Отель С Курсовкой

- Мне тридцать семь лет и столько же зим, - смеясь сказала она ему.

Не стала кокетничать, что мол у женщин не спрашивают о годах и не сказала, что женщине столько лет на сколько она выглядит. Потому что она знала, что выглядит много моложе и умнее не на свои года, таким образом обошлась без заученных комплиментов.

В этом прелестном городке было так красиво, чистенько и прибрано, что даже листья деревьев блестели, как напомаженные. А санаторий, не люблю это слово, лучше сказать дом отдыха, хотя от этого слова тоже пахнет нафталином. Давайте назовём его уютным отелем с курсовкой.

Отель был весь с ног до головы необычным, начиная с того, что находился он внутри зелёного парка, похожего на Люксембургский сад, только вдвое меньше. Полукруглый, палевый особняк, наверху с закруглёнными длинными окнами, переплетёнными между собой изящными штапиками. И кто тут жил когда–то, точно никто не знал, но страсти были, там и любовь была, и горькая разлука. Словом, история из жизни барина и крепостной передавалась из уст в уста ровно двадцать один день, пока поправлялось её здоровье.

Ей непременно хотелось с кем-то поделиться красотой её номера. Начала она с того, что стены были покрыты настоящей плетённой соломкой, самого что ни есть натурального цвета. Углов в комнате не было, поэтому комнатушку можно было свободно назвать бонбоньеркой. Она, как маленькая бархатная коробочка цвета морской раковины со сладостями, которые вручаются каждому приглашённому.

Вот и ей вручили эту бонбоньерку для временного проживания. И кресло, и комодик, и торшер с полочкой для чашечки кофе – всё было в этой коробочке трогательное и прелестное. Хотелось оказаться в том времени, в платье длинном, лавандовом и непременно в соломенной шляпе, загадочно закрывающие пол-лица полями.

Но вместо этого видения, с ней рядом шёл господин, красиво поседевший, но сохранивший любопытный глаз. На вид примерно пятидесяти лет. Они вместе сошли с поезда, их встретили на перроне и таким образом и познакомили.

- Доктор Ольховский, - представился он и ожидал её протянутой руки.

- Лиля, - сказала она и их руки, как близкие друзья, вошли друг в друга гладко и тепло.

И чувствовалось, что они уже давно подружились, как бывает среди детей, пока родители не знают друг друга.

Оба смутились и оба постарались скрыть смущение. Их номера не были рядом, скорее в разных крыльях, его окна выходили в приглаженный сад, а её удлинённые, до хрусталя промытые, с полукруглыми маркизами, радостно смотрели на фонтан, похожий на фонтан Медичи, только поменьше.

Чтобы сократить паузу смущения, она спросила:

- Простите, я же не могу все двадцать дней называть Вас доктор.

- Вы правы, просто давно не представлялся, Андрей Сергеевич.

- Ну так уже легче, так вот я хотела Вас спросить, у Вас красивый номер?

- Номер? Вы имеете ввиду цифру, семь? Да, мне она нравиться.

- Да нет, - улыбнулась она, - красивая ли у Вас комната?

- А я не знаю, положил вещи и вышел в холл, чтобы Вас не потерять, - сказал и как бы, совсем по-детски оправдываясь добавил, - боялся разминуться.

Получилось ещё смешнее, она засмеялась.

- Вам очень идёт смеяться, уголки губ поднимаются кверху, а это говорит о добром характере.

- Я не знала про такую примету.

- А это не примета, Вы в цирке были когда-нибудь?

- В цирке? Ну да, была в детстве.

- А я люблю цирк и сейчас, там весело и правдиво, и клоуны улыбаются, точно, как Вы. А Вы по какому поводу приехали?

- Без повода, - сказала она повзрослевшим голосом и уголки губ послушно не поднялись вверх.

- Тогда предлагаю и радоваться жизни без повода, - легко подхватил он.

Ей понравилось, что он не докапывался с каким диагнозом она сюда приехала, мол странно, ещё ведь молодая. А ей действительно давно надоело с детства быть больной, хотелось беспечности, беспричинной радости, хотелось быть ветреной, несмотря на надвигающуюся осень.

И ещё ей показалось, что в его душе давно спрятанное озорство постучалось и она не ошиблась, потому что услыхала стук в его душе…

- Тук, тук, тук – выпустите меня пожалуйста наружу, я так устал жить доктором Ольховским, можно мне побыть чуть-чуть Андреем, или… - дальше он мечтать себе не мог позволить.

- Лиля, какое необычное, красивое имя, не каждодневное. Лилия, мне нравятся эти цветы. Женщина — это тот же цветок в гранёной вазе. Мне нравится, что лилия может украшать дом круглый год.


И Ваша восковая белизна
Изысканна, и безупречна,
Вы тень у моего окна,
И так близка мне бесконечно…


- Да Вы поэт…

- Был когда-то, но думал, что давно прозаик, а тут вот воротилось чувство сумасшедшее, и что-то давно забытое в душе затрепетало.

- Без спроса?

- И как хорошо, что без спроса, и без вопроса…

И проснулся поэт, уснувший на век…

- На полвека, - добавила она и засмеялась.

Дрогнули уголки губ, зажмурились глаза и долго кружилась голова в его крепком объятии…


В аллеях парковых чудес
Не обещали, что спасём
Звезду, слетевшую с небес,
Но сохранить решили сон…


Каждый из нас называл это шуткой, игрой страстей и временных иллюзий, но с каждым днём поднимался этот ниоткуда не ожидаемый страх потери, страх расставания с чем-то совершенно неожиданным для обоих…

Каждый из нас читал и “Солнечный удар” и “Даму с собачкой”, но и представить себе не мог, что сам попадёт в капкан этой неистовой любви замкнутых проводов ледяного дыхания…


Было решено, чтобы она уехала днём раньше.

Прощание было тяжёлым, глаза не справились, не удержали горьких слёз, когда он, передавая свои часы сказал ей:

- Моё время остановилось…

Исчезли с перрона его следы и навсегда остались в её сердце…, теперь уже не только следы от инфаркта.



Наташа Петербужская.  @2023. Все права защищены.
Опубликовано в 2023 году в Сан Диего, Калифорния, США.