Глава 29. Любящая мать

Мне сложно точно сказать, сколько недель мы уже находимся в Великом Лесу. Однако их явно меньше, чем наших стычек с живорезами. Впрочем, баталий могло бы быть куда больше, если бы не Альфонсо. Следопыт, различающий тайные знаки древнего бора, часто предвосхищает неугодную для нас встречу. Тогда мы сворачиваем с пути или пережидаем опасность в укрытии. В один из таких моментов, после того, как Дельторо вдруг сообщил, что с востока на нас очень быстро движется по его прикидкам гоблинов сорок–пятьдесят, мы сидели в яме под корневищами буков. Сверху, в футах тридцати от нас, топотали и переругивались гоблины. Кони жалобно жали уши. Слава Вселенной, что они тоже уместились в рытвину, а Лютерия Айс, исхудавшая и болезненная, тряслась от холода. У нее была температура. Настурция или Альфонсо готовили ей отвары из целебных растений, богато усеявших просторы Великого Леса, но они не помогали ей. Не могли помочь. Недуг Лютерии не был материальным. Это рука Дроторогора, словно пиявка, вытягивает из нее все силы. Лапа, насыщаясь жизнью магистра Ордена Милосердия, с каждым канувшим в прошлое днем становиться все подвижнее и бойчее. Мне страшно наблюдать за тем, как моя подруга идет прямиком в могилу. А еще более ужасно сознавать то, что аномальная и злая культя, шевелящаяся сама по себе, приобретает лоск и глянец. Чем хуже Лютерии, тем лучше руке Дроторогора. Обрубок Бога–Идола на вид уже не такой неопрятный, как по началу. Теперь он скорее напоминает человеческую пятерню, нежели звериную лапу.

Я слушал, как визжат гоблины и нежно обнимал Лютерию Айс, которая почти дремала на моем плече. Настурция с Клюквой на коленях прижалась к холодной земляной стенке, а Альфонсо, покусывая губы, держал на тетиве Резца стрелу. Мы были готовы к нападению гоблинов. Но мы не желали его. Я, Настурция и Альфонсо, прижучили бы пять десятков тварей, попотели бы, но прижучили, однако для Лютерии этот бой мог бы стать последним.

На голову Настурции спорхнул вяхирь. От неожиданности колдунья Ильварета стукнулась затылком об камень. Вяхиря это озадачило. Он повертел клювом, а затем перелетел на меня. К лапке было привязано письмо!

– Да это же Френки! Вяхирь Бертрана! – полушепотом сказал Альфонсо. – Разворачивай давай!

Я аккуратно отвязал от лапы туго скрученный свиток. Развернув его, я стал читать вслух:

«Калеб, «превед–медвед»! Посылаю тебе своего Френки. Если послание перед тобой, значит, он выполнил задание и его нужно чем–нибудь угостить! Френки обожает орехи, а клубнику ему не давай»!

Тут на бумаге Бертран нарисовал то, как вяхирь жадно клюет кешью, ниже было следующее:

«Калеб, я почти раскидался с заботами Магика Элептерум – это раз. В «башню» вернулось двадцать мастеров, и как только мы выберем нового архимага, я сразу мчу к тебе – это два. Три – я перевел шифр Джеда Хартблада. Составлял он его не от балды, да к тому же стихом, и потому покорпел я над ним изрядно. В наговоре участвуют два человека, которые произносят строчки вместе, все, кроме последних, начинающихся с «Господь Мой Отец!» – их проговаривает тот, кто принимает «благословение–искупление». Текст прилагаю. С уважением, твой Б. Валуа».

– Браво! – тихо восхитилась Настурция, после того, как я зачитал наговор. – Бертран сделал это!

– Нет таких закорюк, которые бы он не привел к нашему алфавиту, – согласился Альфонсо. – Рыжая Колючка, как всегда, на высоте!

– В тексте заклинания одна любовь, любовь да любовь, – протянула Настурция. – А еще я в словах Джеда я уловила намек на то, что Серэнити может обрести вечную жизнь.

– Это метафора, – откликнулся Альфонсо. – Про именно «вечную» жизнь в наговоре ничего не сказано. Но я тоже чувствую в нем эту подоплеку…

– Серэнити не хочет волочить лямку до Судного Дня. И к тому же, самое очевидное, квазальд и Амасту еще требуется как–то соединить, – вздохнул я.

– В Тысячелетнем Громе, – утвердила Настурция.

– Или у жерла Вугу, – дополнил Альфонсо.

– Вот только времени у нас почти в обрез, – вновь вздохнул я, прикрывая Лютерию своим плащом. – Живая Вода может упокоить Серэнити в любую секунду.

– Она… Урах хранит ее… для чего–то большего, – промолвила Лютерия с моих колен. – Чувствую, сестра не умрет раньше срока, а вот я…

– Ты так тем более! – напуская на себя безмятежной веселости, сказал Альфонсо. – Ты у нас крепкая! Как только доберемся до Тумиль’Инламэ, или туда, где Легия нашел свой приют, сразу вышвырнем эту облезлую лапищу, к троллям собачим! В реку или в расщелину какую–нибудь!

– Ты сам знаешь, Альфонсо, что ее нельзя… просто отбросить, – поднимая на следопыта уставшие глаза, проговорила Лютерия. – Ей нужно будет найти место… Безопасное и огороженное от Зла. Даже не так…

– Вернем культю в Тлеющую Чащу. Закопаем ее там, как раньше было, – предложила Настурция.

– Этого мало, – покачала головой Лютерия Айс. – Теперь мало… Сила Дроторогора возросла стократ. Рука вернется к нему, где бы ее не запереть…

– А что же нам тогда остается?

– Бросить ее в вулкан, – пролепетала магистр Ордена Милосердия, вытирая кровь, которая пошла носом. – Но не вам. Ни в коем случае не прикасайтесь к ней! Мне. Только я должна… перебороть себя и дойти до Вугу или до Тысячелетнего Грома. Это моя ноша. Вас она сделает навечно проклятыми.

Сумка Лютерии зашевелилась. Магистр прочитала молитву, а затем прижала сумку к своей груди. Так она просидела около получаса. Мы на славу угостили вяхиря, и он улетел к Бертрану. Гоблины давно уже ушли, но мы не желали беспокоить Лютерию. Потом она все–таки встала и быстро вытащила лапу Дроторогора. Палец, синим сверкающим ногтем, показал налево. Поехали.

Еще неделю, а может и все полторы мы углублялись в Великий Лес. Меня беспокоили, как Лютерия, так и Луковое Спокойствие. Кулон Братства Света стал похож на оливковую пемзу. Он крошился и блестками оседал у меня на груди. Однако в жуть меня вгоняло другое, то, что Укулукулун более не приходил ко мне. Мои сны полнились абсолютной чернотой и молчанием. В них уже не наблюдалось зелени, присущей защите Лукового Спокойствия. Я, подвешенный в пустоте, ждал, когда за мной «придут». Иногда в грезах я звал Эмириус Клайн, Эмилию, Бракарабрада или Квиля Лофирндваля – никто из них не откликался. Эфир Вселенной был чист и бесстрастен. Им владела атараксия. Вроде бы я высыпался, а вроде бы и нет. Не поймешь. Так или эдак, я, как заключенный в камере смертников, измаянный долгим сроком заточения, уже почти желал, чтобы наступил мой Последний День.

Сегодня ночью произошло то, к чему я подсознательно был готов. Где–то около четырех часов утра, я нес дежурство с развешенными по периметру «шариками–огоньками». Их мутный свет лишь чуть–чуть разгонял мрак, однако мне хватало его, чтобы держать ситуацию под контролем. Я жевал стебелек осоки и одновременно скреб подбородок, когда услышал приглушенный хрип. Вначале мне показалось, что это так ветер забавляется с кронами деревьев, однако потом я понял, что это совсем не то. Я нахмурился и поглядел на друзей. Они мирно спали. Я, было, отвернулся и тут резко прыгнул к лежакам – до меня дошло, «что» есть причина невнятных звуков – рука Дроторогора выбралась из сумки и теперь душила Лютерию!

– Дельторо! Настурция! Проснитесь!

Мыслью приблизив к нам все шарики Света, я обнажил Альдбриг.

– Нет! Ты попадешь в нее! – крикнула заспанная, но быстро сообразившая, что к чему Настурция. Она пыталась разжать красные пальцы на шее магистра Ордена Милосердия.

– Магией?!

– Только узконаправленной! – отозвался Альфонсо.

Я запалил на Лике Эбенового Ужаса дезинтегрирующую свечу.

– Калеб, ты точно в своем уме?! – испуганно воскликнула колдунья Ильварета. – Убери этот факел! Ты проделаешь им дырку в Лютерии!

– Я не нарочно! Когда я переживаю, заклинания увеличивают свою мощь!

– Ай, ты ж! Давай я!

Лютерия, между тем, конвульсивно дергала ногами. Рука Дроторогора, жилистая и крепкая, вознамерилась не отпускать магистра, пока та не отправиться в Мир Света. На виске Лютерии вспухла синяя жилка. Она натужно билась… Пока билась…

Настурция не стала использовать чары, основанные на концентрации или силе воли. Она прибегла к «голосу». Эта разновидность колдовства имеет свои плюсы и минусы. Голосом, этаким «выстрелом» энергии, можно подчинять, разбивать, скреплять, призывать, развеивать – да все что хочешь. Загвоздка только в том, что тебя слышат. Опытный маг, распознав первые слоги волшебства, способен выставить мистическую Защиту–Плащ или даже обернуть «голос» против его хозяина. Подробно, но несколько сухо об учении «голоса» написал Паржу Набади в соавторстве с мягкошерсткой Щекотушкой Серой–Ушкой. Примечательно то, что Паржу Набади умер от разрыва трахеи, подзывая «голосом» разумный столик с фруктами.

– Долор Аргенти!

Изо рта Настурции вылетело серебряное облачко. Оно окутало культу Дроторогора и засверкало. Бьюсь об заклад, если бы лапа могла орать от боли, она бы орала. Отомкнув свои тиски с горла, часть Бога–Идола завертелась в пыли. Она стараясь стереть с себя магическую поволоку. Настурция брезгливо придавила ее подошвой сапога.

Я бросился к Лютерии.

– Жива! – объявил я.

– Вселенная еще на нашей стороне, – облегченно выдохнул Альфонсо.

– Пока на нашей, – буркнула Настурция.

Колдунья нагнулась, чтобы взять руку Дроторогора… Но неожиданно упала в листву. Это Лютерия дернула ее за щиколотку.

– Нет! Нет! Нет! – закашлялась магистр, сумасшедше выкатывая глаза на колдунью Ильварета. – Это погубит тебя! Никогда! Погубит! Мое… Погу… Не трогай!

Лютерия притянула к себе извивающуюся лапу Дроторогора, а потом засунула ее обратно в сумку.Сразу за этим магистр провалилась в бредовые грезы. Она плакала, звала отца и Ураха. Мне было ее очень–очень жаль.

– Посмотри, что ты наделала, бестолочь?! – вынимая Альдбриг из ножен, рявкнул я. – Это из–за тебя ей так плохо!

Настурция отступила.

– Калеб!...

– Что ты орешь на нее, а?! Давно стали на вкус не пробовал?! – с перекошенным от гнева лицом, возопил Альфонсо.

Я успел отбить Щавель, летевший в мою поджелудочную железу, в самую последнюю секунду. Наше оружие звякнуло еще пару раз. На моем посохе распустилась Роза Аннигиляции, а в кулаке следопыта заплясала какая–то буро–серая кашица – друидическая закваска тоже жалит – мало не покажется.

Мой висок отерла струя разгоряченного воздуха. На коже вздулся пузырь и тут же лопнул. Альфонсо, между тем, прижал ладонь к щеке.

– Спасибо, Настурция. Остудила нас, – благодарно сказал я.

– Стравливает нас бестия. Не угомониться никак, – рыкнул Альфонсо Дельторо.

– Раньше за клинки мы не хватались, – промолвила Настурция, распуская Огонь с Клюквы. – Динамика отрицательная, идет книзу.

– Так гляди, и поубиваем друг друга, – проворчал Альфонсо. – Зараза!

– Соблазнительнее пасть от твоего Щавеля или Клюквы Настурции, нежели, чем от секиры омора, – пошутил я. – Всегда об этом мечтал!

– Уймись, Калеб, – шикнула колдунья Ильварета. – Не буди Лютерию.

Луна ушла на покой, уступив место солнцу.

Если задаться целью составить список главных, хорошо всем известных достопримечательностей Великого Леса, то вверху страницы карандаш непременно выведет два слова – «Гнилая» и «Рыжая». Это – широченные реки, анакондами проползающими через гущу и тернии извечной чащи. Рыжая зачинается на Пескунде – горной цепи на востоке пустыни Бао–Мяо. Ее название – ее достояние. Природная метаморфоза подарила дну Рыжей скопления особой лекарственной глины лисьего цвета – мандари. Те мягкошерсты, что посмелее, добывают мандари в Великом Лесу и продают ее как у себя в Бархатных Королевствах, так и у нас. Женщина, обмазавшись мандари на часок-другой, после купания помолодеет лет на пять. Морщины разгладятся, кожа подтянется, мешки под глазами уйдут. Фунт мандари на толкучке Шальха стоит семь золотых – недешево, ой, недешево, а на Беломраморном Форуме Ильварета и Королевском Базаре Гельха так и все пятнадцать. Как–то в Хафлане Эмилия заставила меня обменять содержимое кошелька на непрозрачный кулек мандари. Черно–белый мурлыка–мягкошерст уверил нас, что его мандари самая мандарная мандари, самая целебная мандари, самая полезная мандари и самая настоящая! И что моей спутнице она необходима, как воздух! Ну, я не жадный, и выложил ему двадцать Манфредов Вторых. Кошкатун ловко схватил их и был таков. Потом уже в гостинице, приняв ванну, Эмилия попыталась скрыть от меня, что под тонким слоем мандари лежали, пардон, я говорить не буду что, но намекну, что домашние коты оставляют это в лотке. Эмилия хохотала до слез, а я злился и тоже смеялся. Усатый провернул выгодную и донельзя потешную сделку. Представляю, как потом он и его родичи, на каком–нибудь корабле «Рыбная Погремушка», отчалив от порта Хафлана, мяукали и надрывали животики над дурнями–людьми. Да, мягкошерсты любят пошутить!

Рыжая река уникальна, однако Гнилая тоже удивительна. Откуда вытекает Гнилая? Альфонсо говорит, что из недр земли, где–то у Ноорот’Кхвазама. Видный картограф Ирга Памунт считает иначе, что начало Гнилой еще дальше, чуть ли не в Бумфамаре. Сама по себе Гнилая совсем не грязная речка, а наоборот чистая, но соленая. Альфонсо предполагает, что Гнилая, проходя по туннелям–скважинам глубин, вымывает собой какие–то громадные залежи натрия (научный термин), что делает ее такой, какая она есть. Белые комочки, попадающиеся при просеве Гнилой, это соль – да, а вот те пурпурные, как бы окаменелые веточки, дюйм на дюйм, – совсем иное, это слипушки. Слипушки – редчайшие кораллы – произрастают только в Гнилой и больше нигде. Слипушки красивы. Из них мастерят дорогие кольца, бусы и подвески. Но! Их краеугольная значимость –применение, которое переоценить невозможно, снискала себя в стоматологии. Тут приведу отвлеченный пример – пародонтит. Запущенная болезнь приведет к потере. Удастся ли потом как–то вернуть себе былую улыбку (любую улыбку)? Ответ – да, если есть деньги. Дантист, он же сельский цирюльник, предложит выточить деревянный протез или вставить зубы собак, лошадей или свиней (м-м-м, бесподобно, да?), кости животных, а также человеческие зубы, купленные у бедняков или извлеченные из челюстей убитых солдат. Однако это не предел мечтаний. Если открыть семейный сейф и выгрести всё до последнего медяка и явиться в Гельх, в Лазарет «Твои Тридцать Два Будут Хоть Куда» Остромы Дюффы – чародейки, всюжизнь занимающуюся зубоврачеванием, то можно преобразиться. Острома, как и еще несколько человек в Соединенном Королевстве, умеет раскрывать потенциал слипушек. Специальной отверткой Острома Дюфф вворачивает коралл в «пустое место», смазывает его чудодейственным кремом (ох, Эмилия, так и не выведала, какие в него входят ингредиенты), а затем залепляет свежую ранку ватой. Все. Слипушка остается в челюсти и прорастает в ней. В этот период пациент ходит к Остроме, чтобы та придавала кораллу нужную форму, спиливая излишки. Спустя месяц–два, человек уйдет из «Твои Тридцать Два Будут Хоть Куда» с новехонькими фиолетовыми зубами – блестящими и пугающими, зато своими.

Почему я сейчас упомянул себе под нос Гнилую и Рыжую? Все из–за того, что наша компания как раз–таки приближалась к Гнилой. Лапа Дроторогора неукоснительно требовала, чтобы мы пересекли речку. Однако, где? Ширина потока здесь, по прикидкам Дельторо, была миль десять! Причала с человеком, услужливо предлагающим сдать нам лодку в аренду, я не увидел. Юнивайн? Если его попросить, он, конечно, перенесет нас всех на тот берег, но как быть с Марви, Тимфи, Гонорией и Бароном? Юнивайн на себе их не перетащит. Пока я размышлял, как нам быть, Гнилая, незаметно, оказалась у самых копыт наших лошадей. Альфонсо дернул уздечку Тимфи.

– Объехать Гнилую не удастся, – помолчав, изрек следопыт. – Вернее, это займет у нас уйму времени.

– Предложения? – спросил я.

– Какое бы ни было, это «предложение», которое мы сейчас «предложим», оно должно распространяться и на Рыжую, – сказала Настурция, ссаживаясь с Гонории. – Вряд ли нам так повезет, что Легия захоронен в водоразделе, на котором находится Кристальное Одиночество. Придется вначале миновать Гнилую, затем Рыжую, а потом скакать дальше по Великому Лесу.

Я выпятил губу. Настурция права. Решение, ау! Извилины, работайте!

Хрусть!

Это оборвалась лямка моей сумки. Давно пора! Чего ей только не случилось пережить за последние шесть месяцев! И швыряли ее, и бросали ее, и спали на ней, и прикрывались ею, и дрались ею. А сколько сумка всего в себе хранила и волокла! Ее пенсия даже не обсуждается! Как только вернусь в Шато, вручу ей «орден» и оставлю коротать старость в Веселых Поганках!

Мои благодарные думы прервались весьма красочным и нестандартным событием. При падении на траву, сумка раскрылась и из нее посыпались мои вещи: книги, зелья, Хиловиса, Скатерть «На любой вкус», обломок Ночи Всех Усопших, Кампри и бутылочка с миниатюрным кораблем внутри… Тара покатилась и, плюх, закачалась на воде... Затем произошло следующее. Из стеклянной тары затрепетал свет. Он вышел из донышка и, щупальцами осьминога, впился в пробку на горлышке. Шпуть! Пробка отлетела и игрушечное судно, размякнув подобно картону, выдавилась в реку. Сверкнула молния! Грянул гром! Все заволокло туманом! Бабах! С небес проревело: «Кинувший меня в море – поплывёт на всех парусах»! Когда смог рассеялся, мы все остолбенели – подле нас бултыхалось громадная двухмачтовая каравелла! На ее флаге (синий фон) пылало изображение звезды!

– Что за шутки, Калеб?! – ошеломленно икнула Настурция.

– Я так, ради спортивного интереса хочу спросить, что еще прячется в твоих манатках? Кит? Кракен? Пивоварня? Акведук? Что? Если завалялось старое доброе винцо из Ньюфолка, то тоже сгодится.

– Все–то вам расскажи, – камуфлируя замешательство улыбкой, отозвался я.

– Он сам в шоке, – кивнула Настурция Альфонсо. – Не ожидал такого.

– Ага. Просто так вышло. Бум – и все. У Толковой Каракатицы всегда так, – поддакнул Дельторо. – Помнишь, как Калеб подорвал замок Снежного Великана в Ледяных Топях?

– Как забыть? Мы чудом уцелели. Тогда у него из–за пояса выпрыгнули «жабы–бомбардиры».

– Которые к нему под мантию забрались сами, погреться. А он и не заметил. Так Калеб нам сказал вроде бы.

– Сами и забрались! Они мерзли! Их Источник Воспламенения покрылся инеем!

– Это судно тоже «мерзло», и ты его любезно пригрел? – хмыкнул Альфонсо.

– Почти так!

– Твой корабль… Он нас перевезет? – тихо спросила Лютерия, приподнимая голову от гривы Барона, тем самым прерывая наш ералаш воспоминаний.

– Хмрф! – только и успел произнести я.

А почему? Потому что корабль сам ответил. Звонкий голос сказал:

– Перевезу!

– Ты умеешь говорить? – удивился я.

– Конечно! Как и все другие «Ладьи просторов необъятных»!

– Хочу тебя расстроить – не все, – промолвила Настурция.

– Все! Вы просто их не слышите! Ответьте! О чем скрипит палуба? Что кряхтят тросы? Что поют снасти? Что молвит бизань–мачта? Все они, единый организм, разговаривают с вами! Наставляют вас! Советуют вам и подсказывают! Беспокоятся!

– Вау! Мое почтение всем бушпритам, фор–брамселям и фок–реям, – присвистнул Альфонсо. – Снимаю шляпу и перед твоими бензелем, бом–бран–стеньгой, планширем и кливером!

– Знаток терминов? Ха! Принимается!

– Тебя зовут Ригель? – задал вопрос я, вспомнив, что было написано на «бутылочке».

– Ригель! А ты Калеб Шаттибраль, а ты Настурция Грэкхольм, а ты Альфонсо Дельторо, а ты Лютерия Айс, а ты, Джейкоб Лавенхильд, а ты Дроторогор, имен у тебя много, если говорить все, то до вечера не управлюсь! Поэтому только Дроторогор!

– Ты всех нас знаешь?

– Каждый из вас бороздил морские просторы. О каждом из вас вода сохранила память и принесла мне.

– Ригель, ты очень необычный корабль. Ты в курсе? – спросила Настурция. – Возможно, ты такой один, хм, в своем роде.

– Настурция Грэкхольм! – провозгласил Ригель, раздувая паруса (это он так выражал симпатию?). – Ты желаешь узнать, кто я и откуда!

– Вообще–то, да, – чуть розовея, откликнулась колдунья Ильварета. – Ты читаешь мысли?

– Это длинная история, вы же спешите!

К нашим ногам, с кормы, выдвинулся трап.

– Всходите! Я поведаю вам о себе, не отрываясь от круиза!

Переглянувшись с друзьями, я взял под уздцы Барона – Лютерия первой оказалась на Ригеле. Затем на него проследовали Настурция с Гонорией, Альфонсо с Тимфи и вновь я с Марви.

Палуба Ригеля представляла собою образец корабельного порядка. Все лежало, висело и было прикреплено на тех местах, что и положено. Никакого беспорядка. Все с иголочки – опрятно и чисто!

– Поражаешься моей скрупулёзности, Калеб?

– Настурция права, ты читаешь мысли, – сказал я.

– И, да, и нет. У меня нет глаз, зато есть чувства», – тут же отозвался Ригель. – И с помощью чувств, я доставлю вас, куда следует! Это важно!

Его голос как бы окружал нас. Он звучал из каждой балки, из каждого каната и бочонка.

Тронулись…

– Это очень приятно, – согласилась Лютерия, тихонько усаживаясь на скамеечку у борта. – Однако ты обещал нам рассказать о себе.

Колдунья Ильварета откинула голову назад, подставляя лицо речной мороси.

– Наше, мое, ваше путешествие не из длинных, поэтому перейду сразу к сути. Но что слушать на пустой желудок? Это утомительно! Вот! Угощайтесь! – произнес Ригель.

Из трюма, аккуратно пихнув дверь, выкатилась бочка. Подобно лотосу, она раскрылась, явив в своем нутре штоф вина, большущий свежий хлеб, круг сыра (с плесенью, м-м-м), оливки и салями.

– Ты нас балуешь! – усмехнулся Альфонсо. – Спасибо!

– Не за что! – промурлыкал голос. – Я – Ригель! Звездоносный! Быстрокрылый! Сиятельный! Давным–давно, совсем не здесь, не в этой части света, и даже не в этом мире и Вселенной, я родился в доке, что вечно омывается благодатным и теплым морем. Мой Создатель, совсем не похожий на вас, да и в принципе ни на кого иного, хотел, чтобы я стал «неожиданной радостью», спасением для утопающих, ориентиром для сбившихся с пути странников, другом для пылающих матросской страстью сердец! Создатель желал, чтобы я нес добро и избегал приближаться ко злу. Я избороздил тысячи океанов и тысячи тысяч их родственников: кузин–морей, дядюшек–рек, племянников–каналов. Я возил одиночек и целые народы, кулечки небесного пуха и табуны верблюдов. Я был верен высоконравственным изгоям и королям, нищим и богатым, сильным и слабым. Я такой один, Настурция Грэкхольм, такой один! Ты попала форштевнем в буек!

– Много прилагательных и сладкой похвалы самого себя, – безобидно рассмеялась Настурция. – Как в твою нижнюю палубу загнать всех тех сказочных верблюдов? Я так думаю, что ты пытаешься нас надуть!

– Ни в коем случае! – возмутился Ригель. – Во мне сосредоточена бесконечность! Сингулярность! Я так устроен! Засунь в меня хоть все ваше Соединенное Королевство, еще останется кладовка на сотни таких же стран!

– А что такое буек? Я лично не в курсе, – пробормотал Альфонсо.

– А как ты попал в бутылку? – одновременно с Дельторо сказал я.

– Буй – это поплавок, крепящийся ко дну при помощи якоря на тросе, для указания конкретного места в воде. Изготавливают его обычно из дерева или железа.

–Хм?

– Буек еще не придумали в вашем Королевстве. Про бутылку же, Калеб, тут я еще добавлю, как я очутился в ней на шкафу у Нолда Темного?

Киль разговорчивого Ригеля почти не касался воды. Он будто бы летел по Гнилой. Я бы сравнил его с Юнивайном. И тот и тот – чемпионы скорости.

– Ага, – подтвердил я.

– Когда мой Создатель понял, что его жизнь подходит к концу – он позвал меня, чтобы говорить. Он сказал мне, что теперь я волен делать все, что захочу, – выбирать свои собственные цели, а не его, Создателя, задумки. На прощание он дал мне свой последний дар – «Разум без шор». Я будто бы очнулся от крепкого сна. С грустью я простился с Создателем. Я бороздил просторы и думал, думал, думал… О чем? О разном. Мне захотелось расширить свой кругозор, поглядеть на другую сторону «компаса». Что такое Зло, к которому я до сих пор не допускался? Есть ли у Зла градации? Бывает ли Зло «Злом Частичным» или только «Злом Абсолютным»? И я стал брать на борт темных личностей. Я доставлял их в Бездны и к исчадьям Каверн. В особые дали, недоступные для смертных, и уж в совсем невнятные и неописуемые края. Вместе, мы фрахтовались в портах Сюрреалистических Городов и Фантасмагорических Застав. Я служил своим пассажирам верой и правдой. И однажды для меня это не прошло даром. В Мире под названием Гамбус, ведьма из рода демонов Ярванга вознамерилась присвоить меня себе. Она опутала мой корпус сетью чар. Я сражался с ней. Мое «Я» против ее «Я». Упорно шла наша борьба, но в конце я проиграл. Ярванга, применив колдовство невиданной силы, сломила меня. Она уменьшила меня и запихнула в бутылочку, навечно ограничив мое «распределение» и мою «общедоступность». Я являлся по желаю Ярванги, и в «ментальных цепях» нес ее туда, куда она приказывала. Потом Ярванга умерла, а я вновь втиснулся в опостылевшую бутылку. Едва ли не бесконечность я в ней и томился. До тех пор, пока меня прибоем не швырнуло к ногам Нолда Темного, героя, что так же светел душой, так и черен. Нолд сразу понял кто я. Он попытался освободить меня от чар Ярванги, но не успел принять все меры. Дроторогор потребовал его к себе. Спросите у Дроторогора, как было. Почему он, кстати, молчит? И Джейкоб тоже.

– Джейкоб язык проглотил, а Бог–Идол тут не весь. Он немножко разделен, – улыбнулся я.

– Какая удивительная история… – утомленно прошептала Лютерия Айс.

Смежив веки, магистр Ордена Милосердия дрожала.

– Не более, чем у каждого из вас! – выразительно, с ударением на каждый слог, пропел Ригель. – Калеб! Ты такой добрый! Прямо как мой Создатель! Я ощущаю в твоем сердце порыв окончить то, что не завершил Нолд Темный! Рассеять заклинание Ярванги!

Настурция и Альфонсо посмотрели на меня.

– Что? – спросил я. – Да, я так подумал!

– Я не удивлен, – пожал плечами Дельторо. – Ты готов каждому отдать свои штаны. Бессребреник.

– Бертран бы не согласился! Я «зажал» ему как–то свои носки!

– Он ни с чем никогда не соглашается, – промолвила Настурция. – И правильно делает.

– Ригель, мне надо подумать, как выскрести тебя из бутылки. Но это будет на досуге. Сейчас у меня дел невпроворот. Ты не обидишься?

– Нет, нет! Я польщен! Если ты разрешишь, потом я дополню твои идеи своими догадками.

– Договорились.

– Разбить ее, не? Склянку эту, да и баста, – прокряхтел Альфонсо.

– Увы, так было бы слишком просто и совсем не драматично, – сказал Ригель. – Через три минуты у нас будет «полный стоп»!

И правда, болтая с кораблем, я и не заметил, как приблизился берег. Деревья на нем, опустившись с природного уклона, через одно, макали толстые корни в бурлящую реку. В зарослях мелькнула лиса. Удивленная нашим видом (кто они такие?), она подошла к самой кромке. Улыбнувшись, Настурция помахала ей перчаткой, та же в ответ отрывисто потявкала. Девушки обменялись любезностями так сказать. Или то был лис? Хм.

Вскоре Ригель затормозил (филигранно плавно) и протянул трап на поросшую травой землю, на которую мы по очереди и сошли. Как только мы покинули палубу, «Звездоносный, Быстрокрылый, Сиятельный» сказочный корабль, наш перевозчик, замигал всей палитрой радуги. Беззвучно вспыхнув, на мгновение ослепив нас, он опал в воду той самой бутылочкой, которую я унес собой из Первородного Соблазна. Я взял ее и положил в сумку. Ее лямку я завязал узлом – еще «покачается» со мной старушка!

Водораздел, пролегающий между Гнилой и Рыжей, называется Крюк Святоши. Именно на нем, на шмате суши, вытянутом подобно груше, располагается Кристальное Одиночество. Озеро находится где–то посередине Крюка Святоши. Его площадь по приблизительным оценкам около семидесяти квадратных миль. Не хило, верно? Кристальное Одиночество – исключительно чистое. У озера есть интересная особенность (и Альфонсо, и книги в этом сходятся) – оно само по себе может сиять сиреневыми или синими огнями. Я не видел этого. Я не знаю, так ли это. Также возле Кристального Одиночества есть горы Ледянки с сетью глубоких пещер, образовавшихся еще на заре всех времен. Что в них таится? Какие секреты они хранят? Одной Вселенной известно. Кристальное Одиночество очень красиво, но мало кто отваживался отдыхать у его кромки Как уверяет Альфонсо Дельторо, сидя у озера, ощущаешь какую–то тревожность и смятение. Так, как будто бы ты, нечистый, своим присутствием оскверняешь Заповедный Угол Мироздания. Это странно, но так уж, какговорит Альфонсо, ты там себя сознаешь.

Я всегда хотел посетить Кристальное Одиночество, и сегодня такой шанс мне выпал. Все потому, что лапа Дроторогора установила направление на юго–запад. Я понял, как и Дельторо с Грэкхольм, что мы попадем к озеру по истертым, как бы сплавленным порфировым линиям, встречающимся нам по пути. Они, эти знаки–индикаторы, если расширяются, значит, ведут к Кристальному Одиночеству, а если сужаются, то к Гнилой или Рыжей. Сейчас порфировые дороги становились только всё более объемными.

Умаявшись, мы заночевали под смоляными соснами. Воздух хмелил голову нотками черной смородины, хвои и чабреца. И то, и то, и то благоденствует в Крюке Святоши. Эх, жалко Снурфика нет рядом со мной, он бы точно оценил ягодки с того куста. Мне не хватает моего любимчика. Я скучаю по нему и часто вспоминаю его, так же как Эмилию и Грешема.

Прижимая к себе часто дышащую Лютерию и бережно возложив пальцы на Луковое Спокойствие под мантией, я погрузился в сон.

Утро – это новая дорога. Рука Дроторогора, по всей видимости, знала. Что чтобы добраться до Легии не обязательно пересекать Кристальное Одиночество, а надо лишь обогнуть его и плыть через Рыжую, дабы затем топать дальше. Но зачем облегчать жизнь ненавистным людишкам? Пусть шлепают строго напрямик! Хоть сквозь воду, хоть сквозь лаву – авось, погибнут.

Когда солнце вошло в зенит, перед нашей компанией во всем своем величии предстало Кристальное Одиночество. Если что и можно без зазрения совести воспеть чудом природы, так это сие озеро и его окрестности. На крутоярах, раскинувшись плеядой созвездий, цвела черная смородина, а внизу, у искристой галечной отмели, тянулись к небу пучки важного эфиромасличного растения – тимьяна обыкновенного (он же чабрец). Все здесь молвило о юности, отрешенности и незыблемости. Это место будто бы застыло во времени. Создавалось впечатление, что ты попал в предначальную эру. Что именно вот так, ничем и никем не тронутым выглядел мир тысячи и тысячи лет назад. Кое–где по Кристальному Одиночеству плавали отдельные льдины. Мне это показалось занятным. По моим расчетам весна уже готовилась отдать бразды правления лету. А тут такое… Сразу на ум просится теория о том, что под Кристальным Одиночеством, в глубоких недрах, лежит нетающий глетчер. Он такой большой, и такой замерзший, что его хребет морозит озеро, которое потому и рождает подобные льдины. Хм, хм? М-да? Мне бы это исследовать! Хочу подтвердить свою теорию! Вот не умру и обязательно вернусь сюда! Непременно!

Мы спустились с возвышенности, после чего не сговариваясь, спешились. Я опустился на колено и зачерпнул ладонями влагу. Отерев шею и лицо, следующую «чарку» я отправил в рот. Студеная! С неуловимым привкусом каких-то лекарственных экстрактов! Полезные микроэлементы присутствуют? Вполне!

К моим ногам подплыл крупный карп. Он поводил малахольными глазами, пошамкал ртом, а потом подался восвояси.

– Жирненький какой ушел. Снурф бы этого не допустил, – заметил Альфонсо, жуя прихваченную веточку смородины.

– Желаешь порыбачить? Твои перепачканные сизые пальцы сойдут за червяков.

– Наживка, что надо. И я с удовольствием пустил бы ее в ход, но в другой раз.

– Для Соединенного Королевства дорога каждая секунда, – кивнула Настурция.

Лютерия, между тем, натужно кашляя и пригибаясь к земле, щелкнула фермуаром на сумке. Лапа Дроторогора, словно негодующий опоссум, вылезла из нее сама. Она сжалась в кулак, покрутилась им, затем лениво ткнула пальцем на северо–восток.

– Туда… кхе.. Нам туда… кхе…

При помощи Альфонсо магистр Ордена Милосердия взобралась на Барона и затихла. Она таяла как свечка, однако на самочувствие не жаловалась. Более того, в короткие моменты просветления магистр Ордена Милосердия старалась нас приободрить улыбкой или словом. Она дарила нам последние крупицы своей жизни, понимая, что уже никогда не покинет Великий Лес…

Я сузил глаза. На горизонте, почти сливаясь с выспренними облаками, виднелись белые треугольники:

– Там вздымаются пики скал.

– Горы Ледянки. Покрытые не только снегом, но и тайной, это их вечно стынущие вершины. В Ледянках есть дыры, уводящие в самые недоступные земные недра, – подтвердил Дельторо.

– Так как нам надо через них, а Кристальное Одиночество придется огибать не один день, предлагаю срезать напрямик и вновь воспользоваться Ригелем, – сказала Настурция.

– Поддерживаю, – промолвил я, вынимая бутылочку.

Бульк! Над озером будто бы взорвали салют! Появление Ригеля я счел несколько помпезным.

– Калеб! Я снова нужен! – благодарно пропел корабль. – Куда мчим? В Камелот? Калимпорт? Или в Ултар, что за рекой Скай? Хоть они все из иных Вселенных, я найду к ним путь!

– Нет, нет! Давай другие Вселенные оставим на потом. Тебя не затруднит закинуть нас к Ледянкам?

– Пф! О чем речь?! Все на борт!

Таким образом, мы второй раз за три дня воспользовались великодушием Ригеля. Станет ли он, этот в высшей мере загадочный корабль, мне другом? Я бы хотел. Болтая с Ригелем о том, о сем, я проникался к нему доверием и уважением. Чудо–Корабль, сейчас развивший скорость в уйму «морских узлов», ценил поддержку, взаимовыручку и отвагу. Как одухотворенная вещь, он был уникален уже потому, что обладал многими качествами «настоящего человека». С любопытством рассматривая снежные глыбы, дрейфующие по Кристальному Одиночеству (корабль оплывал их с математической точностью), я кумекал над тем, а не мог ли Ригель раньше быть кем–то другим? Не судном, а скажем, хм, таким, как я. Может так быть, что Создатель, которого Ригель боготворит, внедрил в свою «поделку» уже существующее сознание? Ставлю три куска малинового пирога к десяти конфетам, что он так и поступил. Просто вынул «его» (такое умеют, к примеру, Фосгейн и Тихий Наблюдатель) из «умирающего» (в лучшем случае) и поместил в «приготовленную заготовку». Но вот… Кто. кроме Вселенной. способен именно дать разум? Урах? Назбраэль? Рифф? Другие Вседержители? Я не знаю границ Их могущества. Однако выбрасывать Вседержителей из игры тоже неправильно. В последнее время я не делаю скоропалительных выводов – все возможно в нашем мире.

– Лютерия умирает, – нехотя обронила Настурция, облокачиваясь на перила рядом со мной.

Она говорила правду. Мы отнесли магистра в трюм Ригеля. Силы иссякали в ней. Они переходили в руку Дроторогора. Каждый из нас понимал это. Но сделать ничего не мог. Альфонсо вызвался посидеть с Лютерией, пока мы не бросим якорь у Ледянок.

– Как думаешь, сколько она еще протянет? – надтреснуто спросил я, сбрасывая капюшон и взлохмачивая волосы.

Устремляя на меня глаза–изумруды, Настурция вздохнула:

– Меньше, чем необходимо…

– И ты…

– Да. Кто из нас возьмет после нее обрубок Дроторогора?

– Я.

– Тебе нельзя, – покачала головой колдунья Ильварета. – Я чувствую, да и Альфонсо наверняка тоже, что только ты сможешь отыскать Филириниль. Без тебя этого не случится. Так угодно Вселенной. Тобой запрещено рисковать.

– Я такой же, как вы!… – запальчиво начал я, но меня прервал Ригель.

–Настурция, Калеб! Бегите вниз! Ваш друг Альфонсо напал на Лютерию!

– Рука Дроторогора! – вместе выпалили мы с колдуньей.

Опрометью, прямо в три прыжка, я и Настурция оказались в каюте магистра Ордена Милосердия. Альфонсо, здоровенный и могучий, с перекошенным от ярости и помутнения лицом, с пеной у рта, навалился на Лютерию, давя ей, как недавно до него лапа Дроторогора, на шею.

– Игнис! – магией «голоса», прогремела Настурция.

С уст колдуньи Ильварета сорвалось Пламя. Тонкой струей оно полоснуло Альфонсо по уху. Тот даже дернулся.

– Не действует! – охнула Настурция. – Боль больше не снимает с нас безумного наваждения Дроторогора!

– Плохо! – скрепя зубами, отозвался я.

Я вцепился в запястья следопыта, пытаясь их отодрать от Лютерии. Впустую. Дельторо всегда был сильнее меня. Даже объединившись с Настурцией, я не мог разжать медвежью хватку Альфонсо. Ну все, это конец… Лютерию сотрясали мелкие конвульсии.

– Альфонсо, опомнись! Это наша подруга! Это Лютерия! – ревел я.

– У Хрипохора нет друзей! Я убью ее! Убью! – орал Дельторо в ответ. – И ее! И тебя! И всех вас! Огонь пожрет ваши души! Мне же достанутся ваши потроха!

– Дельторо, молю, перестань! – плача взывала Настурция. – Тобой руководит Дроторогор! Это не ты!

– Я? Мной? Бестолочь! А тобой кто? Плевать! Я ненавижу тебя! И ее! И тебя! И его!

Альфонсо двинул локтем мне в скулу.

– Отхвати–ка «финиш», чучело!

Крап, крап, крап – красные капли заморосили на пол – это я отлетел в угол. Резко развернувшись, Альфонсо приложил кулак к носу Настурции.

– И ты принимай, малявка затрапезная!

Колдунья резко упала на древесный шпон. Удар у Дельторо послабее, чем был у Дурнбада, но вырубить – вырубит почти любого.

– Хватит драк и бранных реплик! – вдруг прогрохотал голос Ригеля. – Я не потерплю от тебя, Дроторогор, такого отношения ко мне!

Сумка, в которой находилась рука Бога–Идола, задымилась. Так воняет горелое мясо. Альфонсо закричал и повалился подле Настурции.

– Что я наделал?! Что наделал?!

Кое–как поднявшись, не обращая внимания на стенания друга, я приблизился к Лютерии. Уже дважды Урах не дал ей воспарить в Мир Света… Ее пульс слабо прощупывался… Если бы не эти кровавые подтеки на кадыке, то могло бы показаться, что она крепко спит…

– Пронесло, – прошепелявил я, сплевывая кровавый сгусток.

– Она?...

– Придет в себя. Надеюсь…

Мы перетащили оглушенную Настурцию на кровать к Лютерии. Пока я прикладывал компресс к раздутому носу колдуньи (по–моему, следопыт его сломал), Альфонсо занимался Лютерией. Проведя незамысловатые лечебные процедуры, мы поднялись на палубу Ригеля. Близилась ночь. Морозный ветер Кристального Одиночества, несмотря на конец весны, крепил наши щеки румянцем.

– Выпить бы, – проворчал Альфонсо.

– Но не надраться?

– Раскрывай свою Скатерть …

– Калеб, себя не утруждай! Все уже на подходе! – оповестил Ригель.

– Спасибо! – благодарно крякнул я. – Скажи…

– Нет! Те мысли, что ты обозначил, как «только для себя», я не трогаю. В них не заглядываю.

– Благородно.

– Я организовал вам столик у кормы. Под навесом. Вы можете любоваться на проступающие звезды, греться в пледах и прогреваться горячим красным.

– Ригель, ты накидываешь очки в свою пользу с поразительной скоростью! – очаровался Альфонсо, направляясь вместе со мной на корму корабля. – Только предупреди, если внизу что-то опять случится, ладно?

– Конечно! – прозвенел голос с фок–мачты.

Меня и Альфонсо ожидало очень уютное «гнездышко». Два стула, прижатые спинками к деревянной стене, парусина, растянутая над импровизированным потолком, круглая стойка с двумя штофами «зеленого змея» и закуска к ним – яблоки, сыр и оливки. Умостившись на стулья, мы придались лицезрению мелькающего в сумерках пейзажа Кристального Одиночества. Ригель пообещал предупредить нас, если Настурция захочет «поквитаться» с Лютерией, поэтому мы впервые за несколько недель позволили себе по–настоящему расслабиться.

Закинув ногу на ногу, я с квадратным бокалом в руках, так и просидел до самой зари. Вроде бы и засыпал, а может статься, что и нет. Когда я полностью сбросил себя сонный морок, Альфонсо рядом не было. Я потянулся, пожевал дольку яблока и пошел проведать, как там мои подруги. Лютерии явно полегчало. Как и Настурция, она пришла в себя, но, увы, едва могла двигаться. От еды магистр отказалась. Она сказала, что больше не сможет есть, потому что лапа Дроторогора выжгла ее внутренности…

Часам к шестнадцати на Кристальном Одиночестве разразилась непогода. Что–то подобное я видел, когда поднимался к Эмириус Клайн на Пик Смерти. Озеро забурлило, исторгая из себя не воду, но снежные вихри. Они атаковали Ригель, заставляя его сменить изначальный курс. То, что ураган был волшебным (и вероятно убийственным), из нас никто не сомневался. Вот только кто и зачем его наслал? Я, Настурция и Альфонсо, согласовав энергетические линии в общий Луч–контрзаклятие, попытались разрушить выставленный перед нами барьер. В итоге мы только «перегорели» и сникли. Трое против одного (или скольких?). Абсолютно никакого успеха.

К вечеру Ригель прибился к берегу подле Ледянок. Поток стылого воздуха и песчинок льда тесал бока корабля, обнаруживая при этом небольшой просвет–дорогу, уводящую к Ледянкам. Мы стали совещаться. Остаться на Ригеле, чтобы переждать это мракобесие (вдруг у него есть предел?) или пойти туда напрямик? Этот коридор без замораживающего хлада будто сделали для нас специально… Приведет ли он к врагу? Зная свою удачу, понимали: только к нему он нас и доставит. В наши обсуждения «за» и «против» вступил Ригель:

– Метель не утихнет, ни сегодня, ни завтра, – заявил корабль. – Страшная мощь, посылающая ее, желает, чтобы вы ее обнаружили. Пока вы не встретитесь с ней – зимний шторм не уймется. И предупреждаю! Не суйтесь в него! Превратитесь в глыбу льда!

– Утешил, – буркнула Настурция, призывая Клюкву.

– Выход, получается, только один, – сказал я.

– Мне не по нутру, когда в гости зовут настойчиво, – промолвил Альфонсо. – Меня это нервирует.

– Плюсую еще, что сырниками нас кормить там не будут, – дополнил я.

– Хватит мямлить! Мужчины вы или нет? – насупилась Настурция. – Ригель, трап на землю! Мы идем!

– Слушаюсь, миледи! – отозвался корабль.

Когда зимняя стужа резко подменяет собой естественный «припек» весны – это более чем диковинно. А если сюда еще присовокупить, что холод взял нас в непроглядные туманные рамки, шуршащие вьюгой, так это вдвойне ненормально и таинственно. Боясь, что наши кони ненароком зацепятся за пульсирующие края «белого колдовства», мы взяли их под уздцы. Впереди над нами нависали Ледянки. Днем отливающие солнечным блеском, а ночью вбирающие в себя свет луны, они никогда не тают. Ни летом, ни весной, никогда. Пробираясь к Ледянкам, до которых было уже рукой подать, я стискивал Лик Эбенового Ужаса. Невольные сойти с положенного нам пути, мы словно бы под прицелом двигались к лобной точке. Мое сердце трепетало. Оно догадывалось, что мой магический потенциал – это ничто по сравнению с тем, что ныне взывает к нам из Ледянок. Что мне не удастся защитить ни себя, ни друзей. Эти откровения повергали меня в уныние.

Все, кроме Альфонсо мерзли. А его защищал превосходный доспех. Моя кожа покрылась пупырышками озноба и приобрела синюшный оттенок. Где–то у подножия Ледянок меня прошиб еще и приступ, отряженный Привратником. Отметка Арбитра дьявольским толчком выбила меня из равновесия и заставила согнуться. В секунду меня обуяла агония, уничтожающая душу и угнетающая рассудок. Я ослеп и заскулил. Раскалёнными клиньями–словами «Корона Света», Привратник напоминал о возложенной на меня миссии. Я визжал и обещал Ему выполнить все и даже больше! Терпеть муку было невозможно. Меня словно опустили в кипящую кастрюлю. Однако все проходит когда–нибудь, верно? Так и Привратник отпустил меня, обронив на прощанье, что в следующий раз, то, что сегодня я пережил, покажется мне цветочками. После истязаний Арбитра меня стошнило. Едва волоча ноги и вытирая сопли, я, опираясь на Альфонсо, кое–как доковылял до громадного входа в пещеру. Что же, похоже, пришли.

Когда мы оказались внутри, все вокруг озарилось голубоватым светом – что–то наподобие эфирных лампадок замерцало в разных углах пещеры. Нас ждали. С оружием наготове наша компания стала спускаться вниз бесконечной каверны. Простор, широкий и с неизменным уклоном вглубь, был как бы обтесан. Он не имел сколов или острых углов. Температура стремилась к минусовой отметке. Уже давно из наших ртов вырывался только пар. Лошади жалобно ржали.

Эгей! У тебя было мало радостей в последнее время, да, Калеб? Желаешь развеяться? Повеселиться и оторваться по полной? Бинго! Очередное приключение! Вот оно! Держи и спасибо не говори! Это бесплатно! Так заботятся обо мне Высшие Силы? Видимо, Они думают, что мне нравятся неприятности. При встрече надо Их как-то разубедить.

Продвигаясь по рукотворному туннелю, я неожиданно увидел «То», что увидеть собирался в последнюю очередь. Однако на раздумья о том, что такое это «То», которое несомненно было «Тем Самым», секундочек у меня не осталось. Я, а вместе со мной и Настурция с Альфонсо, занялся борьбой с самим собой. Если зимний шторм на Кристальном Одиночестве навеял мне воспоминания о Пике Смерти и его владычице Эмириус Клайн, как я уже недавно упоминал, то та закостенелость, что сейчас поразила все мои члены, отображала собою волшебство–близнеца Тауруса Красного Палача. Тогда я так же «дубел». С одним отличием: ноги мои ныне продолжали идти. Когда они все–таки встали, как вкопанные, произошло следующее: Во–первых, Лик Эбенового Ужаса, Альдбриг, Клюква, Резец и Щавель вырвались из наших рук, и опали одной грудой между нами. Во–вторых Лютерия Айс и ее конь Барон подошли к груди… К чьей груди? Дракона. До сего момента, я имел честь лицезреть только одного дракона – Фарганорфа – гальванизированного костяного лича, колоссально-огромного трансцендентного чудовища. Фарганорф, младший брат Фисцитрона Венценосного, Старейший Вирм Севера и Искривитель Реальности внушал страх и трепет лишь одним своим видом – древним, грубым и катастрофически могучим.

А этот дракон… От него веяло чем–то другим. Всемогуществом тоже, да, но не лихом.Он был старым-престарым. Это я сразу смекнул. Древним, как сам Мир. Вероятнее всего, он происходил из того же выводка, что и Фарганорф, Фисцитрон, Кунглонд и Ольфирндбаль. По цвету дракон был неоднороден. Оттенки его чешуи варьировались от синего до бледно–голубого и белого. Такое разнообразие тонов я склонен был счесть за седину. Вполне, что раньше, хм, так скажем, где–то три или четыре тысячи лет назад, вирм был полностью синий. Потерял пигмент, бедняга. Впрочем, броня у дракона своей стати не лишилась. Щиты–пластины, подогнанные одна к одной, не обнаруживали в своих стыках ни трещин, ни каких–то иных, малых или уж тем более больших просветов. Одежка–комбинезон, застегнутая на все пуговицы! У-у-у-у! А Когти? Когти – это отдельное дело! У дракона их было, как и полагается, по пять на каждой морщинистой лапе. Изогнутые, толстые, способные проломить крышу замковой башни, острые и хваткие, но вместе с тем ловкие и практичные, они, как опаловые клинки и, нутром чую, что красота их смертоносна.

Так как дракон был повернут ко мне в пол-оборота, я прекрасно рассмотрел его спину. Целиком состоящая из мускулов, она, с внушительным шипом на каждом позвонке, крепила к себе два кожистых крыла. Я бы сравнил их с парусами. Серые и жилистые, с сетями вен, сейчас они были сложены гармошкой, но случись им расправиться, без всякого сомнения, они бы накрыли базарную площадь среднего размера. Хвост! Он, как и у кошек, здесь являлся продолжением позвоночника. В длине не уступающий дереву из Леса Скорби или Великого Леса, он фут от фута сужался и оканчивался набалдашником–пикой, заточенным, как секира у гнома. Ну, и к главному! К голове на вытянутой шее! Морда дракона – это нечто! Если у Фарганорфа она была без всякого выражения и мимики (голый череп с красными глазницами–фонарями), то здесь все обстояло иначе. Суженные веки, а под ними малиновые глаза, впалые щеки, припрятанные под губы зубы–мачты – все же они еще как вылезали за пределы челюсти, и это было жутко, оттопыренные уши с кисточками, выпирающие надбровные дуги, клиновидный раздвоенный подбородок – как-то оно так. Не знаю, как Альфонсо и Настурция, а я все эти примечательности морды списал на плохое настроение дракона. Мне почему–то казалось, что у его физиономии в запасе есть и более миролюбивые выражения. Из прорезей носа вирма курился сизый дымок. Мой мозг накидал зарисовку о драконе за «тройку морганий». За них дракон успел внимательно осмотреть нас, глубоко вдохнуть и выдохнуть. Из его пасти выплеснулся пожар индигового пламени. Оно поглотило Лютерию, обратив ее и Барона в прозрачный куб льда – этакая статуя, вытесанная скульптором. Дракон аккуратно подцепил лапой свое «произведение искусства», передвинул влево, а потом, устало положив голову перед собой, уставился на нас троих.

– Угумлунд, – рыкнул дракон слово-заклинание.

Чары, сдерживающие меня в раболепном оцепенении, тут же спали. Будь я поглупее, то нагнулся бы сразу к лежащему у сапог Лику Эбенового Ужаса. С ним можно было бы попытаться отомстить за Лютерию! Но я, как и Альфонсо с Настурцией, глупым не был, поэтому так не сделал. Дракон мог легко заморозить нас всех, однако не стал. Логично предположить, что он не боялся наших гневных потуг – какой вред ему могут нанести мушки? Да что там о нас? Тут и целая армия рыцарей–плютеранцев погоды бы не сделала! Так, дунуть–приморозить, растереть–прихлопнуть! Дракон прекрасно понимал, что мы собою представляем и какие риски несем. Никаких! Малиновые глаза, бесконечно мудрые и всеведущие, поведали вирму все о наших возможностях и потенциале.

– Люди, – прогрохотал дракон на безукоризненном языке Соединенного Королевства. – Вы несете с собой десницу Дроторогора! Бога–Идола, которого мой род проклял еще на заре своего существования! Зачем она вам, исчадие Зла?

Глотая тугой комок в горле, я отважился ответить:

– О, великий дракон! Лапа указывает нам путь к тому, кто отсек ее от своего хозяина – Дроторогора. Мы хотим разыскать принца эльфов Легию, чтобы заручиться его мечом – Филиринилем. Бог–Идол вновь вернулся в наш мир, и только Филириниль способен изгнать Дроторогора обратно за Грань Вселенной.

Вирм сузил свои удивительные малиновые глаза. Они мигнули затаенным огнем и вновь потухли углями.

– Я вижу, что ты не врешь мне, маленький человек. Это хорошо, потому что иначе я бы уничтожила тебя. Ваше желание мне нравится. Оно достойно того, чтобы я и дальше вела с вами речь. Я, Лоргварзабараз, знаю о возвышении Хрипохора. Но приход Дроторогора и Богов–Идолов сейчас заботит меня меньше, чем личная проблема. И я повелеваю вам ее решить…

Лоргварзабараз разразилась пламенным кашлем. Да таким сильным, что с потолка посыпались сталактиты и вечная наледь. Один из них едва не пропорол мне бедро, а другой чуть не проткнул всклокоченную макушку Настурции.

– Ты отправляешь нас на задание? – спросил Альфонсо.

Хоть и вида не подал, но он, как всегда, разволновался. Дельторо, тут уж точно есть, из–за чего нервничать! Не на пустом месте ты мнешь сейчас свои кулаки! Я сам струсил и трясусь, как осиновый лист! Одна Настурция не проявляла признаков страха. Может. она сегодня ослепла? Сразу на оба глаза! Или выпила винца украдкой? Здесь дракон! Дра–кон!

– Да! – прошумела Лоргварзабараз, чуть поворачивая к Дельторо свою точеную морду. – У меня похитили яйцо!

Яйцо – пронеслось у меня в голове. Вот тебе и на! Драконы – это легенды из Эры Предтеч, из того панегирически–героического времени, когда Боги и Полубоги встречались почти на каждом шагу! Они – мифы литературы, эпос–песни и красивые истории у камина в зимние вечера. Драконы – первенствующие в борьбе с монстрами Хрипохора канули в лету отзвуками фантазий и художественных толкований. А тут… Живой вирм! И у него стянули яйцо! И говорить надо о том, что из этого яйца может проклюнуться маленький, но самый настоящий новый дракон! Поразительно! Нет, не поразительно! Это «умереть не встать»! Дракон вырастет, взлетит в небеса и… захочет удовлетворить свое любопытство – что же скрывается там, за тем бугорком, за Кристальным Одиночеством и за Великим Лесом? К чему это приведет? К добру или к худу? Я ничего не знаю о драконах и поэтому «гадаю на кофейной гуще».

– Кто же посмел?! – ахнул я, совершенно серьезно удивляясь тому, что кто–то не побоялся воровать у дракона.

– Вот именно! Посмели! – взревела Лоргварзабараз, оголяя меловые клыки и плюясь каплями ультрамаринового пламени. – Цирвады из Шамсундоля! Век от века я защищала их от буревестников (Лоргварзабараз упомянула живорезов тем именем, которым их величал Канахес Илька), а они за это приносили мне дары в виде мяса и золота. Но недавно цирвады явились ко мне не за тем, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Под возом с телятиной и свининой они прятали волшебный алмаз–звезду Брошу–Ха – артефакт невообразимой силы Бога–Идола Ливана, созданный только для того, чтобы бороться против нас, драконов! Где лилипуты–предатели его достали и чем за него заплатили – для меня загадка. В руках Ливана Брошу–Ха не раз убивал моих соплеменников. Маги цирвадов – это пыль по сравнению с Ливаном, но они как–то сумели настроиться на Брошу–Ха. Поэтому, когда я увидала звезду–алмаз, я подверглась ее отвратительному влиянию. Я сразилась с Брошу–Ха и уничтожила ее, но артефакт все–таки тоже подействовал на меня. Я погрузилась в губительный и болезненный сон. Времени у цирвадов было в обрез. Я могла проснуться в любую минуту, поэтому они, опасаясь моей ярости, вскрыли хранилище лишь одного яйца, оставив другое нетронутым. До сих пор я ощущаю запах цирвадов. Он тянется к Шамсундолю, к их городу–пещере в горе…

Лоргварзабараз запнулась. Зажмурила глаза, а потом с усилием продолжила:

– Раньше я бы лично сожрала каждого цирвада из Шамсундоля, но энергия Брошу–Ха, влившаяся в мое тело, отравила меня! Я очень ослабла. Есть и иная причина, почему я не могу покинуть логово и отплатить Шамсундолю сполна. Она такова, что срок для моего второго ребенка вот–вот настанет! Я чувствую, как малыш уже скребется по скорлупе, и поэтому не могу его бросить! Все мои силы отданы на согревание яйца.

Дракон высунула сухой язык, облизала им губы, затем договорила:

– Идите в Шамсундоль, вырвете для меня то, что мое по праву и тогда я вознагражу вас как королей!

– Лютерия должна остаться невредимой! – произнесла Настурция, безбоязненно поднимая голову вверх.

Худенькая и хрупкая, она принимала дракона за равного себе. Откуда в колдунье столько отваги?! Есть мужчины, за которыми как за каменной стеной, а есть женщины такие, как Настурция и Эмилия – за их осиными талиями чувствуешь себя, как у Ураха за пазухой.

– Самка–человек и Дроторогор – гаранты вашего возвращения.

Дракон исподлобья поглядела на колдунью Ильварета, затем более мягко (утробно) добавила:

– Ваша Лютерия стоит одной ногой в могиле. Мой кристалл–заклятие сохранит утекающие из нее крупицы жизни. Когда у меня будет яйцо, обещаю, я сниму свою магию, и вы сможете продолжить путь дальше, к Тумиль’Инламэ.

– Там захоронен Легия? – задал вопрос я.

Лоргварзабараз прищелкнула хвостом.

– Там спят все короли и королевы эльфов. Там угнездилось кромешное Зло. Там вы узрите Филириниль.

– Но прежде всего, где нам отыскать дорогу к Шамсундолю? – спросил Альфонсо.

– Он к северу от моей пещеры, за сопками, что вы кличете Ледянками, – пророкотала Лоргварзабараз. – Поторопитесь, маленькие люди, я очень хочу увидеть свое яйцо и дать ему надлежащую защиту.

Я переглянулся с друзьями.

– Мы идем немедленно, – сказал я.

Дракон не ответила мне. Она, подобрав под себя лапы, зажмурилась и уперла морду между ними. Мне стало жаль ее, но еще больше я горевал о нас. Опять вляпались.