Чудо

(святошный рассказ)

    Пахать, ёпты, не сеять. А сеять – не бабу тискать. Но выходит, что тоже сеять. В итоге, ёк-королёк…
 В прошлом годе ездил Ванька Жуков на отчётный по району съезд механизаторов. В колхоз, значит, «Заря коммунизма». Смежный колхоз, соседний. Вроде как, себя показать и на людей поглядеть, поучиться у них опыту.  Тоже трактористов и шоферов. Ванька тракторист на «КДП-35».  Парень ладный – плечи в ватник не влазают, глаза при любой погоде весёлые, из-под кепки чуб кудрявится, зубы все как один, хотя и подраться Ваня был не дурак. Был, пока не женился. Женился он на Марковых средней дочке. Но не о ней. А о Катерине Масловой – главной рекордсменке того года. С характером баба, упорная, обещала, значит выполнит. Хотя и с придурью. Бабы - они все с придурью. Но у каждой, едрёна вошь, своя.
И вышло у них так – у Жукова и Масловой - что поначалу они едва не собачились, споря о бороновании и прочем, а потом вдруг вспыхнула промеж них искра. Не мудрено. Катерина – женщина видная. Это когда в тракторе она больше на мужика похожа, только толстожопного. Даже кепку носит. А стоило ей выйти к трибуне  на последнем собрании и зардеться волнением – прямо картину рисуй. Платье синее, воротник отложной белее первого снега; светлые волоса, пусть и короткие, но с гребешком; на талии поясок с кисточками. Румянец на пол-лица, губы и без помады будто давленая вишня. Такой имеется художник по фамилии… ну этот…. Его ещё в «Огоньке» иногда печатают. Про старинную жизнь рисовал – купчихи разные, бабы голые в бане, большевик-великан идёт с флагом. Хороший художник, с чутьём. Так вот Катерина будто с его картинок сошедши.   Завидовали мужики Масловой мужу.  Но он на съезде отсутствовал - лечился от язвы в городе. Так бывает, что муж и жена, а вот не пара! Одно промеж людей недоумение – что их притянуло друг ко дружке? Как, допустим, Маслову и её хилого Николая, как и Ваньку с дочкой Марковых. Тощенькая, носик мышиный. Но не о ней.
Увидал Ваня вдруг Катерину и аж задохнулся от удивления. Именно «вдруг», точно в первый раз – румянец на щеках, грудь от волнения гуляет морскими волнами. Платье синее, материя дорогая, талия ремешком обозначенная.
А потом Ваньке грамоту вручили. Ну и он не отстал – новый пиджак, рубашка из сатина, сапоги что зеркало. Берёт грамоту, руку парторгу района жмёт, а сам на Катерину косится голодным телёнком – сидела она в первом ряду.
После торжественной части были в клубе танцы с буфетом. Всё, как у городских и столичных: пиво, красное вино, конфеты в коробках и штучно, вафли, папиросы «Любительские», разное.
Ну и…
Тут надо приоткрыть секрет, почему Катерина готова была пахать, сеять, боронить и другое сутки напролёт. И почему Ванька в рекордсменах ходит несменяемо и тоже горазд не вылазать из трактора хоть неделю. Да потому, мать-ети, что вторая половина у них из другого набора. Тут бы наоборот – женить Ваньку на Катерине, а мужа ейного на дочке Макаровых. Каждому, как говорится, по потребностям. Так вот, чтобы не изводиться от недостатка удовлетворения животной страсти, Ванька и Катерина сжигают этот недостаток в работе.  «Где Ванька?» - спроси любого, и услышишь: «В поле, где ж ему ещё быть?». «Где товарищ Маслова?»  «Данилов лог распахивает!»
А там и привычка, что на работе лучше, чем в избе с семьёй. В избе зимой насиделся. Тем более, с тремя бабами - мамашей, женой и дочкой.
У Катерины пятилетний сынок. Весь в тощего, хворого батю. И капризный, как баран. Но живут одни, без свекровки. Во время собраний его из садика берёт (В «Заре коммунизма» новый детсад построили третьего года), с ним сидит и спать ложит соседка и подружка Катерины Зойка Герасимова.
Теперь дальше.
Угостил, значит, Ванька Катерину винцом, потом пред нею гопака сплясал с присядкой, потом пошли они гулять по ихнему селу. Это уже в темноте. Уже никто их не видал и никому до них дела не было.
Ну и… На сеновале у Катерины. До седьмого аж пота!
Сладкая была ночь, исключительная…
Теперь обязательно нужно о председателе Ванькиного колхоза. Зовут Егором Иванычем Трубниковым. Деловой мужик, с хваткой, самое место ему председательствовать колхозом. Самое место. Но вот беда, бездетные они. Трубников и его жена, которую он сосватал в городе сразу после войны. Красивая, тихая, но не способная. Или Трубников неспособный. Но не о нём.
Работает Лидия Сергевна в библиотеке, книги выдаёт и новые привозит, старикам журналы библиотечные по домам разносит.  Но книги книгами, науки науками, а придурь бабья им не поддаётся. Повадилась председателева жена шастать к недобитому элементу прошлого, а именно, к престарелому попу Василию, что в Знаменке.  То ли начальство недоглядело, то ли не до того, но не закрыли церковь, оставили.  Стала Лидия Сергеевна с попом обсуждать разные церковные способы зачать. А какие у них способы? Только два: молись и веруй в чудо, мать-ети!
Это сам поп Василий говорил своей старухе по нетрезвости в честь Яблочного спаса. Ну а коли старуха евоная знает, то и свинья, как говорится.
Дал он Трубниковой бумажку с материнской молитвой, воды святой бутылёк налил, принял десять рублей жертвы:
- Молись, раба божия Лидия, и веруй! Господь не оставит.
…И вот пришла посевная пора. Грачи прилетели, навоз на поля вывозят, телят, света белого не видавших, на волю выгоняют, зерно готовят, сено старое докармливают. Словом, занятия разные.
А Ванька Жуков где? В поле! Где ж ему еще находиться? А где Катерина Маслова? И она тоже в поле. В том же самом, в Ванькином, смежным с угодьями колхоза «Заря коммунизма». На краю стоит подвода, в ней сидит Катерина с младенцем на руках. Младенец вылитый Ванька – чернявый, лоб с выступом, брови того же изгиба.  А рядом с ними мнётся ошалевший Жуков.
А вокруг кусты на обочинах зеленеют, пашня паром исходит, небо голубое и бездонное, и солнце пекёт и мух отогревает. И больше ни души.
- Бери сына-то! Общий он – часть твоя, часть моя. Равные части.  Бери и расти! Грудь ему уже не нужна, можно и на коровьем молоке вырастить. Бери!
- Да ты что, Катя?! Куда мне его девать? И что я людям скажу? Жене, мамаше? И как потом?
- А что хочешь, то и говори. И что потом будет, мне всё равно.
- Да ты…
- Думаешь, мне не стыдно людей и мужа? И так всю беременность таилась. И родила, никто не знает, акромя Зинки. Мой-то теперь грыжу лечит в санатории. А потом? Когда вернётся? Да и не хочу я позора. И нянчиться с ним не желаю!  Люблю, но не желаю. Отвыкла я быть женщиной, вот что. Я на трактор хочу, а не люльку качать. И не буду.
- Как не будешь?!
- А так! Уезжаем мы. А не возьмешь, в реке утопну. Вот с ним. С твоим семенем.
- Очнись, Катя.
Говорили долго. И настояла на своем Катерина. И уехала. А Ванька остался стоять с ребенком на руках. Руки грязные, ватник грязный, небо голубое, а Ваньке кажется, что это сон.
И тут звук моторный, тут на беду или счастье Трубников на своём трофейном «Виллисе» подъезжает. А с председателем Лидия Сергевна – ездили они в район на совещание, а заодно и за   книжками.
- Что это у тебя, Жуков? В няньки определился? Вроде, твоя Клава и не была брюхатой? А?
- Так… Так ить, Егор Иваныч, не моё это произведение.
- А чьё? И мать где?
- А я это… Я пашу и вдруг вижу что-то впереди белеет. Думал, газета. Вылазаю, подхожу и глазам не верю! Лежит на борозде оно. В полном младенческом облачении. А откуда и когда взялось, ума не приложу. Не было, и вдруг появилось. И что с ребёнком делать, знать не знаю. Что с ним делать-то, Егор Иваныч? С пацаном?
- Это мой! – закричала Лидия Сергевна, чуть не в кликушеском исступлении. – Это господь такое чудо сотворил. Услышал молитвы Боженька, сжалился. Я ведь мальчика просила.  Моё это дитя!
Трубников стал мрачным и закурил. А   Ванька с ребёнком рядом мнётся.
- Эх… - сплюнул окурок председатель. – Так и быть, забираем. Бери Лида, божий дар. А настоящих производителей мы позже отыщем. Бери, бери. И не плачь.
Так ребёнок у Трубниковых и остался. И Ваньке спокойно, и Лидии Сергевне счастье. Мальца назвали Федей. Фёдором. Федором Егорычем Трубниковым.
Катерина из «Зари коммунизма» не уехала. Куда, мать-ети?

*Щипачёв Ливий Степанович (1926-2001) «Сын» 1953