Глава 28. Изгнанница Мира Тьмы

С помощью Ликов Всеотца на манер Серэнити Лютерия залечила раны, полученные нами от Ки Анаи и Гвина Гокатюра. Однако мою душу магия Света не остудила. Она пылала. Я скорбел по Дурнбаду. По его смеху. По его шуткам. По его жизнелюбивому темпераменту. Старейшина войны никогда не унывал и не просил жалости к себе. Он призирал слабость и прежде всего требовал быть сильным от самого себя. Дурнбад обладал многими качествами, встречающимися в личностях только поодиночке. Долг, благородство, достоинство – его девиз. Верность родине, отрицание лжи, умение добиваться своей цели, независимость и справедливость уживались в моем друге все вместе, и это было как нельзя лучше. Порой Дурнбад перегибал палку, стараясь завоевать первое место или пил эля больше, чем нужно, но разве это минусы? Беспредельная самоотдача команде, желание защитить каждого из нас ценой своего «я», бескорыстие и неиссякающий задор – таковы были углы его характера.

Дурнбад никогда не роптал на судьбу и на испытания, что ему приходилось переносить вместе со мной. Я уважаю его за это. Старейшина войны иногда говаривал, что его удел «сгореть в битве, а не на вонючем матрасе». Он отрицал самую суть тихого угасания. Он получил то, что хотел. При молоте и при доспехе, старейшина войны пал в сражении с исторической, достопамятной персоной – Гвином Гокатюром – мастером меча, знаменитым генералом древности, соратником Харальда Темного и избранником Ураха. Эпос – наследие народа, и я уверен, что потом менестрели людей и гномов сложат не одну и даже не две песни о поединке Дурнбада и Гвина. Они прославят Дурнбада и возведут его в ранг идеала ратной удали. Пусть не на рубежах Железных Гор, а в Соединенном Королевстве старейшина войны обрел имя легенды. Посмертно. Когда–нибудь я возвращусь в Тлеющую Чащу, чтобы полить «последний дом» моего друга крепким напитком. Никаких цветов и томных молитв. Дурнбад бы их осмеял. «Горы и недра», «Надургх» и «Зарамзарат», спи спокойно. Я, Калеб Шаттибраль, твой брат по крови, буду помнить тебя. Всегда.

Покинув Тлеющую Чащу, мы отпустили Лайса – коня Дурнбада – на все четыре стороны. Он доживет остаток своих дней свободным. Неси его, ветер, неси от всех уныний и невзгод… Лайс хорошо послужил своему невысокому наезднику…

Лапа Дроторогора неизменно показывала на северо–запад. Лютерия доставала ее раз или два в день. Больше и не требовалось. Обретя «часть» Бога–Идола наша четверка почти сразу стала ощущать ее воздействие. Раздражительность, тошнота и мигрени досаждали нам почти постоянно. А ведь мы только выехали из Тлеющей Чащи! Что же будет с нами дальше? Пока неясно.

Друг за другом – Альфонсо, Лютерия, Настурция и я – мы скакали по Закатному Тракту. Через какое–то время он разделится на две старых дороги. Первая уйдет на Клейменд, вторая – на Роуч и Россо. Ни та, ни та не станет нашей. Мы пустимся им вразрез. К опушке Великого Леса.

Я предавался мыслям не только о Дурнбаде, но и о Тлеющей Чаще. Что ждет ее теперь? Лапа Дроторогора более не в ее лоне. Ознаменует ли это для «горящего леса» начало новой страницы? Потухнет ли он? Усмирит ли свои дымные проймы? Вознесет ли измаявшихся призраков на небеса? Расцветут ли на нем зеленые побеги? Так статься, что минует эра, и Тлеющая Чаща вновь получит имя Малахитовый Дворец. Обновление Жизни через Смерть – это естественный уклад Природы и Равновесия. Смерть долго царила в Тлеющей Чаще и, может статься, ныне настал черед Жизни. Вселенная не претендует на доминирование одного над другим. Все, прибывающее под ее патронажем, находиться в гармонии. Катаклизмы и катастрофы – инструменты Вселенной, кажутся нам жестокими, но на поверке они лишь отсеивают «излишки». Если рассматривать в этом ключе Тлеющую Чащу, то она хлебнула испытаний – Полдень Игл, тотальное выгорание, мерзопакостная лапа Дроторогора. Как сквозь сито, лес пропустил через себя множество катастрофических событий, чтобы быть воскрешенным и вновь зазеленеть и заблагоухать. Птицы и звери пусть наводнят его чертоги. Солнце пусть ласково обнимет его кроны. Жизнь да возобновит круги своя. Я всегда относился к нашему Миру философски. И именно эти мои взгляды держат меня на плаву вот уже более трехсот лет. Наблюдай и выноси выводы (свои, а не чьи–то чужие, навязанные тебе) – так ты усвоишь урок.

Недавний разговор с Лютерией напомнил мне об Уговоре Предков. Достижимость его исхода, такая иллюзорная ранее, сейчас представлялась мне вполне допустимой. «Вполне», а не «точно», потому что я могу умереть. Ха, а разве не логично? Мне досадно, что Дроторогор и Вальгард Флейт не удосужились подождать свершения Величия Света. Эгоисты! Мерзавцы! Я бы получил от Констанции Демей свою награду – точку–расположение Энигмы и отправился бы к ней. Мне до безумия надо снова увидеть острый шпиль башни Квиля Лофирндваля. Все эти годы я тянул лямку надеждой на это. Возможно, мой приемный отец еще там, в Энигме. Может быть, он окоченел в летаргическом сне. Но не умер! Я, я, который сейчас столько всего знаю и умею, я, обладающий громадным опытом в самых разных областях, как в магии, так и в науке, в лепешку бы расшибся, но пробудил бы его! Я бы ухаживал за ним и лелеял его! Я обязан Квилю всем – дыханием, опекой, кровом. Если бы не он – меня бы не было на этом свете. Родители «ушли» – это суровый факт, Квиль – под вопросом. Пока есть хоть малейший шанс его отыскать – для меня он будет среди живых. Мои глаза увлажняются, когда я вспоминаю Энигму и Квиля Лофирндваля. И я плачу, как мальчишка, воссоздавая в себе картину незатейливой ограды в плюще и два надгробия за ее скрипучей калиткой. Лавочка, на которой я часто сидел и беседовал с родителями, там ли ты еще? Мамочка… Мне бы только опять дотронуться до тебя… Я взрослый, и все–таки в душе я – ребенок. Тот малыш Калеб, чье сердце навсегда разбито непереносимой мукой тоски по моей самой дорогой маме. Никто и никогда не любил меня так, как она… И никому и никогда я не был так нужен, как ей… Да, что говорить? Вперед, вперед, вперед несет меня Марви…

Стиснув зубы, я спрятал лицо в складки капюшона.

Через несколько суток Закатный Тракт разошелся влево–вправо. Отсюда Великий Лес был всего в одном дне пути. Лютерия старалась как можно меньше прикасаться к руке Дроторогора. Когда она брала ее в свои ладони, чтобы свериться с маршрутом, то вся дрожала. Отвращение, которое вызывала у нас эта длань не сравнится ни с чем. Кусок красного мяса – так мне хочется ее назвать, изредка сокращался и шелушил на себе струпья. Рука притягивала к себе мух и прочих насекомых. Она жутко воняла, а по ночам тормошилась в сумке Лютерии. Создавалось впечатление, что мы везем с собой не культю, а какое–то страшное существо, мыслящее и анафемское.

Что есть Хрипохор – Боги–Идолы. Кто есть Дроторогор – среди них он Кесарь, Заглавная Октава, Повелитель. И нам приходиться взаимодействовать с его конечностью. С этой паршивым и выпивающим у нас всю радость злым первоэлементом Хаоса. Это изводит и повергает в черное уныние. Смертным нельзя приобщаться к таким вещам – рано или поздно они погубят их. Магистр Ордена Милосердия принесла руке Дроторогора себя на заклание. Волевая и непреклонная, добрая и невинная, она понимала, на что идет, и на что себя обрекает. Бьюсь об заклад, если мы достанем Филириниль и вернемся с ним обратно в Ильварет, Лютерии уже не быть собой. Дроторогор исковеркает ее нутро, вытянет жилы и сгрызет душу. Такова плата за взаимосвязь с Предвечным Огнем. И все же Лютерия не отступала, не пасовала и не предлагала нам принять на себя ее ношу. Я восхищаюсь ей. Лютерия совершает подвиг, который не каждому из нас по плечу, а может и вообще никому не по плечу. Магистр Ордена Милосердия не ждет за это никакой награды или признания. Ее ориентир – Урах, ее знамя – Свет, ее жизнь ей не принадлежит. Как и Серэнити, Лютерия следует по избранному ею пути и ничто не заставит свернуть ее с него.

Зеленое руно раскинуло свои нити от одного обозримого края до другого – это Великий Лес закрасил собою всю даль. Сейчас его неохватные взглядом просторы теряются в дымке наступающих потемок. Справа он дотянется до Гор Заботы и Моря Призраков, а слева до Ледяных Топей и Ноорот’Кхвазама. Этот массив из разных пород деревьев, кустарников, бурьянов, холмов, расщелин и одиночных пиков – место древнее и волшебное. В тенях Великого Леса кишмя кишат живорезы. Война – их призвание и праздник. Без сострадания и сочувствия, но при диких и изуверских инстинктах, они готовы убивать всегда и везде. Ихор из Ненависти и Свирепства бередит вены большинства живорезов (есть исключения, к примеру, Безымянный), иссушая их жаждой насилия. Этот абстрактный ихор, который есть не что иное, как отпечаток Вселенского Хаоса, велит тварям истреблять, истреблять и еще раз истреблять! Все сущее и все живое! Всех не таких, как они сами! Ныне все живорезы Великого Леса не чуют себя от радости – с ними Царь Хрипохора,Дроторогор, Бог–Идол, Старший из Демонов Стихий, сын Черного Огня и Сумрачного Льда. Бичом, Иглой Стужи он гонит своих приспешников разорять Соединенное Королевство и стоять против Вестмарки. Живорезы – фанатики. Марш по костям витязей во славу Дроторогора – разве есть что–то приятнее этого? Что–то более пьянящее и одурманивающее? Нет. Дроторогор вызывает у живорезов священный трепет. Так вот, этот «марш», несомненно, победоносный и триумфальный, докажет всем и каждому, что их Бог – самый истинный, самый сильный, самый страшный и самый злобный. Пусть весь Мир оглохнет от скрежета оружия, пусть предсмертные стоны будут такими громкими, что небо в отчаянии упадет на само себя, пусть прольются реки слез, пусть земля побагровеет от впитавшейся в нее крови, пусть лава, смерч и булат установят в Юдоли абсолютную власть Хрипохора. Эти «пусть» вгоняют живорезов в экстаз наркотического вожделения. Кто кого, ты или тебя – азарт, разгоняющий скуку. Живорезы опасны и по одиночке. Что же говорить, когда их сотня, тысяча или десятки тысяч? Нет, нет, живорезов куда больше. Нами принято говорить «живорезы», обобщая расы Великого Леса, поклоняющиеся Хрипохору. А сколько их всего, этих народов Царства Хаоса? Чем они отличаются друг от друга и где живут? (В Великом Лесу же!) Разберем.

Первыми на ум мне приходят тролли. Их отличительные черты облика – приземистость, оливковая, нефритовая или темно-пастельная липкая кожа, желтые зрачки, сутулость, рельефная мускулатура, худоба – жирных индивидуумов я не встречал. Доживают тролли до пятидесяти лет, редко переваливая за этот рубеж. Они носят облегающую одежду и сносно владеют разнообразными ремеслами. Самые сообразительные и хитрые из живорезов, тролли построили в Великом Лесу множество устрашающих замков и вырыли не меньше подземных ходов. В каждом селении троллей имеется свой аналог короля или королевы – Секач Мрахарафата – мужчина, Заклинательница Мрахарафата – женщина. Некоторые общины этих гуманоидов бывают столь огромны, что их по численности вполне можно сравнить с Шальхом или с Хафланом.

Бросбо, Хачпарди, Люстри, Земец – знаменитые крепости –столицы троллей. Спрятанные в кущах Великого Леса, они, как нарывы на теле, вызывают у моих соотечественников суеверный ужас. И не просто так! Альфонсо не единожды рассказывал мне о прибитых к стенам Хачпарди покойниках, с вырванными сердцами и глазами, о пыточных площадях Люстри, на которых ради забавы распиливают пленников напополам или варят в масле, о рабских рынках Бросбо, где продают и покупают военную добычу как за золото, так и за «крунчату» – дурманящую курительную эссенцию, и о чадных храмах Земеца, у которых ступеньки, крыши и остовы целиком сделаны из костей. Тролли, любящие насилие в любой форме, есть апофиоз Великого Леса. Их флаг – белое на синем, скрещенные кости под рассыпающейся осколками луной.

Вторыми упомяну безволосых обезьян. По своей сути они – гориллы без намека на какую–либо растительность на задубелых, розовых шкурах. Передвигающиеся на четвереньках, с раздутыми губами, выпирающими лобными дугами и вылезающими за пределы рта клыками, безволосые обезьяны, наделенные превосходными физическими данными, они столь же сильны, как и медведи. Их ручищи способны согнуть железный прут, а острые резцы перекусить шею. Безволосые обезьяны не наделены даром речи. Они переговариваются утробными звуками и незамысловатыми жестами. Их Бог–Идол Маморгамон – самый яростный и остервенелый из братии Хрипохора. Его почитатели –такие же. На утоптанных полянах, измазанных куцыми рисунками, они приносят Маморгамону жертвоприношения. Их служители, с ожерельями из черепов, пьют в честь Бога–Идола свежую кровь, и орошают ею сакральные костры. Обряды безволосых обезьян всегда полны истошного воя, буйных плясок, умерщвлений и сражений. У этих живорезов нет постоянного места обитания. Табунами в триста–четыреста, а то и тысячу особей они кочуют по Великому Лесу, оставляя после себя раздор и опустошение.

Некогда безволосые обезьяны попытались облюбовать как свою стоянку озеро Кристальное Одиночество, но что–то или кто–то прогнало их оттуда. Так как гориллы ничего не боятся и никогда не пасуют (у них, как я полагаю, инстинкт самосохранения если и есть, то только в зачаточном, рудиментом состоянии), то я нахожу этот факт занимательным. Что заставило, скажем, пятьсот безволосых обезьян попятиться от Кристального Одиночества? И не просто попятиться, а бежать без оглядки, впервые ощутив на устах вкус страха? Волшебство или… что? До меня дошли кое–какие легенды странствующих колдунов… Так вот, они экивоками шепчут о том, что в Кристальном Одиночестве еще на заре времен поселился Громадный Зверь. Вот он–то по сей день и держит свою вотчину под надежной защитой. Так это или нет, лгать не стану, не знаю, однако безволосые обезьяны чураются Кристального Одиночества, как и прежде.

Так, кто у нас на очереди? Самая пылкая и охочая до сечи раса Великого Леса – оморы. Всегдашние союзники безволосых обезьян, эти твари олицетворяют собою гротескную и очень нездоровую копию человека. На серых мордах (не лицах) все как у меня или Настурции, только… вот только выглядят их носы, щеки и подбородки отталкивающе и как–то неправильно. Возможно, всему виною зубы, которые не в пример больше, чем у людей. Ростом оморы такие же, как тролли и гномы. Их уникальность заключается в сверхпрочной коже–доспехе, которой они покрыты от пяток до волос. Когда выходишь из целебного грязевого источника – ты одна сплошная клякса, тут та же аналогия. Пробить кожу–доспех клинком можно, но сложно. Что интересно, поверх своей естественной защиты оморы надевают комплекты брони, приобретенные ими у троллей или отнятые в битве у врага. При коже–доспехе и броне эти злобные выкидыши природы становятся почти неуязвимы. Возведшие себе в кумира воинскую выучку, оморы больше прочих рас Великого Леса повинны в разорениях Карака. Оморы признают всех Богов–Идолов, но только Одного (на ровне с Дроторогором) их жрецы возносят как Старшего Владыку Хрипохора – Кхароторона. С головой собаки, с искрящимся амулетом на голой груди, с красными ручищами и в юбке Кхароторон известен и как создатель кхатров – псин с дымными пастями, исторгающими из себя факельный смрад. Кхатры преданно служат оморам. Они охотятся вместе с ними, спят и сопровождают их в военных походах. По стародавнему приказу Кхароторона оморы отдают самых могучих кхатров стеречь врата Червонного Капища. Неусыпно. Зорко.

Что же мы скажем о быте оморов и их обычаях? Оморы предпочитают селиться в болотистых низинах. В них они лепят себе неказистые глиняные закругленные хибары и продолговатые лачуги. Едят оморы того, кого подкинет случай (как змейсов и пиявсов, так и Джонов и Ронов), но если прижмет голодный год, то они и друг дружку с удовольствием отведают. Каннибализм у оморов в порядке вещей. Но переменим тему. Оморам не чужда склонность к музыке. А конкретнее, к ее особой, задающей ритм ветви – барабанной игре. Когда гвардейцы Соединенного Королевства слышат из теней Великого Леса дробь палочек, отбивающих «тум–тум–тум, тага–дум–дум–дум» по туго натянутой мембране, они понимают – дело дрянь. Барабанные мелодии – важная основа быта оморов. Под них хоронят, рожают и воздают требы Кхароторону. Наиболее громко (сутки напролет) заповедная барабанная перебранка звучит под сенями Трехзубки – расщепленной молнией (не уверен, что ею) горы. Под нависшими мшистыми кряжами Трехзубки томится и бурлит кочкарник, на котором издревле находится Саашаа – столица оморов. Рубиль Блотс – темный маг и эзотерик, посещавший Саашуу, в своих мемуарах восхитился громадной статуей Кхароторона на центральной площади. Сделанная из порфира, с черепом от какого–то волчьего чудовища, она сама собой светится мрачным светом. Рукодельный Бог–Идол Хрипохора вечно взирает на высокие чертоги омора–короля, над которыми реет знамя – черное на багровом, плаха с окровавленной секирой.

Про оморов сказали, про безволосых обезьян сказали, про троллей тоже сказали. Не сказали про ядовитогубых причмокивателей. Само их название вгоняет человека в дрожь. И это неспроста. Землистые слизни в шесть футов длиной, с широкими глотками, усеянными отравленными иглами–парализаторами, с руками и ногами крючьями, с малюсенькими полуслепыми глазами – кошмарная выдумка Вселенной. Ее насмешка над всем красивым и пригожим. Ядовитогубые причмокиватели заселили собою недосягаемые полости и каверны Великого Леса. Глубоко под корневищами деревьев они веками прободали проходы и штольни, уводящие в невообразимые и нечестивые недра. Сколько всего ядовитогубых причмокивателей – неизвестно никому, но я подозреваю, что там, в кромешной тьме под сырой почвой, в кабалистических пещерах этих тварей – что той воды в океане Безнадежности. Ядовитогубые причмокиватели – загадочные, закулисные создания. Мне довелось несколько раз побывать в их капищах (у самой кромки лесной подстилки) и вот, что я выяснил: Ядовитогубые причмокиватели тяготеют к пиктографии. Все стены туннелей, увиденных мною, заполняли замысловатые письмена и пещерная живопись. Миниатюрные статуэтки Захваша из серного мякиша – Бога–Идола Хрипохора, сундуки–лари из костей, торфяные свечи, ниши с заплесневелыми фиалами и кандалы в сочащихся влагой стенах – таков антураж катакомб ядовитогубых причмокивателей. Узкие коридоры в их обиталищах раз от раза подменяются циклопическими и уродскими просторами, где на пьедесталах гнездятся источенные рунами алтари, омытые тлетворными экстрактами и овеянные жуткими песнопениями. По устным преданиям, дошедшим до нас из седых тысячелетий, Захваш самый странный и непостижимый из Владык Хрипохора, Червь Пространства, Фантаст и Алчущий Мозгов, некогда, как сейчас Дроторогор, физически воплотился в Гривирдане – городе–урочище ядовитогубых причмокивателей. Об этом узнал король эльфов Лузановиэль. Собрав пресветлую рать, он бесстрашно двинулся на Гривирдан. Там, в проклятых лабиринтах, Лузановиэль сошелся с Захвашем и одолел его, но при том и сам получил смертельную рану. Вписав свое имя в легенду и оградив Мир от влияния Бога–Идола (в Полдень Игл Харальд и Легия повторили этот подвиг), король эльфов погиб. Битва «Сотня Ножей» – так люди назвали противостояние Лузановиэля и Захваша много лет спустя.

Размышляя над тем, что смертный способен побороть бессмертного, я захожу в тупик. С одной стороны Бог–Идол – Альфа и Омега, с иной – эльф или человек. Драконы гибли, не сумев совладать с Повелителями Хрипохора, а тут… Божественное вмешательство? Вселенские весы, соблюдающие Равновесие? В чем причина таких неожиданных побед? Ой, ну я тут развожу руками. У детей Захваша есть свое полотно–вымпел – на нем из пурпурной тюремной клетки тянуться желтые языки пламени.

Вспоминая ядовитогубых причмокивателей, нельзя не присовокупить к ним и трупоедов. Кто они? Вообще это – здоровенные лягушки. Вонючие, рыхлые и раздутые, они почти соразмерны оморам. Трупоеды гнездятся в руслах подземных рек и в затхлых водоемах, подле каналов–галерей своих соседей – ядовитогубых причмокивателей.Там, где дневной свет никогда не касается осклизлого камня, там, где слабо фосфоресцирующие кувшинки робко разгоняют мрак вечной ночи, там, где перепончатая белесая лапа отделяет гнилое мясо от кости, именно там, тихо и траурно, трупоеды преквакивают молитвы к Дуни – Поглотителю Душ, жабе с бесконечным количеством ртов, Богу–Идолу Хрипохора. Альфонсо спускался к трупоедам, я – нет. Следопыт считает, что трупоеды с ядовитогубыми причмокивателями состоят в некотором симбиозе. Умирая, ядовитогубый причмокиватель очень скоро начинает пучиться и исторгать из себя пары вредоносных газов. Чтобы этого избежать, родственники твари сбрасывают его в ямы к трупоедам. И те сыты-довольны, и эти вроде как проследили за санитарной обстановкой.

Трупоеды досаждают Соединенному Королевству, только когда у них заканчивается «провиант». Безлунной ночью они выползают из своих канав, чтобы двинуться к краю Великого Леса. Чаще всего трупоеды не склонны затевать драку с людьми, но ищут кладбища. То может быть братская могила или безмятежный сельский погост у границы Карака. Найдя то, что искали, трупоеды целиком заглатывают мертвецов (скелеты тоже насыщают этих бестий) и скачут к себе обратно. Солдат западной провинции учат: приметил трупоеда – пронзи его пикой или стрелой из лука, никаких мечей, действуй издалека. Это потому, что если трупоеда порезать или проколоть – из него польется, а то и брызнет токсичная сукровица, которая при попадании на кольчугу или поножи, расплавит их не хуже кислоты. И это не шутки!

Социальный строй трупоедов – тайна за семью печатями. Если ядовитогубые причмокиватели разделены на три сословия – руководящее (но кто всем заправляет? один элитарный причмокиватель или несколько?), нападающее, добывающее, то у трупоедов вернее всего у «руля власти» отирается самая сильная и грузная жаба. У Бертрана Валуа в Магика Элептерум есть коврик из брюха трупоеда. Этой гадостью он неимоверно гордится и говорит, что ему пришлось изрядно попотеть, прежде чем трупоед стал ковриком. Я подозреваю, что Рыжая Колючка просто нагоняет себе весу, и коврик сделан из шкуры гигантского геккона, но доказательств у меня нет.

От трупоедов и ядовитогубых причмокивателей перейдем к излюбленному деликатесу и тех и других (да, трупоеды и живых едят, разумеется, и с большим аппетитом!) к гоблинам. Мелкие, в две трети тролля, эти гуманоиды множатся несчетно, прямо как тараканы в Будугае. В Великом Лесу их тысячи тысяч. Только держась все вместе, они могут выживать и добывать себе кусок пищи. Волки, медведи, кабаны, те же тролли, оморы, ну и трупоеды с ядовитогубыми причмокивателями – все они с превеликим смаком сожрут зазевавшегося гоблина. Поправка! Бывает такое часто, но не постоянно. Все от того, что гоблины ходят, куда бы то ни было, вдесятером, а то и «полтинником». Если медведь нарвется на такую ватагу, то тут уж не он будет пировать, а им закусят с удовольствием! Гоблины сражаются коротенькими дубинками, реже – кинжалами. Вроде бы и не страшно, но если вы (предположим, омор) отдыхаете после обеда под деревом, предаваясь философским мыслям о значимости великого фрактального подобия и не ожидаете никакого «вдруг» или «бац», а они эти «вдруг» и «бац», под названием свора гоблинов, уже здесь – тут уж сразу не смешно становиться. На вас шустренько накидывают сетку и волочат куда–то в темноту. Но скоро станет светлее! Вас (омора) кинут на костер и зажарят, как утку с яблоками. Прискорбно, но это так.

Тянем карту, ага, выпал занимательный факт! У гоблинов в Великом Лесу есть своя собственная страна – Заллусия, на которую во все времена кто–нибудь, да покушался. Эльф, цирвады, живорезы – все пытались прервать родословную гоблинов, но, увы, кишка оказалась тонка. И в этом нет никакого чуда. Попробуйте обуздать полмиллиона или миллион гоблинов на их территории! Это – относительно Заллусии. Отдельные аулы гоблинов уничтожаются каждодневно. Заллусия – это такой же прецедент в Великом Лесу, как и Вестмарка, но без ее образования, а тут имеется в виду сплочение гоблинских кланов, выводкам Кчорохороха – генерала Оранжевого Легиона, Бога–Идола, было бы не выжить. При систематизации знаний о гоблинах, я, как всегда, обращаюсь к тому, что мне довелось о них читать. Эн Шо – друид и летописец Энгибара в книге «Оранжевое на Зеленом» (этот том мне нравится налетом некой поэтичности. В Шато он стоит на полке рядом с «Истоками Лунных Врат» Аверина) приводит несколько переводов первобытных скрижалей гоблинов. В конфликте с вирмами Владыки Хрипохора делали основную ставку на Ливана и его «ястребов смерти» – ныне безвозвратно пропавших бледных гарпий. Ливан упивался славой триумфатора, и это бесило Кчорохороха – его вечного конкурента.

Пораскинув мозгами на тему того, что ястребы смерти хороши супротив драконов в небе, но не земле они курицы курицами, Кчорохорох вылепил из желтозема и своего пламени первых гоблинов. Увидав этих малюсеньких лопоухих недочеловечков, Ливан громко осмеял Кчорохороха – «Что «это» сделает драконам?» – и пришиб их своей ладонью. Девяносто из ста гоблинов испустили дух. Но оставшиеся десять на зло Ливану Кчорохорох спрятал, чтобы потом продемонстрировать ему и всему Хрипохору, как его возросшая армада а сто тысяч особей расправляется с каким–нибудь серьезным драконом. Выбор Кчорохорох пал на Брогинтрокса. Когда вирм крепко уснул, гоблины хлынули к нему в нору. Они облепили дракона, забрались к нему в уши и ноздри и залезли в пасть. Брогинтрокс проснулся и в гневе испепелил сразу пятьдесят пять тысяч гоблинов, а еще пятнадцать затоптал. Однако уцелевшие тридцать тысяч недочеловечков умудрились–таки сорвать с дракона пластины панциря и исполосовать его живот. Брогинтрокс испустил дух. Это позабавило Дроторогора, и он разрешил Кчорохороху оставить гоблинам жизнь, а также взять себе титул «генерал Оранжевого Легиона». Гоблины, что чума, заполонили собою весь Великий Лес. Они безостановочно хвалили Кчорохороха и таким образом вливали в него (своими верованиями) новые силы. Богам–Идолам возвышение собрата по вкусу не пришлось. Ливан отловил всех гоблинов и закинул их в огороженный Вайри – волшебный круг. В нем по указу Хрипохора отродья Кчорохороха должны были провести пятьсот пятьдесят пять лет. Так появилась Заллусия. Впоследствии решение Дроторогора не укокошивать гоблинов до конца окупило себя с лихвой. Когда пятьсот пятьдесят пять лет миновали, гоблины, уже в количестве неисчислимом, вышли из Заллусии и под водительством Кчорохороха отбили Червонное Капище от последней, самой ярой атаки Фисцитрона Венценосного. Гоблины по сию пору чествуют эту победу и отмечают ее в Заллусии гладиаторскими поединками и трапезой из волков, медведей, кабанов и тех же троллей, оморов и трупоедов с ядовитогубыми причмокивателями – из всех тех, кого я отметил в самом начале. Флаг гоблинов – оранжевый на черном фоне, Кчорохорох на троне.

В Соединенном Королевстве нечасто услышишь термин «чумазые окаянники» – это потому, что данные обыватели Великого Леса почти не тревожат мою родину. Чумазые окаянники – нечто вроде осознавших себя деревьев, получивших разум и свободу передвижения по прихоти Нургахтабеша, Бога–Идола, прозванного в Бархатных Королевствах Восточным Проклятием. Эти, с позволения сказать деревья, не только «чумазые» (черные, как черный оникс), но и с сюрпризом на кроне – желтыми ульями беспризорников–ос, таких себе нехилых, в ладонь размером, полосатых насекомых. Нургахтабеш, вклинивший себе в голову, что мягкошерсты хороши только как подстилки у камина, всеми силами старался (и ныне старается) сократить популяцию Бархатных Королевств. Его чумазые окаянники, «произрастающие» на самых западных оконечностях Великого Леса со стороны Соединенного Королевства, то и дело наведываются в пустыню Бао–Мяо, где нещадно терроризируют «лысых мурлык» (есть и такие) укусами беспризорников–ос. Это очень огорчает и всегда огорчало мяу–хана удела Бао–Мяо. На моей памяти не так давно мяу–хан Шебуршака, устав от мытарств, причиняемых чумазыми окоянниками, при поддержке падишаха Саудама Восьмого Рыжеусого, вторгся со своим прайдом Мягких Лапок в Великий Лес. Тогда между мягкошерстами и чумазыми окаянниками грянул страшный бой, который окончился ничьей. Множество выходцев Бархатных Королевств были закусаны насмерть, но и не меньше вражьих деревьев попало под топор и огонь. На какое–то время в Бао–Мяо вновь стало все спокойно. Однако чумазые окаянники, не откинули своих планов третирования мягкошерстов. Нет, нет! Укрывшись в недоступных и мрачных прогалинах Великого Леса, они по–прежнему хотят выполнить волю Нургахтабеша – устроить Бархатным Королевствам Большой Разгром. Чумазые окаянники и их беспризорники–осы в толкованиях мудрецов не лишены своего отдельного уголка в Великом Лесу – Пашмаршары. Это «чаща» внутри «чащи», полностью засаженная чумазыми окаянниками. Мудрецы опять же поговаривают, что в центре Пашмаршары цветет гигантский окаянник–гиперион. и вроде бы в его ветках копошится королевский рой беспризорников–ос. Вместе же окаянник–гиперион и этот рой есть ни что иное как воплощение Нургахтабеша, силящегося понять, что Оно такое. Когда Нургахтабеш наконец прозреет, что он – Бог–Идол, тогда в Бархатных Королевствах случится нечто ужасное, как сейчас, к примеру, у нас в Соединенном Королевстве с Дроторогором. Я от всего сердца желаю, чтобы Нургахтабеш так и стоял деревянным болваном, а милые мне мягкошерсты и дальше благоденствовали.

Так-с, ну-с, упомянем еще четыре этноса, три из которых затиснем в одну «ступу». Черноокие зелёные гуманоиды с длинными когтями, встречающиеся на тропах Великого Леса – это альхиды. Из–за своего рациона питания – свежей кров», я отношу их к некой разновидности вампиров. Альхиды, слабые физически, развили в себе недюжинные способности к магии Видоизменения – наиболее сложного рукава школы Трансформации. По своей прихоти, но не чаще раза в день, альхид способен обратиться птичкой, рыбкой, лисой или даже человеком. Эта гнусь, замаскированная под невесть кого, подберется к избранной жертве (во сне) и прильнет своими устами к горлу или к венам на запястьях. Сонный яд–слюна, выделяемый альхидом, не позволяет его блюду проснуться. Удобно, не правда ли? Альхид не убивает свою еду нарочно, но вот его сонный яд, если доза окажется велика, может остановить сердце несчастного. Вот так вот – смерть в грезах. Насытившись, альхид уползет, улетит или убежит к себе в логово. В нем он сбросит волшебные покровы, впадет в спячку и будет спокойно переваривать добытую кровь от месяца до трех. Альхиды – существа–одиночки, ищущие общества друг друга только в период спаривания или для свершения Вооргарана – обряда, проводимого в честь Ворга, Бога–Идола, Опустошителя Колыбелей и Пожирателя Детей. Неясно, чем так альхидам глянулся Ворг, и почему они отрицают всех иных Богов–Идолов, кроме Дроторогора, но факт остается фактом – Ворг у них – фаворит. Эта тема когда–то затрагивалась в Грозной Четверке. Альфонсо тогда побожился, что в Великом Лесу есть поляна, где альхиды возвели для Ворга Место Поклонения, и что он видел его своими собственными глазами. Храм – полый кусок розового кварца с окошками–прорезями имеет на плоской крыше что–то вроде чаши, из которой бьет фонтанчик алой жидкости – так его описал Альфонсо. Вокруг храма растут удивительные стекловидные и костяные цветы, а с красного неба беспрестанно опадают капли крови. Брр! Грозная Четверка искала эту таинственную и вне сомнений чародейскую кумирню, но так и не нашла. Альфонсо добавил, что у входа в святилище Ворга он углядел флаг – коричневое на белом, кроватка с растерзанным младенцем.

Теперь об ограх – их хозяин Кварцарапцин, Бог–Идол, Бич Мороза и Прядильщик Теней, о великанах – их патрон Вайри, Бог–Идол, Надзиратель Темниц и Мытарь Невинных и о циклопах – их властелин Вилисивиликс, Бог–Идол, Прекрасный, Одноглазый. Все эти три расы схожи своими внушительными габаритами, бестолковостью и животными повадками. Создается впечатление, что «закадычные друзья» – Вайри, Вилисивиликс и Кварцарапцин пытались перещеголять друг друга в том, у кого получится сляпать более объемное, непотребное и живое. У кого же эксперимент вышел самым неказистым? По моему мнению, тут пальму первенства нужно поделить между Кварцарапцином и Вилисивиликсом, потому как у Вайри великаны просто похожи на страдающих гигантизмом людей. Чего не скажешь об ограх и циклопах. У огров по две, а то и три головы, и каждый раз на них разное число глаз, ушей и ноздрей. У циклопов же око одно, зато на всю «моську». Великаны, огры, циклопы – в таком порядке, от первого к последнему, я выстраиваю их по силе. Однако если выводки Кварцарапцина и Вилисивиликса могут полагаться только на мускулы и кремневые орудия, то у потомков Вайри тут все позамысловатее. Циклопы–жрецы умеют аккумулировать энергию Хаоса и исторгать ее из своего единственного глаза. Что–то наподобие луча–зарева, плавящего твердь. Сам не наблюдал, но читал об этом статью в ежегодном издании Магика Элептерум «Волшебник на все времена» – подписка с доставкой до Шато влетает в не в один золотой! М-да, и вот! Мой товарищ этнограф Жак–Жак Пурье из Королевского Общества Народоведения, что базируется в Эльпоте, как–то выпив лишний бокальчик красного полусладкого, дал мне ознакомиться со своей еще неопубликованной работой–исследованием. Если вкратце. В ней Пурье, опираясь на различные материалы, сводит вопрос об ограх, великанах и циклопах к тому, что все они произошли от общего предка «луксуса гигантума». Экспедиция ученых, организованная в Великий Лес около сорока пяти лет назад, подтвердила, что в дебрях близ Гор Заботы у кромки Моря Призраков было найдено коллективное захоронение-кромлех всех трех рас. Сей багаж знаний не слишком богат информацией, но уж что есть. Напоследок замечу, что и огры, и великаны, и циклопы не всегда зло (тот же Брубор, ухажер Нифиль, – добряк добряком). Из–за своей умственной ограниченности они не поклоняются Хрипохору, как иные живорезы, – они сами по себе. Впрочем, наследие Богов–Идолов в них еще как есть. Дроторогор – вот и все, что им надо для того, чтобы вспомнить, «кому они всем обязаны». У великанов и огров знамени нет, зато у циклопов есть – желтое на черном и куча камней, падающих со скал.

У того, что «над» много господ, но у тех, что «под» – Он один. По Великому Лесу протекают десятки рек, и все те живорезы, такие как гигантские пираньи, угри, скаты–гуманоиды, тритоны и прочие, что обитают в них, в единый голос булькают о своей повинной Шигхломару. По большому счету мы можем только догадываться, что там происходит на дне Рыжей или Гнилой, а так же на других водных просторах Великого Леса. Однако кое–какие обрывки сведений у нас все–таки есть. Где–то в недосягаемых недрах, освещенных лишь фонариками рыб–убийц и люминесценцией водорослей, в провале, уводящим к черным тайнам и опасным секретам, возведен дворец для Шигхломара – Ампура. Из блоков–ракушек, покрытых зелеными струпьями минералов, стоят там неприступные стены. Башни с нанизанными на них скелетами утопленников вздымаются вверх. Ходят толки, что из Ампуры есть прямой лаз к Червонному Капищу – святая святых всех живорезов. Все подводные жители, мнящие себя приверженцами Шигхломара, приносят в Ампуру жертв, пойманных на поверхности. Так или эдак, живорезы не дают утонуть своему пленнику до того, как он не окажется перед отвратительным ликом Бога–Идола. Живорезы считают, что их Повелитель, лицезрея «захлебывания» у себя перед престолом, получает огромное удовольствие. Если так судить, то у Шигхломара самая большая армия почитателей, и благо, что она еще не нашла способ, как пробраться в Соединенное Королевство.

Мы скачем по Великому Лесу уже как пятые сутки подряд. Рука Бога–Идола немного изменила направление перста. Теперь она тычет на северо–северо–запад. Каждый в нашей компании ощущает на себе ее пагубное влияние. Мы испытываем, как душевные, так и телесные страдания. У Альфонсо ни с того ни с сего стали выпадать волосы. У Настурции облупились все ногти, а губы приобрели оттенок голубики. У меня все чешется и зудит. Мы часто препираемся по мелочам, спорим и обзываемся (пожалуй, что переходы на личности в этом самое огорчительное). Это что касается нас троих. С Лютерией все куда хуже. С каждым днем она словно бы тает. Белая словно мел, скупая на слова, с полуобморочным выражением лица, Лютерия неизменно сжимает в ладони медальон Ураха. Мы предложили ей (опять) нести пятерню Дроторогора по очереди, но магистр Ордена Милосердия наотрез отказалась. Проклятая рука «сознательно» (даю свою руку на отсечение, что именно сознательно) ведет нас через самые непроходимые болота, кручи и кустарники. Ее маршрут часто пролегает через биваки живорезов (что заставляет нас сражаться с ними) или сквозь пропасти. В Великом Лесу всюду и везде витает присутствие Хрипохора. Нет, живорезов тут почти нет, они все ушли на войну с Соединенным Королевством, но сама энергетика Хаоса, в меня, как в мага, вливается безостановочно. Она отравляет кровь, дурманит голову и распаляет во мне желание причинить кому–нибудь боль. Короче, кошмар.

К шестому восходу солнца, рука Дроторогора ткнула строго на север. Резко уж очень. Вчера еще двигались к западу… Хм, хм.

Чаща, благоухающая сотнями цветов и папоротников, сколь миловидная, столь же и опасная, неожиданно обзавелась мощеным булыжником. Мы переглянулись. В самом деле? В Великом Лесу кто–то прокладывал колею? Что за выкрутасы!

Постепенно среди деревьев и бугров, обметанных травами и ползучими лианами, стали показываться развалины некого комплекса зданий. Тут, за пригорком мелькнет обвалившаяся башня, там, за утесом, среди зарослей дрока, вспучится почерневшая кладка стены. Меня эти разбросанные по округе руины заинтересовали. Вероятно, мой мозг искал возможность переключиться на что–то, не связанное с лапой Дроторогора, с Укулукулуном, Короной Света и прочими проблемами. Мерно цокая по мостовой, я с седла Марви оглядывал фрагментарные, вылезшие, подобно грибам из–под земли, колонны со змеями–канелюрами, мелкие переплетения букв на сохранившихся фризах одиночных домов и мраморные раковины искусственных прудов. Пересохшие, они приняли в свои трещины неприхотливые побеги кислицы и вьюнка. Проезжая мимо ветхой колокольни, я подсознательно уже о чем–то догадывался. Впереди нас ждала арка с выбитыми створами ворот. Сверившись с рукой Дроторогора (она упиралась точно в проход древнего города), мы направились вперед. Здания, здания, здания – со всеми ними время обошлось жестоко. Линии улиц, перемешивающиеся со стежками зелени, то вели по дуге вверх, то уводили куда–то в сторону. Становилось жарко.

– Что это за город и что в нем тут так парит? – задался риторическим вопросом Альфонсо. – Баня, что ли рядом?

Мой лоб, медленно, но верно покрывался испариной.

– Ага, с вениками, шайками и черпаками, – пошутил я.

– Думаю ответ где–то там, – махнула перчаткой Настурция. – Ох, не по нраву мне это унылое зодчество.

– Хочешь, чтобы твой пессимизм перекинулся бы и на нас? – буркнул Альфонсо. – С меня хватит одной холерной вороны в отряде – Калеба.

– Заткнись и поезжай дальше! – огрызнулась Настурция Грэкхольм.

– Сама заткнись! – раздувая ноздри, рявкнул следопыт. – Молчи уже!

– Если ты еще хоть раз пожелаешь мне заткнуться, Клюква мигом усечет твою патлатую голову!

– Дура же, Калеб? Ну, скажи? Дура! Так и просятся кулаки ей настучать!

– Еще и дура?!!

Так нас, людей, в высшей мере себя контролирующих, стравливала между собой рука Дроторогора. Иногда мы словно бы входим в транс и не понимаем, что наши слова, обращенные к товарищу, его ранят. Чтобы бороться со злом Бога–Идола, наша компания, догадавшаяся, что лапа Дроторогора не в силах стравить сразу всех нас (пока?), выработала следующую тактику поведения: Когда кто–то начинает собачиться, (как сейчас Настурция и Альфонсо) «третий» (в данном случае я) вырывает этих двоих из агрессивного состояния, пуская сноп искр. Да, небольшой ожог проясняет сознание. У меня таких уже штук пятнадцать на предплечье, у Альфонсо около того, а у Настурции «поцелуев огня» где–то под тридцать.Только Лютерия – не имеет ни одного, потому что просто молчит.

– Конечно дура. И ты дурак, и я дурак, – вздохнул я. – Чую, следующим буду я.

– Каким еще следующим?! – рыкнул Альфонсо.

Сконцентрировавшись, я призвал два разноцветных Пламенных веера. Одним я зарядил в Настурцию, вторым обдал Альфонсо. Мои друзья, получив уколы, болезненно вздрогнули.

– Ну вот! Опять! – пожаловалась Настурция. – Я же все осознаю! Все понимаю! И вместе с тем несу эту околесицу! Прости меня, Альфонсо!

– Нет! Ты меня извини, это все Дроторогор… Все он. Извини.

– Глядите! – сказал я. – Там, в конце, вроде какой–то амфитеатр! И он сияет!

– Сто к одному, что нам туда, – процедила колдунья Ильварета, перекладывая Клюкву из ладони в ладонь.

– Эта демоническая культя тащит нас через адову полосу препятствий, – согласился Дельторо. – Уверен, что к Тумиль’Инламэ есть более «приятный» путь.

– Только он не про нас, – хмыкнул я, подъезжая к Лютерии.

– Ты как?

Магистр Ордена Милосердия лишь посмотрела на меня. Она почти перестала общаться с нами. Лютерия сжала губы и опустила взгляд. Затем слегка качнула подбородком.

– В порядке?

Еще один робкий наклон головы.

Чувствовала себя Лютерия паршиво. Это было яснее ясного. Однако она держалась. Ради Соединенного Королевства, ради Ураха, ради Констанции Демей и ради нас.

Мы спешились и, привязав лошадей к ограде, осторожно зашагали к амфитеатру. Приблизившись к первым ступенькам, уходящим вниз, я ахнул. Орхестра приподнималась над ямой из которой вовсю, опоясывая центр, ревело пламя пожара. Оно лизало порожки амфитеатра, узкий декоративный мостик, ведущий к орхестре, и поднималось к плите, замещавшей собою скену. На той плите, как бы из нее, наполовину проступало омерзительное и неимоверно тошнотворное лицо какой-то демонической женщины. Ее граненые глаза–рубины испускали из себя ольховое свечение. Меня всего передернуло. Второй раз, я содрогнулся, когда до меня дошло еще и то, что на орхестре кто–то шевелится. Скованный цепями по рукам и ногам, человек изнывал под нажимом раскалённых тавро, которыми орудовали бесы – такие крылатые, рогатые и зубатые твари Мира Тьмы.

– Что там такое происходит, Дух Зелени побери? – вскинул брови Альфонсо.

– Он… наверное праведник… он мучится… Назбраэль поймал его, – едва слышно проговорила Лютерия Айс. – Его необходимо… спасти. Никто из детей Ураха не достоит такой… кары.

– Лютерия, ты еще можешь разговаривать? – облегченно воскликнула Настурция.

– Я… берегу силы. Да.

– Посиди здесь. Отдохни, – распорядился я. – А мы посмотрим, что можно сделать для того несчастного.

– Хорошо…

– Мы–то посмотрим, – промолвила Настурция. – Но как тот пленник связан с тем, куда нам надо идти?

– Дорога пролегает через амфитеатр, – отметил я. – Его можно обойти, бросив того малого на произвол судьбы, или мы попытаемся что–то предпринять.

– Ладно, я за перемены к лучшему.

Я приобнял Лютерию. Не знаю, зачем я нарушил ее личные границы. Наверное, мне захотелось дать ей (как и себе) чуточку душевного тепла, в котором мы все испытывали дефицит.

– Ты доброе сердце.

– Да, пока рука Дроторогора не сводит меня с ума, – горько усмехнулась Настурция, почему–то прижимаясь ко мне.

Мягко отстранившись от меня, колдунья Ильварета первой пошла вниз. Мы с Альфонсо тут же увязались за ней. Через три пролета Дельторо, сняв со спины Резец, застопорился у балюстрады.

– Ушки поджал, заяц? – насмешливо сощурился я.

– А–то! Отсюда я смогу проследить, чтобы и ваши ушки не были поджаты.

– Прикрой уж, если что, – сказал я, хлопнул Альфонсо по плечу.

– Мои стрелы не только свистят.

Я и Настурция дошли до декоративного мостика. Перед ним юлил огонь, а за ним, бесята придавали свою жертву бесконечной пытке. На нас никто внимания не обращал.

– Как снять эту завесу? – протянул я, бегло осматривая жгучие и беспристрастные огненные канаты–переливы, трещащие у моего носа.

– Льдом, – откликнулась Настурция.

– Им, но с какой–нибудь специфической затравочкой. Как тебе идея?

– Хоть куда. Подмешаем в заклинание того сего и устроим «бабах–тарабах–бабах».

– Помнишь, ты помнишь, ту нашу градацию мощи творимого заклинания! – возликовал я так, как будто бы вновь обрел давно утраченного друга.

– Естественно, ведь я сама ее и придумала, – улыбнулась Настурция. – Заряжаем!

Клюква и Лик Эбенового Ужаса засветились магической энергией. Элементарное колдовство – это моя стезя. Опираясь на свой многолетний опыт мистерий, а также на повсюду витающие флюиды Предвечного Хаоса, я смог извлечь из пустоты и насадить на навершие Лика Эбенового Ужаса мощнейшую глобулу Оледенения, приправленную темным искусством. Настурция проделала с Клюквой примерно то же самое. Наши глаза пересеклись. Изумрудные очи моргнули… Пора! Два посоха, два мага, два приятеля, объединили свой потенциал для разрушения заслона. Взрыв… И ничего! Напалм лишь на мгновение сбросил свою мандариновую штору жара, а затем продолжил бушевать, как ни в чем не бывало!

– Невообразимо! – ошеломленно выдохнула колдунья Ильварета. – Против такой атаки не выстояли бы и стены Гельха!

Я почесал макушку.

– Мы с твоей сестрой недавно проделывали точно такой же фокус, чтобы закрыть червоточину у границы Плавеня, но тогда все получилось!

– Как же быть?

– Видимо вся соль в том, что огонь под орхестрой подпитывается неким неиссякаемым источником темнейшего энтузиазма.

– Давай проведем анализ спиритических струн. Если мы найдем его ядро, то развяжем…

Настурцию прервал мелодичный женский голос, исполненный тягости, юмора и безысходности.

– Я польщена, что кому–то есть до меня дело! На моей памяти это впервые! А-а-а-а-а!

– Кто это говорит? – всколыхнулась Настурция, отступая на шаг назад.

– Я Сол’Фимитриэль! Но друзья зовут меня Софи!

– Где ты? – крикнул я.

– Так как, где? Там на камне за огнем – это я! А-а-а-а! Эти мелкие… а-а-а-а! Очень досаждают мне! Если можете, спасите меня!

– Кто заточил тебя сюда? – с подозрением осведомилась Настурция.

– Ты как будто бы в моих ушах! Как ты разговариваешь с нами? Ты– ведьма? – вторил я колдунье Ильварета.

– Погодите! Столько вопросов! Я прямо–таки чувствую себя важной персоной! А-а-а-а! Как же больно, мамочки мои! Нет! Я не ведьма! Я суккуб! А наказала меня Плайма Осквернительница – Госпожа моих Сестер и Братьев! Аррррх!

Сол’Фимитриэль, разделяющая беседу на вопли и слова, живо напомнила мне диалог с Канахесом Илькой, состоявшегося на костре святой инквизиции. Разница была лишь в том, что префект Канцелярии Правосудия, живорез, запекся, как картошка в мундире, а вот суккуб, так статься, была обречена лишь терпеть бремя терзаний.

– Пойдем отсюда. Дрязги Мира Тьмы уж точно не наши заботы, – прошептала мне колдунья Ильварета. – Пусть себе там и чахнет…

– А-а-а-а! Настурция! Цветочек! Кто дал тебе это чудесное имя? Мама или папа? Я бы поступила один в один, как ты! А-а-а-а! Но Калеб-то, Калеб, он у нас–то не такой, верно? А-а-а-а-и! Отстань от меня отстань, поганый бес! А-а-а-а! Калеб вызволит меня! – проорала Софи.

– С чего ты решила, что я это сделаю? – насупился я.

– С того, что тебе нужен Бингс Флаерс! И я знаю, как его найти!

Я сжал челюсти до хруста. Тот самый маг, которого я должен пырнуть Гадюкой – спицей обворованного тролля. Как только Бингс Флаерс получит «привет» из Анонимного Дельца, Безымянный примется дергать свои ниточки–информаторы, наводить справки об осколках Светочи, которую надо собрать для восстановления красоты Эмилии.

– Ты упоминал этого Бингса Флаераса. Он необходим Безымянному, – промолвила Настурция.

– Да, без него шансы обнаружить всю Светочь почти равны нулю.

– Значит, будем действовать.

– Поподробнее, пожалуйста! – внутренне напрягаясь, потребовал я у Софи.

– Перебей всех бесов, тогда поговорим! А-а-а-а!

– Тогда подскажи, как мне преодолеть стену огня!

– И-и-и-и-и! А-а-а-а! Ты хоть помнишь, что ты таскаешь в своей сумке помимо книг?! А-а-а-а! А? Поройся в ней!

Ну да, ну да! В спешке уезжая из Ильварета, я захватил с собой несколько зелий, сваренных замечательным мастером–алхимиком Ирен Пипией! У меня с собой были пузырьки: противоядие, «сращиватель костей», «камнекожа», болеутоляющее, очиститель воды, «для силы духа» и «элементарная защита»! Последнее – то, что вот сейчас к месту!

– Ух, сколько их у тебя! – отметила Настурция.

– Возьми парочку. А то вдруг я упаду, и они все разобьются, – откликнулся я, отдавая сестре Эмилии «сращиватель костей», очиститель воды и «камнекожу».

– Будет жалко, – согласилась Настурция.

Я откупорил крышку «элементарной защиты от огня» и проглотил его жидкость. По моим внутренностям словно бы пронесся ледяной вихрь. Он выбрался через кожу и обволок меня светящейся белой мембраной.

– Только осторожно! – предупредила Настурция, накаливая Клюкву силой воли.

– Как войдешь… А-а-а-а! Дерни рычаг! Он отключит пламя под орхестрой, и твои друзья смогут прийти к тебе, к нам, на помощь!

– Ты готова?

– Да, – утвердила Настурция. – А ты?

– Всегда, – улыбнулся я, пересекая горящую завесу.

Мне доводилось пользоваться эликсирами «элементарной защиты», поэтому я знал, какие ощущения они приносят, соприкасаясь с «мощью–антагонистом». Когда я наступил на плитку за огнем, чтобы перенести свое тело, на меня будто бы обрушилось само солнце. Оно прильнуло ко мне смертоносными лучами, но не достало ими меня. Всего секунду длился мой переход к орхестре и через эту секунду аура–протектор, надежно укрывшая меня от испепеляющего шторма, испарилась, выполнив свой долг. Естественно, я и сам умею накладывать чары «элементарного надзора», но в таких случаях как этот, более благоразумно положиться на зелье, приготовленное не абы кем, а Ирен Пипией! Ирен Пипия известна среди алхимиков новейшего времени так же, как Серэнити знаменита в Инквизиции. Иначе говоря, ей довериться можно!

Итак! Я с Ликом Эбенового Ужаса и оголенным Альдбригом стою в песочном кругу. В его центре, на продолговатом тривиальном алтаре распята суккуб – привлекательная девушка, при кожаных крыльях, рожках и длинном хвосте – все при ней, все как полагается. По бокам от Софи, у головы, у рук и ног чадили неугасимые жаровни. Мелкие, чуть меньше пивной бочки, бесята, не ведая усталости, с чувством, с толком, с расстановкой корпели над заданием Плаймы Осквернительницы – «втолковывали» Софи каково это – стать «неугодной» в Мире Тьмы. По очереди они доводили тавро докрасна, а затем прикладывали его к бедрам, щекам или животу Софи. Та страшно кричала и плевалась в своих истязателей. Раны суккуба заживали почти моментально. Кровь в них сворачивалась черной сажей, которая вымарывала лопнувшие волдыри и осыпалась на пол. Если магия Света в дланях Серэнити – исцеляющее добро, то эта лечебная волшба, окутывающая Софи, аж издали щемила мне ребра и стискивала горло поветрием неистребимого зла, родина коего – вотчина Назбраэля. Для меня это стало открытием! Не только Свет, но и Тьма может врачевать увечья! Причем так же эффективно! Надо об этом подумать на досуге, а сейчас… Сейчас займемся насущным – перебьем всех этих демонов! Ать–два! Ать–два!

Бесят тут было штук тридцать пять. Уразумев, что я смог как–то перемахнуть через огненную ловушку, они все побросали свое «важное занятие» и с писклявым хрипом ломанулись на меня. В их кулачках плотно сидели трезубцы. Получи таким в печень или в селезенку и все, каюк. Но я–то «калач» тертый, поэтому пасовать не стану. Воздев Лик Эбенового Ужаса вверх, я выпустил из него Цепную Молнию. Бах! Бах! Бах! То дымящиеся черепа бесов брякнулись ко мне под ноги. Пользуясь замешательством, постигшим демонов, я прыгнул к рычагу (ему придали форму могильной гермы) и дернул его до упора вниз. Следом я отбил Альдбригом трезубец, метивший мне в шею. Я увернулся от второй атаки, перекатился к алтарю, и там скрестил посох и меч с четырьмя заточенными вилками. Пиу! Пиу! Пиу! Три головки проткнули три стрелы! Альфонсо тоже не зевал – это отрадно! Я отрубил еще одну макушку Альдбригом, а пять других уничтожил Ликом Эбенового Ужаса. А что же Настурция? Спешу заверить, что у нее на счету убитых бесенят было больше, чем на наших с Альфонсо вместе взятых. Настурция, грозная и статная, с развевающимися волосами и глазами–изумрудами, волнами Меди, ниспосылаемыми Клюквой, загнала последнюю нечисть к стене. Там, колдунья Ильварета их зажарила шаром чистой магмы. Любо–дорого глядеть! У меня так помпезно выводить заключительные штрихи сражения не получается!

В воздухе витал запашок жаркого. Если не знать, кого именно запекли до корочки, то и ничего страшного. А так как я этим знанием обладал то, меня вырвало в одну из жаровен. Послужил ли тому мясной аромат или то аукнулось последствие вытравленного из меня вампиризма – я размышлять не стал.

– Ты оказывается впечатлительная душка–подушка, да? – улыбнулась Софи со своего неудобного ложа. – Привет!

При ближайшем рассмотрении суккуб показалась мне еще более симпатичной, чем при первом впечатлении. Но не прямо «вау» (а искусительницы должны быть прям «вау»)! Яркие фиолетовые очи, пухлые губки, точеная фигурка – песочные часы, волосы – водопад серебра с прожилками синевы. Из одежды на Софи была только юбка, блузка и сандалии.

– Эти прилагательные мне достаются вместо благодарности? – стирая с подбородка желчь, поинтересовался я.

– Кто она? – вставил Альфонсо, подойдя к нам.

– Ты только и делаешь последнее время, что спрашиваешь, увалень лесной, – буркнула Настурция.

– Так я не в курсе!

На всякий случай я обдал Настурцию снопом искр. Колдунья Ильварета, пососав ошпаренный магией палец, произнесла:

– Зараза! Рука Дроторогора достает меня даже с того уступа!

– Все нормально, – сказал Альфонсо. – Так кто это у нас?

– Разреши, представлю. Перед тобой Сол’Фимитриэль, суккуб ставшая неугодной Плайме Осквернительнице. За свое освобождение Сол’Фимитриэль обещала нам поведать кое–что о загадочном Бингсе Флаерсе!

– Ого! Ценно!

– Для друзей я – Софи! Лучше зови меня так, Альфонсик!

– Но мы не твои друзья, – осекла суккуба Настурция.

– Снимите с меня эти оковы! – жалобно заканючила Софи. – Снимите, снимите, они мне все натерли до кровавых мозолей!

– Отпирать замки на твоих запястьях пока излишне, – урезонил я. – Я прекратил издевательства над тобой. Уплати, пожалуйста, за это тем, чем было оговорено.

– Ах да, услуга за услугу! Я не солгала! – весело откликнулась Софи.

– Ну, и? – подтолкнул ее Альфонсо, не выпуская из ладоней Щавеля.

– Я что? Так и буду тут перед вами лежать и умолять? Вы же не охотники, а я не тигрица, я кошечка! Мур! Мур!

– Мы тебе не доверяем, Сол’Фимитриэль, – сказала Настурция. – Вы, суккубы, исключительно хитрые и лукавые создания. В карманах у вас много опасных фокусов. Будет правильным оставить тебя пока так, как есть.

– Софи!

– Хорошо, Софи, – согласилась Настурция.

– И карманов, как видите, у меня давным–давно нет!

– Хватит юлить, Софи! Бингс Флаерс! Говори о нем! – нажал я.

– Тю, я–то думала, что ты не такой, как они. Предложишь мне чаю и печенье. Ладно, ладно, не дуйся, мой сладкий…

– Я не сладкий!

– А ты стесняешься?

– Софи!

Суккуб бесстыдно подмигнула мне.

– Сладкий! Сладкий! Как сахарная ватрушка!

Альфонсо расхохотался.

– Рука Дроторогора привела нас к демонессе, которая теперь пытается соблазнить Толковую Каракатицу! Если бы демонесса только знала, что Толковая Каракатица не понимает намеков женщин, даже самых прямолинейных, то она бы бросила эту гиблую затею! Если все не было бы так серьезно, я бы смеялся!

– Хмф! Женщины, что вода в пруду – их мотивы для меня прозрачны! Ты же и так гогочешь, – хмыкнул я.

– Это от нервов.

– Ты – Комок Нервов, то и понятно. Софи!

– Фу! Какой же ты оказывается черствый парень, Калеб! Требуешь от почти ничем не прикрытой девушки, вести светскую беседу! Это аморально! Однако… – Сол’Фимитриэль самозабвенно облизалась. – Ты такой красивый! М-м-м! Этот твой непоколебимый настрой!

– Откуда тебе ведомо кто я? Все мы?

– Давай конкретно про тебя. Альфонсик и Настурция меня сейчас меньше занимают. В Мире Тьмы имечко Калеба Шаттибраля у всех нимфеток на устах! М-м-м! Ка-а-а-алеб! Когда кто–то черпает силу из Бездны, его лицо, лицо должника, проявляется в Пруду Смерти. И ты, Калеб, последнее время в Пруду Смерти «блещешь» чаще прочих. То Потусторонний Террор потребуешь, то еще что забористо», короче, активно вгоняешь свою душу в обязательства. На тебя, красотульку, суккубы стекаются полюбоваться со всех огненных площадей! Ты такой лапочка! Сабесску и Хаста едва не дерутся, выясняя, у кого из них во дворце тебе подарят первую дыбу!

– Я приятно тронут тем, что в Мире Тьмы для меня зарезервирована люксовая камера пыток!

– Ты такой обаяшка!

– Если ты сейчас не уймешься, то я сама начну тебя подпекать! Угольки еще горячие! – сердито воскликнула Настурция.

– Ты ревнуешь?

– Нет! – хватаясь за кочергу и недвусмысленно подводя ее к голени Софи, проревела колдунья Ильварета.

– Настурция, успокойся! – воззвал Альфонсо.

– Ой, я надавила на плохо сшитый душевный шов, а в моем положении, это недопустимо! Извиняюсь! Но я же суккуб! Мне свойственно искушать! Это моя работа «пять через два»! По выходным я люблю шить и выпекать торты с шоколадной начинкой. Но вам мой досуг вряд ли будет сейчас интересен…

– Выбирай, Сол’Фимитриэль или Софи? – сказал я.

– Софи, – грудным голосом ответила суккуб. – Для тебя могу быть Софиюшка, Софа, Софочка.

– Тогда, Софи, а так зовут тебя только друзья, вернемся к Бингсу Флаерсу.

– Зануда! Ты уговорил меня! – вновь улыбнулась суккуб. – Тролль из Анонимного Дельца, которому ты обязан неким уговором, – не единственный кто недолюбливает Бингса Флаерса. Этот безумный маг своего рода коллекционер. Он, как бы это выразиться, собирает врагов и чем их больше, особенно уникальных и ужасных, тем ему радостней. Среди обширного комплекта мастистых личностей, желающих Бингсу Флаерсу скорой смерти, есть жемчужина – Плайма Осквернительница. Ну, вот как, Калеб, соотнести ее с понятными тебе величинами? У нас в Мире Тьмы она такая же важная, как у вас падишах Бархатных Королевств или Император Хло, хм, королева Констанция Демей. Ну, то есть, лучшая из лучших, и самая–пресамая. Топчик! Сестры судачат, что Назбраэль нет–нет, да подумывает насовсем уйти от жены Альстад к наложнице Плайме. И основания у него на то есть, разумеется. Но вернемся к Бингсу Флаерсу. Он, этот хитрюга, провернул ритуал призвания нашей Матроны. Когда Плайма явилась к Бингсу Флаерсу во всей своей ослепительной красе, тот поклялся ей в вечной преданности, как к девушке.

– Эм, я не уверен, что Калеб врубается во фразу «как к девушке», – обронил Альфонсо. – Он у нас на такое туговат.

– Правда? – рассмеялась Софи.

– Нет, не правда! – огрызнулся я.

– Бингс заверил Плайму, что хочет на ней жениться. Так доступно?

– Да! – покраснев, крякнул я.

– Он залился румянцем! Вы это видите, видите? Ты мой хороший маленький мальчик! Это так мило!

– Сол’Фимитриэль, я тебя предупреждала?! – угрожающе зашипела Настурция, приподнимая тавро.

– Простите, извините, вижу, что Калебушек-Хлебушек Творожный Ломтик уже занят!

– Я никем не занят! Я сам по себе!

– Конечно, конечно! Ты только свой собственный! – проворковала Софи. – И Бингс тоже только свой, красивый он для смертного очень. И Плайма повелась на это. Вернее, не так. Она не пришибла его сразу, а дала ему возможность поизлиться комплиментами в свой адрес. Какой девушке этого не хочется? Соловьиное пение Бингса, состоящее из «голубка», «твои очи, как рассвет», «волосы, что медовый водопад», «крылья, как у дракона», так зачаровало Плайму, что она не заметила, как ухажер стянул с ее пальца колечко – «Мелису»! Мелиса не обычное колечко, а печать–ключ от Священных Врат, ведущих… далеко ведущих. Бингс сорвал кольцо, а затем резко растер ладонью мел Призывающего круга, тем самым разорвав контакт с Плаймой Осквернительницей. Мою растерявшуюся Госпожу выкинуло обратно в Мир Тьмы. Кипя от злости, Плайма, оставшаяся без Мелисы и без мужчины, дала себе зарок учинить с Бингсом такое, что мне и говорить–то вам стыдно. Сама Плайма не имеет права выходить на землю, таков закон Ураха, но ее слуги – мы, инкубы и суккубы, сию юрисдикцию иногда можем обойти. Госпожа избрала меня своим Гневом. Через Альтараксис, пролетев его водами, я покинула Мир Тьмы и воспарила в облаках. Я искала Бингса Флаерса, и я его нашла. Я хотела немножко позабавиться с ним, вечер, вино, свечи, меренги, так мне нравится, но не вышло! Дело в том, что Бингс поиграл с Мелисой и уразумел кое–какие ее тайны. Он дотронулся до моей шеи ключом–печатью, и это парализовало меня! Как оказалось, за всем этим наблюдала Плайма! Ее ярость была… доходчива. За то, что я не умертвила Бингса Флаерса сразу, Госпожа иссякла меня розгами, а потом закинула в Великий Лес на срок в тысячу лет.

Вздохнув, Софи сморгнула набежавшую на глаза слезу.

– Калеб, Калебушек, мы, ты и я, мы нужны друг другу. Если освободишь меня, то я вновь отловлю Бингса Флаерса, потом кликну тебя, и ты кокнешь его Гадюкой. Выгодно же, да? Обещаю, что я не убью мерзавца раньше, чем Безымянный снабдит тебя информацией о Светочи. Ну же! Мы оба будем не в накладе! Я вернусь в Мир Тьмы, с Мелисой и выполненной задачей, а ты поскачешь на выручку к Эмилии!

Я почесал в затылке.

– Заманчиво!

– Она – суккуб! Она может обманывать! – воскликнула Настурция.

– Это так… – задумчиво кивнул я.

– Решай быстрее, мой обольстительный герой! – скороговоркой произнесла Софи. – Сюда спускается ваша подруга, Лютерия Айс. Если она меня увидит – никакого договора не состоится! Она… Она закинет меня в Мир Света!

– А такое возможно? – удивился Альфонсо. – Чтобы демона отправили в Мир Света?

– Да! Да! И еще раз да! Там меня растворят в Святой Воде! Я перестану существовать! Навсегда! Умоляю, Калеб, разбей цепи! – испуганно и истерично возопила суккуб.

Я глянул на Альфонсо.

– По сути, мы ничего не потеряем.

Я перевел взгляд на Настурцию.

– Затея не глупее прочих.

– Дельторо?

Щавель клацнул по запорам. Бац! Бац! Бац! Софи радостно кинулась меня обнимать.

– Как только я выясню, где наш огурчик – сразу маякну! До встречи!

Суккуб чмокнула меня в щеку, после чего расправила крылья и взлетела в небо.

Через пять минут к нам подошла Лютерия.

– Это суккуб? – сузив воспалённые глаза, едва слышно спросила магистр Ордена Милосердия.

– Да, – не стал отрицать я.

– Ее нельзя было отпускать. Она – исчадье Бездны.

– Вполне возможно, но это уже случилось.

– Пусть Урах рассудит ваш поступок по справедливости.

Лютерия извлекла из сумки руку Дроторогора. Указательный палец поскреб по «среднему», а затем показал на северо–запад. Получается, что нам туда.