Дьявол и чистый лист

  Питаться абсолютной истиной можно. Если ваше утро начинается с чистовика. Мое утро -это неизменный черновик длящегося бытия с кляксами радости и с помарками разного рода. С утра и до позднего вечера моя печатная машинка не смолкает, она исчерчивает листы, забирая их невинность, чистоту и превращая их в сюжеты о нас. Кажется, мне неведома усталость, ведь столько еще нужно сказать, не затаив ни грамма правды о настоящем положении вещей в моей обители.

  Немного предыстории. Писать о тебе я начала давно, стало тесно от распирающих мой разум слов, которые,  казалось, восстановят наш утраченный статус кво. Поначалу написание книг о тебе я сочла единственной забавой, лекарством, отдыхом после томления, но как только исписанные страницы стали появляться везде и повсюду в моем доме, я встретилась лицом к лицу с зависимостью непрерывно писать о тебе. Как только наступала тишина- спутница пера- я тут же принималась  собирать буквы в слова. Мания писать, которая появилась как рупор негласного влечения к тебе, словно руководила мною. Я стала вести беседы с твоим образом,  созданным по подобию твоему, мы вместе нежились, закинув руки за голову, на страницах, белых, как простыни в дорогих отелях, строили гримасы и смеялись, рассматривали наши желания, покачиваясь как на волнах среди запятых и многоточий. Я настолько наделила жизнью твой образ и  полюбила его, что, имея еще хоть каплю безумия, променяла бы тебя на образ тебя.

   Чернила имели свойство быстро заканчиваться от непрерывной писанины. Но, откладывая перо в сторону, я снова бралась за него, опасаясь остаться оголенной и одинокой наедине с неисписанным листом. Мне казалось, перестань я писать, капитуляция, как и моя неминуемая телепортация в лоно безвольной жизни, непременно свершатся  и я с поднятыми руками  прошагаю в плен вечности без тебя.

   Как выяснилось позднее, сам Бог вручил мне бумагу, но чернила подливает дьявол, иначе как объяснить то обстоятельство,   что мое душевное равновесие и смирение сводятся к нулю, когда я начинаю писать. Я кладу на плаху своего Будду, нестерпимо желая хотя бы на страницах соединиться с тобой. Это ли не безрассудность скажет кто- то? Но, отрекаясь от Будды, я знаю, что обрету его снова, оказавшись вновь в кольце твоих рук. А пока, не чувствуя твое дыхание у себя за спиной, я вывожу красными чернилами «я люблю тебя». Попахивает  заламыванием рук и страданиями юного Вертера. За что примусь я, когда закончатся чернила?

  Говорят, чтобы разлюбить женщину нужно написать о ней роман. Шах и мат! Сильнее смерти я боюсь, что возьмешь и напишешь обо мне роман. Пусть останутся твои стихи, а  дьявол пусть передохнет…

Однажды ты забыл, что чернила всегда скрывают наичистейший лист. А я по  - прежнему невинна и все целехонько под платьецем,  мои ладони теплы, а  во взгляде -  долгое путешествие на воздушном шаре с тобой.

  Пусть будут руки по локоть в чернилах,  нас никто не обвинит,  нам не о чем жалеть, и некого прощать! Мы отложим в сторону наши шпаги, возведем костры и,  улыбнувшись, вместе сожгем  все то, что написала я когда-то, этим пеплом покроем  головы проходящих  мимо заснувших вечным сном людей, пусть собирают  его, как собирали  библию, по кусочкам, пусть прочитают и прозреют к тому,  что вся боль в  этом мире непременно обернется любовью!

  А мы, оглядывая пробуждающуюся толпу,   удалимся, чтобы написать новые повести, но уже не рукой, а нашими телами!