Глава 30. Знамя войны

Пусть встрепенется знамя войны

В напряженном молчании мы покинули «дом» Лоргварзабараз. Она смирила свой ледяной шторм, и лишь сугробы напоминали мне о том, на что способен ослабевший дракон хлада! Слова из нас полились только тогда, когда наша тройка отъехала от Ледянок на пару миль. Перебивая друг друга, мы обсуждали все сразу: вирма из Кристального Одиночества, скинутое на нас задание, плен Лютерии, цирвадов и их Шамсундоль. Несмотря на наше незавидное положение, я почему–то обнаружил в себе родничок оптимизма. Связано ли это с тем, что так мой организм реагирует на фразу «Да когда же все эти выверты судьбы закончатся?» или то сказывается научный интерес, пробудившийся при виде дракона – ответить не решусь. Такое событие, как разговор с вирмом – само по себе достойно того, чтобы написать о нем какой-нибудь трактат. Что же тут говорить о том, что, возможно, в нашем мире вот–вот появится еще один или даже два отпрыска этих, всеми почитаемых за вымысел, гигантских ящеров.

Следопыт, колдунья и я, мы, гарцуя на лошадях, сложили все имеющиеся у нас знания о драконах и их детенышах. Самый большой вклад в мою копилку внесла Настурция. Вот то, что я еще не слышал. Факты, достоверные или выдуманные, пришли к нам из бесед магов с живорезами–жрецами. Из фольклора, передающегося из уст в уста. В эры, которые находятся за рубежом человеческого знания, драконы рождали потомство. Живорезы помнят, что драконы размножаются крайне медленно. Все дело в процессе формирования зародыша в яйце. Само яйцо самка дракона, к примеру, могла снести осенью тысячного года, а вот «белок» и «желток» становились бы в нем эмбрионом только к лету тысяча трехсотого года. Какие механизмы должны быть задействованы для того, чтобы дракончик вылупиться пораньше? Вирмы и сами искали ответ на этот вопрос. Известно, что некоторые «огненные ящерицы» делали свои кладки подле жерла вулканов. Так в Присыпках – в руднике на Горах Заботы, возле Вугу, были обнаружены почерневшие останки драконовых яиц. Обтянутые затвердевшей лавой, они, впрочем, не выглядели поврежденными. Даже наоборот: вызванный для их осмотра из Магика Элептерум чародей сделал вывод о том, что все вирмы успешно покинули свое пламенное гнездо. Склоняюсь к мысли о том, что огонь не только не нанес вред яйцам, но напротив, принес пользу! Под покровом жгучей красноватой тьмы, в объятиях нестерпимого зноя, под прикрытием водопадов магмы, яйца–рубины впитывали жизненные соки земли – ее раскалённую кровь. Первородная энергия Ядра–Центра укрепляла и приумножала силу будущих, еще не появившихся на свет, драконов огненной стихии.

Лоргварзабараз – вирм хлада – это точно. То, что она сказала «все мои силы отданы на согревание яйца» – по сути, может означать совсем иное. А именно то, что Лоргварзабараз окутывает свое «хранилище» морозом и стужей. Я четко видел, что в яме, в которой сидела дракон, есть многочисленные трещины, уводящие в глубины Ледянок. Я уверен, что сама Лоргварзабараз не высиживает яйцо, но прячет его в инкубаторе, в недоступных недрах одной из расщелин. Там, в снегу и инее, промеж сосулек и ледяных блоков и таится самое главное сокровище дракона – ее ребенок. Лоргварзабараз, подпавшая под подлый удар Брошу–Ха, алмаза–звезды Ливана, знает, что ей потребуется много времени, чтобы выздороветь. И ее рвение как матери во что бы то ни стало получить второе яйцо обратно – понятно каждому. Наша компания для дракона – удачная возможность реализовать свое желание уже сейчас. Думаю, что как только дракон получит яйцо обратно – сразу поместит его под самые корневища Ледянок – туда, где яйцо уж точно не достанут ни цирвады, ни живорезы, ни кто–либо другой. В случае новой опасности (Какой?! Она же вирм! Она же сама «опасность»!) Лоргварзабараз обрушит своды пещеры, погребя яйца под камнем и извечным фирном. Малышам заточение было бы не страшно. Так или эдак, они непременно бы выбрались на свободу. Потому что они – драконы!

Но пустим рассуждения по смежному руслу. Зачем цирвадам, всегда жившим с Лоргварзабараз в дружбе, надо было так бесчестно и цинично с ней поступать? Так как мы еще довольно далеко от Шамсундоля, я порассуждаю. Есть интересное поверье, гласящее следующее: «Кто перед очами дракона будет первым, того он признает за родителя своего. Он полюбит «его» или «ее» и будет навсегда предан «ему» или «ей». Что–то из разряда мистики? С чего бы таким рассудительным и здравомыслящим чудовищам, как драконы, вести себя так сентиментально к тому, кто окажется ближе всего к их «люльке»? Где доказательства того, что так было? Ну что же, есть некое свидетельство. Нет, его не нужно искать в истертых фолиантах затворников–колдунов или в закрытых библиотеках Минтаса. Мы все его знаем. Ведь та шутливая песенка «О добром драконе» и есть зерно данной аксиомы. В «Добром драконе» поется о вирме Арагардусе, которого нашел гном Баду–Налегай–Копай. Однажды Баду–Налегай–Копай по обыкновению тесал киркой породу, как – бах! – разбил что–то круглое базальтовое. Из полой дыры и выглянул дракон. Он опалил бороду Баду–Налегай–Копай и гаркнул: «папа!». На что испуганный и сбитый с толку гном заикаясь возопил: «Аргх! Град! Под–мог–ите! Дус! По–мо–ги–те! По–мо–ги–те!», а тот ему: «Арагадус? Так ты меня нарекаешь? Спасибо за имя, отец!» Так и завязалась та странная дружба. В веселых куплетах Арагардус и Баду–Налегай–Копай облетели десятки стран и прожили насыщенную, благородную жизнь. Может показаться, что песня о «Добром драконе» и другие предания имеют общую закваску случайно. Я отрицаю это на основании рассказов Дурнбада о войне за квазальд Каменного и Воздушного Королевств. Популярная песня, прошагавшая по миру от Железных Гор до Империи Хло, это переиначенное стихотворение загадочной скрижали, вынесенной предками Дурнбада из храмовых развалин Воздушного Королевства. В изначальном переводе повествуется не гноме, а о нирфе. Что более правдоподобно, потому как при гномах драконы уже не водились (Лоргварзабараз, прошу прощения).

И так вот. Мог ли царь Шамсундоля замыслить привязать к себе вирма? Отвечу сам себе на вопрос – да, еще как, да. Для чего? Все просто. Чтобы воспитать его послушным, роковым и деструктивным орудием, которое по ленивому мановению пальца сожжет целый город или проглотит вражеское войско. В защиту царя Шамсундоля, не умаляя, тем не менее, порочность его поступка, скажу – абсолютно любой правитель, заботящийся о своей державе, не отказался бы от такого союзника, как дракон. Прознав о том, что у Лоргварзабараз вот–вот будет приплод, цирвад–царь, вооружив подданных уникальным предметом Хрипохора, решил обзавестись новым опасным питомцем и таким образом накидать своему Шамсундолю очков влияния. Кто посмеет теперь выступить против народа, у которого есть ручной дракон? Я уверен, что кандидатов наберется по минимуму.

Какую же еще причину можно прикрутить к преступлению цирвадов? Подойдет почти любая. Перечислю, так, навскидку, что в голову лезет. В притчах во языцех, кровь дракона, как и кровь эльфа, обладает неким букетом удивительных трансмутационных свойств. По преданию, сварив из нее отвар, получишь силу огра, зрение сокола, быстроту гепарда, красоту дриады и ум Фосгейна. Так же вирм может быть необходим цирвадам для проведения какого–нибудь очень древнего ритуала, такого, допустим, как вызов «Бронзового Бога».

Третий, напрашивающийся сам по себе домысел – это гордыня царя Шамсундоля. Это «а вот я могу». Я – царь, могу вот взять и доказать всем цирвадам, живорезам, да и кому угодно, что дракон мне в подметки не годится. Сидела она там эта Лоргварзабараз, сидела, всем внушала трепет, а я – бац, и не только прижучил ее, так еще и яйцо вытянул! Потому что я – герой, а вы все абы кто! Славьте меня во веки вечные!

Настурция в большинстве своем с моими догадками согласилась, Альфонсо же не спешил этого делать. По его убеждению, цирвады хоть и не без греха за душой – Великий Лес на всех клеймо испорченности ставит, однако, на подобную низость по отношению к Лоргварзабараз от «фиолетового фонаря» не пошли бы. «Что–то там у них произошло такое, из ряда вон выходящее», – рассуждал Дельторо. После этого высказывания следопыт провел нам с Настурцией маленький ликбез о цирвадах, как таковых.

В Великом Лесу племена цирвадов абы где не сыщешь. Они встречаю редко, в основном в местах, почти полностью избавленных от докуки живорезов. Таких уголков немного, да, но они все же есть. Самое знаменитое поселение – Шазбармах с населением в тридцать тысяч цирвадов, расположено под покровом Кауч–Артума, водопада, низвергающегося с высоченной горы–одиночки, Замгламзави.

О внешности и иных нюансах. Цирвады выглядят занятно. Я бы назвал их троюродными братьями гномов, их побочной ветвью эволюции. Они низкие, смуглые, едва ли не чернявые, коренастые, без бород, но с бугорками–рогами, растущими прямо посередине лба. Носы цирвадов походят на бурые картофелины, а губы черные, словно бы измазанные сажей. Глаза у цирвадов оранжевые, при необходимости они способны видеть в инфракрасном спектре. Это значит, что ночью, если ты «теплый», будешь им заметен. Преимущество! На руках у цирвадов по четыре пальца. В редких случаях бывает и пять, но это аномалия, которую соплеменники чураются и боятся. А вот белокожесть и особенно альбинизм цирвады нарекли поцелуем Неба–Араксы. Тех, кто имеет светлую кожу и голубые зрачки – почитают за святых духов в тленном обличии. Особенно это касается тех, кто не обделен высоким ростом. Так, как цирвады никогда не покидали Великий Лес и о Соединенном Королевстве либо не знают, либо почти ничего не знают, то их редкие встречи с людьми – целое событие! Моих «бледных» соотечественников принимают за сынов и дочерей богини Неба–Араксы – супруги Медного Бога, именуемой Госпожой. Серэнити, к слову, сошла бы за саму Неба-Араксу. Из–за этого немаловажного фактора мы, стегающие коней в Шамсундоль, уже заочно как бы добились уважения и даже пиетета цирвадов.

Социальный строй цирвадов без всяких изюминок. На верхушке лестницы любого племени сидит царь, под ним духовенство, потом – дружина царя и «знатные», затем все остальные. Цирвады доживают до сорока–сорока пяти лет, что по меркам Великого Леса не так уж и мало. Эти гуманоиды презирают Хрипохор и открыто выражают к нему свое презрение. Их вера зиждиться на восхвалении двух демиургов – алебастровой, тонкой и изящной Неба–Араксы – покровительницы Звездного Купола и Солнца и ее мужа – Медного Бога – метафизического гиганта–колосса, который в Судный День заберет цирвадов под землю.

Но почему же все–таки обитатели Шамсундоля, Шазбармаха и Ютри, не жалуют Хрипохор? Все потому, что божественные супруги – Неба–Аракса и Медный Бог, по рождению Стихии, не стали Богами–Идолами! Их оскорбили и унизили! Как? Об этом через три секунды! Вследствие непримиримости культов цирвадов и живорезов, первым приходиться постоянно вести войны, что, в принципе, их не расстраивает – трофей есть трофей, а тролль на вкус почти не отличается от той же кабанины. Единственные к кому цирвады относятся особенно – это оморы. Вот их цирвады готовы убивать всегда и везде. Оморы тоже в этом не отстают. Чем больше рожек болтается у омора на шеи, тем он более достославен в своем окружении. Почему между оморами и цирвадами такая неприязнь? Пришло время для «трех секундочек»! Все из–за Медного Бога и Кхароторона. Среди знатоков, посвященных в шаманизм Хрипохора, установлено правило, гласящее, что кхатры – бестии–псины с алыми языками и огненным дыханием, выведены Кхаротороном, но по убеждениям цирвадов все было не так. Что никто кхатров не создавал. Что Медный Бог, блуждая по огненным туннелям в чреве земли, наткнулся на щенков кхатров. Они так понравились Стихии–Богу, что тот взял их с собой наверх. А что же Кхароторон? Когда Медный Бог спал, он похитил кхатров, в тайне приручил их и показал Дроторогору. Тогда Властелин Богов–Идолов присоединил Кхароторона к Хрипохору, а Медного Бога, доказывающего, что кхатры – его, осмеял и закинул в глубокую котловину, как раз-таки под Замгламзави. Там, потехи ради, Дроторогор приковал Медного Бога к стене, обозвав его самым убогим и недостойным выкидышем Отцов и Матерей Стихий. Вроде так.

Марви, Тимфи и Гонория покорно несли нас на своих спинах к Шамсундолю уже вторые сутки. Оставив руку Дроторогора далеко позади, мы отделались от ее влияния и, наконец, вздохнули свободно. Злоба, грубость, вспыльчивость оставили нас. Как будто бы пелена спала. Мы улыбались, всячески помогали друг другу и даже по–глупому подшучивали. Могу сравнить свои чувства с затяжной депрессией и пограничным психозом, с заболеваниями, которые потом вдруг – бац, и сгинули единым часом. Я выкарабкался! Я излечился! Я поправился! Осознание того, что Бог–Идол, нецелый, не весь, а лишь одной свой рукой способен извратить ум и заставить служить себе – гадко и тошнотворно. И это за какой-то небольшой отрезок времени! Если бы мы путешествовали с обрубком Дроторогора, к примеру, месяца два–три, то точно бы не выполнили свою миссию – конфликты внутри компании привели бы к убийствам, а последнего выжившего – к самоубийству. Я изумляюсь тому, что Лютерия Айс, взявшая нести руку Бога–Идола, еще не умерла. Но, как заметила Настурция и сказала Лоргварзабараз, это случится очень скоро… Магистр Ордена Милосердия, отдавшая свое здоровье и молодость на борьбу с Хрипохором, для меня есть идеал самоотверженности и безграничного альтруизма. Я часто повторяю себе это, но только потому, что по достоинству оцениваю великий подвиг Лютерии Айс.

Впереди, а мы ехали по буковому чернолесью, стала вычерчиваться замшелая гора–исполин. Поднимающиеся из нее струи дыма охотно коптили собою перистые облачка. Шамсундоль походил собою на Зарамзарат и Трузд, с той только разницей, что у цирвадов в отличие от гномов я не приметил на периферии города никаких оборонительных сооружений. Если гору–столицу клана Надургх опоясывали дуги–стены, по всюду вздымались смотровые башни и ждали своего часа баллисты, то здесь ничего такого не было. Впрочем, Шамсундоль не выглядел доступным. Глухой монолит зеленого базальта с редкими прорезями–оконцами и, отвесные, не дающие шанса за что–то зацепиться стены делали его для любого врага крепким орешком. Когда до Шамсундоля оставалось уже совсем чуть–чуть, я обратил внимание на еще две занятные вещи. На склонах горы, тут и там, у цирвадов были закреплены валуны. Для чего? Если разомкнуть сдерживающий их механизм, то они полетят прямиком вниз – на незадачливые головы тех, кто отважиться напасть на Шамсундоль. Предусмотрительно! Вторая особенность заключалась в том, что Шамсундоль как бы рос из пропасти. Вначале ты битый день спускаешься к нему с участка под уклоном в шестьдесят градусов, а затем направляешься ввысь, заведомо зная, что непосредственно перед городом–горой есть обрыв, и, если оступишься, поминай, как звали.

Альфонсо, а следом я и Настурция вступили в преддверие владений цирвадов. Мы не понадеялись на лишь на свою светлокожесть, но применили магию, которая заставила нас блистать подобно морскому жемчугу. Разумеется, о том, что к Шамсундолю спешат такие необычные всадники, в нем быстро прознали. Трели и свист, а также блики солнечного света – знаки, подаваемые ручными зеркальцами, цепочкой сообщали соглядатаем о нашем продвижении. У циклопического моста, с вырезанными ограждениями–балюстрадами, нас затормозили. Около тридцати цирвадов в броне из коры железного дерева – экзотического, прочного, как бронза и неподдающегося пламени кедра, без всякой агрессии, но настороженно выставили «дикобразом» свои короткие, но оточенные пики. Но как нам понять язык цирвадов, а им – наш? Об этом позаботилась Настурция, но если быть прямо уж дотошным, то Бертран. Валуа, частенько мотающийся по заданиям Магика Элептерум, не раз и не два наведывался к колдунье Ильварета (не то, что Альфонсо и Эмилия), привозя ей разные забавные вещицы. Некогда одним из подарков обходительного Валуа для Настурции стали бесценные фенечки–переводчики. Бертран сплел цепочки из мелких бусинок–рун, зачаровав их на транскрипцию непонятных слов. Более того, повязавший на себе фенечки–переводчики, не только слышит свою родную речь от иностранцев, но и отвечает им на их же наречии. Хочу отметить, что сконструировать, а в данном случае сплести подобные предметы может только мастер–маг, сам идеально разбирающийся в заграничных диалектах. Есть здесь и особенность, вполне закономерная. Фенечки–переводчики не растолкуют своему обладателю (мне, Настурции, Альфонсо) тот язык, который не был знаком их создателю (Валуа). На вопрос о том, сколько же наречий «раскусил» Бертран, он сам всегда отвечает: «Уж побольше, чем ты или сорок, таких как ты», потом неизменно смеется. Валуа – гениальный полиглот и ремесленник–волшебник, обладающий не мельчающим запасом бодрости духа, азарта и увлеченности. Люблю его! Настурция раздала нам фенечки. И сейчас в мои уши вошли не гортанные звуки цирвадов, но чистый слог Соединенного Королевства.

– Гонцы Неба–Араксы! Незнакомцы–полубоги, стойте! – приказал нам цирвад с красивым узором лани на броне из железного дерева.

Мы послушно придержали коней и спешились. Наша с Альфонсо «двойка» и по меркам людей достаточно «вытянутая» (Настурция не в счет), что уж тут говорить о цирвадах? Мы возвышались над ними, как титаны. Заранее обсудив, как нам себя вести с цирвадами, каждый из нас накинул на себя вид грозный и торжественно–авторитетный.

– Назовитесь сами и назовите цель вашего визита в Шамсундоль, – потребовал все тот же цирвад.

– Это – Калеб, небожитель–ведун из Мира Солнца (так у цирвадов обозначалась первая вотчина богини Неба–Араксы), это Альфонсо – небожитель–следопыт лунных троп, друг животных из Мира Звезд (вторая вотчина), а я – Настурция – небожитель–ворожея Радужного Света, поверенная самой Неба–Араксы! Мы здесь для того, чтобы говорить с вашим царем о яйце дракона!

Цирвады обескураженно переглянулись. Не давая им, что–либо ответить, Настурция прогремела–добавила:

– Такова воля Неба–Араксы!

Ох, как же цирвады засуетились. По мановению «капитана» (не знаю, как его назвать иначе) один из стражей опрометью ринулся в Шамсундоль, чтобы, как видно, испросить у царя как с нами быть. Вернулся он спустя считанные минуты. Шепнув что–то «капитану», страж вместе со всеми поднял свою пику вверх, таким образом, давая нам пройти через внушительные ворота. С почетным караулом с «капитаном впереди», мы зашли под сени Шамсундоля. Если в Зарамзарате, по приходу, я увидел громадные дуги–ярусы, свечение тысяч фонарей и гармонию в каждом завитке и подпоре, то в Шамсундоле на меня снизошло впечатление того, что я попал в какую–то широченную нору, с артериями ходов–выходов. Приглушенное мерцание факелов и грубая мозаичная кладка сопровождали нас неотлучно. Кое–где гавкали собаки, помесь дворняг и волков, а может и кхатров. С потолков пищали летучие мыши, а за аляповатыми, но не лишенными шарма постаментами–статуями прятались белесые пауки.

Шамсундоль был полон живностью всех мастей, и его обитателям это явно нравилось. Помимо повсюду снующих «домашних питомцев», я раз или два замечал что–то похожее на грибные фермы и фермы для разведения «скота». На покрытом сеном плато лениво паслись коричневые, в пятнах жуки, размером с добротную корову. Сняв с себя фенечку–переводчик, Альфонсо в полголоса пояснил, что эти насекомые называются словом «огоши» и цирвады с удовольствием употребляют их в пищу. Из секрета огошей делают краску, а из желудочного сока целебные настои.. Попадающиеся по дороге цирвады, рассмотрев нас, испуганно или благоговейно вскрикивали. Некоторые падали ниц или запевали хвалебные песни. В другое время я бы чувствовал себя неуютно от такого подобострастия, но сейчас оно было нам на руку.

Постепенно воздух в Шамсундоле становился более теплым и пряным –мы спускались в сердцевину горы. Здесь, в нишах и специальных углублениях, беспрестанно работали печи. Летом и зимой они снабжали стылый Шамсундоль жаром своих горнил. Я запрокинул голову. Ветвистые стволы–шахты выводили гарь к поверхности горы. Не так изыскано и технически правильно, как у гномов, но приемлемо. Я шел и ничуточки не пригибался – потолки в городе–пещере были вытесаны с существенным запасом. Потом под ногами появился самый настоящий ковер – э-гей, вот и просторная царственная зала! Промеж колонн и резных выступов–лавочек, позолоченной и посеребренной мебели, внушительных элегантных торшеров–костей, попеременно потрескивающих фитилями, и развешанных пурпурных гобеленов, петлял ручей подгорной реки. Отороченный по бокам балясинами, он, звонко шумящий, огибал по рукотворному каналу лестничный пьедестал, после чего свергался куда–то вглубь, за полукруглые решетки. На пьедестале, на который мы стали медленно восходить, среди роскоши и помпезности, жрецов, придворных и слуг зиждился трон с восседающим на нем царем. Лет сорока–сорока четырех, в обществе цирвадов он почитался за древнего старика. На его приплюснутом лице исподлобья глядели два суженных темно–оранжевых глаза. Длинные волосы царя, продетые через нефритовую обруч–корону, волной ниспадали на оголенную грудь и дальше к драгоценным браслетам на бицепсах и к штанам, унизанным мелкими алмазами. Нос, как у кондора и такие же рожки на лбу – все крючком. В одной ладони царь держал плетку с семью хвостами, а в другой расписной топорик с лезвием из оникса. Когда ему донесли, что на пороге Шамсундоля появились небожители Неба–Араксы, он приготовился встретить их во всем своем могуществе!

Преодолев последнюю ступеньку пьедестала, я, не доходя десяти шагов, уважительно, но не без должной своему положению небожителя амбициозной суровости, слегка поклонился монаршей особе. То же проделали и Настурция с Альфонсо. Цирвад встал и гордо, как и подобает царю, мановением плетки удалил с нашего пути ощетинившихся оружием телохранителей. Мы приблизились, а царь вновь сел. За его правым плечом, в белой ризе, застыл жрец Неба–Араксы, а за левым, в бурой рясе, жрец Медного Бога. Чуть поодаль, но так чтобы слышать, о чем пойдет речь, собралась остальная элита Шамсундоля.

– Видите? Они посланцы из Мира Звезд и Мира Солнца! Неба–Аракса вняла моим молитвам! – возбужденно обратился царь к окружающим его цирвадам. Жрец, тот, что в белой накидке сразу отозвался:

– Амах Ампту, царь царей, ты смог добиться внимания Матери нашей Небесной!

– А значит и Медный Бог тоже с тобой! – вторил ему другой жрец.

– Говорите, небожители! – повелел нам Амах Ампту. – Как Неба–Аракса собирается спасти мою дочь?

– Яйцо, – тут же, с явным налетом претенциозности, отозвалась Настурция. – Покажи его нам.

Амах Ампту жестом указал на одного из своих прислужников. Тот мигом схватился за рычаг и дернул его до упора в сторону. Пятью футами левее разъехались плиты. Загадочно поглядев на Амах Ампту, я подошел к краю дыры. В желобе, под стеклянным сводом и – как пить дать – под охранными заклинаниями, засыпанное льдом и снегом, лежало здоровенное синее яйцо. От моего опытного взора не ускользнул, однако, печальный факт – в желобе было не так холодно, как могло показаться при первом впечатлении. Конденсат тут не случайный гость! По крошечным трещинкам в стенах к яйцу просачивался горячий воздух, нагнетаемый печами. У основания, в самом неприметном месте, лед истаял, и скорлупа попадала под воздействие жарких, неуловимых дуновений. Это плохо. Любое температурное отклонение может нанести вред невылупившемуся дракону.

– Неба–Аракса разгневана! – угрожающе обронила Настурция, углядев мой короткий кивок.

Вот это актриса! Эта мимика! Эта жестикуляция! Даже не знаю, кто лучше может обвести публику вокруг пальца – она или ее сестра. Сейчас во всем облике Настурции была столь мощная непоколебимость и уверенность, что я сам почти поверил в то, что она – не колдунья Ильварета, но небожитель Неба–Араксы! Мы условились, что говорить с цирвадами будет исключительно Настурция, потому как она отображает «женское начало» Богини и оттого главнее «мужчин–небожителей».

– У меня не было выхода! – взревел Амах Ампту.

Жрец в белом добавил:

– Тяжело бремя правителя!

– Нет, – отрезала Настурция, еще пуще покрывая себя искорками света. Цирвады попятились назад, а царь со жрецами скукожились. – Госпожа не желала, чтобы ты крал яйцо у Лоргварзабараз, и тем более так сильно ранил ее! Дракон была отражением могущества Зимней Ночной Звезды!

Тут Настурция специально умолкла, выждала волшующий миг, а потом торжественно добавила:

– Ярость Неба–Араксы велика! Но ты все еще можешь исправить!

– Как?! – выдохнул впечатленный Амах Ампту.

– Отдай нам яйцо Лоргварзабараз, дочери Неба-Араксы. Сделай это. Восстанови нарушенный Божественный Баланс и получи прощение Госпожи, – растянуто и очень четко произнесла Настурция, вспыхивая огоньками пуще прежнего. Для острастки и я чуть засветил нас с Альфонсо.

– Госпожа печется о своих выводках и это ее священное право, – ответил Амах Ампту. – Но когда на кону стоит будущее Шамсундоля и цирвадов Великого Леса, для меня, как для царя и как для патриарха Медного Бога – супруга–хозяина Неба–Араксы, главное не потерять нас всех. Я понимаю, почему Богиня послала вас ко мне. Как и каждый из нас я уважаю и люблю Неба–Араксу. Но яйцо не отдам.

Настурция выглядела оскорбленной и готовой испепелить всех и вся.

– Ты отказываешь своей Богине?!

– Я умоляю Ее помочь мне. Если будет на то Воля Госпожи, то я приму Ее благоволение через вас, – вздохнул цирвад–царь. – Если бы Неба–Аракса подсказала мне, как сохранить яйцо и решить ужасную проблему, то я бы воздвиг Ей самый невероятный и огромный храм во всем Великом Лесу!

– Это и так твоя обязанность! – рявкнула Настурция.

Не перегибает ли она палку своими высказываниями? В Шамсундоле цирвадов тысяч десять–пятнадцать. Трех лже–небожителей они, если захотят, на лоскуты порвут и мокрого места не оставят. Я предупреждающе кашлянул в кулак.

– Неба–Аракса назначила нас забрать яйцо Лоргварзабараз и это так. Однако мгновение назад Госпожа шепнула мне другое: «Узнай у Амах Ампту, в чем его горе». Поведай нам, небожителям, все без утайки, – сказала Настурция, медленно распуская на себе чары. – Я – Дева Лучезарного и Радужного Света! Почему еще мне не предложили сесть?

Требования колдуньи Ильварета исполнили молниеносно. К ней поднесли чудесное кресло, на которое она и воссела. Я и Альфонсо встали за ее спиной, как этакие сверкающие жемчугом стражи.

– Начинай, – промолвила Настурция, укладывая руки на колени. Под всеобщие ахи и охи в ее ладонях материализовалась Клюква. Цирвады, обделенные магическими способностями и черпающие мистерии–волшебство через сопричастность с Божественными Духами–Стихиями, воспринимали маневры Настурции с трепетом и подобострастием. По их мнению, такими силамии должны обладать небожители.

Протерев рожки на лбу поднесенным платком, царь, отложив плетку и топорик, сцепил пальцы замком. Затем Амах Ампту печально заговорил:

– Это произошло… Сколько дней назад? Семнадцать лет – там лежит точка отсчета. Тогда родилась моя дочь – Имиш Ампту, единственная наследница Шамсундоля. Иных мне Медный Бог не дал. Когда Имиш показалась из лона матери, я, как и остальные, сразу догадался, что она не такая как все. Что она – Всевышний Дар! Черная, как беспросветная ночь, она держала в своем черепе Сапфир–Благословение, излучающий энергию Вселенной! Это было предсказано! Приход Объединительницы Цирвадов со звездой на челе! Объединительница...Так суждено будет наречь мою дочь… Если она выживет и сможет сделать то, что было записано в пророчестве Лау Шапсет–Дау еще при моем прапрадеде!

Обернувшись к жрецам, Амах Ампту сказал:

– Воспой, Брашах!

Белый жрец вышел вперед, воздел руки к потолку, после чего старательно продекламировал:

– Она придет с кожей–гагатом, но над ее глазами будет сиять пульсар ярче огня, Сапфир–Благословение! Избранная Твердью и Небом, она соберет все народы цирвадов в одну общину! Она прославит Медного Бога и Неба–Араксу! Она мессия и новая надежда! Она радость и любовь! Она явиться совсем скоро! Вы узнаете ее по Шибунус–Кличу, который эхом разнесется по всем городам. Шибунус скажет: «Она зовет, и за Ней будет стоять весь наш Мир. И ты стой рядом».

Брашах поклонился нам и царю, затем занял свое прежнее место.

– Все сходится! Имиш – та самая! – ударил кулаком в ладонь Амах Ампту. – Вы, небожители, знаете, что в каждом царстве цирвадов есть сердце горы или пещеры, оплот – священный камень Шибунус, капля крови Медного Бога. После долгих лет медитации и самопознания Имиш, с помощью своего Сапфира–Благословения почти настроилась на все Шибунусы! Она была готова воззвать их голосами цирвадов на Судьбоносное Собрание! Но…

Амах Ампту всхлипнул.

– Последний раз Имиш ушла из Шамсундоля с небольшим отрядом стражников, чтобы взойти на Пернатого Змея. Это холм с кругом известковых менгиров полон древних настенных пентаграмм и чар Медного Бога. Там моя дочь всегда грезила наяву и общалась с Шибунусами. В тот роковой день она должна была открыться для всех цирвадов Великого Леса, но этого не произошло…

По лицу охрипшего царя покатились прозрачные ручейки.

– Ее подстерегли, выследили … Оморы напали на моих воинов. Они собирались перебить их, чтобы утащить Имиш в свои норы. Но не тут то было!...

При этих словах по залу прокатился гул одобрения и скорби. Цирвады зашептались, и царь оборвал их резким взмахом семихвостой плетки. В моментально снизошедшей тишине, Амах Ампту продолжил:

– Застигнутые врасплох, мои поданные все–таки смогли отбиться и уберечь Имиш. Но… Один громадный омор, будь он и его род трижды прокляты, пробился–таки к моей дочери. Он раскидал стражу и в пылу схватки, видимо случайно, вонзил в голову бедняжки свой жуткий кинжал. Омор не убил Имиш, но выбил с ее лба Сапфир–Благословение! Тогда Пино, телохранитель, подобрал у поверженного Хона горн и дунул! Трубы отозвались! Весь Шамсундоль побежал на выручку своей принцессе! И оморы поняли, что надо убираться! Бросив раненых, они ринулись наутек. Но этот гад! Тот подлый громила–омор! Он выжил и забрал с собой Сапфир–Благословение! Я организовал погоню за ним и его шайкой, однако он сумел затеряться в хляби Бонч–Катуна… А потом… Потом Имиш почти сразу впала в сон-болезнь. Без Сапфира–Благословения моя дочь не просыпается и чахнет день ото дня! Силы уходят из нее, словно песок сквозь сито!

Царь цирвадов перевел дух. Он глотнул из поднесенного кубка. Питье нам тоже предложили, но мы отказались: небожители не едят и не пьют. На висках Амах Ампту появилась испарина. Рассказывая о своем бедном ребенке, царь испытывал ужасные мучения.

– Снадобья лекарей и молитвы жрецов не возымели никакого эффекта. Она просто спит и… и сейчас также спит, еще дышит!

– Как ты додумался полезть к Лоргварзабараз? И самое главное – для чего? – Настурция подтолкнула Амах Ампту к интересующей нас теме.

– Это не я. Это король оморов из Ол–То, Гравразуб, – мрачнее тучи, стискивая челюсти до хруста, буркнул царь. – Он прислал нам из Ол–То посланника. Если бы тварь не была с белым флагом, худо бы ей пришлось… Омор передал мне, что Гравразуб отдаст мне Сапфир–Благословение, если я… Если я похищу для него яйцо дракона из Кристального Одиночества…

– И ты поверил?! – не сдержалась Настурция.

Амах Ампту в гневе вскочил с трона и схватил топор. Альфонсо тут же поднял Щавель, а я Лик Эбенового Ужаса. Казалось, что царь кинется на Настурцию, однако пелена ярости спала с него – он вспомнил, кто мы и зачем пришли. Развернувшись к нам спиной, Амах Ампту надтреснуто заговорил:

– Поверил ли я ему? Его словам? А что мне оставалось делать, небожитель? Что? Ради грядущего, ради всех городов–пещер, не ради Имиш, как моей дочери, но для Объединительницы Цирвадов, я заключил с омором-королем грязную сделку. Гравразуб через посланника дал мне волшебную штуку, способную усыпить Лоргварзабараз… Тогда я так думал! Эта вещь их Бога–Идола Ливана, Брошу–Ха. Он высосал из Лоргварзабараз все соки. Я не хотел, чтобы она, как и Имиш, стала медленно умирать! Не желал я того! Мы взяли всего одно яйцо, оставив второе дракону… Но, боюсь, что вирм его уже не высидит, потому что Брошу–Ха перетянул большую часть ее энергии в Гравразуба. Восстать в Мощи – вот, какова была истинная цель короля–колдуна оморов! Подобраться к ничего не подозревающей Лоргварзабараз и моими руками нанести ей предательский удар, который перекачает в него силу дракона! А Брошу–Ха? В противостоянии с Лоргварзабараз он рассыпался пеплом, чтобы затем на моих вот этих самых глазах подняться с пола, и ветром, обретая прежние призрачные очертания, унестись к Ол–То!

– Думаешь, что Гравразуб через Брошу–Ха еще продолжает высасывать из Лоргварзабараз ее жизнь?

– Да, пока она не умрет, подлый король–колдун не оставит ее.

Настурция поднесла палец к губам. Выдержав паузу, она произнесла:

– Получается так. Гравразуб из Ол–То обзавелся силой дракона. У него есть Брошу–Ха и Сапфир–Благословение. Он возвысился и теперь является очень опасным врагом, как для Шамсундоля, так и для всех других цирвадов. Кхароторон ненавидит Медного Бога, а оморы вас – детей Неба–Араксы. Ваша вражда бесконечна, и лишь сиюминутные события ярки.

– Да, – коротко подтвердил Амах Ампту. – Ты оголяешь истину, небожитель.

– Но зачем тебе яйцо Лоргварзабараз? Я не усмотрела в твоем рассказе нужды хранить его в Шамсундоле сейчас!

– Позволите, мой царь? – вдруг вмешался жрец в бурой рясе. Он чуть подался вперед и опустил непропорционально большую голову книзу. Его выпирающие из–под капюшона рожки, покрашенные в золотые тона, мерцали в отблесках факелов.

– Ответь им, Бурдон, – дозволяющее кивнул Амах Ампту.

Жрец развернулся к нам и, поглядывая то на Настурцию, то на свой красный жезл в форме спирали, заговорил:

– Имиш Ампту больна. Корни ее забытья–немочи исходят из потери Сапфира–Благословения. Чем дольше принцесса Шамсундоля оторвана от своего священного камня, тем быстрее она теряет саму себя. У нас оказалось яйцо дракона… Я знал, что его можно попытаться… использовать для поддержания угасающего духа. Чтобы Имиш Ампту не умерла до того момента, как к ней будет возвращен Сапфир–Благословение, я и мой брат Брашах провели ритуал над яйцом дракона. Он увенчался успехом. Сейчас от вирма (Бурдон указал загнутым жезлом на «погреб–морозилку») к Имиш Ампту, через мост–заклятие переходят флюиды–целители. Они питают принцессу, удерживая ее на грани Жизни и Смерти.

– Вы истощаете яйцо почти так же, как Гравразуб бедную Лоргварзабараз?

Бурдон, не мигая, выдержал угрюмый взгляд Настурции.

– Да, но мы сохраняем равновесие и не позволим…

Не подыскав нужного слова, жрец замешкался и смолк.

– Ты хотел сказать – «не позволим яйцу лопнуть от перенапряжения» или «не позволим Имиш Ампту отойти в Мир Звезд и Мир Солнца, пока жив пленный дракон»? – со всей строгостью спросила Настурция.

– Небожитель вольна додумать, как ей хочется, – кланяясь, прошелестел Бурдон. – Правда – одна. Неба–Аракса расстроится одинаково, если потеряет Имиш Ампту или отпрыска Лоргварзабараз. Оба ребенка уникальны. Оба любимы и важны для нас.

– Что скажешь, о небожитель? – с уважением обратился к Настурции Амах Ампту. – Как нам преодолеть роковой путь? Как удержать нити пророчества и дать ему сбыться?

– Мне надо сойтись в молитве с братьями–небожителями, – обронила колдунья Ильварета. – Вместе мы воззовем к Госпоже, чтобы она ниспослала нам ответ на твой вопрос.

– Шамсундоль смиренно ждет изречения Неба–Араксы, – сказал Амах Ампту.

Настурция встала и вплотную приблизилась к нам с Альфонсо. Почти не разжимая уст, колдунья шепнула следопыту:

– Устрой так, чтобы нас не слышали.

Альфонсо Дельторо, прекрасно владеющий магией Природы, свел перчатки вместе. Для концентрации ему потребовалось не больше трех секунд. Альфонсо разве ладони в разные стороны и из них посыпались оттиски–сигилы, принадлежащие Духу Зелени. Они помигали в воздухе и исчезли. Обитатели Шамсундоля, отчетливо видевшие это, решили, что мы творим какой–то обряд–обращение к Неба–Араксе. На самом деле Дельторо окутал нас Безмолвием – магией друидической школы. наша речь стала беззвучной.

– Готово. В переделах четырех футов – для них ничего кроме тишины, – с обычной громкостью сказал Альфонсо.

– Спасибо, – поблагодарила Настурция. – Что вы думаете? Дельторо? Шаттибраль?

– Отобрать яйцо мечом не выйдет, – откликнулся Альфонсо, поглядывая на Амах Ампту за плечом Настурции. – Цирвады держат его под неусыпным надзором.

– Мы заметили, – согласилась колдунья, направляя на меня взор изумрудных очей.

– Напрашивается очевидный вывод, – как бы нехотя продолжил Альфонсо. – Но он мне не нравится, и я склонен считать его опасным.

– Сомневаешься в том, что надо идти в Ол–То, – сказал я.

– Гравразуб, как промокашка, впитавшая в себя «эссенции–чернила» Лоргварзабараз, бьюсь об заклад, получил несколько ее драконьих способностей. Может одно из них «прозрение», которое без труда подскажет ему, что в Ол–То заявились чужаки. Он просто увидит нас через стены, пурпурными или синими пятнами. Сражаться с Гравразубом, поглощающим дракона, и полчищем свирепых оморов у них же дома? Безумие. Должна быть какая–то иная тропинка. Не такая шаткая.

– К тому же у Гравразуба Сапфир–Благословение и Брошу–Ха. Они еще могут подкинуть нам неожиданных подарочков, – заключила Настурция. – Этот вариант нам не подходит.

– Нет, – промолвил я. – Именно он – то, что надо.

– Калеб, ты не обо что не стукался своей кочерыжкой? – нахмурилась Настурция. – Самое лучшее для нас будет придумать, как унести яйцо без всяких путешествий в Ол–То.

– К тому же у нас нет времени тащиться к троллю на кулички, – поддакнул Альфонсо. – Лоргварзабараз ранена, и Амах Ампту уверяет, что это более, чем серьезно. Что она уже одной лапищей в могиле. Нужно успеть принести ей яйцо до того, как туда опуститься вторая лапа.

– Боишься, что Лоргварзабараз преставится, а Лютерия так и останется сомкнутой глыбой льда? Что заклинание не развеется? – дополнил я.

– Это так. Но, полагаю, ты другого мнения, – проворчал Альфонсо.

Я натянуто улыбнулся друзьям.

– Не шибко свои зубы показывай. Цирвады могут истолковать их как–нибудь по своему, – напустилась Настурция, осыпая нас снопом мерцающих снежинок–колючек для поддержания таинственности нашей беседы.

– У нас на повестке дня есть задания. Заглавное из них – изъять из Шамсундоля яйцо и принести его Лоргварзабараз до того, как она, быть может, заснет на века вечные. И второстепенные, нравственные: спасти Имиш Ампту, вернув ей Сапфир–Благословение и сразить Гравразуба, по возможности, попутно уничтожив Брошу–Ха, который мучает дракона. И вне всего – Лютерия Айс должна выжить, провалим мы что–то из этого или нет, любой ценой!

– Нормально раскидал каштаны, – хмыкнул Альфонсо, потерев подбородок. – И как мы это все провернем? Не будь ты Толковая Каракатица, если не примешал одно к другому!

– На вскидку, Настурция, как ты оценишь Сапфир–Благословение и Брошу–Ха? – осведомился я у колдуньи Ильварета.

– Они противоположны по полюсам Хаоса и Порядка, но сходны по энергетике – обоих породили Боги–Стихии. Брошу–Ха – точно Хрипохор, оно Ливана. Так же я практически уверена, что Сапфир–Благословение на челе Имиш Ампту появился не без прямого соизволения Неба–Араксы или Медного Бога.

– А если один артефакт натравить на другой?

– Я бы сказала, что произойдет взрыв, – чуть подумав, отозвалась Настурция. – Какого масштаба? Опрокинет ли он только все сервизы в столовой? Разнесет Ол–То в пух и прах? Обвалит Олфолию в Бездну к Назбраэля? Тут не угадаешь.

– Вот к чему ты клонишь, – проговорил Альфонсо. – Пока ты будешь настраиваться на Сапфир–Благословение или искать лазеечки к проникновению в мистику Брошу–Ха, Гравразуб тебя в овсяную крупу перемолотит, заварит и съест. И нас с Настурцией за компанию.

– Все так, – не стал отнекиваться я. – Но ты упускаешь самое очевидное.

– Что?

– Внезапность! Гравразуб не ждет к себе в гости небожителей. Наш визит станет для него большим сюрпризом. И ты, как никто другой, поняла: замешательство в сражении – тезка провала. Мы проберемся в Ол–То, да, Альфонсо, проберемся никем не замеченные. Почему? Да потому что Дроторогор поставил всех живорезов под знамя и двинул в Соединенное Королевство! Если в Ол–То помимо Гравразуба есть хотя бы треть от всех его оморов, я удивлюсь. Мы прокрадемся к спящему королю и…

– Перережем ему глотку до того, как он проснется и обрушит на нас украденную у дракона ярость? – прямо спросила Настурция.

– Только так мы освободим Лоргварзабараз от влияния короля–колдуна, – сказал я. – Прихватим с собой Брошу–Ха, Сапфир–Благословение и поминай, как звали нас, Ол–То!

– Твой план более, чем средней паршивости, – вздохнула Настурция.

– И я предвижу, что пятки нам подпалят. Или хвост, – вторил ей Альфонсо.

– Значит, что? Пробежим по лезвию ножа? – предложил я.

– А что остается? Этот мир безнадежно съехал с катушек, и мы в нем – отпетые сорвиголовы, – блекло улыбнулся Альфонсо. – Ты и я, Калеб, окончательно свихнулись еще пару сотен лет назад. Так чего сомневаться, раз сражения не избежать? Я с тобой.

– Настурция?

Колдунья Ильварета молчала. Минуту. Полторы…

– Э, Настурция?

– Не мешай, я мне надо сосредоточиться…

– Для?...

– Снимай Безмолвие, – повелела Настурция Альфонсо. Тот как бы невзначай провел рукой и кивнул. Тут же весь зал озарился светом. На потолке выступили горящие звезды, а ручей–река стала яриться голубыми и синими всполохами магического блистания. Воздух засеребрился тысячами малюсеньких точек. Они лопались, оставляя после себя в пространстве белые дырочки, которые смазывались и пропадали спустя секунду. В центре всего этого действа стояла Настурция. Ее омывали вихри необжигающего огня и облака эфира. Цирвады попадали ниц, а у Амаха Ампту отвалилась челюсть. Когда на Настурцию снизошел столб пламени, и она, как ни в чем не бывало, вышла из него, величественная и грациозная, словно пантера, глаза на лоб полезли даже у меня – такое световое шоу не каждому магу по «шапке» состряпать!

– Услышьте Неба–Араксу через ее верного небожителя! Госпожа требует немедленно начать войну против ужасного Гравразуба! – хорошо поставленным голосом возвестила Настурция.

Эм, постойте, любезная? Разве мы так договаривались? Как–то ты неправильно истолковала мои слова. Но уже поздно пить брисовое пивко (хотя я бы не отказался сейчас пропустить пару пинт в «Полной Вагонетке», что под Зарамзаратом). Уж пусть будет, что будет! Настурция, между тем, оглашала волю Неба–Араксы дальше:

– Госпожа сострадает вам и не бросает одних! В наступлении на Ол–То, мы, Ее небожители–герои, станем вашими командирами от Неба! Вместе с вами, цирвадами, мы ворвемся в Ол–То и вырвем у Гравразуба его черное сердце! Собирайтесь, дети Неба–Араксы! Одевайте доспехи, сыны Медного Бога! Мы выступаем!

Управление толпой, ее слитым воедино духом, настроением и желанием – наука тонкая и сложная. Настурция, обладающая врожденной харизмой и более чем незаурядным интеллектом, смогла разгадать, каким образом заставить цирвадов впасть в состояние маниакальной возбужденности. Фокусы с освещением, потусторонний тембр голоса, красноречие, властная поза и приказ от Божества –сыграло свою роль. Колдунья, оратор и маг, разворошила «костер» Шамсундоля. Признаю, Настурция, ты такая одна.

Воздев кверху топорик и вскочив ногами на сиделку трона, Амах Ампту закричал первым:

– Священная война! Во имя Неба–Араксы! Во имя Медного Бога! Во имя Объединительницы! Во имя грядущего! Уничтожим оморов Ол–То! Отнимем у Гравразуба Сапфир–Благословение и насадим его уродливую голову на пику!

– Месть! Месть! За Шамсундоль! – в исступлении вторили ему все цирвады города–пещеры.

Так же на разные лады они орали хвалу Неба–Араксе, Медному Богу и объявляли о своей готовности умереть ради них, Амаха и Имиш Ампту.

– Ведите нас! С вами мы будем неуязвимы! – в экстазе возопил царь цирвадов, размахивая нагайкой–семихвосткой, как заведенный.

К нам подошли те же два жреца и четыре важных цирвада в броне из железного дерева.

– Прежде всего надо отдать войску соответствующие приказы. Позволите, царь царей?

– Займись этим, Оторвик. Собери мою рать на первом ярусе и будь начеку!

– Да омоют тебя солнце и луна своим светом, Амах Ампту, царь царей! – козырнул Оторвик.

Он снял трубу с груди и затрубил. Оторвик двинулся к выходу, а за ним, следуя за призывными звуками музыкального инструмента, поспешила вся толпа Шамсундоля.

– Обсудим нашу тактику, – сказала Настурция Амах Ампту и оставшимся подле него цирвадам.

– И с ними. Это мои вожаки. Кунбад, Дьеринг, Шогм и ушедший Оторвик. Они отвечают за рать Шамсундоля.

– Где находится Ол–То и как он выглядит? – начала расспрос Настурция.

– Это кряж, испещренный ходами–норами. Он располагается на сгибе Гнилой и Рыжей рек. От нас это будет прямо за зеленью Бонч–Катун, – ответил Дьеринг. – Отсюда в недели пути, небожитель.

– Это если идти по поверхности. А если под землей?

– Если бы существовали такие туннели, могущие привести нас к оморам, то Ол–То давным–давно бы уже не было.

– Разделяющие Шамсундоль и Ол–То Бонч–Катун – необъятное лживое болото, с провалами и лягушками–тиграми. Оно непроходимо для цирвадов, – изрек Кунбад, переводя взор от нас на Амах Ампту, а затем снова на нас. – Неба–Аракса поручила Шамсундолю выступить на Ол–То, но, учла ли Госпожа то, что мы можем захлебнуться в трясине и попросту не дойти до вонючей вотчины оморов?

Всего на миг Настурция выглядела растерянной. Она собиралась, что–то сказать, но я дернул ее за рукав. Колдунья отклонилась и подвела свое ухо к моим губам. Я тихо сказал:

– Ригель. Он говорил, что перевозил на себе целые народы. Если он не солгал, то мы загрузим в него цирвадов, а потом высадимся на неприметном бережку возле Ол–То. Оморы точно такого поворота судьбы не предвидят.

Настурция, прильнув ко мне вплотную, так что я ощутил аромат ее духов (она взяла их в путешествие?! По Великому Лесу?!) прошептала:

– Молодец.

После этого отстранилась и произнесла:

– Мы, небожители, знаем, как обойти Бонч–Катун. Твой боевой кулак, Амах Ампту, мы перевезем к Ол–То на корабле Неба–Араксы. Госпожа призовет его со своей Небесной Гавани и опустит на Гнилую. Он вместит всех! Все твои тысячи!

– Цирвады дичатся Гнилой и Рыжей. Реки своенравны и не любят нас. Они проглатывают моих поданных и не отдают обратно… Однако… С Морской Колесницей Неба–Араксы мы обуздаем и укротим их темперамент!

– Как же безгранично могущество Неба–Араксы! – выдохнул Брашах.

– Оно лишь сравнимо с всесильностью Медного Бога! – подхватил Бурдон.

– Тому быть! – экзальтированно рявкнул Амах Ампту.

– Будет разумно не атаковать Ол–То откровенно – снаружи, но пробраться к нему по потайным лазам. Найти такие, как мне кажется, будет не шибко хлопотно? – обратилась Настурция к вожакам.

– Вся округа Ол–То пронизана дырами, уводящими, так или иначе, к городу. Так что в этом проблемы точно нет, – не раздумывая ответил Шогм.

– Разделим цирвадов на три или четыре отряда, – проговорила Настурция. – Они ударят по Ол–То с разных подземных точек. Пока оморы организуют оборону, в этой неразберихе мы, небожители, подкрадемся к Гравразубу и сокрушим его. Мы заберем Сапфир–Благословение для Имиш Ампту и Брошу–Ха, чтобы отдать ее Неба–Араксе, после чего, либо дадим сигнал об отступлении к кораблю, либо взойдем на него как победители.

– Я сам!... – начал Амах Ампту, но Настурция его прервала.

– Ты об этом не подозреваешь, но Имиш держит в живых не только энергия яйца, но и твоя любовь. Я предвижу, что если ты погибнешь, то твоя дочь тут же умрет, а Шамсундоль постигнут многие беды. Это очень древняя и сакральная связь, которую нельзя нарушать.

Настурция придумала этот фарс не просто так. Случись Амах Ампту получить клинок под ребро в Ол–То, где гарантии, что мы, пусть и «небожители», получим яйцо Лоргварзабараз по возвращению в Шамсундоль? Их нет! Царя надо сохранить в целости! К тому же по меркам цирвадов он стар! Вдруг да скончается где-нибудь по дороге… Зачем нам это?

– Так хочет Неба–Аракса! – надавила Настурция именем Богини.

– Пусть так! – смирился Амах Ампту. – Идите, небожители! Идите, мои вожаки, и принесите Шамсундолю добрые вести!

– За Неба–Араксу, за Медного Бога! – разом грянули цирвады.

Из города–пещеры, из громадных каменных дверей, плечо к плечу вышла стройная вереница цирвадов. В их ярко-оранжевых глазах фанатично плескалась расплавленная жажда боя. Для них поход в Ол–То являлся заповедным, ниспосланным Богами–Стихиями. Они не боялись сложить головы в борьбе с оморами и не чурались любых трудностей, которые могли им выпасть. Настурция убедила Амаха Ампту, а вместе с ним и весь Шамсундоль, что лишь вместе, всей армадой цирвады добудут утраченный Сапфир–Благословение. Колдунья Ильварета дернула за религиозный нерв. Удачно. Бесспорно, – тягаться с королем–колдуном оморов один на один у меня энтузиазм не хлещет, но не подло ли вот так прикрыться от Гравразуба цирвадами? Отвлечь ими его внимание на себя? Настурция – добрая и милосердная девушка. Почему она так поступила? Вероятно, ответ таков – Соединенное Королевство ей дороже Шамсундоля и всех иных шамсундолей всего мира. Колдунья Ильварета ни минуты не колебалась в своем решении. Если за счет цирвадов мы увеличим свои шансы на успешную концовку предприятия – это чудесно. Так считает Настурция. Не имею права винить ее. Однако, если бы от небожителей «говорил» мужчина, стал бы я или Альфонсо провоцировать баталию между Ол–То и Шамсундолем? За Альфонсо не скажу, а я, наверное, нет. Специально подвергать опасностям кого бы то ни было, кроме себя, привычки за собой не усматриваю. Но ведь все люди разные, верно? И понятия о «порядочности» и «правильности» у них тоже не под одну гребенку расчесаны. Нет, это не те слова. Настурция исключительно порядочная. Скорее тут подойдет термин – «допустимость нравственного выбора». У колдуньи Ильварета он пониже, чем у меня, Альфонсо или Эмилии, однако точно выше, чем у покойного Дурнбада и Грешема.

Сверившись с картой, которую принес Оторвик, Альфонсо на своем Тифми погарцевал впереди колонны. Следопыт, никогда ранее не обретавшийся в пределах Шамсундоля, безошибочно выбирал самую удобную дорогу к Гнилой. Он руководствовался не тем, как для одного цирвада было бы комфортнее идти к реке, но соображением того, как бы вся армия быстрее добралась до бурлящего протока. За следопытом скакали я и Настурция, а за нами, на горных козлах четверо вожаков Шамсундоля. После них маршировали разномастные цирвады–воины с булавами, алебардами, короткими луками и клинками. На отмель Гнилой наш многотысячный отряд, со всеми привалами вступил к глубокой ночи. Я и мои два друга спешились. Сблизив носы, мы стали шушукаться.

– Сработает? – в свойственной сомневающейся манере спросил Альфонсо.

– Проверим? – отозвался я.

– За этим же и шли! Ну! – подтолкнула Настурция. – Кидай его уже в воду!

Я извлек из сумки бутылочку с миниатюрным двухмачтовым судном и, размахнувшись, закинул ее на темную гладь. Бульк! Как и в предыдущий раз, пришествие Ригеля не обошлось без сверкания, блеска и вспышек комет на индиговом небосклоне, что было очень в «струю» к нашему световому шоу в Шамсундоле. Надувая паруса и будто бы подпрыгивая, «живой корабль» (я его так окрестил для себя), продекламировал:

– Калеб, Настурция, Альфонсо! Цирвады Шамсундоля! Я рад вам!

Что тут началось! Низкорослые рогатые человечки воздели руки к Ригелю и подобострастно затянули:

– Неба–Аракса! Владычица! Спустила к нам свою Морскую Говорящую Колесницу! Величайшее творение Мира Звезд и Мира Солнца!

– Морскую Колесницу? И Говорящую? Звучит приятно! И про Миры мне тоже нравится слышать! Кстати, видите? У меня тоже есть звезда на полотне! Она моя гордость!

– Великая Морская Колесница! – не унимались цирвады. – Красивая и гордая Морская Колесница! Самой Неба–Араксы!

– Ну, будет, вам, будет! Я сейчас покроюсь солью от смущения!

– Ригель, – обратился я к кораблю. – Ты вроде говорил о том, что тебе все равно, сколько пассажиров взойдет на твой борт. Один, два или миллион. Это правда?

– Или три миллиона! Так и есть!

– Тогда мы все – я обвел рукой сонм цирвадов – хотим это сделать.

Ригель развернулся боком и вытянул бортик, который магическим образом удлинялся, пока не оказался у моих ног. Потом он расширился до десяти футов в поперечнике и обзавелся поручнями!

– Все наверх! Далее направо и в дверь с картинкой трезубца! – весело скомандовал живой корабль.

– Дьеринг, Шомг, Оторвик, Кунбад, ведите всех на Морскую Колесницу! – сказала вожакам Настурция.

– Исполним, небожитель! – гаркнул, осоловелый от всего происходящего, Шомг.

Когда цирвады поднялись на Ригель, я, покинув сушу последним, из любопытства заглянул в кают–компанию живого корабля. Такого я себе вообразить не мог! Помещение с рядами лавочек, столов, убранных всяческой едой и благоухающими свежестью спальниками, разложенными у стенок, уходило в бесконечность.

– Ты заблуждаешься, Калеб! Я продлил свой отсек ровно настолько, чтобы в него уместилось пять тысяч шестьсот восемьдесят два цирвада, четыре горных козла и три лошади. Для парнокопытных я отвел в себе специальное стойло с полуторадневным запасом сена и питьевой воды.

– Когда в моей макушке так бесцеремонно просматривают мысли, я маленько напрягаюсь, – хмыкнул я. – Выходит, мы будем плыть до Ол–То около тридцати часов?

– К первому изречению – будь спокоен, я так же верен тебе, как и лапочка Снурф. А ко второму, – ты же помнишь, что сказал тебе капитан Клаус с Клинка Ночи? – рассмеялся Ригель. – Плывут, сам знаешь, «что» и «кто», а мы идем!

– Ты еще и в памяти ковыряться умеешь? – задумчиво изрек я. – Забавно.

– Да я почти все могу, – не стал юлить живой корабль. – Ну, а на твой вопрос всей совокупностью отвечу: да, с учетом течения, ветра и прочего, около того. Плюс, минус.

Помахав пьющим вино вожакам, мол, все нормально – пока отдыхайте, я вернулся на палубу. Там, у форштевня, под бисером звезд, беседовали Альфонсо и Настурция. Я присоединился к ним. Мы обсуждали то, как нам действовать по прибытию к Ол–То.

Кое–какой опыт в стратегии наша тройка имела, а вот подробностей устройства города–крепости оморов и прилегающих к нему ландшафтных особенностей – нет. Как организовать нападения без вводных данных? Не радужно, не радужно. Если повезет, то цирвады отыщут нору и проберутся в Ол–То, где устроят сечу. Мы же, пользуясь сумятицей, увяжемся за ними, подкараулим Гравразуба и постараемся забрать то, зачем идем. Настурция признавала, что, вероятно, цирвады могут погибнуть почти все. Это удручало колдунью, однако она не жалела, что ее спектакль удался.

– А как мне надо было уровнять нас и Гравразуба? – закончила Настурция, перевязывая волосы лентой. – Он и сам по себе омор – боец не из плевых, так теперь еще и с драконовым духом внутри. Только заставив его побегать за цирвадами, понервничать и допустить ошибку, мы можем рассчитывать на то, чтобы выбраться из Ол–То невредимыми и с Сапфиром–Благословением.

– Прошу прощения, господа и дамы, – вдруг подал голос Ригель. – Я не в состоянии абстрагироваться от вашей полемики, поэтому тоже хочу высказать.

– Кто бы сомневался, – по–доброму фыркнула Настурция.

– Такой уж я, – хохотнул живой корабль. – Вы горюете, что не ведаете, что там вокруг Ол–То, и тут я вам кое–чем помогу. Город оморов находиться на кромке Крюка Святоши, который обхватывает Гнилая. Знайте же, что для моего взора открыты все расщелины, куда только может затечь вода. Влага, где бы она ни была, с дыханием или дождем, всегда уходит обратно в Реку Мира. Она мой информатор. Благодаря воде, я уже сейчас вижу, где мне пристать, чтобы цирвады без всяких помех прошмыгнули в Ол–То. Причем не из одного проема, а с двух–трех.

– Почему ты хочешь стать непосредственным соучастником сражения? – спросил Альфонсо. – Ты же такой добрый корабль!

– Оморы не берегут реки, озера и моря. Всюду, где побывают эти буревестники, остается грязь и мусор. Шаманы Ол–То сливают в Гнилую и Рыжую свои отвары, которые умерщвляют рыбы больше, чем им необходимо для пропитания. Гибнет не только рыба. Гнилая, с надеждой ловит каждую вашу реплику и умоляет меня воздать оморам по их заслугам. И Она собирается вам крошку подсобить. Пока секрет, как.

– Как? Гнилая в курсе, куда ты нас везешь? – удивился я. – Она же река, да есть ли у нее разум!

– Погляди впереди себя, Калеб! – отозвался Ригель. – На небе ни облачка! Мои паруса полнятся воздушными вихрями! А волны с ними заодно гонят меня, как копыта Юнивайна по травяному настилу!

– Юнивайн, он – да, порождение магической скорости.

– Резвее только его брат – Ловилайн, но он редко покидает Лес Скорби и почти не показывается людям.

– Есть ли что–то, о чем ты не осведомлен? – хохотнул я, вдруг вспомнив гнедого рыжего коня из реалистичного сна, в котором Эмириус Клайн и все мои друзья сражались с тенями какого–то Кайнандаса.

– Даже в пустынях иногда льют дожди, – двусмысленно ответил Ригель.

– Ты учился где–нибудь так туманно изъяснятся? – расхохотался и Альфонсо.

– Я возил на себе много великих личностей из разных Вселенных. Некоторые из них были мастера риторики и интеллектуального образа, – с гордостью отозвался живой корабль.

– И ты нахватался от того- от этого? – вторил я следопыту.

– С миру по нитке, – с улыбкой ответил Ригель.

– А есть ли герой, что запомнился тебе больше всех? Необязательно своим краснобайством, – осведомилась Настурция.

– Имя?

– Его.

Ригель призадумался, а я между тем загляделся на его нос, который, словно нож масло, рассекал «голубую наволочку». Создавалось впечатление, что движется не корабль, что он как бы стоит на месте, а будто бы кто–то крутит мир под нами. Я поскреб ногтем поручень и согласился сам с собой, что надо «переварить» этот вывод на досуге. Возможно, что Ригель не то, чтобы скользит по воде, но прогоняет ее в виде реальности–реле через себя. Почему бы и не да?

Мы уж забыли, что огорошили живой корабль вопросом, но он о нем не забыл.

– Мне нелегко выделить кого–то одного, – через несколько минут проговорил Ригель.

– Тогда предоставь список пяти, запавших тебе в сердце–мачту, – потребовала Настурция. – И бокал холодного игристоого, будь добор.

– Мое чутье подсказывает, что ты сейчас желаешь игристое розовое, и на закуску рыбное ассорти, – елейным голосом откликнулся Ригель.

Воздух перед колдуньей как будто сгустился. Он замерцал, а потом обзавелся очертаниями – стол, три креслица, бутылка, вытесанная из рубина и изящные приборы. Мы все с удовольствием расселись по местам. Альфонсо взвесил драгоценный сосуд на ладони:

– За нее можно купить знаешь, сколько всего? – обратился он к Ригелю.

– Если тебе она нравится – возьми себе. У меня их – несчетное количество, – беспечно сказал живой корабль.

– Теперь я понимаю, почему Ярванга решила наложить на тебя лапу, – промолвил я, перенимая бутылку из рук Дельторо.

– Вовсе не из–за бриллиантов и изумрудов.

– А из–за твоей уникальности, – утвердила Настурция.

– Да.

– Имена, я все еще жду их.

– Сегодня я отдаю предпочтение вам – Настурции, Альфонсо, Калебу и Джейкобу, – рассмеялся Ригель. – А если уж прям ставить вопрос ребром, то каждый из моих пассажиров был дорог мне. Но все они в прошлом. В нынешнем же – вы. И я предвижу, что моя судьба тесно, такелаж к такелажу, переплетется с вашими. К чему это приведет? Только время покажет. Оно не коррумпировано, оно «вампирировано» и мне неподвластно.

– Вот как он вывернулся, а? Вы слышали? – улыбнулась Настурция, отпивая из бокала. – Чудесное игристое, спасибо!

– К твоим услугам, колдунья Ильварета! Когда соберетесь отдохнуть, идите в самый центр и ищите дверь с красной ручкой – за ней вас ждут апартаменты.

– Ригель, ты лучше всех, тебя ждет большой успех, – сказал я.

– Не всех, но большинства!

– И скромный тоже! – хихикнула Настурция.

– И воспитанный, и тактичный!

Я от души рассмеялся. Ну, а как иначе? Себя надо любить и хвалить. Но в меру! Это одно из золотых правил душевного равновесия и счастья.