний в списке.

Вселенная, ты одарила меня Своей благосклонностью. Прошу тебя, посмотри на меня и помоги мне совершить подвиг. Не ради славы или чести, но во имя тех, кто дышит и хочет дышать дальше, во имя невинных и слабых, во имя Равновесия, которое у нас отняли, и во имя Добра. Я и раньше считался с трепетным понятием «Жизнь», но только Серэнити смогла показать мне, как она чудесна. Великий инквизитор сделала это порывисто и честно. Она оголила передо мной саму суть милосердия. Кто–то наверняка не согласится с моим заявлением, и отметит, что Серэнити безжалостна, что она расправляется с врагами Ураха без колебания. Что Великий инквизитор получает экзальтированное удовольствие от причинения телесных повреждений, и что она, не моргнув и глазом, может проломить кому–нибудь макушку своей булавой. Что Серэнити больна психически, и что она, отделив зерно от плевел, это самые «плевела» ниспровергнет в Забвение. Это все так. Да, я не буду лгать, что Великий инквизитор – «аленький цветочек» и никого и никогда не убивала – это просто смешно. А также, что она не лучится радостью от пыток, проводимых над «еретиками» в ее Ордене. В ее умопомешательстве виновен Хрипохор. Но… Если невинный будет нуждаться в помощи, Серэнити в лепешку разобьется, но спасет его. Эта девушка, обделенная заботой и отстраненная от всех, несущая на себе груз «творения судов», вопреки всем своим человеческим недостаткам и шепотом попрекаемой должности для меня эталон заботы и ревнителя справедливости. Никому из нас не под силу разгадать Замысел Ураха, однако то, что Он нашел оттиск в моей подруге – мне видно яснее ясного. Серэнити – герой Света, а о героях, как известно, ходят разные толки.

Форт Нур, к которому мы приближались по Змейчатому Тракту, в надвигающихся сумерках ярился десятками огней. Его форты и осанистые башни, вытесанные прямо из горы над крутым обрывом, опоясанным рекой Муравьедкой, выглядели впечатляюще. Над внушительными воротами с подвесным мостом трепетали флаги Карака и королевского Дома. Скача на Марви на подъем, я глянул влево–вниз. Где–то там, за Муравьедкой и почти что голой степью возвышается Брандвард, а подле него, к северу, раскинулась Тлеющая Чаща. Еще день – и будем на месте.

Запел рожок – это дозорные форта Нура приметили едущих к нему путников. Настурция извлекла из воздуха Клюкву и выпустила из нее в небо Огненный шар. Так в крепости узнали, что к ним пожаловала сама колдунья Ильварета. Через минуту монолитные створы форта Нура раскрылись, и наша компания въехала во двор. Ох, как же тут встречали Настурцию! Криками! Восхвалениями! Пожеланиями! Все потому, что не так давно сестра-близнец Эмилии бок о бок сражалась с солдатами форта Нура за освобождения Осприса. Десяток услужливых рук тянулось помочь Настурции спуститься с Гонории. Колдунья Ильварета улыбалась. Она чувствовала себя здесь, как у себя дома. Пока наших лошадей уводили, а сенешалю крепости спешили доложить, кто под вечер к ним пожаловал, я задал себе риторический вопрос – «А кто в Караке главнее? Настурция Грэкхольм или Лютерия Айс?». Одна – придворный маг, вторая – магистр Ордена Милосердия. М-м-м! Сложно! И нелепо! Это как спрашивать у меня, кто в Шато мне симпатичнее – Пимин Бои или Тина? Оба они мне дороги.

Сержант провел нас в рабочий кабинет сенешаля. Генерал Мито Якк вопреки моим представлениям о том, как должен выглядеть закаленный бесчисленными сражениями человек, оказался тучным мужчиной с бычьей шеей лет эдак сорока пяти. Его маленькие глазки казались блеклыми, скулы – чрезмерно выпирающими, губы – пухлыми, как у молодой девицы, а проплешина на голове – островком суши посреди редких серых «волн» волос. Внушительные мышцы – почти такие же, как у Дурнбада, катались под просторной белой рубахой, заправленной в свободные коричневые штаны. Природа слепила Мито Якка нескладным, но почему-то он мне сразу пришелся по нутру. В нем чувствовалось лидерство. Оно словно бы просачивалось сквозь его неказистую фигуру. На все эти выводы мне потребовалось всего несколько секунд.

При нашем появлении Мито Якк встал и показал пальцем на свой испещренный засечками доспех, одетый на манекена.

– Если бы не Вы, Настурция, на нем бы были не царапина, а дырки! А я бы сейчас не разговаривал, а кормил в земле червей! Я польщен, что Вы, оторвавшись от своих важных занятий, завернули к нам в форт Нур! Для меня, как и для всего гарнизона, Ваше общество – настоящий подарок! – голос командующего был скрипучим и фальцетным, что не вязалось с его медвежьей фигурой.

– Я тоже рада видеть Вас, генерал, – тепло ответила Настурция.

– Эй, Гарк, Гарк, недотепа! Принеси нам вина! – пискляво распорядился Мито Якк. – Помните, Гарка, миледи? (Откуда ни возьмись показался худощавый юноша) Он – мой сын! Ходит у меня в оруженосцах! Это Ваша магия тогда спасла его от клинка той твари из портала! Вы испепелили образину целым снопом пламени!

– Конечно, я помню, – сказала колдунья Ильварета, принимая бокал из ладоней Гарка.

– Я молюсь за Вас каждый день, миледи! – поклонившись, изрек он.

– Гарк, давай организуй там пир на весь мир! Ну, кто из поваров у нас еще не слег от кровавого поноса! Потормоши их!

– Слушаюсь!

– В фоте Нур эпидемия? – спросила Лютерия Айс.

– Не имею чести быть знакомым с вашими спутниками, миледи, но всем рад! – заметил Мито Якк.

Настурция, умостившись в кресле с деревянными подлокотниками, стала нас представлять:

– Это – Лютерия Айс, магистр Ордена Милосердия. Гном – Дурнбад из рода Надургх, старейшина войны Зарамзарата, что в Железных Горах – он. Как и ты тут, он повелевает всеми военными силами своего клана. Альфонсо Дельторо – глава Энгибара, рощи друидов. И… Калеб Шаттибраль… мастер–маг.

Мито Якк приподнял брови:

– Всем рад! И – все, как на подбор, да? Не абы кто. Куда же вы направляетесь?

– В Тлеющую Чащу, – ответил Альфонсо.

– Расспрашивать зачем – не стану. Однако, может будет вам полезно, замечу, что из Брандварда ко мне каждодневно доносят тревожные вести, – помрачнел генерал. – К его рубежам из Тлеющей Чащи стекаются какие–то призраки и еще невесть кто. Я бы послал туда своих ребят, но что они могут сделать против загробных сущностей, когда даже аббат Брандварда со своими братьями и сестрами лишь разводят руками.

– Давно это началось? – промолвил я.

– Месяца три назад.

– Примерно тогда, когда Тауруса поглотило Пророчество Полного Круга, – кивнул я друзьям.

– Думаешь, длань Дроторогора уразумела, что Первый из Круга Смерти пал, и настала пора активизироваться? – проворчал Альфонсо.

– Да чем она там мыслить может! – не согласился Дурнбад. – Это пятерня! Сухожилия, кости и мясо! У нее нет мозгов!

– Дроторогор вышел из Безвременья, и его обрубок, захороненный в Тлеющей Чаще, также пробудился ото сна, – сказала Настурция. – Это – метафизическое явление, присущее Высшим Созданиям. Части их тел, даже оторванные друг от друга, живут своей жизнью и своими, так скажем, заложенными мотивами. Владыка Хрипохора ненавидит человечество. Его рука – тоже. И поверь, Дурнбад, она умеет соображать, правда, на свой лад.

– Дроторогор… Я знаю, что он уже где–то в Соединенном Королевстве, разносит там в щепки наши города! Мне пришло письмо об этом лично от Констанции Демей. От королевы! Первый раз мне что–то написала сама королева, а не от Энейгрид или Лей Клинч! – пропищал Мито Якк. – В начале Таурус, а потом Он! Я–то надеялся сдать пост и приобрести себе домик у моря в Керане… Придется и дальше держать меч наготове!

– Еще Вальгард Флейт, вампир из Вестмарки, – дополнила Настурция. – Но тут он вряд ли появится, если только не победит Дроторогора.

– Я не в курсе кто такой Вальгард Флейт, но ни ему, ни Дроторогору не пройти по Змейчатому Тракту, пока мои ребята держат форт Нур!

– Беззаветная храбрость – вот, что отличает Карак от всего Соединенного Королевства! – воскликнула Лютерия Айс.

– Клинок моего отца хранил границы Карака, а до него топор моего деда и прадеда. За мной настанет черед моего сына Гарка. Он – славный мальчик, прыткий. Не опозорит ни меня, не своих предков.

– Некоторым людям надо было родиться гномами, а иным гномам – людьми, – громыхнул Дурнбад.

– Генерал, что на счет моего первого вопроса? – напомнила Лютерия.

–Вы про болезнь? Да, Нур обуяла какая–то лихорадка. Одна четвертая моего состава в лазарете. И то всего за неделю! Коек не хватает, а наш лекарь сбит с толку. Сегодня утром я послал гонцов в Брандвард и в Осприс. Надеюсь, что там сыщется кто–нибудь толковый из жрецов или знахарей, – вздохнул Мито Якк, стискивая свои внушительные пальцы замком.

– Здесь уже есть я, генерал. Вряд ли кто–то в округе разбирается во врачевании лучше меня, – изрекла магистр Ордена Милосердия, поднимаясь со своего места. – Где я могу найти лазарет?

– Вы осмотрите моих ребят?! На я на это и рассчитывать не смел! – встрепыхнулся Мито Якк. – Палаты находятся в глубине форта. Гарк вас проводит. Эй, Гарк!

– Генерал?

– Отведи, магистра Ордена Милосердия к хворающим. Она поглядит, что к чему.

– Будет исполнено! – прищелкнул каблуками оруженосец–сын. – Миледи?

– Могу я составить тебе компанию? – обратился я к Лютерии.

– Если ты не устал… то, да.

Вместе с Лютерией Айс и Гарком я спустился на несколько этажей вниз, в толщу форта. Когда Гарк пихнул одну из дверей, на меня дохнуло сладковатым запахом крови и рвоты. Крепко сбитые местными плотниками кровати занимали весь длинный холл. На них стонали умирающие. Зажав нос платком, я склонился над ближайшим ко мне. Набухшие водяные волдыри, испарина, бледность, спутанность сознания. Лютерия, поджав губы, так же занималась осмотром. Все признаки налицо…

– Оспа, – тихо сказала магистра Ордена Милосердия.

– Форт обречен, и мы тоже, если не покинем его немедленно.

– Погоди, Калеб… Погоди, может быть, еще не все потеряно.

– Зимой мы попали в зачумленный аванпост гномов Трузда. Серэнити смогла оградить нас от болезни, но вылечить наших снежных барсов – нет. По ее словам – на это у нее недоставало сил. Неужели ты… справишься?

Гарк, тем временем внимательно слушающий нас, боязливо прошептал:

– Нам конец, миледи? Вот это конец, да? Мы все заразимся и умрем? Как собаки безродные?

Лютерия Айс, казалось, не расслышала того, что сказали я и Гард. Она крутила на пальце «Лики Всеотца» – кольцо, связывающее ее с Аланом Вельстрассеном, и как будто чего–то искала… В себе?

– Расчисти мне место в центре, – внезапно и как–то хрипло попросила она нас.

Мы опрометью кинулись выполнять поручение. Когда столы, стулья и кровати (вместе со страдальцами) были сдвинуты к стене, Лютерия словно в трансе встала на пустой пятачок. Она закрыла глаза, а потом… потом Лики Всеотца озарились светом. В этом сумрачном помещении, пронизанном удушливыми запахами и безысходностью, я ощутил, как по моим венам разливается жар. Он исходил из магистра Ордена Милосердия. На короткий миг Лютерия Айс превратилась в сияющую звезду, источающую волны энергии. Она захлестнула меня и опустила в негу полузабытья. Я видел, что происходит вокруг и вместе с этим одновременно летал над облаками, где чистые и мягкие солнечные блики выжигали из моей плоти всю хандру. Сколько длился ритуал? Минуту, две, двадцать? Без понятия. Время смазалось и растянулось в полоску блаженства. Постепенно пелена экстаза стала покидать меня. Я ошалело потряс головой. Лютерия лежала на полу. Она потеряла сознание. Я и Гарк Якк бросились поднимать ее. Но не только мы… Все, дотоле умирающие, как ни в чем не бывало повскакали со своих лежаков и потянулись к Лютерии. Чудо из чудес! Кто–то плеснул на магистра Ордена Милосердия воды из бадьи. Она открыла очи и кротко улыбнулась нам.

– Урах с вами, дети...

Я взял Лютерию на руки и понес вслед за Гарком – в опочивальню, сказал он. Легкая, как перо, магистр Ордена Милосердия обвила мою шею холодными ладонями. Я всматривался в ее глаза и что–то не нравилось мне в них… Ранее ясные, они будто бы состарились и потухли…

Я уложил Лютерию на кровать и попросил мнущегося позади меня Гарка выйти.

– Ты как?

– Лики Всеотца… Они перетягивают в меня мощь Алана Вельстрассена, а он черпает ее у Всеотца… Она несет исцеление и вместе с тем калечит… Нет, меня не нужно жалеть. Просто ни один из смертных не способен вместить в себя Абсолютный Свет и не ослабеть… Как же тяжко сейчас пришлось понтифику… не то, что мне… Он – призма.

– Но ты не ослабла… Ты…

Я оглядел Лютерию.

– Ты взяла их оспу на себя! – выкрикнул я, осознав, что сделала магистр Ордена Милосердия. – Находясь в казематах инквизиции Шальх, я точно так же перенял увечья Эмилии, когда ее пытали «огненным сапожком»!

– Калеб… и да, и нет, – измученно прошептала Лютерия Айс.

Ее стал сотрясать озноб.

– Я… я действительно вынула оспу из них… Урах согласился на это и… Она прошла через меня и Алана Вельстрассена, к Нему…

– Ты… Ты не оставишь нас?

– Возможно… По воле Ураха. Но ты не бойся… Оспа заперта во мне «Печатью Света». Тебе и другим ничто не угрожает. Эта ночь… Если переживу ее, то хорошо… Алан Вельстрассен тоже не заболеет… Я упросила об этом Всеотца…

Лютерия Айс смежила веки и часто–часто задышала. Ее тело горело. Я открыл окно, чтобы впустить свежего воздуха, а затем снова сел в кресло подле магистра Ордена Милосердия. Что я думал? Я восхищался самоотверженностью Лютерии, ее альтруизмом и самопожертвованием. Вот она – настоящая дочь Ураха, отдает себя за неизвестных ей людей… Беззаветно, без всякой нерешительности и без страха. Мне хотелось плакать, потому что я не знал, как облегчить муки Лютерии. Через час на пороге показались мои друзья. Гарк Якк все рассказал им, и теперь они волновались. Их беспокойство утроилось, когда я дополнил повествование оруженосца своим. К двенадцати ночи у Лютерии началась агония. Настурция и Дельторо приготовили из того, что имелось в форте, лечебный отвар. Они смачивали им синие губы, а я проверял пульс. Кроме не стесняющихся сквернословий Мито Якка и Дурнбада, мы все молчали. Один сокрушался на языке Соединенного Королевства, второй на лундулуме. Автоматически я отметил, что речь генерала более заковыриста и богата «оборотами» нежели, чем у гнома. Хотя я мог перевести далеко не все, что изрекал Дурнбад.

Лютерия металась по койке и изредка, не приходя в себя, призывала Ураха. Сюда бы Серэнити или Эмилию! Без них мы бессильны предпринять что–то существенное… К трем часам мою грудь защипало. Я полез за пазуху и дотронулся до Лукового Спокойствия – оно накалилось. Полудрагоценный камень, весь в бороздах трещин, пульсировал, как изумрудный маяк. Нет, то не было связано с Укулукулуном и его тягой прихлопнуть меня. На этот раз Луковое Спокойствие тянулось защитить Лютерию… Почему я в этом уверен? Потому что в недрах моей души неожиданно все преисполнилось «зеленым». Я бы не назвал это божественным откровением или «гласом» Небес. Однако Кто–То, я подозреваю, что Луковый Рыцарь – святой Ураха, пытался пробраться к Лютерии, чтобы спасти ее. Почему он? Может от того, что магистр носила Луковое Спокойствие до меня и как–то настроилась на Него? Какая разница! Главное, что Всеотец хочет, чтобы Лютерию жила! Я сдернул с себя цепь и под недоуменные взгляды друзей вложил кулон в кулак магистра. Она стиснула его и натужно закашлялась. Ее лоб прорезали тонкие морщины, а волосы взмокли. Шла борьба. Я почти осязал ее. Лютерия и Луковый Рыцарь против Тьмы Назбраэля, которая желала уничтожить магистра. Постепенно, очень–очень медленно Лютерия одерживала вверх. Ее кожа приобретала более розовый оттенок, а дыхание выравнивалось. Она перестала метаться и наконец погрузилась в глубокий сон. Луковое Спокойствие вспыхнуло, а затем померкло. Лютерия выиграла бой.

– Ей лучше! – облегченно оповестила Настурция.

– Горы и недра! У меня вся борода поседела! – взревел Дурнбад, от чувств пиная сапогом комод. – Лучше сотню троллей раскромсать, чем вот так сидеть и гадать «да» или «нет»!

– Луковое Спокойствие помогло, – сказал я.

– Твоя догадка спасла Лютерию, – похвалил Альфонсо.

– Удивительный артефакт Братства Света, – промолвила Настурция. – Как ты сообразил, что он подействует?

– Мне подсказал «внутренний голос».

– Слышать голоса – плохо. Так с катушек слетают. Фчифчи, карга из Леса Скорби, тоже слышала их, а потом за дерево-мутанта замуж вышла, – сказал Дурнбад. – Впрочем, сейчас это пришлось кстати.

– Вы идите, поспите. Я посижу с ней, – промолвил я, держа руку Лютерии в своих ладонях.

– Я тоже, – произнесла Настурция.

– Пойдемте, я покажу вам ваши спальни. Вернее не я, а Гарк, – позвал Мито Якк. – Гарк, увалень! Ты где?! Но сначала вам надо поесть чего-нибудь. Гарк! Давай сообрази поесть дорогим гостям!

Альфонсо, окинув взором меня и Настурцию, жестом поманил Дурнбада за собой.

– Я побуду тут, – буркнул гном.

– Нет, пошли.

– Зачем?

– Разговор есть.

– А! – что–то себе смекнул Дурнбад. – Ну да, ну да, разговор. Важный, небось, у нас с тобой разговор–то, да?

Остались только я, Настурция и посапывающая Лютерия. Колдунья Ильварета откинулась на спинку неказистого стула и вперила в меня свои прекрасные глаза. Я заерзал. Неуютно!

– Э-э-э? Настурция?

– Что?

– Почему ты на меня так смотришь?

– Почему ты не ушел?

– Я… Нужно, чтобы кто–то был с ней рядом.

– И это ты.

– И ты.

Мы замолкли. Под взглядом Настурции я чувствовал себя не в своей тарелке. Она же не собиралась отводить от меня своих глаз.

– Настурция, что же не так?

– Много, что, – протянула колдунья Ильварета, пряча лицо в тень.

– Много что – «что»?

– У тебя есть самый сокровенный секрет? – вопросом на вопрос внезапно ответила Настурция.

Эмилия!

– Ну, надо подумать…

– Есть, – утвердила колдунья Ильварета. – Я желаю знать, сколько он стоит.

– Он… не продается.

– Всему есть цена.

– Не всему…

– Тогда представь его себе.

– Зачем?

– Чтобы сказать себе, на что ты пойдешь, чтобы сохранить его.

Я стал смутно догадываться о том, что Настурция ведет со мной сложную игру. Ей было все равно, что я отвечаю, но вот образы, вспыхивающие при моих словах… Образы тут имели ключевую роль. Магия Разума – самая запутанная из всех чародейских школ. Она дает возможность при должной подготовке применяющего ее читать мысли собеседника. Настурция владеет телекинезом на искусном уровне, а он в некотором плане сродни магии Разума, которую, как мне кажется, она тоже изучила, – так, для галочки. Мне не нравится, когда такие штуки проворачивают с другом без всякого предупреждения. Но… это способ сблизиться с Настурцией, на ее «поле».

– Хорошо, – помедлив, отозвался я.

Я постарался вообразить себе, как жажду вернуть к себе расположении Настурции (специально, разумеется, чтобы растопить ледник ее сердца). Я действительно того хотел, но в меньших объемах. В моей голове Настурция с Клюквой на коленях сидела в оливковом саду, а я наливал ей холодный абрикосовый сок и подавал на тарелочке дольки спелого, нарезанного манго. Чтобы удовлетворить «на что я пойду, чтобы сохранить его», я надумал себе разных опасностей и лишений, в которых мне было проще перекусить свой язык, чем проболтаться о том теплом «комочке», что бился по Настурции.

Неожиданно колдунья Ильварета вздрогнула всем телом.

– Ты… Ты… нет! Не может быть!

Ха! Калеба не проведешь! Даже тебе!

– Что не может быть?

– Ничего, – как–то совсем иначе сказала Настурция.

Я сделал глуповатый вид.

– Совсем ничего? Тебя уже не занимают мои тайны?

– Напротив, более чем, однако… Они пока терпят.

Настурция словно преобразилась. Она улыбалась мне как–то по-особому…Это яд сочится по ее устам или плохо скрываемое отвращение? Меня как громом поразило! О, Вселенная! Колдунья Ильварета уже не первый раз проникает в мой «кочан капусты». И она видела в нем Эмилию и мою… «привязанность к ней». Как горько! Как беспринципно! Как подло! Мои мечты, только мои! Они – не достояние общественности и уж тем более Настурции! Колдунья Ильварета, сестра–близнец моего предмета воздыхания, теперь относила мои чувства не к Эмилии, а к себе! Настурция, которая до сего момента мою личность еще как–то терпела, ныне наверняка попытается меня укокошить. Она сложила два плюс два, и я… столь ей ненавистный и по ее мнению влюбленный в нее, вообще достоин ли жить? Эх, сплоховал!

– Я тут кое–что хотел заметить…

– Меня?

– Это более чем очевидный факт, но…

По кругу комнаты зажглись свечи. Их мягкий разноцветный свет совсем чуть–чуть разогнал всеобъемлющую темноту. Окруженная загадочными мерцаниями, Настурция подалась вперед и приложила палец к моим губам.

– Не говори ничего. Я не приму так твое.... Не здесь. Потом… когда вернемся в Ильварет. Ладно? Этот день мне хочется запомнить… не таким.

Что она пытается мне этим сказать?! Что она собралась там запоминать?! То, как прихлопнет меня?!

– Хмр! Хорошо! В Грэкхелькхоме? – наобум ляпнул я.

– Подойдет. Сладких снов… Калеб.

Настурция грациозно поднялась и вышла. Скукожившись, я попытался разобрать тот тон, которым она произнесла мое имя. Злобный? Нет. Мстительный? Нет. Предвещающий расправу? Да нет же! Он был… приязненным? Не будь я знатоком человеческих хитростей, отнес бы его к этой категории. Настурция что–то замышляет. Надо держать ушки на макушке. Да, что я о ней?! Лютерия едва не погибла, а я – «Настурция»! Пусть вынашивает свои коварные планы, сколько влезет! Пока мы не возвратимся в Ильварет, мне нечего пугаться! А там, там уж как–нибудь раскидаю «колоду»! Подтасую, если что!

Я так и просидел подле Лютерии до самого рассвета. С красными от недосыпа глазами, всклокоченный и осунувшийся, я ощутил на своей коже первый лучик солнца. Он погладил мое запястье, а затем перебрался на магистра Ордена Милосердия. Кряхтя, как испорченная мельница, я посеменил к окну, чтобы его зашторить…

– Не надо. Я люблю свет… Он сближает меня с Всеотцом.

Я обернулся. Лютерия робко улыбалась мне. Одним прыжком я оказался возле ее изголовья.

– Я почти потерял надежду…

– Луковое Спокойствие изгнало из меня всю болезнь. Я вновь здорова, хотя и обессилена. Это был Луковый Рыцарь… Во мне и со мной. Святой покровитель праведников. Но я себя к ним не отношу. Я грешница.

– В меньшей степени, чем я.

Лютерия по–доброму рассмеялась.

– Шутка засчитана!

– Один:ноль?

–Я так проголодалась! Как будто сотню лет ничего не ела! Поищешь что–нибудь обжоре?

– Теперь ты шутишь? Ты же ешь меньше всех нас вместе взятых!

– Если не поторопишься, то слопаю тебя!

Я нежно обнял Лютерию, после чего ломанулся в поисках кухни. Я бросился на запах. Вот она, кухня! Там все кипело и скворчало! Затевался праздник! Солдаты в измазанных фартуках разделывали лося, пеклись пироги, шинковались незатейливые салаты! Ну, а как иначе? За здравие! Или к тому же… за упокой? Тьфу ты, Калеб! Какой «упокой»! Лютерия очнулась! Слава тебе, Вселенная! Буду должен!

Я наткнулся на Гарка у серванта. Он, при парадном доспехе, что–то обсуждал с поваром – усатым мужиком с офицерской нашивкой на белом колпаке. Своеобразно! Растолковав обрадованному сыну Мито Якка, для кого мне срочно требуется самый огромный поднос со всем вкусным и свежим, я принялся весело насвистывать. Мою просьбу исполнили в лучшем виде. Сгибаясь под тяжестью двух подносов мы с Гарком отправились к Лютерии. По пути нам встретился Альфонсо, – он тоже шел к Лютерии. Я бы, конечно, мог накормить ее из нашей Скатерти, но мне подумалось, что магистру поднимет настроение именно стряпня форта. И не промахнулся! Как же она накинулась на еду! Как оголодавший волчонок! Альфонсо только и успевал намазывать маслом новый бутерброд, Гарк подавать буженину, а я наливать кружки земляничного чая – Лютерия выпила их три! Когда магистр наелась, то сразу уснула.

Пока она спала (до обеда), мы с друзьями гуляли по форту Нуру. Мито Якк сопровождал нас неотлучно. Он рассказал нам об устройстве крепости и об ее истории. Форт Нур осаждали за предыдущие века нечасто, и каждый раз неприятель уходил восвояси ни с чем. Я не удивлен этому. Толстые отвесные стены, построенные на природной скале, и ряд очень удачно воплощенных оборонительных нюансов издревле держали аванпост под надежной защитой. Поговорив с нами о том, о сем и о десятом, генерал покинул нас, посоветовав наведаться на тренировочную площадку. Она располагалась в восточной части форта. На ней инструктор гонял своих подопечных до седьмого пота. Облаченные в доспехи, солдаты сражались тупым оружием. Дурнбаду зрелище пришлось по нраву. Он кряхтел и раздавал всем советы, так, как будто это он тут руководил упражнениями, а не кто–то другой. В конце концов, терпение инструктора лопнуло, и он рявкнул, что если гном такой хороший воин, то почему бы ему самому не встать в круг. Дурнбада уговаривать не пришлось. Он тут же выпятил грудь и вызвал на состязание самого инструктора. Тот отрывисто кивнул. На этот поединок собралась посмотреть целая толпа. Делались ставки! Горластому капралу в снятый шлем кидали, как Манфреда Второго медного, так и серебряного! Дурнбад, следя за этим действом, ухмылялся и потирал молот.

– Поставите на кого–нибудь? – озорно поинтересовался капрал, подходя к нам.

– На Дурнбада, – благосклонно ответила Настурция, вынимая из кармана пригоршню золотых (ее вложение превысило всю солдатскую складчину).

– Ого, миледи! Вы отчаянная! Как у Осприса в битве, так и в азарте! Только я вам вот что скажу: Вашего крепыша мы не знаем, а вот Шусти Рика – премного! Он недаром у нас за Мастера меча числится!

– Я выиграю. Я это делаю всегда и везде, – беспечно отозвалась Настурция, взмахивая длинными ресницами.

– А вы? – обратился к нам капрал.

Альфонсо глянул на меня.

– Займешь?

– Ты что? Дырявый носок? У меня пусто. Но если бы у меня были деньги, то я бы не задумываясь, вывалил их все.

Дурнбад между тем пил из поднесенной фляжки что-то явно крепкое.

– Давайте на кон что–нибудь еще, – подбивал нас капрал. – Например, ты – лук, а ты – сапоги. Кожа у них телячья, да?

– Ага, она самая.

– Ты слышал? Резец оценили эквивалентно твоим «подкрадушкам». Красота!

– Почти равноценно, – улыбнулся я. – Идет! Мои замызганные сапоги – в деле!

– Не хочешь лук, тогда с тебя ремень! – не унимался капрал.

Альфонсо расхохотался.

– Пусть так. Только снимем все себя уже по факту.

- Лады, мужики.

Когда противники приготовились, капитан, выбравший сам себя в судьи, крикнул:

– Начали!

Дурнбад почти лениво двинулся к Шусти Рику. Помотав молотом, он сделал пробный удар. Мимо! Инструктор форта Нура ловко увернулся и в ответ едва не достал мечом головы гнома. Толпа взревела! Дурнбад, наступая боком, держал молот всего одной рукой, а второй показывал Шусти Рику «нос». Инструктора это злило, но он не поддавался насмешкам. Его четко выверенные курбеты клинка искали у Дурнбада слабые места, однако не находили. Старейшина войны, знаменитый вояка Железных Гор, от души забавлялся над потугами Шусти Рика. Он больше отбивался, чем наседал. А инструктор старался! Старался, как мог! Он применял все известные ему уловки! Бил с плеча и снизу, прокручивал финты и делал разнообразные «па»! Надо отдать ему должное – он и правда, был не простачком и к тому же выносливым! Я бы, наверное, уже умаялся, а он – нет! Шусти Рик, как человек, которому перевалило за сорок, метался по утоптанной земле взад и вперед! Э, какой подвижный! Танцор!

– Ну, что? Размялись? – хохотнул Дурнбад своему оппоненту. – А теперь давай по–взрослому!

Старейшине войны наскучило поддаваться, и он взял свои привычные обороты. То есть грянул напролом! Бац! Бац! Молот скрестился с мечом, по касательной пронесся у виска Шусти Рика (гном не хотел попасть туда, потому что его удар мог ненароком убить), а затем вихрем пронесся к коленке, поддел ее и опрокинул инструктора навзничь. В грязь! Заблокировав клинок железной пяткой, Дурнбад театрально медленно опустил свое пудовое оружие на череп Шусти Рика. Показав нам, что «бум» и смерть! Потом перекинул молот в другую ладонь, крутанул его в воздухе, поймал опять, и молниеносно послал к лежащей поодаль крупной репе. Овощ разметало в пух и прах! Дурнбад провернул этот трюк так быстро, что у всех присутствующих захватило дух! Личный состав форта Нура понял, каков был бы удар по макушке Шусти Рика в настоящем сражении! Аплодисменты и ор оглушил меня. Дурнбад улыбнулся и помог инструктору подняться.

– Молодец! Хватка есть! Не моего, конечно, уровня! Но, так, жирок стрясти, пойдет!

– Меня никто еще не побеждал! – уважительно воскликнул Шусти Рик.

– Никто до меня! Я – побеждаю всех! С тебя пинта эля, человек!

Хлопнув меня по бедру, гном добавил:

– С тебя тоже!

– Почему это – с меня тоже?! Я на тебя положил свои сапоги!

– Именно поэтому! Ободрал бедных солдат! – рассмеялся Дурнбад. – Ты же знаешь: меня не одолеть!

– Миледи, – обратился капрал к Настурции, отдавая ей шлем, полный монет. – Ваш выигрыш!

– Оставьте себе, – улыбнулась колдунья Ильварета. – Это мой подарок тем, кто щитом ограждал меня от тварей близ Осприса!

– Хвала вам, миледи Настурция! – благоговейно взвыл капрал. – Мы будем пить за Вас! И за магистра Ордена Милосердия! За нее обязательно тоже!

– Только не переберите!

– Эгей! Идея неплохая! Кто в увале, налейте мне до краев! – загрохотал Дурнбад.

Гнома тут же подхватили и понесли в казармы.

– Увидимся! – крикнул нам старейшина войны.

– Покажи им теперь, кто самый большой выпивоха! – крикнул ему вдогонку Альфонсо.

Дурнбад нашел себе еще одно занятие по вкусу. Ждать его не имело смысла, поэтому мы втроем отправились к Лютерии. К нашему приятному удивлению, она уже покинула кровать и, как оказалось, следила за состязанием гнома и инструктора из окна. Ей было много лучше, недомогание шло на спад. Мы посовещались и решили выдвигаться к Тлеющей Чаще завтра утром. Заключительную половину дня наша компания провела в кабинете Мито Якка. Мы попивали пряный напиток, сделанный в форте, и тихо беседовали. Генерал восхищался Дурнбадом, а я украдкой посматривал на Настурцию. Она, веселая и щедрая на безобидные шутки, вскользь тоже кидала на меня взгляды. Я гадал, что тут к чему, и выводил теории, но все они не шибко меня устраивали. А может, я накручиваю себя? Я так умею.

Поздним вечером мы разошлись по комнатам. Заснул я быстро и спал без всяких сновидений, что уже достижение! Утром, свежие и вымытые (когда еще придется теперь принять ванну!), мы оседлали коней и покинули форт Нур. На прощание весь его гарнизон выстроился в шеренги и поднял свое оружие. Трусясь на Марви, я оглянулся – две фигуры, Мито Якк и Гарк Якк, отец и сын, махали нам вслед.

В Брандвард мы не стали заезжать – только время терять. Он, маячивший по левую сторону, как будто мрачно наставлял: в Тлеющую Чащу суются одни самоубийцы и дураки. Когда Брандвард скрылся позади, я стал ощущать запах гари. Нет, не так. Аромат раскаленных углей. На подступах к Тлеющей Чаще появился дым. Тугими разобщенными струями он тянулся, как по воздуху, так и стелился по земле. Да, вот и она, опушка… Лес, ранее называвшийся Малахитовым Дворцом, представлял собою нечто нереалистичное. Деревья, если их сжечь, превращаются в труху и пепел. Но только не эти. Крепкие стволы здешних дубов, ясеней и каштанов избороздили крупные и мелкие прожилки, из которых вечно тянулся огонь. От этого темного волшебства весь бор сиял бессчётным количеством неугасимых факелов. Такое более нигде не увидишь… Из сухой почвы то и дело вырывались снопы искр. Их фонтанчики смешивались с хмарью или лизали копыта наших лошадей. В тенистом пространстве, пропитанном потусторонними шорохами и скрипами, плодился страх и безысходность. Изредка, будто из минувших тысячелетий, до нас доносились стоны или отчаянные крики. Это расшатывало нервы. Мы ожидали нападения, но, казалось, что Тлеющая Чаща абсолютна пуста. Ни животных, ни птиц. Только беспросветная мгла и сажа полустертых тропинок. По пути нам часто встречалось обугленное оружие или трухлявые доспехи. Под обмаранными копотью валунами валялись кости, как людей, так и чудищ из Великого Леса. Да… Та самая легендарная битва – Полдень Игл, она напоминала здесь о себе повсюду. Этот застрявший в том моменте могильник есть место славы и великого героизма моих праотцов, а так же трансцендентной и запредельной мощи владыки Хрипохора, хоть и проигравшего Харальду Темному и Легии, но изувечившему тут саму основу Мироздания. Белые хлопья пепла покрыли всю нашу одежду. Мы попеременно чихали и кашляли. Дышалось с трудом. Тлеющая Чаща почти соразмерна Лунным Вратам. Чтобы пересечь ее от одного края до другого потребуется дней пять. Мы собирались найти курган, который по преданиям был насыпан в самом центре осквернённого Малахитового Дворца. Тогда, при Харальде, он еще цвел бутонами лютиков и был покрыт травяной подстилкой. А теперь… Теперь все иначе…

К вечеру настала необходимость где–нибудь заночевать. Сумерки опустились рано. По моим подсчетам солнце еще должно было бы светить, впрочем, тут все так непроглядно… Альфонсо, следопыт с колоссальным опытом, сумел (как?) подыскать нам что–то вроде неглубокой пещеры, скорее даже природный навес из наваленных метаморфизованных глыб сланца. Мы забрались в него и наскоро перекусили. Бархатным колпаком нас накрыла ночь. Дежурство поделили так – я, Лютерия, Настурция, Дурнбад, Альфонсо. Проверив, как привязаны наши беспокойные гнедые, я примостился на камне, так, чтобы обозревать… что обозревать? Что–то! Покумекав, я призвал шарики Света (на всякий случай!). Как масляные капли–зарницы, они со всех сторон омывались дымом, сливались с пеленой мути и бурыми языками пламени свечей–деревьев. Не усмотрев в шариках Света толка, я распустил свое колдовство. Но вынул и засунул в ножны Альдбриг. Ходит легко. Но поможет ли он? Кто знает? Тут нам не живые угрожают, а нечто… нечто неопределенное. Нежить? В каком–то роде она. Но особая, чуждая и аномальная, не такая, как везде. Эти прилагательные я даю ей, как мастер–некромант, разбирающийся в том, что такое «неуспокоенная сущность». Брр! Аж мурашки по коже!

Немногим спустя в глубине Тлеющей Чащи показались тускло люминесцирующие образы. Они колыхались от одного рдеющего тополя к другому, но близко не подступали… Загробные аспиды и пленники сакрального урочища давали мне понять – «мы рядом, и вы под наблюдением». Чтобы обезопасить нас, я взял палочку и, проговаривая про себя слова из темного искусства, стал чертить вокруг стоянки защитную сферу. В самом себе я обращался к древним и изуверским «запретам–чарам» Назбраэля. Наговор корежил мое сознание и вызывал тошноту. Я проводил ритуал и содрогался от брезгливости, как к себе, так и к его создателю – Вседержителю Мира Тьмы. Когда мои линии замкнулись, я отбросил веточку и, сняв перчатку, приложил руку к теплой земле. Заключительные рифмы навета превратили почти неприметную бороздку чертежа в вязь красных рун. Заклинание рассчитано на часа три–четыре, и под его опекой мы будем в относительной безопасности. Если призраки решат атаковать нас, Назбраэль, которому, по сути, все равно, кто пострадает, вывернет их наизнанку. Они подвергнутся своего рода пытке, которая бичом погонит их обратно во мрак. Я, по крайней мере, надеюсь на это.

Лютерия проснулась сама. Она, обежав глазами символы Назбраэля, поморщилась.

– Зачем?

– Там – наши враги, – ответил я, указывая на приведения. – Это от них.

Магистр Ордена Милосердия присела подле меня. Она сжала амулет Ураха.

– И подействует?

– Раньше действовало.

– Я проникаю в смысл твоих написаний – их составитель Сам Назбраэль.

– Да.

– Они отвратительны.

– Согласен. Однако Тьма тоже любит бороться с Тьмой.

– Звучит странно.

– Насилие. Тут только это важно. Назбраэль получает удовольствие, если кто–то кого-то угнетает. Пусть даже это будут Его выводки.

– Ты сделал это ради нас. Как мог, – ласково сказала Лютерия. – Но это – мое поле брани. Я магистр Ордена Милосердия, и я получила эту должность не просто так. Со мной Урах и Его заступничество. Усопшим ни за что не добраться до вас, пока я рядом.

– Это ободряет… Помнишь, я говорил, что Серэнити своим Светом отбросила призраков ворожей, когда мы шли в Оплот Ведьм? Ты так тоже умеешь?

– Ты часто поминаешь Великого инквизитора. Моей сестре было бы приятно знать, что ты о ней думаешь, – улыбнулась Лютерия. – А на твой вопрос… Предпочту, чтобы доказывать не пришлось.

Магистр коснулась моего плеча.

– Калеб?

– Хм?

– Можно спросить кое–что личное?

Я заинтригованно поднял бровь.

– У меня обычно нет секретов, от друзей.

– Что такое Уговор Предков? Им ты поклялся Констанции Демей, что добудешь Филириниль.

Я вздохнул.

– Для того, чтобы это объяснить, мне потребуется рассказать тебе короткую историю.

– Пока идет твое дежурство, мое еще не начиналось.

– Хорошо… Когда–то я был мальчиком. Одним из уймы сирот, слоняющихся по Шальху в поисках еды и крова. Однажды, в ту мою горестную пору, я заболел. В лихорадке, кутаясь в порванный тулуп, а стояла зима, я волочил ноги по улицам нашей столицы, с завистью глядя на тех детей, у кого были родители. Я твердил себе, что хоть Вселенная и несправедлива – я не сдамся и выживу всем назло. Я повторял это, а сам уже, не заметив как, лежал в сугробе. Я почти заснул, но меня встряхнули, взяли на руки и отнесли в карету. Там я пришел в себя. Напротив меня, на сиденьи из красного ситца, восседал молодой мужчина с окладистой бородой. «Кто вы?» – спросил я. Он ответил: «Твой король». Это был Освальд из рода Хайдерсонов, муж Отилии Темной. Мне повезло. Счастливый билет. Мы приехали в замок, где Освальд распорядился накормить и напоить меня, обогреть и дать новую одежду, а также вылечить – за это спасибо жрецу Братства Света. Тогда я не умер, а мог бы.

В тот день Освальда заняли важные дела, и он позабыл обо мне. А меня… Что со мной делать? После выполнения всех королевских поручений, меня выставили обратно на холод. Потом я вновь повстречался с Освальдом, на празднике Урожая. Тогда мне было уже сорок семь, а ему под восемьдесят. Освальд вдруг вспомнил меня и пригласил разделить с ним ужин. С интересом, свойственным старикам, он принялся расспрашивать меня, как сложилась моя жизнь. Я поведал ему, что стал магом и что теперь готов отплатить ему за его доброту. Собственно, за этим я и явился тогда в Шальх. Вернуть долг Заботы – такое желание двигало мной! Понимаешь? К моему неописуемому удивлению, Освальд промолвил, что ему было видение, и он знал, что когда–нибудь я приду к нему. В нем король увидел моих маму, папу и Энигму – башню моего приемного отца Квиля Лофирндваля. Освальд сказал мне, что ему известно о том, где стоит Энигма, и что я страстно жажду ее найти. Дряхлый король утвердил следующее: я получу секрет через триста лет безоговорочной службы его роду. Трепеща всем телом, я дал клятву исполнять все, что мне прикажут. Освальд назвал наш гешефт Уговором Предков. Предполагаю, что сокровенную информацию мне должен был передать не он, а его потомки. И вот, с того самого судьбоносного соглашения по эту секунду я исполняю Уговор Предков.

– Сколько тебе еще осталось ждать? – прошептала Лютерия.

Я улыбнулся.

– Срок условия истечет сразу после Величия Света. Когда оно грянет – Уговор Предков с моей стороны будет выполнен.

– Значит, это Констанции Демей выпала честь вознаградить тебя за твои труды.

– Я уповаю на то.

– Урах видит – ты достоин того. Иди спать. Настал мой черед нести вахту.

– Если что – буди.

– Непременно.

Утро принесло мне ломоту во всех конечностях и послевкусие от усердий Укулукулуна. Создавалось впечатление, что еще пару ночей и Луковое Спокойствие попросту расколется. Я боялся слишком сильно надавить на него или на что–то наткнуться грудью. Развязка противостояния архонту и Испытание Рифф – вот, что мне светит в уже более, чем близком будущем.

Мы позавтракали, расстелив Скатерть «На любой вкус», и вновь взобрались в седла. Сущности, появившиеся вчера, не пропадали. Бледной мутной волной они следовали за нами по пятам. Чем дальше мы забирались во чрево Тлеющей Чащи, тем больше ее природа обретала мазков порочности и уродства. Выгорающие деревья завивались кронами книзу, врастая в свои же корни, а из тверди выпячивались конусы гейзеров, испускающих из себя чад. Мы видели горы пепла, усеивающие собою пустыри и прогалины с адамантовыми, подвергшимися кошмарному видоизменению, пучками вереска. Они издавали звон и лоснились капельками огня.

Через день мы попали в «преддверие» Полдня Игл. Здесь, на тех и этих отрогах, Харальд Темный, Ки Аная, Гвин Гокатюр и Легия сошлись с Дроторогором и Хрипохором в смертельной сече. Черные кости безостановочно хрустели под копытами наших лошадей. Черепа пялились на нас из коптящихся смогом ям пустыми глазницами. Стволы деревьев были унизаны скелетами, пронзенными стрелами. Каждая миля, которую мы оставляли позади, кричала нам о горе и жесточайшем побоище. Я привык к сопровождающим нас призракам, но сейчас, когда мы подобрались к центру Тлеющей Чащи они стали сокращать расстояние между нами. Их лики, с гримасами извечного томления и ужаса, уже четко различались за нашими спинами. Ага… Мы на месте.

На голой равнине цвета оникса возвышался холм. По его пологим склонам ползали какие–то твари два на два фута, напоминающие муравьев, только огненных. Они копошились и рыли норы, вынимали из них останки, а потом, смазав их пламенным экстрактом, зарывали обратно. Магия первородного Хаоса, почти осязаемо повисшая в пространстве, наполняла меня чувством наэлектризованной напряженности. Пожелай, и создашь заклинание, не сосредотачиваясь. Нечто аналогичное я испытывал в присутствии Тауруса Красного Палача. На подножии холма находился частокол из воткнутых копий и единичных, истлевших стягов. Еще… Еще могила руки Дроторогора, вся эта опутанная газами возвышенность, состоящая из огненных муравьев и суглинка с вкраплениями вороненых кристаллов, траурно мигающих скорбным золотым светом, опоясывалась гигантскими буквами–пожарами. Их бедственный и мертвящий перевод, а алфавит Хрипохора я худо–бедно знал, заставил меня покрыться испариной.

Но главное было в другом. У входа, незанятого копьями и пиками, ведущего наверх холма, стояли два человека. Мужчина и женщина. Мужчина в красных доспехах, с рдяным клинком и таким же щитом. Под его шлемом, как две падающие звезды, сверкали глаза–алмазы. Женщина – вся в белой броне и плаще, с серповидным посохом и венцом–созвездием на челе. Их лица… Одновременно они казались мне, как прекрасными, так и жуткими. Думаю, это из–за того, что в них не было ничего человеческого. Без всякой концентрации я зарядил Лик Эбенового Ужаса заклинанием Потустороннего Террора – оно уже давно продемонстрировало мне свою эффективность против нежити. Мы спешились, и шаг за шагом, медленно, пошли к стражам. Когда нас от них стало разделять футов пятнадцать, женщина, вскинув руку, воскликнула:

– Живые, остановитесь!

Ее голос, пронзительный и потусторонний, пробрал меня щупальцами холода.

Мы невольно остолбенели.

– Здесь лежит обрубок Зла, – вторил женщине мужчина. – Здесь ему и прибывать до скончания Мира. Уходите.

Его возглас раскатился эхом и сотряс извечно горящие деревья.

– Кто вы, о, хранители? – спросила Лютерия Айс.

– Мы были смертными, – изрекла женщина.

– Мы являлись людьми, – дополнил мужчина.

– Ки Аная – я.

– Гвин Гокатюр – я.

– Жрица и Дочь Всеотца – я.

– Генерал армии Карака и Сын Всеотца – я.

– Мы, пали в борьбе с Дроторогором, – в унисон сказали Ки Аная и Гвин Гокатюр. – По желанию Ураха, мы вернулись сюда, чтобы никто не смог потревожить замурованное Проклятие.

– Дроторогор снова снизошел в наш мир, и оно, это Проклятье, нужно нам, чтобы найти Филириниль. Лапа указывает на Легию, отсекшего ее, а где он – там и его меч, – отозвался Альфонсо Дельторо. – Сейчас только Филиринилем возможно сокрушить владыку Хрипохора.

– И Вальгарда Флейта, – дополнила Настурция. – Короля вампиров Вестмарки.

– Наш ответ – нет, – хором грянули Ки Аная и Гвин Гокатюр.

– У них части Короны Света! – не выдержал я. – Если мы не добудем Филириниль – нам всем придет конец! Неужели вы хотите этого?!

– Рука не покинет своего саркофага, – безразлично изрек Гвин Гокатюр.

– Возвращайтесь восвояси или погибните, – прибавила Ки Аная.

– Таков Завет Ураха, – опять разом утвердили трансцендентный генерал и жрица.

– Всеотец нуждается… – начала Лютерия, однако ее перебил зычный бас Дурнбад:

– Че вы лясы точите с этими мумиями?! Видно же, что они за стол переговоров не сядут!

Неустрашимый и импульсивный гном, с молотом наперевес, понесся к хранителям Тлеющей Чащи:

– Я им сейчас «накидаю» пряников с шестка!

– Да будет так! – возвестили Ки Аная и Гвин Гокатюр, наставляя на нас оружие.

Что же произошло потом? Когда я оказываюсь в пылу схватки, то упускаю некоторые ее нюансы.

Я оглянулся. К нам летели все те тысячи призраков, которые дотоле держались поодаль. Их мерцающие топоры, булавы и секиры приобрели материальный вид! Заклинание Потустороннего Террора, конечно, испарит десяток-другой этих враждебных гадов, но! Они наступают со всех сторон! Дурнбад между тем нанес удар по щиту Гвина Гокатюра. Следом засвистели стрелы Альфонсо. Они метили в Ки Анаю. Жрица подняла сухопарую ладонь – все залпы Резца сошли с«прямого пути и взмыли в прогорклое небо. Настурция взяла на себя муравьев. Эти огненные насекомые–инферналы, бросив свою воркотню, единой лавиной спускались с холма. Грэкхольм, выудив из воздуха Клюкву, послала им навстречу оранжевый запал колдовства. Он разъел древки античных копий и с ревом обрушился на муравьев. Те, в кого он попал, пронзительно заверещали и издохли, скрючив свои усики. Я выпустил Потусторонний Террор в гряду призраков, подобравшихся к Дурнбаду совсем близко. Сгусток волшебства чавкнул, распался на песчинки и, не задев гнома, заклеймил нежить россыпью ядовитых поцелуев. Со стонами более двадцати лилейных силуэтов развеялись по ветру. Впрочем, это капля в море! Призраки все прибывали! Щавель Альфонсо сошелся с посохом Ки Анаи, а Дурнбад получил по крестцу алым клинком Гвина Гокатюра. Я воздел Лик Эбенового Ужаса ввысь, заполняя зону сражения чарами эфира (духи отшатнулись), а правее Настурция голосом заморозила подступающих к ней муравьев. Одна Лютерия, находящаяся посередине нас, не предпринимала никаких действий. Ровная, словно стебель пшеницы, она как будто бы погрузилась в транс. Не время медитировать, дорогуша! У нас тут как–то не чаепитие!

Я вновь зарядил Лик Эбенового Ужаса. Проведя им над головой, я поверг в бегство ряд призраков. Подчинить нежить себе я не мог. Прощупав их ментальные покровы, я понял, что не пробьюсь сквозь них. Все из–за того, что Божественность Ураха и Хаос Хрипохора так закрутили «нити» порабощения нежити, что над тем, как распутать их «узел» мне пришлось бы подумать, а думать я сейчас собирался меньше всего. Духи обступили нас плотным кругом. Они боднули Настурцию, и та упала в муравьиное сонмище. Я рванулся к ней… Вдруг Лютерия, вероятно ждавшая подходящего момента для своего вмешательства, растопырив пальцы, выдохнула фразу Мощи: «Ура Эт, Ура Сват Халу!». Магистр Ордена Милосердия окаменела, обратившись в алебастровую статую. Из нее полился свет! Ослепляющий! Благодатный! Нежный! И вместе с тем непреклонный и изгоняющий! Чувство любви захлестнуло меня и вылилось через края моей беспредметной чаши. Я почти забыл, для чего сюда пришел! Призраки, попавшие в лучи света, дрогнули, а затем бросилисьь наутек. Лютерия опала в грязь куском камня (статуей!). Добежав до Настурции, я схватил ее за ворот и, израненную слюнявыми жвалами, вытащил из муравьиного плена. Альфонсо Щавелем попытался достать до живота Ки Анаи, но та, уйдя в бок, приложила к его наплечнику свой посох. Раздалась вспышка. Следопыт ойкнул и плашмя повалился под сапоги жрице. Клюква изрыгнула из себя персиковое цунами (и вовсе не персики забарабанили по муравьям, а очень даже едкие магматические ядра), а вслед за тем переключилась на Ки Анаю. Посох мертвой жрицы отбил волшебство Настурции, однако Альдбриг – нет. Мой меч с хрустом вошел в подреберье. Удар кулака в скулу оглушил меня. Подвывая, я брякнулся на Альфонсо. А Дурнбад все бодался с Гвином Гокатюром. Один на один.

– За Надургх! Нудургх! – ревел он. – Зарамзарат!

Прочнейший доспех гнома отмечали свежие засечки. Из–под шлема текла кровь. Раздувая ноздри и подволакивая ступню, старейшина войны провел серию выпадов. Молот бабахнул о меч, резко поменял угол, и, вкупе с коленным тычком, надавил на шлем – так дверь колет орехи. Череп Гвина Гокатюра расплющило, однако поверженный генерал в последний миг по рукоять вогнал меч в щель у горловины гнома. Так Дурнбад и Гвин Гокатюр свели счет в ничью. Неужели… Дурнбад? Со слезами и яростью, обуявшей меня от пяток до самых кончиков волос, я вскочил на ноги и, зайдя на Ки Анаю с фланга (Настурция мужественно сдерживала жрицу Клюквой) обезглавил ее Альдбригом. Все. Пятеро поверженных. Три от нас, два от Тлеющей Чащи. Уронив Альдбриг и Лик Эбенового Ужаса в пепел, я, рыдая и глотая слезы, побрел к Дурнбаду. Он хрипел.

– Я его вперед хлопнул! Ага? Победа за мной! – обиженно прокряхтел гном. – Собака изловчился под конец, но он меня…

Дурнбад зашелся кашлем.

– … не одолел…

– Ты пример для нас всех…

– Э–ге! Пример? Да… Ты же видел, Калеб? Я не посрамился! Не постыдил предков трусостью! Как всегда, выступил на передовых и назад не сдал!

Хватило всего одного взгляда, чтобы понять – Дурнбад обречен.

– Ты самый храбрый и отважный гном всего Будугая, – вымолвил я, роняя на шлем друга прозрачные капли. – Владыка Гор ждет своего сына!

К нам подошел очухавшийся Альфонсо и Настурция. Левая рука следопыта висела как плеть.

– Я… Я… Так суждено… Не на койке же мне было умирать! Не с плачем же нянек и мамок! Я не из того теста! – с кровью на устах, усмехнулся стремительно бледнеющий Дурнбад. – А ну, не реветь мне тут!

Как бывалый вояка, он сознавал, что ему не выкарабкаться… И все же он улыбался.

Гном залез в карман и извел кольцо Буля Золотобородого.

– Отдай отцу… и… попроси у него за меня прощения. Бедовый сын у него вырос, задиристый… Брату и матушке скажи, что… люблю их. Увидимся по ту сторону, брат по крови… Будем пить неййли–пеййли и брисовое пивко пока не окосеем… петь песни…

Старейшина войны, терпя мучительную боль без всякого недостойного его скулежа, гордо сказал:

– Владыка Гор, я иду к тебе… не обесчещенный и не опозоренный, никогда и никем… Зарамзарат… Надургх…

Дурнбад умер.

Я закрыл его незрячие глаза…

Здесь, сейчас, в эту самую минуту я потерял своего друга, своего брата по крови, своего родного гнома… Я не могу передать тех чувств, что глодали мою душу… В полной прострации я согнулся и уперся лбом в неподвижного Дурнбада.

Альфонсо мягко коснулся моей спины.

– Пошли, у нас есть дело.

Лютерия не погибла. Магистру Ордена Милосердия постепенно возвращалась ее прежняя форма. Алебастровые линии подменялись кожей, вновь забилось сердце. Не сразу, но она стала сама собой.

Мы пока не решили, где и как похоронить Дурнбада, поэтому взяли лопаты и принялись копать в самом центре холма. Я занимался этим механически, тупо и без всякого смысла. Лопату в землю, пригоршню – за себя. Все молчали. Добираясь до лапы Идола–Бога, мы буквально погрязли в скоплении костей. Тут были погребены сотни и сотни воинов… Наши раскопки продолжались до глубокой ночи. Утром они возобновились. Мы опустились в рытвину по свой рост и там… Бзынь! Лопата Настурции кольнула в стеклянную поверхность. Красный кулак Дроторогора, весь в нарывах и пузырях, сидел в полупрозрачной бериллиевой коробке, соразмерной ему. Мы выбрались обратно на холм и стали рассматривать руку.

– Так и не поймешь, будет она куда–то показывать или нет, – сказал Альфонсо. – Культя зажата в рамки.

– Надо ее вынуть, – согласилась Настурция.

Я нашарил в сумке кинжал с Джейкобом. Его острие я воткнул в замочную скважину, потом разломал ее. Отрубленная Филиринилем рука вздрогнула. Поджав губы, я вытащил ее наружу. От длани Дроторогора исходила злая энергетика, ощущаемая на физическом уровне. Не сродная той, что захлестывает меня от контакта с Бездной Назбраэля при творении заклинаний. Иная. Космическая и очень пагубная. Горячая на ощупь, рука выпрямила всего один кривой палец с серым ногтем, после чего сама собой повернулась на северо–запад… В где–то степи той был Легия.

– Вот оно! – воскликнула перепачканная Лютерия. – Настурция, ты была права!

– Теперь надо только идти по направлению, – сумрачно проворчал Альфонсо.

– Рука Дроторогора – есть квинтэссенция Хрипохора. Его изначальное варварское свирепство. Она будет иссушать нас и обессиливать. Поэтому ее понесу я, – промолвила Лютерия.

– Почему ты? – спросил я.

– Вера в Ураха и Лики Всеотца, сила от Алана Вельстрассена помогут мне противостоять руке… Дольше, чем вам.

– Хорошо, – сказала Настурция. – Дурнбад…

– Предлагаю поместить его в нашу яму. Тут покоятся славные витязи Соединенного Королевства. Старейшине войны будет незазорно возлечь с ними рядом, – решил я.

– Поддерживаю, – кивнул Альфонсо.

– Я тоже, – откликнулась Лютерия.

Мы взяли Дурнбада и осторожно уместили его в черную дыру. Я снова взялся за лопату. Каким я запомню его? Таким? Белым как лед и с молотом у коленей? Тихим и спокойным? Нет… Другим. Я бросил вниз горсть земли. Веселым балагуром с золотой наковальней на шее, рвущимся в любую драку, ценящим поддержку и взаимовыручку. Героем.

Это не первый мой друг, которого я хороню. Но каждый раз, когда я это делаю, мне хочется надеяться, что он точно последний… Что я буду следующий.

Вселенная, сколько лет живу – никогда не привыкну.