Брошка

Если бы у людей не было бы никаких забот, они смотрели, бы на звёзды, на Луну…, я больше на Луну люблю смотреть, потому что у меня рождаются рассказы про лунную любовь, в лунном сиянии, под лунную сонату, она как спутница души моей, подруга сопереживании. А про звёзды, что можно придумать, ну что ты, например, зазвездился, что третий курс окончил… А он добавил ещё, что про звёзды можно вспомнить…


“Послушайте! Ведь, если звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно?
Значит кто-то хочет, чтобы они были?”

                В. Маяковский.


Мы лежали на сеновале, уставшие за день от маминых поручений, я тут уже с начала июня, а Володя приехал с неделю как, и на другой день, когда роса прошла, копны разваливал кругами, а потом опять сваливал в копны и в стога. Ладно смотрятся сложенные. Нынче лето жаркое, рано началось, от того и сенокос затеяли раньше срока. Лучшим временем сенокошения считался период от Петрова дня и до Прокла, 25 Июля. Русские крестьяне косили сообща, общиной, всем миром, считай за месяц до Петрова дня и мы управились. Володя делал всё по-хозяйски, по правилам: сначала накосил траву косой, косилку кто-то забрал, да видать отдать забыл. Трава ложилась покорно в волки и, наконец, когда сено окончательно подсохло, он его и сложил в стог. Лежим отдыхаем, молоко свежее, прохладное, вкусное. И про звёзды рассуждаем…

- Оля, я хотел спросить у тебя, - как бы невзначай сказал Володя.

- Хотел звезду мне с неба снять и подарить?

- Не совсем так, но близко.

Я приподняла свои острые лопатки и спросила:

- А что тогда?

- У меня нет кольца, но есть бабушкина брошка, мама говорит, она фрейлиной при Екатерине была.

- А я выходит фрейлиной при Владимире буду, - сказала я и ткнула себя кулачком в то место, где на всю жизнь осталась эта обручальная брошь…

Молодая была, совсем юная, только в институт поступила и в сентябре должна была начать изучать биологию, а Володя, он постарше был, мечтал стать учёным…

А получилось, что ушёл добровольцем…

Сперва хотел поехать в пекло Брестского фронта, да опоздал и попал на Ленинградский…, и потом уже я писем от него не получала…

По-своему и этому была рада, потому что отсутствие писем оставляло надежду и горькими, замёрзшими ночами эта иллюзия согревала меня. Мне казалось, может быть, он ранен и его вылечат, или он в плен попал, и такое тоже бывало, в конце войны вернётся...

Да что же эта за мать такая, под какими же звёздами она такого подлеца родила, каким же молоком его вскормила, чтобы этот вероломный мерзавец, смог собрать многочисленную армию, выбрать самый длинный летний день в году и напасть на нашу Родину и ни в чём не повинных людей уничтожить…

Ещё недавно был сеновал, венчание под алмазными звёздными при свидетельнице опаловой Луны, ночью жаркой в простыню задрапированная, на голове венок венчальный из ромашек и васильков,таинственно говорю:

- Обещаю быть вечной фрейлиной преподобному князю Владимиру...

Расписалась на конце простыни, ромашку припечатала и распахнулась простыня девичья, и расступились звёзды яркие, и взошло блаженство высшее. Святое таинство любви. Семь дней небесный покровитель мне даровал такую благодать.

А потом звёзды померкли, и печальная Луна тоскливо потемнела, провожая новобранцев, отцов и добровольцев по пыльным дорогам беспробудного горя и страха, по блокадному обстрелянному студёному небу, по морозной, серой, вздутой ухабистым льдом Ладоге, печально заглядывая в немые, заколоченные крест-накрест окна и содрогалась от воздушной тревоги, и гула Мессершмиттов.

Долгие годы народ страдал, болел, умирал, но самоотверженные люди воевали, не сдавались, боролись за каждую пядь земли Русской, за каждую пайку хлеба. Нищета была вопиющей, а бесстрашные, полуголодные солдаты шли в бой, не жалея жизни своей, воевали за мирную жизнь матерей и детей.


“Из чего твой панцирь, черепаха?
Он из мной накопленного страха”


                Василий Гроссман.


А сколько их не вернувшихся с войны, принёсших родине выстраданную Победу…

Мелькали гимнастерки, прошедшие ад, надетые на израненные души, перебинтованные, больные, измученные, с надеждой на счастье, на радость, на любовь.

Возвращались…


Где-то вдали раздавался грудной голос Клавдии Шульженко:


Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой…


Ближе к осени, безрадостное небо, словно ещё не отошедшее от ужасов войны, вернуло меня в мою обгоревшую деревню, в разбитое крыльцо и заваленный бомбёжкой колодец.

И только наша старая яблоня расцвела, но забытое заброшенное дерево, политое слезами горя, не смогло дать того сочного звонкого хруста, кисло-сладкого вкуса, и ни с чем несравненного аромата антоновских яблок. Дети, конечно, не помнили прежний вкус, поэтому радовались, как могут радоваться только дети.



Снег растаял на Фонтанке
В неотопленой квартире,
Мне оставлен край буханки
И следы воды в потире.

В переплётах серых окна,
В них давно не видно света,
Краска тоже в них поблёкла,
Солнце выкрасит их летом.

Я вернулась в серый дом,
Лунный свет в окошке
И не важно, что потом,
Ведь осталась брошка…



Наташа Петербужская.  @2023. Все права защищены.
Опубликовано в 2023 году в Сан Диего, Калифорния, США.