Летающий мир

Часть 1.


ЛЕТАЮЩИЙ МИР. ПОСЛЕДНЕЕ ЛЕТО






Вечер голубой
     Погасил свет,
Ветер за собой
     Заносил след,
И огни над городом, -
     Сверху вниз
Синими узорами
     Разошлись.

А моя дорога
     Уйдет в ночь,
Сквозь косые просеки
     Канет в лес,
Мимо трав, подлесками, -
     И сквозь тьму
К свету, мне известному,
    Одному.

                Заметки на полях

     Я работаю… неважно, кем я работаю, я просто зарабатываю себе на хлеб. Настоящее мое занятие, мое призвание, если хотите – никак не связано с моей работой. Я собираю осколки времени. Это я их так называю. Можно их еще назвать по-другому. Бывает иногда,  под воздействием неких сил, событий и обстоятельств,  ткань обычной реальности как бы разрывается,  и становится видна, очевидна, и начинает действовать иная природа этого мира. Не думайте, что я романтик. У каждого из нас бывают такие моменты в жизни. Их не так уж и много. Но именно в это время, как потом оказывается, мы и живем по-настоящему.
     Ну, так вот. Я собираю эти моменты, стараюсь отыскать их. Они разбросаны -  как осколки времени. Дело в том, что в момент прорыва  время начинает течь по-другому. Иногда - останавливается и замирает. Иногда – наоборот, летит на всех парах.  А потом все заканчивается, и  мир берет свое, возвращаясь к обычному порядку вещей. Но  осколки времени остаются. Их надо просто найти. Вот я и ищу их.
     И больше всего осколков, которые я знаю, - так уж случилось,-  связано с Летающим миром. Это было давно… Но больше нигде и никогда я не встречал столько  осколков сразу. Такое уж было время..  Теперь все ушло, - как не бывало, - и Летающих людей нет среди нас. А я вот все помню… может быть, я - один из последних, кто еще помнит Летающий мир…               


   ИЮНЬ

 1

- Са-кир-ка! – раздался крик со двора.
   И еще раз, с большей безнадежностью:
- Ну, Са-кир-ка!
   В окне показалась взлохмаченная голова Сакирки. И конечно, во дворе была Маркиза.
- Ой, Сакиркин, помоги! Я не могу улететь. А мне так надо завтра уже лететь в Заозерье, а я не могу. Ну помоги мне – в последний раз.
В ее голосе слышалась мольба. Но под ней – лукавство: «Куда ты денешься, все равно я тебя достану!»
- Маркиза, шесть утра. У тебя совесть есть?
- У меня есть, конечно, совесть, только вот лететь мне срочно надо. Пожалуйста, Сакирка, милый, помоги мне!
«Уж куда мне деваться!» – подумал Сакирка.
- Жди. Сейчас спущусь.
- Спасибо! – раздалось повеселевшее снизу.
Он залез на подоконник. Там, за границей подоконника, цвело первое июньское утро – раннее, туманное. День обещал быть солнечным и приветливым. Как в тот день, когда он сам  учился полету.
Сакира  раскрыл руки навстречу солнцу, и оно согрело их. Он сосредоточился на секунду. Услышал музыку. И в такт ей легко и послушно подхватил его ветер и унес – вниз, на зависть Маркизе, сидевшей на корточках, подперев кулачками симпатичную мордашку, и глядевшей виноватым ребенком.
- Ты прямо отсюда хочешь стартовать? – спросил он.
Она огляделась. Потом, неуверенно улыбаясь, сказала:
- Нет, ну… Давай отойдем немного, где деревья. В шесть утра нас еще никто не увидит особо, но лучше как-то это…соблюдать осторожность.
     Они отошли под высокие деревья. На листьях серебрилась утренняя роса, а в ее каплях улыбалось летнее солнце. У Сакиры уже было хорошее настроение. Но для порядку хотелось поворчать немного.
- Ну что ты за человек, Маркиза. Нет мне от тебя покоя. Ладно, давай вставай и дай мне свои руки. Вот так. Я тебе все уже объяснял. Главное – слушай музыку. Слушай. Когда услышишь ветер,  как бы лети по ветру. Не забывай про музыку. Вот, давай мне руки, я тебя поддержу. Не бойся, мы не упадем, - я же рядом.
Он улыбнулся ей. Он держал ее тонкую руку с узкой ладошкой.
-      Узкие руки, узкие брюки, черная жилетка, девочка-кокетка.
- Ты что? – удивилась Маркиза.
- Ладно, ладно, шучу. Теперь давай серьезно. Когда ты услышишь ветер, лети. А потом тебе надо самой подхватить ветер. Иначе тебя унесет, - ищи тебя потом! Тебе нужно напрячься, стать прямой и гибкой, как стрела.
- Стрела не гибкая, Сакирка. Это бумеранг какой-нибудь гибкий. А стрела жесткая и твердая и…
- Значит, стань жесткой. Тебе надо суметь переломить ветер. – Сакира стал серьезен. – Это не шутки, Маркиза. Ты про уэслеров слыхала?
- Знаю, знаю я про страшных уэслеров. Но скажи, Сакира, неужели летать - так трудно? Ведь кажется, полет – это как танец…
- Будет тебе и танец и все такое. Но сначала надо стать очень жесткой и сильной - сильнее ветра.  А свобода придет потом. Ладно, хватит болтать. Все. Слушай музыку.
     Они затихли. Сакира глядел на небо. Мысленно он измерял путь, угол полета. Нижние ряды облаков медленно проплывали над ними, расчищая небо. Сакира выжидал удобный момент – чтобы не лететь против солнца, и в то же время – чтобы его лучи, прорвавшись сквозь белену облаков, освещали путь. Вот первый луч показался из-за края облака. Сакира медленно поднял к нему руки. И где-то внутри его задрожала, зашелестела, запела струна. Он ждал ответа.
     Ждала и Маркиза. Еле-еле слышно звучала ее музыка, и она боялась: а вдруг ответа не будет? Вроде бы что-то слышно… Или нет, ей чудится…
Он встряхнул ее ладошку: «Давай!» Она смелее подняла глаза. Над ней плыли облака – белые, мягкие. От руки Сакиры расходилось тепло по ее телу, это тепло словно обволакивало ее, она становилась легче, легче… И наконец, ветер ее поднял.
     Они летели все выше, выше, туда, где облака теряли свою белизну. Солнце позолотило их. Солнце было где-то позади - Маркиза чувствовала теплое прикосновение к  волосам и шее. Выше облаков было небо – синее и чистое. Как прозрачно и легко оно было! Какое удовольствие, – подумала Маркиза, – дышать прохладой этого рассветного воздуха. Словно больше ничего и не нужно.
     Ясный, тихий, низкий, но слышный здесь все сильнее и сильнее звук наполнял все вокруг. Музыка была спокойной, - значит, вблизи  было безопасно. Звуки неба сливались с собственной музыкой Сакиры – спокойной, теплой, с низким звучанием. Слышала Маркиза и свою музыку – легкую, чуть звенящую.
- Ты колокольчик, - улыбнулся Сакира.
     И на ее вопросительный взгляд пояснил:
- -  Когда я касаюсь тебя, я слышу звон колокольчиков.
Но вот среди звуков, наполняющих небо, словно бы появилась легкая рябь. Звучание стало сбиваться.
- Ветер, - посерьезнел Сакира, - теперь держись.
И его собственная музыка зазвучала сильнее. Маркиза теперь слышала в ней гулкие, суровые звуки. Она крепче сжала его руку, - и в этот момент поняла, что это значит – стать стрелой. Рука, да и все тело Сакиры, стало твердым и словно направленным к единственной цели. А рябь усиливалась. В лицо ей повеяло холодом. Она ощутила легкий удар воздуха. Музыку было уже еле слышно. Гул наполнял все вокруг, гул и движение. Маркизе показалось, что облака катятся прямо на нее. Ей  стало страшно.  Рядом был Сакира. Но он стал словно неодушевленным – жестким был его взгляд, прямолинейно движение. Она вдруг поняла, что ей придется сражаться самой. Вокруг нее сгущался хаос. И на каком-то неизвестном ей еще инстинкте, Маркиза обратилась за помощью не вовне, а внутрь себя. Не было больше звуков музыки вокруг. Но внутри нее они еще звучали. Она вся обратилась в слух. Громче, громче… Маркиза почувствовала толчок, - и запела. Вырвались звуки, жившие в ней, летели по ветру, - и с удивлением Маркиза услышала себя, свой звонкий голос, перекрывающий ветер. Так много тысяч лет назад, призывая к сражению или походу, пели ее предки перед лицом великой опасности. Толчки не прекратились, но страх ушел. И вдруг оказалось, что между тучами облаков, летящих  к ней, есть просвет. Маркиза ухитрилась придать направление своему телу, чтобы попасть туда.  Как там Сакира? Она оглянулась и увидела, что он все это время был рядом. Более того, она все еще сжимала его руку. И она поняла, что теперь может отпустить ее.
 И еще она поняла, – сразу и навсегда, - как обманчива мирная мягкость неба. Не ручной, домашний мирок был вокруг них. Величественно и враждебно клубились облака. Глубокой древностью дышал весь этот мир, в сравнении с которым Сакира и Маркиза, даже со своей боевой песней – песчинки среди мощных и грозных колоссов.
      Ветер еще пытался сбить их с пути. А где-то вдали, - Маркиза теперь ясно это видела, - вздымались глухие, темные кручи, о которые звук разбивался словно о непроницаемую стену.  Туда лучше было не приближаться. Это была зона уэслеров, среда их обитания.
     А над ними все плыло небо. Но к небу подняться было нельзя. Почему-то невозможно пролететь выше неба, - подумала Маркиза, - словно мир имеет крышу. Хотя и известно, что никакой крыши над ним нет, но никому не дано преодолеть невидимый барьер, ограждающий небо от  того, что над ним.
- Ладно, давай снижаться, - сказал Сакира.
     Когда они спустились, и Маркиза смогла перевести дух, она увидела, что Сакирка доволен.
- Ну, ты классно летаешь, Колокольчик. Честно говоря, не ожидал.
            Маркиза улыбнулась устало.
- Сегодня прилетает Вескис, - сказала она. – Она подхватит нас, и мы отправимся в Заозерье. Даже страшно подумать, - она покачала головой,  – в такую даль! Хорошо еще, что ты со мной потренировался.
- Вескис хорошо летает, - сказал Сакира. – Очень хорошо. Но ты ведь со своей группой летишь, так что не бойся. Если что – подхватят.
- Да уж, не дадут пропасть.
Они подошли к его дому. Солнце уже высоко взошло. Люди потихоньку выходили на улицу, где-то в стороне слышался гул отъезжающих машин.
- Ну что, теперь – чай? – спросил Сакира.
- С удовольствием.
           Когда они пили чай, Маркиза молчала. Ее давно мучил один вопрос, который она все не решалась задать. Но это утро так сблизило их. Маркиза колебалась. Наконец, она решилась:
- Послушай, Сакира… Я давно хочу у тебя спросить…
Он сразу понял, о чем. И его лицо невольно приняло обреченно-усталое выражение.
- Ты ведь так хорошо летаешь… Почему ты не вошел ни в одну группу? Ну, я уж не говорю о нашей, но - вообще…?
Он помедлил.
- У вас отличная группа, - сказал он. – Возможно, самая лучшая. По крайней мере, Вескис – точно самый лучший лидер, из всех, кого я знал.
      Он сделал паузу.  Маркиза ждала, вопросительно подняв брови.
      Ему вдруг расхотелось отвечать серьезно.
- Ну что тебе сказать, малыш? Я – старый капитан-одиночка,  порт приписки – не для меня. Когда-нибудь ты дорастешь до моих седин, и увидишь, что в этом есть… свои резоны. 
- А-а, - протянула она.
- Ладно, расскажи, что вы там собираетесь делать, в Заозерье.
- Я сама толком не знаю.  Что там обычно делают? Танцевать наверно будем при луне. Слушать музыку.
«Зато Вескис знает, - подумал Сакирка,  и холодок тревоги на миг коснулся его сердца, – она не зря тащит свою группу в Заозерье сейчас, когда тучи сгустились.  Они будут там слушать музыку, которой здесь уже не услышишь». -      Не боишься лететь?
- Боюсь очень, - серьезно сказала Маркиза, - Но ведь там все свои. Если что – помогут. Только на это и надеюсь.
И она улыбнулась.
Ей уже было пора. Сакира открыл окно.
- Ну что, - давай, - он широким жестом пригласил Маркизу. Она поморщилась, выглянув наружу. Там уже гуляли дети, люди шли куда-то по своим делам.
- Нет уж, я лучше обычным ходом.
На прощанье он положил ей руку на плечо. Ему хотелось сказать ей что-то важное, значительное – и в то же время легкое.
- Если что – цепляйся к кому-нибудь, кто поближе. Иногда это еще и путь к пониманию.
- Ладно уж. Спасибо тебе, Сакира.

     Он смотрел из окна, как она отдаляется – медленно, потом все быстрей и забавнее, навстречу новому дню. Он смотрел ей вслед и думал:
«Если бы раньше… если бы встретить эту группу Вескис тогда, когда я был  таким же, как эта милая Маркиза… Я бы бросил все и пошел с ними. Если бы раньше…»
     Сакира закрыл окно и пошел мыть посуду. «Милая Маркиза…», - бормотал он и улыбался.

 2

     Дом группы Вескис занимал подъезд  большого дома в новостройке. Добираться было не слишком удобно, но во-первых, рядом был лес с тропами, ведущими к озеру; во-вторых, дорога к дому была красива, и по пути можно было мечтать; а в-третьих у  хозяина Дома  дона Чезаре Пьетро руки все равно не дошли бы до переезда. Поэтому все терпели, и каждый старался обживать свое жилище, как мог.
     Сейчас Вескис в Доме не было. Дверь Маркизе открыл заспанный  дон Пьетро, потирая всклокоченную со сна бороду.  Ей казалось, что прошло уже не меньше полдня, а дон Пьетро проворчал:
- Что это ты в такую рань – в выходной день!
- Че, я летала. Представляешь? Сакирка мне помог. – Маркиза проскользнула мимо него в большую прихожую, и расстегивала обувь.
          Пьетро поморщился.
- Не думаю, что это самый лучший способ. Ты бы подождала, когда Вескис вернется.
- А Вескис не против была. И Сакирка – замечательный учитель.
- Он, может, парень и ничего, но какой-то… неприкаянный. И держалась бы ты от него подальше.
- Да ладно тебе! Ну, все, я пошла. И под укоризненное качание головой дона Пьетро Маркиза проскочила на кухню. – Так, что у нас на поесть?
Но дон Пьетро еще не закончил свою мысль.   Для него в этом сложном мире все было просто: были хорошие ребята – «свои» - группа Вескис и их друзья, были «чужие», были «враги» - пинкеры,   уэслеры и другие, поглощавшие летающих людей, и были еще непонятные одиночки, вроде Сакирки, которых он не одобрял, потому что неясно, к кому они в конце концов примкнут.  Это он и  пытался втолковать Маркизе, пока она уплетала омлет с сыром и помидорами,  оставшийся от вчерашнего ужина. Но  она только отмахивалась от его слов.
- Ты не прав, Че. Ну да, он сам по себе. Ну и что? Не всем же быть в группах! Может быть, у него свой такой путь.
- Я вижу, он тебе нравится. Но ты послушай, Маркиза, что я тебе скажу, послушай и запомни. - Дон Пьетро окончательно проснулся. – Если летающие не держатся группой, их просто однажды поглощают. Человек полетел, - и все, нет его. – дон Пьетро взмахнул рукой, как бы провожая человека. – И так было всегда. Нам, летающим, надо держаться вместе. Рано или поздно любой нормальный человек приходит в группу. И чем раньше, тем лучше. А Сакира Осава летает уже десять лет, - больше, чем ты, больше, чем наши ребята – Келвин, Остин и почти столько же, сколько Вескис. И если до сего часа он не нашел себе группу, значит он не способен к жизни в команде. Понимаешь? А время кустарей-одиночек прошло. Давно прошло. Когда-нибудь все это плохо кончится, и дай Бог, чтобы только для него. Еще раз говорю – держись от него подальше!
     Маркиза кивала, - ей не хотелось спорить в такой светлый день. Не хотелось ей объяснять, что просто очень хотела она сделать сюрприз своей группе, и первый дальний полет проделать самостоятельно, не «вися на хвосте» у друзей. А кто ж ее этому научит, если все уверены, что Маркизе рано летать самой! И только Сакира, друг, неожиданно возникший несколько месяцев назад, принял ее намерение всерьез.
     Она познакомилась с ним в Парке серебряных статуй – дивном творении прошлого века. Там  она изучала искусство, а он работал. Он ухаживал за статуями –  отливал из никеля и серебра специальные  подставки для них, очищал от окисей.    Для каждой фигурки он сделал свой «дом» из стекла и металла, куда убирал их от непогоды.   Маркизу Сакира пленил своей серьезностью и внутренним покоем, - возможно, только такой человек и мог заниматься его работой. Она и не думала, что он летает. В его мастерской в Парке было тесно, тепло и  уютно. Свет там горел мягкий, приглушенный. Маркиза сидела, подобрав ноги, в огромном старом кресле возле печки для обжига.  Сакира рассказывал о своих фигурах, - он знал историю каждой, и все эти истории были чудесны. А Маркиза рассказывала ему о своем детстве в далеком городе у моря, и тихое гудение печки похоже было на гудение морской раковины, когда ее подносишь к уху.  И Маркиза полюбила бывать там. Не то, чтобы она специально приходила к Сакире. Но когда случалось ей бывать в Парке, и когда позволяло время, она с удовольствием просиживала у Сакиры часами. Он же никогда не возражал. Однажды, когда Маркиза вошла, Сакира работал, напевая песню. И Маркиза узнала этот мотив: так пели Летающие люди.

      Вечер голубой погасил  свет,
      Ветер  за собой заносил след,
      И огни над городом – сверху вниз
      Синими узорами разошлись

     Эту песню Маркиза услышала впервые от Вескис. А откуда Вескис принесла ее, - неизвестно. Но сомнений быть не могло – такие песни, как пароли, знали только Летающие люди. И тогда Маркиза тихонько запела ее продолжение:

                А моя дорога уйдет в ночь.
                Сквозь косые просеки канет в лес.
                Мимо трав, подлесками, - и сквозь тьму,
                К свету, мне известному, одному.

     Работа Сакиры остановилась. Он улыбнулся, широко и светло, - Маркиза раньше не видела у него такой улыбки. «И ты?» – спросили его глаза. – «Ну да», - просияла она в ответ. Так они узнали, как многое их связывает, помимо любви к серебряным статуям.
     Оказалось, конечно, что «стаж» Сакиры значительно больше, чем у Маркизы. Она в это время только-только училась полетам, больше в паре, с кем-то взрослым и сильным. Он же никогда не летал ни в паре, ни «клином», в команде, а лишь в одиночку. Маркиза знала, что в одиночку летать крайне опасно, и на далекие расстояния вообще не улетишь, - не хватит сил, ветер снесет. Только общее «поле» способно управлять ветром, создавая собственную музыку. Маркиза не решалась спрашивать Сакиру о многом, но поняла так, что летает он изредка, в спокойные дни, и не слишком далеко.
     Оказалось также, что Сакиру многие знали, да и он знал многих ее друзей. Вескис не удивилась, когда Маркиза рассказала ей о Сакире. В отличие от Дона Пьетро, она не испугалась их дружбы. Видимо, она не считала, что Сакира сможет причинить Маркизе какой-либо вред.
- Вот видишь, Колокольчик, - сказала она (Колокольчиком Маркизу звали почти все за ее музыку, очень похожую на звон колокольчика), - у тебя уже появляются Летающие друзья вне группы. Мир Летающих людей не так уж мал. А Сакиру Осава я знаю давно. Он талантливый… по крайней мере, когда-то был очень талантлив.
     Маркиза не решалась спросить Вескис или  Сакиру, отчего он не вошел ни в одну группу. Он явно избегал этой темы, и она опасалась затронуть какую-то болезненную струну, которая разрушит их дружбу. Что-то, возможно, произошло у него когда-то такое, из-за чего он теперь предпочитал иметь дело с Серебряными статуями, а не с Летающими людьми.
     -  А если до сих пор он никуда не попал, значит с ним что-то не так, - уж не знаю что именно, это тебе виднее. – Дон Чезаре уже почти успокоился, и продолжал более миролюбиво: - Может быть, он уже и не войдет ни в одну группу. Но тем хуже для него. Потому что, - сама знаешь, - долго одиночки тут – того… Ну, ты знаешь что. И  все, давай быстрее, сегодня прилетает Вескис и наши, а я еще не убрал дом. Пойдем, поможешь мне.
           Маркиза поморщилась, представив, что им вдвоем придется убираться во всем Доме. Но тут послышались голоса: это просыпались другие обитатели Дома Вескис. На кухню спустился Келвин, свежий, улыбающийся, широкоплечий, со словами: «Ну что, ребята, готовы к Большой дороге? А, Большая дорога – завтра? Ну, все перепутал. Ладно, тогда сегодня можно потренироваться, махнуть к Старому замку. Как ты на это смотришь, Остин?»
А Остин, спускающийся вслед за ним, высокий, худой юноша, потирая переносицу, произнес:
- Я на это смотрю, и мне это не то чтобы нравится. Я бы лучше почитал хорошую такую книжку. Такую книжку, которую кое-кто у меня взял на часок пару недель назад.
Маркиза засмеялась.
- Ну прости меня, я тебе сейчас же отдам. Я не смогла осилить и одной главы, вот она и провалялась у меня в комнате.
- А о чем речь? – подал голос Келвин.
- Это же Сарторикс,   классик  экзистенциализма! – воскликнул Остин. Келвин только хмыкнул. По его мнению, Остин любил все сложное и замудренное, - что, однако, не мешало Остину слыть вполне толковым и практичным в той компании, где он работал.
- Это слишком философская книжка, - пожаловалась Маркиза. Но мне ее жаль отдавать, - я все жду, когда  достаточно поумнею, чтобы читать такое.
     Однако  у Дона Чезаре были другие планы.
- Так, это все здорово – тренироваться, книжки читать, и все прочее. Но сначала надо устроить Большую уборку. Так что поздравляю вас. Быстрый завтрак – и за работу!
- Слушаюсь, сэр! – Келвин сделал под козырек. И, подмигнув Остину и Маркизе, спросил:
- А что,  Капитан наш сегодня что-то не в духе. Уж не подгорел ли случайно наш завтрак, а?
Однако он ошибался. Уже через четверть часа завтрак стоял на большом столе в столовой.
С уборкой управились быстро. И в половине двенадцатого дня меньшая часть группы Вескис на двух машинах отправилась встречать свою большую часть, прилетающую из Заозерья.

 3

     Всего в группе Вескис было двенадцать человек. Все они, кроме Дона Чезаре, были молоды.  Самой юной была Маркиза, она пришла в группу всего восемь месяцев назад. Впрочем, самой Маркизе казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как она перешагнула порог подъезда под зеленым козырьком, с зелеными же яркими, сочными деревьями у ворот, чтобы навсегда, как ей думалось, слиться с ароматом   ветров, принесенных из дальних путешествий под облаками, и музыкой, слышной тем, кто умеет  скользить в волнах заката.
     Пройдет много лет, и эти дни она будет считать самыми счастливыми в своей жизни. А сейчас – ей казалось, что весь мир  был открыт ей навстречу, он несся со скоростью трассы. И сидя на переднем сиденье, рядом с Келвином, Маркиза вглядывалась в даль, где дорога сливалась с небом, и думала, что самое-то интересное и ждет ее там. Справа и слева проносились поляны и лес, лес и поляны. Изредка попадались маленькие домишки под черепичной крышей, а потом снова начинались березы и сосны. Дороги Маркиза не знала, знала только, что они едут на запад, в район городка Белоцерковска. Через три с половиной часа они остановились перекусить в придорожном кафе.
- Мне, пожалуйста вон тот танцующий сендвич. Нет, нет, этот – не танцующий, он уже устал, видите? Мне вон тот.
     Маркиза жевала маленький горячий бутерброд и от души смеялась, слушая байки Келвина, которые он принес со своей работы (он работал инструктором в нескольких спортивных клубах).
      Пожилой бармен посмотрел на них и улыбнулся. И два других  посетителя, водители-дальнобойщики, чьи запыленные грузовые машины стояли у дороги, улыбались, попивая пиво, и одобрительно глядя на длинноногую красавицу Владеницу, ближайшую подругу Маркизы. Маркиза привыкла уже и не удивлялась хорошему настроению людей при встрече с группой Вескис. То, что потом будет вспоминаться как маленькое чудо, сейчас казалось естественным, - каким и являются чудеса для тех, с кем они происходят.
     Они поехали дальше по дороге, из прямой ставшей холмистой, пересекавшей то железнодорожное полотно, то речку. Часа через два Остин, едущий впереди, свернул с трассы на проселочную дорогу, затем – машины снизили скорость, и тихо поехали  под склонившимися деревьями, мимо редких домов, в которых, казалось, едва ли теплилась жизнь.   Последние домики кончились,  а они все ехали, хотя дорога была едва видна.  Потом они выехали на поляну, и Маркиза увидела на другом ее конце кромку густого леса. Там что-то блестело, словно солнечный луч пробивался сквозь деревья. Разговоры вдруг как-то смолкли, и в наступившей тишине Маркиза услышала, как призывно зашелестели кроны, словно узнавая и здороваясь. Они неспешно подъехали к лесу, и Маркиза разглядела, что, скрытый деревьями, на краю леса начинался участок, обнесенный забором, а в глубине его виднелся высокий деревянный дом. Остин вышел из машины и подошел к воротам. Он не нажал кнопку звонка и не постучал, - просто поднял руку. Ворота отворились, Остин исчез под деревьями. А затем и машины тихо въехали во двор.
     Маркиза вместе со всеми вышла из машины и погрузилась в свежий, ароматный воздух, в котором смешались запахи травы и ветра. Участок был большим и заросшим. Таким же заросшим выглядел и дом, увитый плющом. Он был трехэтажным, высокие деревья закрывали нижние окна. В оконные стекла верхних этажей вставлены были цветные витражи, переливающиеся на солнце. Крышу дома венчала небольшая башенка, на вершине которой сиял золотой диск. Он и блестел издалека, привлекая внимание Маркизы.
     Они вошли в дом. Внутри было тепло, сухо, пахло деревом. У входа в комнаты  их встречал невысокий улыбчивый человек средних лет. Он со всеми, кроме Маркизы, был знаком, поэтому обнимал, хлопал по плечу каждого вновь вошедшего. Маркизе он светло улыбнулся:
- Дайте-ка, дайте-ка,  догадаюсь…  - Он дотронулся до ее плеча своей шершавой ладонью,  - Колокольчик – вот как тебя зовут. 
- Правильно, - засмеялась она.
- Я Юрий, - продолжал он, - а еще меня зовут Лесник.
На что Келвин фыркнул:
-      Леший он, а не Лесник.
- А я Маркиза.
             Лесник не принадлежал к группе Вескис. Когда-то он входил в одну из групп,   но затем навсегда поселился в Лесничестве, как называли дом на краю леса.  Отсюда вела дорога к озеру Туманному, любимому месту отлета Летающих людей. От Туманного они выходили на Облачный тракт и летели – чаще всего на запад, в Заозерье. Туда и лежал назавтра их путь.
     Лесник показал им, где хранится еда, а ужин они готовили сами, как это было принято в Лесничестве.
- Как так можно жить в таких условиях, а, Леший? – сокрушался Дон Пьетро, – Ничего у тебя не найдешь. 
- А что тебе нужно-то?
- Ну, соль… Вот где у тебя соль? А, тут… Ну разве так хранят соль?  Ой, а что у тебя тут? Сушеные тараканы?
- Фу, какой ты грубый. Это – перец специальный, из Северного Приморья. Мне его привез Мартин.
- Из группы Фераллини? Да, это вещь. Давно мечтал попробовать.
- Не вздумай. Он горький и злой, как… как злая собака.
- Да ну! У меня на родине даже в кашу манную кладут перец. Попробуем… Ну и что в нем …? Ай, гже у шебя вода? Вода, вода, вода??
- Слушай, давай его отравим чем-нибудь, - обратился Келвин к Леснику, – Раз и навсегда.
Маркизе нравилось в Лесничестве. Двухэтажный дом внутри оказался большим, состоявшим из множества маленьких комнат. На каждом этаже была  большая зала с камином, а внизу – столовая. Стены изнутри были покрыты светлым лаком, - ни обоев, ни картин. За окнами колыхались, шумели деревья, - а тут было тепло, пахло деревом и уютом. Келвин помог Леснику растопить камин, а Остин исчез в глубине дома и, видимо, включил какое-то невидимое устройство, -  по дому разлилась спокойная и нежная мелодия.
     Маркиза нарезала салат, налила себе соку и подошла к Владенице, сидевшей в глубоком кресле у камина.
- Мы пойдем сегодня встречать Вескис?
- Конечно. Немного стемнеет, и пойдем уже. Наши прилетают к одиннадцати, если ничто их не задержит. Идти примерно полчаса.
- Пьетро такой смешной… Скажи, Владеница, а ты что-нибудь знаешь о Сакире Осава?
- О твоем друге? Немного. Когда я пришла в группу Вескис, Сакира уже был как-то в стороне.  Я его пару раз видела на наших больших Фестивалях,  его многие знают, из тех, кто долго уже летает. Я с ним не летала ни разу.
- Динь-дон, барышни, ужин готов! – позвал их Остин.
          Их уже ждали.
- Так, быстро перекусываем, - и в дорогу! – продолжал командовать дон Пьетро, – А большое застолье устроим потом.
- Не торопи народ, Че, не все же, как ты, наелись уже, - дружелюбно сказал Келвин, и все засмеялись. А Келвин  широко улыбнулся:
- Ладно, Че, я же любя. Мы ведь и сами знаем, что надо спешить. И вообще – я уже готов.
- Мы тоже! – присоединилась Маркиза за себя и за Владеницу.
Через пятнадцать минут они вышли в ночь. Стояла тишина, только кузнечики стрекотали в траве. Тихо, тихо шурша, они вышли за калитку и пошли по тропинке, меж травами. Впереди шел Келвин, безошибочно различая в лесу узкую тропку.
Маркизе вспомнился вечер, восемь месяцев назад, - кажется целая жизнь прошла с тех пор! – когда она впервые в жизни шла по такой тропке в лес. Она услышала о Летающих людях от своей однокурсницы. Та рассказывала о них как о чем-то обыденном: есть, мол, такие чудаки, ходят в лес по ночам, песни поют, вроде как не наркоманы, но рассказывают о них всякие небылицы... их называют  флаймены, летающие люди. И музыку красивую они сочиняют, только уж очень грустную. Она слышала, понравилось, но слишком печально. Что-то тогда всколыхнулось у Маркизы в душе, интерес какой-то, что ли. А что, если? Она ведь слышала  когда-то о летающих людях, словно ей ветер  напел у моря. Она стала вспоминать и вспомнила: она же их сочинила. В детстве, глядя на закатное лазоревое небо, Маркиза сочиняла истории о летающих людях.
- И где этот лес?
- Да за городом сразу лес, там озеро в лесу, говорят, их там видели.
     Но как решиться пойти одной в лес, ночью? Маркиза могла бы попытаться уговорить своих знакомых, - но никто бы с ней не пошел. Знакомых у нее было много, - и в университетском общежитии, и на работе в бухгалтерии, где ей приходилось подрабатывать, так как в студенческой жизни едва-едва удавалось сводить концы с концами. Но это все были вполне нормальные люди, которым она постеснялась бы рассказать о своих странных желаниях. И все же… Стояла осень. Вечером она возвращалась с занятий и видела белесое, наполненное облаками небо. Облака проплывали вдаль, к иным берегам. Там была другая жизнь, там летающие люди сочиняли свою грустную музыку. А Маркиза оставалась одна. Это было невозможно вынести. И через неделю она решилась.
     Она вышла вечером из общежития и на автобусе отправилась в лес. Все ее чувства были обострены. Ей казалось, что все люди, что едут с нею в автобусе, непременно направляются туда же – в лес, на встречу. Особенно молодые люди –  эти уж точно летающие. Особенно те, что вышли с нею на последней остановке.
     Но в сторону леса она пошла одна. Тропинка вела через поляну в лесную тень. Дойдя до середины тропы,  Маркиза остановилась. Из леса веяло сыростью и холодом.  Там было темно, одиноко и страшно. Легкий ветерок коснулся трав у ее ног. Маркиза посмотрела в сторону леса и прошептала:
- Пожалуйста… Ну, пожалуйста… Я очень хочу войти, но мне страшно. Пожалуйста, помогите мне.
Она прислушалась. Ей показалось, или она услышала музыку? Как будто где-то зазвенел колокольчик. Она сделала несколько робких шагов и снова прислушалась. Тишина. И вдруг – снова она услышала звон колокольчиков. Холодок пробежал у нее по спине. Ей стало страшно. Она вдруг поняла и ощутила всем своим существом, что стоит перед выбором. Может быть, ей придется идти туда, в лес, в темноту. Звон колокольчиков – это как звонок в дверь. Она позвонила, и теперь, возможно,  придется войти. А что будет дальше – неизвестно.
Маркиза оглянулась. Позади оставались огни города, теплые, верные огоньки домов. Она колебалась. И тут у основания тропки, отделявшей ее от города, послышался шорох и замаячили серые тени. Одна, другая.  Затем раздался свист.
- Эй, девушка! – подвыпивший мужской голос.
Снова свист.
- Девушк, а девушка!
     Страхи Маркизы приняли другое направление. Кажется, она влипла. Полупьяные парни, окраина города… Она с отчаянием поглядела в сторону леса. Травы колыхнулись, и она снова  услышала звон колокольчиков. Почему-то пришла мысль: может быть, это третий звонок, и больше не позовут.  И уже не оглядываясь, вздохнув поглубже, она рванулась вперед и побежала. Травы шелестели под ногами. В ушах свистел ветер. Она бежала – и вся ее прошлая жизнь оставалась позади. А звуки колокольчика длились и длились, сливаясь в тихую, дивную мелодию.
          И потом, после, когда в ее другой жизни случилось все, о чем мечталось и не мечталось: музыка у  лесного озера, Дом Вескис, веселый, хотя и немного безалаберный, летающие люди, действительно летающие, ведь это так просто! – когда все это произошло, Маркизе не раз казалось, что  это был ответ на  ее однажды принятое решение, совершившееся в миг, когда она бежала  в темную  глубину леса.

 4

… Они шли и шли, над ними смыкались кроны деревьев. Их листья иногда касались лица Маркизы. Потом она ухватила краем глаза какое-то голубоватое свечение – сначала отблесками на траве и листьях,  затем оно явственно замаячило впереди. Лес расступился, - и перед ней засияло во всей своей ночной красе озеро Туманное. У Маркизы перехватило дух. Сияние исходило изнутри озера. Вокруг озера стояли высокие сосны. Берег напротив сливался во тьме, и озеро казалось огромным и бездонным, как море. 
- Что, нравится? – шепотом спросила Владеница.
- Еще бы!
- Маленькое сокровище. Посмотри, в нем отражается звездное небо.
Маркиза, подойдя на несколько шагов, увидела, что тысячи и тысячи звезд мерцают в озере, а голубое сияние окружает их. И тут Летающие люди запели.
Сначала  запел Келвин. Потом подхватил Остин и остальные. Они пели, приветствуя Туманное и ночь, и звезды. Они просили благословения для путников, которые должны вот-вот прилететь, и для спящего мира, и для себя, находящихся в ожидании и надежде. Песня лилась под сводами густых сосен, в  ней мало было слов, - но она была понятна, проста и целостна. Постепенно мелодия стала стихать, стихать, словно  невидимый дирижер сказал им: «Довольно». И раздался шорох: «Они летят!»
Маркиза услышала звон колокольчиков. До нее донеслась музыка – видимо, еще слышная музыка тех, кто летел   из глубины ночи, из Заозерья. Она никогда не была в Заозерье, и знала, что это очень далеко. Для перелета нужна гармоничная музыка, в несколько тонов, чтобы все могли удержать ветер. И легкий отголосок, вибрирующий и нежный, показал ей, что они уже близко.  Вот вдали, над лесом, мелькнули светлые тени. Маркиза ощутила, как ей стало светло и радостно. Ее коснулось чувство, которое и раньше посещало ее, но сейчас стало особенно осознанным и ясным – чувство узнавания родного, близкого, долгожданного. Она и не думала, что так их ждала! Маркиза закрыла глаза, ощущая, как катятся по щекам слезы. Когда она их открыла, и образы перестали расплываться, она увидела, что где-то посреди озера расположен остров. Там зажглись огни. Много огней! Потом она поняла, что от острова отделились лодки, - их было не менее трех. Медленно, медленно лодки плыли к ним, в голубом сиянии озера. Лодки казались бело-золотыми и были наполнены разноцветными огнями. Когда они подплыли ближе, Маркиза увидела, что у каждого путника, одетого в белую с золотом накидку (их называли «полетки»),  был маленький цветной фонарик. Оттуда, из лодок, плыла к ним по воде песня, - и в ответ ей запели встречающие на берегу.
- А ну-ка, наш сюрприз! – воскликнул Келвин. Он раскрыл большую сумку, которую всю дорогу нес с собой. И они, продолжая петь, доставали из сумки маленькие, круглые, заготовленные специально для этого случая, огоньки, живым пламенем играющие внутри стеклянного шара. А мелодия все лилась и лилась, неизбежно соединяя встречающих и возвращающихся из далекого пути.

«Я к тебе прилечу с небес
Где же ты? Дай ответ.
Только ты на большой земле
Ты только  ждешь меня.
Там, где нет городов и рек -
Нет пути, нет дорог
Там,  я верю, горит огонь –
Значит, ты ждешь меня».

     И голоса встречающих отзывались:

Ты со мной, даже если ты
Через льды и моря
Ты со мной, даже если нет
Отблеска в небесах.
В тишине  буду ждать тебя –
Сотни дней, сотни лет.
Я всегда буду ждать тебя –
И не гасить огня.


 5

     Примерно в  это же время Владислав Натокин, главный советник по вопросам информационной безопасности Департамента общественных отношений, потянулся в черном кожаном кресле и  подумал, что неплохо бы выпить крепкого кофе.  Он нажал кнопку связи с ресепшн. Там должна была оставаться дежурная секретарша.
- Э-э… Маша, будьте добры кофе, покрепче. Спасибо. – Он всегда был подчеркнуто вежлив с подчиненными сотрудниками.
     Владислав посмотрел в темный провал окна и потянулся. Да, поздновато. Но что делать, пришлось выйти на работу в выходной. Владислав вообще любил работать над документами по выходным, когда никто его не дергал. А сегодня вечером он должен еще поработать над докладной по «флайменам». Владислав не очень любил эту тему и не любил вспоминать причины, в силу которых у него была к ней неприязнь. Лично он полагал, что дело о «флайменах» чересчур раздуто. Эту идею он и хотел развить в аналитической записке, которую собирался представить руководству. Впоследствии она ляжет в основу доклада по «флайменам» на грядущей конференции по проблемам тоталитаризма.
     Владислав открыл новый файл и начал готовить тезисы:
     «Летающие люди», как они себя называют, в принципе, не представляют ни особого вреда, ни пользы. Они не являются выборным электоратом в силу своей полной аполитичности. Они не несут никаких  идей, разрушающих общественные устои. В то же время, их поведение заставляет задуматься о возможности использования в их среде (здесь он подчеркнул: активного использования) психотропных препаратов для создания различного рода иллюзий».
     Владислав задумался. Что-то ему не нравилось в этой его идее, но начатую мысль необходимо было развить.  Он продолжал:
     «…Иллюзий, в том числе за счет вызываемых состояний физиологического и психологического  изменения сознания. По сведениям, полученным из  информированных источников, внутри групп господствуют…», – Владислав задумался. Но его привычно «набитая» рука сама выводила дальше: «отношения  строгого подчинения лидеру, неукоснительного соблюдения правил и обрядов. В настоящий момент флаймены   представляют собой сложившуюся субкультуру, со специфическими формами коммуникаций, системой «паролей», по которым они отделяют «своих» от «чужих», структурной иерархией и системой ценностей. Это все создает потенциальную возможность со временем превращения данных групп…» Владислав снова задумался и вычеркнул «со временем». «…превращения данных групп в тоталитарную секту оккультно-психоделического  толка, с отличительной чертой – активным использованием членами групп психотропных препаратов». Вот и все.  Владислав перечел еще раз, внес стилистические поправки и закрыл файл. Что-то скребло у него в душе. Он знал, что фактически выносит приговор «флайменам». При одной потенциальной опасности сейчас, в этом городе и в это время,    очага тоталитарной напряженности, да к тому же связанного с наркотиками, всех его участников просто сметут. Ему не хотелось думать об этом по некоторым личным причинам. Но он твердо знал: если этого не скажет сейчас он, значит, скажет кто-то другой. А ведь именно он сейчас – наиболее авторитетный специалист по «флайменам». И если руководству необходима информация о «флайменах», только он может представить ее компетентно. В утешение  он подумал: это судьба, что тема «флайменов» всплыла именно сейчас.  Это, в конце концов,  был их собственный выбор…  Все равно, когда-нибудь это бы случилось. И сейчас уже поздно, пора домой. Пора домой, и все.
     Владислав Натокин выключил компьютер, встал  и аккуратно сложил документы в свой любимый черный кейс с окантовкой из дорогого американского металла.

 6

     По светящимся дорожкам, расходящимся  от разноцветных огней, подплывали лодки. Они тихо причаливали к берегу. Музыка смолкла. И тогда Келвин сказал (тихо, но его слова легко разнеслись по воде):
- Мир вам, несущие нам свет от далеких звезд!
 А звонкий голос  (Маркиза узнала голос Вескис) откуда-то из глубины лодки произнес слова вечного приветствия Летающих людей, которые когда-нибудь так мечтала сказать и Маркиза:
- Мир вам, хранящие свет и тепло Земли!
- И согревающие нам ужин! – добавил еще один веселый голос, в котором Маркиза узнала лучшего друга Келвина - Трико. –  Надеюсь, на этот раз вы успели сготовить нам еду, или Чезаре опять пересолил наш ужин?
- Нет, в этот раз он просто съел весь перец Лесника! – сказала Владеница. Все засмеялись, и значительность момента рассеялась.
     Группа Вескис прилетела.
     Несколько минут спустя, когда все уже обнялись и поприветствовали друг друга, и уже шли под густыми кронами обратно, в домик Лесника, Маркиза оглянулась.
     Озеро Туманное затерялось среди леса, но отблески голубого сияния еще мерцали в траве. «Вот такой же голубой свет был у того озера, другого, в лесу восемь месяцев назад», - подумала Маркиза. – «Как  свет морской волны или лунный путь. Как обещание». И она явственно увидела блики голубого света на лицах своих друзей, вернувшихся с небес.

     Дом Лесника встретил теплом и ароматом дерева. Через полчаса  ужин был на столе, все переоделись, и по случаю встречи разлили в бокалы рубиновое домашнее вино Лесника. На одном конце стола  сидела счастливая Владеница рядом со своим любимым Владом, прилетевшем вместе с Вескис. Они поженились недавно, в конце весны. Маркиза видела ее оживленное лицо и его ответную улыбку, видела, как эти двое существовали среди друзей – но словно вдали от всех, только вдвоем. На другом конце обсуждался полет.
- Жуткие уэслеры! – делился впечатлениями Трико. И его сосед, невозмутимый Грегори, черноволосый молодой человек в очках, вторил:
- Да уж, уэслеры были активны, как никогда.
- Потрепали вас? – сочувственно спросил Келвин.
- Кошмар, ужас! –  радостно восклицал Трико. – Волна за волной шли  на нас. Вескис прямо на ходу курс меняла. Один раз я  думал – все, мелодия теряется, строй разлетается…
- Надо было меньше отрываться от строя! – вздернула брови лучшая подруга Вескис, которую за английскую ее красоту называли иногда мисс Вэлли, а иногда – Волшебницей. Она сидела слева от пустующего пока места Вескис в центре стола. Сама Вескис еще не пришла.
- А что, ты опять отрывался от строя? – строго спросил Дон Пьетро, не забывший воспоминания о пересоленом ужине.
- Да было немного, - чуть смущенно улыбнулся Трико.  Но тут же спохватился: - Но я же не могу все время в одном тоне лететь! Я – импровизатор, ты же знаешь!
- Вот за такую импровизацию в группе Фераллини тебе бы сначала прочистили мозги, а потом вовсе отстранили от полетов! – нравоучительно сказал Дон Пьетро.
- Да уж, - усмехнулся Грегори,   летавший несколько раз с группой Фераллини, - у Фераллини не забалуешь.
- А что, - спросила Маркиза, - разве в группе Фераллини все летят в одном тоне?
- И на одной ноте, заметь! – сказал Грегори. –  Я с ними летал как-то. И снова усмехнулся. – Мне говорят сначала: «Все, без проблем, сейчас легко долетим, ты только держись строя». А потом как  волны пошли от уэслеров, Фераллини говорит: «Все, снижаемся, сегодня никуда не летим, потому что один тон не удержать при волне».
- М-да, - почесал затылок Келвин. – Я бы так летать не смог.
- Да ладно, ребята, - примирительно вступил Лесник, - Все знают, что у вас лучшая группа. У Фераллини дисциплина железная…
- Но кроме Вескис никто не может держать симфонию и лететь через волны к звездам, - докончила мисс Велли.
- Это точно, - подтвердил один из самых опытных Летающих людей  Фрэнк, сидящий справа от места Вескис. - Кстати, а где Вескис?
- Кис, ты где? – обратилась Велли вглубь дома. И оттуда донеслось:
-      Да, уже иду.
     И легкой походкой в зал вошла Вескис Ламарт, лидер группы. Ничего особо примечательного, на первый взгляд, в ней не было, - разве что необыкновенно густые темные волосы и гибкие, тонкие кисти рук отличали ее. Вескис нельзя сравнить было, конечно, с  черноволосой красавицей Владеницей, мимо которой спокойно пройти мог редкий представитель Летающего и нелетающего населения мужского пола. В группе Вескис вообще собрались красивые летающие люди, очень даже красивые. Но глядя сейчас на Вескис, Маркиза любовалась ею. Она видела в ней легкость и решимость, те качества, что присущи людям, знающим, зачем они живут, и куда направляются. Она была молода, хотя возраст Вескис определить было трудно. Лицо ее было чистым и ясным – словно небо обточило его, как обтачивает море попадающие в него камешки.  Впрочем, если бы Маркиза была чуть старше, она бы, быть может, решила, что все свойства Вескис были следствием одного: она была Мастером, чувствующим музыку и ритм полета непревзойденно, и имела все необходимые для этого качества. И ничего лишнего.
- О чем здесь уже говорили? – спросила Вескис, беря бутерброд.
- Говорили о том, что ты лучше всех знаешь дорогу к звездам, - сказал Фрэнк.
- К счастью, это не так, - сказала Вескис, улыбнувшись, - Дорогу к звездам я не знаю. Хотя… может быть, скоро придет время, - и нам она понадобится.
- А что, есть какие-то симптомы? – спросил Остин.
     За столом смолкли. Маркиза ощутила, как холодок тревоги коснулся ее души.  Нельзя долететь до звезд, - подумала она, - Можно до неба, а сквозь небеса, к звездам, - невозможно…
     Но Вескис подняла брови и  рассмеялась.
- Ты же знаешь, Остин, всегда есть  повод  задуматься о том, что нас ожидает за поворотом. Но наше будущее мы скоро узнаем. За тем и летим в Заозерье.
- А, так вот зачем мы летим! – обрадовался Трико.  И за столом снова завязался разговор.
          Маркиза оглянулась. Владеница уже сидела без Влада, который пошел общаться к Грегори и Леснику.
- Влади, мне что-то как-то тревожно, - обратилась к Владенице Маркиза.
- Да? – оглянулась та лучезарным, счастливым взглядом.
- Влади, мне отчего-то стало тревожно, когда они заговорили о звездах, - сказала Маркиза.
- Не бойся, Малыш, - мягко сказала Владеница. – Пока все хорошо. А что случится, то случится, верно ведь?
- А при чем здесь дорога к звездам, Влади?
Владеница молча смотрела на хрустальные переливы в своем бокале. Видно, она подбирала слова. Потом сказала:
- Понимаешь, Малыш, до звезд долететь нельзя. Но есть одно небесное тело, к которому путь бывает открыт. Это звезда Онтарио.
          Маркиза вспомнила. Вернее, у нее появилось чувство, что она касается сейчас чего-то знакомого, но забытого когда-то. И вот чуть-чуть – и она вспомнит…
- Звезда Онтарио, - продолжала Владеница, - неизвестно, может, это и не звезда вовсе. Но Летающие люди всегда были связаны с ее заходом и восходом. Их будущее зависит от нее.
           Она посмотрела на встревоженное выражение лица Маркизы и улыбнулась:
- Но ты не бери сейчас это в голову, Малыш. Завтра тебе лететь в свою первую большую дорогу, - это самое важное.
          Владеница  слегка сжала Маркизе руку и  обратилась в сторону зовущего ее мужа:
- Да, Влад, я иду.
Тем временем музыка в зале стала тише. Кто-то принес гитару. Маркиза налила себе сок и замерла в предвкушении. Летающие люди стали петь.
     Как она любила эти песни! Они рождались на земле, но были продолжением жизни в небе.  В них Летающие люди вплетали свои мелодии, пойманные в полете. На каждый случай была у них песня: были песни-ожидания и песни-встречи, песни о быстрых ветрах и о мечтах, которые никогда не сбываются, песни благословения и песни о разлуке. Были песни, которые поются самым близким и любимым, и песни для большой компании.
     Сейчас настрой был веселый. Трико сообщил, что будет новая песня, и взял гитару. Ему подпевали Келвин  и Остин (видно, они подготовились заранее). Под звонкий перебор он весело пел о своей неудавшейся жизни и постоянных неприятностях, а также о мечте совершить что-нибудь великое и несуразное, например, украсть русскую девушку и русскую тройку с санями. Маркиза запомнила припев, ибо он был очень театрален.
     О если б только раз – взлетели в небо сани!
     О если б раз – хватило бы огня!
     И чтобы Вескис изумленными глазами,
     Забыв про всех, глядела на меня!

     При этом он драматично вставал на одно колено напротив места, где сидела Вескис. Та смеялась, отмахивалась и пыталась «перевести стрелки» на сидевшую через два стула от нее еще одну девушку, белокурую Елену:
- Вот русская девушка, Трико!
Но Трико упрямо мотал пышной курчавой шевелюрой и пел свое.
     Маркиза улыбалась. Она легко могла представить себе Вескис в полете, Вескис задумчивую, решавшую  проблемы, Вескис радостную или печальную, но никогда – Вескис, влюбленную в мужчину. Да и Трико просто дурачится. На самом деле, - кто же не знает? – Ему нравится Велли. Но Велли многим нравится. А особенно – молодому, красивому и умному англичанину по имени Алан из группы Доминика Роше. Они с Аланом говорят на одном языке. Поэтому вряд ли Трико что-либо светит. Но может быть, ему вообще нравятся все симпатичные девушки, - вот и на нее он поглядывает то и дело, когда поет свои песни. Но ей пока тоже нравятся все, и никто – особенно. Ей нравится летать.
     Маркиза засыпала. Песни стали более спокойными, грустными, тихими. Она уносилась вдаль, навстречу завтра.
     Когда она проснулась с мыслью, что надо бы встать и отправиться в постель, то обнаружила, что приглушенный свет горит, хотя все уже разошлись. Стол убран (спасибо Елене с Велли), посуда вымыта. Кто-то заботливо подложил ей под руку подушку и укрыл пледом. Видно, тревожить ее не решились. Ей было уютно и не хотелось уходить. А невдалеке, возле большой лампы, устроились Вескис с Лесником.
- Так ты считаешь, что Онтарио… пришло время взойти? – спрашивал Лесник.
- Не знаю, Юрий, не знаю… Есть на то знаки, явные и… косвенные.. Например, раньше музыку можно было слышать везде, почти везде. Когда все началось, помнишь, мы могли почти с любого места долететь до Заозерья. А теперь – не так. Теперь к Заозерью можно выйти только с Туманного, ну, может, еще от Селигера. И уэслеры проявляют все большую активность, все труднее держать курс. Ну, ты сам знаешь.
- Ну да…
- А еще – призвание. Вескис сделала паузу.
- А что призвание?
Вескис оглянулась на Маркизу, которая еще не решила, засыпать ей или просыпаться. Но уходить теперь было уже неудобно.
- За последний год, - Вескис понизила голос, - к нам пришла только Маркиза. – Она улыбнулась. – Колокольчик.  Призваний мало. Но они все весомые, все значимые, очень значимые. Каждое призвание полно своего значения, так было всегда. 
           Она помедлила.
- Я вот только не могу понять, почему – колокольчик. Честно говоря, мы ждали совсем другого звука. Чтобы завершить строй, нам нужен еще один звук, низкий такой, знаешь, баритон. - Она сделала знак рукой, будто играет на кларнете: - Бум-м-м. – и беззвучно рассмеялась. - А к нам приходит – колокольчик. Причем явно к нам, явно это что-то значит. Но почему колокольчик? – не знаю.
- Может, и задумываться над этим не стоит?
- Не знаю. Может, ты и прав. Как говорили на моей забытой Родине –  ваше счастье, что  вам не дано знать времена и сроки. Да и смысл прежде времени - тоже.
- На моей это тоже говорят, - улыбнулся Юрий. И помолчав спросил:
- Тяжело тебе… без своих?
- Я стараюсь не думать об этом, - тон Вескис стал сразу серьезен, она встряхнула головой, как бы отгоняя лишнее. – Сейчас  путь ясен… почти ясен. Нельзя останавливаться. И прошлое нужно принять, как есть… - так я себе говорю, - тихо добавила она.
- Может, кто-то еще остался? – так же тихо спросил Лесник.
- Едва ли… После Большой катастрофы я знаю троих, кто уцелел. Первая – это я. Второй – Одери, ты знаешь. Был еще третий… - она махнула рукой. – Больше никого.
Маркиза задумалась. Большая катастрофа… Какой-то отзвук в памяти подсказывал ей, что она слышала уже о Большой катастрофе – давно, не менее десяти лет назад, в другое время и в другой стране. Она решила обязательно узнать об этом побольше, когда вернется домой.
- Ладно, Леший, пора уже спать. - Они обменялись прощальными жестами Летающих людей: благословляющий знак и легкий поклон. Все, свет погашен.
     Маркиза тихо поднялась в теплой темноте и побрела искать свою спальню. Дом погрузился в сон. И только от золотого диска на вершине дома исходило тихое сияние: свет маяка, свет надежды  для Летающих путников в ночи.

Заметки на полях

     Мне рассказывал Роже Давид, как он впервые увидел Вескис. Это было на одном из фестивалей Летающих людей. Роже было под сорок лет, по профессии он был журналист-международник. Объездил пол-мира. И к новым  людям привык относиться скептически. 
     На фестивале было много народу.  И где-то на площадке кучковалась небольшая группа молодых людей. Это и была группа Вескис. Роже не знал, знакомиться или нет. Он подошел, присмотрелся. Они болтали, шутили. Особенно выделялся один, очень живой, смуглый парень с курчавыми волосами.
     Вескис Рене выделил не сразу. Она стояла в этой группе так незаметно, что было и непонятно, что это – знаменитая Вескис из Синегории. Так, скромненько стояла себе, улыбалась чему-то. Роже это было любопытно, потому что из известных лидеров он знал Фераллини, - так по тому сразу было видно, что это не кто-нибудь, а Большой Франческо. Он еще подумал: «И чего они в ней нашли-то?» А потом эта группа оживилась, потому что к ним приблизился высокий, широкоплечий парень.
- О, Келвин! – воскликнул черноволосый.
     И тут Вескис вдруг пропала. И вдруг – раз! – и объявилась – рядом с новопришедшим, чуть склонившись, глядя на него снизу вверх. В ее густых волосах играло солнце.
     Все засмеялись. А Роже аж присвистнул. Он так не мог. И вообще – вряд ли кто мог. Теперь он любовался солнцем в ее волосах и думал: «А она чертовски хорошо летает, наверно!» С этого мига он переменил свое мнение о Вескис и мечтал познакомиться с ней.
    

7

     Утро выдалось росистым и туманным. Дон Пьетро взял бразды правления в свои руки, то есть в семь утра вся женская часть группы Вескис дружно готовила завтрак.
- Так, Вескис, пожалуйста, иди спать, не лезь в эту работу. Тебе курс держать, тебе надо выспаться, - тон Пьетро Чезаре был по-отечески безапелляционен.
- Че, успокойся, - улыбалась Вескис. – Мне… надо разогреться. «Чух, чух, чух» – она делала вращательные и плавные движения кистями рук и, напевая легкую мелодию, выжимала апельсиновый сок.
          Маркизе было хорошо, но какая-то щербинка не давала ей расслабиться. Она сосредоточилась на этом ощущении и поняла, что не может выкинуть из головы  вчерашний подслушанный разговор. Онтарио восходит… Вескис появилась в стране после Большой катастрофы… Все это нужно было осмыслить, а времени не было. Сегодня они летят.
     Сегодня они летят! Впервые в такую большую дорогу Маркиза отправляется со своей группой. Что будет, что будет… Маркиза не думала о том, что их ожидает в таинственном Заозерье, ее тревога не могла зайти так далеко. Ей бы дорогу пережить… Маркиза с ожесточением терла сыр, пытаясь отогнать тревожное чувство.
     Как будто уловив ее состояние, к ней подошла Владеница.
- Сегодня – в первый большой полет? – участливо спросила она.
- Угу.
- Не бойся, Малыш. Ты справишься. Если вдруг станет страшно, - я буду рядом. Берись за руку и тяни, - полетим вместе.
- Да, не бойся, - это уже присоединился Келвин, вышедший на кухню, видимо, после зарядки, с большим полотенцем на шее, - главное, строя держись. И не смотри на Трико. Даже лучше держись от него подальше.
- А что сразу – Трико? -  возмутился тот, неизвестно откуда взявшийся. – Я, между прочим, всегда строю следую… Я часто импровизирую, но это потому, что всегда чувствую строй!
Мисс Вэлли фыркнула, выражая свое отношение к импровизациям Трико, а Кэлвин примиряюще сказал:
- Ладно, ладно, я же ничего не имею против. - И зажимая ладонью рот, сказал трагическим шепотом Маркизе:
- Все же держись от него подальше.
- Хорошо, хорошо, - тихо смеясь, кивала Маркиза.
Подходили остальные. Белокурая Елена, лучезарно улыбаясь, пригласила всех к столу.
     После легкого завтрака быстро собирались в дорогу. У Маркизы возникло ощущение, будто завелась невидимая пружина, которая тянет Летающих людей прочь из дома. Уложив вещи, она подошла к Дону Пьетро:
- Че, выдай мне мою полетку, пожалуйста.
- А-а, - протянул тот, - Пойдем.
Он привел Маркизу в маленькую комнату без окон, в которой никто не жил. Она вся была заставлена резными шкафами. Пьетро открыл один из них, и взору Маркизы открылись аккуратно сложенные полетки разных цветов. Под ними на полках латинскими буквами выбиты были названия групп: «Ferallini» - группа Фераллини, «Skachovsky» – группа Скачовски, и так дальше. Обычно группы назывались по имени их лидера, хотя были и группы с собственным названием: «Viktoria», «Desperados». 
Полетки нужны были Летающим людям, чтобы в небе распознавать друг друга. Поэтому отправляясь в далекий полет, каждая группа одевала накидки своего цвета. Изготовлялись они из легкой, но прочной ткани, сзади были длинны как мантия, а спереди коротки, чтобы не стеснять движений.   
- Ой, можно посмотреть? – Маркиза раскрыла алую полетку группы Де Ротти, и мягкая ткань зашелестела под ее руками. Вот Фераллини – изумрудная, с серебристой змеей; вот желтая и радостная, как солнце – группы «Виктория».
- Тебе с рукавами или без? – спросил Дон Пьетро, деловито доставая из другого шкафа полетки группы Вескис: кремово-белого цвета, с золотой оторочкой и широким золотым овалом,  вытисненным по всей длине накидки.
- Жилетку лучше, - ответила Маркиза.  Она свернула все полетки и положила их на место.  – Какая же красивая наша полетка! – восхитилась она, разглядывая бело-золотую ткань полетки, которую протянул ей Дон Пьетро.
- Многие хотели бы иметь белый цвет, - с гордостью сказал Дон Пьетро.  – Но он есть только у группы Вескис. Белый и золотой.
- А почему никому больше не дали? – удивилась Маркиза.
- Белый и золотой – цвета Синегории, - сказал Дон Пьетро. И добавил, глядя на удивленное лицо Маркизы: - Это родина Вескис.
- Никогда не слышала…
- Синегория – скрытая страна, - ответил Дон Пьетро. – Как Заозерье. Как Джорджия. Как наше небо. Все, все, все, - сказал он, посмотрев на часы, - торопись, одевайся. Нам пора.
- Подожди, подожди, Пьетро, скажи, что значит круг? – не успокаивалась Маркиза, застегивая полетку.
- Это не круг, - слегка улыбнулся Дон Пьетро, - это «О», «Онтарио». Летающие люди должны знать такие вещи. Летающие люди должны помнить, зачем они здесь.
- А… - начала Маркиза, но тут же закрыла рот, так как Дон Пьетро уже стремительно умчался.
     Когда Маркиза вышла из своей комнаты с дорожной сумкой, оказалось, что  все, в золотисто-белых полетках, уже готовые к дороге, сидят в гостиной. Все ждали, когда Вескис даст сигнал. А Вескис сидела на маленькой кушетке, ни на кого не глядя, лишь улыбаясь в ответ на то, что ей говорила тихо мисс Велли,  словно прислушивалась к чему-то внутри себя. Наконец она встала, слегка подняла руку ладонью вверх, и стало тихо.
     «Какие длинные у Вескис пальцы!» – мельком подумала Маркиза.
- Летим? –  Вескис улыбалась.
- Куда? – спросил Трико, и все засмеялись.
- Летим, - сказала Вескис утвердительно. Она продолжала:
- Распределяемся так: в первой тройке – я, Велли, Френк. Велли – справа. Вторая тройка – Пьетро, Елена, Грегори.  Справа – Пьетро, - Вескис  делала паузы,  словно вымеряя каждое свое решение и глядя в глаза тому, о ком говорила.
- Так, затем летит четверка: слева – Влад, затем – Владеница, Маркиза и Келвин.  Последними замыкают строй справа – Остин, слева, - она сделала приглашающий жест, - Трико.
- Спасибо за доверие, - откланялся Трико.
- Пожалуйста. Все, теперь давайте помолчим. 
Несколько минут царило молчание. Маркиза услышала, как скрипнули доски пола где-то в  на кухне, как коснулся ветер ветки вишни за окном, и та покачнулась, кивая Маркизе: летите, летите… Потом Маркиза перевела глаза на своих друзей. Их лица были сосредоточены. Многие  стояли с закрытыми глазами, а губы Вескис беззвучно шевелились. Тогда Маркиза тоже попыталась сосредоточиться. Она вздохнула глубоко, - и вдруг на миг ей стало грустно отчего-то: может быть, оттого что нужно было  покидать дом, а может, еще почему… «Предчувствие одиночества», - почему-то подумалось ей. Но тут Вескис  сделала медленный знак рукой и тихо сказала:
- Идемте.
И сразу все прошло.
Оставалось надеть дорожную сумку и пристегнуть ее к поясу полетки.
И опять они шли вдоль трав, только сияло солнце, отражаясь в капельках росы, и обещало такой ясный, такой душистый, манящий день. И дорога показалась Маркизе гораздо короче, чем вечером. И птицы пели.
- Влади, что, слева лететь труднее, чем справа от строя? – спросила Маркиза.
- Сейчас – труднее. Солнце, видишь, западнее нашего пути, - Владеница указала на небо, - а с востока будут идти волны. Там – уэслеры.
Маркиза понимающе кивнула.
- А у Трико  - самое сложное место, - продолжала Владеница. И засмеялась:
- Вескис хочет приучить его к дисциплине.
     Они вышли к Туманному. Лодки, слегка покачиваясь, стояли у берега, привязанные к стволам нависавших над ними деревьев. Фонарики сиротливо свисали вдоль бортов.  Маркиза подумала, как часто она встречала цветные фонарики у Летающих людей дома. Иные из них были настоящими произведениями искусства, с отделкой из черного серебра и цветных камней. Но и самые драгоценные из них были всего лишь напоминанием и подобием этих, простых лодочных фонарей, неизменного атрибута встреч и возвращений Летающих людей.
    Провожать их вышел Леший, и теперь он обнимал всех, прощаясь.
- Держись, Колокольчик, - сказал он Маркизе, - ты легкая, ветер легко тебя поднимет.
- Да, другим сложнее, - улыбался Френк, шлепая Келвина по мускулистому торсу.
- Спасибо тебе, Лесник, - откликнулась она, - мне было очень хорошо у тебя. Очень теплый дом.
Потом посмотрела ему в глаза и добавила:
- Мы еще полетаем с тобой, да?
- Да-а-а, - он обнимал ее и улыбался, - Все, легкого ветра и добрых ангелов в пути.
- И не гаси огня, - ответила Маркиза прощальной фразой.
Все садились в лодки. Последней с Лесником прощалась Вескис.
- Буду вас ждать на этом же месте, -  в тоне его сквозила скрываемая озабоченность. – Если что, какие новости…
- Ты узнаешь о них первым, - тихо сказала она. И улыбнулась: -  Не гаси огней.
      Вескис поцеловала Лесника, села в лодку,  и они отчалили. Всю дорогу Маркиза глядела в переливающуюся за бортом воду и думала, что вот еще немного, и устойчивая почва уйдет из-под ног, и сама она окажется там, где есть только небо и музыка. Мир изменится. А между тем они менее, чем через треть часа подошли к островку, с которого  предстояло взлететь. Они вышли. Ребята крепко привязали лодки, и Келвин, специалист по части крепких узлов, проверил их прочность, сделав Трико внушение за некрепко привязанную лодку (при этом, когда оказалось, что узел Грегори еще слабее, Келвин лишь перевязал его, несмотря на все красноречивое молчание Трико).
     Потом они нырнули под кроны деревьев и по тропке вышли на поляну, достаточно широкую, чтобы с нее начинать взлет.
     Вескис подняла руку. Все смолкли и быстро, без команды, выстроились в порядке строя. Вескис повернулась к небу и стояла, вымеряя курс. Потом тихо, тихо полилась мелодия, быстро подхваченная Летающими людьми, так что уже и непонятно было, кто первый запел.
     Когда ты в общем строю, запеть легко. Маркиза запела вместе с остальными. Музыка постепенно охватывала ее, вся природа начинала петь в такт с Летающими людьми. Легкий ветер коснулся ее лица. Музыка постепенно раздувала ветер, как ветер раздувает пламя костра. Звуки становились сильнее, и ветер крепчал. Наконец Маркиза услышала, что поет в голос, в полный голос, а ветер уже раздувает ее волосы, поднимает руки, зовет. Передний ряд качнулся, Маркиза оттолкнулась от земли – и полетела. А музыка поднимала ее выше и вдаль. И уже можно было не петь, - мелодия звучала внутри, сама.
     Сначала они сделали круг над озером, и Маркиза увидела золотой шпиль дома Лесника, мелькнувший среди зеленых деревьев. Затем они стали подниматься все выше и выше, и стало холодно. И тогда, как ее учили, Маркиза сосредоточилась на звуке, на мелодии. Музыка должна была оградить ее в пути и от холода, и от ветра, и от всего дурного, что могло повстречаться.  К тому же, строй согревал, потому что и справа и слева она ощущала энергию мелодии своих друзей.
     Мелодия была стройной и ясной, как полет. Линии полета следовали музыке, а она, в свою очередь, продолжала движение полета.  Она была наполнена стремлением вдаль, туда, где облака смыкались с лазоревым  бликом солнца, и воздвигали воздушные замки, горы и ущелья огромной красоты. Однажды Маркиза загляделась на эти замки, и едва не остановилась, ее мелодия стала гаснуть. И она вздрогнула, когда совсем рядом услышала низкий, ясный звук, подтолкнувший ее – это Остин сзади напомнил, что надо держаться строя.
     Впереди Маркиза видела развивающиеся под небом волосы Елены. Солнце всегда украшало Летающих людей в удивительные по красоте уборы. Маркизе показалось, что она слышит и такую же золотистую, звонкую песню Елены, чуть похожую на ее собственную. Слева же она ощущала дивную, слаженную энергетику, исходящую от Владеницы и Влада. Справа – справа был Келвин, а значит – уверенность и безопасность. В его мелодии Маркиза могла купаться,  она была широка, как река, и полноводна.
     Так они летели. Проходило время, - Маркиза не знала, сколько времени прошло, но  почувствовала, что скоро они прилетят. Они поворачивали. Вплетались новые тона в мелодию, особенно часто они возникали где-то слева. Маркиза подумала, что там летит Трико и, стало быть, импровизирует. Но эти тона легко подходили к общей песне, и не ломали строя. А потом, она почувствовала, мелодия стала меняться. Ровное прежде движение полета стало несколько скачкообразным. У Маркизы стало возникать ощущение, что она прыгает на больших волнах, такой стала мелодия и таким же – полет. Цвета вокруг стали тоже меняться. Где-то впереди, слева, приближаясь к траектории их полета, заметались лиловые тени. Маркиза увидела, как расступаются воздушные замки, и темные кляксы взбухают меж ними.
«Уэслеры», - похолодело у нее внутри.
Тут же она почувствовала, как Келвин взял ее за руку. Она услышала мощную его мелодию, сильную и чистую. Другую руку Маркиза протянула Владенице. Общий звук слился в строю в такую сильную песню, исполненную вызова и стремления, что колебания прекратились. Они полетели быстро, очень быстро, и Маркиза увидела, как лиловые тени взметнулись под ветром – все ближе, ближе… Она держала руку Келвина изо всех сил и пела. И они пролетели справа от темно-бурого, распахнутого им навстречу нечто, которое Маркиза на миг ощутила на себе: движение в этом месте останавливалось, все замирало и цепенело, как в замедленной съемке. У Маркизы сдавило в ушах, - и все кончилось. Они успели пролететь мимо, не войдя в зону действия уэслеров, лишь слегка задев их поле. Но этого оказалось для Маркизы достаточно: от ужаса, сковавшего все ее тело, мелодия рассыпалась, Маркиза чувствовала, что гаснет. Нет у нее сил, чтобы петь, она чувствовала, что еще держится в строю, но из последних сил. Она останавливалась, она снижалась… Келвин еще крепче схватил ее за руку. Маркиза ощутила, как волна звука накрывает ее. Ей стало хорошо, тепло. Мелодия держала ее, - надо только не расслабляться и сосредоточиться на ней, - все будет хорошо... Потом она почувствовала, что Келвин тянет ее куда-то, отпустила Владеницу – и полетела рядом с Грегори и Еленой. Теперь они подхватили ее. Их мелодия была более легкой, высокой, как весенняя трель, и Маркизе было легче попасть в тон. Потом она увидела, как обернулась к ней Вескис, и протянула руку.  Маркиза протянула в ответ свою, и они полетели рядом.
Здесь, впереди, гулял ветер. Розовые облака под ними, облака вокруг -   и бесконечный простор вдали. А главное -  Маркиза услышала  песню Вескис.
В песню Вескис легко было войти Маркизе, потому что она была легка для полета. Казалось (а может, так и было), само Небо пело с ней, потому что песня эта была ему родной. Как долог путь, подумала Маркиза, и все уходит, все пройдет… только Небо, отрешенное и ясное, сохраняет память о мирах, проплывающих под ним. Их дни быстротечны, они пройдут, как морская рябь. Но будет в них то, что Небу забыть невозможно… И держась за руку Вескис, она услышала что-то особое, глубоко личное, в самом сердце ее песни. Что-то о забытом доме, о других берегах, которые невозможно ни встретить, ни вернуть… То, о чем можно поведать только Небу.  И отчего-то  Маркиза подумала, что все, кого Вескис любила, уже не увидятся с ней, а умение так летать куплено дорогой ценой. Колокольчик в душе Маркизы зазвенел.
- Ты что, Малыш? – улыбнулась ей Вескис.
- Все хорошо, - сказала Маркиза. Слезы стали застилать ей глаза, и она не увидела, как зачернела перед ними полоска земли, как отразились их тени в хрустальной глади таинственного озера в сердце леса. Тихо, тихо мелодия смолкала. Они снижались.

 8

Они опустились на площадку, по размерам не больше той, откуда несколько часов назад взлетели. Несколько минут все в них еще  пело, тихо, как бы привыкая к новому месту, и внося его в свою песню. Потом мелодия сама остановилась.
Уже вечерело. Воздух был благоуханен и свеж. Природа была другой, - Маркиза не могла это объяснить, но почувствовала, что и сосны вокруг нее, травы, и воздух здесь другие. «Как будто моложе», - почему-то подумала она. Несмотря на огромную усталость, навалившуюся  на нее, Маркиза была поражена переменой – то ли внутренней, то ли внешней: ее  чувства  словно посвежели, обострились. Она  сильно ощущала сосновый аромат, прикосновение воздуха к щеке. Слух ее также обострился, голова закружилась. Френк, стоящий рядом, обнял ее:
- Держись, Колокольчик. Это очень трудно с непривычки.
- Какое странное место! – прошептала Маркиза, - Удивительное место!
- Да, место удивительное, - подхватил Френк, - Ты его не найдешь ни на одной карте. Не доберешься сюда ни на каком вездеходе. Закрытое место.
- А как же можно добраться?
- А вот только по Облачному тракту, - отозвалась Вэлли.
Они потихоньку продвигались вслед за Вескис:  сначала по узкой тропке, затем – по деревянному мостику через ручей (видимо, он вел к озеру, мимо которого они пролетали). Тропка повела их вверх, вдоль ручья. В дороге Летающие люди больше молчали: не принято было сразу после полета обсуждать его. А Маркиза, вглядываясь в свои ощущения, вдруг обнаружила, что ее прошлое – совсем недавнее, не более нескольких часов назад, - вдруг отодвинулось далеко-далеко, и представлялось отсюда, из этого странного места, каким-то блеклым и нереальным.
- Еще долго идти? – спросила она.
- Да уже пришли, - откликнулся Френк.
И правда, пришли. Темный двухэтажный бревенчатый дом показался сквозь сосны. Он стоял на небольшой, очищенной от леса площадке, ничем не огороженный. «Да и от кого? - подумала Маркиза, - сюда ведь могут добраться только свои». От этой мысли ей  стало уютно. Захотелось представить себя частью этого странного места, созданного только для Летающих людей, стало быть, для таких, как она. И тут же она ощутила внутренний ответ: это место не принадлежит никому:  ни ей, ни кому-либо другому. Сейчас сюда могут прийти Летающие люди, но только на время. Только на время… Маркиза благоговейно затушила дальнейшие рассуждения на эту тему, тем более, что дом был уже совсем рядом.
На пороге Френк задержал Маркизу. Его глаза блеснули:
- Отойдем-ка!
Они обошли дом. Френк встал лицом к лесу, сделал Маркизе знак молчать и спросил:
- Чувствуешь?
Маркиза прислушалась. Здесь почти не слышно было, как заходят в дом ее друзья. Здесь была тишина… не совсем тишина. Она прислушалась, и глаза ее округлились:
- Музыка?
- Ну да. Здесь она везде.
Тихо, тихо вокруг нее шелестели звуки, складывающиеся в мелодию. Она расстилалась в траве, поднималась под кронами сосен, листья вторили ей, ветер звенел… сами запахи придавали полноту и свежесть звуку. И в ответ запела тихонько струна Маркизы.
- И я пою, - улыбнулась она. Их с лесом мелодия полетела мимо трав, кустов, деревьев, поднимаясь выше и выше. Вдаль, к небу. Маркизе ужасно захотелось подняться за ней. Но Френк сказал.
- Тш-ш. Не сейчас.
И добавил:
- Здесь лучшее место на свете, чтобы учиться полету. А теперь пойдем в дом.

Там уже готовили еду. Параллельно Летающие люди уже обсуждали полет, и разговор становился все оживленнее. Конечно, центральным событием полета была встреча с «уэслерами».
- Лихо мы курс вырулили, а? – радовался Трико.
- Да, это было круто. Ты как себя чувствовал на «хвосте»? – обратился к Трико Келвин.
- Я, честно сказать, на минуту подумал, что все… вы останетесь без «хвоста».
- У нас абсолютно геройский «хвост», -  Вескис, смеясь, слегка трепала Трико по пушистым волосам. - В тяжелую минуту он думает не о себе, а о том, как мы без него пропадем. И нам пришлось выруливать, не оставлять же тебя уэслерам!
- Я давно их не видела так близко, - вступила Велли, - страшные, лиловые… И между прочим, у нас еще один герой  - Маркиза!
- Правда, правда… - зашумели все.
- Ой, вы что! – затушевалась Маркиза. Ей казалось, что она себя проявила ужасно,  половину полета провисела на шее у друзей.
- Колокольчик, - сказал торжественно Остин, - дай я пожму твою лапу. И с поклоном подал ей руку.
- Да вы же меня тащили почти весь полет! – улыбалась Маркиза.
- Весь полет тащили в первый раз меня, - сказал Келвин. Все засмеялись, видимо, вспоминая, как это было. И Маркиза услышала, как Келвин и Остин, едва научившись летать, на свой страх и риск решили рвануть в Заозерье. Они даже вышли на Облачный тракт. Но направление они, естественно, перепутали, и долго летели на юг, в сторону Суховея. Случайно там же оказалась и группа Вескис. И Френк, увидев очень странную парочку Летающих людей, направившись к Келвину, спросил:
- Ты кто?
А Келвин, который еще не умел толком разговаривать в полете, мог только сказать:
- Я - Бумм… Я – Бумм…
     И стал падать. Пришлось его подхватить и натурально «тащить» до первого места, где можно было снизиться (Остину, имевшему опыта полетов чуть больше,  удалось как-то продержаться). Так Келвин и Остин вошли в группу Вескис. А к Келвину надолго прилипло прозвище «Большой Бум» (или Биг Бум), от которого он почти год отбивался.
     Маркиза смеялась вместе со всеми. А Велли добавила:
- Вот видишь, Колокольчик, а ты в первый раз полетела – и почти весь полет вообще летела сама. И такое приключение сразу!
- Да… - протянула Маркиза. – Мороз по коже от этих уэслеров. А вообще, откуда они взялись?
- Об этом, наверно, лучше спросить у Вескис, - сказала Велли. – У нее больше всех опыта. Да, Кис?
- Уэслеры были всегда, - помолчав, тихо сказала Вескис.
        «И  когда уже не будет Летающих людей, уэслеры останутся в небе», - неожиданно пришло Маркизе в голову. Странное взаимопонимание сохранялось еще между нею и Вескис после полета: она словно слышала «продолжение» ее речи.
- Уэслеры, - продолжала Вескис, - это как бы тормоза. Они могут останавливать движение, могут останавливать музыку. Даже время замирает, когда проходит мимо них.
- А они живые? – спросила Маркиза.
- Живые, наверно. Это такие кочующие субстанции или сгустки материи… - она посмотрела на  Френка и засмеялась:
- Наверно, с  точки зрения физики, то, что я говорю – это полная ерунда…
Но Френк не возразил. Обращаясь к Маркизе, он сказал просто:
- Я могу объяснить, как это с точки зрения физики, но легче тебе от этого не станет. Для нас они смертельно опасны. И от них надо держаться подальше.
Маркиза вспомнила цепенеющее чувство, охватившее ее, когда они проскочили мимо уэслеров: вспученные сизые кручи, давящая масса, неторопливо и значительно поглощающая все звуки вокруг… По сравнению с этой значительностью таким детским и несерьезным казался их полет, их стремление к далекой цели!
«Словно мы мошки, а оно – мухобойка», - подумала Маркиза. И решила постараться забыть об уэслерах, хотя бы до той поры, когда надо будет возвращаться назад.
Стемнело.  На веранде зажгли лампу, на столы поставили свечи.
- Первый тост – за героя дня, Маркизу! – возгласил Трико.
- Ура! – откликнулись все, и  вино полилось в высокие бокалы.
Ужин еще не подошел к концу, когда Вескис поднялась из-за стола.
- Ладно, ребята, я пойду к Одери.
- А, мы тоже, - сказала Вэлли. И посмотрев Вескис в глаза добавила: - Чуть попозже.
Вескис кивнула.
«Вторым был Одери», - вспомнила Маркиза. И неожиданно для себя, воскликнула:
- А можно я пойду с тобой?
- Отчего же нет? Только оденься потеплее. А я захвачу еще кое-какие вещи, - сказала Вескис.

 9

Через четверть часа они вышли из дома в ночь. За плечами у Вескис был большой рюкзак, в руках – корзинка. Они обогнули дом и вошли в лес. Вескис остановилась, чтобы включить фонарь.
- Можно помочь тебе? – тихо спросила Маркиза. Здесь, на маленькой тропке посреди таинственного соснового леса, она почувствовала себя совсем неуверенно.  «А вдруг я совсем ей не нужна сейчас?» – подумала она. «Вдруг я лишняя?»
      Но Вескис спокойно отдала ей корзинку.
- Здесь осторожнее, спуск неровный, - сказала она и протянула Маркизе руку.
Они миновали небольшой  овраг. Дул легкий ветер, и тихо, величественно колыхались сосны.  Тропа стала сужаться, под ногами зашуршал мох. Маркиза не могла избавиться от желания прислушаться и уловить мелодию, которая, она знала, жила в лесу. Однако музыка словно уснула в тени ветвей. В лесу застыла душистая тишина.
Они шли в каком-то понятном Вескис направлении, петляя между сосен. Но вот Маркиза увидела, что впереди –  открытое пространство, и что-то большое темнеет вдали.
- Видишь, мы почти пришли, - сказала Вескис. – Вон там горка. А в ней пещерка, где живет Одери.
- В пещере? – удивилась Маркиза.
- Ну да, - улыбнулась Вескис. И добавила: - Там хорошо. Я там тоже когда-то жила.
Они вышли из леса к темнеющему в ночи холму. Маркиза на минуту остановилась, пораженная открывшейся красотой. Фонарь здесь был не нужен, потому что лунный свет серебрил дорогу. Вокруг холма раскинулось небо, ясное, сочное от сияющих в ночи звезд. Маркизе показалось, что звездный свет струится, освещая им путь.
- Какая ночь! – воскликнула она.
Вескис тоже остановилась, улыбаясь и глядя на звезды.
- Да… Небо становится ближе. Самое время для Онтарио.
Маркиза встрепенулась. Но Вескис больше ничего не добавила, а она не решилась спросить.  Так они подошли к подножию холма. Здесь Маркиза увидела, что в большое отверстие, видимо, служившее входом, вставлена тяжелая деревянная полукруглая дверь.
- Но у нас есть ключ! – сказала Вескис. Она достала стальной ключ из набедренной сумки и, щелкнув, открыла. Потом толкнула дверь, и на них надвинулась темная теплота пещеры. Вескис сразу прошла в эту темноту, а Маркиза остановилась, придерживая дверь, оставшись у  звезд. Где-то впереди взметнулся огонек. Маркиза увидела неясный блик пламени свечи и услышала приглушенный голос Вескис:
- Все, Маркиза, закрывай.
Дверь закрылась неожиданно бесшумно. Вескис зажигала светильники, стоявшие в углублениях и висевшие на стенах вдоль пещеры. По мере того, как они  разгорались, Маркиза оглядывалась. Пещера, видимо, состояла из нескольких залов, судя по тому, что впереди темнел проем. В  зале, где они стояли, было немного мебели: маленький, покрытый цветным одеяльцем, столик, очевидно, самодельный, несколько таких же самодельных стульев и что-то вроде лежанки в глубине, также накрытой чем-то темным. Потом каким-то внутренним чутьем Маркиза поняла, что они не одни. И тут Вескис, сняв  со стены светильник, подошла к лежанке, присела, опустила свечу, и Маркиза сразу поняла, что на лежанке спит человек.
- Одери… - то ли сказала, то ли пропела Вескис со странным акцентом и ласково погладила темное одеяло.
   Человек пошевелился. И тогда, к удивлению Маркизы, Вескис снова тихо-тихо то ли заговорила, то ли запела что-то на непонятном языке, из которого Маркиза могла различить только «Одери… Одери…»
     Это явно был какой-то мертвый или забытый язык. По крайней мере, Маркизе, которая неплохо в языках разбиралась, он ни разу не встречался.
     А Вескис все пела, пела, поглаживая одеяло, руку, которая лежала поверх одеяла (теперь Маркиза это видела). И человек зашевелился, взял Вескис за руку, и Маркиза услышала его голос, тоже певучий, удивительно мягкий:
- Вескис… - и дальше – также на далеком, забытом языке, на котором, может быть, в целом мире говорили теперь только эти двое.  Человек обнял Вескис. Они сидели в маленькой темной пещере, как двое заблудившихся детей, и Маркизе не хотелось им мешать. Потрескивали свечи, - и Маркиза вдруг ясно услышала музыку. Видимо, музыка появилась уже какое-то время назад, а теперь набирала силу… «Это Одери проснулся», - подумала Маркиза. Ей ужасно захотелось услышать, как музыка звучит под звездами… но тут Вескис обернулась к ней.
- Маркиза, это Одери. Одери – Маркиза, Колокольчик.
Маркиза подошла поближе. Они увидела улыбающегося взлохмаченного  человека, примерно того же возраста, что и  Вескис, или чуть старше. Что-то в его лице было странным, негармоничным.
-    Вескис пришла… - говорил он, подбирая слова. – Привела Колокольчик. Вескис всегда возвращается к Одери.
И тут с болью Маркиза поняла, что человек был, как у них в институте говорили, «неадекватен»: такие интонации, такое выражение лица она встречала у людей от рождения больных, возможно, слегка умственно отсталых… Но ясно звучала музыка, пламя свечей колебалось в такт, и ее собственная струна запела тихонько, а человек сказал:
- Ты совсем  легкая.  Ты хорошо поешь, - он смотрел ей в глаза и улыбался. И она потянулась ему навстречу, а он продолжал:
- И ракушки любишь, да?
- Я выросла у моря, Одери, - сказала Маркиза, а он кивал:
- Да, да, у моря… - он опять смотрел ей в глаза, и Маркизе вдруг  захотелось заплакать. А Одери продолжал мягким своим голосом:
- Колокольчик ушла из дома, далеко. Она долго была одна. Ей было грустно.  А потом она пошла в Лес и увидела Летающих людей. Но ей и сейчас бывает грустно, да?
Маркиза закрыла лицо руками. Ей показалось, что сейчас Одери расскажет ей всю ее жизнь. Но Вескис гладила Одери по руке и говорила тихо:
- Такэ, Одери, такэ…
- Одери не будет говорить, - он лучезарно улыбнулся, - Одери будет петь Колокольчику. Да, сейчас.
Он поднялся. Одери оказался немного выше Вескис, худой, на нем было надето что-то длинное и узкое. Он одел странного вида остроносые туфли и пошел к выходу, а Маркиза поспешила за ним. Она уже любила его. Вескис, улыбаясь, шла следом, держа светильник.
Одери открыл дверь, вышел и поднял руку. Маркизе показалось, что на руку его опустилась звезда. Легкий, нездешний звездный свет все так же струился вокруг, но теперь чуть-чуть слышно звучала музыка. Маркиза сначала услышала ее внутренним слухом, уже натренированным общением с Летающими людьми, а потом оказалось, что она слышна явственно, без усилий. Легкая, нежная мелодия, которая, казалось, разносилась отовсюду, но сердце ее было в руке Одери, - там, где жила звезда… А потом он запел.

Как он пел! – Застыл в молчанье лес.
Звук его согрел ночную тьму.
И спускались ангелы с небес,
Чтоб на струнах подыграть ему.

  Потом она узнала, что эти слова – как раз о песне Одери. Но это потом. А в то время Маркиза только и могла, что слушать этот дивный, пронизывающий все вокруг голос, исполняющий на неведомом языке  песню, понятную и без слов… Он пел о тоске по дому, - а звезды откликались и звенели радостью о дорогах, что уводят вдаль; звезда на его ладони (а может, это была душа Одери) тихо-тихо вплетала свою мелодию в общий хор, и это была мелодия о далеком доме, далеком и единственном, что ждет каждого где-то в глубине (где-то в вышине небес, - вторили звезды),  где-то там, где живет наше сердце, пел Одери… Вместе с ним запела Вескис. И Маркиза сама не заметила, как стала подпевать, высоко и звонко, и ее голос влился в их мелодию и полетел в серебристом свете куда-то вдаль, расставаясь с печалью и одиночеством…

            И была, как песня, ночь длинна
            В небеса уйти не торопясь,
            Над седыми соснами одна
            Тихая мелодия лилась.

     Мелодия медленно смолкала. А Маркиза почувствовала на душе покой и радость. Словно когда-то она задавала вопрос, и  пришло время ответа. Она не могла сдержаться и кинулась обнимать Одери и Вескис.
- Спасибо, милый Одери, - только и могла прошептать она.
- Это не мне, не мне, - мотал курчавой головой Одери, и указывал куда-то вверх, к звездам. И конечно, руки его были пусты.
- Холодно, Одери, - ласково говорила Вескис, кладя руку ему на плечо, - пойдем. Я принесла тебе теплые вещи.
Одери кивал и улыбался странной своей улыбкой, которая в другое время напомнила бы Маркизе беспомощных пациентов неврологического отделения. Но сейчас она забыла обо всех определениях, что есть норма, а что – отклонение, и  зачарованно глядела на худого волшебника, только что разбудившего этот мир.
Они вернулись в пещеру.
- Вот, Одери, - Вескис вытряхнула на лежанку одежду из рюкзака, что принесла с собой. – Это чистые, теплые вещи. Такие, как ты любишь.
- Да, Вескис всегда знает, всегда заботится, - говорил Одери. – Вескис теплая. – он улыбался, не глядя на принесенные вещи, а ловя, кажется, каждое движение Вескис, расправляющей свитер для него.
- Одери, оденься, - мягко, но настойчиво сказала Вескис, - сейчас моя группа сюда придет. Они тоже соскучились по тебе.
Одери взял свитер и теплые брюки и со свечой пошел в другой зал пещеры.
Вескис открыла дверь, и они с Маркизой присели на пороге, согреваемые теплом пещеры, и глядя на звезды.
- Вот тут мы и жили с Одери, - сказала Вескис. – После… катастрофы.
- Долго? – тихо спросила Маркиза.
- Прилично, не меньше полугода. Это место приютило нас. – Она помолчала, потом продолжила, глядя в небо:
- Это место особое, Маркиза. Оно закрыто. – Вескис перевела взгляд на Маркизу и улыбнулась ей, - Это значит, что ты не найдешь его ни на одной карте. Как, кстати говоря, большинство мест, куда мы летаем: Суховей тот же самый или Джорджию.
- А где это?
- Джорджия – в Грузии. Суховей, ты знаешь, – на юге, - Вескис махнула куда-то в сторону большой звезды. – Но это место мне особенно дорого.
     Вескис замолкла, а Маркиза подумала, что не стоит сейчас спрашивать: и так понятно, что когда-то это место спасло жизнь ей, Одери и еще кому-то. Какая разница, вдруг подумалось ей, из какой страны они появились, - все равно этой страны уже нет. Эта мысль ошеломила ее – не сама мысль, а то, как она пришла ей в голову – словно откуда-то извне. Видимо, их связь с Вескис еще продолжалась. А вопросы все  роились у нее в голове, она не могла так сразу успокоиться.
- А Одери… почему он не в нашей группе? – И тут же Маркизе самой стало странно от своего вопроса. Одери невозможно жить в городе, среди людей он – как белая ворона; еще, пожалуй, упекут его в лечебницу… Но ответ был другим.
- Одери не летает, - мягко сказала Вескис.
- Не лета-а-ет… - протянула Маркиза. «Но он же слышит музыку!» – подумала она. И сам собой пришел ответ: он слышит музыку, он рождает музыку. Чтобы кто-то летел, кто-то другой должен оставаться и петь. Кто-то должен ждать и не гасить огня. Так всегда было.  Заозерье – чудесное место, но всегда должен быть кто-то внутри, кто делает чудо возможным. Она вспомнила, как когда-то слышала от Френка поразившую ее теорию  виртуальных частиц: их вроде бы нет в природе, но они  влияют на наш реальный мир; а когда появляется квант света, - один совсем маленький квант, - они становятся материальны… «Одери – такой квант света», - подумала она.
- Но как он поет! – сказала Маркиза.
- Да, - согласилась Вескис, - З д е с ь  он поет потрясающе.
«В другом месте он не сможет т а к  петь» – подумала Маркиза.
- А вы с ним вдвоем жили здесь? – осторожно спросила Маркиза.
- Ну… был с нами еще один человечек. Но он, к сожалению, так и не научился ни летать, ни петь, - сказала Вескис. – О, вот и наши пришли!
Действительно, вдали, у кромки леса, показались огни, и воздух наполнился веселыми голосами.

 10

Так завершился их первый день в Заозерье. Этот день и вечер запомнились Маркизе ярче всего. Если бы можно было взять с собой видеокамеру, она бы записала каждое мгновение и того, что было тогда, и того, что было в Заозерье после. Ведь со временем краски тускнеют, голоса стираются в памяти. Но как передать  ощущение свежести, ясности и глубины, что всегда было в Заозерье, то удивительное чувство сказки, что  только начинается?

Постепенно она узнавала больше об этом месте. Впервые сюда попали Вескис, Одери и еще третий человек, имени которого они не упоминали. Это было в то время, когда Летающие люди только-только появлялись. Как они оказались в Заозерье, они и сами толком не знали: было землетрясение, они пытались спастись, потом оказались в незнакомом месте, в сосновом лесу. Они нашли пещеру, ручей и стали потихоньку жить. Потом они открыли музыку. А как-то, когда с пищей у них стало совсем туго, оказалось, что Вескис может летать.
- У меня не было другого выхода, - смеялась Вескис, рассказывая об этом, - либо мне полететь, либо нам всем умереть от голода.
Они не умерли от голода, потому что Вескис летала, - сначала, когда пел Одери, потом она научилась летать сама, - и смогла связаться с другими Летающими людьми. Так на картах Летающих людей появилось Заозерье, а отрезанные от мира беженцы смогли выбраться. Тогда третий человек ушел. А Одери и Вескис остались.
- А дальше? – спросила Маркиза.
- И все, - ответила Вескис, глядя ей в глаза. И Маркиза с удивлением поняла, что  Вескис, как и Одери, навсегда осталась в Заозерье. Ей часто приходилось слышать там, в городе, что Вескис – в Заозерье, но она думала, что для Вескис это что-то вроде  командировки. А оказалось, что командировкой был для нее город, а в Заозерье – дом.
     Маркиза подумала, что для нее Заозерье никогда бы не могло стать домом, но оно, словно волшебный замок, вызывало чувство благоговения.  Она полюбила бывать у Одери. Она относилась к нему с трепетом, смешанным с  пронзительной жалостью, особенно в те минуты, когда он что-то терял или не мог вспомнить, или просто беспомощно улыбался, глядя куда-то поверх ее головы. Ее поражали их отношения с Вескис: такой нежности ей не приходилось встречать и у влюбленных; а ведь они явно никогда не были близки. Чувства Маркизы к Одери вылились в постоянное желание сделать ему что-то полезное, заботливое. Она навела порядок в его пещере, очистила все светильники  и даже взялась шить ему новое покрывало для постели (мама бы ни за что не поверила!) Она заставила Келвина починить Одери покосившийся столик. И Келвин, на радость ей, даже сколотил маленький платяной шкаф, куда Одери мог теперь складывать принесенные Вескис вещи.

     Проходили дни. На радость Маркизе, она наконец-то смогла вдоволь летать под музыку. Каждый день вместе с кем-то из друзей она выходила на поляну и, в предвкушении счастья, поднимала глаза в небо. Маркиза выверяла курс, как ее учили – напротив солнца, между облаками, в просвет. Потом она прислушивалась. И когда слышала музыку, легко поднимала руки, - и ветер подхватывал ее.
     Небо над Заозерьем было обычно покрыто мучнистыми, густыми облаками. Френк говорил, что в разных краях небо разное: в Джорджии оно ясное, облака редкие, легкие. И вкус у неба суховатый, теплый. А в Заозерье вкус неба влажный, сочный, как говорили Летающий люди, «хэви скай», тяжелое небо. Взлетать тяжелее, чем в той же Джорджии, воздух давит.
     Маркизе сравнивать было не с чем. Она взлетала над соснами, и ей открывались далекие пути – на запад, к туманным долинам и серебрящемся лентам далеких рек; на восток – к лазоревым берегам, на юг – где-то там, очень далеко, было море, поющее долгую колыбельную песню; наконец, на север, к темнеющим у горизонта горам… Только вверх, к звездам, не было дороги.
     Но однажды  вечером, когда зажглись первые звезды, они вдруг собрались, одели полетки и отправились с легкой поклажей куда-то в лес. «К озеру», - сказала Владеница в ответ на вопрос Маркизы. Они прошли мимо  холма Одери, и он вышел к ним навстречу. Вескис взяла его за руку и тихо и ласково сказала что-то на их языке. Их длинные пальцы переплетались. Одери покачал головой. Он выглядел встревоженней, чем обычно. Но Вескис ему что-то говорила и говорила,  и он успокоился, и обнял ее. А потом они пошли дальше, и оглядываясь, Маркиза все видела узкую фигуру, темнеющую под звездным небом. Потом они зашли под седые кроны сосен, и Одери пропал из вида.
      Настроение у всех было сосредоточенное и молчаливое. Лишь раз в группе обменялись репликами. В ответ на вопрос Трико: «И что же мы не летим наконец?», Френк ответил:
- Ты неправильно формулируешь вопрос, Трико. Надо спросить: «А куда подевалось небо?»
- Наша «питательная среда» - добавил Остин, и все засмеялись, потому что недавно один весьма ученый биолог, давно общающийся с Летающими людьми, пытался им втолковать, что смыслом их полета является энергетический обмен между ними и озоновым слоем атмосферы.
- Сейчас будет вам небо, - весело пообещала Вескис, - еще немного усилий, чтобы пробраться к Натановой поляне, - и можно будет лететь.
- А почему – Натанова поляна? – спросила Маркиза.
- Ее впервые увидел человек… по имени Натан, - ответила Вескис. Все как-то сразу замолчали, и Маркиза дальше спрашивать не стала.
     Впрочем,  разговаривать  было трудно. Все сложнее стало пробираться в темноте сквозь  густые заросли. Маркиза внимательно глядела под ноги, но то и дело спотыкалась о корни деревьев, и тогда ее на ходу подхватывал Влад или Келвин, идущие рядом. Наконец, свет фонаря отразил просвет впереди. Они вышли на большую поляну в лесу.
     Они остановились. Здесь было тихо, не слышно  ни ветерка. Еле-еле уловима была музыка, – но внутренним слухом ее можно было услышать. «Одери не спит», - подумала Маркиза.
     Маркизе еще ни разу не приходилось летать в темноте. Ей стало немножко зябко.
- Вот – ваше небо, - ясно сказала Вескис, подняв руку к звездам. Тогда все подняли глаза.  Чистые, бесконечно далекие, сияли над ними звезды. Группа Вескис тихо выстроилась тем же строем, каким летела в Заозерье. Музыка стала слышнее, они подхватили ее, а она – их. И они взлетели.
     Когда кроны сосен оказались внизу, Маркиза огляделась. Здесь, в небе, гулял ветер, - гораздо сильнее, чем днем. Только общий строй мог удержать музыку, преодолевая ветер. Впереди не было ни огонька, - только звезды освещали их путь. В то же время где-то вдали Маркиза различила голубое свечение, - именно туда они и летели.
     Маркизе приходилось стараться, чтобы держаться строя. Постепенно, кроме музыки группы Вескис, Маркиза стала различать и другие тона. Она знала, что прислушиваться к ним опасно: можно затеряться в этих звуках и потерять строй. Но совсем не слышать она не могла. Ночная музыка так была отлична от всего, что она слышала раньше! Сами звуки были глубже, полнее, «медленнее», как ей показалось. Там был свой смысл, - но понять его она не могла; даже пытаться было опасно, можно было отстать от своих. Поэтому, борясь с желанием остановиться, прислушаться, Маркиза продолжала фокусировать внимание на едином звучании группы Вескис.
     А голубое сияние было все ближе, ближе; очертания за ним расплывались, оказалось, что впереди - стена голубого, мерцающего тумана. Группа Вескис стала снижаться, прямо в туман. И окунувшись туда, Маркиза ощутила покалывающий  холодок на коже, а затем увидела внизу хрустальную зеркальную гладь большого озера.
- Где мы? – прошептала она, обращаясь к Владенице.
В больших глазах Владеницы отражалось серебро озерного тумана. Она улыбалась.
- Это озеро Онтарио, самая скрытая часть Заозерья. Отсюда видно Звезду.
«Звезду Онтарио!» – подумала Маркиза. Вот зачем они прилетели. Но дальше думать она не могла: они снижались.

     Они опустились на площадку у кромки воды.
- Ну и красота! – раздался восхищенный голос Елены. Она, как и Маркиза, видела Онтарио в первый раз, хотя входила в группу Вескис два года.
     Красота действительно была необыкновенная. Озеро струилось, переливалось у их ног. Оно было достаточно большим, но глаз мог охватить далекие берега, покрытые лесом. И везде, повсюду вздымался из озера голубой, сверкающий туман. Он скрывал от Летающих людей звездное небо, но освещал площадку, на которой они стояли, прибрежные деревья и большие валуны, невесть как оказавшиеся в этих местах.
     Летающие люди достали плетеные коврики и пенки и сели: кто на землю, кто на валун.
     Вперед вышла Вескис. Искры тумана серебрились  на ее лице.
- Друзья мои, - сказала она и улыбнулась. – Друзья мои, сегодня, возможно, мы увидим Онтарио.
Стало тихо. В такт ее словам смолкли травы, стих ветерок, ничто не шевелилось.
- Онтарио – это скрытая звезда.  - Вескис обращалась к тем, кто не знал об Онтарио, прежде всего -  к Маркизе. – У нас мало времени, я не могу сейчас всего объяснить. Могу только сказать, что когда появляется Онтарио, изменяется мир. А когда приходит время миру измениться, - появляется Онтарио.  Нелепое объяснение, да? – Вескис улыбалась, и Маркизе передалось ощущение бесполезности объяснения явлений, не поддающихся толкованию. – Все равно, если это произойдет сейчас, вы все узнаете сами. Из гораздо более достоверного источника.
- Как узнаем? – прошептала Маркиза.
- Увидишь, - в ответ прошептала Владеница.
- Все, смотрите, туман уходит. Приготовьтесь. – Вескис обернулась к озеру и решительно протянула руки.
Все поднялись с мест. Голубой туман у них на глазах редел и маленьким, плотным сгустком откатывался к середине озера.
- Приготовьтесь! – звонкий голос Вескис разнесся над озером.
Повеял ветер, травы и деревья зашелестели. Ветер гнал туман в глубину озера. Все как по команде призывно протянули руки, обратившись туда же. Тихо зазвучала музыка: Летающие люди запели. Первой взлетела Вескис. За ней, подгоняемые ветром, навстречу голубому туману понеслись остальные. 
Они летели низко над водой, все дальше и дальше. Где-то посреди озерной глади туман скрутился плотным кольцом и завихрился, поднимаясь к небу. Маркиза как-то поняла, что нужно делать. Вся группа Вескис окружила этот узкий вихрящийся ствол тумана и кружилась, чуть медленнее, чем он, в странном, медленном танце. Музыка была все яснее, громче, громче. И вдруг…
Туман словно «впустил» их внутрь вихрящегося столба. Внутри было ясно, чисто и свежо. И в мыслях Маркизы вдруг наступила такая же кристальная ясность и чистота. Ее охватило глубокое спокойствие, пришедшее откуда-то извне. «Онтарио» – услышала она. Это были голоса ее друзей. Маркиза подняла глаза ввысь. «Онтарио», - благоговейно прошептала она.
Там, в глубокой черной впадине, мягко сияло небесное тело. Оно было большим и прекрасным. Может быть, самым прекрасным из всего, что видела Маркиза когда-либо. Музыка его движения была величественна и глубока. Маркиза затрепетала: она узнавала его. Все песни Летающих людей (даже песня Одери) были отражением той музыки, что вела его по небесному кругу.
От него отделился луч и тихо опустился вниз, прямо к ним, осветив блики серебристого тумана, отгораживавшего эту картину от всего остального мира. Никогда потом Маркиза не могла целиком ни вспомнить, ни забыть встречи с Онтарио. Она помнила, что музыка его света была тихой и глубокой.  Помнила, как  свет небесного тела  словно бы гладил ставшее живым пространство, бережно и проникновенно.  И все, чего он касался, становилось чистым и ясным, почти таким, как замыслил его Создатель.  Маркиза невольно устремилась  навстречу свету, - и все ее существо открылось пониманию.
Онтарио – скрытое светило, подумала она, поэтому и найти его можно в закрытых  местах. Пока закрытых, - словно сказал внутри нее мягкий голос.  Онтарио должно  взойти (именно взойти) на приготовленное ему место; срок близок. Тогда не будет ничего скрытого. Мир изменится. Внутри нее вспыхнула радость  предвкушения встречи, - и сразу  сменилась ощущением тревоги. Этого может и не случиться, поняла  Маркиза. По какой-то причине Онтарио не может преодолеть невидимый барьер и открыться. Если к сроку ему не удастся встать на свое место в небесном пути, Онтарио не взойдет.
Что же будет? – подумала она. И поняла: это будет утратой непоправимой. Музыка мира обеднеет, краски его потускнеют, и радость убавится. И все, что было отражением Онтарио, исчезнет. Ее сердце наполнила печаль, такая сильная, что, казалось, оно вот-вот разорвется. Она заплакала. Она поняла, что это не ее личная будет потеря, если Онтарио исчезнет. Что есть такие  не встречи, которые не менее горьки, чем утраты.
Она почувствовала тепло.  Небесный луч опустился на ее голову и мягко ее коснулся. Слезы Маркизы отчего-то сразу высохли. Она поглядела вверх – как ни странно, луч не обжигал глаза, Онтарио ясно сияло над нею. Онтарио – выше ее печали, подумала Маркиза. Онтарио знает, что мы можем потерять, - знает гораздо больше, чем мы. Там, в небесах, печаль сильнее, чем здесь. Но там сильней и решимость.
Я могу помочь? – спросила она беззвучно. Луч все гладил ее. Ты же Летающий человек, - прошелестело у нее внутри. И тут она ясно и отчетливо увидела связь между Онтарио и Летающими людьми.
Онтарио стоит у границы видимого мира. Словно те частицы, о которых говорил когда-то Френк. Виртуальные частицы, которые не могут проявиться, пока не получат квант света. Этот квант света – мы, подумала Маркиза. И внутри у нее похолодело. Мы? Летающие люди?
Мы же не просто летаем, - подумала она. – Мы собираем музыку. Мы накапливаем музыку Земли, не всю, конечно, но ту музыку движения, которая нужна для полета. Это и есть квант света. И мы должны отдать его.
Эта мысль была четкой и простой. Нужно лететь к Онтарио и отдать ему энергию полета. И тогда небесное тело сможет войти в пространство нашего мира и подняться на свой небесный трон.
А что будет… с самими Летающими людьми? – замирая, подумала Маркиза. И сразу поняла, что этот вопрос бессмыслен. Им нужно лететь. Иначе Онтарио не взойдет никогда.
 Маркиза вновь подняла глаза к Онтарио. «Прекрасное, ясное, светлое, самое светлое», - шептала она. В душе у нее воцарилась благоговейная тишина. Что ж, дорога к звездам теперь открыта. «Сейчас? – подумала она и похолодела. – Нет, не сейчас. Не сейчас, но скоро».
Тут голубой туман вновь закружился перед глазами, звездный свет померк, и их вытолкнуло обратно, в пространство озерной глади и предутренних сумерек. Они летели к берегу. Маркиза с удивлением поняла, что они пробыли наедине с Онтарио не менее нескольких часов, промелькнувших как одно мгновение.
Опустившись на землю, Маркиза села, прислонившись спиной к большому камню, опустила голову в ладони, и слезы полились из ее глаз. Она плакала и не могла остановиться, даже не зная, о чем. О том, что теперь она не видит Онтарио, о том, что увидела Онтарио, о том, что Онтарио может не взойти, и о том, что теперь у них нет пути назад.
За короткую встречу с Онтарио целый мир раскрылся перед ней.  Ей раньше казалось, что летать – это здорово, что полет – свобода и сказка, и спасение от одиночества. Она чувствовала, что у полета есть свой смысл, но задумываться о нем ей не приходилось. А оказалось, что есть Онтарио. Оказалось, что полет – неотвратимость. Ей пришел ответ на вопрос, который она еще не успела задать. И все это было так прекрасно и грустно, так выше ее понимания, что ей оставалось только плакать.
Кто-то подошел к ней и положил руки ей на плечи. Кто-то еще ее обнял. Маркиза подняла глаза и увидела Владеницу и Елену, и Трико, который без обычной улыбки гладил ее по волосам, совсем по тому месту, куда недавно прикасался небесный луч.
- Что ты, Малыш, - говорила Владеница, - не плачь.
А потом подошла Вескис, за руку с Френком. Она присела перед Маркизой, и  тоже провела по ее волосам.
- Ты встретилась с Онтарио? – спросила она.
Маркиза кивнула. И ответила, глотая слезы:
- Лучше бы… я никогда его не видела. Тогда не было бы так грустно и… не нужно было бы лететь.
- Только тогда и Летающих людей вообще бы не было, - сказала Вескис.
     Маркиза взглянула ей в глаза и увидела в них отражение света Онтарио. Как же я не замечала этого раньше? – подумала она.

     Постепенно все собрались в обратный путь. Вескис не торопила, но каждый как-то внутренне чувствовал, что надо поспешить.
- Мне отчего-то тревожно, - сказала Маркиза Владенице.
- Конечно, не мы одни чувствуем приближение Онтарио. – ответила та, складывая коврик в дорожную сумку.  Уэслеры тоже не дремлют. Голубой туман защищает от них, но он бывает не каждую ночь.
Они поднялись к небу, - для Маркизы это стало уже чем-то почти привычным, - и полетели к востоку, в Заозерье. Там они опустились на площадку, ближайшую к дому. Только шагая к бревенчатому жилищу, ставшему для Маркизы родным, она почувствовала, как же она устала. Скорее домой, скорее в комнату… Предвкушая сладкий сон, Маркиза окунулась в мягкое одеяло, - и услышала привычную, баюкающую музыку Заозерья. Как хорошо, Одери не спит, - подумала она, счастливо улыбаясь, - и погрузилась в сон.

 11

Проснувшись, Маркиза долго не могла понять, какое сейчас время суток. Она слышала голоса в доме, - видимо, пора вставать, но не хочется, - такой хороший, теплый сон… Онтарио… И тут она поняла, что спала без снов, а Онтарио – это зовущая реальность. И тут же спать расхотелось. Маркиза поглядела на часы: четверть второго.
Она быстро оделась и вышла в холл. Там, прислонившись к косяку, болтали Трико и Грегори (вернее, Трико жизнерадостно болтал, а Грегори иногда удавалось вставлять междометия: «А-а», «Ну да»). Маркиза сунула руки в брюки и танцующей морской походкой пошла между ними.
Трико тут же замолчал, а его улыбка стала еще шире. Он загородил дорогу рукой:
- Мисс, у нас платный вход. Десять долларов.
- У меня льготы, - сообщила Маркиза. 
- Тогда пять.
- Может, лучше поцелуй принцессы? - склонив голову набок, сказала она.
- Так, Грег, отвернись, - скомандовал Трико и обращаясь к Маркизе, кивнул:
- Давайте, мисс.
Он подставил щеку. Маркиза хлопнула его по затылку и проскользнула, смеясь:
- Я сказала принцессы, а не маркизы!
- Ах, так? – обиженно сказал Трико. – А штраф?
Неуловимо легким движением он оказался возле нее. Он хотел схватить ее в охапку, как это бывало и раньше, но она увернулась и, умоляюще сложив руки, поглядела на Трико уже без улыбки. Он понял, что настроения продолжать игру у нее уже нет.
- Обратно этот номер не выйдет! – погрозил  он. 
В кухне убиралась  Елена: очаровательное белокурое существо, одна из немногих в группе Вескис, кто тщательно заботился о чистоте и порядке.
- Встала, солнышко? – спросила она.
- Тебе помочь? – отозвалась Маркиза
- Что ты! Тут двоим делать нечего. Лучше поешь и погуляй еще немного:  мы завтра улетаем.
- Уже? – ужаснулась Маркиза. Но тут же поняла: уже пора. Все, зачем они прилетели, они получили здесь сполна.
- Да, - ответила Елена, готовя Маркизе большой бутерброд и салат, - Вескис сейчас разведает курс с Френком и Велли. А завтра рано, рано утром мы летим. Так что если хочешь с чем-нибудь попрощаться, прощайся сейчас.
      Она налила Маркизе чай и одарила ее белоснежной улыбкой.
- Спасибо большое, Елена. А где все остальные?
- Владики гуляют, Трико и Грега ты уже видела, - принялась рассказывать Елена – Кевин и Остин пошли нарубить дров на запас и для Одери. А Дон Пьетро с ними, следит, чтобы полена были правильной длины, - она улыбнулась.
- Да, кто-то же должен следить… за мировым порядком, - сказала Маркиза.
- Вот-вот, он так и сказал.
Пока Маркиза завтракала, в дом, пыхтя, вошел Дон Пьетро.
- Слушайте, дайте воды. Ух, устал. Шел от самого Кривого ручья с дровами. Вы Владиков не видели?
- Как же, как же, - моментально отреагировал Трико, - ушли. Кажется, сказали, что пошли искать Дона Пьетро.
Маркиза засмеялась, допивая чай, вымыла за собой посуду и, оставив хлопочущую Елену и Дона Пьетро, обменивающегося с Трико любезностями, вышла из дома.
      Ноги сами повели ее по знакомому маршруту: к Одери. Где-то раздавался стук топора: это работали Остин и Келвин. Вокруг тихо-тихо шевелились кроны сосен, мох шуршал под ногами. Птицы пели. А маленькая тропинка, ставшая ей за это время почти родной, вела ее, петляя меж сосен, к сердцу этого края.
« Я успела полюбить это место, - подумала Маркиза, - как странно. Кажется, ты уйдешь, а оно останется с тобой. Есть в нем что-то, что незыблемо, что не может исчезнуть…»
     Она привычно ловила отголоски музыки. «Разве может такое быть, что пройдет каких-нибудь один-два дня, и этой музыки уже не будет со мной? И все станет буднично и серо, так серо, как в мире, где нет Онтарио. Нет и не будет Онтарио». Потом мысли ее закончились: она пришла.
     Дверь в холм  была отворена. Маркиза заглянула в темноту пещеры и позвала:
- Одери!
- Колокольчик! – раздался радостный возглас откуда-то из глубины. Когда глаза ее привыкли к полутьме, она увидела Одери в длинной изношенной хламиде из странного, переливающегося материала, видимо, когда-то красивого, надетой поверх  вполне привычных трикотажных штанов.
Одери обнял Маркизу и повел ее в свой дом. Посреди главной, большой комнаты, на столе были разложены  пучки трав.
- Вот, сушу свой чай. Когда будет зима, Одери станет пить чай из трав. В нем солнце останется. Пойдем, попьем чай из трав, которые еще раньше были.
Маркиза вместе с Одери вошла в другую пещерку его жилища. Здесь у Одери была кухня. Благоухали травы, развешенные по стенам. Мягкий свет лился откуда-то сверху, и Маркиза уже знала, что там прорублено небольшое «окошко», заделанное стеклом и незаметное снаружи.
Маркиза устроилась за столиком и пила ароматный чай. А рядом Одери продолжал свою работу, перевязывая пучки травы тонкой веревкой.
- Одери, -  сказала она, - сегодня у нас последний день. Мы улетаем завтра утром.
Длинные пальцы Одери дрогнули.
- Грустно, грустно. Так скоро. 
       Он замолчал, но потом тихо продолжил:
- Но  Одери знает, - мы еще встретимся.  – Одери и Маркиза. Будем петь.
- Конечно, Одери, - с готовностью согласилась Маркиза. Мы обязательно встретимся еще. И я вот о чем хочу тебя еще спросить… Ты знаешь об Онтарио?
- Вескис знает все, - сказал Одери.  – Онтарио – это… он подыскивал слова, - это как весть.
- Вестник?
- Да, да, вестник. Онтарио приходит, - и мир меняется.
     Он помолчал.
- Когда-то в нашу Синегорию пришло Онтарио тоже…
- Ты видел Онтарио? – брови у Маркизы изумленно взметнулись.
- Нет, нет, - Одери покачал головой. – Никто не хотел, чтобы мир изменился. Никто не был готов. Это было давно, так давно… Ни Одери, ни Вескис  на свете не было еще.
- А потом?
- А потом – катастрофа, пш-ш-ш! – Одери развел руками. – Все. Синегории нет.
- Это от того, что Онтарио не взошло?
- Это от того, что мир не изменился. Онтарио – только знак. Вестник.
- Синегория… - протянула Маркиза мечтательно. – Где это?
- Теперь – нигде. Голос Одери был глух. – Это скрытая страна была. Для России, Украины, Джомэни, Польши – скрытая страна. В Синегории не знали о вас. А вы – о нас. Теперь – все, не о чем говорить.
Маркиза погладила Одери по руке и переменила тему:
- Одери, знаешь, я видела Онтарио. Это просто сказка. Такое яркое и глубокое, и грустное, и теплое… и нежное… и красивое… Она засмеялась. – Потрясающее.
- Да? – Одери улыбаясь смотрел на нее. – Теперь что?
- Теперь не знаю, - Маркиза стала серьезной. – Теперь нам надо лететь к нему. – Она задумалась на минуту. - Иначе будет катастрофа, да?
- Не знаю, - Одери качал головой, - не знаю. Одери не сможет лететь. Одери не летает в этом мире. Вескис умеет летать только. Вескис улетит, - Одери останется один.
Маркизе стало вдруг очень грустно.
- Нет, нет, что ты! – воскликнула она. – Это будет еще не скоро. Мы будем петь вместе и сушить траву, и пить чай. Давай я помогу тебе!
И она взяла веревку и стала перевязывать пучки трав. Так они работали и работали, пока все травы не были разобраны и перевязаны. А потом Одери сказал:
- Пойдем, я  Синегорию тебе покажу.
Холодок пробежал по спине Маркизы. Она с готовностью встала из-за стола и прошла вслед за Одери в конец маленькой кухоньки. Там, незаметная глазу, в стене обнаружилась ручка. Одери потянул за нее, - и открылся проем в человеческий рост, завешенный легкой тканью. Ткань чуть шевелилась, и словно сама собой источала свет. Одери одернул полог и вошел. Вслед за ним вошла и Маркиза.
Грот, в которое она попала, оказался просторнее кухни. На стенах потрескивали свечи; но приглядевшись, Маркиза поняла, что перед ней не свечи, а некие светящиеся сгустки неизвестного материала. На стене напротив входа висел крест, чему Маркиза не удивилась, хотя и знала, что любое исповедание веры в стране запрещено - как противоречащее правам человека на толерантность.
Однако крест был единственным знакомым ей предметом. В остальном комната была наполнена абсолютно непривычными вещами. Несколько странных округлых предметов, исчерченных непонятными знаками, стояли на специально вырезанной для них округлой полке.
- Это что? – спросила она Одери.
Он замялся:
- Это… книги, палсы. Немного, но – есть. Что осталось.
Маркиза прикоснулась к одной из них и ласково погладила. Неожиданно книга открылась.  Маркиза увидела вновь знаки, знаки и знаки, но, внимательно приглядевшись, она «увидела» каким-то внутренним зрением проступающую сквозь них картинку, - и словно начала понимать…
- Уау, ничего себе! – воскликнула она пораженно.
Одери улыбнулся.
А перед Маркизой словно разворачивалось удивительное действо: что-то она понимала в нем, какие-то детали и понятия были ей неведомы. На бескрайних полях неведомого мира шелестели травы, и она слышала их шорохи. Там, за травами, начинались тропы, и вели к белому городу.  Маркиза увидела каменные дворы и террасы, и деревья странной формы с могучими кронами. Дворы вывели ее к широкой, изогнутой улице. А потом из-за поворота вышли люди – много людей. Какими странными они были!
Странной была их одежда, - теперь Маркиза начала понимать, откуда пошел халат Одери и узкие остроносые туфли.  Они несли чудные предметы: вглядываясь, Маркиза поняла, что это – какие-то музыкальные инструменты, потому что с удивлением она ощутила, что может «слышать» издаваемые ими звуки. Люди пели! Правда, язык был ей незнаком, но в том, что это – песня, не было сомнения.
- Похоже на наши фестивали! – сказала Маркиза.
- Летающие люди везде похожи, - ответил Одери.
- Это – летающие люди?
- Смотри, смотри… - он указал на страницу.
И Маркиза увидела, как взметнулись хламиды, какие-то искры взлетели в воздух, и люди закружились в вихре и стали подниматься ввысь.
- Ух ты! Совсем не так, как мы! – завороженно говорила Маркиза.
Люди взлетели, а картинка вдруг задернулась туманом и потемнела, и снова перед Маркизой оказались лишь знаки незнакомого языка. Одери бережно взял у нее книгу.
- Вот это да! – качала головой Маркиза. –  Какая книга!
- Она тает, - сказал Одери. Все тает, тает. Потом ничего не останется от Синегории.
- Одери, - спросила Маркиза, - о чем эта книга?
- Обо всем, что хочешь, - ответил он. И на непонимающий взгляд Маркизы пояснил, улыбнувшись:
- Эти книги как… ткутся, - он сделал знак руками, словно вязал узор. – В книге много узоров. Можно смотреть на людей – видишь одну историю. Можно пойти во двор, смотреть в окна, - видеть много историй. Много разных. Ты видела  летающих людей сегодня. Вот так. Могла видеть что-то другое, - если бы хотела.
- Одери, - один вопрос не давал ей покоя, - а у вас тоже были летающие люди?
- Всегда были, - он кивнул. – Как пришло Онтарио. Но потом не стало смысла. Исчезли.
- А Вескис? – продолжала Маркиза, - Она же научилась летать здесь, в Заозерье, нет?
Одери помолчал. Маркиза видела, что он словно взвешивает, говорить или нет дальше. Она ждала.
- Вескис была летающий человек всегда, - наконец сказал он, медленно, как бы через силу. – Мы бы не спаслись. Был шторм. Ветер. Гром. – Его глаза смотрели куда-то мимо Маркизы, а лицо словно постарело. – Шум был. Вескис нас спасала. Мы были рядом.
       Глаза его закрылись, и он заговорил что-то на незнакомом певучем языке. Маркиза тронула его за руку.
- Не надо, Одери, не надо, - проговорила она.
Одери встрепенулся.
- Вот, еще, смотри.
Он подвел ее в темнеющий угол комнаты, где расставлены были какие-то неопределенной формы предметы. Потом тихо наклонился к одному из них, похожему на гигантский колокол, и погладил его рукой. И тут же волны легкого, мерцающего света покатились по потолку и стенам.
- Вот оно как, - подумала Маркиза, у которой в памяти вдруг всплыло, как поднятием руки открывалась калитка в доме Лесничего. – Значит, многое мы взяли у Синегории.
А тем временем стены и потолок словно раздвинулись, стали объемными, а зыбь на стенах приобрела ясные очертания созвездий – странных созвездий, которые Маркиза еще не видела. Они не просто сияли, они словно пульсировали, как живые.
- Вот тут, - Одери указал куда-то в глубину, темный провал неба, - должно было быть Онтарио. Его голос затих, а Маркиза все стояла и смотрела, как сияют  звезды  уже угасшего  мира…
- А, вы здесь! – раздался веселый голос. Полог раздвинулся, и Вескис появилась на пороге.  Она оглядела их и, видимо, сразу поняла их настроение. Улыбаясь, Вескис обняла Одери, потом подняла руки к небу и заговорила на нежном, певучем своем языке, обращаясь то к звездам, то к Одери с Маркизой, нимало не заботясь о том, что Маркиза ее не понимает. Одери тихо вторил ей: наверно, они читали какой-то свой гимн или стих, известный обоим.  Печаль ушла. И как только их голоса смолкли, звезды померкли, снова проступил потолок и стены. Они возвращались домой.
- Пойдемте, нас ждут, - сказала Вескис.
Они вышли из маленького  тайника Синегории, только Маркиза на пороге оглянулась: что-то ей подсказывало, что не скоро она окажется опять в этом месте. Она обвела глазами предметы, на которые сразу не обратила внимание: освещенные лучами таинственных светильников дощечки с выщербленными на них письменами, нечто, похожее на объемную фотографию,  стоящее на деревянной полке: чуть видны были лица людей, молодые и незнакомые; стеклянные шарики, разбросанные между металлическими изделиями и книгами, и еще какие-то предметы и пейзажи с потускневшими красками. У нее защемило сердце… Но нужно было идти.
Оказалось, что на лугу, перед холмом, уже разведен костер, и вся группа Вескис встретила появление Одери и Маркизы приветственными возгласами.
Радостным был этот вечер. Впереди предстояла далекая дорога, а будущее было неопределенным. И в  последние часы в Заозерье всем хотелось еще чуть-чуть надышаться воздухом заповедного места. Они ужинали печеной картошкой и рыбой, которую Дон Пьетро никому не доверил насаживать на шампур (к немалому протесту Келвина и Френка, которые  ее ловили). Маркиза заметила, что все стараются особенно оказать внимание Одери: Дон Пьетро предлагал ему первый кусок печеной рыбы, Френк  принес специально изготовленную дощечку для сиденья; Владеница сплела ему венок из желтых одуванчиков и торжественно надела: «Теперь ты будешь нашим Аполлоном, Одери!», а рукодельная Елена подарила собственноручно сплетенную  сумку для сбора трав. Одери смущался, принимая подарки, а Вескис счастливо улыбалась.
Занимался закат. И когда багровые отблески позолотили небо, Вескис встала, подняв руки к вечернему, угасающему солнцу. Она запела первой, и тут же Летающие люди подхватили напев. И сразу затрещали искры в костре: ветер ударил в ответ. Ветер всегда откликался на песню.
«Сейчас бы подняться!» – подумала Маркиза, и сердце ее радостно затрепетало: они уже поднимались. Никто не говорил им, что нужно делать: Маркиза чувствовала, что надо просто подниматься навстречу закату. А музыка все звучала, лилась свободно, и Маркиза услышала голос Одери: снова нежный и печальный голос Синегории разливался вокруг. Даже небо не заглушало его. И она закружилась в закате, танцуя, так же, как и все, и взяла за руки Вэлли и Трико, оказавшихся рядом, и увидела, как группа Вескис образовала круг. А в центре был Одери и его песня. Вескис подпевала ему. И Маркиза ощутила тепло Синегории, печаль Синегории, и поняла, что Синегория не умерла и не исчезла, а передается теперь им, чтобы они могли принести и ее Онтарио. Их танец, перед лицом уходящего солнца,  был принимающим, а песня Одери  - отдающей. И она танцевала и танцевала, все медленнее и осмысленнее, стараясь понять и запомнить. А потом закат померк, туман коснулся сосновых вершин, и они опустились.
Костер догорал.  Они подходили к Одери и обнимали его, и желали всего самого лучшего, чего только можно пожелать. И Маркиза обняла его и поцеловала, почувствовав слезы – его или свои? – на худой его щеке. Владеница сказала ей тихонько: «Пойдем!», и они пошли по тропке домой, оставив у  угасающего костра Одери и Вескис. Они не хотели мешать прощаться детям Синегории.

 12

Казалось, Маркиза только коснулась подушки щекой, а над нею уже стояла Владеница, легонько тормоша ее:
- Просыпайся, Малыш, скорее. Надо быстро собираться. Вескис сказала, возможно, будет гроза. Уэслеры неспокойны.
- Сколько время?
- Пол-шестого. Точнее, пять двадцать. Вставай, нужно все делать очень быстро.
Маркиза и представить не могла, что так быстро можно собираться. Казалось, все в доме крутилось и вертелось. Раздавалось пение: это Вескис напевала, собираясь. Бодро шумела соковыжималка. Раз, - и они уже позавтракали, вещи были собраны и аккуратно уложены. Два, - и они стояли в своих золотисто-белых одеждах в холле, пристегивая дорожные сумки.  Вескис давала последние указания, и в голосе ее Маркиза уловила сдерживаемую тревогу:
- Что ж, друзья, летим в том же порядке. Если что… ведущим будет Трико (на этот раз Трико лишь сосредоточенно кивнул). Мы с Френком и Вэлли  прикроем группу. Если мы оторвемся – не следуйте за нами. Ведущий – Трико. – Она сделала паузу. -               Обстановка сейчас не самая благоприятная, но лететь надо.  – И глядя куда-то вглубь себя,   добавила: - Лучше уже, возможно, и не будет. Уэслеры ворочаются.
     У Маркизы сердце тревожно забилось. «Ворочаются уэслеры» – это был термин у Летающих людей, означающий, что среди уэслеров началось брожение, движение. Это сулило мало приятного.
- Они проснулись? – с ужасом в голосе спросила Елена.
«Проснулись» – это было еще хуже. Когда уэслеры «просыпались» (а было это, к счастью, нечасто), они начинали  активно поглощать Летающих людей. В такое время не то что летать – подниматься в небо было смертельно опасно.
- Нет, - покачала головой Вескис. – Нет еще. Но это может случиться в любой момент. А лететь надо срочно. Сами знаете, - Онтарио.
     И Маркиза поняла, что Онтарио сейчас важнее всего, даже важнее страха перед уэслерами.
- Маркиза, - обратилась к ней Вескис, - держись Кэлвина и Влада. Кэлвин, -  тот кивнул, – позаботься о ней.
Подойдя, она улыбнулась и положила руку на плечо Маркизе.
- Держись, малыш - ободряюще сказала она. – Если даже я не смогу тебя подхватить, рядом будут друзья, они помогут.
- Да ладно, Кис, - вмешался Трико, - вытащим мы и Маркизу и тебя, если что.
Все улыбнулись.
Потом Вескис сказала серьезно:
- Пожалуйста, будьте собраны. Не теряйте музыки. Даже если строй пропадет, это не беда, главное – слушайте музыку. Она вас выведет.
Она сделала руками какое-то чуть ощутимое, ласкающее движение, - и воцарилась тишина. Маркиза видела, что каждый в этот миг погрузился в сосредоточенное осмысление чего-то своего, собственного.
Вескис стояла, наклонив голову, сложив молитвенно руки, и губы ее чуть шевелились. Маркиза вспомнила крест в комнате Одери и подумала, что, верно, она читает молитву. К ее удивлению, она увидела, что многие, видимо, делают то же. Сама она молиться не умела. Ей захотелось вспомнить что-то действительно важное, что помогло бы ей в дороге. Мама… Она так давно ее не видела! Но воспоминание о маме было каким-то болезненно-виноватым, и Маркиза поспешила запрятать его обратно. Если с ней что случится, мама не переживет  этого.  Она и так не знает ничего про Летающих людей… Нет, не поможет ей мама. Что еще? И тогда она вспомнила Онтарио. Ясное, теплое, глубокое… У этого небесного тела явно была душа. Душа должна была прийти в этот мир, а ей нужно было помочь.  И тогда вдруг мысли ее обратились – не к Онтарио даже, а к Хранителю всех душ, к той Высшей силе, которую Маркиза хотя и не знала лично, но присутствие  Ее или Его смутно ощущала всем своим существом.
- Пожалуйста, помоги нам, - попросила она. – Мы просто  хотим помочь Онтарио войти в наш мир. а для этого нам нужно вернуться домой и пролететь мимо этих жутких уэслеров. Пожалуйста.
И произнеся мысленно эту почти детскую молитву, Маркиза почувствовала вдруг ее неполноту, недостаточность. Ее сердце просило других слов. И она продолжала:
- Если даже… если с нами что-то случится, пожалуйста… позаботься об Онтарио. Это было самое лучшее, что я видела… что есть в моей жизни. Не дай ему пропасть. Если не мы, найди других. Это важнее всего. Пожалуйста.
Она почувствовала, что на сердце к ней приходит покой, словно Онтарио вновь коснулось ее своим лучом. Она подняла глаза, - и поняла, что все уже готовы к полету.

На улице было тихо, серо и пасмурно. Они шли той же дорогой, что когда-то привела их к бревенчатому дому, - а теперь уводила. Скрылся дом за деревьями, - скоро ли она опять увидит его? И снова сердце подсказало ей, что не скоро.
Вышли к ручью. Через мостик, дальше, дальше –

Мимо трав, подлесками – и сквозь тьму,
К свету, мне известному,
Одному, -

вспомнилось ей.
Вот показалась площадка, на которую они опустились. Как давно это было! Словно часть жизни оставалась в Заозерье, - а прошло-то двенадцать… пятнадцать… семнадцать дней! Много это или мало? Видимо, очень, очень много, раз в них вместилось столько всего, что уже невозможно отменить и вычеркнуть из жизни: Одери, Синегория, Онтарио восходит…
Они выровняли строй и запели. И тот час же ударил ветер. Словно парус натянулся в строю, – они оторвались от земли и взлетели.
Ветер был сильным, намного сильнее, чем в тот раз, когда они летели в Заозерье или когда добирались до озера. Но и Маркиза чувствовала себя намного сильнее. Да и песня была такой призывной, ясной и сильной, так звонко звучали в ней обретенные напевы Синегории, что ветер, казалось, лишь помогал разливаться в небе их музыке. Они прорвались к солнцу, навстречу золотистым лучам, - и Маркиза перестала бояться. Под ними клубились облака. Над высокими, темными кручами Летающие люди скользили вперед, - и небо, как ей казалось, вторило их мелодии. Они неслись – как стрела, имеющая свой путь, по бесконечному простору, ныряя и лавируя между темными глыбами, по зыбкой солнечной дорожке. Маркиза чувствовала строй, как никогда. Внутри нее все пело. Вокруг все пело. Жизнь была наполнена смыслом, - есть песня, есть путь, а где-то там, в вышине небес, ждет их Онтарио. Есть все, что надо для жизни.
И тут… Внезапно она ощутила холод. Не переставая петь, Маркиза почувствовала, как строй начинает трясти и одновременно – как резко потемнело вокруг. Она подняла глаза – и внутри у нее похолодело: огромные и бесформенные кручи громоздились, набухали впереди, чуть сверху, справа от их дороги.
«Уэслеры?» – проснеслось в голове Маркизы. Строй тряхнуло. Потом еще раз. Они взялись за руки и запели. Но Маркиза чувствовала, как что-то мешает их песне литься легко и полноводно, словно жизнь из нее уходила. Уэслеры, - а она не сомневалась, что это были они, - еще не приближались к ним, но и не отступали.
«Словно они охотятся за нами, - подумала Маркиза, - Будто вытягивают все силы, а потом…»  Ее сердце забилось тревожно.
Там, справа, раздался тихий, низкий рокот. «Гроза? – подумала Маркиза, - Летающие люди остерегаются грозы. Нет, не гроза. Это уэслеры».
Они полетели быстрее. Маркиза ощутила, как убыстрился ритм их музыки, как изменился строй. Они все держались теперь за руки и стремительно летели, почти прижавшись друг к другу.
«Успеем, не успеем? Нет, где тут успеть…» Кручи вдруг начали словно отступать. Но была в этом отступлении такая странная, таящаяся угроза, что у Маркизы опять засосало под ложечкой. Словно гигантская волна, собираясь, начинает с отлива, - а потом бросается вперед. «Они готовятся поглотить нас» – подумала Маркиза и с ужасом увидела, как действительно, отступая, волны становятся все более мощными. Они вспухали на глазах,  вздымаясь все выше, закрывая дорогу.  Темная, мрачная, нависающая над Летающими людьми масса, сгусток застывшей древней силы… Маркиза физически почувствовала, как замедляется темп, как медленнее начинает течь время.
«Боже мой, Боже мой! Неужели вот так – и все?» - подумала она. Их песня стихала, стихала. Уэслеры теперь объединялись в гигантскую набухающую волну. Она издавала тихий (и оттого еще более устрашающий) низкий рокот…
И все же они летели. Их трясло, песня была чуть слышна, но она все еще пробивалась сквозь рокочущую лавину. Но впереди было темно, все темнее и темнее… И вдруг Маркиза ясно услышала:
- Летите за Трико!
     Словно луч отделился от строя и метнулся вперед и вправо, прямо навстречу уэслерам: впереди Вескис, за ней – Френк и Вэлли.  Маркиза на миг оцепенела. Потом ее потянул Кэлвин:
- Давай, давай! – и она пришла в себя.
Там, вдали, летела Вескис и пела. И Маркиза услышала ее песню, потому что, как ни странно, тьма уэслеров не могла ее поглотить. Всей своей огромной массой уэслеры словно подобрались, обратившись к трем фигуркам, летевшим к ним навстречу. Вескис, Френк и Вэлли совершали какие-то странные движения, похожие на танец, только немного скомканный, дерганый.
«Ну да, - подумала Маркиза, - словно им что-то мешает танцевать. Мешает двигаться. Там же вокруг уэслеров все замирает!»
- Они отвлекают их от нас? – обратилась она к Келвину, перекрывая свист ветра и грохот уэслеров.
- Лети, лети, не останавливайся! – ответил тот, перекрывая гул, - главное – не останавливаться!
Потом она увидела, как Френк и Вэлли остановились, словно достигнув невидимой стены.  Вескис полетела дальше.
«Они не могут ее остановить! – подумала вдруг  Маркиза. – Теперь, когда она видела Онтарио, уже ничто не сможет остановить ее».
     Вескис летела во тьму -  белая полетка была маленьким сгустком света во  мраке. Ее песня была все еще слышна. Странная, дивная мелодия,  словно эхо звучания древнего мира, зовущее все силы света вспомнить о нем.
     «Это – синегорская песня, - подумала Маркиза, - поэтому тьма не может поглотить ее. Это н е  н а ш а   песня».
     Вескис подлетела, казалось, к краю сгущающегося мрака, и начала подниматься вверх: медленно, словно танцуя, а звуки музыки все звенели… Пронзительно и ясно,  возле самой тьмы, звучала ушедшая навсегда музыка Синегории.
     Мелькнула молния. Уэслеры вдруг встрепенулись, и тьма медленно поползла вслед за Вескис, ввысь.
     Уэслеры поднимались. Тьма рассеивалась, появился зазор, сквозь который мелькнул солнечный луч.
- Летим! – Келвин дернул Маркизу так сильно, что хрустнули суставы в руке. Они понеслись вперед. Пролетая в том месте, где еще недавно был мрак, Маркиза подняла глаза ввысь и увидела, как снижаются две белые точки: Френк и Велли летели к ним. А где-то еще выше клубился сизый сумрак и доносился отголосок песни Вескис.
     Потом Маркиза уже ни о чем не думала, - только летела и летела, ветер свистел у нее в ушах, как в ту ночь, когда она бежала в лес к Летающим людям. Только теперь они были рядом и вокруг  - небо, и какое-то необыкновенно яркое сияние их окружало, и вдруг – Маркиза увидала, что впереди уже летит Вескис!
     Все в ней запело. Так прекрасен был мир, в котором ничто не умирало, и были Синегория и Онтарио, и Одери, и Летающие люди!
- Как ей удалось? Как удалось? – спрашивала она возбужденно.
Несколько счастливых лиц повернулось к ней.
- Уэслеры не могут достать до звезд! – крикнула Елена.
- Они не умеют! – радостно вопил Трико, - Они падают! Хлопаются! Уэслеры маст дай!
- А мы можем! – подхватил Влад, -  Нас ждет Онтарио! 
И они запели об Онтарио.
       А небо их слушало, вплетая их песни в бесконечные узоры своих дорог.
     Маркиза летела и пела со всеми. А когда долгий день подошел к закату, она увидела, как путь их подходит к концу: знакомый Облачный тракт напомнил о доме. Они нырнули в белизну облаков и стали опускаться – ниже и ниже, вот уже и озеро видно, и деревья, и остров…
     Они тихо опустились на площадку, остановились и несколько минут продолжали петь. Потом песня их смолкла.
     Летающие люди пошли по тропе к кромке воды (только теперь Маркиза поняла, как же она устала!). Лодки все так же покачивались у берега. Фонарики, заботливо прикрытые тяжелой тканью, чуть позвякивали, когда ребята отвязывали лодки.   
     Маркиза села в лодку с Владеницей и Владом. Как во сне она видела, как зажигают фонарики, - и вдали, на берегу озера, увидела ответный свет. Она бы удивилась, если б не увидала его – прилетающих издалека непременно кто-то встречал.
     Летающие люди запели обычную встречную песню.  А когда лодки стали подходить к берегу, и оттуда донеслось приветствие, Вескис, плывущая в соседней лодке, тихо сказала (но по воде разнеслось далеко):
- Пусть Маркиза ответит!
     И сбылось самое тайное желание Маркизы – от всей своей группы, от всех Летающих людей, отправлявшихся в дальние странствия, она крикнула чуть дрогнувшим голосом:
- Мир вам! Мир вам, хранящие свет и тепло Земли!
А Трико прибавил (он не мог не прибавить):
- Нас, может, не ждали, а мы вот пришли!
- Ждали, ждали! – донеслось с берега.


 13

     Конференция по тоталитаризму, - рутинное, в общем-то, ежегодное мероприятие, - оказалась неожиданно оживлена вдруг возникшей темой «флайменов», к которой проявили интерес сразу несколько структур.
     Во-первых, свой доклад по «флайменам» подготовил Председатель координационного совета по сектоведению при Федеративном правительстве Александр Шнейдер; с другой стороны, на конференции выступил Владислав Натокин со своим докладом, особо заинтересовавшим участников детальной проработкой вопроса  и системностью подхода (что всегда было коньком Натокина).
     Результатом конференции явилось создание сразу трех рабочих групп по «флайменам», в которые был приглашен Натокин.
     Одна группа была создана при координационном совете по сектоведению для изучения феномена «флайменов» с целью профилактики попадания молодежи в число адептов этой новой секты. Другая, при органах безопасности –  для выявления уже существующих «флайменов», разоблачения их деятельности и прочей пропаганды. С этими группами Натокину было все ясно. Была еще третья группа, закрытая, видимо, существовавшая и ранее, но особо заинтересовавшаяся «флайменами» после Натокинского доклада. О ее деятельности у Владислава было смутное представление; существовала она при Институте Верчинского, о котором известно было, что он является негласным филиалом тех же органов госконтроля и безопасности.
     Первая и вторая группы Владислава активно зазывали. Представитель института Верчинского, присутствовавший на конференции, координаты Натокина взял, но пока институт отмалчивался.
     Сам же Владислав не спешил активно начинать работу по «флайменам». Он смутно чувствовал, что интерес к этой теме не случаен. Словно ветер подул в эту сторону, и растормошил в умах людей идею  «флайменов», и водил его рукой, когда он писал тезисы в докладной записке. Не нравился ему этот ветер. 
     Он решил посоветоваться с человеком, которому он и доверял и, одновременно – боялся; со знаменитым Германом Юшкевичем, «серым кардиналом» от политтехнологии, не занимавшим значительных постов, не имевшим званий, но пользующимся огромным влиянием, членом немыслимого количества Советов и Обществ, в которых его слово являлось веским авторитетом. Когда-то, лет семь-восемь назад, Юшкевич выделил Владислава, тогда еще совсем желторотого птенца, из среды сверстников, и выучил, ввел в политику, сделал, во многом, тем Натокиным, которым он теперь являлся.
     К нему-то Натокин и обратился теперь. Юшкевич принял его в своих апартаментах, обставленных с редким сочетанием комфортности и эстетического вкуса: ничего лишнего, каждая вещь – на своем месте, и в то же время, безусловно, роскошна, безусловно – раритетна.
     Ожидая хозяина в приемной, сидя в уютном кресле виндзорского стиля, Владислав почувствовал снова, как и всегда чувствовал, приходя к Юшкевичу, незримое присутствие тайны хозяина дома. Легкий отпечаток ее лежал на всем, словно каждая вещь говорила: здесь живет человек, который умеет и работать и отдыхать с удовольствием. Умеет жить.
     Когда-то эта тайна покорила Натокина, и вольно или невольно он старался подражать Юшкевичу: как он, Натокин обращался ко всем на «Вы»; как Юшкевич, старался не выставлять напоказ роскошь в одежде, но прятать ее в мелочах, как бы случайно выявляющихся: окантовке кейса, выдающего его  американское происхождение, тонкой цепочке платиновых швейцарских часов, уголке сорочки, почти не видной из-под обычного черного суконного пиджака, но явно приобретенной не в обычном магазине, а  у известного английского модельера (он вообще любил британский деловой стиль).
     И все равно, попадая к Юшкевичу, Владислав невольно задавал себе вопрос: А я? Будет ли у меня когда-нибудь  т а к? И для меня ли это?
     Вошел Юшкевич.  Ему было за пятьдесят, и внешность его была внешностью человека даже не столько красивого, сколь «породистого», и при этом – следящего за собой. Седые волосы были аккуратно уложены, легкий полотняный костюм - безукоризнен.
     Юшкевич извинился за то, что позволил гостю ждать себя, и пригласил Натокина в кабинет.
     Владислав изложил суть дела. Юшкевич слушал не перебивая, скользя в сторону собеседника своим внимательным, умным, чуть холодноватым взглядом.
     Задав несколько уточняющих вопросов, он сказал:
- Знаете ли, Владислав (они были близко знакомы лет семь, но на «ты» никогда не переходили) – Вы уже… вовлеклись в эту тему.  Вы ведь теперь – почти эксперт         (было непонятно, говорит он это серьезно или с  сарказмом).
- Но… - начал Натокин осторожно, - мне кажется, вся эта шумиха вокруг флайменов излишне преувеличена.  Они теперь предстают как «психоделическо-террористическая тоталитарная секта, подрывающая устои общества и вообще – поедающая младенцев», - он видел, что Юшкевич улыбается и старался повести разговор в шутливом тоне.
- Флаймены… - Юшкевич мечтательно поднял взгляд и тонко улыбнулся, - Возможно, координационный совет просто отрабатывает выделенный бюджет. Сект ведь почти не осталось, - его улыбка стала еще проникновенней, - а тут – «флаймены». Их интерес понятен. Но, с другой стороны – почему бы и Вам не получить свой кусок пирога? Вы сейчас главный специалист по этой теме, все это приняли, даже Шнейдер, - его улыбка стала совсем широкой.
- Да тема уж очень несерьезная, - Владислав чувствовал, что его доводы вялы, что та «волна», которую он сам поднимал несколько недель назад, вышла из-под его контроля и теперь, когда его действительно все признали, у него уже нет выхода, - только идти дальше. Все же он продолжал:
- Это ведь по существу маленькая группка, в основном – иностранные студенты и вообще иностранцы плюс наш полуразложившийся андеграунд. Тусуются… может быть, и применяют какие-то наркотики…
- Может быть? – вскинул брови Юшкевич, - Вы же утверждали, что применяют.
Владислав натянуто улыбнулся. Теперь ему оставалось только пошутить.
- Конечно,  применяют. Я же не мог ошибиться – я  эксперт.
- Ну вот, - многозначительно ответил Юшкевич, - Вы эксперт. Эксперт не ошибается. Даже если эта история раздута, и от флайменов нет особого вреда, от них нет и пользы, - так зачем они нужны? Вы сами признали, что это, в лучшем случае, - разложившееся болото. А болота, - назидательно сказал Юшкевич, - надо осушать, не так ли? И Ваша здесь роль велика. Знаете, есть пословица: назвался груздем… он выразительно улыбался. Потом улыбка сползла с его лица, и он добавил, глядя на свои полированные ногти:
- Хотя…  я не думаю, что с флайменами все так просто. Я думаю, это  посерьезнее, чем просто наркоманские тусовки.
Его выразительный взгляд на миг скользнул по лицу Натокина, и Владислав понял: маховик закрутился. Охота на флайменов началась.

 14

     Их встречали группа Доминика Роше (уж конечно, Алан не мог не появиться, раз Велли прилетает, подумала Маркиза), Леший, какие-то еще Летающие люди, которых Маркиза не знала или видела один-два раза.  По дороге к Лесничеству она слышала разговоры об уэслерах, о том, как чудом Летающим людям удалось миновать их.
- Я решил, что уже конец, - раздавался звучный, радостный голос Трико, - все, сейчас накатит волна.  Но Вескис была гениальна! Она поднялась к ним и увела их вверх, к крыше неба. И уэслеры ушли за ней! А мы – проскочили. Не знаю, как она от них отстала, но мы все здесь!
- Вескис, это правда? – спросил Доминик.
Вескис, похоже, не слышала. Она шла рядом с Лесником, положив руку ему на плечо и тихо о чем-то беседуя.
- Вескис, Роше хочет знать, что там, за крышей неба? – спросил еще один голос, похоже, это был Келвин.
- За крышей неба? – отозвалась Вескис, - Там кончается Скрытое небо. И начинается что-то другое. Наверное.
Она явно хотела вернуться к прерванному разговору с Лешим.
Скрытое небо… Шагая по лесной тропке, Маркиза вспоминала, как в первый раз услышала она от Летающих людей о Скрытом небе. Это было, когда она уже подружилась с Летающими людьми, и они привели ее в Дом Вескис. Там, сидя в уютной, просто обставленной комнате, рядом с Владеницей, с которой она как-то сразу подружилась, Маркиза  набралась смелости и задала вопрос. Как же так, спросила она, Летающие люди не сталкиваются… ну с самолетами там, в небе, или их до сих пор не заметили другие люди.
Владеница засмеялась, но потом сказала, что вопрос этот вовсе не глупый и, в общем, естественный.
- Мы поднимаемся не в то небо, которое ты видишь там, за окном, - она махнула рукой в сторону серого сумрачного уличного неба. – Мы летаем в Скрытое небо.
Маркиза удивленно подняла брови, а Владеница продолжала:
- Когда начинает звучать музыка, открывается небо «как оно есть», as  is. Скрытое небо, недоступное обычному взгляду, чувствам обычным.
- А вы… перемещаетесь в это Скрытое небо? – Маркиза не могла до конца понять смысл услышанного.
- Ну разумеется, - успокаивающе говорила Владеница, - то есть мы целиком уходим в Скрытое небо, потому что открываемся музыке. Нет такого, что одна часть Владеницы сидит у телевизора, а вторая – где-то там летает!
Постепенно Маркиза начинала понимать, что у Летающих людей существует свой мир, в котором, помимо Скрытого неба, есть свои Скрытые места (одно из них – Заозерье). Ключ к этим местам – внутренняя музыка, которая звучала в каждом Летающем человеке. Всякий раз, выходя из метро и направляясь к Дому Вескис, Маркиза начинала настраивать свои «внутренние струны». Она отнюдь не была уверена, что без звучания своей музыки сможет найти  Дом.
И еще – удивительное дело! – когда в общении с Летающими людьми начинала звучать музыка, Маркиза чувствовала, видела, как преображались отношения. Они и так не похожи были на отношения ее с друзьями и знакомыми вне Летающего мира. Но держались эти отношения  на созвучии «внутренних струн», в этом Маркиза была уверена.
- Конечно, Малыш, - подтвердила Вескис, когда Маркиза поделилась с ней размышлениями об этом. – Когда мы настраиваемся на один тон или созвучие тонов, мы открываемся друг другу. – Потом помолчала немного и прибавила: -  Но этого мало. Надо, чтобы мы все или хотя бы те, кто ведут музыку, были настроены туда, к небу, - она указала своей узкой ладонью ввысь. – Тогда мы становимся «как мы есть», какие мы на самом деле. – Она внимательно посмотрела в глаза Маркизы и переспросила:
- Непонятно?
И хотя обращаться «к небу» в том обществе, где выросла Маркиза, было не принято, ей было понятно, и она кивнула.
- Поэтому мы можем общаться без переводчика и понимать друг друга почти без слов, - продолжала Вескис. А потом  добавила уже другим тоном, не глядя на Маркизу:
- Случается, группы перестают слышать что-то другое, кроме собственной музыки. Какое-то время они могут слышать друг друга. Они могут даже летать… А потом, - она развела ладони, - этот дар уходит. Медленно, постепенно. Я видела несколько  историй таких. И думаю, что для Летающего человека лишиться  неба – самое горькое, что  только может быть на свете.

В то время Маркиза не могла оценить, насколько верны  слова Вескис. А сейчас, возвращаясь из Заозерья, несмотря на весь ужас от встречи с уэслерами, несмотря на крайнюю усталость, она чувствовала себя счастливой. Ее жизнь наполнена небом – что может быть лучше? Только теплый дом, подумала она, только дом, который тебя ждет. Потому что уже показался дом за знакомым забором, а в нем так тепло, так волшебно горел свет.

 15

За ужином снова последовал теперь уже пространный рассказ Летающих людей об уэслерах, о том, как же им удалось спастись. Доминик Роше, статный светловолосый человек,  едва скрывал удивление.
- Я знал, что уэслеров можно «вести», но не думал, что можно потом от них оторваться, - сказал он, когда Трико и Келвин закончили рассказ.
Все глаза обратились к Вескис.
- Я тоже, - просто ответила она.
- Странно, что уэслеры так возбудились возле Заозерья, - раздался голос одного из друзей Алана, Бриса.
- Отчего же странно, - спокойно  ответила Вескис, - конечно они возбудятся. Онтарио восходит.
Повисла напряженная пауза. Перед восходом Онтарио даже чудесное спасение от уэслеров отступало на второй план. Никто из гостей группы Вескис не решался задать вопрос, однако, очевидно, он висел в воздухе. 
- Мы это видели, - сказал Френк. – Мы были у озера Онтарио и видели: Звезда готова взойти.
- Мы танцевали с ним всю ночь, - добавила Вэлли, - как оно прекрасно!
- Вау! Расскажите! – донеслось из разных мест.
- Это точно? – обратился Доминик к Вескис.
Вескис указала длинной ладонью в ту часть стола, где сидели Френк и Велли:
- Ты же слышал.
Доминик Роше покачал головой.
- М-да, - сказал он. – Интересно. Серьезное заявление. Когда взойдет Онтарио… - он подыскивал слова, - это все поменяет в нашей жизни.
Маркиза впервые уловила легкий акцент в речи Доминика Роше.
Вескис же сидела, чуть улыбаясь и опустив глаза.
Доминик продолжал:
- Сейчас время очень сложное.
- Это лишь подтверждает наши слова, - сказала Вескис. Она подняла глаза, и ее лучистый взгляд встретился с грустными глазами Доминика, в уголках которых таилась усталость… Маркиза подумала, что он, наверно, не молод; но сейчас он показался ей совсем старым человеком.
- Увидим… - сказал он. – Ведь это уже было, и не раз: казалось, Онтарио приходит здесь, Онтарио приходит там. А потом все проходило. Увидим, что теперь будет.
     Кто-то, - кажется, Трико, - начал было с жаром спорить, что Онтарио точно восходит, он готов поклясться в этом. Но Вескис сделала приглушащий знак ладонью, и страсти утихли. Она улыбнулась Доминику Роше и развела руками: думайте, как хотите.
- Кстати, - сказал Доминик Роше, - сейчас будет хороший повод поговорить об этом. Через три дня, первого июля, будет Совет групп.
- Отлично, - сказала Вескис, - там и поговорим.
Вечер продолжался, и вскоре, как всегда, зазвучали песни. И хотя Маркизе казалось, что она устала смертельно, она не могла уйти. Она чувствовала, что что-то этим вечером еще не закончено. Почему Доминик Роше не обрадовался, не удивился, что Онтарио восходит? Вернее, удивиться-то он удивился, но как-то не поверил. Почему? Ведь Онтарио – чудо, Онтарио – как компас для всех Летающих людей, нечто очень важное - может быть, самое важное, как она уже начала понимать. А она ведь совсем «новый» Летающий человек. Доминик же – руководитель группы, значит, он летает давно и многое знает. Почему же он не поверил?
Когда было явно за полночь, и большинство гостей ушли спать, остались Вескис со своей группой, Леший, Алан и кое-кто еще. Песни смолкли, и вновь, теперь уже в камерном кружке, завязался разговор.
- Как-то очень вовремя собирается Совет групп, - сказала мисс Вэлли с таким видом, будто ее это очень удивляет. – Наверно, не мы одни знаем об Онтарио.
- Да это не из-за Онтарио, - лениво-насмешливо подал голос Леший. – Тут пока вас не было, статьи какие-то появились в газетах.
- Причем сразу почти во всех, - сказал Алан. – О новой секте «флайменов».
- Наркоманах и тунеядцах, - добавил Леший.
Многие засмеялись, в том числе Вескис. Она сказала:
- А я уже думала – действительно Онтарио заинтересовало наши группы. И что же пишут?
- Пишут, что флаймены – угроза общественному сознанию, - сказал Алан. – И теперь по этому поводу срочно собирается Совет групп, чтобы решить, что делать. Идей, как я понимаю, несколько.
- Ага, затаиться, застрелиться… и покаяться, - предположил Трико.
- Ну, примерно так, - согласился Алан. – Не выходить на тракты, может быть, перебраться в более безопасные места.

- Мы не сможем сейчас уйти в другие места, - серьезно сказала Вескис. – Нам нужно будет готовиться..,- при этих словах оживление стихло.  – Нам нужен будет Облачный тракт.
- Вескис, а нам могут не поверить, что Онтарио восходит? – не выдержала Маркиза.
Вескис секунду помолчала перед ответом.
- Нам могут не захотеть поверить, - сказала она.
- Почему?
- Потому что… Доминик правильно сказал: многое изменится. Я бы даже сказала больше: изменится все.
Она переглянулась с окружающими, и по лицам пробежал огонек улыбки. А Маркиза почувствовала, как кольнула ее тревога от этого четкого ощущения: все изменится.
- Это очень тяжело принять, - продолжала Вескис, глядя ей в глаза. – Перестать цепляться за то, как ты привык жить, и принять другой выбор. Может быть, по-человечески, это вообще невозможно. Она вдруг потянулась и добавила теперь уже другим, легким тоном:
- Но посмотрим, как  оно пойдет.
- А на Совете… будут представители всех групп? – продолжала спрашивать Маркиза.
- Всех, - ответил ей Френк.
- А-а, - протянула Маркиза, и подумала: как бы хотелось посмотреть на другие Летающие группы…
Видимо, поймав ее настроение, Вескис повернулась к ней:
- Если хочешь, можешь войти в нашу «делегацию». Там как раз образовалась пара лишних мест, - она посмотрела в сторону Владеницы и Влада. Они, видимо, куда-то собираются уехать, поняла Маркиза.
- Правда? – воскликнула она. – Классно!
- Там хорошо кормят, - сказала Велли, и все засмеялись. Видимо, присутствовать на Совете групп не считалось особой привилегией в группе Вескис.
Вечер ощутимо подходил к концу.
- Я хочу попросить вас кое о чем, - сказала Вескис тихо, и все смолкли. Она села, обхватив колени длинными, тонкими своими руками, и начала:
- Когда мы летели… и уэслеры вот-вот должны были нас накрыть, мы полетели к ним. Тогда я не верила, что смогу вернуться обратно.
- Кис, - тихо сказала Велли, положив руку на плечо Вескис.
- У меня просто не было выхода, - продолжала Вескис, -  надо было лететь. Я пела свои синегорские песни, - вы их наверно, слышали.
- Еще как! – отозвался Трико.
- Потом я их повела наверх. Выше, выше и выше (она аккомпанировала себе ладонью).
- Мы не смогли лететь с тобой, - сказала Велли с грустью.
- Вы все сделали замечательно. Вы летели рядом.
- Не до конца…
- У вас нет синегорских песен, - мягко сказала Вескис. – А меня они спасали.  Лететь я могла. Но обратно, - она покачала головой, - я не верила, что смогу вернуться обратно. И вот когда я поднялась так высоко, что облака стали прозрачными, появилась мутная дымка. А выше лететь было нельзя. А подо мной были уэслеры.
Все стихли. Стояла такая тишина, что слышно было, как сзади, в темноте коридора, поскрипывает деревянный пол.
Вескис подняла глаза ввысь, к потолку, словно там, вверху, было что-то еще.
- И тогда я обратилась к Онтарио, чтобы Звезда дала мне дорогу. Я просила  открыть мне дорогу к звездам только на один миг.
Она замолчала. Все молчало в доме, а потом Френк спросил:
- Что дальше, Кис?
- А дальше появился луч, - сказала Вескис. Она обернулась к Френку, и Маркиза увидела слезы в ее глазах. – И по этому лучу я поднялась к звездам – на один миг. Как я и просила. Я видела Онтарио. Потому что этот луч был от Звезды. И я снова и снова услышала, что Онтарио восходит уже, и времени у нас мало. А потом я перелетела через зону уэслеров и опустилась к вам. Трико молодец – замечательно вел группу.
- Ха-ха, - сказал Трико. – Не помню, чтобы я кого-то вел. Группа сама неслась в одном тоне, исключительно на первобытных инстинктах. Так наши предки спасались от мамонтов. Я не прав? – обратился он к остальным.
- Да уж, - усмехнулся Грегори.
- Так я хочу попросить вас, - снова серьезно сказала Вескис. – Давайте поблагодарим Онтарио и еще Того, Кто создал Летающих людей. Не думаю, что мы хорошо понимаем, что такое Онтарио, и зачем ему восходить. И причем здесь  Летающие люди. Когда-нибудь это все откроется… может быть. - Она покачала головой: – но есть вещи, которые не нужно понимать, чтобы быть Летающим человеком. Нужно просто принять все как есть и… и  благодарить. Это самое главное, что мы можем. За то, что мы Летающие люди, за то, что мы вернулись, за то, что у нас есть Онтарио…
- За то, что у нас есть Заозерье, - добавил Трико.
Они встали, погасили верхний свет, оставив лишь свечи на столе, и обратили глаза к востоку. Маркиза знала, что благодарения и молитвы – удел отщепенцев сектантов, так ее учили, так было всегда, сколько она себя помнила. Но она  поглядела на темный силуэт неба за окном и вспомнила Онтарио. Она вспомнила, как шептала какие-то нежные слова, когда танцевала в его свете, и как обращалась к нему во время атаки уэслеров. «Пусть Оно будет, - попросила она, - что бы ни было, пусть только будет Онтарио. Даже если для этого придется лететь».
В зале стоял полумрак, только потрескивало пламя  свечей, и Летающие люди что-то тихо-тихо говорили, каждый свое. Лишь Влад с Владеницей говорили что-то вместе, держась за руки.
А потом  полилась медленная мелодия. Ее запела Вескис, а Летающие люди подхватили. Огоньки свечей колебались в такт ее нежным звукам, а ночь вокруг затихала, и все яснее и спокойнее становилось на душе. И под эту мелодию Летающие люди прощались  друг с другом и желали спокойной ночи, и расходились по большому дому. Маркиза уходила одной из последних. Когда она засыпала, в голове ее все звучала их прощальная песня, и в полусне-полуяви ей привиделось, как в вышине небес Онтарио, склонясь над нею,  поет ей колыбельную.

 16

Как же славно вернуться домой! Маркиза ощутила грусть, когда машина, чуть шурша по гравию, выехала за калитку ранним утром и стала отдаляться от Лесничества. Юрий махал им рукой и, обернувшись, Маркиза еще различала его силуэт у забора и махала в ответ. До свиданья, Лесничество, до свиданья, золотой диск, золотое время, Онтарио!
Но чем ближе подъезжали они, тем милее становились родные места. Опять обед в придорожном кафе. Опять дорога. Показались окраины города, затем они въехали в центр.
- Как классно ехать летом! – воскликнула Маркиза.
     Они проезжали по высокому мосту, в вечерней дымке. Над ними проплывали легкие, перистые облака. Маркиза привычным уже взглядом выверила угол полета. Где-то за облаками, за дымкой ожидало их Онтарио. От этой мысли сердце ее забилось. А что это значит: ждет Онтарио? Что с ними будет? И когда?
     Но дорога всегда настраивает на перемены. Глядя на индустриальный пейзаж за окном, такой знакомый, на высотные здания и мосты, Маркиза думала: «Я возвращаюсь сюда, но ненадолго».
- Ты в городе останешься до конца отпуска или поедешь к маме? –  обратилась к ней Елена.
- Не знаю, - сказала Маркиза. – Мама обещала скоро приехать. А я еще хочу попасть на Совет.
- А где твоя мама живет? – спросил Остин.
- У себя, у моря. У нас там маленький домик.
Мама – это была болезненная тема для Маркизы. Она чувствовала себя виноватой перед мамой - за то, что уехала, за то, что, конечно, не звонила так часто, как нужно. И про Летающих людей мама ничего не знает, - как ей сказать? Переехав в Дом группы Вескис, Маркиза сказала маме, что поменяла адрес – врать ей не хотелось, а каким образом представить правду, она не знала.
- Привози маму к нам, - сказала Елена убежденно, - ей у нас будет хорошо. Если Пьетро, конечно, не замучает твою маму своей восточной кухней…
- Один взрослый человек в Доме очень бы не помешал, - отозвался Чезаре.
- Не знаю, - с сомнением сказала Маркиза, - думаешь, это нормально? Думаешь, она меня легко отпустит…  - она хотела сказать «к Онтарио», но смутилась, -  …в небо?
- А как же ты полетишь, если тебя не отпустят? – тихо спросила Елена, положив руку Маркизе на плечо.
- Нет? – спросила Маркиза.
- Нет, - мягко повторила Елена. – Тебе будет тяжело. Ты не сможешь лететь.
Маркиза смолкла. Эта мысль была для нее нова.
- Ничего, - сказала Елена, видя, как погрустнела Маркиза. – Поговори с Вескис, Вэлли или с Келвином. Он умеет находить общий язык с родителями.
- А лучше всего умеет Влад, - сказал Келвин, сидевший рядом с Остином, впереди. – Он так и просил руки Владеницы у ее отца: «Так, мол, и так, мы решили пожениться. И теперь прошу у Вас руки Вашей дочери». Церемонно так. А тот и отвечает через переводчика: «Знаешь, парень, ну если вы все решили, я-то тут при чем?»
Все засмеялись. Однако затем Маркиза затихла и так и просидела наедине со своими мыслями до конца пути.

Первое, что сделала Маркиза, вернувшись домой, - побежала искать Сакиру. Впрочем, искать его особо не пришлось: образ жизни Сакиры был постоянен как  погода в Сахаре. После семи вечера он, как и всегда, сидел в своей мастерской. Забравшись с ногами в старое, скрипучее кресло, Маркиза смотрела, как он наливает зеленый чай «из корней всего», как он однажды в шутку назвал это варево. Душистый аромат разлился по маленькой комнатке.
- А еще я познакомилась с Одери. Ты знаешь Одери?
- Слышал, - сдержанно ответил Сакира.
- Он замечательный! Он поет потрясающе, я никогда не слышала, чтобы так кто-то пел. – Маркиза помолчала, подумав. – Когда он поет, лес оживает. И звезды оживают. Вообще все вокруг становится другим, просыпается, когда Одери поет.
- Это я тоже слышал, - откликнулся Сакира.
     Он налил чай в пиалы себе и Маркизе.  В мастерской было, как всегда, уютно и тепло. Словно время затормозило свой бег.
- Знаешь, Малыш, я за тебя рад. Не знаю, что ты видела в Заозерье, но Вескис я верю. И все-таки скажу.  – Он помедлил: - Будь осторожна. Не сотвори себе кумира.
- О чем ты? – брови Маркизы удивленно вскинулись.
- О группе Вескис. Об Одери. Вообще о Летающем мире.
- Что ты! Я все понимаю. Но… ведь и ты пойми. Ты в этом мире живешь давно. А для меня вообще жизнь открылась прошлой осенью, помнишь, я тебе рассказывала! Я не виновата, - это так есть.
- Я все понимаю, Маркиза. Но в Летающем мире проблем еще больше, может быть, чем в нелетающем.
- Почему?
- Да по разным причинам. Скоро ты все это увидишь лучше меня. Летающие люди… обретают новые возможности. А люди остаются теми же. Вот в чем главная загвоздка.
- А они должны поменяться?
- Должны, наверное. – Он махнул рукой неопределенно, - Не знаю. Может быть, у Вескис это не так, - все-таки она из Синегории.
- Ой, Сакира, кстати. А что ты знаешь о Синегории?
- Ну… - пожал плечами Сакира: - Не много я знаю. Скрытая страна. Сам я там не был, - он усмехнулся.
- А там… катастрофа какая-то случилась?
- Да, что-то вроде того. Но никто же не знает точно о Скрытой стране ничего. Может быть, она есть и сейчас. Может быть, ее нету. Знаем, что было Большое землетрясение, катаклизм. Кое-кому удалось выжить. Вот Вескис, например.
- А откуда это известно?
- Ну, не настолько же сильны барьеры между странами. У нас были отголоски землетрясения в семьдесят шестом году.
Маркиза прикинула: семьдесят шестой… это двенадцать лет назад.
- А Летающие люди когда появились?
- Примерно в это же время. Кстати, первый Совет собирали как раз Вескис Ламарт и Пабло Несседа. Тогда все ждали, что вот-вот должно взойти Онтарио…
- Онтарио? – воскликнула Маркиза.
- Ну да. Скрытая звезда Онтарио. Надежда Летающего мира. – В его голосе Маркиза явно уловила саркастические нотки.
- А знаешь, Сакирка… - несмело начала она, - Я ведь… видела Онтарио. И сказав это, она  вновь ощутила  прикосновение  величия и  какой-то одинокой беспомощности Звезды, открывшееся ей.
Почему-то Сакира не удивился.
- Не знаю, не знаю… И десять лет назад разный народ видел Онтарио. И все ждали: вот взойдет Онтарио, и мир изменится. Летающие люди готовились к подвигу. А оно все не всходило. И постепенно жизнь стала входить в свою колею.  Появились разные общества, сообщества. Потом началась борьба с пинкерами…
- Это которые ловят Летающих людей?
- Да они всех ловят без разбора, хоть Летающих людей, хоть солнцепоклонников. Борются с сектантством.
Сакира неторопливо вымыл свою пиалу. Маркиза ждала, пока он продолжит.
- И что дальше?
- А что дальше? – Он пожал плечами: - Народ стал жить-поживать, и добра наживать.  – Он помолчал еще немного и добавил: - Только вот музыка с каждым годом слышна все слабее.
- Послушай, - решила переменить тему Маркиза, - А что сейчас делает  этот… второй человек, который собирал Совет, Пабло… как ты его назвал?
Сакира ответил не сразу. Сначала вытер пиалу и аккуратно поставил ее на полку.
- Он погиб, - сказал он. – Скорее всего, от пинкеров.
- А… - грустно сказала Маркиза. – Ты его знал?
- Он был моим другом. Мы с ним группу хотели организовать. Ты меня в тот раз спрашивала… Так вот, это, наверно, единственная группа, в которую я когда-либо хотел войти.



 17

     На следующий день провожали Владеницу и Влада. Маркиза как-то особенно отчетливо запомнила этот день. Накануне вечером Владеница подошла к ней и попросила:
- Малыш, мы улетаем завтра. Пойдешь провожать?
- Конечно, - с удовольствием откликнулась Маркиза. – А надолго?
- Недели на две. Надо напоследок побывать во всех красивых местах, где мы не были. Поэтому  летим в южные края. И еще заскочим в Болгарию, на мою родину.
Это «напоследок» холодком отозвалось у Маркизы внутри. Все улаживают свои дела, готовятся… Может, и ей пора что-то доделывать, с кем-то прощаться? 
- Да, только разбуди меня, - попросила Маркиза.
Утром, а вернее – еще затемно, почти ночью,  она проснулась от шепота Владеницы у себя над ухом.
- Малыш, вставай. Мы уходим через сорок минут.
- Ага. – Маркизе теперь совершенно не хотелось вставать. Но расставаться с Владиками на две недели, не попрощавшись, было действительно грустно. Поэтому ей пришлось подняться, собраться, и вместе со всеми двинуть на машине куда-то в темень.
Впрочем, ехать пришлось недолго. Уже начинал сереть день, когда они вырулили по трассе куда-то к лесному массиву. Маркиза сидела в передней машине, вместе с Френком, Вескис и Владиками. Френк был за рулем. Вместе с Вескис они выверяли курс.
- Сейчас смотри, нужно искать западный выход.
- Значит, будет, - уверенно говорил Френк.
- Вниз, по осевой.
- По крайней.
- Да, смотри…
- То, что надо.
Они съехали с трассы по невесть откуда взявшейся тропке и поехали на запад. Маркиза с удовольствием, с каким она  смотрела бы хорошую пьесу в театре, наблюдала, как выверяют курс. Ей казалось, что невидимые нити возникают из ниоткуда и складываются в узор, соединяя начало их пути с конечной точкой. Природа тракта переменчива, сегодня он – здесь, завтра – сместился на сотню метров. И далеко не все лидеры групп умели искать его. Часто в группах были один-два специалиста, которые только этим и занимались. Но Вескис умела находить выход на тракт безошибочно.
- Теперь чуть помедленнее… по касательной.
- Я бы взял правее. Кривая ось.
Машину тряхнуло.
- Мягче, Френк, мягче, - Вескис, улыбаясь, сделала рукой мягкий жест, видимо, понятный ей и Френку, - по касательной.
Они повернули направо и по пологому склону выехали к ровной поляне на опушке леса.
- Сейчас, сейчас… вот здесь, - сказала Вескис.
Машина остановилась.
- Тракт, - обернулась Вескис к Владенице и Владу, приглашая их, как приглашают на вкусное угощение.
- Факт, - откликнулся Влад. И обернулся к Владенице:
- Пойдем, милая моя.
Действительно, тракт был над ними. Не ошибешься – легкая, дымчатая дорожка тянется в глубину, словно зовет в путь. Конечно, чтобы взлететь, тракт не нужен, - вот только куда долетишь без небесной дороги?
Занималась заря. Над поляной стелился туман. Маркиза поежилась, выйдя из машины, с тоской поглядывая на белесые деревья, виднеющиеся вдали. Рань-то какая!
А между тем как-то быстро и незаметно наладился строй. Тихо полилась музыка. Маркиза уже привыкла почти автоматически включаться в общий строй. И, как ни странно, холод и ощущение бесприютности растворились. Музыка звучала внутри, соединяя деревья, туман, близящуюся разлуку и то, что ждет их всех впереди. Музыка звучала, и жизнь наполнялась смыслом. И при этом все начали прощаться с Владеницей и Владом. Вескис сказала им только: «Летите, да хранит вас Онтарио». И ее узкие длинные ладони взлетели в оберегающем, нежном синегорском жесте.
Маркиза не знала таких красивых движений. Она просто обняла свою подругу Владеницу, вдохнула аромат ее пушистых волос с капельками росы и прошептала:
«Береги себя, Влади. Да хранят тебя Онтарио и Влад».
- Не гасите огней, - отвечали   Влад и Владеница.
Под  льющуюся музыку они взялись за руки. Влад кивнул Владенице, она улыбнулась. Потом, обернувшись, помахала рукой – Маркизе показалось, что именно ей, - и они стали подниматься. Два силуэта, две развевающихся тени летели по ветру. Вздымались кручи облаков. Играл рассвет. Две фигурки летели рядом. «Какая красота! Господи, какая же красота!» - подумала Маркиза. У нее внутри сжалась какая-то струна, и звуки полились нежные и щемящие. Маркиза еще увидела, как одна из фигурок, - видимо, Влад, - отделилась от другой у самой кручи и резко взмыла вверх. На какое-то время Влад застыл над стеной облаков, разделявшей их с Владеницей. А затем обернулся к ней и медленно,  бережно  подтянул ее к себе. Потом они скрылись из вида.
«Он открывает проход для Владеницы, - подумала Маркиза, -  Когда люди любят друг друга, они всегда делают так».
Почему-то эта картина застыла в ее памяти надолго, может быть, навсегда. Никогда больше не довелось ей увидеть такой красивой пары, как Влад и Владеница. Но часто, глядя на влюбленных, она вдруг вспоминала  рассветное марево, облака на ветру и две летящие рядом фигурки.   Тогда она улыбалась. Да хранит их Онтарио.


ИЮЛЬ

 1

Совет был назначен на три часа дня. Еще с утра Маркиза волновалась, наглаживая себе чистую майку.
- А прилично в майке идти на Совет? – догадалась она спросить у Фрэнка, когда все было уже готово.
Тот только фыркнул.
А вездесущий Трико заверил:
- Абсолютно неприлично. Тебя даже туда не пустят. Даже запретят приближаться к этому месту.
Маркиза недоверчиво на него смотрела, не зная, что и думать.
Вэлли облегчила ее страдания:
- Что ты пугаешь девочку? Иди, в чем хочешь. Только значок у Пьетро возьми.
- Какой значок?
- Ну, вместо полетки. Некоторые приходят на Совет в полетках. А мы подумали, что можно вполне ограничиться  значком.
Маркиза мало что поняла, но попросила значок у Пьетро, и он ей выдал нечто вроде бэджа овальной формы, такого же цвета, что и полетка, с золотистой окантовкой.
- Напиши свое имя и вставь внутрь рамки, - деловито сказал он и пошел заниматься другими делами.
Маркиза разыскала ярко-желтый фломастер и написала большими буквами: «МАРКИЗА».
- Все, я готова, - провозгласила она.
Остальные были готовы тоже. Одеты они были чуть праздничнее, чем обычно: на Вэлли был просторный темно-синий балахон, оттенявший ее светлые волосы, Френк надел почти что костюм, а Вескис – длинный черный сюртучок с узкими брюками, очень изящный, хотя и чуть поношенный. «Совершенно синегорский у нее вид, совершенно не наш», - подумала Маркиза. Сама она нацепила на яркую майку свою любимую короткую жилетку. Брюки Маркиза долго выбирала, потом ей это надоело, и она решила надеть просто самые чистые. Поэтому она пошла в джинсах, правда, ярких и расшитых разноцветными нитями по шву.
- Ну, ты хиппи! – сказал Трико.
- И что?
- Дитя цветов, - сказала Вескис, обняла ее, и они сели в машину.
Дорогой Маркиза хотела узнать, как вести себя на Совете, чтобы не попасть впросак. Вот только спросить, чтобы вопрос не прозвучал глупо, было непросто.
- А что мы будем делать на Совете? – наконец не выдержала она.
- Ты увидишь, не бойся, - ответила Велли. – Там выступают, решают разные вопросы. Иногда голосуют, но редко, по очень важным вещам.
- И как мне голосовать?
Велли засмеялась.
- Как хочешь, так и голосуй. Как считаешь нужным. Да, Вескис?
Вескис молчала. Она обернулась, и Маркиза уловила в ее лице странное, грустное выражение.
- Я не жду многого от этого Совета, - сказала она наконец. – Но все же… кто знает, иногда бывают неожиданности.
- Иногда они приятные – добавил Френк.
Все улыбнулись.
- Давайте настроимся, - попросила Вескис.
Тогда они замолчали и стали настраивать свои внутренние струны. И через несколько минут музыка пришла. Ей было трудно пробиться через бетонные стены города и шум машин, и суету дня, но все же – они позвали ее, и она пришла.

Они подъехали к знакомому Маркизе зданию Большой библиотеки. Здесь часто снимали залы для различных мероприятий, однажды Маркиза тут уже была со своим Университетом. Поэтому поднявшись по мраморным ступеням  в Овальный зал, ведущий в другой, еще более широкий, где, видимо, и должен был пройти Совет, Маркиза ошеломленно вздохнула.
- Вау! – вырвалось у нее.
Зал немыслимо преобразился. Тихая, еле слышная музыка, казалось, разливалась повсюду. Стены играли цветами, - такую игру цвета и света, настоящего, живого, Маркиза видела в пещере Одери. На ее явное недоуменное восхищение Френк сказал:
- Да, это привет из Синегории.
- Это они у вас взяли? – спросила Маркиза у Вескис.
- Кое-что, - отозвалась Вескис, - для стен сойдет.
Маркиза ощутила гордость, словно она сама была из Синегории. Ведь это из ее группы пришла вся эта красота. Еще большую гордость почувствовала она, когда они вошли в Большой зал, и весь зал встретил их аплодисментами.
Здесь было много Летающих людей. Мелькали яркие цвета полеток. Много было зеленых – от Фераллини. Франческо Фераллини был главой Совета, его группа была одной из самых многочисленных.
По периметру Большого зала в несколько рядов стояли столы. Едва они вошли, и шквал аплодисментов встретил их, к ним подскочил молодой человек в зеленой полетке:
- Мисс Вескис, Френк, Вэлли, добрый день. – быстро затараторил он.
- Это Маркиза, - представила ее Вескис.
- Замечательно. Ваши места – там, пожалуйста, я Вас провожу.
     Они заняли свои места в центре зала. Затем, со словами «Позвольте, я помогу вам», молодой человек достал прикрепленные сбоку от столика изящные, тонкие наушники. Маркиза с любопытством на них посмотрела. Она обратила внимание, что у всех в зале были надеты наушники с маленьким микрофоном впереди.
- Спасибо, - улыбнулась Вескис, взмахнув ладонью, - мне не надо.
- А… - несколько оторопел их помощник. – Да, простите, я забыл.
      Затем он с нерешительной улыбкой обратился к Френку и Вэлли:
- А Вам?
- Нам, к сожалению, надо, - ответил Френк. – Давайте сюда вашу рацию.
     Маркиза также надела наушники. Ощущение было такое, словно она стала пилотом самолета или иностранным шпионом.
- А зачем это? – спросила она у Вэлли.
- А, это? Это транслятор. Переводчик.
- А Вескис как же?
- Вескис это не нужно, - ответила Вэлли. – Она понимает любой язык.
     К ним стали стекаться Летающие люди. Вэлли, конечно, сразу начала общаться с Аланом. Наушники они сняли, - видимо, не  нуждаясь в переводе. Френк тоже куда-то делся. Вескис окружили со всех сторон.
     Маркиза смотрела во все глаза, пытаясь различить надписи на значках и опознать  людей, о которых до этой поры она, главным образом, только слышала. 
     В наушниках шумело от многоголосия. Она уже собиралась снять их, как вдруг услышала совсем рядом с собой отчетливый    возглас:
- Мар-киза!
     Она обернулась. К ней приближался улыбающийся смуглый молодой человек в яркой серебристой полетке.
- Вы из группы Вескис? – перевел наушник.
- Да, - кивнула она.
- Надо же, - в его голосе явно сквозило уважение.
- Конрад, группа «Экселенц», - представился он.
К ним подошел товарищ Конрада в такой же серебристой полетке. На приколотом к ней бэдже Маркиза прочитала по-латыни: «Мартин».
- В группе Вескис – новая девушка, - сказал Конрад.
- Удивительно, - улыбнулся тот.
- Почему? – удивилась Маркиза.
- В вашей группе это бывает  нечасто, - сказал Конрад.
- А в вашей? – спросила Маркиза.
- Ну… - они переглянулись, - за последние полгода пришло пять… нет, шесть человек.
     Они стали перечислять какие-то имена, которые Маркиза не могла запомнить. Она терпеливо ждала.
- А сколько вообще у вас в группе людей?
- Пятьдесят два, кажется? – спросил Конрад у Мартина.
- Да, из них восемнадцать летающих.
- Теперь девятнадцать. Еще Лоуренс.
- Лоуренс не летающий. Он встречает.
- То есть как это, - удивленно вмешалась Маркиза, - летающие? А остальные?
- Остальные не летают, - покачал головой Конрад.
- А как же? – оторопела Маркиза.
     Но тут ее позвала Вескис:
- Маркиза! Давайте я вас познакомлю.
- Извините, - обратилась Маркиза к своим собеседникам, и повернулась на голос Вескис.
     Вескис разговаривала с невысоким подвижным человеком с очень живым взглядом. Улыбаясь, он смотрел на Маркизу. Она заметила, что и на нем не было полетки.
- Это Роже Давид, - представила его Вескис, - один из первых летающих людей.
     Маркиза слышала о Роже. У него была своя группа, и они с Вескис дружили.
- А это наша Маркиза.
- Я рад, - сказал Роже Давид. Маркиза удивилась: ей не нужен был транслятор, чтобы понимать Роже.
- А какой у тебя тон? – спросил Роже у Маркизы.
Она непонимающе улыбнулась Вескис.
- Колокольчик, - сказала та. – Она у нас колокольчик.
Рене вскинул брови.
- Это занятно. Он вдруг быстро дотронулся до руки Маркизы, прислушался и кивнул: - Да. Звенишь.
     Маркиза засмеялась, не зная, верить или нет. От прикосновения Роже Давида у нее внутри действительно что-то зазвенело.
- Я так хотел вас встретить! – обратился он к Вескис.
- Ты хотел полететь с нами, я знаю,  - она положила руку ему на плечо.
- Ты тоже видела Онтарио? – спросил Роже у Маркизы.
-  Видела, - подтвердила она, - куда же мне было деваться!
- Действительно, - полушутя-полусерьезно вскинул руки Роже, - Куда деваться?!
- Роже, - обратилась к нему Маркиза, - теперь я Вас спрошу. А почему на Вас нет полетки?
- Потому же, почему и на Вас, милая барышня. Мы же не в полете.
- А другие?
Роже усмехнулся и посмотрел на Вескис. Та молчала, загадочно улыбаясь.
- А что другие? Где же им еще надеть новенькие полетки? До Фестиваля далеко.
- Кстати, не так уж и далеко, - вступила Вескис, - Он будет в конце августа.
     Маркиза задумалась. «Остальные не летающие», - так, кажется, сказали ее новые знакомые. Они не летающие, - стало быть, у них нет другой возможности надевать полетки, кроме как на Фестиваль и Советы групп. Но как это странно! Неужели в Летающем мире не все летают? Потом она вспомнила Одери, который не летал,  и подумала, что, возможно, и у них есть какие-то свои дары. «Спрошу у  Вескис», - решила она. Но к Вескис уже пробрался Френк с какими-то своими друзьями, и другие Летающие люди подходили и приветствовали их. Маркиза не могла не заметить, что их группа, несомненно, имела здесь какой-то особый статус. Чувствовала она и внимание к своей персоне,  - в обращенных на нее взглядах явно угадывался  интерес. Маркизу это смущало: без полетки она ощущала себя словно раздетой под взглядами окружающих.
     Но тут раздался гулкий звон гонга, и она вздохнула с облегчением: все поспешили на свои места.
     Совет открыл его Глава – Франческо Фераллини. Это был смуглый мужчина с мужественным, выразительным лицом. В его осанке, фигуре было что-то очень значительное, царственное даже, как показалось Маркизе. Под стать оказался и голос: звучный, бархатистый. Фераллини  поприветствовал собравшихся и начал:
- Друзья мои! Тот повод, по которому мы собрались сегодня, не является радостным. Это тревожный повод. Жизнь летающих людей никогда не была легка. Сейчас же мы видим, что новые испытания ожидают нас.
     Фераллини говорил о том, что уэслеры активизировались, и это несет в себе большую угрозу.     Почему-то Маркизе трудно было сосредоточиться на его речи, возможно, - потому что ей больше были интересны сами Летающие люди, сидевшие вокруг, - а об опасности уэслеров она и так знала.
     Потом он стал говорить об угрозе «внутренней», идущей от общества, в котором живут Летающие люди. Он говорил, что общество еще не готово к тому, чтобы принять существование Летающих людей, и любую информацию о них толкует превратно. И вот сейчас, продолжал Фераллини, появились первые признаки  открытой войны: статьи в СМИ, средства пропаганды, фактически раскрывающие существование Летающих людей, но преподносящие их как тоталитарную секту, опасную для общества. 
     Он зачитал несколько выдержек из статей о Летающих людях. Статьи эти действительно показались Маркизе странными: там говорилось о страшных наркоманах флайменах, в которых ей невозможно было узнать Летающих людей.
     Говорил Фераллини минут двадцать. Его голос звучал озабоченно, и люди в зале слушали внимательно. Но Маркиза обратила внимание, что ее друзья реагировали на
 речь неоднозначно. В середине доклада Фераллини Френк тихо сказал, покачав головой:
- А раньше пинкеров как будто не было!
     Вэлли скептически улыбнулась.
Вэскис же, казалось, думала о чем-то своем, почти не поднимая глаз на Фераллини. Чувствовалось, что слушать ей тяжело.
- Теперь, - сказал в заключение Фераллини, - чтобы озвучить наши предложения в ситуации, которая сейчас сложилась, я передаю слово лидеру группы «Экселенц» Джереми Макгуайру.
«Это та группа, из которой – Конрад и Мартин», - подумала Маркиза.
     Вышедший выступать Джереми Макгуайр был также представителен, даже красив. У него была ясная, мужественная улыбка. Маркизе показалось, что сейчас он заговорит, - и она сможет понимать его без переводчика… но нет, она ошиблась. Без перевода она бы его не поняла.
- Франческо в общем уже все сказал, - сообщил Макгуайр. - Обстоятельства складываются так, - он помедлил, - что летающим людям придется на некоторое время снизить свою активность. Мы  рекомендовали бы вообще прекратить полеты сейчас. По крайней мере, некоторые тракты должны стать закрытыми: Средиземный тракт, Суховей, Облачный.
Френк и Вескис переглянулись. Затем Френк поднял свою большую руку и неторопливо сказал, не поднимаясь с места:
- Маэстро, сейчас невозможно закрыть тракты.  Дело в том, что Онтарио должно взойти.  И все тракты должны быть открыты. Мы собственно хотели сообщить об этом.
Маркиза уловила шум в зале. Наушники доносили отголоски разговоров, и часто повторялось название Онтарио. Затем Франческо Фераллини спросил напряженно:
- А с чего Вы взяли, Френк, что Онтарио восходит?
Френк встал.
- Мы его видели - собственными глазами. Мы только что из Заозерья, и там мы видели Онтарио вот так, как сейчас Вас. Онтарио готово взойти. Поэтому невозможно закрыть тракты, - повторил он.
- За прошедшие десять лет я неоднократно слышал: «Онтарио должно взойти», - начал Фераллини.
       Но его речь перебил внушительный женский голос:
- А кто вам вообще давал право выходить на Облачный тракт?! Это же закрытая территория, почти зона уэслеров, было же решение!
     Так Маркиза поняла, что они что-то нарушили. Она оглянулась: слова принадлежали крупной женщине с резкими чертами лица, в полетке фиолетового цвета.
     Вескис только чуть улыбнулась. Френк не успел ответить: вмешался Роже Давид.
- Уважаемые господа! – Маркиза по-прежнему понимала его без перевода. – Для меня вообще-то новость, что кто-то всерьез собирается запретить самой летающей группе выходить на тракты.
- Но Роже, - устало сказал Фераллини, - мы же должны отвечать за людей.
- А сколько людей летает в Вашей группе, Франческо? – спросил Роже Давид.
- А это имеет значение?
- Роже прав, - раздался звонкий голос, и встал юноша в серебристо-серой полетке, - я тоже думал об этом. Скоро Летающие люди будут летать только разве что на фестивалях. Особенно если закрыть все тракты.
У Маркизы голова пошла кругом. В группе Вескис все летали, и проблем «летающие – не летающие» не возникало. Здесь же, видимо, вопрос Роже затронул какую-то наболевшую тему, судя по оживлению в зале. Пожалуй, самой спокойной оставалась ее группа. Вескис словно оставалась погруженной в свои мысли, только длинные пальцы непрерывно водили по краю стола, выдавая ее напряжение. 
Вэлли  с тихим сожалением сказала:
- Эх, нет Трико!
И они тихонько засмеялись.
- А что, Трико и здесь известен?
- О, да! – ответила Велли. – Для Трико Совет – арена борьбы.
Между тем страсти накалялись.
- В кого мы превратились! – восклицал Роже Давид. Он уже не стоял на месте, а нервно расхаживал по залу. – Летающих людей в каждой – почти в каждой – группе не больше трети! Остальные – помощники, спонсоры, еще непонятно кто! Скоро мы превратимся в партию чиновников или еще хуже! Уже есть кафе Летающих людей, скоро будут рестораны, клубы, взносы, фонды! Бутафория, чистая бутафория! Давайте еще закроем тракты, - и вообще останется театр, театр теней! И когда единственная группа…
- Не считая Вашей, Роже, конечно, - усмехнулся Фераллини.
- Единственная группа, - не обращая внимания, продолжал Роже Давид, - которая еще помнит, зачем вообще нужны Летающие люди, говорит о том, что Онтарио восходит, мы все отвечаем: не надо, зачем это нам, давайте лучше закроем тракты и разойдемся по домам!
- Я так не говорила, - вмешалась женщина, упрекавшая группу Вескис в нарушении общего решения, - но мы не можем подвергать опасности Летающих людей, Франческо Фераллини прав. А Онтарио…
- А почему бы не выслушать Вескис? – раздался вдруг голос. И все подхватили:
- Пусть Вескис скажет, в чем там дело.
Франческо Фераллини помедлил, поглядел на Вескис, и их глаза встретились. Он вдруг отвел взгляд и сказал неожиданно мягко:
- Вескис, расскажите нам об Онтарио.
Вескис встала. Она явно ждала, когда все успокоятся. Затем подняла руки, изящным и ласковым движением, и произнесла:
- Тише, тише.
И наступила тишина. Только где-то сзади, Маркиза услышала, кто-то тихо сказал:
- Ох, синегорские штучки!

Тени на стенах взметнулись в такт ладоням Вескис. Откуда-то потянуло ветром. Словно из Синегории донесся легкий бриз, и раздвинулись горизонты, - как тогда, в доме у Одери.
«Где-то в глубине, - вспомнила Маркиза, - где-то в вышине небес…» А песня уже звучала.
     Вескис запела тихо-тихо, словно колыбельную, и Маркиза увидела, что мир спит, словно на руках у Кого-то большого, Кто держит его нежно и крепко, - и этот мир и есть Синегория. Но песня неслась дальше, она звала в дорогу, - и Маркиза опять же чувствовала, как растет мир, как ему надо меняться. Ему надо идти вперед.
     А где-то, -  далеко, не здесь, не рядом с Синегорией, но связанно с ней, ждет своей череды Онтарио. Онтарио может взойти, - не для Синегории, но для чего-то очень важного, неизмеримо важного. И Синегория должна дать ему жизнь, впустить его. Тогда Онтарио будет жить, а мир изменится.
     Песня лилась светло, вздымаясь ввысь, как зов Онтарио, как просьба, обращенная к Синегории. Онтарио должно взойти для неведомой какой-то цели. Может быть, Синегория успеет узнать ее, а быть может – нет. Не все можно узнать, иногда нужно просто верить. Не взойдет Онтарио, не сомкнется цепь истории, и уйдет безвозвратно то прекрасное, что должно случиться.  Песня стала тише, и Маркиза услышала в ней:
«Кто знает? Кто знает, какие жертвы приносили безвестные миры, чтобы жила Синегория? Кто знает?»
     Песня, казалось, замолкла. Но потом мелодия полилась снова. Печальная мелодия, в которой не было больше вызова, а только усталость. Мир не захотел меняться, - поняла Маркиза. – Синегория не открыла дорогу Онтарио. И сначала все было хорошо… а потом все кончилось. Маркиза правда, не поняла, погибла ли Синегория, или просто  кончилась музыка. Песня сказала ей примерно так: «Просто музыка смолкла». 
- И я хотела сказать всего лишь, - раздался голос Вескис, - что мы имеем последний шанс открыть Онтарио дорогу. Вы знаете, что для этого нужно. Синегория свой выбор сделала, и уже ничего не изменишь. Теперь наша очередь. Но знаете, - она сделала паузу, и тишина стала значительнее и глубже, - знаете, - продолжала она тихо, - ведь Онтарио все равно взойдет. Это вопрос времени. Жаль, если мы не откроем двери. Но жалко прежде всего нас. Я знаю, однажды кто-то другой решит иначе. А здесь… просто не будет музыки больше.


 

2


Когда они возвращались, Маркиза молчала. Говорить у нее не было сил, - так много внутри накопилось всего, что надо было осмыслить.
- А что, - наконец спросила она, - разве не во всех группах Летающие люди – летают?
- Не во всех, - ответила сидящая рядом мисс Вэлли.
- А почему?
     Маркиза глядела на Вескис. Но Вескис молчала. У нее вообще была привычка, - Маркиза заметила это, - говорить в своей группе последней. Поэтому ответил ей Френк:
- Вот смотри, Малыш. Сначала все - Летающие люди, все нормально. А потом появляются друзья, близкие. Они, может, не летают и не слышат музыки. Но люди они хорошие. – Он оглянулся и улыбался своей широкой улыбкой. – Ну как их не взять в группу?
- Да… - неуверенно сказала Маркиза, - а что здесь плохого?
     Все улыбнулись.
- Не так все просто, - продолжал Френк. - Потом как-то само собой выходит, что в группах есть белая кость – те, кто летают, - и черная кость, - те, кто этого не умеет. И их обслуживает.
- Да, и вот так начинают фонды всякие создаваться, и комитеты, и клубы, и все, о чем говорил Роже, - добавила Вэлли.
- И начинается тусовка, - со вкусом сказал Фрэнк. А Вэскис тихо добавила:
- А потом приходит Онтарио…
- На весь этот кавардак, - так же вкусно продолжал Фрэнк.
     Вэскис улыбнулась.
- И оказывается, - сказала она, - что лететь к Онтарио совсем не хочется. А хочется продолжать жить – так мило…
     В ее голосе не было  сарказма, словно она рассказывала какую-то давно известную историю. Она так ее и закончила:
- Все это уже было, было и было, - и посмотрела на небо.
     А небо плыло над ними, воздушное и голубое, с белесыми,  легкими облаками…
- Как ты думаешь, они нас услышали? – спросила Вэлли у Вескис.
- Да кто же их знает, Вэл. – Она помолчала, - для многих из них все слова об Онтарио – словно старая песня, может, и красивая – местами, но совсем откуда-то издалека.
- А мне показалось, - вмешалась Маркиза, - что если кто мог услышать, все услышали. Я сама столько всего узнала, когда… когда Вескис пела, - призналась она.
- Ты настроенная, Колокольчик, - сказала мисс Вэлли. – Не все такие.
- Все решится в августе, - сказала Вескис, - к Фестивалю ближе.
- Да, мы же ведем Фестиваль! - с энтузиазмом сказал Френк, - на радость Остину и Кэлу! Кстати, а почему мы его ведем?

     Тогда, после музыки Вескис, страсти утихли.   По крайней мере, о закрытии трактов больше никто не говорил, хотя и тему Онтарио не затрагивали. Фераллини что-то сказал в том роде, что да, здесь многое сказано, и теперь с этим надо пережить, пережевать все это… потом перешли к другим вопросам.
     Группа Вескис больше не возникала. И только в конце Совета, когда разговор пошел о грядущем в августе Фестивале Летающих людей, и о том, что должна быть группа-ведущая, Вескис улыбнулась друзьям и спокойно встала:
- Наша группа хотела бы вести Фестиваль. Если никто не возражает.
     Маркизе показалось, что народ удивился. Но, скорее, радостно: от «синегорской» группы, видимо, ждали разных чудес. По крайней мере, никто не возражал.

- Нам нужны тракты, - объяснила   теперь Вескис, - нам просто очень нужны тракты. А ведущим Фестиваля дается «зеленый свет».
- Так я и думал, - удовлетворенно сказал Френк.
- А Фестиваль проведем, - продолжала Вескис, - не в первый раз.
- Это точно, - подтвердил Френк, -  если только Келвин с Остином на пару не устроят опять экстрим-клуб.
     Все, кроме Маркизы, засмеялись, видимо, своим каким-то воспоминаниям.
- А что было на том Фестивале? – полюбопытствовала Маркиза.
- Для Остина и Кэла – ничего, - сказал Френк.
     Все опять засмеялись.
- Для них ничего не было, - подтвердила Вескис. – Они опоздали  на Фестиваль, потому что в тот день, когда он начался, у Кэла открывался экстрим-клуб.
- Надо ж такому случиться! – вставил Френк.
- Он взял с собой Остина, - Вескис тихо засмеялась, - и они решили испытать Фестивальные полетные техники на рабочем месте. Сейчас даже смешно, а тогда мы чуть с ума не сошли. Искали их два дня по всем трактам и между ними.
- Да уж, - Френк крякнул, - Такой вот получился Фестиваль: «найдите двух экстремалов».
- Но Остин такой… ну, благоразумный, - удивилась Маркиза.
- Ну, в первый год полета люди делают и не такие глупости, - ответила Вескис.

     Когда вернулись домой, на вопросы друзей о том, что же было на Совете, они вкратце рассказали обо всем. Вэлли снова посетовала, что Трико там не было: «Был бы дуэт с Роже Давидом a capella» .
- Я – соло! - гордо сказал Трико.
- Тракты не закрыли, - объявила Вескис, - а мы будем вести Фестиваль.
- Только ради Остина и Кэла, - добавила она, - чтобы они смогли наконец туда попасть не в качестве особо ценной находки.

     Вечером, ложась спать, Маркиза снова вспомнила давешний разговор о Летающих и не-Летающих. Странно это. Неужели, подумала она, если у тебя есть друзья, но они не слышат музыку, ты уже не можешь взять их в группу, - и отдаляешься от них, уходишь… Ей в этом  смысле повезло: до Летающих людей близких друзей у нее особо и не было, пожалуй.
     Маркиза вспомнила, как недавно, весной, еще до Заозерья, она пригласила Владеницу и Влада на свадьбу к своей институтской подруге. Они тоже недавно поженились, - но это была, конечно, совсем не похожая свадьба.
     Там, у подруги, все было хорошо. Был ресторан, танцы, толпа друзей. Влад и Владеница были с ними, - и в то же время – не с ними, как это четко осознала Маркиза тогда.
     Они, как и все, желали удачи, и были веселы. Но когда весь стол поднимал тосты за будущее «молодых», их планы,  Маркиза посмотрела на «Владиков», и ясно увидела тень дороги на их лицах. У них не было здесь будущего, не было планов. Когда выяснилось, что они тоже – молодожены, соседи вокруг оживились.
- И где же вы проведете «медовый месяц»?
- Да, полетим в теплые края, - ответил Влад.
     И Маркиза ясно ощутила, как это – лететь по теплому Суховею, навстречу Солнцу, на рассвете, с востоком. Никогда она  не сможет быть счастлива больше, чем в небе, - нигде, ни с кем.
     Она улыбнулась и скользнула в сон. И во сне снова было небо, ибо Бог отпустил ей еще несколько безоблачных, легких дней –  как аванс,  в кредит за долгую темноту впереди.

   
3

 «В первый год полета совершаешь и не такие глупости!» - так, кажется, Вескис сказала тогда? Сколько раз потом повторяла Маркиза в памяти ее слова! Сколько раз она корила и ругала себя за то, что наделала в свой первый и последний год полета!
     А началось, в общем-то, с того, что она стала летать одна. Просто никого рядом не оказалось: Сакира куда-то сгинул, - он иногда пропадал, когда отправлялся за деталями к своим статуям в разные периферийные места. Владики задержались в Болгарии. Остальная часть группы занялась своей работой. Вескис исчезла на другой же день после Совета: переместилась, видимо, в Заозерье или еще в какие-то Скрытые места. Маркиза осталась предоставлена самой себе: у нее была учебная сессия и слишком много свободного времени.
     А небо было вокруг нее, небо июльское, ясное, теплое, зовущее в полет! И она решила подняться одна.
     В первый раз ей все сошло с рук. Она встала ранним утром, вышла на улицу, свернула к озеру, - по красивой-красивой тропе, благоухающей травами и мягко шелестящей под ногами,  - а выйдя на ровную поляну, замерла, подняла руки и тихонько запела. Легкий ветер коснулся ее, и она засмеялась от восторга, взлетая ввысь. Там не было тракта, поэтому лететь надо было осторожно и недолго. Но это все равно было счастьем, потому что можно было пожелать Солнцу доброго утра, дышать музыкой легкого бриза и петь. Так она купалась в туманном, обнимающем ее утреннем небе и пела, и слушала музыку. Ей казалось,  что наконец-то у нее появилось время никуда не лететь, а просто послушать небо. Звуки  уносились вдаль, так легко, так протяжно… Теперь ей было совсем не страшно, а только радостно и светло – ощущать на своей щеке отголосок ветров, пришедших издалека. Что-то они хотели сказать ей, эти ветра, о чем-то родном была их песня…Но надо было спешить домой. И она обещала небу прийти завтра и дослушать.
     И она пришла назавтра, и так же подняла руки, взлетела к небу и пела. И как только далекий ветер коснулся ее, она закрыла глаза и приготовилась слушать.
     И услышала вдруг скрежещущий, дикий звук, словно металлом по стеклу, словно визг тормозов, испорченная пластинка, разрыв связи…
     Маркиза в ужасе открыла глаза, - но ничего не увидела. Какие-то смазанные, мечущиеся пятна. Никакой музыки. Панический страх овладел ею, она замотала головой, - и почувствовала, что падает, падает… Голова ее закружилась. Она закрыла глаза, кажется, закричала…
     Но ничего, вроде бы ей удалось приземлиться. По крайней мере, она снова стояла на той же поляне. Только все ее тело дрожало, зуб на зуб не попадал.
     На негнущихся ногах Маркиза поковыляла домой. Она так и не поняла, что такое с ней произошло.
     Дома ей стало полегче. Никто еще не проснулся. Первым на кухне показался Остин, и Маркиза обратилась к нему:
- Слушай, а ты когда-нибудь падал из Скрытого неба?
- А ты не слышала эту историю про нас с Келвином?
- А что ты чувствовал? Ты не слышал такой скрип, скрежет?
Он усмехнулся.
- Я чувствовал, что мне полный конец. Но по-моему, ничего не скрипело. А почему ты спрашиваешь?
- Да так… - вяло сказала Маркиза. У нее заболела голова, и она ушла к себе, спать. А когда проснулась, уже никого в доме не было.
     Весь день Маркиза заставляла себя готовиться к завтрашнему экзамену. Но ей было не по себе. Нет-нет, да и вставал в ушах противный звон, вспоминались яркие до тошноты, рябящие в глазах краски. Вечером к ней подошел Трико, видимо, что-то почуяв:
- С тобой все в порядке?
- Нет, - автоматически сказала Маркиза и тут же прикусила язык. А потом не выдержала и все рассказала Трико.
- Никогда не летай одна, - серьезно сказал он. – Тебе нельзя летать одной. Ты могла просто погибнуть, когда исчезла музыка. Тебя могли поглотить. И еще могли засечь пинкеры на своей «волне», отсюда и скрип.
- Ой, - испугалась Маркиза. – А что же мне делать?
- Сидеть тихо, не летать, а лучше, - он почесал лоб – вообще никуда не выходить. Какое-то время.
- Ох, я не могу, - жалобно сказала Маркиза, - У меня экзамен завтра.

     Она не знала, что где-то вдали уже отдаются приказы, идут быстрые телефонные переговоры, звучат команды, и посылаются «бойцы»: за считанные часы им приказано нарыть материал, и они его роют, роют, роют…

     Маркизу взяли прямо на экзамене. Когда в аудиторию, где она сидела, вошли несколько крепких молодых людей в одинаковых темных костюмах с аккуратными розовыми нашивками на плече: «пинкеры» - потому что нашивки розового цвета, - вспомнила Маркиза, - она внутренне сжалась. И словно в замедленной съемке она увидела: вот они подошли, - вернее – подплыли – к широкому преподавательскому столу; вот одновременно с преподавателем подняли глаза в ее сторону; вот медленно и плавно прошелестели по рядам – прямо к ней. И они были все ближе и ближе, и это было неотвратимо и жестоко. Такие большие, тяжелые у них руки, такие ядовито-розовые нашивки…
- Пройдемте.
- Все, прощай Университет, - думала Маркиза, под удивленными взглядами знакомых студентов выходя из аудитории, спускаясь вниз и вниз по ступеням и садясь в черную, лакированную, большую и страшную машину.

4

     Когда Владислава Натокина пригласили в институт Верчинского, он не удивился. После диалога с Юшкевичем, он понял, что дело «флайменов» находится под контролем государственных органов, и что сам Юшкевич, видимо, давно  с ними в контакте по этому вопросу. Некто начальник департамента аналитики и контроля Игорь Анатольевич Клементьев, приглашая Натокина, был учтив, но решителен. И Владислав снова почувствовал, что «флаймены» - это то, что нужно, «флаймены» - это тема, которая явно сейчас «на волне». С одной стороны. А с другой – он не хотел гнать эту волну. Но так уж получалось.
     Офис института Верчинского, хотя и был оформлен в стиле  светского учреждения, хранил тот незримый отпечаток Конторы, который, видимо, неискореним, как отметил про себя Владислав Натокин. Ему и раньше приходилось здесь бывать, - а кто из людей, желающих иметь политический вес и работать в серьезных проектах, не бывал здесь? И раньше Владислава не покидало ощущение настороженности, скрытой мощной угрозы. Отчего шло оно? Возможно, от количества пропусков и зон охраны, которые нужно было преодолеть, чтобы пройти сюда. От серых стен, высоких  потолков,  длинных запутанных коридоров, не всегда освещенных. От то и дело снующих людей, безмолвных, в одинаковых темных костюмах. Наконец, от постоянного чувства, что за тобой наблюдают.
     Натокин прошел вслед за сопровождающим его человеком по ряду коридоров, поднялся несколько раз на лифте и, наконец, вышел в широкое пространство какого-то этажа. В отличие от других мест этого большого дома, здесь было несколько комфортнее: пол  застелен ковром, а двери кабинетов (их было меньше, чем в других местах) были большими и зеркальными. Видимо, здесь был размещен один из властных центров Института.
     В этом месте Владислав Натокин еще не был. Он вошел в просторный кабинет, чем-то похожий на его собственный, но более «казенный»: массивные шкафы, широкий стол, на котором – несколько мини-компьютеров, вокруг стола – тугие темные стулья. «Как в военном штабе», - подумал Владислав.
     Хозяин кабинета, мужчина лет сорока, окинул Натокина внимательным взглядом серых глаз и пригласил к столу.
     После некоторого предисловия, обмена визитными карточками и small talk, Клементьев приступил к делу:
- Слушали, слушали, Владислав… э-э-э…
- Да просто «Владислав», давайте без церемоний, - махнул рукой Натокин.
- Да, Владислав, слушали Ваше выступление по флайменам на конференции. Кстати, если не секрет, где Вы познакомились с этой темой?
- Ну, я давно занимаюсь флайменами, - улыбнулся Владислав.
- А кто Ваши источники?
     «Контора и есть контора» - поморщился про себя Натокин. Он успел неплохо изучить технику взаимодействия с органами контроля и знал, что нельзя позволять навязывать себе любимый стиль их общения: стиль допроса.
- Я давно занимаюсь флайменами, - не меняя тона, словно не услышав вопроса, продолжил он, - вместе с Юшкевичем, - тут он сделал многозначительную паузу.         
 Если хотят знать источники, пусть обращаются к Герману. И пусть он с ними разбирается.
     Но, видимо, начальника департамента упоминание имени Юшкевича полностью удовлетворило. По крайней мере, больше вопросов не последовало.
- Видите ли, Владислав, к флайменам подобраться крайне трудно. Вам это, видимо, удалось. А нам уже несколько лет не удается.
- Да, понимаю, - сказал Натокин. 
- Нет, мы конечно знаем, что это иностранные граждане, студенты там и прочие. Но ухватить, - Клементьев сделал резкий жест рукой, как бы хватая невидимых флайменов, - ухватить не можем. Точнее, - поправился он, - не могли. Потому что теперь, как раз после конференции, вернее сказать, два дня назад, нам удалось запеленговать одного из них. Одну, - он поднял палец вверх. Девчонка, восемнадцать лет. Учится на втором курсе Университета, психолог… будущий.
- Можно? – Владислав Натокин достал сигареты.
- Конечно.
     Натокин закурил. Наступила пауза.
- И как, Вы ее взяли? – спросил он наконец.
- Сейчас она у нас, - подтвердил Игорь Клементьев. – Со вчерашнего дня. Видите ли, у нас есть некоторые соображения… Кстати, хотите кофе?
- Спасибо.
   Клементьев коснулся верхнего отворота пиджака и произнес:
- Два кофе, пожалуйста.
«Да у них все тут прослушивается», - подумал Натокин.
- Не беспокойтесь, нас не слышат, - прочитал его мысли Клементьев. -   Да, так у нас есть план. Честно говоря, с флайменами всегда были проблемы. Трудно не только их поймать, - трудно найти состав преступления. Вы понимаете.
     Натокин понимал. Преступление флайменов было труднодоказуемо. Кроме предполагаемого употребления психотропных препаратов, им  ничего не вменишь. Может, поэтому им удалось просуществовать дольше других.
- Ну, не отстреливать же их! – добавил Клементьев, -  не те времена.
«Были когда-то времена, - подумал Натокин, - и не так давно. Тогда их отстреливали. Всех, без разбора».
   Зеркальная дверь открылась, и женщина в белом, как снег, переднике принесла кофе. Клементьев подождал, пока она уйдет, и продолжил:
- План заключается в том, чтобы некий флаймен сам, по доброй воле, рассказал об этой секте. Публично. Чтобы, с одной стороны, все убедились, что эта угроза существует, да, она есть, - он отхлебнул глоток и продолжил, - а с другой стороны, это будет полезно для… молодых людей. Ну, знаете, такой нетрадиционный ход, - он сделал неопределенный жест рукой.
     «Зачем им это?» - подумал Натокин. Хотя… ответ лежал на поверхности. «У них же планы, бюджеты. А сектантов почти не осталось, ловить некого. Надо же им показать, на что идут деньги.   И флаймены сгодились».
     Между тем Клементьев продолжал:
-  И поскольку Вы, как никто другой, разбираетесь в теме, - он сделал паузу, как бы отдавая должное компетентности собеседника, - то мы хотели бы предложить Вам возглавить этот проект. Что Вы об этом думаете?
- Благодарю за доверие, - улыбнулся Владислав Натокин, - но как Вы видите мою роль во всем этом?
     Клементьев улыбнулся.
- Нам нужен человек, который действовал бы от имени светской организации, - Вы понимаете. Гражданка… флаймен сейчас у нас. Но общаться ей предстоит с Вами. Вы как-то ухитрились понять ближе их психологию, - я говорю серьезно, это – хорошо. Теперь нужно пообщаться с ней. И убедить ее выступить с разоблачением этой секты. Причем довольно скоро. Времени у нас максимум – два месяца.
     По мере того, как он говорил это, манера его речи менялась. Словно все уже было решено, словно он отдавал команду, которой Натокин обязан был подчиниться. Все это Владиславу ужасно не нравилось. Ему вообще не нравилась Контора со всеми ее делами. Он понимал, что без отношений с ней невозможно существовать в политике, но сейчас совместно с ней начать «разрабатывать» флайменов значило для него совершить тягостный выбор. Он чувствовал, что этот выбор не пройдет для него просто так, что ему будет тяжело потом вспоминать о нем.
- Знаете ли, - начал он с осторожной улыбкой, - я ведь не такой уж специалист по флайменам. Не такой знаток их психологии. Это Вы все преувеличиваете. Я – кабинетный человек, иногда выступаю с докладами, но – не более того. Вряд ли я гожусь на роль доброго дядюшки, который объяснит бедной девушке, как она заблуждалась.
- А Вы не будьте «добрым дядюшкой», - внушительно и немного резко отреагировал собеседник, и на миг колючий взгляд серых глаз сверкнул стальным блеском, - будьте самим собой. Нам нужно через месяц иметь признание, а как Вы это сделаете… - тут он сделал паузу, и тон его опять изменился: - Здесь мы полностью доверяемся Вашему профессионализму. Ну и рекомендации Германа Вадимовича, конечно. Он сказал, - тут тон у Игоря Клементьева стал еще более  вкрадчивым, - что Вы – единственный человек, который нам в этом деле сможет помочь.
     «Все уже решено», - обреченно подумал Натокин. – «Герман им «слил» меня по самые уши». Он  понял, что обратного хода  уже не будет.

5

     Первые дни ареста Маркиза помнила потом смутно. Машина, на которой ее привезли, проехала за  черные ворота, тяжело скрипнувшие. Серое здание, колючая проволока. Люди, которые были вокруг нее, на нее не смотрели. Они отдавали ей команды, она выполняла. Ее обыскали, взяли личные вещи, и она переоделась во что-то серое и объемное.
     Потом ее поместили в камеру. Сначала – вместе с другими женщинами, которые не обращали на нее внимания. Маркиза тихо села в угол на свою «нижнюю» полку. Ее знобило. Одна из женщин, крупная, с большим, скуластым лицом, покровительственно к ней обернулась:
- Да ты не дрейфь. Первый раз, что ль?
- Да, - ответила Маркиза и слабо улыбнулась.
     Потом, уже через час-другой, ее вызвали и почему-то перевели в другую камеру, где никого не было. Она осталась одна. Только маленькое окошко под потолком. Между ней и небом замкнулась толстая железная решетка.
     Маркиза думала, думала… Что будет теперь? Как там мама, как ей скажут об этом? Ее бедная мама, от которой она уехала, чтобы учиться психологии. Скорее,  это был предлог: уезжая, она уже знала, что не вернется в свой городок. Маленький городок, привлекающий отдыхающих свежестью моря, ароматом сосновых рощ и нежностью дюн. Вечерами Маркиза выходила  к морю, мимо набережной спускалась к воде и садилась на мягкий песок. Спать ложились обычно рано, на берегу было пустынно. Над морем плыла луна. И где-то вдали, все дальше и дальше, терялись огни других городов. Там была, как казалось Маркизе, другая жизнь. Там что-то ее ждало, а неведомая музыка (которую она еще не слышала, но уже предчувствовала) звала ее вдаль. И она уехала.
     Как бы хотелось теперь вернуться! Хотя бы на день, на несколько часов увидеть родные улицы, фонтаны, поляну в сосновом лесу, дворик возле дома! Теперь, когда она умеет слышать музыку, она бы спела им. И все открылось бы в новом свете, по-настоящему. Впервые за  этот долгий год тоска по дому, по маме охватила ее.
     А мама! Бедная, бедная мама! Как она переживет все это?
     Время шло. Прошел день, прошел другой. В камере стояла удушающая жара. В  знойном воздухе застаивался тяжелый, несвежий запах. К вони этой Маркиза привыкла, а вот жара и отсутствие неба ее терзали. Все, к чему бы она ни прикасалась, казалось липким. Ее никуда не вызывали, только иногда окошко в двери открывалось, и в камеру просовывался поднос с едой. Никто при этом с Маркизой не разговаривал, не обращался к ней. Через некоторое время окошко снова открывалось, и поднос забирали. Ела Маркиза  только хлеб и воду: пища казалась малосъедобной, да и аппетита у нее не было.
     На третий день ее пребывания железная дверь тяжело щелкнула, и Маркизу вызвали на первый в ее жизни допрос.
     Комната, куда ее привели, была странной. «Какая-то необычная для тюрьмы», - подумала Маркиза. Это был  рабочий кабинет, темный немного, обставленный массивной мебелью, правда, от времени  потускневшей и стершейся.
     Молодой человек в сером костюме, с аккуратно зачесанными черными волосами, сидел за столом. Не глядя  на Маркизу, он сказал несколько слов охраннику, - так быстро, что Маркиза не уловила смысла. Когда охранник вышел, затворив дверь, следователь обратился к ней и несколько секунд молча, без улыбки, смотрел на нее. Затем показал на стул, стоявший метрах в двух  от стола:
- Садитесь туда.
     Она села.
- Ваше имя?
- Роберта. Роберта Ланца.
- Род занятий?
- Что? – переспросила она.
- Занимаетесь чем?
- Учусь. На психологическом факультете Университета.
- Происхождение?
- Западная Прибалтика.
- По-русски хорошо говорите. Где учились?
- У нас все знают русский, -  сказала Маркиза.
- Так. – Следователь помолчал. – Ну а какое у Вас имя в Вашей… организации?
- В какой организации?
- В Вашей. – Следователь откинулся на спинку стула и усмехнулся уголками губ. – Вы понимаете, почему Вы тут оказались?
- Нет, не понимаю, - тихо сказала Маркиза. – Я ничего не нарушала.
- Ну, ладно, - значительно сказал следователь. – Продолжим. -  Родители?
- У меня мама. Марианна Ланца.
- Чем занимается?
- Она пенсионерка, но работает. Она фармацевт.
- Место работы?
- Аптека… Я не знаю номера.
- Ну, это мы узнаем.
- Зачем? – упоминание о маме обожгло Маркизу. – Зачем ее трогать?
- А как Вы думали? – жестко спросил он, при этом не снимая улыбки с губ. – Мы тут что, в бирюльки играем?
-Н-нет, но… при чем здесь  моя мама?
- Вы понимаете, при каких обстоятельствах Вас задержали?
«Меня засекли», - холодея подумала Маркиза. – «Трико был прав, тысячу раз прав».
- На экзамене. В институте.
- А почему Вас задержали, Роберта Ланца, на экзамене в институте?
- Не знаю, - слабо ответила она. – наверно, я плохо знала билет.
     Следователь не улыбнулся. Глядя прямо в глаза Маркизе, он сказал, четко выговаривая каждое слово:
- Вы, Роберта Ланца, являетесь членом тоталитарной сектантской организации. И наша система наблюдения зафиксировала это. Вы это понимаете?
- Нет, - сказала Маркиза.
- Тоталитарные организации представляют угрозу обществу. Вы это знаете?
- Маркиза кивнула.
- Общество вынуждено защищаться. Вы понимаете, что общество делает с членами тоталитарных организаций?
- Что? – тихо спросила Маркиза.
- Все, что угодно, - сказал он неожиданно тихим, бесцветным голосом.
     Маркиза почувствовала, что сейчас он ощущает полную власть над нею.
«Как уэслеры», - подумала она.
- Вы мать свою увидеть хотите? Домой вернуться хотите?
- Хочу.
- Тогда отвечайте на мои вопросы. Четко и ясно. Понятно? – Его тон стал снова жестким.
- Я готова отвечать на Ваши вопросы.
- Как Вас звали в Вашей организации?
- Не понимаю, о чем Вы говорите. Друзья называют меня часто Маркизой.
- Почему?
- Это из детской французской книжки. Маркиза Лили. Говорят, я похожа, - она покрутила кончик  длинных, спутавшихся  за эти дни волос.
- Так. Друзья. Как их зовут?
- Мои друзья остались в основном в Прибалтике. Здесь есть институтские подруги. Одну зовут…
- Друзей из Вашей секты как зовут? - снова четко выговаривая каждое слово, спросил он.
- Я не знаю, о чем Вы говорите.
- А я знаю, Роберта Ланца.
     Он встал и подошел к ней. Маркиза опустила глаза,  вжалась в стул и мысленно могла произнести только одно: «Онтарио…» Она ждала теперь чего угодно.
     - Роберта Ланца, наша встреча может стать последней. Понимаете, что я говорю: последней.
     Его мощные руки опустились на спинку стула, на котором она сидела. Маркиза разглядела массивное обручальное кольцо на правой руке.
«Надо же, у него семья», - почему-то подумала она.
- Для Вас это – шанс, Вы понимаете? Отвечайте, да или нет?
- Простите, я н-не понимаю. Я не знаю никакой тоталитарной организации и всего, о чем Вы спрашиваете, - подняв глаза на следователя, тихо сказала она. Ее голос чуть дрожал.
     Он вернулся за стол.
- Хорошо, - не глядя на Маркизу, сказал он. Хорошо. Вы сами все решили.
     Его палец потянулся к звонку на столе. На секунду он задержался.
- Я еще могу изменить решение. Будете говорить?
«Все, - подумала Маркиза. – Онтарио». Она молчала.
     Раздался звонок. Тут же дверь открылась.
- Увести.
    На ватных ногах Маркиза встала, как приговоренная. Ее повели по длинному коридору, и с содроганием она ждала, что вот сейчас они свернут куда-то в другое место, в то самое, где делают «все, что угодно». Но они вернулись в ее камеру, и железная дверь снова закрылась.
     Потянулись часы ожидания.
     Каждый час с замиранием сердца Маркиза ждала, что за ней придут. И все кончится. Окно открылось, ее сердце сжалось. Появился знакомый поднос с пищей. Потом еду забрали.
     Маркиза подумала, что жаль, что она не умеет молиться. Может быть, это ее последние часы.  Она легла на тощий матрас, не раздеваясь. Стало темно. И снова она стала думать об Онтарио. Так далеко, не здесь… Как нужно, чтобы этот чудовищный мир изменился. Вескис. Онтарио… Ей вдруг показалось, что стало теплее. Пожалуйста, - попросила она, - хотя бы немного музыки. Ничего не нужно, ничего уже не вернуть, только бы мама была здорова и музыка была, хоть чуть-чуть.
     И ей послышалось, что она звучит. Чуть-чуть, но звучит. Она попыталась прислушаться к себе, и тут – снова внутри возник знакомый скрежет. Как  тогда, когда ее «засекли».
- Здесь не пробиться, - подумала Маркиза.
     Она хотела уснуть, но не могла. Она слышала и читала, что «забирают» обычно на рассвете. Ей удалось впасть в легкую дрему, но когда крашеные в тусклый зеленый цвет стены чуть посветлели, она проснулась.
- Рассвет, - подумала Маркиза.
     Дверь щелкнула.
     Маркиза приподнялась. За ней пришли.
     - Так, подъем, встали,  – Охранник стоял у дверей.
     Маркиза вышла. Они снова шли коридорами, и теперь ей казалось, что тюрьма бесконечна: так долог путь, так темны и извилисты коридоры. Они все шли, шли… Потом путь стал казаться ей знакомым. Они снова попали на тот  этаж, где она уже была, и вошли в ту же дверь. 
- Ну что, Роберта Ланца? Подумали?
     Следователь внимательно смотрел на ее осунувшееся за ночь лицо.
     Маркиза молчала.
- Послушайте, Роберта Ланца. У Вас еще есть шанс.  Может быть, - последний. Говорить будем?
     «Значит, это не случится сейчас», - подумала Маркиза.
     Вот так оно и пошло. Слава Богу, физически ее не били и не мучили. Угрозы, обещания, что «это может быть – последний разговор», ожидания чего-то скорого и ужасного, тяжелый, удушливый зной камеры, стены зеленого цвета – вот что окружало Маркизу. Скоро прибавились свидетельства ее институтских подружек, которые следователь зачитывал, уличая Маркизу во вранье, а вернее – в нежелании признавать очевидное. Маркиза не знала, что можно говорить, а что нет; в ее голове все смешалось. Лучше молчать, - решила она.
    Однажды утром ее вывели в коридор и почему-то не повели уже знакомым маршрутом, а вывели на просторный, светлый этаж. Маркиза сощурилась от непривычного уже света. У нее внутри все похолодело. Но охранник ввел ее в маленькое помещение, где передал женщине, тоже охраннице, которая, не сказав ни слова, повела Маркизу по другим коридорам. Ей стало спокойнее. «Женщине ведь не доверят  сделать это», - подумала она.   
     Коридоры уже не были пусты, навстречу стали попадаться женщины, также в форменной одежде. Охранница здоровалась с ними на ходу. Потом путь им перегородила железная решетка, и Маркизе пришлось ждать, когда замок щелкнет, и им разрешат войти. Снова коридоры, и охранница ввела Маркизу в маленькую комнатку с решеткой посередине. Там, за решеткой, в дальнем углу, Маркиза различила темную фигуру. Когда Маркиза вошла, фигура эта поднялась и метнулась к ней.
- Мама!
- Говорите по-русски, - бесстрастно предупредила охранница.
   Мама Маркизы не могла ничего сказать. Слезы текли по ее лицу. Она просунула руку сквозь решетку и гладила Маркизу по щеке.
- Мама! – голос Маркизы задрожал, и она поняла, что вот-вот тоже плачет.
- Доченька. Как же ты так? – наконец смогла сказать Марианна Ланца.
- Мама, не надо. Мама, не плачь. Ну, все будет хорошо, все будет хорошо. Я выйду, я скоро выйду отсюда.
- Как же это ты так? Зачем ты так?
- Ну не зачем, мама. Я скоро выйду.      
- Что ты сделала?
- Я ничего не сделала, мама. Это какая-то ерунда, меня скоро выпустят.
- Мне не разрешают тебе передавать ничего. Ты так похудела!
- Да не волнуйся ты, мама! Скоро это все кончится.
- И твои друзья говорят, что ты ничего не сделала. Но следователь говорит, что ты вошла в секту. А твои друзья из секты говорят, что ты не виновата.
- Какие друзья, мама?
- Твои друзья, - закивала Марианна. – Они назвались, но я не запомнила. Кажется, там был какой-то Френк. А со мной говорила такая девушка, женщина, не знаю. Не помню.
     Маркиза испуганно покосилась на охранницу. Та, казалось, безучастно смотрела куда-то в сторону.
- Мама, ты не должна ни с кем встречаться. Ни с кем говорить.
- Они сами... Берта, если ты сделала что-то дурное, лучше все расскажи. Все. Следователь сказал, тебя выпустят тогда.
- Мама, - твердо сказала Маркиза, - я ничего плохого не сделала. Ты должна мне верить. И успокоиться.
     Но Марианна Ланца не могла успокоиться. Она долго причитала, и говорила,  что как же ей можно быть спокойной, когда Роберта так похудела, и как же теперь ее институт и вообще все.
     И Маркиза снова, как всегда, ощутила жалость к маме – огромную жалость, с которой невозможно было что-то сделать, потому что нельзя изменить жизнь. Опять, как это уже бывало, она почувствовала, что не может дать маме то, что ей  нужно было. «Господи, как же я уйду от нее?» - мелькнула мысль. Она не знала ответа.
- Свидание окончено, - спокойно сказала охранница.
     Маркизе было так тяжело, что окончание встречи принесло ей облегчение.
- Ты ведь одна у меня. У меня больше никого нет! – воскликнула ее мама, когда Маркизу уже уводили.
- Да, да, мама, - крикнула Маркиза – спокойно, изо всех сил сдерживаясь, чтобы жалость не раздавила ее, -  Ты не волнуйся, все образуется.
     Но взгляд, который сквозь слезы бросила на нее Марианна Ланца, Маркиза забыть не могла. У себя в камере она долго плакала и не могла остановиться. В эту ночь ей даже не было страшно, только тяжело, и эту тяжесть никто не мог снять.
     А на другой день ее ждал сюрприз.

6

     Когда Маркиза входила в кабинет для допроса, ее сразу начинала бить дрожь. Она не знала, что приготовили ей на этот раз.
     Следователь был не один. Слева, на стуле, положив ногу на ногу, сидел худой человек на вид лет чуть старше тридцати, с продолговатым лицом и пышными коротко остриженными волосами.
     - Садитесь, Ланца, - бросил следователь. И, обратившись к своему соседу, подчеркнуто вежливо сказал:
- Владислав Львович, пожалуйста. Побеседуйте.
     По тому, как он сказал это, какой сделал жест, Маркизе стало понятно, что этот, второй человек, находится на более высокой ступени иерархии, чем ее следователь.
- Вы хотите чаю?
- Что?
- Чаю или кофе? – голос нового следователя оказался неожиданно глубоким. С легким акцентом.
- Н-нет.
- Не отказывайтесь. Михаил Дмитриевич, попросите чаю пожалуйста, - обратился Владислав к следователю. Тот усмехнулся, но вызвал охранника и дал команду принести три чашки чаю.
- Познакомимся. Я Владислав Натокин. Эксперт... по вопросам флайменов или Летающих людей.
- Роберта Ланца.
- Садитесь поближе, Роберта. Поговорим.
     Очень быстро принесли чай. Владислав Натокин сделал приглашающий жест, и Маркиза обратила внимание на его длинные пальцы и узкие ладони. Это было как-то необычно и смутно напомнило что-то. Какие-то жесты, которые она уже видела когда-то.
     Владислав поймал ее взгляд и улыбнулся.
- Я так долго занимаюсь этим предметом, что сам стал похож на флаймена, - спокойно сказал он так, словно кроме них двоих, в комнате не было следователя, и охранник не стоял за стеной. – Но только внешне.
     Маркиза отхлебнула горячий напиток.
- Я знаю, Вы вчера встречались с матерью - сказал Владислав.
     Маркиза подняла глаза.
- Это было больно, наверно, - сказал Владислав.
     Маркиза почувствовала, что ее глаза наполняются слезами. Она изо всех сил пыталась сдержаться, но слезы упрямо прорывались наружу.
- Это ужасно, что случилось с Вами, - тихо продолжал Владислав.
     Маркиза не выдержала. Слезы, долго сдерживаемые, уже лились бесконечным потоком, и ее голос сорвался на крик:
- Что Вы меня мучаете? За что? Все это ужасно, и маму, зачем Вы позвали маму? Она-то в чем виновата?
     Она уже не могла остановиться. Столько дней в кабинете следователя она молча терпела угрозы, страх, крики и не сорвалась. Но эта встреча с мамой, а теперь - слова  Натокина и его голос – все это разбудило в ней чувство жалости к себе и отчаяния, с которым она не могла справиться. Она плакала, а Владислав Натокин ждал. А когда она смолкла, тихо сказал:
- Но Вы даже не знаете. Ужасно не то, что с Вами сейчас. Ужасно то, что с Вами сделали.
     Маркиза подняла непонимающие глаза.
- Выпейте чаю.
     Пока она допивала остывший чай, Владислав прохаживался по комнате. Ее следователь, которого, как оказалось, зовут Михаил Дмитриевич, тихо сидел где-то в углу. Она не знала, что ему было сказано «не мешать и не отсвечивать». Он свою работу сделал, привел «задержанную» к той грани нервного истощения, когда с ней мог начать работать, как сказали ему, «профессионал по контактам с флайменами». Он и не мешал.
     - Что Вы думаете о своем будущем, Роберта? – спросил Натокин.
- Что я могу думать, - улыбнулась она, - здесь.
- То, что Вы здесь – это не значит, что Ваша жизнь кончена. Сейчас Вы этого не поймете, но Вы не знаете, как это вовремя, что Вы – здесь.
     Он подошел к ней и сел рядом.
- У Вас есть мечта?
- Не знаю, - сказала Маркиза.
- Есть, - улыбнулся он. – Иначе Вы бы не приехали сюда, в этот город, из своей Прибалтики.
- Я хотела стать психологом.
- Я знаю. Психолог – это тот, кто понимает людей, не так ли? Отношения между людьми – это искусство, чтобы его освоить, нужно время. А время бежит быстро. На что уходит Ваше время, Роберта?
- Я учусь, - ответила Маркиза. Если бы Владислав угрожал ей, кричал на нее, как следователь, она бы молчала. Но он задавал вопросы своим глубоким голосом, и почему-то игнорировать его она не могла.
- Послушайте, - он поднял палец. Затем подошел к столу, взял какую-то бумагу и стал читать:
«Примерно с осени прошлого года Роберта стала меняться. Она выехала из общежития и не сказала, куда. Роберта стала скрытной, практически перестала общаться с нами. Мы даже не знали, где ее искать. И еще она стала пропускать занятия».  Это о Вас говорят Ваши подруги. Бывшие подруги, наверное?
     Маркиза молчала.
- Вот что с Вами случилось, Роберта. Вы мечтали стать психологом. Хотели, наверное,  учиться. Помогать другим справляться с проблемами. Вместо этого Вы сами обрели большие проблемы. Посмотрите, как это выглядит со стороны. Человек уходит из общества, прекращает контакты с обществом. Человек становится асоциален. Он сам не замечает, как это произошло, - а жизнь уже идет где-то мимо.
     И еще. Весь мир начинает делиться на «своих» и «чужих», не так ли? «Своих» - мало. «Чужие» - почти все. Ведь так, Роберта?
- Не знаю, - сказала Маркиза. – Мне кажется, человек имеет право выбирать тот круг общения, который ему близок. Там, где его понимают.
- Если это можно назвать «кругом общения». Но когда человек начинает отвергать все отношения, кроме тех немногих, где есть нужная ему эмоциональная или еще какая-либо «подзарядка», этакий «драйв», религиозного характера или что-то подобное, - это уже не «круг общения». Это уж что-то очень похожее на секту.
     Он сделал паузу.
- А главное – зачем? Ради чего? Вы, Роберта, поставили на карту свое будущее, зачеркнули свое прошлое, а знаете, ради чего?
- «Онтарио», - подумала Маркиза.
- Вы думаете, Вы – летающий человек? А так ли это? Вы уверены?
     Владислав Натокин опять сделал многозначительную паузу. Его фигура отбрасывала высокую тень на стене. Маркизе вдруг стало страшно.
- Ну, об этом мы поговорим с Вами завтра.
   Оказавшись в своей камере, Маркиза поймала себя на том, что напряжение, охватившее ее при последней фразе Эксперта, не проходит.  Владислав Натокин умел пробить какую-то брешь в ее сознании, которую не мог сделать следователь со всеми его угрозами. За эти дни она ужасно похудела, так что ее и без того просторная серая одежда болталась, как на вешалке.  Она плохо спала, и страх стал ее привычным состоянием. Но это был другой страх, физический. Теперь же Маркиза чувствовала себя беспомощной. Словно какая-то важная система защиты начала рассыпаться, а вместе с ней Маркиза боялась потерять и самое себя.

7

- Какие книги Вы читали в детстве?
- Разные, - ответила Маркиза.
     Это был второй опыт общения с Владиславом Натокиным. Как и в прошлый раз, ее следователь только наблюдал – и не вмешивался. В комнате появился и еще какой-то прибор: большой, похожий на телевизионный, экран.
- Ну а какие были Вашими любимыми?
- Ну, я фантастику любила, - пожала плечами Маркиза.
- Фантастику. И наверно любили сказки, красивые и печальные. И когда Вы приехали сюда, то услышали красивую историю о летающих людях. Как в сказке.
     Натокин чуть улыбнулся. Он подошел к большому экрану и обернулся к Маркизе.
- Я обещал Вам рассказать о летающих людях. Вернее, показать. Смотрите.
    В его руках оказался пульт. Он нажал какие-то кнопки, и экран включился. Следователь взял свой стул и со словами «Ну-ка, ну-ка», подвинулся поближе к экрану.
- Тш-ш, - предупредил Натокин и снова улыбнулся Маркизе уголками губ.
    Сначала на экране видны были мелкие квадраты, потом они стали увеличиваться.
- Это снято через спутник, - пояснил Владислав. Подождите немного, Вы увидите знакомые предметы.
     Изображение увеличивалось. Маркиза стала всматриваться, и вот на экране показалось озеро, тропинка, деревья... Это же озеро неподалеку от дома Вескис! Дерево... А под деревом – она, Маркиза.
     Маркиза увидела, как она сидит под деревом, закрыв глаза, и улыбается. Словно спит... Так прошло несколько минут. Потом маленькая фигурка на экране схватилась за голову, ее лицо страдальчески изменилось, словно она беззвучно кричала... Потом экран погас.
     Маркиза была потрясена.
- Вы видите? – спросил Натокин. Он подошел к ней, придвинул кресло и положил свою  ладонь ей на руку. – Все это время Вам казалось, что Вы летаете, - тихо сказал он. -  На самом деле Вы переживали измененное состояние сознания. Наш пеленгатор реагирует именно на него.
- Этого не может быть... – прошептала Маркиза.
- Может. Вы – не первая. Я Вам говорил вчера: то, что Вы здесь – это очень вовремя. Может быть, Вас еще не поздно спасти.
- Спасти?
- Конечно. Это же наркотик. Измененное состояние сознания. Иллюзия.
     Он встал, прошелся по комнате и значительно сказал:
- Нет никаких полетов. Нет никаких летающих людей. Есть измененное состояние сознания. Есть наркотические вещества. Поэтому флаймены живут вместе: так проще влиять и воздействовать на сознание.
- Но это неправда... Мы не жили вместе.
- Сначала – не жили. Но Вам подмешивали наркотик в чай, в кофе. В конце концов, я и сам не знаю природы этого наркотика. Возможно, это что-то вроде групповой галлюцинации, передающейся с помощью звуковых, волновых устройств. Я не знаю. Я только знаю, что Вас использовали.
- Меня? Зачем?
- Этот мир жесток, Роберта, - сказал Владислав Натокин, глядя куда-то поверх и вглубь, так веско, что не поверить ему было трудно. –  Я давно занимаюсь флайменами. Они – просто эмоциональные вампиры, которым необходимо поддерживать свой «драйв», используя таких, как Вы. Тех, кто верит в сказки и любит фантастику. Не так ли?
     Когда Маркиза вернулась к себе в камеру, она не могла ни о чем думать. В голове была полная пустота.
     Сжавшись в комочек, она забилась в угол кровати. Она больше не чувствовала жары. Было холодно. Привычные зеленые стены казались серыми и голыми. «И голая правда», - подумала она. Неужели это так? Самые прекрасные в ее жизни дни наполнены иллюзией и ложью? И ничего нет – ни Заозерья, ни Одери, ни Онтарио? Ничего нет, - только голые стены и эта камера?
     Ей было горько, так горько, что даже плакать она не могла. «Лучше бы меня не было», - подумала Маркиза. «Если ничего нет, то лучше бы и меня не было». 
     Ниже того дна, где она оказалась, был только черный мрак и отчаяние.
     И там, на грани отчаяния, она могла только попросить:
«Пожалуйста... если Ты есть... помоги и скажи мне правду. Иначе все бессмысленно, жизнь бессмысленна. Пожалуйста...»
     Сквозь легкую дрему она ощутила, как кто-то большой и сильный погладил ее по голове. Но может быть, ей показалось.
    
8

    Сакира знал, что он найдет дом Вескис. Надо только настроиться и искать, и рано или поздно он найдет. Когда-то – когда он еще хорошо был знаком с Летающими людьми – он мог делать это запросто. Потом некоторые способности притупились, но разучиться чувствовать музыку пространства невозможно, как  нельзя разучиться кататься на велосипеде. 
     Он приблизительно знал, что искать нужно на северо-западе города.  Кое-какие мелодии  группы Вескис он помнил  – этого, он считал, будет достаточно. 
     Сакира доехал до последней станции метро на северо-западе и поднялся по ступенькам на улицу. Лето выдалось необычайно теплым, и сейчас, в конце июля,  довольно сильно припекало уже с утра. Сакира знал, что, возможно, искать придется долго, поэтому прихватил рюкзак, где были бутерброды и термос с  чаем.
    От метро начиналась дорога. Справа был большой парк или стадион, слева – белый бетонный забор. Впереди – дома-новостройки: район-то спальный.  Сакира остановился и прислушался. Направо, налево? Нет, не слышна музыка. Он пошел в сторону парка. Шел и вспоминал мелодию группы Вескис. Красивые у них мелодии. Необычные, даже для Летающих людей.  И сразу отчетливо возник образ: Маркиза сидит в кресле у печки для обжига, пьет чай, а он… Он говорит о Пабло Несседа. Как знак, предостережение. Неужели повторяется все?
     Листья деревьев тронул ветер. Ветер – хороший знак. Значит, направление правильное, нужно идти.
     Сакира прибавил шаг. А мысли неотступно вертелись вокруг событий, давно ушедших. Пабло… Лучший друг, какой у Сакиры когда-либо был. Лучший товарищ по полету. Они были так молоды. Они летали в Джорджию и на Суховей. Тогда все только-только начиналось.  Пабло считал, что Летающие люди должны быть вместе. Тем более, за ними уже начиналась охота. Вескис, кажется, первая заговорила о синергии. О том, что в группе рождается новая музыка. И действительно, только объединившись, группа Летающих людей могла выдержать сильный ветер и долететь в Скрытые места. Впрочем, тогда все Летающие люди были единой группой. Конечно, встречались и одиночки, никому не доверяющие. Но Пабло был харизматичным человеком, он умел увлекать людей. Пожалуй, других таких Сакира не встречал.
     Он остановился. Ветер поник в кронах деревьев. Высокие белые дома с разноцветными подъездами приблизились вплотную. По узким улочкам шуршали редкие машины. Возле магазинчика «Продукты» пожилая женщина подметала улицу. Тишина царила здесь. Не было слышно музыки, той музыки, что привела бы Сакиру к Дому Вескис.
     Сакира прошел еще пару кварталов, прислушиваясь. Кварталы были на одно лицо, состоящие из нескольких белых, как бы запыленных жарой домов, одного-двух детских садов и школы, кучи притулившихся к домам магазинчиков и маленьких парков с фонтанами. Большинство из них высохло, мозаичные плитки на дне раскололись. У одного из таких фонтанов Сакира присел на деревянную скамейку. Достал бутерброды, чай. Ветер по-прежнему молчал, не отзываясь на музыку, и он решил передохнуть.
      Он вспомнил, каким был первый Совет. Летающие люди разделились: одни держались настороженно, говорили, что у них нет необходимости объединяться. Некоторые вообще не Совет не пришли.  Потом наступил перелом: кажется, когда Летающие люди вместе запели. Сразу синергия, о которой говорила Вескис, стала всем понятна. Когда двести – триста человек поют вместе, и их голоса сливаются, рождается сильная мелодия, которая перекрывает ветер. Яркая, большая. Песня о большой-большой любви, о большом Сердце.
     Что-то не слышно теперь, чтобы на Советах Летающие люди пели. Только на Фестивалях – иногда. Ведь эту песню скрыть невозможно, а с некоторых пор Летающие люди все больше боятся неприятностей, все больше думают о безопасности.
     А тогда… Тогда мало кто об этом всерьез думал.  Распахнулись скрытые места. Открылись новые законы. Музыка, оказалось, может помочь найти тракт, исцелить болезнь, сделать видимым невидимое, - и скрыть то, что не должно быть видным чужому глазу. Вот и сейчас, - не захочет Вескис, ни за что не найдет ее Сакира. И никто не найдет.
     Сакира поднялся. Как бы ни было, нужно идти, искать. Он снова вспомнил мелодию группы Вескис.  Он пел и пел ее, но ветер молчал. Словно слушал, решал, пускать его или нет. К остановке на неширокой улочке, поскрипывая, подъехал автобус. Сакира решил, что лучше будет проехаться немного.
     В автобусе было душно. Старый мотор тяжело тарахтел, автобус шел медленно. Немногие пассажиры, - в основном, старики, - подремывали или сидели,  глядя куда-то внутрь себя. Сакира купил билет, сел у окна и задумался.
    Вспоминая то время, он словно погружался в какую-то бесконечную весну. Несмотря на тяжелую, в общем, обстановку, разворачивающуюся борьбу с любым проявлением религиозности, несмотря на неопределенность будущего и явно чувствуемую в воздухе угрозу, это было время надежд. Только сначала никто не знал, за что Летающим людям дана такая радость. А потом – то здесь, то там стало раздаваться: «Онтарио… Должно взойти Онтарио». Вначале никто толком не знал, при чем тут Онтарио и Летающие люди. Но когда в полете все чаще в песни стала вплетаться музыка об Онтарио, когда все шире стали границы понимания, Летающие люди собрались на Совет. И говорили только об Онтарио – кто что понял. И там-то стало очевидно, что умение летать дано не случайно. Только то, что предстояло сделать Летающим людям, понимали все по-разному: одни – как призыв, другие – как непомерную расплату за дар полета. И многие Летающие люди на этом перестали быть Летающими.
     Показалось Сакире, или он услышал отзвук? Он подскочил к дверям автобуса и нажал кнопку. Автобус проехал еще несколько метров, и с шипением двери открылись. Перед Сакирой лежал широкий пустырь. Справа – гаражи, слева – стройка. Сейчас на стройке была тишина, видно, продолжать ее собираются в лучшие времена. Сакира тихо запел. Ветер зашелестел в ответ. Значит, направление верное, надо идти туда, через стройку, к темнеющим вдали домам.
     …Для таких, как Вескис Ламарт и Пабло Несседа, даже вопроса не  стояло, что делать. Для Вескис, - потому что ей, в принципе, нечего было терять, подумал Сакира. Она пришла из Синегории, где случилась какая-то глобальная катастрофа. А для Пабло – во-первых, это был Пабло, горячий парень, увлеченный, для него расстаться с полетом было немыслимо. Для него Небо стало вторым домом. А во-вторых, он где-то умудрился услышать и увидеть Онтарио – ближе, чем многие другие. Он сам об этом рассказывал Сакире. И вместе они мечтали лететь к Звезде. Пабло не верил, что на этом все для них кончится. Он говорил: скорее, с этого все и начнется. Но это не важно, говорил он, главное – чтобы взошла Звезда. И не один он так думал. Все ждали: вот-вот – и будет какой-то знак. И взойдет Онтарио. А знака все не было.
    … Маркиза говорила, где-то вблизи должно быть озеро и лес. Лес был уже виден. А озеро? Сакира перебирался через стройку, обходя карьеры, пролезая между какими-то железными перекрытиями и старыми деревянными лестницами. Забытое место…  Он остановился, отряхнул пыль со штанов. Впереди маячили дома серого цвета, правее – лес. Перед лесом - мелкий пруд с опустившимися над водой ивами. Сакира запел тихо. Прошелестел ветер, подталкивая его в сторону леса. Там же нет домов. Странно…Сакира подтянул рюкзак и двинулся вперед.
     …А знака все не было. То здесь, то там слышны были слухи: «Онтарио восходит!» Но скоро все затихало, достоверного знака не было. А люди – они люди и есть, хоть Летающие, хоть какие. У них завязываются романы, появляются семьи. Потом рождаются дети. Они берут кредит на квартиру. И все дальше и дальше становится Онтарио. Сакира видел, как трудно Пабло. В какой-то момент Пабло сказал: «Эх, собрать бы хотя бы одну команду!» И так было понятно, что все Летающие люди к Онтарио уже не полетят. Слишком окрепли их связи здесь, на Земле.
     Впрочем, как оказалось, чтобы летать на дальние расстояния, много Летающих людей и не нужно.    Чтобы долететь до Джорджии, например, шести Летающих  достаточно. А по Суховею можно и вдвоем лететь, не страшно.  Потом пришло новое понимание: дело не в том, сколько людей летит (хотя это тоже важно). Нужно еще, чтобы музыкальный строй был завершен. По Суховею должны лететь не просто два Летающих, а два разных тона, высокий и низкий. Тогда они держат ветер.  Когда стали в этом разбираться, оказалось, что всего у Летающих людей шесть тонов. И тогда кто-то, кажется, Марио Масконе, главный теоретик полетных техник, сказал: минимальное число Летающих, чтобы добраться до звезд – двенадцать. По два на тон. Правда, это все в теории, на практике-то никто до звезд не долетал. Насколько Сакире известно.
     Тогда Пабло и заговорил о своей группе. Но сначала он хотел вернуться туда, где была его встреча с Онтарио. Он хотел убедиться, узнать что-то еще. Может быть, увидеть знак.
«Ты со мной?» - спросил он Сакиру. А Сакира не смог. В то время пришло известие, что тяжело заболел его отец. Это было важно. И сейчас Сакира поступил бы так же, как поступил тогда: помчался домой. И он был рядом с отцом в его последние две недели жизни. А Пабло взял с собой других людей, кому доверял, и полетел. А когда Сакира вернулся, все стало другим. Все изменилось…
     Да где же наконец этот дом? Сакира шел по тропке от пруда к лесу. Пруд этот – явно не озеро. Слишком он на открытом месте расположен. Музыка теплилась едва-едва. Где-то здесь – правильное направление, а где? У него было такое чувство, как во сне, когда пытаешься найти нужный дом, ищешь, ищешь, кажется, вот-вот найдешь – и не получается. Справа стал виден белый бетонный забор, к которому примыкал лес. Откуда-то с той стороны доносился собачий лай. Скорее всего, частные владения, подумал Сакира. Он взял левее, сошел с тропы и вошел под кроны деревьев. Прислушался. Он услышал птиц. Опять отдаленный лай. И музыку – тихо-тихо, так же, как возле леса, у пруда. Морочат они меня, подумал Сакира. Он сел на пенек на опушке леса и снова достал бутерброды с термосом.
     …Когда он вернулся, все изменилось. Люди, которых он знал, прятали глаза, когда он спрашивал, что же случилось с Пабло. «Его поглотили уэслеры», - слышал он. Он даже не смог похоронить друга. А потом, постепенно, Сакира понял, что здесь кроется неправда.  Не могли уэслеры поглотить Пабло одного. Другие, полетевшие с ним, молчали. Потом он понял: не уэслеры это были. Его запеленговали «пинкеры» и сбили, и потом забили до смерти. Возможно, когда он оплакивал Пабло, тот был еще жив.
     Сакира остановил поток воспоминаний, и привычная горечь охватила его. Никто ничего не сделал! Даже не попытался помочь. А ведь они знали. Неизвестно, знала ли Вескис, - она, кажется, тогда пропадала в Заозерье. А вот Фераллини знал точно, его люди  были с Пабло. Не он ли приказал молчать и свалить все на уэслеров? Ведь если уэслеры -  то ничего уж не сделаешь. А если «пинкеры» - неизвестно.  Фераллини всегда боялся, что между Летающими и «пинкерами» будет открытая борьба; как будто ее не было на самом деле, будто не ловили Летающих и не уничтожали все эти годы.  Но чтобы не портить отношения с властями, они все – и Фераллини, и Макгуайр, и другие – делали вид, что ничего нет. Только уэслеры виноваты. И сейчас все повторяется. Но теперь он здесь, он этого не допустит.
     Сакира встал, убрал термос в рюкзак и прислушался. Надо идти. Он взял направление левее, ближе к новостройкам. Тропы там не было, но лес не слишком густой, деревья росли вперемежку,  ели с березами. Сакира пробирался сквозь деревья, постоянно прислушиваясь, пытаясь уловить хотя бы едва заметное усиление звука. Нет, все так же тихо-тихо где-то в этих краях жила мелодия. Где-то в отдалении, в глубине, куда он хотел и не мог проникнуть.
     Все стало другим, подумал Сакира. Когда-то Летающие люди не прятались друг от друга. Они не создавали групп, а были большой единой семьей. Или так только казалось… На самом деле, едва пришлось делать выбор между безопасностью, пусть даже мнимой, и движением вперед, большинство выбрало безопасность. И отделились немногие группы, где остаются только Летающие люди, и нет других, дополнительных занятий, а с другой стороны, появились клубы Летающих людей, кафе, какие-то фонды, куча народу трется около Летающих. Иные летают только на Фестивалях, в другой раз – некогда, надо делом заниматься. Сначала преподавали полетные техники,  торговали фонариками, да шили полетки, а теперь у Летающих – свои страховые агентства, сети отелей, еще какой-то бизнес… Только музыка – все тише и тише становится.
     «Я никогда их не найду», - с отчаянием подумал Сакира. Он знал, можно быть в двух шагах от Дома и не увидеть его.  Он блуждал уже около двух часов, и не было особой надежды на изменение дел. Сквозь зеленые ветви ясно просвечивало небо. Небо! Никогда он не летал в Заозерье, не добирался до далеких мест, куда можно лететь только группой. Говорят, там небо отдает солью и хвоей. И музыка там другая: тягучая, плавная, с ней хорошо скользить, почти не двигаясь,  под облаками, а не прыгать, как, например, на Суховее, с его рваным ритмом… Хотя Пабло как раз любил  «рваные» танцы.
     «Пабло, - подумал вдруг Сакира Осава, - где бы ты ни был… Помоги мне найти этот Дом. Ты не был святым, я знаю. Но если где-то в каком-то мире есть рай для Летающих людей, может быть, ты там. Просто потому что я любил тебя, и ты был отличным парнем, который никому, насколько я помню, не желал и не делал зла. Помоги исправить зло. Может быть, я смогу уговорить их что-нибудь сделать для этой девочки».
     И Сакира побрел, в каком-то тумане, мареве июльского дня, уже не надеясь на собственное мастерство, а только на удачу… и еще, может, на то, что его отчаянную мольбу хоть кто-нибудь да услышал.
   
9

 Звонок раздался в Доме Вескис. Келвин пошел открывать.
- Привет. Я Сакира Осава. Мне в общем-то нужна Вескис.
- Заходи, тебе повезло. Вескис здесь.
     Парень, открывший дверь, посторонился, и Сакира вошел в коридор, светлый от падающих откуда-то сверху солнечных лучей. Он все еще не верил, что все-таки нашел этот дом. Парень предложил ему стоптанные сандалии, и Сакира снял рюкзак и направился вперед по коридору, длинному, сворачивающему направо. Он чувствовал, что Дом – большой, странный, потому, что пространство его подчинено какой-то своей логике. Он слышал музыку, живущую в этом доме. Но осматривать  Дом ему не хотелось. Он хотел только найти Вескис и задать свой вопрос.  Поэтому, не глядя, прошел он по коридору, мимо большого холла с длинными деревянными столами, под высокой лестницей, поднимающейся на второй этаж, мимо резных колонн, свернул налево, прошел прямо – и оказался перед входом в  темную комнату с высоким потолком. 
     Здесь словно было другое время суток. Здесь жил вечер. В глубине комнаты Сакира увидел чужой, синегорский светильник, а  в его свете  различил высокий диван, на котором, обхватив длинными руками колени, сидела Вескис. На ней были черные джинсы и майка. Возле дивана примостилась другая девушка с длинными светлыми волосами, одетая в легкое платье.
     - Я Сакира Осава, - поклонился он. – Добрый вам день.
     - Здравствуй, - откликнулась Вескис. – Входи.
     Он вошел, и сумерки сомкнулись над ним.
- Мне нужно поговорить с тобой, Вескис, - сказал он.
- Это Велли, Волшебница, - Вескис смотрела на светловолосую девушку. – При ней ты можешь говорить все.
     Девушка слегка наклонила голову.
- Я пришел говорить о Маркизе.
- Ты странно пришел, - сказала вдруг Вескис. – Когда ты подходил к дому, мы слышали музыку, очень странную. Очень знакомую. Знаешь, если бы это могло быть, я бы подумала, что пришел один человек, которого уже нет.
- Он был моим другом, - сказал Сакира. И сразу все стало на свои места, и нужная твердость появилась в его голосе:
- Вы знаете, что с ней случилось?
Вескис молчала.
- Неужели вы ничего не собираетесь предпринять? Она погибнет тогда… Как Пабло.
- Мы знаем, что случилось с Маркизой, Сакира, - сказала Вескис. Он почувствовал, как их музыка коснулась его. В комнату входили Летающие люди, словно втекая, медленно. Он давно уже не общался с Летающими людьми и забыл, как легко и плавно они двигаются. Они рассаживались куда-то по углам, в полумраке отбрасывая неясные тени на стены. Вместе с ними входила музыка и наполняла все вокруг, и она говорила без слов то, что и так понятно: сумерки пришли в Дом Вескис, когда исчезла Маркиза.
- Они не будут сейчас ее убивать, - продолжала Вескис, сомкнув руки и не глядя на Сакиру. -  Они хотят от нее другого.
- Откуда тебе это известно? – спросил Сакира.
Вескис подняла на него темные, блестящие глаза.
- Я всегда чувствую то, что происходит с людьми моей группы. Вот только не смогла уберечь Маркизу.
     Вэлли положила руку ей на колено.  Еще один парень, - Сакира помнил его, он был давно Летающим и звали его, кажется, Френк, - выдвинулся из темноты и положил руку Вескис на плечо. Потом сказал, обращаясь не только к Сакире, но и к остальным, сидевшим вокруг:
- Вчера мы с Вескис встречались с Франческо Фераллини. Главой Совета, - уточнил он, глядя в глаза Сакире.
- Я знаю, кто он.
- Так вот. Встретились мы, как вы знаете, по его настоянию, потому что он хотел нам что-то важное сообщить. – Френк сделал паузу. – Это важное – то, что, по его мнению, не надо сейчас ни во что ввязываться. Он знает, - тут Френк поднял палец, - он знает, что ей физически ничего не грозит. Что готовится большое разоблачение флайменов и, видимо, Маркизу хотят использовать в качестве  бывшего члена секты. Фераллини сказал также, - продолжал Френк, - следующее: «Вам это теперь почти все равно, Вы ведь собрались в далекий путь»
- Он так и сказал: «В далекий путь»? – переспросила Вэлли.
- Да, он не смог сказать «Онтарио», хотя и признал, что нам есть, куда собираться. Так вот, он сказал: «Лучше оставьте девочку. Она ведь все равно не сможет лететь вместе с Вами».
     Вокруг Сакиры началось движение, и острый холодок пронзил его. Он вопросительно посмотрел на Вескис.
- В этом он прав, к сожалению, - сказала Вескис. – Пинкеры  настройку ее разрушили.. Вряд ли она сможет летать когда-нибудь. Но он прав только в этом.
-  Фераллини почувствовал, наверно, что мы пытались нащупать каналы пинкеров, - раздался голос, который Сакира узнал: это был Келвин, открывавший ему дверь.
- Фераллини – чуткий человек, - сказала Вескис.
- Но как можно быть таким бездушным? – воскликнула девушка, сидевшая слева от Сакиры.  Сакира видел ее пушистые темные волосы и чистый профиль. Рядом, держа ее за руку, сидел такой же темноволосый парень.
- Наверно, он хочет сохранить Летающий мир, - сказала Вескис. – Любой ценой.
- Зачем нужен такой мир без Онтарио? – спросил юноша, сидевший возле той девушки.
- Понимаешь, Влад, -  начала Вескис. Она замолчала, подбирая слова, -  когда ты становишься Летающим человеком… меняется вся твоя жизнь. И ты многое отдаешь, и тогда кажется, что все счета уже оплачены. Это первое. А второе… Когда долго летаешь… А Фераллини летает очень долго. Он мастер полета, на самом деле… Твое мастерство может сыграть с тобой не совсем хорошую шутку. Ты становишься профессионалом в этом деле. Поверь, Фераллини – профессионал. Он и мыслит как профессионал. Для него и Маркиза теперь – это балласт, который может создать напряжение в отношениях с властями. А напряжения не нужно. Пошумят пинкеры – и успокоятся, и можно будет летать дальше. Он боится, что мы объявим им войну. И тогда они всерьез возьмутся за нас. Вот чего он боится.
- А Онтарио? – спросила Вэлли.
- А Онтарио – это вообще, - Вескис взмахнула длинной ладонью и чуть улыбнулась, - скрытая угроза. И добавила, глядя серьезно в глаза Вэлли:
- Потому что если Онтарио не взойдет… то можно будет еще летать какое-то время. А если мы вдруг окажемся правы… хоть немного… и Онтарио взойдет, то Летающий мир закончится. И Фераллини это чувствует.  Он же чуткий.
- Значит, не надо обращать на него внимание, - сказал еще один парень, с торчащими во все стороны волосами.
- А что вы будете делать? – спросил Сакира. Ему было тяжело. В Летающем мире, как и раньше, когда он покинул его, единства не было. И пока они  рассуждают о Фераллини, где-то мучают Маркизу, и она еще не знает, что уже не принадлежит к Летающим, что ей вынесли приговор. И они, бессильные спасти ее, говорят об Онтарио.
- Мы делаем, Сакира, - сказала Вэлли. – Мы не можем пока пробиться к пинкерам, но мы пытаемся.
     Теперь все Летающие люди смотрели на него. А он ощущал, как надвигается то же, памятное ощущение  тревоги и обреченности,   как тогда, когда он потерял Пабло. Но Пабло был все-таки взрослым мужчиной, он знал, на что шел, а она… Она совсем еще ребенок. Они сомнут ее и отнимут веру. И искалечат ее навсегда, даже если не убьют; вернее, убьют, но не сразу, когда-нибудь потом, когда она будет им уже не нужна. И все – за несколько месяцев полета, только за несколько месяцев.
     Сакира сел на  пол и закрыл лицо руками. И кто-то опустился рядом с ним, кто-то положил руки ему на плечи. Он услышал незнакомые звуки чужого языка, и открыв глаза, увидел Вескис. Она уже сидела на коленях рядом с ним, ее длинные ладони были близко.
- Неужели ничего нельзя сделать? – спросил он.
И она сказала:
- Пой, Сакира. Ты же Летающий человек, ты должен петь. Только музыка в этом мире может изменить хоть что-нибудь.
     Они все были вокруг него. Они все пели. И Сакира стиснул зубы, закрыл глаза и запел, так пронзительно, чтобы песня была – как удар, чтобы можно было разрушить стены тюрьмы и вызволить Маркизу. Если может что-то сделать его вера – надо верить. Если может что-нибудь изменить его песня – надо петь. И он пел.
     Неизвестно откуда взявшийся ветер коснулся его. Сакира открыл глаза. Вескис уже рядом не было.  Песня стихала, и люди вокруг него расходились. Келвин тронул его за плечо:
- Пойдем. Уже поздно, я тебе постелю в Доме.
     Он не слышал еще последнего разговора, он уже ушел с Келвином. В комнате остались Вэлли и Френк.
- Слушай, Френк, может, мне кажется…
- Тебе не кажется, Вэлли. У него как раз такой звук. Низкий.
- Чтобы завершить строй, - закончила мисс Волшебница.

10

     Это воскресенье Натокин проводил на работе, включив все охладительные приборы.   Наконец он оторвался от бумаг и увидел, что вечер опустился на город, принеся долгожданную прохладу. Ему захотелось воздуха, и он, выключив вентилятор, открыл окно. Ночной городской бриз коснулся его.
     «А вечер в городе хорош», - подумал Владислав. Почему-то представилась ему одна знакомая улица, где он часто проходил раньше, еще когда не было у него служебной машины, по дороге на службу. Ночные шаги и шорохи, и аромат уходящего лета. И снова, подумал Владислав с грустью, снова лето проскочило мимо него, снова кто-то впитал его цвет, запахи, звуки, кто-то, – но не он. Он даже в отпуске в это лето не был.
  А лето манило, звало на улицу, прочь. Было в нем в этот раз явно что-то особенное. Какая-то уходящая, неистраченная  красота,  словно последняя возможность исполнить давнее обещание.  И словно цепляясь за эту возможность и давая людям последний шанс, оно все длилось и длилось…
     Как все нормальные люди, секретари в этот выходной отдыхали. Владислав, видимо, сидел один на своем этаже, а возможно – и во всем крыле здания.
     Он вышел, чтобы самому приготовить кофе. Пока он делал это, мысли его были отвлечены. Он чувствовал усталость и довольство собой. Еще немного, и работа с флайменами будет завершена. Девочка уже почти готова. Она еще переживает подавленное состояние, - он распорядился, чтобы за нею следили днем и ночью, чтобы она вдруг ничего не учинила над собой. Но отчаяние – это первый шаг. За ним придет гнев. Потом смирение, но тогда будет уже поздно. Здесь важно не упустить момент, это как яйца сварить. Недоваришь – будет несъедобно. Переваришь – невкусно. Пусть она злится, даже если и на него, Натокина. Пусть обвиняет флайменов. Ее-то ярость тут и нужна, на ней и можно презентацию построить. Презентация дела флайменов – это будет продукт Владислава Натокина. Качественный продукт, - Владислав привык все делать качественно.
     Электрическая кафеварка перестала тарахатеть. Он налил себе кофе и понес его в кабинет. По дороге он думал, что как бы хорошо потом, хотя бы и в сентябре, взять отпуск и уехать куда-нибудь в теплые края, и забыть обо всем этом. В последнюю мысль его вплелась тягостная нотка, которую он хотел и не мог отогнать.
     Он услышал щелчок – там, в своем кабинете, куда он шел, и вздрогнул, и кофе плеснулся на пол. Он уже понял, что произошло. Вот оно и настигло его.
- Натаниэл! – услышал он внутри себя голос.
«Не хотел я этого», - обреченно подумал Натокин. Он сделал еще три шага и вошел в кабинет.
     Ветер бродил там по-хозяйски, вороша бумаги. На рабочем столе Владислава Натокина, нога на ногу, сидела Вескис, в джинсах и черной майке. Ветер играл в ее волосах.
- Натаниэл! – повторила она.


     Слава Богу, он быстро с собой справился. Сердце только громко стучало в груди, проклятое синегорское сердце, не могло успокоиться, - ведь столько лет прошло с их последней встречи.
- О! – сказал Владислав, подняв брови с деланным удивлением . – К-какими судьбами? – Когда он волновался, он начинал заикаться.
     Она слегка кивнула в сторону открытого окна.
- А ты изменился, - сказала она. И добавила на языке, который он долго пытался забыть:
- У тебя стал другой звук, Натаниэл. Мне трудно было тебя найти.
- У меня нет больше звуков, - усмехнулся он. Он говорил по-русски, он не хотел играть по ее правилам.
- Как Одери?
- Одери в Заозерье. Как и раньше. Почему ты не говоришь со мной, Натаниэл?
- Как это – не говорю? А что же я делаю?
     Одним движением она оказалась рядом с ним, протянула руку и дотронулась до его волос.
- Я хочу запомнить тебя, Натаниэл, - сказала она, глядя ему в глаза. – Мы ведь  скоро уходим.
    Что-то знакомое стиснуло ему сердце. И он понял, что ничего он не забыл.
     Ветер чуть слышно шептал за окном, небо темнело, а они снова были втроем: он, Вескис и Синегория. Он и забыл уже, как это было. И летели облака в чужие края, и устремлялись птицы  к тем невозвратным берегам, которые ни встретить, ни забыть невозможно.
- Зачем ты меня мучаешь? – спросил он на синегорском языке, потерянном в этом мире.
- Я не хочу причинять тебе боль. Только не тебе.
     Он хотел отодвинуться, но непроизвольно лицо и рука его сами тянулись к ее тонкой ладони, которую он так хорошо знал и любил когда-то. И когда эта ладонь касалась его щеки, в одно мгновение он снова чувствовал все: теплый воздух пещеры в Заозерье, огонь свечей дрожит от пламени очага.  Они сидят у огня, одни во всем мире. Одери что-то тихо напевает, разбирая  палсы - книги  Синегории. Страницы шелестят, истории сплетаются в причудливые узоры. Дождь моросит за кромкой холма. А внутри - тишина. Никогда больше он не ощущал такой тишины.  Кажется, само время остановилось, затаилось, вместе с ними оплакивая Синегорию. Так они и сидят, а потом ее рука касается его щеки. Это был его дом. Последнее, что его связывало со страной.
     - Ты уже и так принесла мне много боли. Ты же выбрала своих Летающих людей.
     Владислав Натокин долго отвыкал от синегорского языка, и думал, что отвык. А сейчас его внутренняя речь полилась сама как поток, который долго был сдерживаем, и наконец прорвался. Снова он был Натаниэлем, как двенадцать лет назад. И снова чувствовал боль.       
    - Я ведь ждал тебя.
     Я тебя ждал, - говорила его внутренняя речь, - а потом решил все забыть, вычеркнуть из своего сердца и тебя, и Синегорию. Я начал жизнь с чистого листа.
- И видишь, твои Летающие люди опять меня настигли.
     Она провела рукой по его щеке и отняла руку.
- Как я хотела тебя увидеть, Натаниэл! – тихо сказала она.
- Так что же тебе мешало?
- Ты знаешь, - тихо сказала она. -  Я могу быть там, где я должна быть. Куда меня ведет музыка. Мне не место здесь, - она оглянулась на его рабочий стол.
     Он знал. Их разнесло в разные стороны, и каждый следовал за своим выбором. У нее была ее музыка, это Онтарио, к которому они все стремились. Одери и полеты. У него – институт, социальная работа, заслуженный, благодаря его аналитическому таланту и трудолюбию, авторитет, и кредит на покупку коттеджа за городом. Он стал Владиславом Натокиным и не мог бы встречаться с  Летающими людьми, даже если б и захотел.
- Как же ты здесь оказалась?
- Я должна была увидеть тебя. Ты знаешь о Маркизе, о нашей девочке.
     Он не стал отрицать. Это было бессмысленно, пока они говорили на синегорском языке.
- Я вряд ли смогу тебе помочь.
     Она отстранилась и смотрела на него словно издалека.
- Зачем ты им помогаешь?
- Это моя работа, - сказал он.
     Вескис молчала. Между ними пролегла незримая черта, преграда. Никогда она его не поймет.
- И ты будешь идти до конца?
     Ему не хотелось отвечать. Сейчас она обвинять его будет. У него и самого кошки на душе скребли из-за всей этой истории. Но что ему еще оставалось делать, он же эксперт!
- Ты можешь нам помочь. Только ты.
- Чем же?
- Есть один человек. Ты его знаешь: седой, серый, у него низкий, тусклый звук.
- Я не понимаю твоих звуков.
- Да, да, - быстро проговорила она. – У него голос… тихий, низкий. Вежливый.
- Юшкевич, - сказал Владислав Натокин, и его мысленный образ передался ей.
- Да. Ты вспомнил. Он ищет меня давно, но ты знаешь, между нами преграда. Я не могу с ним связаться. Только через тебя.
- Ты хочешь, чтобы я…
- Помоги нам. Ты можешь с ним поговорить.
     Владислав Натокин опустил глаза. Передать Юшкевичу послание от Вескис – значило открыть ему, что он – из Синегории. И это через восемь лет знакомства с Германом! Все равно, что признаться, что у него на самом деле две головы и хвост. Здравствуйте, я – инопланетянин.
     Никогда больше Герман ему не поверит. Да и для всех остальных он навсегда станет чужаком, человеком из кунсткамеры. В мире, настроенном на всеобщую унификацию, никто разбираться не будет, что он там думал, когда выбирал: Синегория или  э т о т   мир.
     Она снова приблизилась и коснулась его плеча. Он увидел мелкие  морщинки в уголках ее глаз.  Что же делать…
- Что я должен сказать ему?
- Передай ему, что я могу отдать то,  что ему    нужно. На самом деле. Но пусть отпустят девочку.
- А что ему нужно? – усмехнулся Владислав.
- Ему нужна Синегория, - сказала Вескис.
- Синегория?
- То, что осталось. Наши книги, музыка, линии цвета.
     Это было странно. Зачем старому материалисту Юшкевичу Синегория?
- Потому что он ее боится.
     Натокин молчал. В голове у него все смешалось:  Герман заставил его заниматься флайменами, а на самом деле искал Вескис. Пришел конец его конспирации. Двенадцать лет он скрывал свое происхождение, и теперь самый успешный его проект привел к тому, что его карьера, похоже, кончена. А Герман получит Синегорию.
- И ты готова отдать технологии Синегории? Юшкевичу?
     Она посмотрела куда-то мимо него и сказала:
- Что такое забытая страна по сравнению с живым человеком? Что такое Синегория? Так, пепел.
     И продолжила, глядя Натокину прямо в глаза и улыбаясь знакомой до боли, печальной своей улыбкой:
- Все это уже не имеет никакого значения. Онтарио восходит. Мы летим. Что теперь Синегория?
     Натокин молчал. «Как же я?» - хотелось спросить ему. Столько лет он старательно выстраивал, кирпичик к кирпичику, здание собственной судьбы.
А сейчас ему казалось, что все эти годы не было у него дома роднее, чем та грязная пещера в Заозерье. И не было человека ближе, чем Вескис.
- И когда же вы летите?
- Приходи. Скоро уже, ты почувствуешь, как спадут преграды. До самого момента, когда взойдет Онтарио. И ты сможешь к нам пройти. 
     Ветер зашелестел за окном.
- Все, мне пора, - сказала Вескис. – Музыка становится тише.
     Она  взъерошила волосы на его голове:
- Натаниэл.
     Он обнял ее.
- Как жаль, - сказала она.
- Знаешь, я не хочу тебя отпускать.
- Мне пора.
     Она легко оттолкнула его и через мгновение была уже на подоконнике. Он и забыл, как перемещаются Летающие люди.
- Так скажи же Юшкевичу. Я готова его видеть. Только не мучайте девочку.
- И что  потом? – спросил он.
- Если он согласен, ты поможешь нам наладить контакт. Я ведь твою волну чувствую, и иногда еще могу с тобой связаться. Вот как сейчас.
     Вескис открыла окно, повернулась к Натокину и протянула руку в далеком, почти забытом, синегорском жесте:
- Удачи тебе.
     И она исчезла, растворилась во мраке. А он так и стоял у открытого окна, и отблески света, - а может, слезы, -  серебрились в его глазах.
    
11

   Спал Владислав Натокин плохо. Стоило закрыть глаза, как вновь возвращалась картина: Вескис,  ее рука касается его щеки, Заозерье, та пещера…
     Почему-то вспоминалась не Страна даже, - видимо, ее он слишком долго старался забыть, - а именно полый холм в Заозерье, куда их занесло после Катастрофы.    
     Тогда целый мир внезапно рухнул, и  казалось, что вся жизнь погребена под обломками. А теперь ощущение Заозерья было столь сильным, словно только тогда он и жил по-настоящему…  Будто их оберегал кто-то.
     Никогда не было ему так спокойно, как в полом холме. То лето было дождливым… Ветер колыхал влажную траву. Воздух был полон свежести и тишины. Вечерами, пока Одери варил свои коренья, они сидели у входа и смотрели на чужие звезды. Если шел дождь, грелись у огня. Они были близки, как никогда. Никто их не ждал. Некуда было спешить. Они заблудились в лесу, среди дождя и трав.
     Неужели где-то еще есть Заозерье? Владислав знал, что никогда не сможет туда вернуться. Даже если б его «струна» позволила ему найти дорогу назад, время вернуть невозможно. Только душу себе тревожить.
     Все дело в музыке, подумал он. Где музыка, там боль. Он это помнил еще по Синегории.   Там музыки было хоть отбавляй, она была везде. Не музыка ли и привела Страну к Катастрофе?  Он-то помнил, какие были громкие звуки перед Катастрофой. Как набат.
     Не мы ли принесли сюда  т а к у ю  музыку, подумал Натокин. Словно заразили этот мир вирусом, от которого погибла Синегория.
     Он ворочался на жесткой кровати, а память сама подбрасывала ему образы, пытаясь облегчить его боль. Как недолго они были вместе!
     В Заозерье настала осень. И постепенно Синегория стала уходить, «отпускать» Натаниэла. Что умерло, то умерло, решил он.  Он ведь тоже мог слышать музыку, и она ему говорила, что там, за лесом – огромный мир, города, люди. Надо идти туда, - убеждал  Натаниэл.
     А Вескис его не слушала. Про Одери говорить нечего: он мог жить только в Синегории, да в Заозерье. А она продолжала жить прошлым. Ее прошлое, - он знал, - это даже не Синегория. Это – Летающие люди и Онтарио, которое они так и не нашли.
- Надо собираться, скоро начнутся холода, - говорил он.
- Да, кинь  еще побольше дров в огонь.
- Надо вообще выбираться отсюда.
     Но она смотрела невидящим взглядом, в котором отражался огонь их очага, и в ее глазах он видел, как  волны плещутся о далекие синегорские берега, все стремясь, как и она,  к своему Онтарио.  И так же безнадежно.
- Спой, Одери, - просила она.
     И Одери пел. Его песни были грустными, они звали туда, куда не было возврата.  Натаниэлу тяжело было его слышать, и он уходил.
     Оказалось, здесь тоже можно летать, пока поет Одери.  Тогда Вескис стала летать. Натаниэл был против. Ему она говорила, что летает для себя, но он знал: она ищет своих Летающих людей,  от которых он еще там, в Синегории, хотел ее избавить. Собирает свой мир по частям, чтобы снова  искать Онтарио. Он был убежден: это путь, ведущий в никуда. Надо думать совсем о другом, надо учиться жить в новом мире. Но как ей было объяснить это?
     И однажды она их нашла. Он знал, что когда-нибудь это случится. И знал, что в этот момент для них все и закончится. Лучше уж сразу, - решил он.
     В тот вечер они сидели рядом, у огня. Она плакала. Он говорил, что всегда предчувствовал, что их пути разойдутся.
- Мы словно встретились у развилки дорог, ведущих в разные стороны, - сказал он.
- По единственным тропам – за единственной светлой звездой, - тихо сказала Вескис, глядя в огонь. Это были слова одной из синегорских песен. Об Онтарио.
- Если только там, - он горько усмехнулся, - есть звезда.
     Она не отвечала. Потом попросила:
- Обними меня.
     И прижав ее к себе, там, возле огня, он остро почувствовал, что больше всего на свете он хотел бы остаться здесь навсегда. И в тот же миг с полной ясностью понял, что завтра он уйдет и больше никогда сюда не вернется. Это знание было острым, как бритва.  Ничего не поделаешь. И на рассвете он покинул пещеру. Как раз в эту ночь выпал первый снег.
     Сколько лет прошло с тех пор! Он не искал встреч с ней и Летающими людьми. Он стал Владиславом Натокиным, другим человеком в другом мире. Постепенно «струна» его замолкала, хотя музыку он еще и теперь мог слышать, - иначе как бы Вескис могла его отыскать! Но обнимая ее на прощание, он снова был Натаниэлем, и снова готов был звать ее с собой. На краткий миг линии времени и судьбы соединились. А потом разошлись опять.
     Неужели они улетят? Он знал, что мир для него опустеет, если в нем не будет Вескис. Станет четким, правильным и плоским, как стекло. Даже если Натокин или Натаниэл ее больше не увидит, пока она есть в этом мире, он еще полон свежести и тишины, тех, что жили когда-то в Заозерье.
«Надо же, - подумал он, наконец засыпая, - нашла-таки свое Онтарио».
     Ночью ему приснился Одери. Не тот Одери, который сидел над своими травами в пещере в Заозерье, а Одери До Катастрофы. Когда он был нормальным, остроумным, живым. Когда у него еще была цела струна, сломавшаяся, когда они проламывались из Синегории, где все разрушалось. И вот таким, молодым, с ясными глазами, Одери приснился Натокину.  Он пел. Было темно, где-то шумел лес. Вескис не было. А Одери пел о музыке. У нее тихий, прозрачный звук, ее поют ангелы, и ночью, во сне, можно ее услышать. И узнать о разлуке, что всех ожидает когда-то. При слове «разлука» у Натаниэла полились слезы из глаз, а Одери его утешал. Музыка все звучала, тихо, тихо, достигая  прозрачного звука. А потом ушла. И он заснул уже без сновидений, и проспал до утра.

12

На следующий день Владислав позвонил Юшкевичу.
- Знаете, Герман… Вас тут разыскивает некто по имени Вескис…
- Ага! – только и сказал Юшкевич. – Вышли на Вас. 
     Словно этого и ждал.
- Они предлагают встретиться с Вами. Это возможно?
- М-м… возможно. Завтра… сейчас посмотрю… часика в два. Устроит?
- Сразу я Вам сказать не смогу. -  Владислав усмехнулся, - Попробую им передать.
- Попробуйте… Как Ваш проект?
- Спасибо, хорошо… Правда, теперь, ввиду всех этих обстоятельств…
- Обсудим, обсудим. Вы тогда подтвердите готовность к встрече?
- Хорошо. Я перезвоню.
- Ну, пока.
     И Юшкевич дал отбой.
     Владислав положил трубку.
     Странно, что Герман почти не удивился. Настолько, что у Натокина появилось ощущение, что умный Герман что-то знал или подозревал раньше.
     Что, если вообще все дело флайменов – липа, - подумал Владислав. Все это – крючок, чтобы заглотнула наживка – Вескис, и на блюдечке принесла Юшкевичу, - или кому там, кто стоит за ним, - Синегорию. Да и его заодно использовали. Знали ли они? Подозревали его синегорское прошлое? Сколько раз уж он задавал себе этот вопрос, и был уверен, что такого быть не могло. Конечно, акцент у него оставался, куда денешься, но здесь у него было готово объяснение, и подходящие справки он себе все сделал, давно позаботился об этом. А если все-таки знали? Никогда ведь не знаешь, на чем проколешься… Он был уверен, что о Синегории здесь вообще никому достоверно ничего не может быть известно. Но… Вескис какие-то вещи передала своим Летающим людям, а можно ли им доверять? Он надеялся, что она не упоминала его имени. Да  и кто узнает Натаниэла в Натокине?
     Но тогда почему же Юшкевич не удивился? Корректно промолчал, не стал выяснять, откуда же это Владислав Натокин, государственный чиновник, знает Вескис Ламарт, с которой контакт установить не могут специально обученные работники спецслужб? Как-то скверно было на душе у Натокина. Понятное и ясное снова становилось зыбким и призрачным. Снова надо будет что-то доказывать, чтобы удержаться в этом мире. Как раньше, двенадцать или сколько там лет назад.
     Владислав подошел к окну. Знакомый пейзаж словно преобразился. За пластиковыми окнами не слышно было уличного шума, но он  «слышал» его  - как когда-то, в Синегории. Все меняется, все спешит. Одни облака проплывают неспешно, разделяя бесконечной своей чередой две разных планеты: его и Вескис.
     Вчера она была здесь, - подумал Натокин. Как это забудешь?
     Он прислонился лбом к стеклу и прислушался. Его разбуженная «струна» вновь заговорила. Он знал, что потом будет больно, потому что невозможно «слышать» и не ощущать эту тоску по Синегории.  Поэтому когда-то он и заставил ее замолчать. Но сейчас надо было услышать Вескис.
     Ответ пришел моментально, в виде того образа, который в Синегории называли «эйдос», идея.
     - Завтра в два часа будет встреча. – И он обрисовал адрес. И услышал ответ:
- Я приду. Я всегда прихожу к тебе, как обещала. – Он знал, что она улыбается «на том конце» их контакта.
- Не опоздай.
     И еще несколько мгновений он удерживал ощущение от контакта с Летающим миром. Потом «эйдос» погас, и оборвалась тонкая нить, связывающая его с Синегорией.

     Юшкевич был рад, это было сразу заметно. Он потирал руки, улыбался, и по блеску в его глазах Владислав понимал, что Герман доволен. При этом корректный Герман не уточнял о том, каким образом осуществлял Владислав с Вескис связь. Только спросил, глядя ему в глаза:
- Она точно придет, как Вы думаете?
     Натокин хотел было сказать что-то вроде «Кто ж их, флайменов, знает?», но язык у него не повернулся. Он-то знал.
- Ну, у Вас же козырь. Роберта Ланца.
- У  н а с, - добавил значительно Юшкевич.  Он потрепал Натокина по плечу и добавил:
- А Вы – молодец.
     Натокин только криво улыбнулся.
     Ровно в два часа раздался звонок. Вескис предпочла войти в апартаменты Юшкевича обычным образом - через дверь. На ней, вместо вчерашних джинсовых штанов, были черные брюки, белоснежная блузка и поверх - ее любимый длинный синегорский черный сюртучок, - из материи, не существующей здесь.  В руке у нее был маленький черный портфель.
-      Вескис Ламарт, - прямо глядя в глаза Юшкевичу, сказала она. И  замолчала.
- Герман Юшкевич. Пройдемте?
     Юшкевич немного суетливо, как показалось Натокину, подобрался к двери в свою гостиную, в которой сам Владислав бывал нечасто, и распахнул их перед гостьей:
- Прошу.
     Владиславу он пройти не предложил. Более того, улыбаясь, сказал ему, затворяя дверь:
- Мы тут немного пообщаемся… Если хотите чаю, кофе, - ну Вы знаете, как распорядиться…
     Дверь закрылась. Натокин остался в приемной. «Как отслуживший лакей», - подумалось ему.
     Около часу продолжались их переговоры. За это время Натокин успел выпить кофе, сделать несколько звонков, выкурить сигарету. Он приучился курить в этом городе, в Синегории он не курил.
     Наконец двери распахнулись.
- Значит, мы договорились, - услышал Натокин Юшкевича. Герман вышел проводить Вескис. Выглядел он по-прежнему довольным, но Владиславу показалась тень озабоченности на лице Германа.
- Вы ведь мне верите, - ответила Вескис. – Только завтра…
- Да, да, - махнул рукой Юшкевич.
- До свидания, Герман.
- Рад был … познакомиться.
     Она только наклонила голову. Затем повернулась в сторону Владислава Натокина, и глаза их встретились.
«Ну, как?» - спросил Владислав на том, внутреннем синегорском языке.
 «Ты хочешь знать? Пожалуйста…» Он почувствовал легкий шум в ушах. Время затормозило свой бег, а потом остановилось. Остались только Вескис и Натаниэл. Тогда почти забытым, привычным когда-то навыком он обратился внутрь себя, ловя протянутую струну памяти Вескис.  И в остановившемся мире, в один растянувшийся миг он стал свидетелем разговора за закрытыми дверями.
     Вескис просила освободить Маркизу.
     Юшкевич хотел получить технологии Синегории, но не хотел ничего гарантировать.
- Видите ли… - Герман был осторожен. – Как я могу быть уверен в том, что то, чем Вы обладаете, представляет для нас  научную и практическую ценность? Без достаточных на то оснований я не могу ничего предпринять для Вас. Вы должны… продемонстрировать хоть что-нибудь, причем не только мне лично, но специальной комиссии…
- Первое свидетельство наших возможностей, - это мой приход сюда.
«А она изменилась», - подумал Владислав. – Никогда бы он не подумал, что Вескис будет так разговаривать с Юшкевичем. Будто у нее на самом деле есть хоть какая-то власть в этом мире.
- Вам нужны еще свидетельства? Хорошо, смотрите. – Она достала из  портфеля палс и протянула Герману.
     Владислав поморщился. Бедный Юшкевич! Все, что что осталось в Синегории, уже умирает или умерло. Палсы истлевают. Огонь гаснет. Он это понял давно, еще в Заозерье, когда принимал решение. Нельзя оставаться в умирающей реальности.
     Но Герман заинтересовался.  Он вглядывался в долгий, разворачивающийся перед ним Мир До Катастрофы, такой до боли знакомый Натаниэлу. Кто знает, что он там увидел? Палсы открывают каждому то, что нужно лично ему.
     И Герман заговорил о комиссии, о необходимости дополнительной оценки. Но Вескис только качала головой:
- Вы должны знать. У нас нет времени, совсем нет времени. Скоро мы совсем уйдем отсюда.
- Куда же?
- Уедем. Совсем. Мне нужно, чтобы Маркиза была свободна. Тогда эти вещи и многие другие, о которых Вы слышали, будут переданы Вам.
     А Герман, с истовым интересом коллекционера, собирателя реликтовых древностей, все не мог отпустить палс из рук. Потом заговорил о «световом излучении, реагирующем на вибрацию звука» - кадоре, как понял Владислав памятью Натаниэла, о «некоем навигационном приборе, дающем необыкновенную точность» - «сердацене», нашем маяке, - отозвалось у Натаниэла-Натокина.  Да уж, Юшкевич знал о Синегории больше, чем хотел показать. Он знал о многих «артефактах», он хотел получить их все. А Вескис просила одного: освободить Маркизу. Завтра.
     Время сужалось. Владиславу оставалось досмотреть совсем немного, он чувствовал. Вескис не могла обмануть Юшкевича. Она должна была сказать ему, что все эти вещи работают не от сети, не от батарейки, а от энергии мира, которого больше нет.
- Насколько же хватит этой энергии? – спросил Юшкевич.
- Это от Вас зависит. От тех, кто использует вещи Синегории.
     Владислав чувствовал, что сейчас услышит что-то важное, ради чего, собственно, она ему все и показывала.
- Если использовать их для жизни, - энергии хватит. Навсегда.
- Для жизни? – переспросил Юшкевич. Он усмехнулся.
     И Владислав усмехнулся мысленно тоже. Вот оно, в чем дело. На краткий миг он увидел эту сцену глазами Натаниэла, такого, каким он был когда-то. Вот у Юшкевича в руках – палсы Синегории. Н и к о г д а он не сможет использовать их «для жизни», как сказала Вескис или «по назначению», как сказал бы он сам.
     Потом  Вескис, та, что была в его мысленном кадре, соединилась с Вескис, стоящей напротив него. Они слились. И  глядя ему в глаза, она сказала:
- То живое, что от Синегории осталось, я возьму с собой. Это – не палсы и не кадор. Это Синегория. Ее я отдам Онтарио. А остального не жалко.
     Видимо, это и было то послание, которое она хотела ему передать. «Остального не жалко», - вот как.
     Время прекратило свой бег. Натокин закрыл на миг глаза. Когда он их открыл, ее уже не было у Юшкевича. Только хлопнула дверь. «Скоро барьеры растворятся», - подумал он.

13

     - Ну, что? – промолвил Юшкевич, наливая коньяк по маленьким бокалам и сделав жест Владиславу присоединяться.
     Натокин пожал плечами. Юшкевич старался показать, что они оба остаются союзниками. Это обнадеживало, с одной стороны. С другой, непонятно, как теперь себя вести ему, Владиславу. Делать вид, будто ничего не произошло – не имеет смысла. У Юшкевича есть теперь рычаг воздействия на него. То, что Герман будет его использовать, –  в этом Натокин не сомневался.
    - А что Вы думаете о синегорском наследии? – спросил Натокин.
    - Думаю, надо брать, - сказал Юшкевич. – Забавные штуки. Интересно, очень интересно.  Я только думаю, не блефует она, когда говорит, что передаст в с е?
    - А зачем ей? – Натокин разглядывал на свет красно-коричневую жидкость в бокале. – Они уходят. Им это ни к чему.
   - Что, прямо все флаймены уходят?
- Нет, я думаю. Только те, что верят в Онтарио. Но все синегорские секреты хранятся у них.
- Значит, мы еще будем иметь дело с флайменами.
- Скорее всего.
- Тогда нам еще пригодилась бы эта… Маркиза. А у нас нет других возможностей получить синегорские артефакты?
    Юшкевич смотрел на Владислава хитрым своим взглядом. Есть другие возможности, подумал Натокин. Есть… Одери. Одери знает все то же, что и Вескис. Сейчас он – недосягаем, в своем Заозерье. Но когда они улетят, и спадут барьеры, и  исчезнет защита тех мест, что оберегают его… Он станет доступен. Тогда и можно будет забрать все синегорские секреты. И Вескис им будет ни к чему.
     - К сожалению, нет. Если они собираются уходить, я бы советовал поторопиться.
     Владислав не мог этого сделать. Не мог отдать Юшкевичу Одери. Даже ради своей карьеры.
- Ну да, ну да…  Ладно, Владислав. Все понятно.  – И Юшкевич заговорил о другом.
     В заключение он сказал Натокину, положив руку ему на плечо:
- Не расстраивайтесь из-за этого неоконченного дела с Робертой Ланца. Вы молодец, сделали все, что могли. Я знаю.
     И, уже провожая его в переднюю, добавил:
- А интересные штуки эти  палсы. Как-нибудь нам с Вами надо будет поговорить об этом.
     Натокин вышел от Германа и направился к машине. Он завел мотор, вырулил на шоссе и тут же попал в обычную в это время городскую пробку. Включил радио и наткнулся на классический канал. Полилась грустная, долгая мелодия. Casta Diva. Надзвездная музыка плыла и плыла над миром, как сто лет назад, как будет сто лет спустя. Где-то под ней проплывало небо. Юшкевич получит Синегорию, подумал Натокин. Пусть это иллюзия, пусть ненадолго, но он получит то, что хотел, возможно, с самого начала борьбы с флайменами. Вескис получит свое Онтарио. А что же останется мне?
     Одиночество, отвечала ему Casta Diva, тебе останется одиночество в твоем кирпичном коттедже. И ночью ты будешь смотреть на звезды и вспоминать страну, которой больше нет, и время, которого не вернуть.
     Пробка закончилась на светофоре. Мелодия смолкла, и тогда Натокин выключил радио и всю дорогу проехал в тишине.

АВГУСТ

 1


     Освобождение Маркизы наступило внезапно.  Еще вчера она предавалась отчаянию и думала, что лучше бы ей не жить больше. Ее охватила апатия, такое состояние, в котором «что воля, что неволя, - все едино». Почему-то в допросах наступила пауза. И она часами просиживала на своем матрасе, тупо глядя в зеленую стену. Потом, после, череда долгих дней будет ей вспоминаться как одно длинное-длинное воспоминание бледно-зеленого цвета.
     И однажды, ближе к вечеру, ей велели собираться, причем взять все имеющиеся вещи. Маркиза, в общем-то, почти не удивилась. Может, перемещают ее куда-то. Какая разница.
     Выйдя из камеры, Маркиза естественным уже жестом заложила руки назад. Сначала ее повели по привычным, длинным коридорам.  А потом началось непонятное.
     Ей выдали ее личные вещи. А потом в маленьком кабинете, в котором она уже была, когда поступала в тюрьму, о чем Маркиза смутно помнила, ей дали подписать какую-то бумажку, где говорилось, что она не имеет претензий к следствию.
- И что дальше? – спросила Маркиза, взяв ручку в руки.
- Дальше пойдешь домой, - сказала женщина в форме.
     Тогда, не веря своим ушам, Маркиза дрожащей рукой поставила свою закорючку. Ей все казалось, что она ослышалась.
     Но ее вывели из комнаты и отправили переодеваться в закрытое помещение. Она сняла свою серую хламиду, снова удивившись, как же она исхудала за это время. Вещи, в которых Маркиза пришла на экзамен – черная юбка и легкая белая блузка, - были ей явно велики. Юбка висела мешком.
     Когда Маркиза вышла уже в своей одежде, женщина, дававшая ей бумагу на подпись, сказала, указывая на ее тюремную форму:
- Брось это туда, - и кивнула в угол, где стояла большая бельевая корзина.
     Она же принесла Маркизе ее сумку с торчавшими оттуда тетрадями. Маркизе еще пришлось расписаться, что она все приняла в том же виде, как отдавала. Проверять Маркиза не стала.
     Потом женщина вызвала другую охранницу, и та провела Маркизу через тюремный двор и проходную. А потом, - о волшебная музыка! – щелкнул замок, и железная дверь отворилась. И Маркиза вышла.
     В лицо ей дохнул прохладный ветерок. Было зелено и влажно. Внутри у нее запела струна.
     «Свободна!» - подумала Маркиза. Наверно, это было одно из счастливейших мгновений в ее жизни.
     Она отошла на несколько метров. Впереди был пустырь, направо – асфальтовая дорога. Маркиза понятия не имела, где находится то место, в котором она так долго была. Она брела себе и брела вперед, и ни о чем не думала, только слышала, как ветер обдувает ее волосы. Больше ничего и не было нужно.
     «Колокольчик!» - раздалось где-то внутри. Маркиза обернулась. Сердце ответило радостью. Там, за пустырем, что-то сверкнуло. Отблеск солнца на стекле… Это автомобиль. Маркиза поспешила туда.
     А оттуда, через пустырь, уже бежали ее друзья: Владеница и Влад, Френк и Трико. Френк был первым, и в его-то плечо и уткнулась Маркиза и, сама не ожидая того, разрыдалась. Она все плакала и не могла остановиться, - видимо, сбрасывая все напряжение этих дней. А Френк гладил ее по голове и успокаивал:
- Ну, что ты, Малыш. Пойдем.
- Представляете… Это ужасно, но… - говорила она, уже успокаиваясь. – Они говорили мне, что я не летаю. Маркиза подняла на Френка сверкающие, мокрые от слез глаза, и продолжала:
- Они мне показали, что я… не летаю.
- Мы знаем, милая, - отозвался Влад.
- Бедная, бедная девочка, - качала головой Владеница.
- На такие штуки они мастера, - сказал Френк, глядя ей в глаза.
- И это неправда?
- А как ты думаешь?
- Это не может быть правдой, - покачала она головой, и из глаз ее снова полились слезы.
     Тогда Френк подхватил ее и понес. Она стала легкой, как перышко. Он донес ее до машины и посадил рядом с Владеницей и Трико.
     Владеница обняла Маркизу и прошептала ей:
- Не бойся, Маркиза. Это просто подделка. Ты же знаешь, что ты летала.
- Да, - прошептала Маркиза. – Надо бы позвонить… маме.
     - Она уже знает все, - сказала Владеница.
- А… Это хорошо, - ответила Маркиза и закрыла глаза.
     Еще что-то говорил Трико, но она уже не слышала. Машина тронулась, а Маркиза засыпала, положив голову Владенице на плечо.
     Видно, спала она крепко, отсыпаясь за все то время, что провела в тюрьме. Сквозь сон она чувствовала, как кто-то, - кажется, Френк, - снова ее несет, теперь уже в дом.  Ей в глаза ударил свет, но сил открыть глаза не было. Потом свет погас, и дом погрузился во тьму. И Маркиза снова заснула.
     Уже утром она услышала шум: это разбилась какая-то посуда. Маркиза вскочила в ужасе: ей показалось, что она снова в тюрьме, и щелкнул замок двери. Потом раздался недовольный крик  Дона Пьетро:
- И когда это закончится?!     Кто-нибудь может мне ответить, когда в этом доме посуда будет лежать там, где лежит посуда?!
- Это риторический вопрос, Че, или тебе в самом деле интересно? – спокойно спрашивал кто-то, не то Остин, не то Трико.
     «Дом, мой милый Дом!» - подумала Маркиза. Она улыбнулась и уснула снова.

     Когда Маркиза проснулась окончательно, встала и подошла к окну, оказалось, что  мягкие летние сумерки уже окрасили двор золотистым цветом. Сквозь листву проглядывало небо.
    Странное чувство зыбкости происходящего охватило ее. Будто легкий сон – это просвечивающее небо, даль впереди. Она никак не могла отделаться от ощущения, что подлинная реальность – там, где железные решетки и липкая зеленая стена; там, где каждую минуту может звякнуть железный замок, и ее поведут по длинным, извилистым коридорам на очередной допрос.  А это  тепло ее дома и простор за окном – ненадолго, временно.
    Потом она забралась в ванну и долго, долго оттирала всю накопившуюся грязь. Выйдя из душевой, встряхнула волосами и почувствовала, что ей легче.  Все-таки она вернулась домой.
     И первый, кого увидела Маркиза, покинув комнату, был Сакира. Сначала она не поверила своим глазам: ее комната размещалась на втором этаже, а внизу, в холле, за деревянным столом сидел некто, очень похожий на Сакиру. Она увидела его сверху.
- Сакира! Сакирка!
     Он поднял голову. Это действительно был Сакира.
     - Привет! А я тебя жду!
     Она слетела по ступенькам вниз и обняла его. Он был большой, живой и теплый.
- Ты такая тощая стала! Пошли на кухню.
- Как ты здесь оказался?
- Да я вот… - чуть смущенно, как показалось Маркизе, сказал Сакира, - живу тут.
- Правда? – только и могла она сказать. Так это было удивительно.
- Никого сейчас нет. Пойдем, тебе  Пьетро оставил кучу еды.
     Потом, поглощая фирменные итальянские бутерброды, Маркиза спросила:
- Все-таки как это случилось?
- Да так и случилось, - пожал плечами Сакира. – Ну… для меня сейчас это самое подходящее место. И потом, - тебя надо было дождаться.
- Правда? – она обняла его. Из глаз тут же полились слезы. – Я такая плакса стала. Как подумаю о всех вас, так и реву. Еще наверное, долго буду плакать.
- Ничего, ничего, - он поцеловал ее в макушку. – Это здорово, что тебя выпустили.
- Я кстати, так и не знаю, почему, - сказала Маркиза.
     Сакира ничего не ответил. Он отошел от нее и возился со сковородкой, подкладывая  еще пасту с овощами.
- А что здесь вообще происходит?
- Да.. тут все время что-то происходит. Сама увидишь.
- Ну, а все-таки?
- Фестиваль скоро. Ты знаешь.
- А… Онтарио?
- И Онтарио.
- Знаешь, так странно, - сказала Маркиза, глядя куда-то в сторону, - я все никак не могу поверить, что все кончилось. Все так хорошо. И ты здесь. И дом. И все сейчас придут. И Онтарио. А мне все кажется, что это вот-вот рассыплется. И я снова буду в тюрьме. Не хочу так думать.
- Не думай, - Сакира снова обнял ее. – Все будет хорошо. Ты здесь.
     Он приподнял ее голову рукой и поцеловал ее. Она ощутила его тепло, и ей показалось, что само лето пришло к ней.
     Время замедлилось, затормозило. Они сидели, обнявшись,  в сгущающихся тихих сумерках. Тикали большие настенные часы, отстукивая секунды, минуты и часы.  Позади была темнота, впереди – неизвестность. Так они сидели долго, а музыка Дома звучала чуть слышно.

 2

- Ты уже сказал ей? – спросила вечером Велли у Сакиры.
     Они убирали кухню. Маркизу отправили спать.
- Нет, - после паузы через силу сказал Сакира. – Что-то как-то… не могу я.
- Но и тянуть дальше нельзя.
- Хорошо. Завтра я поговорю с Маркизой.
- Да ладно… - вмешался Трико. Хочешь, я помогу тебе?
- Может, лучше и правда – вместе? – тихо спросила Владеница. - А?
- Думаю, у меня тоже найдутся подходящие слова, - сказал Влад. – хотя трудно будет их высказать, - он грустно усмехнулся.
- Как жаль, что Вескис нет, - промолвила Велли. – Уж у нее бы нашлись верные  слова. Бедная наша девочка…

     А Маркиза спала и видела сны. Несколько раз она просыпалась, и ей казалось, что она -  снова в камере. Тут же, ощупывая легкое шелковое одеяло, она понимала, что она – дома, и  снова успокаивалась, и чувствовала себя счастливой.  И когда  настало утро, она  ощутила наконец, что прошлое отступает, как дурной сон. «И все-таки, почему меня выпустили?» - подумала она. Эта мысль скользнула неясной тревогой, но не задержалась, потому что Маркиза вспомнила, что сегодня – суббота, а стало быть, весь народ – дома, и наверняка можно будет всем вместе отправиться куда-нибудь… А то и – полететь.
«Боже мой! Как славно будет наконец оказаться в небе!» - подумала она и, напевая, принялась приводить себя в порядок.
     День обещал и вправду быть славным. Удивительно было видеть Сакиру в компании группы Вескис.  Маркиза никак не могла привыкнуть к этому зрелищу и нарадоваться. А он смотрелся так естественно и просто, словно всю жизнь был тут своим.  Он первый подошел к ней и обнял, как только Маркиза вышла из своей комнаты в общую залу, - и она ответила ему лучистым взглядом. 
     - Сакира, сегодня на ужин будет рыба, - с важностью во взоре обратился к ним дон Пьетро. – Ты в этом понимаешь. Я жду твоей помощи.
- Наловить? – спросил Сакира.
- Готовить, - невозмутимо ответил дон Пьетро.
- Поможем Чезаре? – улыбаясь, спросил у Маркизы Сакира.
- Ой, знаешь… из меня хозяйка такая…
- Нормально, - вставил слово Келвин, - бывают домашние хозяйки, значит, должны быть и дикие.
- Точно, дикая хозяйка – это про меня… - засмеялась Маркиза.
     Трико позвал всех завтракать. При этом он театрально вздохнул, заметив руку Сакиры, лежащую на плече Маркизы.
- Не грусти, друг, - с этими словами Келвин обнял Трико точно так же, как Сакира – Маркизу, - у тебя есть я.
     Словом, день начинался как обычно.
- Кстати, а где Вескис? – спросила Маркиза, приступая к завтраку.
- В Заозерье, - ответили ей сразу несколько голосов.
-  А мы? Мы куда-нибудь собираемся лететь? Скоро солнце кончится…
     Показалось ей, или народ за столом как-то смешался?
- Нет. Сегодня пойдем гулять, - сказал ей Сакира.
- К ужину возвращайтесь, - попросил Френк, - часам к восьми. Будет сегодня общий разговор.
- Лучше к шести, - включился Чезаре.
- Че, ты монстр, - сказал Трико.
- Правда, оставь их, - попросил Френк. – Дай ребятам поймать последние… - он помедлил.
- Последние солнечные дни, - уточнила мисс Велли.
     Маркизе показалось, что в этот миг музыка дома стихла. Возникла пауза. Сакира сжал ее руку, но ничего не сказал, в ответ на ее вопросительный взгляд.  Никто за столом не шутил больше, и несколько раз Маркиза ловила странные взгляды соседей, украдкой касающиеся ее.
     А потом они гуляли с Сакирой. Этот день Маркиза запомнила, как один из самых счастливых в своей жизни. Сначала они добрались до метро: машину Сакира водить не умел. В метро они молчали. Маркизе странно было видеть, что за то огромное для нее время, которое она провела в тюрьме, здесь ничего не изменилось. Так же люди ехали  по своим делам, глядя куда-то в никуда. В углу притулилась целующаяся парочка.
- Всюду жизнь, - сказал Сакира, заметив, что она смотрит на них с интересом.
- А знаешь, странно это, - сказала Маркиза. Вот нас не будет уже… здесь, а для этих людей ничего и не изменится. Или изменится? Как ты думаешь?
   - Конечно, изменится, - сказал Сакира. Потом помолчал и, улыбнувшись, добавил:
- Только вряд ли они заметят это.
     Он погладил ее по длинным, чуть вьющимся волосам, и она прижалась к нему.
- Колокольчик мой… - сказал он.
     Они вышли на отдаленной станции где-то в восточной части города. Маркиза там ни разу не была.
     Сакира уверенно привел ее к остановке маршрутки, которая словно их и ждала: сразу тронулась, как только они сели. Минут через десять-двенадцать они вышли. Справа дорога уходила к белому бетонному забору, за которым вздымались кроны высоких деревьев.
- Где это мы?
- Когда-то здесь были правительственные дачи, - сказал Сакира. – Это было закрытое место. Теперь его открыли, но об этом мало кто знает. Пошли.
- Прямо «скрытый лес» какой-то, - сказала Маркиза.
     Место и вправду было чудесное. Тенистые аллеи, тропинки, уходящие вдаль, мимо заросшего камышами озера с перекинутыми  каменными мостиками,  по солнечным лужайкам, навстречу новым поворотам и уголкам таинственного леса, где высокие корабельные сосны  вдруг сменялись серебристыми тонкими березками, а еле слышный шелест высоких трав на лужайках перекликался с трепетом листвы в отдаленной его глубине. Пахло свежестью, травой и землей.  Целый день они бродили по тропинкам, спускались к озеру,  - там плавали лебеди и утки. Они целовались в укромных его уголках, хотя, в общем, таиться-то было не от кого, - в лесу было безлюдно и тихо, только птицы пели.
- Я так счастлива, что ты -  здесь, - говорила Маркиза. Она и вправду была счастлива. Ей даже не верилось, что можно быть такой счастливой.
     Они говорили о том, о чем, наверно, говорят все влюбленные на свете: Маркиза спрашивала, когда же Сакира обратил на нее внимание. Он отвечал, что не обратить на нее внимание невозможно.
- Но когда ты пропала… - его голос дрогнул.
- Не надо, - попросила Маркиза. И привлекла его к себе.
     Когда день стал клониться к вечеру, похолодало. Поднялся ветер, и небо, прежде ясное, потемнело.   Они поспешили выйти из леса и увидели, что темная туча к западу от них набухла дождем. Сакира обнял Маркизу, укрывая ее от холода. Глядя в  свинцовое небо вдали, она сказала:
- Знаешь, с тобой мне не страшно будет лететь. Никуда.
     Он снял с себя ветровку и укрыл ее. И ответил:
- Пока не нужно об этом думать. Хорошо?
- Хорошо.
     И они побежали к остановке, чтобы успеть до дождя.

 3

    Вечером группа Вескис собралась в небольшой комнате – любимой комнате для всяких камерных посиделок, той самой, где впервые присоединился к ним Сакира. Тогда там царил  полумрак. Теперь же комната была наполнена разноцветным светом, - он пробивался из окна, где еще не погас день,   и с яркого панно на стене - изображения звездной карты, переливающейся всеми цветами радуги.
     Маркиза удивленно разглядывала карту, пока народ подходил. Она впервые видела ее здесь, - и все же нечто знакомое проглядывало.  Как будто что-то внутри нее уже видело эту карту когда-то.  Одери? Синегория? Нет, там звезды были другими. Немного тусклыми, далекими, хранящими свет ушедшего мира.  А здесь – не то. В ясных огоньках, отраженных на карте волшебством, явно родственным синегорскому, не было вовсе синегорской печали.  Но что-то близкое – было. Наконец,  почти  в самом центре карты, Маркиза разглядела  пульсирующее нечто, из которого, если приглядеться, и исходил, переливаясь и смешиваясь с очертаниями других светил, радужный свет. Онтарио…  Здесь должно быть Онтарио.
- Что это? – решила она все же спросить.
- Это начало Фестиваля, - ответил Френк. И на ее недоуменный вопрос пояснил:
- Карта Скрытого Неба. Причем Звездного неба, заметь.
- Так ведь… Его же никто не видел, - неуверенно сказала Маркиза.
- Почему, видели… Просто до него нельзя добраться.
- Ну, мы же не первые Летающие люди, Маркиза, - добавила Велли.  – Знания копятся.
- А мы их используем для Легенды на Фестивале, - внес свое слово Келвин, плюхнувшись рядом.
- А при чем здесь Фестиваль?
- Мы будем вести Фестиваль по картам Скрытого Неба, – улыбнулся Френк. – Но это пока секрет.
- А почему? – продолжала спрашивать Маркиза.
   Легкий смешок прошелестел вокруг.
- Ну, вообще-то это challenge, - сказал Келвин.
- Да уж… - добавил Остин.
- Как тебе объяснить… - в двух словах… - Френк почесал в затылке, - Если по карте Скрытого неба выстроить Тракты…
- А их можно самим выстроить?
- Ну… - он повертел рукой, - немножко…  Так вот, если тракты подстроить под Карту Скрытого неба, то есть большая вероятность возникновения резонансного потока… Он осекся, посмотрев на Маркизу. – В общем, будет резонанс, все сомкнется, и у нас будет хороший, отличный курс к Онтарио.
- Вот, умеет же, если надо, так емко и просто говорить о сложных материях! – восхищенно сказал подошедший Трико.
- А почему это надо скрывать? – не обращая на него внимания, продолжала выспрашивать Маркиза.
- А потому что резонанс чреват и другими вещами, - отозвалась Велли. – Например, музыка будет так слышна, что пинкеры ее засекут. И вообще – скрыть наше присутствие будет трудно, когда барьеры разрушатся.
- Барьеры?
- Есть вероятность, - продолжил Френк, - что границы скрытых мест будут разрушаться, когда Онтарио  будет всходить. А резонанс эти процессы подтолкнет.
- Вобщем, твориться будет что-то несусветное, - подытожил Трико. - Все о нас узнают.
- Ну, это… Трико утрирует, - усмехнулся Остин.
- Ой! – Маркиза только хлопала распахнутыми глазами. Она держалась за руку Сакиры, который за это время не проронил ни слова. – Как же вам… как же нам это позволят?
- А об этом пока еще никто не знает, - почесал голову Френк. – Но мысль про карту, - он кивнул на стену, - гениальная. Для полета лучше не придумать. А для Фестиваля…
- Вряд ли еще когда-нибудь будет такой Фестиваль, - сказала Велли.
- Вряд ли он будет еще нужен, - добавил Келвин.
- А чья это мысль? – спросила Маркиза.
- А ты как думаешь? – отозвался Остин.
     Это Вескис придумала, подумала Маркиза. А может, не придумала, а предложила вариант, который давно был ей ясен. Звездное небо…  Прошлый фестиваль, как говорили, был по «суховейским мотивам», что-то про тысячу ночей Шехеразады. А предыдущий – на тему «Легенды о короле Артуре».  И это было очень весело и славно.
     Много раз в фестивалях всплывали темы Скрытого неба – приюта Летающих людей. Но не Звездного, потому что нельзя добраться до звезд. Разве только путь лежит к Онтарио.  В этом и challenge, - подумала Маркиза. Немногие захотят лететь к Онтарио. Немногие хотят, чтобы оно взошло. Ведь пока Онтарио – легенда, есть иллюзия, что можно жить по-прежнему, только еще и летать немного. И участвовать в Фестивалях, и наслаждаться полетом, - а что есть прекраснее полета и жизни в музыке? Но когда Онтарио взойдет – все кончится. Рухнут барьеры, исчезнут Скрытые места, и прекратится Летающий мир.
     Маркиза снова посмотрела на сияющую точку, из которой били потоки света. Как оно может не взойти? Оно – альфа и омега Летающего мира. И начало чего-то другого, еще более прекрасного.
     Тихо зазвучала песня. Народ запел вокруг Маркизы, она тоже подхватила музыку. Наверно, это тюрьма была виновата, но Маркизе мелодия давалась с трудом. Ее колокольчик дрожал, словно бы она пыталась петь песню, а голосовые связки – сели.     Но песня быстро затихла, и наступила тишина. А потом Френк сказал, глядя ей прямо в глаза:
- Наверно, Маркиза, это придется сказать мне. Мы ждали Вескис, но ее все нет. В общем, так. -      Он помедлил. – Когда пинкеры тебя запеленговали… наверно, ты сама почувствовала…
     Маркиза насторожилась. Она ощутила, что Сакира сжал ее руку.
- В общем, они порвали тебе струну. Ты чувствуешь?
     Сердце у Маркизы застучало. Порвали струну… Колокольчик…   
- Я чувствую… Что музыку стало петь трудно. Слышать – слышу, а вот петь…
- Да, - кивнул Френк. Его голос был тих. – Это оно и есть.
- И… что это значит?
- Это значит, ты не можешь летать.
- Сейчас не могу? Или вообще?
- Кто ж его знает, - сказал Френк.
     Но чуткая Маркиза поняла: Френк знает. Просто не хочет ей говорить.
- А к Фестивалю моя… струна заживет? Маркиза отняла руку у Сакиры и прижала ее к груди. Ей казалось, что струна должна быть где-то там.
     Все молчали. Френк, видимо, собирался с силами ей ответить.
- Нет, Малыш, - это сказала Владеница. – Не заживет твоя струна… к Фестивалю.
- Это значит… Что же… Я… не полечу с Вами?
     Никто не ответил ей.
- Маркиза… Тебе это все равно придется услышать… Это трудно принять, так же, как и всем нам  – это опять вступил Френк.
- Милая,  милая наша девочка, - Владеница положила руку ей на плечо.
     И Маркиза окончательно поняла: Все. Она не полетит.
«Вот все и кончилось, - подумала она. – Лучше бы меня убили».

     Они еще пытались утешать ее. Но перед нею сверкала, переливалась карта Звездного неба, - не для нее отныне. И Маркиза встала и, как могла, спокойно, - разве что чуть-чуть голос ее звенел, - сказала:
- Простите меня. Можно, я пойду?
     Встревоженные взгляды проводили ее. И она ушла.
     Почти сразу же раздался легкий стук. Она знала: это Сакира.
- У меня все в порядке. Можно я побуду одна?
- Может, ты все же откроешь?
     Ей ужасно хотелось открыть. Но тогда нужно будет говорить с ним. А о чем говорить? Потом будет еще больнее.
- Можно, я все же побуду одна?
     Он ушел.
     Позже, часа через полтора, снова раздался стук в дверь. Маркиза не ответила.
- Спит, - прошелестел за дверью голос Владеницы, видимо, кому-то объяснявшей.
     Маркиза лежала, свернувшись комочком, как когда-то, в камере. Ее подушка была мокра от слез.
     Рано-рано утром, когда все еще спали, она тихо собралась. Хотела написать записку, - но о чем писать? И так понятно все. Кем ей быть теперь? Как этим ребятам из группы Макгуайра, над которыми сами же они смеялись, стать для группы своей балластом, «хвостом»? Все жалеть ее будут: Вескис же говорила, что нет горше для Летающего человека, чем остаться без неба. Вескис это понимает, все понимают. Будут ее жалеть. Она так не сможет. Все на самом деле ясно. Они летят. Она остается. Хвост лучше рубить сразу, не по частям. Вот она и отрубит.
     Маркиза собрала рюкзак. Положила тетради, книжки, несколько теплых вещей. Все вещи не уместились: раньше Маркиза перевозила их партиями, забирая из общежития то, что нужно было по сезону. Поэтому она решила взять только теплые вещи: все равно летнее теперь понадобится не скоро. 
     Она тихо выскользнула в коридор. Спустилась по лестнице. Надела свою куртку, зашнуровала кроссовки. Открыла дверной замок и оглянулась на пороге. В Доме Вескис пахло деревом. Чуть слышно звучала его музыка. Все было такое тихое, теплое, родное, так много всего пережито было в этом месте, что у Маркизы стиснуло горло. Она коснулась рукой ближайшей к ней деревянной колонне, державшей свод. Погладила ее. Дом Вескис… Группа Вескис… Самая летающая группа.
- Прощай, - прошептала Маркиза. И вышла.
     Словно в такт ее настроению, на улице моросил мелкий дождь. Он начался еще вечером и все не кончался и не кончался. На лужах были пузырьки: значит, пройдет не скоро. «Лето заканчивается», - подумала Маркиза.

 4
   
     Так Маркиза ушла из Дома Вескис. Она не знала, навсегда она уходит или на время. Знала только, что сейчас она остаться там не может. Не может, и все. Слишком больно.
     Она вернулась в опустевшее общежитие. Соседки по комнате не было, - может,  уехала на лето к родителям. Несколько часов Маркиза провалялась на кровати, ни о чем не думая, листая книжки. Потом спустилась в общий холл, перекусила в столовой, посмотрела телевизор. Убив так полдня, она решила поехать на вокзал, купить билет на поезд – домой.
     Дождь все шел и шел, и не было ему конца. Город сразу посерел, осунулся. У Маркизы не было зонтика, поэтому она натянула капюшон и передвигалась перебежками. Наконец, она добралась до вокзала. Отстояла очередь.
     Билеты были, - на сегодня и завтра вечером.
- Давайте на сегодня.
     После этого нужно было вернуться за вещами и быстро спешить на поезд. На университетской проходной ее ждала записка, на белом листе, свернутом в четыре раза.
     «Привет, малыш. Что с тобой? Я тебя очень жду. После семи вечера, в нашем месте – в мастерской. Сакира».
     «После семи вечера у меня будет поезд», - обреченно сказала сама себе Маркиза.
     Рюкзак она пока не распаковала. Поэтому пришлось не собирать его, а разбирать. Доставать книжки, тетрадки. На дне она нашла медный колокольчик – атрибут Летающего мира. Встряхнула его. Колокольчик зазвенел – одиноко и пронзительно. Маркиза   села на кровать и задумалась.     Потом достала из кошелька билет на поезд. Вздохнула тяжело и начала собираться.
     На улице как-то быстро стемнело. Маркиза приехала на вокзал, - такой же серый и неуютный, как и весь город. В лужах отражались фонари. Маркиза старалась не думать о том, что Сакира сейчас ее ждет. И не могла. Она чувствовала тяжесть на сердце, словно в чем-то была глубоко неправа, что-то делала совершенно не так. Но не могла по-другому.  Объявили ее поезд.  Протяжно гудя, он приблизился к платформе. Маркиза нашла свой вагон и взобралась по крутой лестнице. В вагоне почему-то тянуло сыростью.
     …А он сейчас ее ждет. Потрескивают дрова в печи. На окне – глиняные колокольчики. Обломки статуй. «Осколки лета», - подумала Маркиза. Она села на свое нижнее место и закрыла глаза. И тут откуда-то из динамиков раздалась грустная мелодия какой-то популярной лирической песни.
…«А я так ждал…Искал хотя бы отблеск твой вдали »
     Почему-то Маркиза вздрогнула. «А если он улетит, и я его больше никогда не увижу? И Вескис, и их всех?» Эта мысль пронзила ее. «Господи, что же я делаю?»
… «А я искал твои следы повсюду …»
     Она даже подскочила. И тут поезд тронулся.
    Вагон был полупустым. С Маркизой в купе ехал молодой парень. Он пытался заговорить с ней; она улыбалась, но отвечала односложно. Общаться ей не хотелось. Утром, когда она проснулась, он спросил ее:
«Тебе, наверно, кошмары снились? Ты плакала во сне».
- Это пройдет, - сказала Маркиза. Она не помнила, что ей снилось.
     К вечеру она была дома. Ее замечательно встретили. Мама позвала подруг, накрыли стол. Тему ее недавнего заточения мама осторожно обходила, так что Маркиза и не поняла, знают об этом в округе, или нет. Все говорили, как она выросла и похорошела. Маркиза спрашивала, как ее бывшие одноклассники, кто где учится, работает. Почти все уехали, как оказалось. Многие из ее подружек вышли замуж. Дети появились. Кто-то уже даже успел развестись.
- А у тебя-то есть парень? – мамины подруги заговорщически подмигивали.
- Оставьте ее, пусть учится еще, - махала рукой мама.
     Маркиза от ответов уклонялась. Что ей было сказать?
- Учусь, - говорила она, - буду психологом.
- А где работать будешь?
     Маркиза пожимала плечами. На этом темы разговоров были исчерпаны. Впрочем, гости общались между собой, к ней особо никто не приставал.
- Мама, можно я пойду прогуляюсь?
- Давай. Только не поздно возвращайся.
- Угу.
     Она вышла в город. Здесь еще светило солнце, -  как когда-то, во времена ее детства. И пахло здесь так же: теплым, нагретым за день камнем, и цветами, аккуратно высаженными в каждом дворике.  И все было таким родным – и таким далеким. Словно комната с разноцветными детскими игрушками, из которых ты вырос.
     Когда Маркиза добралась до моря, вечер угасал. Тихо, тихо шелестели волны, наползая на песчаные дюны, неся свою печаль, которую Маркиза понимала душой, но перевести, осмыслить не могла никогда.
     Маркиза присела на валун у края песчаного пляжа. И запела. Петь ей было трудновато, - не получалось уже так легко выводить мелодию, как раньше. И все же под ее песню стих ветерок, волны словно прислушивались к мелодии и вторили ей. Облака плыли, освещаемые последними лучами. Потом лазоревый закат опустился на воду, и появилась, побежала серебристая лунная дорожка.  Маркиза подумала, что там, за краем водной глади, в стране одиночества, есть ее дом. Казалось, вбеги она на лунную дорожку, легко долетит туда.
     «Когда-то так и было», - подумала Маркиза. Волны набегали, как сто, как тысячу лет назад. Словно и они неслись к неведомой земле, с которой хотели и не могли соединиться.
     Ветерок коснулся ее руки, словно говорил: «Пора». Маркиза попрощалась с морем. Оно сказало ей главное, то, что она сердцем знала и так: никуда она не вернулась.
     Когда она вошла в дом, мама не спала.
- Я же просила тебя: не поздно.
- Ну, извини. Я была на море. Так давно моря не видела!
     Маркиза подошла к матери и положила руку ей на плечо.
- Мам, не бойся. Все плохое кончилось. «И хорошее тоже», - подумала она.
- Да? Хотелось бы верить… - мать вздохнула.
- Я пойду спать.
     Ей не спалось. Она долго ворочалась, а когда удалось заснуть, ей приснилось снова что-то грустное. Утром она ничего не помнила, только общее ощущение. Кажется, в ее сне была музыка.
- Мам, я, наверно, куплю сегодня билеты обратно.
- Уже?
- Да ведь занятия скоро. И потом, попробую устроиться куда-нибудь на подработку. В сентябре же уже все места заняты.
     Билеты были только на поезд, отходивший через четыре дня. Все эти дни Маркиза провела, сидя дома и читая свои любимые фантастические книжки. Оказалось, она и из них выросла. Удивительно: еще год назад она могла читать их запоем, забывая обо всем на свете. А сейчас над большинством из них приходилось делать усилие, чтобы удержать внимание. Да и вкусы ее изменились. Стали вдруг нравиться какие-то более простые и прозаичные истории, не как прежде. Изо всех сил она старалась не вспоминать о Сакире. Но когда мама включала телевизор или радио, и оттуда доносилась какая-нибудь песня о любви, непроизвольно всплывал его образ. Тогда Маркиза  несколько секунд сидела оглушенная и подавленная. А потом закрывала плотнее дверь в свою комнату и снова принималась за чтение.
- Иди сходи хоть погуляй, - говорила мама.
     Но Маркиза никогда особо не любила гулять.  С мамой она разговаривала мало. Всякий раз разговор неминуемо сворачивал на «сектантов», а говорить об этом ей не хотелось. И только накануне своего отъезда, она пообещала:
- Мам, честно говоря, ты зря волнуешься. Они в конце лета все улетают.
- Куда?
- Ну, куда… Далеко, - она махнула рукой куда-то в сторону моря. – Они же все иностранцы. Вот и возвращаются в свои страны. На родину.
- Конечно, - сказала мать, - Тебе всю жизнь испортили.
- Да ничего они мне не испортили, - разговор снова пошел не в то русло. Маркиза замолчала.
- В общем, это у них – последнее лето.
     Она поняла, что мама хоть немного успокоилась.
    
     Обратно Маркиза возвращалась в переполненном поезде, где вместе с ней  ехали отдыхающие с детьми, развеселая молодежь, возвращающаяся с модных курортов.
- Ты хоть пиши мне. Не забывай.
- Да не забуду конечно. Буду писать, звонить. Ну, постараюсь. Все, пока.
     Поезд тронулся.

 5

     Удивительно, но ее встретило солнце. Дождь прекратился, и город весь словно высветился, переливаясь ласковым светом августа.
«Может, еще вернется тепло», - подумала Маркиза. Через час она добралась до Университета. И заходя в проходную, услышала:
- Маркиза!
     Она вздрогнула.
     На парапете мраморной лестницы Университета сидел Дон Чезаре Пьетро собственной персоной. И улыбался.
- Привет, Че., - Маркиза подошла.
- Куда-то ездила?
- Да, - она стряхнула рюкзак и поставила рядом, - Домой.
- А-а… Поговорим?

     Дон Пьетро взял ее рюкзак и легко накинул на мускулистые плечи. Они спустились со ступеней и пошли в сторону университетского дворика. Звенели, переливаясь, фонтаны. Легкий ветер колыхал листву. Дон Пьетро остановился у облупившейся скамейки, снял рюкзак. Маркиза села рядом.
- Что ж ты так… - сказал он, глядя куда-то вдаль, на струящуюся воду фонтана, - ушла… Не сказала ничего…
- Я думала, так будет лучше.
- Думала… - дон Пьетро словно пробовал это слово на вкус. – А о чем ты теперь думаешь?
- Не знаю, - сказала Маркиза. – Честно признаться, как раньше я уже жить не могу.  Оставаться с вами – тоже не могу.  Не знаю.
- Могу тебе одно посоветовать, - сказал Чезаре. – Когда не знаешь, где быть, будь там, где ты нужна.
- А где я нужна? – усмехнулась Маркиза.
- А ты подумай.
- Ты смеешься надо мной, Чезаре, - Маркиза даже привстала со скамейки. – Кому я теперь могу быть нужной?
- Сакире, например.
- Сакире… Маркиза опустила голову. – Если бы ты знал, Че, как мне тяжело. Я как представлю: вот, я возвращаюсь, здравствуйте, - и что? Немой укор?
     И Маркиза стала говорить Чезаре о том, почему она никак не может вернуться в группу Вескис. Говорила о том, как к ней будут теперь относиться, как ее будут жалеть, как она не хочет уподобляться тем, нелетающим, которые «хвостом» висят на своих группах. Сначала речь ее сбивалась, но постепенно выровнялась, так что аргументы, ею приводимые, стали казаться и самой Маркизе логически неопровержимыми.
     Чезаре слушал ее, не прерывая, затем сказал:
- Ты не о том говоришь. Не о том думаешь. Не хочешь о Сакире – ладно. Хотя ему ты очень сейчас нужна. Он не сможет лететь, пока не примирится с тобой.
- Не сможет? – глаза Маркизы округлились.
- Ну, не полетит, так не полетит, - дон Чезаре махнул рукой. А Одери? Ты о нем подумала?
- А что Одери? - удивленно спросила Маркиза. – Одери – в Заозерье.
     Чезаре наклонился к ней и несколько секунд смотрел ей в глаза. Странный у него был взгляд, - словно он хотел докопаться до чего-то там, внутри нее, прочесть, как книгу. Маркиза не выдержала и опустила глаза. И впервые она подумала, что за маской простоватого, прижимистого Хранителя дома, над педантичностью которого принято было подсмеиваться, таится совершенно другой человек. Настоящий воин, не хуже Келвина, а может даже – и Френка.
   А он медленно сказал:
- Так не будет больше Заозерья. Не понимаешь? Одери останется один. Без защиты. И еще… - Он замолк. Потом посмотрел куда-то в сторону и продолжил, словно через силу:
- Они говорят, ты не должна знать. А я считаю, - тебе знать нужно.
     Маркиза ждала.
- Ты знаешь, почему тебя выпустили?
     Внутри у Маркизы похолодело. Она замотала головой.
     Дон Чезаре снова поймал ее взгляд. И продолжил:
- Потому что Вескис отдала все синегорские вещи, все до единой, этим пинкерам и тем, кто с ними. Чтобы только тебя отпустили.
- И из… Заозерья?
- Из Заозерья. Из других мест. – Он отвел глаза и добавил:
- Теперь у Одери ничего нет.
     Боже мой! – Маркиза закрыла лицо руками.
- Это не страшно. – Чезаре накрыл ее ладони своими. – Ты нам важнее, чем все скрытые вещи на свете. Понимаешь?
     Маркиза кивала. Из-под ее сомкнутых ладоней лились слезы.
- Ты нужна нам. Ты нужна Одери. Сакире. Вескис. И Онтарио. – Чезаре поцеловал ее в склоненную макушку и отнял руки. Маркиза почувствовала холод. Он уходил.
- Постой, Че! - Она подняла глаза.
- Я все сказал уже, - его голос доносился словно издалека, затихая вдали, - Если ты поняла, - приходи. Мы будем ждать.
     Маркиза посмотрела на скамейку. Перед ней горбился темно-зеленый  рюкзак, этот брезентовый памятник ее одиночеству.
    
     Всю дорогу до Дома Вескис она ехала и ругала себя. Какая же она идиотка! Думать только о себе, даже не вспомнить об Одери, - он ведь тоже остается. Ей было ужасно стыдно. Так стыдно, что несколько раз хотелось повернуть назад. Ну какими глазами она будет смотреть на своих друзей?!  От того, чтобы передумать и стремглав пуститься обратно, в общежитие, ее удерживала только одна мысль, в которой она смутно угадывала правду:  именно тревога о том, как же она будет выглядеть в глазах друзей, привела Маркизу к ошибке. Не стоило снова на этом зацикливаться. А то она опять сделает что-нибудь не то. Пусть уж будет, как будет, - говорила себе Маркиза.
     И все же, перед самым Домом Вескис, эта решимость чуть было не оставила ее. Маркиза остановилась у входа. Еще можно было вернуться. Ей было так стыдно и страшно…
- Если сейчас сбегу, - подумала она, - не прощу себе никогда. До конца жизни.
     Она стиснула зубы. И подняла руку. И дверь открылась.
- Маркиза! – Это был Влад. По ту сторону дома все было другим. Звучала музыка. Пахло теплом и деревом. А Влад уже обнимал ее.
- Пойдем скорее, малыш. Вескис здесь.
     Она наспех стащила куртку и кроссовки, бросила рюкзак и поспешила в ту самую, общую комнату, где они любили собираться.
     Горел неяркий свет, колебались тени. В глубине комнаты Маркиза увидела Вескис. А рядом с ней, вполоборота – Сакиру. Даже в полутьме Маркиза увидела, как изменилось его лицо, когда он увидел ее силуэт у двери. Он вскочил.
     Но раньше, чем Сакира успел добежать до нее, раньше, чем ее друзья, которые тянулись к ней, успели ее коснуться, Маркиза сама опустилась вниз и закрыла лицо руками:
- Простите меня… ребята.
- Да Маркиза, ты что, все хорошо, - сказала Вескис, уже оказавшись рядом и склоняясь над ней.
     И в этот миг Маркиза, уже не умеющая летать, сильнее всего в своей жизни поняла, что она – Летающий человек, и что она навсегда принадлежит к этому дому. И все встало на свои места.

     Потом, позднее, когда уже спеты были почти все песни и, в общем, пора было расходиться, Вескис сказала:
- Вот, у меня еще есть кое-что синегорское. Для Маркизы.
- Ну давай, - зашелестело из разных углов.
     Вескис достала небольшой блокнот и стала читать. Это была не то молитва, не то диалог между человеком и его судьбой. Заканчивалось это так:

- Даже  если ты будешь стремиться лететь от Меня,
Я стану  твоим крылом.

     Маркиза улыбалась. Ее голова лежала на коленях Сакиры, и он медленно гладил ее длинные волосы.

 6

     А потом настала предфестивальная пора.
     Для Фестиваля забронирована была большая база, целый дом отдыха с многочисленными корпусами, в десяти километрах южнее города. Они выехали туда за неделю до начала Фестиваля, - и оказалось, что Фераллини с группой уже были на месте. Маркиза удивилась, увидев, что для группы Вескис, численностью всего тринадцать человек, было предназначено огромное помещение, где могли легко разместиться человек пятьдесят.
     Владеница пожала плечами в ответ на ее недоуменный вопрос, зачем им столько места. Зато Френк, видимо, имевший уже опыт проведения Фестивалей, усмехнулся:
- Увидишь, еще мало окажется. Ты не думай, это не дом. Это теперь штаб-квартира.
     Уже на другой день она поняла, что он имел в виду.
    
     С утра появились первые гости: Алан с друзьями. К полудню подтянулся Роже Давид со своей группой. И пошло.
     Они составляли карты, считали траекторию полетов, галдели, спорили. Во всех комнатах целыми днями что-то обсуждали, перекусывая на ходу бутербродами, которые едва успевала готовить для них Маркиза; шутили, ухитряясь между делом еще и разыгрывать друг друга.
- Ну и тип ваш Келвин! – качал головой Роже Давид, обращаясь к Вескис, - он отправил моего бедного Адольфо искать тракт в Сенегал.
- Келвин! – смеялась Вескис, - что он тебе сделал?
- Прости, Роже! – покаянно говорил Келвин, - Он мне очень, очень мешал.
- Вот иди, иди, объясняй теперь мальчику, - говорил Роже Давид.
     В это время из комнаты доносилось отчаянное:
- Вескис! Помоги! У нас опять не сходятся тракты.
     Вескис шла в зал, где шесть человек с несчастными лицами сидели и стояли над картой, испещренной значками, схемами, линиями и сложными фигурами.
- И в чем проблемы? Сделайте их параллельными.
- Да? А как мы встретимся?
- Просто проройте глубже. Смотрите. Здесь же можно сделать зазор. – Она очертила легкую, волнистую линию, соединяющую две фигурки на трактах.
- Это просто лента Мебиуса какая-то, - бормотал Остин, вглядываясь в линию.
- Да. Лента Мебиуса. Весь Фестиваль – это лента Мебиуса, - говорила Вескис и отходила от карты.
- Не могу найти! – С этим восклицанием юный Адольфо бежал по коридору, неся впереди себя карту Южного тракта и большой лист ватмана, весь изрисованный разноцветными маркерами.
- Что ты не можешь найти? – спрашивал его кто-то, в кого он врезался.
- Как что? Тракт в Сенегал. В этом же весь смысл Фестиваля.
- М-да, - говорил этот кто-то, глубокомысленно глядя на ватман, - но найти надо. Надо, понимаешь? Он там где-то должен быть. Это точно. Еще поищи.
- Правда?
- Ладно уж, Адольфо, - вмешался Келвин, - Бог с ним, с Сенегалом. Потом найдешь. Пошли моделировать Флайт-сайт.
- А Сенегал?
- Ну, без Сенегала обойдемся. Жили же мы без Сенегала двадцать лет, как-нибудь проведем Фестиваль без него.
     И уводил Адольфо, все еще что-что пытающегося доказать по дороге.
     И так – целый день. Только вечером все отставляли карты, собирались большой, шумной компанией – сначала за ужином, потом, после – за разговорами. Причем большая часть людей так и оставалась в группе Вескис, устраиваясь где-нибудь в комнатах, на раскладушках.
     Маркиза поняла так, что в Фестивале был сценарий, в котором каждая группа имела свою, отведенную ей роль. Но сценарий был достаточно гибким и легким, и предполагалось, что по ходу его возможны изменения.
     На второй день после их прибытия, в группу пришел человек в изумрудной полетке и от имени Фераллини попросил карту Фестиваля и инструкцию.
     Грегори, открывший ему, наморщил лоб.
- Ну, собственно, карта – вот она, можете взять. А инструкцию – это, наверно, к Вескис.
     Потом он позвал Вескис.
     Она, улыбаясь, отчертила на карте участок и сказала:
- Передайте пожалуйста Франческо, что он может прийти и с нами вместе моделировать сценарий. А может просто взять вот этот участок и там строить свои тракты, по карте.
     И так как гонец нерешительно молчал, добавила:
- Передайте. Он поймет.
     Франческо Фераллини явился через двадцать минут.
- О! – сказал Трико, вместо приветствия.
- Где Вескис? – спросил Фераллини.
- Привет, - продолжил Трико.
     Но Фераллини был так озабочен, что вряд ли его услышал.
- Я здесь, Франческо, - откликнулась Вескис, - Пойдем. Пообщаемся.
     Они вошли в одну из комнат, и Франческо Фераллини плотно закрыл дверь.
- Это правда, что ты ведешь Фестиваль по Звездному небу?
- Да. Ты же видел карту. – Она развела руками.
- А последствия ты просчитала?
- Какие, Франческо?
- Такие. Это неизвестный маршрут.
- Напротив, - прервала она его. - Он очень известный. Он более ясный и четкий, чем наши тракты. Ведь ты же знаешь, что наши тракты – лишь отражение Звездного пути.
- А уэслеры?
- Ну, мы продумали это. Если у нас будет достаточно сильный строй, уэслеры нам не страшны. Здесь – не зона их активности.
- Мне все равно это не нравится. 
- Я знаю. И знаю даже, почему. – Вескис подошла к Фераллини и легко коснулась рукой его плеча. - Ты же профессионал. И ты многое помнишь.
     Франческо Фераллини отстранился.
- Прости, Франческо. Я знаю, звездная тема была долгое время закрыта. Но у нас нет сейчас другого выхода. Нам надо лететь.
- Вы этого добиваетесь? А безопасность сотен человек вам безразлична?
- Франческо, - Вескис сделала паузу, - Онтарио восходит. Сейчас все опасно. Опасно летать. Опасно жить. – Она снова помолчала и добавила: - Пожалуй, только чистые линии Звездного пути могут защитить нас.
- Вескис, - сказал Фераллини, - ты маньяк.
     Она вздохнула.
- Ладно. Не волнуйся. На самом деле опасно может быть только два дня: тридцатого августа и тридцать первого. А потом будет совсем безопасно. Совсем. А в эти дни вы можете не летать.
     Фераллини покачал головой.
- Мы проведем тракты на своем участке.
- Хорошо.
     На том и порешили.
     Когда Франческо Фераллини ушел, Френк спросил:
- Ну как? Что-то Франческо озабочен.
- Он чувствует. Я хотела рассказать ему о резонансе… - Она пожала плечами, - Да что-то не получился разговор.
     А люди все прибывали и прибывали. Постепенно вокруг группы Вескис сложился кружок постоянных ее гостей. Их уже и не отличить было от членов группы. И вслушиваясь в их разговоры, в обсуждение траектории полетов и техник, Маркиза вдруг почувствовала, как сквозь тему подготовки полета по трактам Скрытого звездного неба все яснее проступает  идея другого полета, которая также уже обсуждается и выверяется: к Онтарио.
     Как-то постепенно и само собой оказалось, что формируется группа тех, кто летит к Онтарио, - и она состоит не только из членов группы Вескис, а и из других групп. Приходили новые люди, прибывали группы, и иные из них, почувствовав, что в воздухе витает тревожный и стремительный дух притяжения Звезды, убывали, получив свои карты и участки пути. А иные оставались, - из любопытства ли, или завороженные общим настроением дальнего пути, или уже все для себя решившие и готовые к дороге.

     Наконец, за два дня до Фестиваля, вечером, Вескис представила его окончательную программу.
     Множество людей – человек семьдесят, не меньше, - сидели, стояли, как-то разместившись в большом зале. Это были все, участвовавшие в подготовке, те, кто разрабатывал сценарий Фестиваля.
     Вескис стояла на маленькой площадке, освещенной светом, льющимся от Звездной карты за ее спиной.
- Дорогие мои, - начала Вескис, - я сегодня же в ночь улетаю.
- Зачем? – шепотом спросила Маркиза
- К Одери, - так же тихо ответила Владеница.
- Поэтому буду краткой. Скажу самое главное. Этот Фестиваль, я думаю, - последний. Потому что взойдет Онтарио. А после его восхода Летающий мир не нужен.
     В толпе тихо загудели. Не все были согласны с Вескис.
     Она сделала свой характерный успокаивающий жест ладонями. И как всегда, пришла тишина. Тогда Вескис продолжила:
- Поэтому этот Фестиваль должен быть ярким. Радостным. Чтобы тем, кто летит к Онтарио, взять больше радостных нот. А тем, кто остается – запомнить Летающий мир.
    Вескис вдруг замолчала. Несколько секунд тишина стояла пронзительная. Словно вся музыка мира смолкла.
- Ну что ж, теперь о программе.
     И она стала рассказывать о днях Фестиваля. А Маркиза, пристроившись рядом с Сакирой, чувствуя спокойное тепло его руки, слушала и не верила. Осталось всего десять дней. Десять дней! Неужели это правда, и они улетят, уйдут из ее жизни? Ничего не останется, - ни этого шума, настроения, ожидания; ни их живых лиц и улыбок, - ничего. Никогда.
     Она встряхнула головой, и Сакира сжал ее руку. Он был с нею очень нежен все это время. И отчаяние, копошащееся где-то в глубине ее души, на время затихло. Не об этом надо было думать сейчас.
- На девятый день Фестиваля, - продолжала тем временем Вескис, - резонанс должен достичь своей кульминации.
     Она уже держала в руке маркер и рисовала звездный маршрут прямо на карте.
- По нашим с Френком подсчетом, к этому времени мы будем здесь, - и она указала точку на карте, которой там, в системе звездных координат, соответствовало место чуть левее Онтарио.
     Вескис сделала паузу и чуть вопросительно оглядела зал. Все молчали.
- И если наша «энергия прорыва» будет достаточно сильна… Френк употребляет какие-то другие термины, но для меня это – энергия прорыва… Должен открыться проход в Небо. Правильно, Френк?
     Френк кивнул.
- Это будет особенное время, конечно. Я думаю, именно в это время барьеры рухнут. Все «скрытое» станет открытым. – Она улыбнулась.
 «И разорвется портьера в храме напополам», - тихо сказал Сакира.
- Ты о чем? – спросила Маркиза.
- Так, из одной книги. Ты ее потом прочти обязательно, - он слегка щелкнул Маркизу по носу.
     Она опустила голову. И почувствовала, как он поцеловал ее в макушку.
- И чем это может быть опасно? – спросил кто-то.
- Это значит, что Летающий мир перестанет быть скрытым, - сказала Вескис. – На некоторое время он станет открыт всем возможным влияниям извне. И это может быть опасным.
- То есть о нас все узнают? Или как?
- Вот пинкеры удивятся! – сказал кто-то, и народ засмеялся.
- Влияний много, - продолжала Вескис. – Пинкеры – только одно из того, что мы знаем. Есть еще уэслеры. – При этих словах все притихли. – Есть что-то другое, что, может быть, дремлет пока что. Мы не знаем, какие опасности нас ждут на Звездном пути. – Она помолчала. Потом добавила, указывая на Звездную карту и улыбаясь снова:
- Но есть и сам Звездный путь. Есть Онтарио. Чем прочнее мы встанем на Звездный путь, тем лучше он защитит нас. Чем ближе мы будем к Онтарио, тем вернее будет его защита.
- А что будет с теми, кто не полетит?
- До или после? – обратилась Вескис к залу. И опять почему-то засмеялись.
- А есть разница?
- Есть. – Вескис загадочно улыбалась.
- Тем, кто остается, лучше не летать во время этой… кульминации резонанса?
- Возможно. Я думаю, - они переглянулись с Роже Давидом, - думаю, не менее интересно будет здесь, на земле. Когда рухнут барьеры. И всем откроется Летающий мир. Тогда даже те, кому раньше не доводилось летать, смогут видеть полет. Смогут быть в музыке и в том «скрытом» пространстве, которое для них раньше было недоступно.
- А как долго Летающий мир будет открыт?
     Вескис помедлила, прежде, чем ответить.
- Думаю, недолго. Это будет просто незачем. Летающий мир начнет угасать после того, как взойдет Онтарио.
- И уже мы не сможем летать? – в голосе спрашивающего явно сквозило разочарование.
- Послушайте, - Вескис улыбалась теперь самой мягкой из своих улыбок, - я не знаю, что будет после восхода Онтарио. Здесь. Я знаю, что все изменится. Летающий мир, скорее всего, будет не нужен. Он отойдет, расколется, как скорлупа раскалывается, когда вылупляется цыпленок. Чпок! – Вескис «расколола» невидимую скорлупу. – Будет что-то другое. 
     Народ было загудел, и Вескис снова сделала утишающий жест.
- Я верю, что Онтарио позаботится и о тех, кто остался. Может быть. Может быть, и нет. В любом случае, нам нужно делать то, что мы делаем. Нам нужно лететь. Остальное, как говорится, - не тема Фестиваля.
     Народ засмеялся. «Не тема Фестиваля» - это была любимая присказка всех организаторов Фестивалей, которых многочисленные помощники пытались увести от темы куда-то в сторону, с самыми благими намерениями.
- Что ж, споем? – спросила Вескис.
     Все встали. И полилась песня, стройно, легко. Первый раз Маркиза слышала песню, которую пели несколько групп сразу. У них была разная история. У них были свои герои. Но сплетаясь, мелодия обретала цельное звучание, за которым чувствовалась сила и красота. «Энергия прорыва», - подумала Маркиза. Сама она подпевала чуть-чуть. Ее колокольчик дрожал, пытаясь войти в общий узор, нащупать там то, что раньше она ощущала без труда, - сердцевину звука, зацепившись за которую, можно продолжать петь и жить дальше.

     Когда все кончилось, и народ стал расходиться, к ним  с Сакирой подошел Грегори.
- А тебя Вескис искала, - сказал он Маркизе. – Найди ее пожалуйста.
     Тут же к ней подбежала Елена и подхватив Маркизу, попросила у Сакиры:
- Можно я ее отвлеку? Вескис очень ее ищет.
- Я зайду попозже, - сказал Сакира, прощаясь. И Маркиза побежала с Еленой.
     Они пришли в комнату, которая первоначально отведена была для Вескис, но сейчас в ней обитали еще мисс Вэлли и Елена. В глубине комнаты Маркиза заметила полог из неяркой ткани, переливающейся тихими бликами. Такой же был в пещере Одери, вспомнила она. «Там, за ним – их синегорский уголок», - подумала Маркиза. И с тоской подумала о том, что у Одери, возможно, уже ничего не осталось. Все пришлось отдать.
    - Как хорошо, что вы пришли, - сказала Вескис.
     Елена кивнула мисс Велли, и они вышли.
- Мы ненадолго, - словно извиняясь, сказала Вескис им вслед.
- А мы надолго, - ответила Елена. – Болтайте на здоровье.
     Вескис засмеялась. Она обняла Маркизу, и они присели на край кровати, рядом с пологом, чуть колыхающимся, словно от невидимого ветра. Отсветы падали на стены. Маркиза прислушалась, и услышала тихую-тихую музыку. Чуть-чуть.
     На столе перед ними стоял не то стакан, не то графин из тонкого стекла. Вескис провела по нему узкой ладонью, и внутри него родился маленький теплый огонек. Некоторое время они сидели и молчали, глядя на этот огонь. Потом у Маркизы почему-то показались слезы на глазах. Она закрыла их руками.
     - Не плачь, Малыш. Скоро тут начнется ужасная суета. Это все весело, - Фестиваль. Но поговорить уже спокойно вряд ли удастся. Возможно, сегодня последняя спокойная ночь. Ну, что ты плачешь?
- Я… не плачу. Я просто не знаю, как я буду тут… без вас.
- Ах ты, бедный Малыш. Не бойся. – Вескис провела рукой по ее глазам. Ее руки были теплыми и легкими, как пламя свечи, только не обжигали. И слезы Маркизы высохли.
- Это ведь не просто так случилось, - сказала Вескис. – Не случайно же ты привела Сакиру, а без него… нам было бы трудно лететь. Видит Бог, как я желала бы взять тебя с собой.  Но это все не просто так, понимаешь?
     Маркиза не понимала, но кивнула.
- Ничего ты не понимаешь, - Вескис улыбалась, - Пока. Мы тоже много не понимаем сейчас. Вот я говорила сегодня, что знаю, что пинкеры – это еще не самое страшное, что нас ждет… А что нас ждет? Не знаю…
     Они молчали. Огонек в бокале стал тихо гаснуть. Маркиза зачарованно глядела, как он медленно затухал.
- Уснул, - сказала Вескис.
- И ты не знаешь, вернетесь вы когда-нибудь, или нет? – спросила Маркиза, подняв на Вескис глаза.
- Даже если вернемся, - уже не сюда, - сказала Вескис. – Прости, что говорю загадками. Время такое: ничего нельзя обещать наверное.
     Маркиза прижалась к ней плечом.
- Тебе надо научиться быть сильной. Понимаешь, теперь ты защищаешь Одери. Он ведь один останется, и Заозерье не будет больше скрытым местом. А возможно, еще придется защищать что-нибудь.
     Вескис снова засмеялась.
- Как ни странно, именно ты остаешься, маленький Колокольчик, чтобы хранить все, что осталось от Летающего мира. Поэтому не жалей себя. Если все пойдет так, как мне кажется, времени на то, чтобы себя жалеть, у тебя не будет.
     И еще: когда ты вернешься, не оставайся надолго в нашем Доме. Мне кажется, скоро Летающий мир начнет таять, растворяться, - раньше, чем кажется… чем надеются те, кто остается здесь. Поэтому собирай вещи, - и не оглядывайся. Уноси музыку с собой.
     Маркиза кивнула. Она чувствовала: если Летающий мир расколется, как скорлупа, бессмысленно грустить над осколками. Даже если они очень красивы.
     Вескис встала и раздвинула полог. Так и есть: за ним открылось маленькое пространство  комнаты, где был деревянный крест на стене,  столик с лежащим на нем единственным палсом и голубоватый синегорский светильник. А также знакомые уже Маркизе не то фотографии в рамках, не то – скульптурные изображения смеющихся, далеких людей.
- Когда барьеры рухнут… и потом, после, я думаю, о Летающем мире будут долго вспоминать. Но твое будущее, Маркиза, не в этих воспоминаниях. Понимаешь? Можно увязнуть на всю жизнь в прошлом. А тебе надо жить дальше, потому что  именно тебя оставили здесь. Понимаешь, Малыш?
     Маркиза понимала. Сейчас она все понимала, но это не меняло того факта, что лучшее в ее жизни время уходило, а оставалась печаль.
     Вескис обратилась к своей синегорской стене, положила руку Маркизе на плечо и тихо сказала:
- Когда-нибудь, Малыш, когда тебе будет очень плохо, вспомни этот наш разговор. Живи, изо всех сил живи, потому что этого хотим мы… и  Онтарио. Если мы только сможем, если это вообще будет возможно, мы поможем тебе, где бы мы ни были. Никто не знает границ между мирами.
     При этих ее словах ветер, идущий из Синегории, качнул огонек светильника, и повеяло музыкой. Маркиза «увидела», что музыка эта – голубая, как небо, прохладная и чистая, и ее колокольчик чуть зазвенел, - не в полную силу, как раньше, но он отозвался, как отзывается утром роса, когда ее озаряет солнечный луч. И они пели вместе, а потом просто музыка смолкла, и Маркиза поняла, что надо идти домой.
- Я люблю тебя, Вескис, - сказала она.
- Я люблю тебя, Малыш, - ответила та. – И Сакира тебя любит и ждет, чтобы попрощаться.
     Маркиза ткнулась головой в ее руки, задержалась на мгновение и встала, чтобы уходить. С порога произнесла:
- Передай привет Одери.
- Он счастлив, что ты остаешься, - ответила Вескис.
     И это сильно подняло настроение Маркизе.

 7

     А потом начался сам Фестиваль. Маркиза навсегда запомнила его первый день. Она проснулась рано, от шума за окном. Ей показалось, что это – шум ветра. Потом она различила звуки гитар. Маркиза подскочила к окну, раздвинула занавески – и увидела, как по улице идут ее друзья; впереди – Келвин, Остин и Трико, играют в две гитары и поют. И у нее на душе сразу стало легко и радостно, и захотелось к ним.
     Уже через пять минут она выскочила из комнаты, вытащила Сакиру, - он не слишком любил подниматься рано, но выхода у него не было, - и выбежала на улицу. И они шли и пели, а народ просыпался, окна распахивались им навстречу, кто-то махал им вслед, а кто-то – вливался в их компанию. Они пели про далекую птицу-зарю восходящего дня, которую невозможно поймать, про свои любимые места, которые не получится забыть, как бы ты ни старался, 
    «О Суховей! Там, где восток сливается с небом, там, где я не был, always so faraway!»
 и о чем еще поют Летающие люди. 
     Маркиза шла и чувствовала себя счастливой. Ей казалось, что они идут именно туда, где восток сливается с небом. А ветер им подпевал.
    Когда их шествие закончилось, когда смолкли звуки гитар, и ветер утих, Маркиза обняла Сакиру.
- У нас осталась только неделя.
- Целых семь дней! – он легко коснулся ее носа и прошептал: «Давай не разлучаться, Колокольчик!»
     Она кивнула.
     И они побрели домой.
     Темп жизни словно ускорился. Быстрый завтрак, а потом – начало Программы, скорей, скорей! – народ стремился прочь из дома.
     Выйдя на улицу, Маркиза увидела прямо над головой, в голубом небе, след небесного тракта.
- Ты сегодня в Программе? – спросила она Сакиру.
- Совсем немного, - утешил он ее, - у меня очень скромная роль.
     Чуть поодаль от деревянных домиков, на широкой равнине, плавно переходящей в холм, поросший цветами клевера, была размещена полетная площадка. Сюда разноцветными группами стекались Летающие люди.
     Здесь жила музыка. Стараниями группы Вескис поддерживались границы между потоками групп, - не барьерами из неживого материала, а музыкальными линиями, вливаясь в которые, легко можно было понять, где начинается и заканчивается зона разделения.
     И началась Программа. У Маркизы было два опасения перед началом Фестиваля. Первое – что он будет похож на летние лагеря для детей, в которых она бывала в детстве и не слишком любила. А второе – что ей будет одиноко. Она ведь не может летать!
     Но оказавшись в пространстве Фестиваля, Маркиза обо всем забыла. Потом, вспоминая эти дни, Маркиза помнила музыку, красоту и синее небо. Почему-то врезались в память еще запахи трав, на закате, когда она вместе со своей группой выходила к полетному холму. Взметались  полетки, и ее друзья устремлялись ввысь. Они танцевали на закате, в лиловых сумерках, - и тьма отступала, и Маркиза физически ощущала, как убегает, растворяется от прикосновения света к этому миру все злое и тревожное. В эти минуты она думала, что все будет хорошо. Они долетят.
     А Сакира сидел рядом с нею, на траве, и любовался отсветом заката в ее волосах. Он почти не покидал Маркизу и летал мало. Она сама отправляла его, но была благодарна, когда он оставался.
     Стояли теплые, ясные дни, - само небо решило порадовать Летающих людей напоследок. Вечерами все, кто хотел, собирались в большом зале Дома Вескис, - и говорили об Онтарио. Уже не таясь и ничего не замалчивая.
     С каждым днем Маркиза ощущала, как все плотнее становится воздух, все напряженнее атмосфера. Программа была подчинена законам Звездного неба. Отправляясь в полет по маршруту Звездного пути, Летающие люди вдруг находили новые для себя дороги, о которых и не подозревали раньше. Все глубже становился тракт. Музыка усиливалась, вплетались отголоски новых тем и мелодий.
     Маркиза в первые дни только и слышала отовсюду: «Какой удивительный Фестиваль!» Это был Фестиваль – открытие, подаривший Летающим людям много новых находок. Но вскоре к радостным ноткам стали примешиваться тревожные.
     На четвертый день Фестиваля Сонни из группы Яна Маркуса нырнул в открывшийся на тракте проход, - и исчез. На поиски его бросились друзья из разных групп, но ничего не нашли. Сам проход пропал бесследно.
     Вечером, когда уже темнело,  на тракт вышла Вескис. Маркиза стояла у подножия холма, держа Сакиру за руку. Как и все, она уже знала о том, что произошло. С надеждой Маркиза смотрела на темную фигуру, застывшую на фоне закатного неба, а потом исчезнувшую в глубине. Все ждали.
     Наконец показалась темная точка, приблизилась, причем музыка, звучавшая в небе, была тихой и тревожной. Вескис опустилась на траву, и к ней подбежали друзья.
- Нет, - сказала она, - Там пустота. Полый проход, за ним – тупик. Ничего нет.
- И это только начало, - бросил Франческо Фераллини членам своей группы, почтительно следовавшим за ним. Он запахнул полетку и стремительно двинулся прочь.
     Вескис закрыла лицо руками.
     Тревога висела в воздухе. В Доме Вескис толпились люди: многие хотели узнать, что теперь предпримет группа Вескис.
     В этот вечер песни звучали тихие и грустные. Сначала. А потом снова вышла Вескис и снова стала говорить об Онтарио.
     И здесь, - впервые со дня начала Фестиваля, - народ стал высказывать то, что ему в Фестивале не нравится.
- Люди стали жаловаться, что сносит с тракта. Слишком сильная музыка.
- Люди не понимают, что происходит.
- Да, такое впечатление, что у Фестиваля нет цели.
     Френк, Келвин, Трико, - особенно Трико! – были готовы спорить. Трико даже не выдержал и начал было возмущаться… Вескис не дала ему.
- Вескис, можно мне? – спросил Френк.
     Но она улыбнулась и покачала головой. Не стоит.
     Лишь после того, как высказались все, кто хотел, она взяла слово.
- Друзья мои... – ее голос звучал тихо, так, что наступила невольная тишина. – Музыка стала сильной. Слабее она не будет. Возможно, сейчас будет труднее летать. Возможно… Но знаете, - только не возмущайтесь пожалуйста… или возмущайтесь, впрочем… Вобщем, это – вопрос Вашего доверия.
- Да уж! А Сонни?
     Народ зашевелился.
- Пока рано говорить об этом. Пока еще можно надеяться… Пожалуйста, будьте осторожны. Держитесь тракта. Но если вы уже на тракте, - доверьтесь ему. Понимаете, сейчас такое время… - Вескис сделала паузу… - Звездный тракт – это очень сильная вещь. Он защитит вас, но вы не должны надеяться на вашу выучку, на технику только… вам надо ему довериться, войти в его музыку, - и тогда вам нечего бояться. Пока.
- Что значит «пока?»
- Ну, - Вескис переглянулась с Френком и Вэлли, - «Пока» - это значит до того момента, когда нужно будет выбирать: или вы летите дальше, к Онтарио, - или возвращаетесь. Но это случится не завтра. Еще время есть.
     Нельзя сказать, что это успокоило всех Летающих людей. Они расходились, и многие покачивали головами. Летать становится опасно, - вот то, что они поняли.
     А Вескис напоследок еще грустно добавила:
- Сейчас начнут происходить многие неожиданные вещи. Самое главное – берегитесь больше не того, что там, вовне, - она описала плавный круг рукой, - а здесь, внутри нас, - Вескис прижала руку к сердцу. – Вот тут может случиться самое непредвиденное.
     Маркиза тогда не очень ее поняла. А утром выяснилось, что некоторые группы, - и самая большая из них – группа Фераллини – сегодня участвовать в Программе не будут.
     Музыка усиливалась. В небе набухали облака. Маркиза подумала, что Фестиваль раскалывается, разваливается. Сакира впрочем только махнул рукой:
- А, среди Летающих людей обычное дело – такие разборки.
- Да? – с сомнением спросила Маркиза.
- Все равно они никуда не уедут. Будут ждать и смотреть, на чем еще мы проколемся.
     Но честно говоря, Маркизе уже было не совсем до Фестиваля. Оставалось слишком мало времени у нее и у Сакиры. И у нее и Летающих людей.
     Сакира от нее теперь почти не отлучался.
- Как же я могу тебя потерять?
- Не надо, Колокольчик мой.
     Больше он ничего не говорил.
     Маркиза понимала, что надеяться не на что. Вероятность того,  что они еще когда-нибудь встретятся, была практически равна нулю. Но представить себе жизнь без Сакиры, без его тепла, его рук, - а также без Вескис, Френка, Трико, Велли, Владеницы, без их Дома, без музыки – было невозможно. Просто мир рушился под ногами, стоило только Маркизе подумать об этом.
- Не надо. Помни о том, как я тебя люблю. И всегда-всегда буду любить. Поэтому ты должна быть счастливой. Обязательно.
     И Маркиза прижималась к нему и на некоторое время успокаивалась. Ведь еще есть время, как сказала Вескис…

 8

     То, что барьеры рушатся, Владислав Натокин почувствовал  утром тридцатого августа. К этому времени в его жизни снова появилась Елена. Сбежала от своего итальянского мужа и  вернулась к Натокину. Надолго ли?
     Возможно, если бы все было как раньше, он бы ее не принял. Она причинила ему боль, когда уходила, заставив снова почувствовать себя одиноким.
     Но сейчас ему было слишком тяжело оставаться одному. Нужен был кто-то теплый рядом. А Елена была не просто теплой. Она была Женщиной, - кем никогда бы не стала для него Вескис. Так он себе говорил.
     Поэтому он встретил Елену без укора. Только после первой бурной любовной игры позволил себе задать вопрос:
- Твой муж так умел?
- Перестань! – возмутилась она. Вопрос был закрыт.
     Как раз утром двадцать девятого, проснувшись необычно рано, он почувствовал: барьеры рушатся.
     Натокин встал, закурил. Прислонился головой к стеклу. Внутренняя струна настойчиво давала о себе знать. Он слышал музыку.
     - Ты где?
     Владислав обернулся. Елена, приподнявшись на локте, смотрела на него.
- Иди сюда, - сказала она.
     Владислав затушил сигарету.
- Сейчас.
     Он думал, что это заглушит боль. Он ласкал Елену, погружался в нее, и в самый миг наслаждения,  закрыв глаза, ощутил темноту ночи… той, в пещере Заозерья…
- Ты какой-то странный. На себя не похож, - сказала ему Елена. Она была очень чуткой.
- Что же во мне странного?
- Кстати, ты знаешь, что ты разговариваешь во сне?
- Да? И что я говорю? Глупости какие-нибудь?
- Не знаю. Неразборчиво.
- Что-то вроде «Такэ, Синегориа,  орьенна тэла»?
     У Елены округлились глаза.
- Похоже. Это ты о чем?
- Так, ерунда. Одна старинная песня на забытом языке. Ладно, синьора Лена, надо подыматься.
     Пора было на работу.
     Весь день он не находил себе места. Она все звучала и звучала, эта музыка, и ему стало казаться, что ее невозможно не слышать. Что и другие слышат ее. Неужели от нее невозможно скрыться, уйти, забыть?
  «Даже  если ты будешь стремиться лететь от Меня,
Я стану  твоим крылом», -  всплыло откуда-то из полузабытой глубины.
     Во второй половине дня так случилось, что они пересеклись с Юшкевичем.  Герман приехал к ним в департамент для участия в рабочей группе по коммуникации  судебной реформы.
    -  О, Владислав!
    - Приветствую, Герман.
     Поговорили о реформе.  Юшкевич посетовал на медлительность департамента в подготовке документов.
- Ну, мы-то уже неделю назад подготовили коммуникационное письмо. Но его надо согласовать с Федеративным советом. А Шнейдер на Багамах, – сказал Натокин.
     Юшкевич поморщился.
- Н-да, нашел тоже время. Как раз когда флаймены устроили шабаш.
     Владислав изобразил удивленное внимание.
- Чему Вы удивляетесь? - искоса глядя на него, продолжал Герман, - живы себе и здоровы, не собираются исчезать, наоборот проявились во всей красе где-то на юге, то ли в Рузино, то ли в Пузино.
- Ну, может быть, это их лебединая песня.
- Не знаю, не знаю… Кстати…
     И разговор перешел на другую тему.
«Значит, их накроют», - подумал Натокин. Его струна не смолкала. Мир вокруг продолжал меняться, при этом к музыке примешался еще острый холодок тревоги.
«Я же сам этого хотел когда-то… Почему мне так тяжело?»
    
     Вечером Елена сказала, накрывая на стол:
- Ты не чувствуешь… ничего странного?
- А что ты имеешь в виду?
- Так… ничего особенного… Я сегодня, представляешь, еду в машине, часов в шесть вечера. И вдруг… Ты знаешь, как будто стало так тихо… неожиданно тихо. Как… - Елена не знала, с чем сравнить. А он знал.
- Как будто надо прислушаться. И услышишь музыку небесных сфер. – Он сказал это тихо и чуть иронично. Но она не поддержала иронии.
- Да, - обернулась она. – Ты тоже чувствуешь.
     Он не просто чувствовал. Она не оставляла его, эта музыка, она звучала и звучала, и не было ему покоя.
« Не могу я больше», - подумал Владислав Натокин. И сказал:
- Мне… придется отлучиться сегодня.
- Куда? В ночь?
- Не ревнуйте, синьора Лена, это сугубо по делу.
- Ты знаешь, - она поморщила носик, - я не люблю, когда ты меня называешь так.
- Ох, ох, ох… Ладно, не буду, не буду.
     Он ласково обнял ее. И стал собираться.
    
     Когда он вышел к машине, в лицо ему дохнул городской вечерний ветер.
«Как всегда, мне в утешении поможет
Легкий вкус ночного города в тумане», - пришло из синегорской памяти.
     «Куда я? Зачем?» - включая зажигание, думал Натокин.
     Но он знал, куда. Это было как в детской игре «холодно-горячо»: поначалу он выверил курс по карте, найдя на ней южное «Росино» (совсем не Рузино и не Пузино). А потом вверился струне.
     По кольцевой, за город, в южном направлении. Дорога шла мимо трав, вечер сменился ночью. Натокин курил, приоткрыв окно: было тепло.
     «Я останусь у обочины дороги,
       Пролетающим теням махну рукою…»
     Владислав Натокин ехал, а струна звучала все чище и яснее. Наконец, уже глубокой ночью, он свернул на очередную проселочную дорогу и увидел вдали, внизу темнеющие холмы, а перед ними – раскинувшуюся череду невысоких строений, обнесенных забором. Туда и лежал его путь.
     Натокин оставил машину у забора. Поднял руку, - и дверь отворилась, как открывались все синегорские двери. Он знал, что теперь о нем известно тем, внутри. Натокин подождал. Но никто не встречал его. По другую сторону забора глухо и молчаливо стояли в несколько рядов двухэтажные каменные дома. Натокин поднял глаза ввысь. Ясное, звездное небо, казалось, звенело. Музыка… Она была тут везде. Словно время ушло вспять, словно не было тех двенадцати лет, которые он жил без нее.
     Владислав Натокин, Натаниэл, вошел в калитку и отправился искать Вескис.

 9

     Дом он нашел сразу. Поднял руку, открыл дверь. И войдя в дом, по шуму голосов, даже и без указания внутренней струны, безошибочно определил направление, в котором нужно идти: подняться на второй этаж, направо, туда, откуда раздавался шум. Дверь была приоткрыта.
     Владислав вошел.
- Здравствуйте, - сказал он первому встреченному человеку.
- Привет, - удивленно откликнулся тот.
     Вескис стояла, склонившись над картой, у большого стола, окруженного другими людьми, «флайменами». Она подняла голову.
- Натаниэл!
- Ну да. Вот. Я пришел.
     Она обняла его.
     Вдруг кто-то вскрикнул. Натэниэл поднял глаза и увидел в дальнем углу девушку. Маркизу. Она смотрела на него так, словно увидела привидение.
- Я ждала, - прошептала ему Вескис. Потом отстранилась и, держа его за руку, сказала, обращаясь к остальным:
- Это Натаниэл. Мой старый, старый… друг.
     Маркиза при этом едва дышала. Ее сердце билось громко. Ей на минуту показалось, что ее выследили… за ней пришли…
- Что ты? Что с тобой? – спрашивал Сакира.
- Он там был… - пролепетала Маркиза, - среди пинкеров.
     Ей наконец становилось все понятно – и непонятно. Разноцветные пазлы реальности сплетались в единый, невозможный узор: длинные пальцы, акцент и густые волосы ее следователя… его синегорские черты. И пинкеры! И Вескис его обнимает!
- Этого не может быть! – воскликнула она.
     Наступила тишина. Вескис пробралась к ней, опустилась, взяла за похолодевшие пальцы.
- Не бойся, малыш. Нас было трое, - говорила она быстрым шепотом, глядя в глаза Маркизе, - трое: я, Одери и Натаниэл. Не бойся его. Он тебе помог. Тебе бы не выйти, если б не он.
- Это ты, - сказала Маркиза – Ты помогла.
      Ничем она не хотела быть обязанной пинкеру.
- Нет, нет… Ты не знаешь. Не бойся.
     И Вескис встала, оставив растерянную Маркизу.
- Я скоро приду, - сказала она, теперь уже громко.
- Вескис, - обратился к ней Роже Давид, - нам надо решить.
- Реши ты, Роже, - улыбнулась она. – Нет таких вещей, которые вы не можете без меня решить.
- Пойдем, - обернулась Вескис к Натаниэлу. И они вышли.
     Они прошли в ее комнату, сели на кровать.
- Убери тонери, - сказал он на синегорском языке, указав на переливающийся занавес.
     Вескис встала и раздвинула тонери. Показался синегорский уголок. Она зажгла рукой светильник на столе, и голубой огонек замерцал в полутемной комнате.
     Тихо плела свои кружева синегорская музыка. И Натаниэл почувствовал себя по-настоящему дома, впервые за долгие годы.
- Сядь рядом, - попросил он. Он хотел обнять ее, но она покачала головой.
- Не надо, милый мой. У нас уже не осталось времени.
- Завтра тут будут пинкеры.
- Я знаю.  Мы должны были лететь через день. Но кто-то… вызвал пинкеров. Поэтому улетаем завтра. Вернее – уже сегодня. На рассвете.
- Так скоро…
- Да.
     Он закрыл глаза. И подумал о том, сколько лет он потратил на то, чтобы уйти от того, что только и может сделать его счастливым. А теперь у него осталась одна ночь.
- Одери остается, - продолжала Вескис. – Позаботься о нем. О нем и о… Маркизе.
- Вы ее не берете?
- Вы же сломали ей струну… Ну, прости, - сказала она, поймав его  взгляд, - не вы. Они. Но может быть, так и к лучшему. Она остается и будет тоже заботиться об Одери. А может, и еще о чем-то. Что мы оставляем.
- Это очень опасно?
- Что – лететь? – Нет, - сказала она и сама засмеялась своим словам. – Опасно, наверно. Но не лететь – еще опаснее, - она смотрела ему  в глаза.
- А если я тебя не пущу?
     Вескис поглядела на него удивленно.
- Если я приехал, чтобы не пустить тебя. Если я скажу тебе, что взял гашан? (на миг он увидел ужас в ее глазах, ведь от Синегории остались не только чудо-светильники… о чем Юшкевич, к счастью, не знает).
     Но ее взгляд снова стал спокойным. Она сказала, беря его руку в свои узкие ладони:
- Нет, Натаниэл, нет. Ты пришел, чтобы проститься…
- Нет, Вескис. –  Он опустил голову ей на руки и глухо продолжал:
- Нет… Я приехал к тебе. Боялся, что потеряю тебя, машину гнал… Хочешь, - он поднял на нее глаза, - бери меня. Всего. Хочешь – я уйду со своей работы, мы уедем вместе – к Одери, в Заозерье, куда хочешь… Будем жить втроем. Будем держаться друг друга.
     Но она гладила его голову и говорила:
- Бедный мой. Как же тебе тяжело там. Куда ты хотел.
     Он стиснул зубы, чтобы не разрыдаться. А Вескис тихо запела синегорскую песню, все продолжая гладить его голову:

От милого порога,
В седой туман маня,
Зовет, зовет дорога
В чужую даль меня…

-  Вескис, - сказал он, поднимаясь, - милая моя, не уходи.
- Натаниэл, - она ласкала его лучистым своим взглядом, -  у нас было много времени. Вместе. Нельзя вернуться назад. И ты это знаешь. Я тебя люблю. Я не буду говорить, что теперь нельзя ничего изменить. Но если бы ты и мог изменить это, если б ты мог оставить меня себе, то очень скоро ты возненавидел бы меня. А я тебя.
     Раздались шаги, и в дверь постучали.
- Сейчас, - откликнулась Вескис.
- Пожалуйста, Кис. Нам нужно твое одобрение, - раздался мужской голос.
- Да сейчас, сейчас.
     Натаниэл молчал. Пустота была у него внутри, незаполнимая пустота, и он знал, что никогда не найдется огня, который бы ее наполнил. Если не будет Вескис.
     А она все смотрела ему в глаза,  и его внутренняя струна продолжала ее мелодию:

Там тихие аллеи
В прозрачной глубине,
Там ласковые феи
Тоскуют обо мне…   

- Не надо, - сказал он. – Ладно. Прощай.
- Подожди. Не уезжай сейчас. Ты нам нужен. Надо еще отвезти девочку обратно.
- Если она со мной поедет, – усмехнулся Натаниэл.
- Поедет. – Вескис уже поднялась.   Перед разноцветным пологом помедлила:
- Тебе оставить?
- Оставь. Буду прощаться с Синегорией.
     Она улыбнулась ему на прощание и вышла. А он лег на кровать и закрыл глаза рукой.

 10

     Кажется, он задремал. Когда Вескис вошла, он не заметил. Приоткрыл глаза, когда увидел, как она тихо собирает синегорские вещицы. Подниматься не было ни сил, ни желания.
     Наконец, Вескис наклонилась к нему:
- Пойдем, милый. Сейчас сюда придут мои подруги. Они вежливо ждут…
- Пока я уберусь…
- Ну, что-то в этом роде.
     Натаниэл поднялся и вышел. В дверях столкнулся со светловолосой девушкой.
- Извините, - сказала она.
- О, пардон. И Вы… летите?
- Да.
- Как Вас зовут?
- Елена.
- Натаниэл, - сказала Вескис, качая головой  - уже поздно.
     Она одевала белую с золотом полетку.
     Натаниэл усмехнулся и вышел. Ему захотелось курить, но сигареты остались в машине.
     На улице было свежо, в предрассветных сумерках темнели дома. Стрекотали  кузнечики. «А музыки почему-то почти не слышно, - подумал Натаниэл, - или это у меня струна смолкла».  Но потом подумал, что это так и должно быть, наверно. Как затишье перед бурей.
     В тишине хлопнула дверь. Он обернулся и увидел, как серые тени в развевающихся полетках покидали дома. Видел, как гаснут окна и зажигаются маленькие фонарики в руках флайменов. Вереницы фонариков стекались вдаль, к холму.
     А над головой, - когда он поднял глаза, - он увидел кучнеющие, густые облака.
- Видишь, звезды совсем ушли, - раздался озабоченный голос Вескис совсем рядом, и он вздрогнул. – Мы должны были завтра лететь. Завтра было бы все иначе. А сегодня… придется пробиваться.
     Она поежилась от холода. «Или ей все-таки страшно», - подумал Натаниэл.
- Так может, и не стоит рисковать?
- Ничего. Мы пробьемся.
Он взял у нее сумку.    И они пошли туда, куда уходили чередой Летающие люди. В руках Вескис несла синегорский светильник.
- Ты синегорские вещи берешь с собой? – спросил Натаниэл.
- Хотела Маркизе отдать. Хочешь, возьми что-нибудь.
- Да нет. Отдай Маркизе.
     Они молчали. Светлело с каждой минутой. Все ближе и ближе подходили они к холму, и Натаниэл различил на вершине его площадку, с которой обычно взлетали Летающие люди.
     У подножия холма Вескис повернулась к нему:
- Милый мой. Спасибо тебе.
     Он передал ей сумку.
- Все же нет. Возьми. – Вескис отрыла ее и быстро достала завернутый в белую ткань предмет: - Солт. Возьми на память обо мне. – Это было объемное изображение, с погружением в него.
     Натаниэл взял солт. Потом опустился на одно колено и прижал ее руки к губам. И закрыл глаза. Вескис поцеловала его склоненную голову, и они застыли в старинном синегорском жесте прощания. Это была одна минута, и она тянулась долго. А потом Вескис отпустила руки, они попрощались на забытом своем языке, последний раз Вескис коснулась его щеки рукой и ушла.
     Натокин смотрел ей вслед. Он должен был держаться. Поэтому не замечал удивленных взглядов, бросаемых на него соседями справа и слева. Мало кто знал, с кем это прощается Вескис.

     И еще одна пара расставалась сейчас. Они стояли обнявшись, и Маркиза просила:
- Ты хоть приходи ко мне… Во сне.
- Я постараюсь сниться тебе каждый день.
     Наконец, сама же Маркиза сказала:
- Ну, все. Тебе пора идти.
- Еще не пора. Видишь, Вескис нет еще на площадке.
     А Вескис подошла к ним.
- Маркиза, солнышко. Я хочу тебе оставить кое-что… на хранение. Это то, что осталось от Синегории.
- Ой. Спасибо. А как пользоваться этим?
- Ты возьми в руки и поймешь. А не поймешь, - спроси у Одери.
     И Вескис исчезла, взмахнув полеткой.
     Тут к Маркизе стали подходить друзья. Все обнимали ее, целовали. Остин попросил:
- Не забудь. Виола-Виолетта.
     Так звали его девушку, которую Маркиза обещала навещать.
     Дон Чезаре сказал:
- Береги себя. И научись готовить пиццу.
- Хорошо, - улыбалась она сквозь слезы.
     Она попрощалась с Грегори и Еленой. С Вэлли и Аланом. С Роже Давидом, который поцеловал ей руку. С Келвином. Потом подошел Трико и попытался рассмешить ее любимым своим трюком, поймав за нос. Она сделала вид, что поддалась, и он расстроился:
- Вот так всегда. С тобой неинтересно.
     Она поцеловала его в густую шевелюру.
     Наконец, снова подошла Вескис с Френком, который что-то озабоченно ей говорил.
 - Ладно, Малыш, пора. – Эти слова не столько относились к ней, сколько к Сакире, стоявшему рядом, -  Помни, что я говорила, помнишь, в комнате со светильником. Будь сильной. Пожалуйста. Мы тебя любим. – И она обняла Маркизу. От ее полетки пахло небом.
- Прощай, Вескис, - прошептала Маркиза.
- Да хранит тебя Онтарио.
- И всех вас.  Счастливой дороги.
- И не гаси огней.
     Вескис уходила, теперь уже навсегда.  Френк попрощался с Маркизой. И остался только Сакира.
     Уже действительно было пора. Поэтому они оторвались друг от друга, и Сакира пошел к вершине холма, оборачиваясь почти на каждом шагу, чтобы махнуть рукой. А Маркиза стояла, закусив кулачки. И думала, что хорошо бы навсегда запомнить эту минуту: как он уходит, улыбаясь, и машет ей.

 11

     Они стояли на вершине холма, в прощальных белых одеждах: потом подсчитают и скажут, что их было тридцать шесть. И еще раза в три побольше – тех, кто их провожал. Потом о них сложат песни. Выйдут фильмы с красивыми и громкими названиями. Но это все будет потом.
     Потом в воспоминаниях тех, кто видел их отлет, сотрутся детали, и виденное в фильмах будет казаться более реальным, чем то, что было на самом деле. И будет казаться, что с высокой вершины в пламенеющем рассвете взлетели серые тени и устремились вдаль, на восток.
     А на самом деле – был просто холм. И рассвет был неярким. Но зато была музыка, настоящая, живая, последняя музыка Летающего мира. Она раздалась внезапно, и мир запел, потому что нужна была большая, сильная волна, которая подняла бы Летающих людей в надзвездное небо, проведя сквозь все тревоги и опасности пути. Мимо уэслеров и облаков. Сквозь тьму и холод. К Онтарио.
     Потом поднялся ветер, и он крепчал. Музыка стройно лилась, раздувая его, как парус, и облака быстро понеслись по небу. Маркиза заметила просвет. Она поняла, что сейчас они оторвутся от земли. И они взлетели.
     Мелькнули полетки. Затрепетали на ветру. Все выше и выше, вдаль. И Маркиза увидела, как музыка сливается с ветром, несущим их, и исчезает в вышине. Они улетели.
     Тогда она опустила голову и встретилась глазами с соседом справа.
- Они ведь долетят, правда?
     Он не понял ее. Он был иностранец.
     Маркиза улыбнулась и огляделась вокруг. Люди медленно расходились. Ощущение было такое, что они осиротели. Но еще не поняли этого до конца.
     Маркиза побрела к дому. Ее нагнал Натаниэл:
- Роберта? – Он-то знал ее настоящее имя. - Вескис просила…
- Да, я знаю. Я быстро соберусь.
     Она вернулась в дом и собрала вещи. Очень хотелось посмотреть, что там оставила ей Вескис: казалось, когда она касалась сумки, музыка возвращалась к ней. Но Маркиза решила приберечь это удовольствие на потом.
     Натаниэл ждал ее у машины и курил. В последний раз Маркиза поглядела на холм, на дом, приютивший Летающих людей. Колыхались травы.

Мимо трав, подлесками,
И сквозь тьму,
К свету, мне известному,
Одному…

- сказала она тихо.
- М-м? – обернулся Натокин.
- Так, ничего. Стих один вспомнила, - улыбнулась Маркиза.
- Да. Я знаю.
     Натаниэл-Натокин затушил сигарету и сел в автомобиль. Заурчал мотор, потом автомобиль проскрипел по гравию, и они въехали на проселочную дорогу, ведущую к дому.
     В дороге Маркиза молчала. Она задремала, потому что всю ночь не спала. И проснулась от  того, что Натокин спросил:
- Где Вас высадить?
- Да возле метро где-нибудь. Дальше я доберусь.
- Хорошо. «Юго-Западная» пойдет?
- Пойдет.
     Автомобиль подъезжал к метро. Маркизе ужасно хотелось узнать у Натаниэля одну вещь, но… она все не решалась. Слишком хорошо она помнила того Натокина, который мучил ее у пинкеров.
     Натокин затормозил. Она решилась:
- Извините… Как Вы думаете… Пинкеры не поймают тех… кто остался?
- Думаю, все будет хорошо, - сказал Владислав Натокин, - во-первых, силы департамента будут на месте, дай Бог, к второй половине дня. А во-вторых, - что с вас взять? Летающие люди все улетели. А так – иностранцы, отдыхают в доме отдыха.
- А-а, - протянула Маркиза. – Вы меня успокоили. Ну, до свидания. Спасибо, что довезли.
- До свидания, - Натокин порылся в карманах, - вот. Моя визитная карточка. Если что – обращайтесь.
- Спасибо. – Маркиза повертела карточку и сунула в сумку.
     Она вышла из машины. Посмотрела на небо. И привычным, наметанным глазом, выверила курс. Подумав при этом, что теперь всегда, глядя на небо, она будет автоматически рассчитывать угол полета.
     В метро Маркиза опять задремала. Наконец, добравшись до своей станции, вышла на поверхность и заметила, что на улице похолодало. Лето все-таки ощутимо заканчивалось.

 12

    - Вот и я, милый дом, - сказала Маркиза, входя. – Теперь я буду тут жить одна. Правда, недолго. Вескис сказала, что скоро все начнет исчезать и меняться. Но дня два-то можно тут пожить, правда?
     В Доме все еще тихо жила музыка. Маркиза сняла куртку, переодела кроссовки и пошла в свою комнату. Но по дороге передумала и свернула к Вескис.
     Комната была обставлена очень просто. Кровать, маленький столик, стул и шкаф. В углу комнаты, где, как и везде, где Вескис жила, было «синегорское место», висел сиротливый карниз. Видно, Вескис сняла переливающийся занавес и забрала с собой.
     Маркиза присела возле маленького столика и раскрыла сумку.
- Пусть эти вещи постоят тут, - сказала она. И стала доставать из сумки подарки.
     Сначала она достала маленький голубой светильник. Провела по нему рукой, - но огонек не просыпался.
- Ладно. Дождемся Одери. Смотрим дальше.
     Дальше ей открылся палс и замотанные в белую ткань вещицы. Сначала ей захотелось их размотать и посмотреть, а потом уж разбираться с палсом.
     Раскрыв одну, она увидела нечто вроде объемной фотографии в рамке из неизвестного металла. На фотографии – Вескис, чуть моложе, чем теперь. А рядом… Одери, гораздо моложе, светлее что ли. Она вгляделась, - и вдруг ей показалось, что фотография «раздалась» вширь, словно увеличилась, стала ярче, наполнилась цветами. Чем дольше она смотрела, тем отчетливее проступали черты ее друзей.
- Ох! Вот бы Сакире показать! – вырвалось у нее. И тут же пришла боль. Где ты, Сакира?
     Маркиза отложила фотографию. Несколько секунд она сидела и думала, потом развернула вторую вещицу. Это тоже была такая фотография, только там была одна Вескис. И пейзаж, совсем незнакомый, чужой: стройная арка, уходящая куда-то ввысь, к серому небу.  Город с серыми, под цвет неба, домами с четкими контурами, где почему-то, казалось ей, всегда холодно.
     Потом Маркиза раскрыла наконец палс. Как учил ее Одери, она начала вглядываться в картинки, - и палс начал оживать под ее руками.
     Маркиза увидела длинную городскую улицу. Она тянулась и тянулась, и Маркиза мысленно шла по ней. Она знала, что стоит остановиться, войти в приглянувшийся дом или хотя бы посмотреть в  окно – и она узнает какую-либо историю. Но останавливаться сейчас ей не хотелось.
     А дорога вела ее вдаль, из города, к полям с высокими травами. Там расстилалось небо – такое же, как в ее стране. И Маркиза устремилась туда, потому что именно в этом направлении были сейчас ее чаяния и тревоги. Что там?
     Она увидела облака, поглядела на поле с высоты птичьего полета. Поднялась выше. За облаками сияло солнце. Здесь тоже можно было остановиться и послушать историю. Но она хотела лететь дальше. Солнце осталось на западе, и Маркиза поднималась вверх, к маленьким белым облакам. А потом… стало сереть, изображение подернулось туманом, и Маркиза поняла, что выше лететь невозможно.
     «Значит, и из Синегории нельзя было добраться до звезд», - подумала она. – «Потому что музыка смолкла».
     Маркиза закрыла палс. Она знала, что потом сможет долго бродить по  его пространству, узнавая Синегорию. Но сейчас ей было довольно.
     Она пошла в свою комнату, легла на кровать, свернулась калачиком и уснула.
      Проснулась Маркиза от голода. Спустилась в кухню и, пошарив в холодильнике, наскребла себе ужин: замороженную пиццу.
     «Обязательно научусь готовить, дон Пьетро», - подумала она. – «Как вкусно!»
     Потом вымыла посуду и прислушалась. Дом все еще тихо-тихо пел. «И все же, надо бы начинать переселяться в общежитие», - решила Маркиза. Почесала в затылке и мысленно добавила: «Прямо сейчас».
     Она собрала кое-какие вещи и двинулась из дома.
     Было три часа дня. Когда добралась до общежития, было около пяти. Соседка Лера уже вернулась из своего города и удивилась, что это Роберта вселяется обратно.
     Маркиза помнила показания, которые зачитывал следователь, в том числе – показания Леры. Поэтому посмотреть Лере в глаза было непросто. Но Лера вела себя как ни в чем ни бывало, и Маркиза решила не подавать вида. Вообще есть вещи, подумала она, которые лучше забыть.  Возможно - быть осторожнее в будущем, но все равно – забыть. Или иметь целый мир врагов.
     Час потратила Маркиза на то, чтобы уложить вещи. Потом решила перекусить в студенческой столовой. Наконец, с рюкзаком за спиной, она начала спускаться вниз, чтобы возвращаться в свой дом, когда услышала шестичасовые новости по телевизору в холле.
Несколько человек сидели в креслах и ждали, когда они закончатся и начнется кино.
     Непонятно, что ею двигало. Но она вошла в холл и прислушалась.
     Сначала говорили что-то о событиях в мире. Видно, новости уже подходили к концу. Поэтому и собирался народ.
- Только что получено сообщение, - сказал диктор, - что астрономом доктором Янг Чу в Китае зарегистрирована новая звезда. Интересно, однако, то, что одновременно появление нового светила зарегистрировала астрономическая лаборатория Массачусетса. Сейчас идет спор о том, кто первый является открывателем звезды.   Также любопытно то, что существование такой крупной по космическим размерам звезды ранее оставалось незамеченным. Возможно, мы имеем дело с рождением сверх-новой  звезды, а возможно – новой галактики в космосе.
     Оставайтесь с нами, - продолжал диктор, - сейчас – события спорта.
- Это они! – тут слезы появились у Маркизы на глазах.  Сердце ее пело. Это они! Они долетели! Онтарио!
     Она опустилась на ступени и спрятала лицо в ладонях.
- Ты чего? – удивились ребята-студенты. Подошли к ней, думая, что, может быть, ей стало плохо.
     Маркиза подняла счастливое лицо.
-  Милые мои! Я так счастлива! Все будет хорошо. Онтарио взошло.
     И оставив позади их удивленные лица, она сбежала по ступеням.

     Онтарио взошло! Маркиза возвращалась в свой дом, в последний день последнего лета Летающего мира. Было еще тепло, и вечер обещал быть долгим, и торопиться ей не хотелось.
     Поэтому она пошла в университетский дворик, - тот самый, где еще совсем недавно она говорила с доном Пьетро. И снова с ней был ее рюкзак.
     Она подошла к Парку серебряных статуй и любовно коснулась одной из них. Красивая. Как Сакира.
     Зашла к нему в мастерскую, где столько часов провела когда-то. Мастерская была закрыта, но Маркиза знала, где спрятан ключ.
     Там еще все дышало Сакирой. Она ведь долгое время, думая о нем, вспоминала  запах теплой печки. Это потом он смешался с запахом неба.
     Маркиза посидела немного возле пустой печки, попрощалась с комнатой и ушла. Скоро  здесь появится новый мастер.
     Потом она потихоньку пошла домой. Как же это все же здорово, что они добрались! И уэслеры их не остановили. И что там еще. И взошло Онтарио.
     Уже девять вечера было, а все не темнело. Долгое-долгое лето. Спасибо тебе, - подумала Маркиза.
     Она подняла руку, и дверь покорно открылась.
     Поздним вечером Маркиза зашла в комнату, где они собирались по вечерам. Здесь не было больше звездной карты: она осталась там, на базе. И наверно, медленно погасла, когда они улетели.
     Маркиза зажгла свечу. Принесла из комнаты Вескис палс и светильник.  Фотографии она решила не трогать: пусть побудут около Вескис.
     Села на пол, посмотрела на свечу и задумалась.
     Что теперь будет? Как изменится мир? И кому задать все эти вопросы?
     Маркиза подумала о своих друзьях и об Онтарио.
- Милые мои друзья, - сказала она. Помолчала и добавила: - Милый мой Сакира.
     Тут ее голос дрогнул, но она вытерла слезы и твердо продолжала:
- Вы просили меня быть стойкой. Я буду стойкой. Я сделаю все, что нужно. Буду вас помнить. Всегда. Особенно – Сакиру. И Вескис. И Владеницу. И Трико. Вобщем, всех, - она засмеялась. – Да, всех. Да сохранит вас Онтарио. Пусть у вас будет все хорошо. И пусть мы когда-нибудь встретимся. А об Одрери я позабочусь. Вот. Не беспокойтесь.
     Маркиза задула свечу. Ей вроде стало полегче, на душе потеплело. Она погладила палс, светильник, – он опять не зажегся – и пошла в свою комнату. Последнюю ночь ей предстояло ночевать в доме.
     Маркиза устроилась в кровати и стала засыпать. А в доме тихо-тихо угасала музыка. Потом она угасла совсем, и только тикали часы. И все уснуло.


   
Заметки на полях

     Знаете, где я в последний раз видел группу Вескис? Это было незадолго до последнего Фестиваля. Я его называю последним, хотя был еще один… но это уже был Фестиваль памяти Летающего мира, как почувствовали все. Но я не об этом.
      Последний раз я увидел их в начале августа. У кого-то из наших, - кажется, у Макгуайра, - был день рождения, и по этому поводу собрали большую вечеринку. На полторы сотни человек. И поскольку Макгуайр – человек заводной, он ее так организовал, что были разные конкурсы, шарады, приколы… чтобы народ не скучал. И был какой-то конкурс – на самый остроумный ответ. Сейчас я не вспомню уже ни конкурса, ни вопроса, ни этого ответа. Все были уже немного навеселе, царила такая благодушная атмосфера. И ведущий попросил подняться автора этого самого остроумного ответа. И вдруг… вышла Вескис.  И я вспомнил, как она стояла на Совете и говорила, что Онтарио восходит, а ей не верили. А теперь мы смеемся над ее остроумными ответами.
     А она посмотрела оттуда, со сцены, на эти полторы сотни человек, как она умела смотреть, и подняла руку. И все замолчали. Радостная атмосфера наша куда-то испарилась. А меня прошибло холодным потом: а вдруг – она права… Вескис ведь так умеет чувствовать время…
- О, Вескис! – удивился ведущий. И она улыбнулась и сошла вниз, а я отчетливо услышал, как лопаются, звякают, ударяясь, осколки времени… А потом они исчезли. Все они. Перебрались в свое Заозерье, устроили Фестиваль, а потом ушли. И никто их больше не видел.




      
    

 

    


    
   
   
         
    
    

 
    




















            
         


Часть 2.



ЛЕТАЮЩИЙ МИР. ПОСТФАКТУМ



Вечер голубой погасил  свет,
Ветер  за собой заносил след,
И огни над городом – сверху вниз
 Синими узорами разошлись

А моя дорога уйдет в ночь,
Сквозь косые просеки канет в лес,
Мимо трав, подлесками, - и сквозь тьму -
К свету, мне известному, одному.








Сентябрь

1
   
     Уже под утро приснился  Роберте грустный сон. Будто она находится в старом доме в  Заозерье, у  Одери. А он вдруг постарел и подряхлел, и почти ничего уже не понимает. Только смотрит на нее грустными  большими синегорскими глазами. И будто она сидит рядом с ним и чувствует, что его уже и нет наполовину. Последняя ниточка, связующая ее с прошлым,  трется, рвется…И ей надо уезжать.
     Во сне Роберта плакала. А проснувшись, некоторое время лежала в оцепенении. «Это неправда», - думала она. – Просто настала осень.
     Осенью Одери всегда было тяжело.      
          То, что в городе настала осень, она поняла недавно - по звуку летящего самолета. Услышав гул самолета, она автоматически отметила, что звук потерял свою глубину. А значит, осень пришла.
     Роберта собралась на работу. Выйдя из метро, подняв глаза в сизое городское небо,  она подумала, что скоро облака станут  тяжелыми, и трудно будет вымерять угол полета. Такое было у нее любимое занятие. До работы ей было совсем близко идти, -  прямо, через мост, а потом налево и еще метров пятьдесят, - и вот он, офис. Высокое гранитное здание терракотового цвета.
     К офису стекались люди.  Кого-то Роберта знала, кого-то смутно помнила, - они работали на других этажах, в других отделах. На всякий случай, проходя через стеклянные двери, поднимаясь на свой второй этаж в большом лифте, Роберта здоровалась со всеми. Поздоровалась, - и быстро опускала глаза - ведь смотреть в глаза долго неприлично…
     На втором этаже Роберта вышла. Минуя приемную, поздоровалась, и  тут же услышала:
- Роберта, Вам письмо.
     На минуту оторвавшись от телефона, худенькая миловидная девушка-секретарь чуть улыбнулась, протянула письмо в конверте, и тут же забыла о Роберте, вернувшись к своей работе.
- Спасибо, - пробормотала Роберта. Так она и думала. Она увидела знакомый почерк, и ей захотелось уйти далеко-далеко.  Скрыться от всех, и там уж вскрыть конверт.
     Собственно, это был ее почерк. Роберта сама год назад заготовила с десяток  таких конвертов, подписала их и передала Одери, чтобы он мог писать ей.
     Сейчас она читать письмо не хотела. Роберта положила письмо в сумку и прошла к своему рабочему месту. Рядом с ней, в большом open-air, разделенные стеклянными перегородками, сидели люди. Вернее, пока они еще не столько сидели, сколько сновали туда-сюда, налаживали свою технику, заваривали кофе. Начинался обычный день.
- Всем – здравствуйте.
- Добрый  день.
   Роберта положила сумку на стул. Сняла плащ, повесила его в шкаф. Вернулась на свое рабочее место и включила компьютер. Загорелся зеленый огонек, компьютер приветственно пискнул и запросил пароль.
     «Онтарио», - набрала Роберта. У нее всегда был один и тот же пароль. Когда нужно было обновить его, она просто меняла шрифт.
     Вот и ее день начался.

- Берта, ты пойдешь обедать?
     Роберта задумалась на секунду.
- Нет, спасибо, мне  нужно кое-куда по делам сегодня.
    Она хотела остаться одна. Поэтому подождала немного, пока ее коллеги ушли обедать, встала из-за стола, взяла сумку, надела плащ и вышла. Роберта знала одно небольшое кафе неподалеку, где можно было уединиться.
     Там, присев за столик у стены и заказав обед, она открыла конверт. На разлинованном листе бумаги кривыми печатными буквами было написано:

     МАРКИЗА
ЭТО ОДЕРИ. ЖДУ
БЕДА МОЖЕТ БЫТЬ   
   
     Маркизой когда-то  звали Роберту. Восемь лет назад, и это было так давно, что теперь даже странно было возвращаться к отзвуку этого имени. Осталось несколько человек, разбросанных по всему миру, которые помнили ее как Маркизу. Но при встрече, - если бы вдруг состоялась такая встреча, -  они назвали ее Робертой Ланца. Кроме Одери. Для Одери она оставалась Маркизой навсегда.

     «Надо брать отпуск», - подумала она. У Роберты накопилось за полгода несколько отгулов. Но отгулов могло не хватить, лучше – отпуск на неделю. И ехать в Заозерье, к Одери.
     Она задумалась. Рассеянно мешала ложкой остывающий чай и вспоминала, как это было, когда она решила привезти Одери из Заозерья. Года два назад. Как только накопила достаточно денег, чтобы позволить себе снять квартиру в городе. И что из этого вышло…
     Роберта съела свой обед, стараясь больше ни о чем не думать, кроме работы. Еще ведь нужно было договориться с руководством, как-то прожить эту неделю и столько всего успеть.
     Но тревога не отпускала. И вечером, возвращаясь с работы, она все думала и думала: о письме, об  Одери... Последний раз он писал месяц назад, и в том письме не было и следа беспокойства: обычные несколько слов, которые он прилежно вычерчивал, чтобы она поняла: все в порядке... Хотя что могло быть в порядке? Все равно ту жизнь, которую он ведет в Богом забытом Заозерье, нормальной не назовешь...
      Роберта поднялась на свой этаж, повернула ключ в замке, включила свет. Ей нравилась ее квартира. Из окна открывался вид на поле и лес. Окна выходили на восток, и в выходные дни, когда Роберта оставалась дома, она всякий раз радовалась свету, заполняющему комнату. Она специально купила легкие занавески тепло-коричневого цвета, чтобы солнце, приходя   в гости, окрашивало комнату мягким бежевым цветом. И тогда у нее было хорошее настроение.
     Роберта поставила чайник, открыла холодильник.
; Так, что мы имеем..
     Имелось не слишком густо, но на ужин и завтрак вполне могло хватить.
     Роберта переоделась, вынула замороженные овощи из морозилки, вывалила их на сковородку. Пока готовились овощи,  она включила телевизор.  Непонятно зачем, - видимо, не случайно, - переключила на программу новостей. Светловолосая дикторша с улыбкой рассказывала о строительстве  производственного комплекса в Боровске. О прокладке железнодорожного тракта, который соединит железорудные месторождения и промышленную зону. Тракт пройдет через Боровск и Староозерскую область. Роберта вздрогнула. И увидела вдруг на экране промелькнувшие сосны, плоско отраженные, словно чужие, а все же – знакомые,  родные сосны  Заозерья. Камера перемещалась по кромке леса, чуть-чуть не достала до ручья, где когда-то она шла рядом с Френком и Велли, впервые вдыхая пряный, нездешний  аромат заповедного места. И Френк, кажется, обратил ее внимание первый раз на то, что тут повсюду живет музыка…Или это был Трико… А вот Сакира там никогда не был.  Раньше добраться в скрытое место можно было лишь по небесному тракту. Теперь появится другой, промышленный. Но Бог бы с ним, с трактом в Заозерье. Главное, - там оставался Одери. Теперь понятно стало, почему в его послании – «Беда».

2

     Василий Львович и Олег пытались дозвониться до девушки со странным именем Роберта целый день. Ее телефон не отвечал. И поскольку от них требовали предоставить информацию немедленно, они решили явиться без звонка.
     Адрес у них был. До девятиэтажного дома в спальном районе они добирались по-разному: Василий Львович – на машине, Олег – пешком. Машины у Олега  не было. И тем не менее, он оказался на месте первым. Ему пришлось ждать шефа и курить  у подъезда минут десять. Пробки.
     Наконец подъехал серый «Гольф». Василий Львович кивнул Олегу, затем достал с заднего сиденья увесистый кожаный портфель, захлопнул дверь авто. К счастью, у подъезда не было кода. Они поднялись на лифте на восьмой этаж, и Олег нажал кнопку звонка.
     Сначала ответа не было. Затем они услышали легкое движение возле двери, и она приоткрылась.  «Даже не на цепочке», - подумал Олег неодобрительно. Может, правда, девушка живет не одна, поэтому и не боится.
; Вы — Роберта Ланца? - спросил Василий Львович.
; Ну да, я.
; Мы по делу к Вам. Мы представители российско-немецкого некоммерческого  Общества «Андер Вельт». Гуманитарный культурологический проект.  Принесли кое-какие материалы на экспертизу.
; На какую?
; Ну... нам посоветовал к Вам обратиться, - не нам лично, но нашему руководителю... - некто  господин Конрад Шталь, консультант по вопросу флайменов.
; Заходите. 
     Олег вошел. Девушка включила свет в коридоре, и теперь он смог разглядеть и ее, и квартиру.
     Девушка оказалась достаточно привлекательна. Не красотка, но такая, каких называют «симпатичная». Милое лицо, темные волосы до плеч.
     Квартирка была маленькой. Из кухни потянуло чем-то съедобным, и у Олега, работавшего в этот день без обеда, засосало под ложечкой.
     Они прошли в комнату, обычное, скромно обставленное съемное жилье. Она предложила им сесть. Сама же разместилась напротив и, как  Олег заметил краем глаза, посадила их спиной к занавеске, отгораживавшей часть комнаты. Эта занавеска и закрытое ею пространство были единственной любопытной деталью в стандартной, во всем остальном, квартире.
     Шеф достал из портфеля  визитную карточку и протянул ей.
; Спасибо. Очень приятно. Может быть, чаю?
; Лучше кофе.
; Извините, - виновато сказала Роберта, - у меня кофе нет. Но чай у меня хороший. Из трав.
; Не откажусь, - сказал Василий Львович. - Да, Олег?
     Олег кивнул. Он рассматривал квартиру: ничего в ней особенного не было, а почему-то он чувствовал себя удивительно уютно.
     Девушка уже была на кухне. Перемещалась она как-то  легко, бесшумно.
; Знаете, у меня еще есть овощи и колбаса... Может быть... как?
; Ох, спасибо. Чаю вполне достаточно, - улыбнулся Василий Львович.
     «А жаль», - подумал Олег. Занавеска чуть заметно покачивалась в углу. Но встать и подойти к ней он не решался.
     Минут через пять Роберта вошла с подносом, на котором дымились три пиалы с чаем. Печенье она положила в простое блюдце (видно, сервизов в доме не водилось). Олег бросился помогать и краем глаза отметил, что и с подносом девушка управлялась почти неслышно. «Наверно, танцами раньше занималась», - подумал Олег.
     Они пили чай, а девушка молчала. Только вопросительно глядела на гостей. Чай действительно был вкусным, с терпким, но приятным  привкусом.
     Наконец, Василий Львович вновь открыл увесистый свой портфель и достал толстую  книгу в переплете, похожем на кожаный. Но это была не кожа. Что это был за материал, Олег не знал. Да и никто из сотрудников культурологического музея, в котором они хранились, не знал этого и не мог прочесть ни одной строчки в этой книге, - если то, что в ней было, можно назвать строчками.
     Книга казалась старой, потертой, похожей на  «обжитую» квартиру, в которой сохраняется свой особый дух. У Олегу она вызывала желание потрогать, ощутить кончиками пальцев шероховатую поверхность обложки, почувствовать ее возраст. Что-то было в ней такое... притягательное.
     Вот и Роберта потянулась к ней сразу, как увидела. Потом будто осеклась и убрала руку.
; Откуда это у вас? - спросила она.
; Мы ее взяли из культурологического музея нашего Общества. Эту книгу передал нам в дар один из... попечителей нашего проекта. Герман Борисович Юшкевич. Вернее, она и другие такие же отошли к Обществу по его завещанию...
; Можно посмотреть? - перебила его Роберта Ланца.
     Василий Львович протянул ей книгу. И пока Роберта переворачивала  страницы, слегка поглаживая шершавую ее обложку, продолжал:
; В общем-то мы за этим и пришли к Вам.
Роберта молчала. Ее пальцы бережно касались книги, а на лице застыло странное выражение – не то умиротворение, не то печаль.
- Мы были бы Вам благодарны, - продолжал Василий Львович – если б Вы ответили на несколько вопросов. Например, касательно содержания этой книги.
«А она красивая, когда вот так сидит с книгой», - подумал вдруг Олег.
     Девушка подняла глаза, и Олег заметил, как они заблестели.
- Вы знаете, - сказала она, - рада бы Вам помочь.  Но ведь это синегорский текст, я не знаю этого языка. Совсем. Извините.
     И она закрыла книгу.
- Что ж, очень жаль, - сказал Василий Львович.
     И  снова принялся за чай.
     Тишина повисла в комнате. Занавеска позади них шелохнулась. Показалось Олегу или нет, будто легкое дуновение прошло по комнате, и  температура изменилась. Стало теплее.
- А чем занимается Ваш институт? – спросила Роберта. – Если это не секрет, конечно.
- Что Вы! – ответил Василий Львович, - конечно, нет. У нас много различных гуманитарных проектов. Вот сейчас мы готовим круглый стол по флайменам – «Летающим людям», как их называют.
- А! – чуть-чуть то ли улыбнулась, то ли усмехнулась девушка. – Но ведь Летающих людей уже давно нет, Вы знаете?
- Ну, как сказать… есть разные точки зрения на этот счет. Впрочем, я думаю, здесь Вы осведомлены больше, чем я.
     Олегу стало интересно. Вообще-то они направлялись к этой Роберте только из-за синегорской книжки.
- И что же, - есть точка зрения, что Летающие люди существуют?
- Конечно. Разве Вы, - Василий Львович сделал широкий галантный жест, -  к ним не относитесь?
- Нет, - сказала девушка, прямо глядя ему в глаза и без тени улыбки, - не отношусь.    Так и пропал красивый жест Василия Львовича.
- Да нет, это Вы нас извините. Ну, что ж, мы тут с коллегой уже пойдем. Спасибо за чай.
- Чай правда был очень вкусный, - добавил Олег. Это были его единственные слова за весь вечер.
     Роберта улыбнулась.
- Заходите еще, - сказала она.
     Василий Львович уже паковал книгу.
- А можно… она осеклась. Потом, решившись, продолжила:
- Можно я ее возьму на пару дней… Пожалуйста… Вряд ли я что-то в ней пойму, но через два дня верну Вам в целости и сохранности.
     Василий Львович заколебался, но ненадолго.
- Думаю, на пару дней наш музей сможет Вам ее предоставить.
Девушка просияла. Осторожно, бережно она взяла  книгу.
- Спасибо Вам огромное. Для меня это просто, знаете, как память… о хороших людях.
- Вы сказали, синегорский текст… Значит, это книга Вескис Ламарт? – спросил вдруг Олег.
- Да, Вескис. – сказала Роберта. И добавила, обращаясь к нему:
- Это не совсем книга. Она называла их «палсами».
- А Вы совсем не знаете их язык? – спросил Василий Львович.
- К сожалению, - ответила Роберта.
- Ну ладно, не будем Вам тогда мучить. Всего Вам доброго.
     Они вышли в прихожую. Проходя мимо занавешенной части комнаты, Олег краем глаза заметил, что там горит свет. Ему опять показалось, что занавеска чуть пошевелилась. Но времени разбираться у него не было.
- Значит, через пару дней мы с Вами встретимся. Созвонимся? – спросил Василий Львович.
- Я могу привезти его сама. Я работаю в центре.
- Телефон Вы увидите на витке. Звоните.
- Хорошо, я позвоню и заеду. Всего доброго.
     Роберта закрыла за ними дверь.
- А мы что, флайменами занимаемся? – спросил Олег Василия Львовича, когда они зашли в лифт. – Я думал, только Синегорией…
- Мы занимаемся иными культурами. А флаймены – это целая субкультура, где попадаются очень интересные находки. Особенно связанные с Синегорией. Те, что нам достались, - только некоторые достались, -  от покойного Юшкевича. Вот вроде этих книг или как их там, «палсов»..
     Василий Львович помолчал. Они вышли из лифта.
- Тебя подбросить до метро?
-  Да я лучше прогуляюсь. Погода хорошая.
-  Ну, как знаешь.
- А эта девушка… Она-то тут при чем?
- Эта девушка, - уже садясь в машину, сказал Василий Львович, - восемь лет назад входила в группу Вескис, самую известную теперь группу флайменов.
- Потому что Вескис – из Синегории?
     Василий Львович завел машину.
- Потому что вся эта группа исчезла восемь лет назад. И осталась одна эта Роберта. И она точно что-то знает, в том числе об этих артефактах. Но молчит. Все, пока. До завтра.
- До завтра. – Олег посмотрел вслед отъезжавшему автомобилю и достал сигарету.
     А Роберта Ланца закрыла дверь и пошла убирать чай. Ее взгляд скользнул по палсу, и она улыбнулась. Как здорово, что утешение пришло к ней именно сейчас, когда ей так нестерпимо тяжело!
     Поставив посуду в мойку, Роберта вошла в комнату, коснулась занавески.  Тихо разгорелся синегорский светильник, настроенный когда-то Одери. Из потайного уголка полилась медленная музыка.  Она взяла палс, забралась в кресло с ногами и раскрыла его.
        Ей понадобилось несколько минут, чтоб разбудить палс. Он был еще живым, но уже очень, очень усохшим, долго хранившимся в случайных и совсем нехороших местах,  переходившим из одних рук в другие.
     Теперь нужно было поглаживать его, всматриваться, настраиваться. Нужна была музыка Синегории и покой. И через несколько минут он ответил.
     Палс не нужно было читать. Нужно только всмотреться, - и он покажет то, что ты хочешь увидеть. И уведет тебя по далеким, забытым дорогам в мерцающий мир Синегории.

                3

     Жаль, не удалось ей как следует выспаться, - а на следующий день у Роберты был тренинг переговоров с новыми сотрудниками коммерческой дирекции. Роберта любила работать с продавцами – это была благодарная аудитория, которая легко и с удовольствием входила в пространство тренинга. Тренинги Роберта вела уже около двух лет, а продавцами искренне восхищалась: они казались ей немного инопланетянами. Аура, возникавшая на тренингах, содержала напряженную энергетику успеха – этот воздух их родной планеты. Роберта не могла бы там жить, но любила временами погружаться в эту атмосферу, намеренно сгущая ее на своих тренингах, и при этом отчетливо понимая, что сама она никогда не будет – да и не должна быть – «своей» в этом краю.
     Впрочем, Роберту  продавцы любили и ценили именно за то, что она не тянула одеяло на себя, а старалась организовать живой процесс, действие, которое заняло бы участников куда больше, чем ее умные речи.
     В течение дня у нее не было времени подумать ни о чем, кроме тренинга. Вечером она еле успела поговорить со своим руководителем – начальницей учебного центра – о том, чтобы ее отпустили со следующей недели в отпуск по неотложным обстоятельствам.
- Каким же именно, можно узнать? – спросила ее руководитель.
- У меня очень близкий человек… заболел, - сказала Роберта. – Он живет в другом городе и очень просил приехать.
- А что, недели тебе хватит?
- Да, нужно понять, что делать. За неделю. Как с ним быть. У него нет там родных, поэтому нужна помощь. Я расписала все свои задачи на следующей неделе – вот, только один тренинг с отделом закупок, но его можно перенести на неделю. Я договорюсь.
- Ну хорошо, только договорись.
     Начальница не очень понимала, зачем ей все-таки отпуск, но заявление подписала. Обычно отпуск народ старался использовать для путешествий. А тут.. Она не стала уточнять, что взрослый человек мог бы сам позаботиться о себе, не вызывая подругу из другого города.
    Ах, кто бы знал, что для Роберты и ее работа, и тренинги, и сам город казались временным пристанищем, остановочным пунктом где-то вдали от дома. А где ее дом? В Заозерье? Теперь, когда прошло восемь лет, наверно, только Заозерье – ближе всего к тому месту, что можно назвать  домом. Да и то непонятно - после письма Одери: что там теперь?
     Роберта спешила в свою съемную квартиру. У нее было теперь занятие, которое еще пару дней никто не отнимет. Она быстро перехватывала какой-нибудь еды, забиралась в кресло, открывала палс, - и мир расступался,  открывая объемные просторы, чужие города, обрывки воспоминаний. Природа еще оставалась в палсе, - а людей уже не было.  Роберта помнила их,  – у них были такие остроносые башмачки и длинные сюртуки… И они взлетали в небо. А теперь они исчезли из всех синегорских палсов, потому что люди не столь долговечны, как природа. И некому было рассказать ей об этом мире. Роберта бродила по синегорским тропам, и в душе ее отзывалась забытой болью струна…Тогда она откладывала палс, замирала, и в комнате начинала звучать музыка. А она шла к окну, свет сам собой приглушался, и становилось видно темное, белесое от городских огней небо. Она утыкалась лбом в холодное стекло. «Милые мои, где вы? – шептала она, - Милые…»

4

     …Однако же надо было отдавать палс. Некоторое время Роберта боролась с искушением «заиграть» его, но, во-первых, совесть ее бы замучила, а во-вторых, «все равно ведь не дадут», - с сожалением понимала она. Поэтому собравшись с силами, она позвонила наконец по телефону, указанному на визитке.
     Константина Львовича на месте не оказалось,  но Олег был на работе.
- Вы можете позвонить шефу на мобильный, - сказал он. А впрочем, можете передать книгу через меня.
- Ой, а это удобно?
- Конечно. Вы где работаете?
- На «Белорусской».
- Замечательно. Тогда предлагаю встретиться завтра часов в восемь в кафе. Вас устроит?
- Конечно.
     Олег продиктовал адрес кафе. Конечно, правильнее было бы договориться через шефа… Но его очень уж заинтересовала Роберта. Конечно, он, как и все, слышал о Летающих людях, читал и смотрел нашумевший фильм «Флаймены»… Но его удивило, что ему не встречалось имя Роберты Ланца (хотя о флайменах и о группе Вескис не слышал разве что глухой). А кроме того, чем чаще он вспоминал квартиру девушки, тем загадочнее виделась ему колышущаяся занавеска. Странно это как-то было… И слова шефа напоследок только добавили масла в огонь. Словом, он не прочь был бы повидаться с Робертой еще раз. 
     На следующий день он пришел в кафе первым, - впрочем, девушка опоздала минуты на две.
- Добрый день. Вот, принесла его.
     От Олега не укрылось, как она тихонько погладила книгу напоследок, перед тем, как передать ее.
- Может быть, выпьете со мной кофе?
     Роберта улыбнулась и пожала плечами. Теперь, когда она отдала палс, ей уже некуда было спешить.
     - Чем Вы занимаетесь? – спросил он.
- Я веду тренинги. Работаю в компании, здесь, рядом.
- Интересная работа.
- Да уж. А Вы – журналист?
- И это тоже. Вообще у нас большой проект с шефом. Нам передали недавно артефакты, вот, такие, как эта книга. И мы готовим для культурологического музея аннотацию к ним. Ну, и информацию для прессы. Поэтому обратились к Вам.
    Принесли кофе. И Олег решил перейти к самому интересному:
- Скажите, Роберта… А Вы тоже относитесь к флайменам?
- К Летающим людям, - уточнила или поправила она. - Относилась.
     И замолчала. Роберта где-то читала, что у человека есть потребность в произнесении какого-то объема слов в день. Свой объем она уже полностью выговорила на работе.
- А сейчас, - осторожно продолжал Олег, - эти Летающие люди – существуют?
- Сейчас – нет, - ответила Роберта и улыбнулась.
- Но почему? Ведь я и читал, и слышал…
     Роберта вздохнула. Все-таки придется разговаривать.
- Они были, - сказала она. – А потом взошло Онтарио, Летающие люди улетели.
- Все?
- Нет, не все. Но те, кто остался, перестали быть Летающими людьми.
- Вы какими-то загадками говорите, - сказал Олег. – А как же Вы?
- А со мной… со мной случилась небольшая… переделка, и я перестала быть Летающим человеком. Вот. Поэтому я осталась.
     Роберта допила кофе. Увидела на лице Олега печать неудовлетворенного разочарования и сказала:
- Послушайте, простите меня. Я очень устала сегодня, у меня был тяжелый тренинг. Я послезавтра должна буду уехать на недельку, а потом я вернусь, и если Вам будет интересно знать еще о Летающих людях, я с Вами с удовольствием встречусь.
Только шефу не говорите…
- Почему?
- Ну, так… Вы ему знаете что скажите… Он Натокина знает?
- Владислава Натокина? Конечно. Как раз ему мы и должны передать эти артефакты.
- А, ну отлично. Так вот, передайте, что Натокин, - эксперт (Роберта с нажимом сказала «эксперт», а в глазах ее зажглись веселые огоньки, так что Олег не мог бы сказать, всерьез она говорит или нет) – и лучше всех знает об этих самых… как Вы их называете? Артефактах.
- Но, я так понимаю, что Натокин не совсем разбирается…
- Ну, если уж Натокин не разбирается… то и я тем более. Вот это можно передать.
   Олег потер ложкой лоб.
- Но мы с Вами еще встретимся?
- Если Вам это интересно… лично Вам. – Роберта помедлила. Она сомневалась, говорить или нет. Потом решилась.
- И еще – у меня будет к Вам одна просьба. Вот об этом палсе и о других. Вы… их неправильно храните. Еще немного, и их уже нельзя будет вернуть к жизни.
- А их можно вернуть к жизни?
- У меня к Вам просьба, - словно не слыша его, продолжала Роберта. Она глядела куда-то в сторону, и на этот раз говорила без тени улыбки:
- Их нужно держать где-то, где всегда музыка. Не танцевальная, конечно. Так, тихое что-нибудь. И нужно, чтобы хотя бы раз в день к ним прикасался человек. Они реагируют на… - Роберта пошевелила пальцами, - наощупь. Вы мне не верите? Не верите… - теперь она улыбалась.
- Даже не знаю. Мне кажется, это просто книга.
- Синегорская книга, вот в чем дело. Пожалуйста, можете не верить. Только сделайте, как я Вас прошу. Жалко его, палс. – Роберта протянула руку к книге. Показалось Олегу, что ли, что обложка словно сама приоткрылась в ответ на ее движение и мягко легла в кисть ее руки?
- И не стоит особо распространяться об этом – например,  Вашему шефу. Будет только хуже, - тихо и убежденно сказала она. – Просто сделайте, как я Вам советую.
- Вы, мне кажется, против него зря так настроены,  –  сказал Олег.
- Может быть. Просто интуиция. Вам же вот я сказала о палсе.
- Да, спасибо за доверие.
- Пожалуйста. Ну что ж, до встречи?
- До встречи через неделю.
     Они расстались у входа в кафе, - каждому было в свою сторону. Олег чувствовал тяжесть книги, или палса, как его называла Роберта, в своем чемодане. И ему было как-то не по себе. Вечером, дома, он распаковал палс, положил его на полку. Нашел какой-то запыленный диск с классической музыкой и поставил его. Дотронулся до палса и кожей ощутил, как тот потеплел от его руки. И усмехнулся, подумав, что его, кажется, втянули в какой-то инопланетный заговор.

5

     Утром, придя на работу, Олег зашел в Интернет и набрал «Роберта Ланца». То, что он нашел, его не удовлетворило – вся информация была о Роберте Ланца – ведущей тренингов. Тогда он набрал в поисковке «Флаймены. Роберта Ланца» и только-только открыл страницу ссылок, как в его рабочий отсек вошел Василий Львович.
     Отчего-то смутившись, Олег сразу закрыл страницу.
- Привет, привет. Чем занимаешься?
- Василий Львович, я вчера встречался с Робертой Ланца. Вечером.
- Зачем?
- Ну, она позвонила, попросила книгу забрать.
- А почему мне не сообщил?
- Она очень спешила. Ей надо куда-то ехать, вот я и…
- Надо было все-таки позвонить. Ладно. И о чем говорили? – Василий Львович расположился на свободном стуле.
- Да так… Ни о чем, в общем. Она сказала, что эту книгу, - они ее называют палс, - надо держать… чтобы была музыка рядом.
- Музыка? – удивился Василий Львович.
- Ну да. Спокойная.
- И что будет, она тебе не сказала?
- Нет. Ну, может, он без музыки испортится. Постареет. А еще она сказала… - Олег сделал паузу.
- Ну?
- Сказала, по всем интересующим вопросам Вам лучше обратиться к Владиславу Натокину.
     Василий Львович потер пальцами подбородок и посмотрел куда-то в сторону.
- Она что, знает Натокина? – спросил наконец он.
- Видимо, да. Но я не знаю.
- Вот надо было тебе мне все-таки позвонить. Я с ней должен был встретиться.
     Олег пожал плечами.
- Ладно. – Шеф помолчал. – Натокин – высокопоставленный чиновник. Это он будет смотреть, что мы с тобой напишем. А не нам к нему обращаться за комментариями. Понятно?
- Ясно, шеф. Вот палс, - Олег достал книгу из портфеля. Непроизвольно он задержал руку на переплете, - казалось, палс отозвался на его прикосновение. Шеф, впрочем, ничего не заметил. – Василий Львович, может, я его пока подержу у себя здесь? Все равно пока собираем материал…
- Будешь ему ставить диски на ночь? – шеф улыбнулся. – Ладно, оставь пока у себя. Там посмотрим. И давай больше без самодеятельности. Идет?
- О’кей.
- Она не сказала, куда уезжает?
- Сказала, что вернется через пару недель.
- Надо будет с ней встретиться еще раз. Организуй встречу, ладно? – Шеф уже поднимался.
- Хорошо, - сказал Олег. «Хотя вряд ли она состоится», - подумал он.
   Оставшись наедине с компьютером, он вновь открыл страницу «Флайменов» и в течение нескольких часов штудировал ссылки. К вечеру он уже поверхностно представлял себе всю историю Летающего мира. О группе Вескис он узнал, что она была организатором последнего Фестиваля флайменов, в конце которого, собственно, и состоялся заключительный полет к звезде Онтарио, так красиво изображенный в фильме «Флаймены». Получил даже фотографию Вескис, которая, как оказалось, ничуть не похожа на кинозвезду Линду Хани, сыгравшую ее роль. Картина вышла за рубежом через пять лет после отлета Летающих людей. И ее сразу показали в стране – здесь как раз началось послабление в сторону всяких свобод, стало возможным ее показать. Собственно, знакомство большинства обычных людей с флайменами с  этого фильма и началось. Потом к фильму присоединились книги, статьи, воспоминания, - и теперь о флайменах не знали разве что закоренелые маргиналы и совсем неграмотные.
     Быстро проглядывая выдержки из сохранившихся в архивах статей, Олег думал, что и он – не исключение. В то время, когда происходили все, связанные с флайменами, события, он учился на журфаке в  институте – в другом, провинциальном городе. И его мало интересовали загадочные явления, – хватало своих проблем. Он поступил в институт  с трудом, потому что практически все места были куплены, а у его родителей, он знал, денег на его обучение нет. Пришлось много работать. И служить в армии пришлось, потому что поступил он только на вечернее отделение – не сидеть же  на шее у предков. В то время его занимали совсем другие вещи. Во-первых, девушки. Тогда он был убежден: если есть в этом мире какое-то самое загадочное явление – то это девушки. Это во-первых. А во-вторых – просто хотелось вырваться из беспросветной, убогой нищеты, в которой жили восемьдесят процентов жителей его городка.
     Один большой завод, на котором, в основном, все работали. Две центральных улицы. Один Дом культуры. Максимально возможное будущее – место редактора в городской многотиражке (она же – центральная газета завода). Это – если повезет. Тогда, откладывая деньги, года через три, скинувшись на троих с родителями, они смогут купить машину отечественного производства, – и еще пару лет отдавать долги.
     В общем, он был так рад, когда по конкурсу смог попасть на практику в столицу! Здесь пришлось работать еще больше. Он был и грузчиком, и курьером, и торговым представителем – без оформления, без прав, только чтобы заработать на съем жилья, пока удалось найти стабильный заработок.
     А в это время флаймены съезжались из разных стран на свои фестивали. Летали в Заозерье и на Суховей. Открывали «скрытое небо» и проводили маршруты к таинственной звезде Онтарио.
     А когда Олег устроился, наконец, на нормальную работу – их проект спонсировался австрийским культурным центром «Ander Welt», кроме того, он сотрудничал по вопросам культуры с несколькими СМИ, в том числе – зарубежными, - так вот, к тому времени, когда, помимо насущных бытовых проблем, он мог бы заняться и другими вопросами, - флаймены уже исчезли. Остались фильмы, книги, воспоминания.
     Впрочем, кажется, ушли не все. Олег набрал в поисковке вопрос: «Остались ли флаймены?» И получил разные ответы.
     В одних, вполне в духе Роберты Ланца, говорилось о том, что Летающий мир исчерпал себя после того, как часть флайменов отбыла к Онтарио. Мнение это, кстати, было представлено меньшинством.
     Куда больше было отзывов о том, что Летающий мир был, есть и существует, и вообще – те, кто ушел к Онтарио, никогда не занимали в нем особо значительного места. Например, Вескис никогда не была Главой Совета (Олег понял, что это такой координационный орган флайменов), ее группа  была одной из самых малочисленных, и нелепо было бы говорить о том, что после их ухода нужно поставить крест на всем Летающем мире. Основным феноменом этой группы была, собственно, личность самой Вескис, появившейся неизвестно откуда с довольно странными артефактами. Олег так понял, что со временем свойства артефактов уменьшаются, но отдельные из них используются до сих пор.
     Относительно происхождения Вескис также не было единого мнения. Сама она утверждала, что ее родина – скрытая страна Синегория, в которой произошла глобальная катастрофа, но Вескис удалось спастись. Многие авторы статей в этом сомневались. Безусловно, само существование «скрытого неба» - пространства полета флайменов – наводило на мысль о существовании других «скрытых» мест, в том числе – целых скрытых миров. Однако вполне возможным представлялись и более рациональные варианты: в качестве родины Вескис предлагались Россия, где прошла большая часть деятельности группы, Англия или Америка - страны, из которых происходило большинство ее членов.
     О членах группы Вескис в Интернете сообщалось немного. Основными помощниками Вескис были некто Френк (предположительно, американец) и Эвелина (Вэлли) Уотсон, англичанка. Имени Роберты Ланца в связи с группой Вескис Олег не нашел. Зато нашел целый сайт, посвященный Летающему миру, в его настоящем времени.
     На сайте сообщалось о довольно частых мероприятиях Летающего мира.  Олег мельком проглядел их график за прошедший месяц. В основном, это были встречи с  неизвестными ему «духовными лидерами», учеными – насколько он понял, эзотерического толка, а также теми, кто называл себя «практикующими Летающими людьми». Как раз такая встреча проводилась сегодня вечером в семь. Гости встречи – члены «практикующей группы Атайши Сати» сам господин Атайша и его ученики – Рамаджун Рам и Аталина. Вход – для всех желающих, плата за вход – 20 долларов.
     Олег вышел покурить, поболтал с коллегами. Вернулся к монитору, позвонил в пару мест, потер палс и подумал, что вечер у него, в принципе, свободен.

6
    
     Дом, где собирались Летающие люди, находился в центре. Над входом висела табличка «Центр оздоровления восточными методами «Аурон». И ниже, под значком колокольчика: «Летающий мир». Видимо, в свободное от встреч время организаторы предлагали оздоровительные услуги.
     Центр представлял собой череду помещений: на первом этаже был бар, на втором – помещения для мероприятий. Звучала медитативная музыка. Стены были увешаны яркими цветными рисунками: в основном, на голубом фоне летели радужных цветов девушки. Немного по-детски, но мило.
     Олег пошел было в бар. Здесь было накурено, но и сквозь дым сигарет витал аромат восточных палочек. Олег поморщился – он не любил этот запах. Он заказал кофе, взял свою чашку и, выйдя с ней в коридор, присел на диванчик. А помещения уже начали наполняться людьми. Они были одеты, в основном, в свитера и джинсы, девушки – в обтягивающие водолазки с множеством ярких бус или длинные бесформенные платья. Олег подметил, что среди мужчин  преобладали люди среднего возраста, с проседью в длинных, волнистых волосах, а вот среди женщин – молоденькие, причем девушек явно было больше; некоторые мужчины приходили, окруженные целой стайкой девушек. Все они были знакомы между собой. Олег в своем костюме с галстуком выглядел в этой яркой компании как похоронный агент на пикнике. К счастью, его это не особо волновало.
- Ты пойдешь на лунный приворот? – спрашивала высокая девушка в черной водолазке, тряхнув длинной гривой ярко-рыжих волос и указывая на плакат-объявление, висевший как раз над головой Олега.
- Я – нет. А ты ведь приворожила уже, - отвечала ей другая, блондинка с уверенным подбородком.
- Ну и что? Завтра полнолуние, не упускать же случай…
     Олег обернулся и прочел: «Приворот на лунной дорожке. Мужчина твоей мечты». Ниже – рисунок струящейся пары, удаляющейся по лунной дорожке вдаль.
     Ему стало забавно. Он не знал, к чему относится эта реклама: к оздоровительным услугам или Летающему миру. Скорее всего, контингент один и тот же, - решил он.
- А кто сегодня будет? – спрашивала третья, весьма миловидная и миниатюрная девушка, обратившись к блондинке.
- Индус один. И девочка. Эта, как ее…
- Аталина, - подсказала рыжая.
- Да. Такая вся, такая, - она слегка повела плечами. – Вобщем, я ее знаю.
- А, - сказала третья, - это что была на party у Робертино.
- Была? Ну, да, кажется, была.
- Такая… рыженькая.
- Ну да, светленькая.
- Я помню, - сказала третья, - ее еще клеил этот… Бамбук.
- Сама ты бамбук, - фыркнула рыжая. – Сандал.
     Они рассмеялись.
- Девчонки, я тут первый раз, – встрял Олег, -  Вы не расскажете хоть, кто это такие? Этот индус… он-то откуда?
     Девушки воззрились на него. Потом рыжая сказала:
- Как – откуда? Из Индии.
     И они опять засмеялись.
- Я – Олег, - Олег встал и протянул руку.
- Сандра, - рыжая церемонно протянула свою.
- Алсу, - сказала блондинка.
- А я – Бэмби, - сказала третья девушка.
- И часто вы тут бываете? – Олег задавал вопрос всем, но смотрел на Бэмби, она ему показалась самой симпатичной.
- Ну… - привет, Гарик…- Бэмби отвлеклась на кого-то из бородатых-волосатых,  - нет, раньше чаще.
- Когда что-то новенькое, - сказала Сандра.
- Потому что все уже надоело, - подвела итог Алсу.
     И тут зазвенел колокольчик.
- Ой, пошли займем нормальные места! – сказала Сандра.
     Толпа, гудя, поднималась на второй этаж и направлялась в сторону большого зала. Олег, поставив чашку на подвернувшийся столик, двинул следом за девушками.
     Зал был красивым: пол покрыт толстым белым ковром, вместо окон – цветные витражи, боковые светильники – в виде замысловатых колокольчиков-фонариков, которые, как было известно уже Олегу, были непременным атрибутом Летающих людей.
     Вместо стульев на полу полукругом были уложены мягкие низкие пуфики. Впереди на небольшом возвышении, подсвеченные двумя светильниками, размещались три  высоких стула. Рядом кружком стояли несколько человек: черноволосый коренастый мужчина лет тридцати с восточными чертами лица,  в джинсах и кожаной куртке,  что-то объяснял, жестикулируя, пожилому индусу, одетому в длинную белую хламиду. Тот слегка кивал, чуть улыбаясь и поглаживая бороду. В разговоре явно участвовала и высокая девушка с вьющимися рыжеватыми волосами, также облаченная в длинный белый наряд. Чуть отдельно стоял худой юноша, улыбаясь куда-то в пространство. Юноша, как и девушка, и индус, был одет в белую хламиду.
     Олег сел было в задний ряд. Но поскольку места хватило не всем, он уступил какой-то девушке и сел в угол, прислонившись к стене. Так же  разместились многие другие: через пять-семь минут зал оказался набит битком.
     Снова зазвонил колокольчик. Мужчина, стоявший рядом с индусом и девушкой, видимо, пошутил, так как девушка засмеялась, а индус только улыбнулся и слегка поклонился ему. Затем мужчина обернулся к залу, а девушка и индус заняли стулья. Индус сделал знак  юноше-ученику, чтобы он поступил так же, и тот послушно взгромоздился на стул.
     Гул в зале стих.
     - Дамы и господа, рад видеть, что сегодня у нас полный зал, - начал мужчина, стоявший на возвышении, - и я рад представить наших сегодняшних гостей…
     Пока он представлял гостей, Олег спросил у соседа слева:
-  Скажите, это кто?
- Это? Сандал Кушанашвили. Директор.
- Он что, тоже флаймен?
     Сосед неопределенно хмыкнул.
     Сандал представил индуса, сказал много слов о его мудрости и харизме, но Олег так и не понял, относится ли индус к флайменам. А вот про Аталину, его ученицу, Сандал определенно сказал:
- Многие знают Аталину из группы Алекса Либермана. Как известно, группа Алекса - это группа самых красивых девушек Летающего мира. А самая красивая девушка этой группы – Аталина.
     Зал одобрительно загудел. У Аталины порозовели щеки, она улыбалась. Она и впрямь была хорошенькой.
-  Но не все знают Аталину – цветок лотоса, сочетание мудрости и глубины. И сегодня мы увидим  именно эту Аталину.
     Потом он кратко представил второго ученика, который, будучи явно европейского происхождения, носил странное имя Рамаджуна Рам.
     Сандал сел в первый ряд сбоку. Заиграла тихая-тихая музыка, в зале воцарилась тишина.
     Индус начал говорить. Аталина переводила.
     Олег слушал, потом начал засыпать. Музыка убаюкивала, индус говорил тихо, да и Аталина не отличалась громким голосом. Олег ловил обрывки фраз, но общий смысл ускользал от него. Что-то про гармоническое состояние тела и ума… Олегу почему-то приснилось море. Над морем кружились белые-белые чайки. «Чайки – они и есть Летающие», - подумал Олег. Сквозь сон он слышал голос Аталины: «Учитель говорит: доля истинного полета нужна истинная легкость, которая лежит в глубине  нашего «Я», в глубине намерений».
     «Ничего не понимаю», - Олег потряс головой и попробовал проснуться. В зале и на возвышении ничего не изменилось. Видимо, не он один подустал от лекции, потому что индус через Аталину разрешил задавать вопросы.
     Олег подумал было спросить что-нибудь о Летающем мире. Ну а вдруг индус к нему не имеет никакого отношения? А вдруг он об этом уже говорил, пока Олег спал? Пока он решал, стоит или не стоит ему спрашивать, вопросы стали поступать из зала. Сути этих вопросов Олег не понимал, так же, как и ответов.
- Скажите, учитель, как воздействует полет на внутренние структуры намерения, о которых Вы говорили? – спросил худой молодой человек, сидевший на два ряда впереди. Учитель начал отвечать.
«Это какой-то птичий язык», - решил Олег. – «Поэтому мне и снились чайки». Эта мысль его позабавила.
     Индус ответил еще на пару вопросов. Потом вышел Сандал и сказал, что сейчас будет перерыв. Народ стал подниматься. Олег решил, что второй части он уже не выдержит. Но не зря же он сюда тащился, надо хоть что-то узнать о Летающем мире. И он стал пробираться к возвышению впереди.
   У сцены стоял и общался индус, теперь ему переводил его второй ученик. Но большая часть мужской аудитории окружила Аталину. Олег решил, что индуса ему достаточно, и присоединился к ее кружку.
   - Завтра будем еще в городе выступать, а послезавтра улетаем за океан, - говорила Аталина. – Обожаю океан, хотя летать уже так надоело…
- То есть летите как флаймены? – спросил Олег.
- В смысле? – повернулась к нему Аталина.
- Ну… сами летите, как Летающие люди?
     Народ вокруг засмеялся, не то над тем, что он сказал, не то – над ним самим.
- Нет, конечно, – ответила Аталина. И повернулась снова к своим собеседникам.
- Вы извините, я просто тут в первый раз, - начал снова Олег, - и мне правда важно понять… вообще Вы действительно… летаете?
     Люди снова засмеялись.
     Аталина  повернулась. Взяла его за руку. И улыбаясь произнесла:
- Смотрите. Учитель уже все сказал. Про полет. Что полет – внутри каждого из нас. Понимаете? Внутри меня. Внутри Вас. Нужно только обрести внутреннюю легкость, и каждый сможет стать Летающим человеком. Потому что каждый может летать. Понимаете?
     И глядя в ее широко распахнутые голубые глаза, Олег понял, что Летающий мир безнадежно мертв. «Если б не палс и не эта странная Роберта, - подумал он, - ни за что бы не поверил, что  этот Летающий мир вообще был».
- Я понимаю, - ответил Олег.
     Больше ему тут делать было нечего.     Он спустился на первый этаж и, увидев распахнутую дверь бара, вошел внутрь.
     У стойки бара стоял его бывший сосед слева. Похожий на других: свитер, джинсы, правда вместо бороды – легкая небритость.
- Привет, - сказал он.
- Привет, - ответил Олег.
- Ты здесь новичок? – спросил сосед.
- Да уж, - неопределенно махнул рукой Олег. – Пришел в первый раз. И в последний, похоже.
- А чего так?
- Да… Хотел узнать, вообще существует ли еще Летающий мир.
     Сосед засмеялся.
- Мне один эспрессо, пожалуйста, - сказал он бармену. И весело подмигнул Олегу:
- И что, брат, узнал?
- По крайней мере, здесь его нет. И мне тоже эспрессо пожалуйста, - обратился Олег к бармену.
     Он смотрел, как бармен наливает два кофе. Тот работал виртуозно – видно, такие вечеринки проходили частенько, и ему не приходилось скучать за стойкой.
     - Может, присядем? – спросил сосед.
     Олег взял свой кофе и вместе с соседом присел за маленький столик в углу.
- Меня Михаил зовут, - представился сосед.
- Олег.
     Несколько минут они размешивали кофе и молчали. Потом Михаил сказал:
- Я и сам тут нечасто бываю. Так, повидать старых приятелей. С которыми когда-то… Конечно, какие мы тут Летающие люди… Так… Те, кто были Летающими, давно улетели… Он усмехнулся.
- С группой Вескис?
- И с ней тоже… - Михаил помолчал и отхлебнул кофе.
- Слушай, а ты сам знал кого-нибудь из группы Вескис?
- Да не особо. Я Лешего знал, такой был славный парень, жил возле Белоцерковска, у озера. Там был выход на тракт… Ну, он его и сторожил.
     Олег не знал, что такое выход на тракт, но решил не подавать виду.
- Мой старший брат, Алик Солуян, дружил с ним, - продолжал Михаил, – Может, ты слышал о нем, он известный художник, уехал из страны.
     Олег отрицательно покачал головой.
- Ну и через него я познакомился с Летающими. Был у Лешего в гостях несколько раз. И там видел их. А Леший – тот дружил с Вескис. И с ними ушел к Онтарио.
- Интересно. И как они тебе?
- Кто, Летающие люди? Да ты знаешь… Это же было сколько лет назад… Они исчезли восемь лет назад, мне тогда было двадцать. Давно… Времена тогда вообще были такие… мрачные. – Михаил отхлебнул кофе. – Больше двух не собираться. Тогда даже вот такую тусовку, как эта, разогнали бы дубинками пинкеры. – Михаил обвел взглядом толпу вокруг.
     Олег смутно помнил, как это было. Все же восемь лет назад у него были другие интересы, эзотерические тусовки мало его волновали. Но про пинкеров он знал. Хотя и не очень верил, что все зловещее, что о них говорили, - правда.
- И понимаешь, - продолжал Михаил, - тогда казалось, что вот что-то вроде Летающего мира – это и есть настоящая жизнь. Потому что все, что вокруг, было сплошным дерьмом, а не жизнью. А тут… какой-то смысл.
     Зазвенел колокольчик. Народ зашевелился и вяло потек к выходу. Михаил смотрел вслед уходящим, но сам, казалось, не спешил.
- Послушай, - заторопился Олег, - а ты не знал такую девушку в группе Вескис… Роберту? Роберту Ланца, ей было тогда лет восемнадцать-девятнадцать?
- Не припомню. Я, знаешь, в последний год с ними уже мало общался. Пинкеры совсем закрутили гайки, людей забирали и бросали в подземелья пачками… Может, и была такая Роберта, кто ж теперь помнит. Только они ведь все исчезли. Группа Вескис. Все. Ну что, пойдем наверх?
- Я не пойду, - сказал Олег. – Мне пора.
- Ну, как хочешь. Хочешь, оставлю тебе свою визитку, звони, если что, - Михаил достал из кармана кожаную визитницу и вынул визитку. Олег в ответ протянул Михаилу свою, и тот одобрительно хмыкнул, но ничего не сказал. Визитка Михаила содержала  только его профессию: фотограф. Михаил Солуян. Они поднялись из-за стола и вышли в коридор. Михаил уже протянул руку, прощаясь.
- Скажи, - спросил Олег, - а ты сам… Ты-то не хотел стать флайменом?
     Михаил приостановился и усмехнулся.
- Летающим человеком? А как же я им стану? У меня же нет струны.
- Чего нет?
- Струны. А без этого какой я Летающий человек? Так, потусоваться – это можно. А музыку я не слышу.
     И глядя на непонимающее лицо Олега, хлопнул его по плечу:
- Долго объяснять. Да и незачем уже. Теперь ведь нет ни Летающих людей, ни музыки. Смолкла она. И летать некуда. И незачем. Пойду, посмотрю на красивых девчонок. Пока.
- Пока, - ответил Олег. – Удачи.
  Придя домой, он закачал в свой лептоп несколько байтов классической музыки - для палса.

7

     На другой день Олег позвонил Роберте на мобильный.
-  Привет.
-  Привет, - чуть удивленно отозвалась она.
-  Какую классику твой палс больше любит?
- Не знаю. Хорошую наверно. Мелодичную.
- Вивальди подойдет?
- Наверно подойдет.
- Ладно, будем надеяться, что он от Вивальди не засохнет. В отличие от моих коллег.
- А ты его держишь на работе? (Олег порадовался, что она легко перешла на «ты»).
- Понимаешь, он ведь теперь государственное достояние неизвестного назначения. Его выносить нельзя.
- Жаль. Лучше бы ты его забрал домой.
- Безопасность гарантируешь?
     - Твою? – Роберта засмеялась. – Поверь, тебе ничего не угрожает.
     - Ну, кто вас знает, Летающих людей. Кстати, я тут познакомился с Летающими людьми.
- И где же ты их нашел?
- На сайте. – И Олег рассказал ей о лекции индуса и Аталине. - Кстати, тебя они там не знают
     Роберта расхохоталась.
- Неудивительно. Это просто какой-то эзотерический клуб знакомств.
- Да я заметил.
- Аталина, Аталина… - она словно пробовала на вкус это имя, - Нет, не припомню такую.
- Еще бы. Когда Ваша Вескис улетела, ей было, наверно, лет десять-двенадцать.
- Тогда она не может быть Летающим человеком.
- А что, Летающих людей после Вескис уже не было?
- Нет, - твердо сказала Роберта. И прибавила, извиняясь: Извини меня пожалуйста, у меня тренинг через минуту начинается. Я ведь уезжаю через пару дней, надо все успеть...
- Далеко?
- Да нет… - Она замялась.
- Извини, - спохватился он, - можешь не говорить.
- Я еду недалеко. К другу. И, наверно, к последнему Летающему человеку.
- Ух…
- Да.. Я с удовольствием познакомлю тебя с ним. Когда-нибудь. Тогда ты увидишь разницу, - голос у нее был звонким, видно, натренированным на ведении тренингов. – Ладно, счастливо. Береги палс пожалуйста.
- И тебе удачи.
     И Олег дал отбой.
     Палс он все-таки забрал: не так уж трудно было вынести любой предмет из государственного учреждения, тем более такой внешне невзрачный. Он принес его домой, поставил Вивальди, а сам пошел курить на кухню: кто его знает, как эта штука реагирует на сигареты. Вернувшись, Олег уже почти по привычке коснулся его. На мгновение ему показалось, что обложка потеплела. Будто кожа или тот непонятный материал, из которого был сплетен палс, проводил тепло из какого-то своего измерения.

     Наконец, все дела Роберты были завершены. Куплен билет в один конец. Полдня она провела, закупая разнообразную теплую одежду для Одери. Кое-какие продукты. И вот, дождливым вечером понедельника, она приковыляла с большой сумкой на вокзал и села в свой поезд. В вагоне было тепло и уютно. Поезд тронулся. И стоя у окна в коридоре, Роберта думала, что осень задалась скользкой. Только началась, - а уже сразу зарядили дожди. И как там Одери?
     В купе, кроме нее, ехал только один пассажир – мужчина лет шестидесяти. Он не прочь был поболтать.
- Куда  едем?
- К другу.
- К жениху? – хитро улыбнулся сосед.
- Да нет. Просто к другу.
     Роберта знала, что рано или поздно диалог зайдет в тупик. Она не могла бы даже объяснить, где  живет ее друг.
     Поэтому она извинилась и надела наушники, сделав вид, что слушает музыку из мобильного. Мужчина вздохнул и углубился в газету.
     А Роберта ушла в свои мысли.
     Когда-то она пыталась перевезти Одери в город. Она подозревала, что эта затея обречена, но хотела хотя бы попытаться.
     Сначала он отказался наотрез.
- Давай попробуем, Одери, может быть, ты привыкнешь, - уговаривала она.
     И когда до ее отъезда оставался один день, Одери сдался.
- Одери будет пробовать, - грустно сказал он.
      Проблемы начались сразу, еще в дороге.
      Роберта постаралась сделать все, чтобы Одери хотя бы по внешнему виду можно было принять за обычного человека, но, видно, его непохожесть была неисправима.
     Им попалась попутчица с ребенком – девочкой лет восьми-девяти. Одери сразу же захотел познакомиться с девочкой, и это ужасно напугало ее маму. После того, как он начал рисовать радугу на ладошке девочки, женщина велела дочке пойти и помыть руки. Отозвала Роберту в коридор и сказала (достаточно громко, так что  Роберта испугалась, что он услышит): «Девушка, если Ваш … странный друг не перестанет приставать к ребенку, я вызову проводника».
     «Эх, надо было брать СВ», -  подумала Роберта. - «И жить в пентхаусе», - это она уже думала, поднимаясь к лифту и встречая озадаченный взгляд спускавшейся соседки.
     «Ничего, ничего» - говорил Одери, присев на кончик кровати в комнате, которая предполагалась для него. – «Одери привыкнет».
      Длинный и несуразный, с всклокоченными волосами, со своей синегорской позой и манерой сидеть, он смотрелся в этой комнате так странно, будто приехал не только из другого места, но и из иного измерения.
     «А кто его знает, может, так оно и есть», - подумала Роберта. Но она еще надеялась. Она собиралась найти для Одери работу – что-то на дому и связанное с травами. Варианты были… Но она думала, что сначала ему нужно хоть чуть обвыкнуться в новом мире.
     И вроде как через несколько дней даже стало получаться. Даже можно было оставить его одного в квартире, – ей ведь нужно было работать.
     Роберта купила для Одери много альбомов и книг, и разные настольные игры… Она теперь спешила домой. Одери научился готовить на ее плите, и долгими вкусными вечерами они вместе пили чай. Он настроил ее светильник, оставшийся от Вескис, и научил ее читать палс. Это было волшебное открытие – палсы, синегорские книжки. Сначала открытием для Роберты была способность палса показывать забытые синегорские места:  пейзажи, дома, звезды. Но это сначала.  А потом, - если палс «живой», то есть в нем есть еще хранится часть Синегории, - открывается совсем иной пейзаж. Роберта чаще всего видела город и сводчатые арки, ведущие в неизвестных направлениях. Казалось, вот-вот, - и услышишь музыку, двери откроются, и ты увидишь что-то давно знакомое, будто явившееся когда-то во сне…
     Роберта так поняла, что каждый видел в палсе что-то свое. И чем старше ты был, чем дольше общался с палсом, тем явственнее проступало то, что ты должен был там увидеть. Но пока у Роберты не хватало терпения, она уставала.
     И они строили планы на будущее, - Роберта строила, Одери улыбался. И все было ничего.
     До того дня, когда она вернулась из командировки. Она уехала на два дня, - работа есть работа, нужно было вести тренинг в регионе. Все два дня у нее сердце было не на месте. И войдя в подъезд, она уже чувствовала, что не все ладно. Она вообще чувствовала Одери.  Первым человеком, с которым Роберта столкнулась, зайдя в дом, была та самая соседка, которую она увидела, приведя Одери  впервые. Как знак.
- Слушайте, я Вас очень прошу, отдавайте Вашу собаку, когда Вы уезжаете.
- Какую… собаку? – не поняла Роберта.
- Которая скулит всю ночь.
- Ох… - только и могла сказать Роберта и стрелой помчалась к своей квартире. Трясущимися руками открыла дверь… Одери спал. Он свернулся черным нахохлившимся комочком на кровати. Видимо, ночью он не спал и, наверно, пытался петь, как пел в Заозерье. Его песни были так хороши, что, по словам Летающих людей, ангелы спускались с небес, чтобы подыграть ему на струнах.  А здесь до ангелов было не достучаться, а, может, музыка ушла вместе с Вескис.
    В холодильнике стояла еда, к которой Одери не прикоснулся.
    Роберта накрыла его пледом, подогрела обед. И когда вкусный запах борща повеял в комнате, она обняла Одери и прошептала:
- Все, милый мой. Просыпайся. Сейчас поедим, а потом поедем домой. И все будет хорошо.

8

      Под стук колес Роберта засыпала. К ней пришел хороший сон – редко, очень редко теперь посещавший ее. Во сне она летала. В Заозерье. Как будто не было этих восьми лет,  будто где-то рядом ее друзья, она их не видит, но знает, что они рядом. Ветер струился вокруг, музыка, вечная музыка Заозерья, которую каждое утро будил Одери, поднимала ее вверх, к тракту, все выше и выше, чтобы там раскрыть дороги и тайны путей – выше и вдаль… Роберта улыбалась во сне.

     «Стоянка шесть минут». – объявила проводница. Роберта подхватила свою сумку на плечо, попрощалась с попутчиком и спрыгнула с подножки вагона, а поезд почти сразу тронулся.
     Роберта пошла к автовокзалу. Было зябко, - здесь было холоднее, чем в Городе, к тому же стояло раннее утро. Зато здесь не было дождя.
     На малолюдном вокзале она скоротала время, купив в буфете булку с кофе. И через пару часов ее дребезжащий автобус, сделанный лет пятьдесят назад, двинулся в сторону деревни Окуневка.
     Автобус проезжал поселки и деревеньки. На остановках входили и выходили пассажиры, в основном – пожилые женщины, перемещавшимися из одного поселка в другой с  кульками и сумками. За полтора часа дороги состав пассажиров почти полностью обновился.
     - Остановите, пожалуйста, у поворота.
     Под немного удивленные взгляды соседей Роберта сошла у опушки леса. Вблизи не видно было ни единого дома. Возможно, на этом повороте иногда сходили грибники, направляясь к глухим местам. 
     Роберта вышла и вдохнула густой сосновый аромат. Она проводила взглядом удаляющийся автобус – и двинулась по тропе в лес. Ей предстояло идти еще долго.
     Леса Роберта не боялась. Ей казалось, - а может быть, так оно и было, - что какая-то защитная сила еще осталась в лесу с тех, пор, как  существовал здесь когда-то Летающий мир. «Интересно, - думала она, шагая по влажной тропе, - где проходила раньше граница? Откуда начинался скрытый лес, в который можно было добраться только по тракту, с неба?»
     В лесу тянуло прелой листвой. Было тихо, только иногда раздавался стук одинокого дятла. Тропа, по которой шла Роберта, то расширялась, превращаясь в колею, где явно видны были отпечатки гусеничного трактора, то сужалась до чуть заметной лесной тропки. Где-то вдали залаяла собака. Роберта сначала не обратила на это внимание. А потом насторожилась: здесь же не должно быть никакого жилья. Откуда ж собака?
     А потом ей показалось… она услышала где-то впереди, правее тропы, отдаленное лошадиное ржание.
     «Еще не хватало», - подумала она. Роберта невольно замедлила шаги. И как всегда в трудную минуту, когда подступал страх или одиночество, она мысленно обратилась внутрь себя и прислушалась. Надо было нащупать, поймать свою внутреннюю струну. Ту, что выведет из страха, укроет от опасности. А когда-то, давно – ту, что могла поднять в скрытое небо. Давно…
     И тихо-тихо, как всегда, пришел отзвук мелодии. Роберта подхватила его и начала напевать неясный мотив. Кроны деревьев зашелестели ей в ответ. И она спокойно пошла дальше.
     Пройдя еще метров пятьдесят, она заметила, как что-то впереди, справа от дороги, мелькнуло среди деревьев. А потом шагах в тридцати от нее на лесную дорогу, -  грациозные, рыжие, - вышли лошади. Одна, две, три. На дороге они остановились. Остановилась и Роберта. Лошади были совершенно одни. Они смотрели на Роберту, спокойно помахивая хвостами.
- Красивые… - сказала Роберта. - откуда вы тут взялись?
     Лошадь, шагавшая первой, подняла морду и заржала. И все три  пересекли дорогу и углубились в лес.
     Роберта пожала плечами, улыбнулась им вслед и пошла дальше.
     Вот и знакомый поворот направо. Где-то там, за оврагом, бежит река. Маленькими ручьями она расходится по лесу, кружит по низинам, а потом  ручьи и протоки сходятся в глубокое озеро, прекрасней которого Роберта не видела. Когда-то именно там, над озером, танцевали Летающие люди. Жаль, со временем все более смутными становятся воспоминания… Была ночь, туман скрывал звезды. А потом туман расступился, - и взошло Онтарио… Потом Онтарио позвало Летающих людей, и они улетели. А она вот осталась. И Одери.
     Примерно через полчаса пути ее тропинка пересекла ручей. Тот же мостик, что много лет назад, когда она впервые попала в эти места. Впереди завиднелся бурый бревенчатый дом, и Роберта прибавила шагу.
     Вокруг дома забора не было:  во времена Летающих людей это место было скрыто от чужих глаз; а после Одери не приходило в голову, что нужно чего-либо остерегаться. Да и кого остановит в этих глухих местах забор?
     Лес со всех сторон подступал к дому. Но пока еще дом сопротивлялся: было заметно, что подлесок под окнами недавно спилен, а площадка у входа утрамбована.
     Дверь была заперта. Роберта подергала ручку, а потом постучала в низкое окошко первого этажа.
     Она уловило движение за окном, к двери, потом дверь распахнулась, и показалась черная курчавая голова.
- Эх, Маркиза! Так долго!
     Одери обнял Роберту.
- Я не могла, - оправдывалась она, прижатая к его плечу, - я как смогла, прискакала…
     Он смеялся.
- Колокольчик… звенит еще.
          Это было что-то из той, другой жизни: бурый дом, запах травы, колокольчик, которым когда-то звенела ее струна. А Одери помнил. Наверно, он остался единственным на земле, кто помнил, что она была Колокольчиком.
     В доме было тепло. Пахло теплым хлебом и сухой травой.
     Они сидели на кухне, когда-то казавшейся Роберте огромной, а теперь будто сжавшейся (а может, так оно и было) и пили молоко с только что испеченным хлебом.
- Ну, давай, говори, что случилось, - жуя, спрашивала Роберта. – Что за беда.
     Одери смотрел на нее и улыбался.
- Нет… Ты ешь пока. Сейчас не то время. Не сейчас.
     Роберта пожала плечами.
- Ну, потом, так потом.
     Потом пошел дождь. Тихие капли шуршали за окнами, отгораживая их маленький уютный островок от большой земли.
- Представляешь, я целую неделю буду здесь! – говорила Роберта. – Даже не верится.
     Она устроилась в большом кресле и накрылась шалью. Возле нее стояла керосиновая лампа, и Роберта время от времени подкручивала ее фитиль.
- Кстати, а откуда возле тебя тут лошади?
- Ты видела?
- Ну да. Вышли прямо навстречу мне. Такие красивые.
     Одери встал и задернул шторы. На улице уже начали сгущаться сумерки. Одери подошел к столу, и в свете лампы его косматая шевелюра отбросила гигантскую тень. Было тихо, только какие-то запоздалые мошки то и дело шныряли к огоньку.
- Вот Одери  и хотел сказать тебе об этом.
     Одери сел напротив Роберты, положив перед собою руки с длинными пальцами.
- Эти лошади… они не случайно тут.
- То есть как?
- Они не простые. Тут что-то должно произойти, Одери чувствует.
- Хорошее?
- Н-не знаю. Нет. Вряд ли. Это не то слово. Не хорошее, а… - Одери пощелкал пальцами.
- Что тут происходит? – спросила Роберта. – Тебя что-то тревожит?
- Тревожит, да… Именно.
- Одери. Я слышала новости. Здесь по участку рядом должна пройти большая железная дорога. Где-то здесь рядом. Ты это имеешь в виду?
- Не знаю, - Одери поморщился и посмотрел куда-то в сторону, в темноту. – Нет, они говорили не об этом. Не совсем. Лошади.
- Кто – они? – не поняла Роберта.
     Одери смутился.
- Видишь, Маркиза, Одери чувствует. И теперь особенно. У Одери осталась связь.
- Связь – с кем? С… Вескис?
     Роберта изумилась. Она помнила, как были связаны Одери и Вескис – раньше, когда Вескис была с ними. Кто его знает…
- Не то чтобы… Так, осталась какая-то… как тень от связи. Не как раньше. Да и палсов у Одери нет. Невозможно смотреть. Если бы палс…
- Одери, - Роберта взяла его за руку.- Что тебя тревожит?
- Одери стал думать. Слушать. И словно Вескис мне говорит: тревога. Надо звать Маркизу. Маркиза – умная, она поймет. Не то, что Одери. Одери может только слышать немного.
- Милый, я ничего не понимаю. В общем, тебе тревожно, и это связано с лошадьми, так?
- Так, - лицо у Одери просветлело.
- И ты поэтому позвал меня, так?
- Да, - Одери кивнул.
     Роберта почесала голову.
- И что мне теперь делать?
- Теперь ты приехала, все будет хорошо. Ты умная, ты поймешь.
- Да я что-то сомневаюсь.
     Одери помолчал.
- Может, если бы палс…
- Может быть, - сказала Роберта. – Только где взять его? У нас был один палс, ты помнишь. Но он давно высох. Все живые палсы Вескис отдала… Хотя… есть один палс. Если б его привезти…
     У Одери загорелись глаза.
- Есть живой палс? Где?
- Один, представляешь, мне отдали прямо накануне отъезда. Но его пришлось вернуть обратно. Мне дали на несколько дней. Эх, знать бы…
     Роберта помнила, что у нее мелькала мысль привезти палс в Заозерье. Но уж очень рискованно: ну их, еще искать будут, решат, что Роберта решила украсть ценный артефакт… А ведь можно было б привезти его, отдать Одери. И не гадать сейчас, что же такое, он чувствует, грозит Заозерью…
- Одери, ты знаешь, я привезу палс, - сказала она. – Мне надо будет вернуться ненадолго, а потом я приеду с палсом. Как думаешь, за две-три недели ничего не случится страшного?
     Одери снова посмотрел в темноту. Наконец сказал медленно.
- Нет. Кажется, что нет. И Одери легче теперь намного. Маркиза приехала!
     Он улыбнулся, и у Роберты тоже стало легко на душе. Словно груз с плеч свалился.
- Целая неделя! Будем гулять, гулять… В пещеру твою сходим. И к озеру, да? И я обязательно познакомлюсь с твоими лошадьми. Может, хоть они мне что-нибудь объяснят.
     Одери кивал. Роберта поняла, что засыпает. Она поднялась и пошла в комнату, которая теперь была «ее комната», проходя мимо других комнат, в которых вряд ли теперь кто-нибудь будет ночевать. Когда-то здесь было шумно, людно… Вечером играли гитары, и был шепот и приглушенный смех, и снова шепот… Теперь дом тихо и уютно поскрипывал, - и это было все, что оставалось от Дома Вескис в Заозерье. Роберта да Одери. У дверей комнаты она поцеловала его в шершавую щеку и пошла спать. А где-то за стенкой скрипел сверчок.
     Утро было росистым и туманным. Видно, ночью шел дождь. Роберта открыла дверь, вышла на крыльцо. Она улыбалась. Какое же это блаженство, - не идти на работу, а просыпаться в Заозерье, открывать дверь навстречу новому дню и слышать, как за спиной Одери хлопочет на кухне.
- Маркиза будет молоко и омлет?
- Маркиза все будет!

9

- Кстати, - говорила Роберта за завтраком, - где ты берешь молоко? Раньше это было редкостью в доме.
- Теперь близко, - ответил он. – Надо идти, идти прямо, к ручью. Потом направо. И еще идти, часа два. Потом будет селение.
- Деревня? Тут же раньше ничего не было ближе, чем на пятнадцать километров.
- Тут.. Строят что-то.
- А… Наверно, дорогу, я тебе говорила.
- Да. И там рядом такие… сараи…где живут лошади.
- А, конюшни… Видно, на строительство пригнали и лошадей. Может, возят на них что-нибудь.
     Он засмеялся.
- Нет, на них не возят. Ты увидишь сама.
 «Однако, - подумала Роберта, - близко подбирается стройка к Заозерью. Глядишь, скоро доберутся и до Одери…»
- Но пока здесь тихо, -  сказала она.
- Тихо. – Одери покачал головой, и тень былой тревоги скользнула по его лицу.
     Роберта улыбнулась ему. И Одери успокоился.
     Потом она отправилась гулять. Она шла мимо ручья, где когда-то они ловили рыбу с Френком, мимо застывших в предвкушении осени рябин, по сосновым просекам к озеру, где они садились и откуда взлетали. Роберта не раз думала, почему начало  тракта почти всегда связано с водой. Правда, Трико смеялся и утверждал, что все дело в личных предпочтениях Вескис. Видимо, где вода, там легче найти нужный ей ветер. Лично он выбирал бы пустыню. Как в  Джорджии. В прекрасной Джорджии нет никаких водоемов. Только камни.  И жумрики.
- Кто-кто? – спрашивала Роберта, тогда Маркиза.
- Жумрики. Такие маленькие коварные скрытые зверьки.
- Правда?
- Да не верь ты ему, - фыркал Келвин. – Нет в Джорджии никаких жумриков. Они давно все прорыли норы в Мексику.
     И все смеялись, потому что Трико был мексиканцем.
     Роберта вдохнула сырой сосновый аромат. И так ясно представила их всех… Келвин, сильный и добрый, Остин, его лучший друг, умница, но ужасно рассеянный, вечно все терял. Трико – разве его забудешь? Грегори, он держался в тени, но был таким надежным… Френк – это особый человек, второй, наверно, лидер, после Вескис. Влад, муж Владеницы – красивый, стильный, веселый… И девушки… Елена, добрая, нежная, мисс Вэлли – лучшая подруга Вескис, Владеница – самая красивая девушка, которую Роберта когда-либо видела. И ее любимая подруга. И, конечно, Дон Чезаре – хранитель Дома. Человек с двойным дном. Снаружи – зануда, каких мало. Мучил их замечаниями, следил за порядком. Он считал своим долгом лезть во все их дела и планы. Но это снаружи. А внутри… Внутри он был настоящим воином. Жаль, Маркиза-Роберта поздно это поняла и оценила. Но Вескис ему очень доверяла. Вескис... Роберта вспомнила, как они летели в Заозерье. Вспоминалось смутно – все же столько лет прошло… Вескис протянула ей руку, и они полетели рядом. Ветер бил в лицо. И музыка… Вескис пела, ветер пел, небо пело вместе с ними. И казалось, все только начинается, все будет впереди – и небо, и эта даль, и все тайны мира… Грустная, однако, то была музыка, и уже тогда звучала, вплеталась  в нее мелодия разлуки.
      Роберта остановилась, прижавшись к сосне. Было и еще одно воспоминание, но его она хотела оставить напоследок. Сакира…
«Я всегда буду рядом. Не гаси огня». Так говорят Летающие люди, встречающие своих друзей издалека. Он еще прибавлял «Милая моя».
     Ветерок тронул ее волосы. Роберта тихонько запела. Ей показалось, что ветер зашелестел ей в ответ. Может, и не показалось, - тень музыки еще жила в этом мире. Но сама она  ушла.
 «Мимо трав, подлесками – и сквозь тьму,
   К свету, мне известному, одному»…
     Роберта вернулась домой.

10

- Где же твои лошади, Одери? – спросила она на третий день. – Может,  сходим, поглядим на них?
- Конечно, пойдем. Сегодня.
   И они пошли. Уже через полчаса дороги вдали послышался лай собак – верный признак жилья. Показались бурые бревенчатые постройки.
- Да уж, близко, - сказала Роберта.
- Нет, - отмахнулся Одери, - это не селение. То дальше. Маркиза хотела видеть лошадей? Лошади тут.
   Они подошли к загону, огораживающему постройки. Из ближайшего дома вышел человек, кинул взгляд на Роберту и Одери и, не сказав ни слова, пошел куда-то вглубь двора.  Оттуда он крикнул что-то на гортанном южном диалекте. Тот, к кому он обращался, вышел из дальнего строения. Они были похожи: приземистые, загорелые, раскосые.
- Что они говорят? Ты понимаешь? – спросила Роберта.
     Одери помолчал.
- О своих делах. Не так интересно.
- А где лошади?
- Там, вон, слева. Увидишь сейчас.
     И точно, выводили лошадей. Роберта увидела, как двое рабочих вели под уздцы лошадей из большого деревянного загона. Сначала показался коричневый красавец конь с волнистой гривой. За ним – черный, пониже. Третьим вышел высокий гнедой жеребец. Он обернулся к ним с Одери и заржал. Рабочий осадил его, крикнув ему что-то. Лошадей уводили через дальний проход. Рабочие похлопывали их по лоснящимся мордам, что-то приговаривали. Тот мужчина, что вышел первым, стоял посреди загона – видно, руководил процессом. Иногда он посматривал в их сторону, но Роберта прямо физически ощущала, что между ними и загоном с лошадьми – стена, через которую невозможно  докричаться. Лошади уходили танцующей походкой, мотая гривами.
     - Интересно, почему они их ведут, а не садятся на них? – спросила Роберта.
     - На них нельзя сидеть, - ответил Одери. – Они не для этого.
     - А для чего?
     - Они ищут. Ищут место.
     - Какое? – изумилась она. – Ты не путаешь? Это верблюды у нас ищут воду. Есть такое животное, с горбом. Оно умеет искать воду в пустыне. А лошади ничего не ищут.
     - Они ищут, - повторил Одери. – Не знаю, что. Но эти люди говорят так.
     Роберта пожала плечами.
- Мы можем идти. Больше ничего не увидим.
- А разве ты не хочешь посмотреть, что они там ищут? – спросила Роберта.
- Нет. Мы ничего не увидим. Можно идти назад.
- Странно, – Роберта почесала в затылке, – А зачем мы приходили тогда?
- Чтобы увидеть лошадей.
- А почему бы нам не пойти за ними?
- Нет, - убежденно сказал он. – Одери чувствует. Это не нужно. Они пойдут в такие места, куда нам не надо ходить. То, что они ищут, нам не нужно. Понимаешь?
 - Одери, я ничего не понимаю. Но если ты говоришь, не надо, значит, не надо. Пойдем тогда домой.
     Дорогой они молчали. Роберта думала, как же плохо, что эти конюшни – почти рядом с домом Одери. И люди, что так работают, могут добраться до него в любой день. Кто знает, что там у них на уме…
- Одери, тебе не страшно здесь одному?
- Нет, - ответил он, открывая дверь дома. – Чего здесь бояться? Что будет, то будет. Но не сейчас. Сейчас – пить чай с мятой.
     А Роберта все думала о лошадях. Что они могут искать?
- Ты ничего не путаешь? Насчет лошадей?
     Одери засмеялся, разливая на кухне чай. Было снова тихо вокруг, а за окном накрапливал дождь.
- Как Одери может путать языки? Нет. Лошади должны искать. Каждый день  их выводят, и с утра до вечера они ходят и ищут. Иногда их отпускают, тогда они ходят одни.
- А как же их конюхи не боятся отпускать? Они ведь убежать могут.
- Нет. Эти – не могут. Они должны найти это место или что там…
- А эти люди…конюхи… они-то что-нибудь говорят?
- Они только следят за лошадьми, - сказал Одери, ставя чашки на стол. – Это их работа – идти за лошадьми. Увидеть что-то необычное. И дать знать.
- Кому?
- Не знаю. Неважно. Главное – пока нет результата.
- Понятно. – Роберта помолчала, подумала, хлебнула чаю и решила переменить тему:
- Давай-ка я схожу за грибами, а ты сваришь суп.
- Давай. И если у нас будет палс, Одери сможет увидеть. Сейчас мы смотрим как… как сквозь мутное стекло.   
- Ладно. Палс, так палс. А чай вкусный. 
     Больше они к лошадям не ходили. Каждое утро Роберта отсчитывала дни, проведенные в Заозерье: один, два, три… Значит, осталось только три дня… два…один…
     Дни проходили спокойно. Она помогала Одери убраться в доме, потом шла гулять. Она слушала, как шумит ветер в верхушках сосен и прислушивалась к музыке. Иногда ей казалось, что она ее слышит – чуть-чуть…
- Одери, а ты поешь? – спрашивала она.
- Одери теперь поет редко, - отвечал тот, перебирая длинными пальцами гречневую крупу и улыбаясь чему-то своему, - Мир меняется… Все время меняется. И теперь – быстрее, чем раньше. Одери чувствует.
- И что? Что же будет, как ты чувствуешь?
- Одери не знает. Здесь, в Заозерье, тихо. Но все меняется. Время меняется.
     Роберта понимала, что он хотел сказать. Здесь, в Заозерье, казалось, что время застыло, и отзвук далеких дней, когда музыка разливалась в мире, был еще слышен.  Но граница Заозерья все сжималась, и уже проступал, становился почти что зримым  другой мир. Он давно поглотил музыку и переработал ее во что-то свое, подручное, что можно использовать в обыденной жизни. И музыка там истончалась, тускнела, теряла свою глубину. Она не способна была уже поднять человека к небу.
     «Вот и кончился Летающий мир», - подумала Роберта.
- Но так должно быть, - сказал Одери, будто прочитав ее мысли.
     Вечерами они сидели у керосиновой лампы, и Одери тихонько напевал, делая свои дела, а Роберта читала. Ей было хорошо и спокойно. Где-то там, далеко, жили своей жизнью большие города, там были дома-соты с теплыми окнами, ее работа, дожди. Здесь тоже были дожди, - они тихо склоняли ветви рябин за окном. Роберте казалось, что они одни плывут на корабле посреди моря. И только здесь, в Заозерье – свет, тепло, твердая палуба. Все, что дальше Заозерья, представлялось отсюда зыбким и текучим, как вода. Как время.
     Когда ранним утром последнего дня Роберта собирала вещи, она снова думала, что оставляет часть души здесь. Простившись с Одери, поцеловав его теплую щеку, последний раз оглянувшись на крыльцо дома, где он стоял, провожая ее,  и направляясь по лесной тропе, она шептала беззвучно: «Хоть бы здесь еще немного… еще немного все оставалось по-прежнему».
- Ничего, - на прощание сказал ей Одери, - Онтарио будет хранить Маркизу. И благословил ее синегорским жестом.


11
    
     Для Олега неделя была вполне обычной. Когда в воскресенье вечером Роберта позвонила сама, он удивился:   он-то был уверен, что это ему придется ее разыскивать.
- Я уже вернулась.
- И как там?
- Очень здорово. Тихо.
- Твой палс пока у меня.
- Да…  палс. Мы можем встретиться, поговорить?
- Конечно. Выбирай место.

     Они встретились в том же кафе, что и в первый раз.
- Ну, как дела?
- Работаю, - улыбнулась Роберта. – Завтра тренинг очередной.
- У тебя интересная работа.
- Работа как работа, - она пожала плечами. – Кстати… Ты можешь для меня узнать кое-что?
- Смотря что…
- Знаешь, в Заозерье… Ну, в том месте, куда я ездила… Сейчас что-то происходит, не могу понять, что.
     Он ждал, глядя, как Роберта помешивает кофе, глядя куда-то внутрь себя.
- Там должны провести трассу, я слышала по телевизору. Но это неважно. Главное, - там что-то происходит, и к этому причастны лошади.
- Лошади?
- Да. Только не спрашивай меня. Я сама толком не знаю. Знаю, что там, в том месте, держат лошадей. И если возможно узнать, - зачем, я тебе буду благодарна.
     Олег улыбнулся и пожал плечами.
- Чем смогу…
- И еще… палс все еще у тебя? Если честно… Он мне очень-очень нужен. Причем где-нибудь на несколько дней…
- Боюсь, не смогу уже помочь, - ответил Олег, -  Его попросили вернуть на работу. И еще его затребовало руководство.
- Какое, ваше?
- Нет, еще выше. – Он показал пальцем вверх, - Натокин.
- …Владислав Натокин?
- Я вижу, ты его хорошо знаешь…
- М-да… - сказала Роберта. – Уж не знаю, хорошо это или плохо. – Она задумалась. -  Но знаешь, пожалуй, хорошо. А как к нему можно попасть на встречу?
     Олег засмеялся.
- Я работаю уже… дай посчитать… три года, но ни разу на встрече с Натокиным не был.
- Мне кажется, он меня примет. Послушай, - оживилась Роберта, - давай так: можешь как-нибудь передать в его… приемную, там, или помощнику, не знаю, что у вас есть… ну, что с ним хочет встретиться Роберта Ланца. А если спросят, зачем, скажи, по поводу Одери. Он поймет.
- А что такое – Одери?
- Это кто. Это последний, кто остался. Ладно, не важно. Натокин знает. Главное, чтобы у него был палс… Потому что прочесть палс могут два человека: Одери и Натокин. – Роберта посмотрела в глаза Олегу, - Но я тебе этого не говорила.
- Что, секреты? – Он улыбнулся. – Натокина считают отличным специалистом. Характер у него, правда, не очень. Но судя по тому, что я о нем слышал,  не удивлюсь, что он умеет читать эти ваши палсы еще лучше, чем вы сами.
- Ну, типа того - Роберта помолчала.
И улыбнулась виновато:
- Ты извини, я тебя загрузила задачами всякими… Просто так уж получилось, что ты можешь помочь. А больше, наверно, никто.
- Да ладно, - Олег снова пожал плечами.
- Слушай, Олег, а  сейчас палс у тебя?
- Пока да. Как раз завтра хотел вернуть его в Институт. Хочешь его посмотреть?
- Да, вот только… - Она помедлила… Сегодня уже слишком поздно.
     Он подумал.
- В принципе, тебе повезло. Начальства не будет два дня, поэтому есть еще завтра в запасе. Но принести его, извини не смогу. Обещал не выносить из дома. Так что если не боишься заглянуть ко мне…
- Да нет, не боюсь, - улыбнулась она, - Только объясни подробнее, как добираться, а то я не слишком хорошо ориентируюсь… в городе.
- Завтра я могу тебя подвезти. У меня будет служебная машина.
- Да, вот только… У меня завтра будет одна небольшая встреча… Ненадолго. Если мы по дороге заедем минут на пятнадцать, ничего? 
     Он согласился. И уже попрощавшись с Робертой, проводив ее до метро, подумал, что в последний месяц в его жизни как-то внезапно изменилось расписание. Флаймены, Роберта, палс… или наоборот, палс, Роберта, флаймены… Он только не мог пока понять: его это все или не его? И если это не его, если он случайно оказался втянут в чужую историю, стоит ли рисковать, - не сообщать ничего шефу, писать Натокину от какого-то анонимного лица, собирать справки про лошадей в Заозерье?

12

     Следующий день начался для него как обычно. Он обещал Роберте написать Натокину… Или не обещал? Слова он не давал, это точно. Прошло часа полтора после начала рабочего дня. Он не мог сосредоточиться и три раза ходил в курилку.
- Что-то случилось? – спрашивали коллеги.
- Да нет, не выспался, - отмахивался он.
- Тут тебя, это, искали. Звонил шеф из Красноярска, спрашивал, привез ли ты какую-то книгу.
- Ага, знаю, - сказал Олег. «Шеф меня вычислит только так, это точно», - подумал он, - «Даже если сказать, что письмо пришло от внешнего лица. А кто, спрашивается, этому лицу дал адрес Натокина?»
     Прошло еще часа два.
     «И вообще, зачем Натокину нужно с ней встречаться? Совершенно маргинальная публика эти «Летающие люди», фольклорный элемент. Натокин – прожженный прагматик, какие у них могут быть интересы? Ах, да, он же спец по флайменам. Хотя - по чему он только не спец…»
     Про Натокина ходили слухи, что он знает неимоверное количество языков. Что схватывает на лету информацию от собеседника. Поэтому, наверно, с годами, как говорили, он стал нетерпим. Редко кого дослушивает до конца. Говорили, что он особо ни с кем не сходится. И еще, - в кулуарах, - говорили, что временами он сильно пьет. Правда, как опять же говорили, работать умеет как вол, а с такими людьми, к сожалению, часто бывает так: или пьют – или работают…
- Так что шефу-то сказать? Ты книгу-то принес?
     «Я могу просто отдать палс Натокину, - подумал Олег, - и все. Можно даже сказать, что письмо не нашло адресата. Я передал, - а дальше его судьба неизвестна… Но я буду знать, что это вранье. И она узнает. И я так и не пойму, кто же такие были флаймены. И никогда ее больше не увижу».
    «Уважаемый Владислав Леонидович! С Вами хочет встретиться Роберта Ланца  по вопросу, связанному с Одери. Если у Вас есть желание участвовать во встрече, просьба позвонить…». Далее шел телефон Роберты.
    Он передал письмо в три часа, а уже в пол-пятого позвонила Роберта.
- Спасибо! Он позвонил. И хочет встретиться завтра в пол-шестого. Пойдешь со мной?
- Ну, меня он не приглашал.
- Пригласит. Нужно, чтобы у него был палс к этому времени. Вот ты и принесешь его.
- Ты так уверена? – Олег улыбался.
- Ага. Вот увидишь. Все, спасибо огромное еще раз, у меня тренинг. До вечера.
- До вечера, - сказал Олег. События начинали ускоряться. «Шеф мне голову оторвет», - подумал он.

13

     Вечером он заехал за ней в компанию, где она работала. Крупная компания, занимается дистрибьюцией фармацевтики. К половине седьмого из офиса хлынул народ. Интересно, - думал Олег, - а они знают о ее летающем прошлом? Оскароносный фильм «Флаймены» наверняка смотрели все.
     Роберта вышла в компании двух девушек, попрощалась и впорхнула в его машину.
- Привет, не опоздала?
- Привет. Все хорошо.
     Они вырулили на шоссе.
- Куда едем?
     Роберта назвала адрес в западной части города.
     Олег вздохнул про себя, - это было совсем не по пути, но послушно развернулся в сторону запада.
- Скажи, - обратился он к ней, - а ты в своей компании говорила, что ты – бывший флаймен?
- Да нет, конечно! – воскликнула Роберта. – Зачем?
- Ну, может, твоему руководству стало бы интересно…
     Роберта чуть помолчала.
- Нет, - убежденно ответила она. – Скорее, непонятно. А все, что непонятно, вызывает отторжение. Так, со мной все ясно: закончила Университет, приехала из другого города, работаю тренером. Квартиру снимаю. Это понятно. А если я еще какой-то флаймен… А кто их знает, что это за сектанты такие, что они выкинут… Какие у них связи…В общем, непонятная ситуация может оказаться неуправляемой. А зачем это для компании?
- Наверно, ты права, - сказал Олег.
    К указанному адресу они подъехали уже через полчаса.
- Мне подождать в машине?
- Да нет, пойдем, - сказала Роберта. – У меня нет теперь секретов. И здесь живут обычные люди, совсем не летающие.
     Дом был новый, с широкими подъездами и консъержкой, сидевшей за стойкой, похожей на ресепшн в гостинице.
- Я иду к Виолетте Грабарян, квартира двадцать четыре, - сказала Роберта консъержке. И они прошли в лифт.
     Они поднялись на шестой этаж. Роберта позвонила. Дверь открыла женщина, довольно молодая, светловолосая, с миловидным и ухоженным лицом. На ней было шелковое розовое кимоно с яркими райскими птицами.
- А, Берта, заходи.
- Здравствуй, Виола. А это – Олег, мой… друг.
- А-а… Входите, Олег. – Виола блеснула огоньками карих глаз и улыбнулась.
     Олег вошел. Квартира выглядела довольно большой, хорошо обставленной, с навесными потолками и изгибающимися арками, зонирующими пространство комнат, - по современной моде. Одна из дверей распахнулась, и в коридор быстро выбежал малыш лет четырех. Подбежав к вошедшим, он испуганно остановился.
- Здравствуй, Яник, - сказала ему Роберта.
     Вслед за малышом в коридоре возникла пожилая женщина. Она подхватила Яника на руки:
- А мы думали, это – папа, - сказала она.
- Клавдия Сергеевна, пока займите Яника, - обратилась к ней Виола. – Берта, раздевайся. Чаю, кофе?
- Виола, мы, к сожалению, ненадолго, - сказала Роберта. – Ты не сердись пожалуйста.  Я загляну обязательно еще на следующей неделе, если позволишь. А сегодня я только отдам лекарство.
     Роберта сняла обувь и прошла в конец длинного коридора, к стойке с телефоном. Она открыла сумочку и достала упаковку с импортным препаратом.
- Вот, держи. Прямо из Японии.
- Спасибо! – Виола улыбалась. От нее веяло теплом, уютом. В квартире витал легкий аромат ее духов, словно насыщая комнаты светом. – Неужели совсем нет времени?
- Нет, прости, - виновато сказала Роберта.
- Ну ладно. В следующий раз я тебя так не выпущу. – Виола еще раз скользнула в сторону Олега испытующим и лукавым взглядом.
- Может быть, еще что-то нужно? – спросила Роберта.
- Ну, не знаю… Если ты можешь… А ты у нас все можешь, - улыбнулась Виола, - в общем, здесь сейчас холодно. И я бы хотела уехать куда-нибудь к морю с Яником. Где-то на месяц, в конце ноября. Я хочу взять с собой Клавдию Сергеевну. Это няня Яника. Но Клавдия Сергеевна не может оставить своего терьера. Клавдия Сергеевна, он у Вас терьер, я не путаю?
- Эрдель-терьер, - донеслось из комнаты.
- Вот,  - Виола подняла брови. – Может, ты могла бы найти кого-то, кому можно пристроить собаку? Приличных людей…
     Роберта засмеялась.
- Виола, я постараюсь тебе помочь. Но гарантии дать не могу.
- Ну, подумай, - просительно сказала Виола, - я же знаю твои способности. – А… может, ты сама?
- Виола, я бы с радостью. Но у меня по две командировки в месяц. А еще я, скорее всего, скоро отправлюсь в Заозерье.
- М-м-м… Жаль, - погрустнела Виола. Она перевела взгляд на Олега. – А у Вас, молодой человек? Неужели нет таких знакомых?
- Виола, мы должны идти, - заторопилась Роберта, - извини.
- Но ты подумаешь?
- Обязательно.
- И на следующей неделе придешь, - утвердительно сказала Виола.
- Конечно, - улыбнулась Роберта, - счастливо тебе. Привет Марку.
- Ну, пока, - со вздохом сказала Виола, открывая дверь.
- До свиданья, - сказал Олег.
     Они вышли. Роберта улыбалась чему-то своему, а садясь в машину, проворчала:
- Ну, все, теперь она от меня не отстанет. Придется пристраивать ее собаку. Собаку ее няни, вернее.
     Олег хмыкнул и включил зажигание. Машина тронулась.
- Не пристраивай.
- Не могу, - уныло сказала Роберта. – Обещала.
- Кому?
- Одному человеку. Летающему человеку, он ушел со всеми нашими. А Виола была его девушка.
- Так это его ребенок?
- Да нет. Она красивая, ты же видел. Практически сразу вышла замуж, потом родила ребенка. Но я ведь обещала помогать ей.
- А она нуждается в помощи?
- Ну да. Это не важно. Я обещала. А еще у нее редкое почечное заболевание. И ей постоянно нужны лекарства.
- А ее муж… не может их купить?
- Таких – не может. Это опытная партия, прислали из Японии.
- Тоже Летающие люди, которые обещали помогать?
- Вроде того… Друзья Сакиры Осавы, знаешь, такого…
- Я знаю, - сказал Олег, - Я читал.
- А-а… И что ты еще читал? – с интересом спросила она.
- Ну… о тебе я ничего не нашел.
- Ты, наверно, искал Роберту Ланца, - сказала она. - А меня звали Маркиза.
- Вот оно что, - он поднял брови. – Значит, Маркиза. Присоединилась к группе Вескис в последний год.
     Она кивнула.
- Надо же, - сказал он, - а я думал, они все ушли.
- Почти, - ответила Роберта. – Я бы ушла тоже, но пинкеры сломали мне струну.
   Олег словно услышал, как лопнула струна. Холодок прошел по спине. Летающий мир коснулся Олега.  Наступила пауза. Олег решил сменить тему.
- И много у тебя таких обязательств?
- А, таких? – Роберта встряхнулась. – Да нет, немного. Самое важное из них – это даже, наверно, не обязательство. Это, скорее, любовь. Это я про человека, к которому езжу в Заозерье.
- Мужчина?
     Роберта засмеялась.
- Он, скорее, как лесной дух. Может жить только в своем Заозерье. Он очень талантливый и необычный человек. Его зовут Одери.
- Художник? – Олег представил себе бородатого художника, почему-то похожего на фотографа Михаила.
- Нет. Он не художник. Не смогу, наверно, объяснить, в чем его талант. Когда-то, когда были Летающие люди, он мог создавать музыку.
     Когда-то, когда были Летающие люди, могла бы сказать она, когда Одери пел,  ангелы спускались, чтобы подыграть ему на струнах. И Летающие люди могли летать, пока пел Одери, потому что кто-то должен создавать музыку, сплетать ее из ткани этого мира, чтобы музыка поднимала Летающих людей под твердь неба, почти до звезд… Почти… Если б это можно было передать словами.
     Они помолчали.
- А еще я пару раз ездила в Болгарию, к родным Владеницы, моей лучшей подруги. Они поженились с Владом незадолго до… ну, как им улетать. Меня приглашали и другие: в Англии была, у друзей Алана и мисс Вэлли. Ну, вот вам обо мне Конрад рассказал, он из Германии.
- А он – тоже – из ваших?… - удивился Олег.
- Ну… не совсем, - уклонилась Роберта. И да, и нет. То есть он входил в группу «Экселенц». Но он не был Летающим человеком в прямом смысле. Он не летал.
- Интересно…
- И не говори.
- А вы часто встречаетесь?
- Кто? Те, кто остались? Нет, нечасто. Я вообще, как ты понимаешь, стараюсь не отсвечивать. Обо мне и не все знают. Раньше у нас были фестивали… И после того, как наши улетели, где-то через год Фераллини решил провести фестиваль…  Но мало что получилось из этого.
- Почему?
- А музыка смолкла. Просто стала смолкать музыка. И прекратились полеты. То есть мы могли собираться и говорить про Летающий мир, но уже не могли быть Летающими. Кто-то еще где-то собирается, считает себя Летающими. Но – не я.
  Они подъехали к дому. Олег припарковал автомобиль, они поднялись в квартиру.
- У тебя кто-то еще есть в доме? – спросила Роберта перед входом.
- Нут, никого, - он достал ключи, - Я живу один.
      У тебя классно, - сказала Роберта, войдя и озираясь. Олег одобрительно хмыкнул. Его дом, его «берлога», была обставлена довольно просто – как он любил; но помимо мебели, в доме были разные мелочи, «шняги», как он их называл, которые он привозил из разных мест своих путешествий: на полочках громоздились трубки южно-американских индейцев и уральские самоцветы, тибетский ковер о трех слонах висел на стене, а в углу стоял высокий тамбурин…Сама карта его путешествий висела на стене.
- Да, думаю, палсу тут должно понравиться, - сказала Роберта, - он ведь тоже – путешественник.
     Олег поставил чайник и вошел в комнату.
- Ну, доставай, - попросила Роберта.
     Он открыл ящик массивной тумбочки и вынул палс. Роберта взяла его в руки и присела на диван.
- Садись, - предложила она, - смотри. Она протянула руку, и кожаная обложка сама потянулась за ее ладонью. Палс открылся. Роберта «читала» его руками: водя рукой по странице, как бы нащупывала невидимую нить, ведущую куда-то в глубину палса.
- Видишь? – шептала она, - Открывается…
     Но он ничего не видел. Он видел странные значки, которые под руками Роберты, ему показалось, меняют свои очертания, - но, может, это была игра теней? Он смотрел, пока глаза не устали.
- Пойду чай приготовлю, - сказал он наконец.  Она не ответила. Здесь, в чужом месте, палс раскрывался как-то по-особенному. Словно прежняя, знакомая мелодия, - но в иной аранжировке. Вот показались улицы далекого города, безлюдные, чужие. Смутными очертаниями замаячили тропинки. Сумерки, все время сумерки были в этом странном, исчезнувшем мире. И откуда-то из глубины лился тихий свет, и, казалось, когда-то давно, может быть, в детстве, Роберта уже видела эти заснувшие улицы, этот мягкий свет, эти сводчатые арки… А тропинки вились по городу, и надо было выбирать, - куда идти. И как  бы не ошибиться! Наконец, поплутав по извилистым улочкам, Роберта свернула к своему любимому месту, куда ее тянуло все время. В сером, мутном сумраке домов виднелась очередная арка. За ней угадывались очертания зданий, восходящих куда-то выше и вдаль… Может быть, там были горы. И от правильных и ясных линий, подымавшихся к небу, видимых только смутно и позволявших досоздавать остальное, что не видно глазу, у Роберты перехватывало дух. Зайти за эту арку она не могла. Как только она приближалась, изображение начинало расплываться, таять, и картинка рассыпалась перед ней.      
   Через десять минут Роберта пришла на кухню.
- Ну, что? – спросил Олег, - нашла что-нибудь?
- Как тебе сказать? – Она тихо села у окна и задумалась, - не знаю. Я вижу палс, но не слишком хорошо. Меня немного учил Одери обращаться с ним… Вескис, когда улетала, оставила мне один палс, но на нем учиться было трудно. Он был уже почти усохший, поэтому она его и не отдала этому вашему… Юшкевичу…
-  А что, она должна была его отдать?
- Это особая история, - помрачнела Роберта, - даже не хочется вспоминать. В общем, все синегорские вещи оказались после отлета у Юшкевича. Вескис сохранила немного: светильник и палс. То, что ему точно не пригодилось бы.
     Она помолчала, потом отряхнула воспоминания.
- Да, ну так вот: палс. Это удивительная штука. Это как бы книга с подвижными картинками. И она рассказывает истории, которые разворачиваются перед тобой. Когда ты в него проникаешь. Но надо это уметь, - вздохнула она, - а я… к сожалению, вижу одну-две картины. Правда, все время кажется, что это какие-то важные картины, что еще чуть-чуть, и я увижу то, что для меня на самом деле важно… Одери смог бы.
- К сожалению, - сказал Олег, наливая кипяток, - завтра мы его отдадим.
- Да, - кивнула Роберта, - к сожалению.
     Они попили чаю, немного поболтали еще.
- Скажи, а отчего они улетели – на самом деле? – спросил Олег.
- А ты не знаешь?
- Ну… Я смотрел фильм. По фильму – они улетели, потому что их выгнали пинкеры. И вообще их типа не понимали. Но это все как-то неубедительно. Из-за этого можно уехать в Америку. Но чтобы насовсем…
     Роберта хмыкнула.
- Наверно, ты прав… Летающий мир был реальностью, неважно, принимали это или нет. Не думаю, что для нас или тем более – для Вескис это имело такое значение. Хотя, конечно, когда тебя принимают и понимают, это лучше… чем наоборот.
- А пинкеры?
- А что - пинкеры? Это было страшно, конечно… Но ведь это была жизнь, со своими опасностями, и заметь, пинкеры – еще не самое страшное. Еще были уэслеры… Слышал о таких? Это поглотители времени – в естественной среде. И другие всякие… Практически всегда, особенно если ты неопытен или летаешь в одиночку, можно было выйти на тракт и не вернуться. Но ведь это была жизнь…
     Роберта задумалась.
- Нет, ты прав, конечно. Не из-за пинкеров они улетели.
     Она подумала, говорить или нет. Но все-таки сказала:
- Они улетели, чтобы взошло Онтарио. Скрытая звезда Онтарио. Могла взойти только с их помощью…Вескис считала, что Летающий мир существует, чтобы взошло Онтарио. Тогда, восемь лет назад, с ней почти никто не соглашался. А теперь… даже Фераллини, думаю, не стал бы спорить.
- Глава Совета?
- Ну да…
- Он выступал перед началом фильма. И еще он часто дает интервью про Летающий мир, я его помню.
-  А что ему еще делать? Онтарио взошло, - Роберта развела руками, - Летающий мир кончился.
     Ей пора было уходить. На прощание она подошла к палсу и потянулась к его обложке. Он послушно лег в ее ладонь.
- Я тебя отвезу.
     Они вышли на улицу. Опустилась ночь, и над склоненными ветвями деревьев мерцала розовым светом полная луна, таинственно и дико. Роберта остановилась, вдохнула легкий и влажный осенний воздух и улыбнулась.
- Какая сегодня луна удивительная! – сказала она, поеживаясь.
     Олег подошел к ней.  Они стояли и молчали, глядя на странный розовый диск, который сиял в бесконечной дали – тысячи лет до них и тысячи – после…
- Вот так идет время… - тихо сказала Роберта.
     Но ему показалось, что время остановилось, прислушалось. Ночь окутывала их и словно палс, стремилась рассказать о чем-то важном, что люди не в состоянии услышать. Отражение Луны плескалось в глазах Роберты.
- Все будет хорошо… - прошептал он. Он обнял Роберту и притянул к себе. Но она сжалась и отстранилась.
- Не надо, - тихо попросила она.
- Извини. – Олег отпустил ее и пошел к машине. И всю дорогу они молчали.

14

     «Сегодня я иду к Натокину… а потом меня выгонят с работы, - подумал Олег. – И ради чего?» Он и сам не мог себе ответить на этот вопрос. От вечера с Робертой внутри остался неясный осадок. Нет, не обида, скорее – недоумение. Почему? Была такая странная ночь, луна, и он чувствовал, что она тянется к нему, он просто физически ощущал ее одиночество… Почему?
     Как ни в чем не бывало, Роберта позвонила днем. Они договорились, что он встретит ее в восточном крыле помещения Института, в котором работал Натокин. И они пойдут к нему вместе с палсом.

     Когда юная референтка Натокина пригласила их войти, Роберта непроизвольно вздрогнула. Столько лет прошло… а все еще трудно забыть те ощущения, которые накрепко связаны с Натокиным. Пусть головой она понимает все, старается понять -  ради Вескис, ради Одери… а тело все равно помнит казематное чувство страха и безнадежности…
     Олег тоже чуть волновался, так как впервые был в кабинете такого большого начальника. Кабинет был просторный, кресла – как  в бизнес-классе самолета, широкие. И массивный черный кожаный диван, на который они и присели.
     Сам Натокин восседал за высоким столом, беспорядочно заваленным бумагами. На нем была широкая темная хламида – знак его высокого статуса. Такую форму ввели недавно, раньше чиновники одевались, как все.
     Владислав Натокин жестом указал им на место возле стола. Роберта увидела, как сильно он изменился за восемь лет. Он сильно раздался во все стороны, даже просторная форма не скрывала его полноты. Лицо его стало каким-то бледным и дряблым, под глазами легли глубокие тени. И только необычно длинные пальцы привлекали внимание, не сочетаясь с его грузной внешностью.
- Сколько зим, сколько лет! – сказал Натокин. – Здравствуйте, Роберта Ланца.
     На Олега он пока не смотрел.
- Добрый день, Владислав. Это – Олег… - она замялась.
- Олег Петрушенко, я работаю ведущим специалистом в секторе культурных исследований, - вставил Олег.
     Натокин привстал и пожал Олегу руку.
- У Шостаковича?
- Да, - сказал Олег. Шостакович был его шефом.
- Ну-ну, - неопределенно сказал Натокин. И потирая длинные белые руки, обратился к Роберте:
- И как… Ваши дела?
- Хорошо, спасибо.
   Ей было неуютно в этом кабинете. Здесь как-то не шел разговор об Одери, а палс и вовсе смотрелся бы неуместно. Она даже не решалась положить руки на стол.
- Вы пришли из-за Одери… - сказал Натокин.
- Да. – Роберта запнулась. – Из-за Одери.
- А где он сейчас?
- В Заозерье… В этом-то и все дело. Там сейчас будут проводить большую трассу, строительные работы уже подбираются все ближе… Но даже не в этом суть. Там что-то происходит.
     Она замолчала и посмотрела на него.
     Он улыбался уголками губ.
- Там, где Одери, всегда что-то происходит… - сказал Владислав.- В этом нет ничего нового.
- Может быть… Но знаете…Последнее время Одери стал очень уж беспокоен. Он написал мне письмо, чтобы я срочно приезжала. Я приехала. И он все время говорит, что что-то должно произойти в Заозерье.
     Натокин встал и медленно пошел по кабинету. Роберта замолчала.
- Я Вас слушаю, слушаю, - сказал Натокин.
- Там еще неподалеку появились лошади, - продолжала Роберта, следя за ним глазами. – И Одери почему-то решил, что лошади ищут что-то важное… Там, в Заозерье.
- Лошади?
- Ну да…
     Сама энергетика этого места разрушала убедительность ее слов. И странно звучали все эти названия, имена и темы: лошади, Заозерье, Одери…
     Роберта опустила взгляд в себя. На долю секунды она прислушалась: может быть, зазвучит струна, дающая ей силы… Струна молчала, но ей стало спокойнее.
- Понимаете, он ведь слышит языки… И слышит, как люди, которые ходят за лошадьми, говорят между собой. И потому он понял, что эти лошади что-то важное ищут. И как-то это все связано с изменениями, которые должны произойти… скоро.
     Натокин снова сел за стол.
     Роберта продолжала, все так же глядя вниз:
- И Одери уверен, что если он увидит палс… то поймет, что, собственно, происходит.
     Она подняла глаза на Натокина:
- Поэтому я и пришла. Может быть, Вы что-то знаете. Или разрешите передать Одери палс. Ненадолго.
- Какой палс?
- Вот этот. – Она кивнула Олегу, и тот достал из портфеля палс.
     Натокин протянул руку:
- Это от Юшкевича? А почему сразу не передали?
- Мы пытались его расшифровать, - сказал Олег. – Наш сектор.
- И как, получилось? – усмехнулся Натокин, принимая палс.
- Нет, не получилось, - ответил Олег.
- И долго… Вы пытались?
-  Где-то месяц, - он посмотрел на Роберту, и она виновато улыбнулась, так как из этого месяца неделю держала палс у себя.
     Владислав Натокин покачал головой.
- Надо было просто отдать мне, - сказал он, четко выговаривая каждое слово. – Ладно.
     Олегу стало неловко.  Но потом его увлекло зрелище обращения Натокина с палсом.
     Владислав Натокин каким-то неуловимо привычным жестом протянул руку к палсу. Его тонкие пальцы сделали чуть заметное движение, и палс потянулся к нему и открылся сам. Было такое ощущение, что палс ожил. Его страницы шевелились, вздымались как крылья большой птицы и опадали, словно морская волна. И также в такт им шевелились кисти рук Натокина, и слегка колебались кончики его длинных пальцев – словно бы он играл на невидимом инструменте. Да так, наверно, и было, - только музыки было не слышно. Натокин весь погрузился в палс и не смотрел на них.  Может быть, от нервного напряжения, Олегу показалось, что воздух обрел упругость и зазвенел. Он сглотнул, чтобы сбросить ощущение звона в ушах.
     Несколько минут Олег и Роберта молча завороженно смотрели на то, как что-то происходило между Натокиным и палсом. Потом словно напряжение стало спадать. Листы палса опустились,  Натокин положил на них свои длинные пальцы на его страницы, и палс словно погрузился в сон. Натокин поднял глаза и сказал:
- Надо забирать его оттуда. Надо забирать оттуда Одери.
- А что… Там что-то … Вы увидели…? – испуганно спросила Роберта.
     Натокин махнул рукой, словно отгоняя невидимую муху.
- Может быть, Вы…его возьмете? – спросил он, обращаясь к Роберте.
- Нельзя. Одери увозить из Заозерья нельзя, - воскликнула Роберта. – Я пробовала.- Она запнулась, потому что всякий раз, вспоминая об этом, она видела свернувшегося темным клубком Одери на кровати, в углу. – Это невозможно, он не выдержит, - сказала она.
- Да уж, - ответил Натокин. – Он поглядел куда-то в сторону.
- Что же Вы увидели там? – спросила Роберта.
- Да так… Похоже на то, что…
- На что?
- Да на то, что я уже когда-то видел, - сказал он, - в другом месте.
     «И чего она притащила сюда этого Олега?» - с досадой подумал он, - при нем разве можно говорить о таких вещах?... Впрочем, даже и без него, - нельзя».
- У вас мало времени, - сказал он.
- У нас? – удивилась Роберта.
- Ну да. Вы же вроде как хотите помочь Одери.
- Да.
- Значит, надо что-то придумать.
- А лошади…
- Лошади тут ни при чем, -  сказал Натокин.
- Лошади – вестники, - вдруг произнесла Роберта, сама себе удивляясь.
     Натокин усмехнулся.
- Пожалуй, да. Вестники, да, похоже.
     Наступила пауза. Натокин откинулся в кресле назад и смотрел на них, кусая губы.
     «Ничего он нам не расскажет», - подумала Роберта.
- А можно отвезти палс Одери? – спросила она. – Хоть ненадолго.
     Натокин поморщился.
- А что вам это даст? – спросил он.
- Ну… Может быть, он сможет понять… в чем опасность. И согласится уехать.
- Ну, не знаю… - Натокин задумался на минуту и отвел глаза. А потом ответил:
- Знаете, Роберта… Позвоните денька через два. Я постараюсь Вам помочь. Вообще, мне не очень нравится идея, чтобы эти вещи покидали… - он махнул рукой –  территорию города. Вы ведь не знаете, каково их воздействие на… на того же Одери, например.
- Но ведь палс раньше был у Одери, - тихо сказала Роберта.
- Да я понимаю… И я не говорю «Нет». Но мне нужно время, чтобы подумать. И решить, что делать дальше с палсом и… - он махнул рукой, - со всем этим. Я постараюсь помочь и Вам, и Одери. Нужно подумать, куда бы его можно увезти из Заозерья. В общем, позвоните через пару дней. 
- Я поняла, - сказала Роберта.- Спасибо за уделенное нам время.
- Пожалуйста. – Натокин поднялся. Роберта и Олег тоже.  Когда дверь за ними закрылась, Натокин подошел к шкафу,  в который, с внутренней стороны, был вмонтирован небольшой бар. Он налил стопку коньяку и выпил залпом. И только когда по  телу стало разливаться тепло, начала отпускать судорожная, тревожная волна, охватившая его с первого же момента проникновения в палс: отзвук Катастрофы…
     Он снова почувствовал ее дыхание, как тогда, в Синегории. Это было много лет назад. А толчки, музыка, ритм, чувство обостренной тревоги – те же. Что-то начинает происходить, ветер меняется. С чего бы? Может, эти, улетевшие, разбудили какие-то неведомые силы, и теперь, через восемь лет, ударная волна дошла до нас?
     Еще не дошла, подумал он затем, прислушавшись к своим ощущениям. Что-то должно произойти, но еще не произошло. И здесь не Синегория. Здесь гораздо более устойчивый, стабильный мир. Стабильный… Владислав посмотрел на палс и усмехнулся. Какой же дурак был Юшкевич! И он, Владислав, когда-то преклонялся перед этим человеком, с завистью думал, что вот человек, который понял что-то важное в этой жизни, раз умеет так красиво и вкусно жить! Тоже был дурак дураком. Ни черта он не умел и не знал, этот Герман Юшкевич. Он уже был неизлечимо болен, и больше всего на свете боялся. Умереть он боялся, и почему-то думал, что эти синегорские артефакты как-то да продлят его жизнь. Особенно когда Вескис сказала ему: «Эти вещи нужно использовать для жизни». Старый дурак так и понял, что она имеет в виду его жизнь. А на самом деле… Та жизнь, для которой можно их использовать, осталась в Синегории. Здесь они почти бесполезны. «И моя жизнь осталась в Синегории», - подумалось Натокину. Ему стало тоскливо…
     Где она, та Синегория? Где та музыка, которая была ощутима как… как вот этот стакан. Где тот Одери, которого он знал когда-то? Которого он не выдал  Юшкевичу, - а ведь мог бы… Но как было его выдать? Если б не Одери тогда, если б он не «тащил» их на себе, когда у Вескис уже не было сил, они не прорвались бы из Синегории. А струну он свою сломал. И вот во что превратился…
     Натокин снова подошел к шкафу. «Стареешь, ты просто стареешь, - подумал он, -  там осталась молодость. В этом все и дело». Он налил  себе еще коньяку и решил сегодня уже ни с кем не встречаться.

15

- Ну и что? – спросил Олег. – И что это все значит?
- Не знаю, - ответила Роберта устало. – Зря я тебя потащила. Просто мне одной… прости, мне одной страшновато с ним встречаться.
     Они сидели в уже привычном кафе. Роберта пила зеленый чай, Олег – кофе.
- А ты давно с ним знакома?
- С Натокиным? Давно… - она отхлебнула глоток, взяв паузу. – Даже не знаю, как сказать. Когда-то я сидела в тюрьме, а он был моим следователем.
     Олег поперхнулся.
- Натокин?!
- Угу. Он должен был доказать мне, что Летающего мира не существует. Очень убедительно, кстати, было.
- А с какой целью?
- Такая у него была задача. Это же было восемь лет назад. Помнишь, какое это было время?
- Ну да, ну да. Пинкеры и все такое. Но я в то время не жил в Городе.
- А чем же ты занимался?
- Учился. Работал. О флайменах не слышал. Мечтал стать журналистом.
- И получилось?
- Получилось что-то другое. Иногда жалею об этом, а иногда – видишь, сколько новых вещей можно узнать на моей работе. Если меня после сегодняшнего визита не выгонят.
- Да уж. Прости.
     Они помолчали
- Послушай, - сказал Олег, - меня удивляет одна вещь… Я за эти дни изучил, кажется, все, что в публичных изданиях есть о флайменах. Но вот отчего-то об этом… Одери, о котором вы говорили, и о тебе никто не упоминает.
- Ну… об Одери знала только группа Вескис. Больше это ни для кого не имело значения. А обо мне… - Роберта пожала плечами, - кому надо, тот знает.
- И у тебя не брали интервью… ведь флаймены – тема интересная, особенно пару лет назад много о них писали и говорили… А ты как-то ухитрилась остаться за кадром?
- Ну да. Сижу себе. Веду тренинги. Стараюсь особо не засвечиваться. И жду.
- Ждешь? Чего?
     Роберта задумчиво покрутила чашку и посмотрела в окно.
   На улице уже зажглись фонари. Моросил дождь, и сквозь темноту окна просвечивали отражения огоньков в лужах. Люди спешили, быстро проходя мимо кафе, спешили в теплоту домов, оранжевых окон. Роберта вдруг физически почувствовала, как пахнет мокрый осенний воздух, что опускается с вершин неуютного сейчас осеннего неба.
- Не знаю, - сказала она, -  Я осталась здесь, потому что пинкеры сломали мне струну. А все наши ушли. Улетели. И вот я здесь, я жду, потому что должно же что-то измениться. Может быть, изменится мир. Может, я когда-нибудь их еще увижу. Хотя… Не знаю, возможно ли это.
     Она замолчала, и Олег решил сменить тему.
- Ну а к Натокину-то зачем мы пошли?
- Ну, он был не совсем следователь. У нас с ним оказалось много общего. И нам нужно было отдать ему палс.
- Он и так должен был получить его.
- Но мы должны были там быть, - Роберта посмотрела ему в глаза, - Не спрашивай меня, зачем. Я не знаю точно. Но когда я смотрела в палс, я увидела, что что-то в нем открывается, что-то важное. И понять это может только…
- Только кто?
- Одери. Ну, еще и Натокин.
- Погоди, он-то тут при чем? – удивился Олег, -  Ты же сама говорила, что он не верит в Летающий мир.
     Роберта отвела глаза.
- Да во все он верит, - сказала она, - не знаю, что он там знает о Летающем мире. Но о палсах он точно знает больше, чем кто бы то ни было. Ну, и еще Одери.
- И что, как ты думаешь, он увидел в этом… палсе?
- Что-то увидел. Помнишь, как он реагировал? Но нам он ничего не скажет, наверное. Знаешь, он как ящик с замком. Щелк – и закрылся. И все же… Знаешь, наверно, мы не зря  ходили к Натокину. Потому что я все же кое-что поняла.
- И что же?
- Лошади. – Роберта подняла глаза. Этот осенний воздух словно ударил ей в голову, и у нее внутри стало так ясно, словно струна… словно проснулась струна.  – Да, да. Лошади. Помнишь, я сказала: лошади – это вестники?
- Ну да. Я, признаюсь, удивился…
- Я тоже. Сама не знаю, откуда эта мысль пришла ко мне.  Но это точно. Эти лошади – вестники изменений, которые произойдут. И это важно. А во-вторых… - Она замолчала.
- Что во-вторых?
- Может быть, надо было дать ему шанс, - устало сказала она.
- Натокину?
- Ну да. Он ведь тоже человек.

16

     На другой день Олег позвонил ей сам.
- Ну что, тебя не уволили? – спросила Роберта.
- Нет, представь себе. И у меня к тебе радостная новость, - он помолчал, - нашелся еще один палс.
- Да ты что!
- Ну да. Я просто сообщил, что передал палс Натокину. И тут шеф начинает бить себя по голове: «Что ж я не знал! Надо было отдать обе книжки!»
- Да, а ты?
- Ну, я… притворился чайником. Он же был в командировке, а его помощник велел передать Натокину палс. Ну я и типа передал.
- А что нужно сделать, чтобы получить второй?
- Подумаем… Например, взломать сейф шефа.
- Это можно?
- Посмотрим.
- А про лошадей? Извини, Олег, я все время тебя извожу этими вопросами… Но ты узнал что-нибудь про лошадей?
- Лошади – в работе, - сказал Олег.

Октябрь

1

     Прошло несколько дней. Роберта пыталась звонить Натокину. Каждый вечер с содроганием она брала трубку, набирала номер и неизвестно чего боялась больше: что он ответит или не ответит. Номер не отвечал.
     Когда Роберта окончательно поняла, что до Натокина ей не дозвониться, позвонил Олег.
- Ну, пляши! – сказал он.
- Что?
- Во-первых – палс у меня.
- Да ты что!
- Ага. И кроме того… - он выдержал паузу.
- Ну, ну, ну…
- Кажется, кое-что прояснилось с твоими лошадьми. Приезжай, поговорим.
     Но встретиться им удалось только через неделю. Всю эту неделю Роберта провела в командировках. Вечерами она успевала подумать о палсе, Одере, Олеге, Заозерье только когда голова ее касалась подушки. И тут же засыпала.
     Она позвонила Олегу по пути из аэропорта на работу.
- Только что приземлилась. Нет, на самолете. Сегодня, вечером. Там же. Пока!
     И они наконец встретились. Роберта вошла в их родное кафе, ведя за собой чемоданчик на колесах.
- А ты загорела. – сказал Олег, заказав себе кофе, Роберте – чай. Он уже знал, какой сорт чая она любит, и официант улыбался им, как старым знакомым.
- Не может быть. Я была на севере. Там – ветер! – сказала Роберта и тряхнула волосами.
- Тебе идет.
- Что, ветер? Он всем идет.
- А я тут работал, работал… И вот, смотри, принес.
     Он раскрыл портфель и достал палс.
- Ух ты, - воскликнула Роберта, взяв его. Этот палс был, пожалуй, еще более живым, чем остальные. Он даже на ощупь был теплым.
- Хранил его у нас в кладовке и ставил ему ноктюрны Шопена.
- Здорово.
    Роберта поглаживала палс и улыбалась. Ей казалось, что  кафе преобразилось. Словно на минуту вошло лето, согрело теплом лица людей. Стало тише и радостней. На минуту. Потом она вздохнула и протянула палс Олегу.
- Здесь я не могу его читать. Тебе на сколько его дали?
- Завтра должен вернуть на работу. Говорят, Натокин куда-то уехал, поэтому пока о палсе не спрашивают.
- Уехал? Куда, в Заозерье?
- Не думаю, - сказал Олег. – Скорее всего, у нас говорят, он просто ушел в запой. С ним бывает.
- А, - помрачнела она. – Жаль. Я-то думала…
- Вот так, - пожал Олег плечами. – Но если хочешь, можем зарулить ко мне. Посмотришь свой палс.
- Честно, прости, не могу, - виновато ответила Роберта. – Сегодня – никак. Сегодня нужно быть дома пораньше, успеть подготовить отчет по тренингам.
- Смотри. Завтра так просто его уже не вынесу.
     Роберта задумалась на мгновение. Так хотелось подержать палс в руках… Эти странные улицы, арки, мосты, воспоминания… Но она боялась снова оказаться в доме у Олега, наедине. Это будет неправильно, подумала она.
- Спасибо. Давай в другой раз. А самое лучшее – если тебе удастся его взять с собой… на выходные, например. И я могла бы отвезти его к Одери.
- На выходные?
- Ну да… Скоро, например, будет праздник. Четыре выходных, кажется. Может, что-нибудь получится?
- Только вместе со мной, - сказал Олег.
- Хорошо, - улыбнулась Роберта. – С тобой. Ладно, рассказывай, что там с лошадьми.
     Им наконец принесли их заказ. И прихлебывая кофе, Олег начал рассказывать:
- Вообще история с этой Староозерской областью какая-то мутная. Начнем с того, что вообще непонятно, почему на этом месте ничего никогда не строилось. Рядом – большой горно-обогатительный комбинат. Карьеры. По идее, на этом месте давно должен был возникнуть ну хоть поселок какой-нибудь, потому что люди на работу приезжают издалека. А там – лес.
     Олег подождал, но Роберта ничего не отвечала, только слушала его, подперев кулачком подбородок. И улыбалась. Она вспоминала озера в Заозерье.
- Недавно, наконец, решили там рядом прокладывать трассу, - продолжал Олег. – Железнородорожный тракт, ну, ты знаешь. И оказалось, там – какая-то геомагнитная аномалия.
- А это что?
- А это когда, например, отказывают приборы, не работает электричество, и все такое. Большая техника вообще не могла там работать.
- Странно. У Одери в доме есть свет. Хотя…  Роберта задумалась. – Знаешь, я ведь ни разу не видела у него каких-то розеток. Да, - она оживилась, - действительно. Там нет розеток. В его доме все работает на…
- На чем?
- На том… что оставила Вескис. Из Синегории. А у него в холме – вообще одни свечи.
- Он что, живет в холме? – Олег поднял брови.
-  Он живет в пещере, прямо в холме - летом. А зимой переезжает в дом, конечно. И там еще пока держится та энергия, другая. Пока ее хватает.
- Не понимаю, о чем ты говоришь. Но в общем, бились с этим, бились, кончилось тем, что кто-то предложил привлекать лошадей на работу.
- Да? – засмеялась Роберта, - И что, получилось?
- Получилось кое-что другое.  Оказалось, лошади чувствуют границы аномальной зоны. То, что не могли зафиксировать приборы. Лошади по-другому себя ведут внутри этой зоны и вне ее.
- Интересно.
- Да, интересно. По крайней мере, благодаря лошадям удалось очертить границы этой зоны и начать готовить проект.
- Понятно. То есть пока это все – в проекте?
- Но насколько мне известно, железнодорожный тракт начнут строить вот-вот.
- А лошади… Почему они все еще там?
- Не знаю. Может быть, не все еще исследовали. Насколько я понял, границы-то очертили, но они не всех устраивают. Очень уж неудобная получается кривая, по которой можно строить полотно. Поэтому, может быть, до сих пор ищут – вдруг какая-то лазейка окажется, можно будет построить тракт более… оптимальным способом.
- Да, - сказала Роберта, - спасибо. А откуда ты это все узнал?
- Из разных аналитических отчетов. Мне, знаешь, повезло: в проект «Ander Welt» попадает всякая ерунда. Ну, в смысле – разная информация. В том числе – касающаяся всего такого… - Он взмахнул рукой,  - не совсем обычного. Геомагнитные аномалии – это по нашей части. Странно вообще, что об этом месте еще ничего не написали. Представляешь, - сотни километров совершенно обжитых областей, а в центре – пустой лес, где никто не живет, не работает техника и отказывает электричество.
- Ну, как же, - улыбнулась Роберта, - Там живет Одери.

2

     Прошло еще две недели. Стало холоднее. Дождь уже не моросил, и земля стала потихоньку застывать в ожидании снега. Несколько раз ночами снег выпадал, но быстро таял на теплой еще, влажной земле, сохраняющей память о летних днях.  Роберта спешила теперь на работу, не вглядываясь в сизое, помутневшее небо. Приближались осенние выходные, и она купила два билета на вечерний рейс до Боровска.

     Им повезло:  было не много желающих ехать в такую глушь из Города. В купе они были одни.
     Роберте ужасно хотелось увидеть палс, - новый палс, которого она еще не видела! Но они как-то заболтались с Олегом, - сначала о ее работе, о тренингах и командировках, потом о его работе. Потом он сказал, что по ночам храпит, и не страшно ли ей это. Она засмеялась, вспомнив, как в последней командировке вынесла спальник прямо в коридор, потому что сосед так храпел, что уснуть было невозможно. Олег предложил разные способы, как его разбудить, если что. Потом он вспомнил Виолу, назвав ее Изольдой, и они поговорили о собаке ее няни. «Представляешь, - сказала Роберта, - я даже нашла желающего сидеть с ее псом. Но оказалось, что этот эрдель – дикий самец, который не терпит конкурентов. И он решил, что мой знакомый претендует на его территорию. Сначала он не впускал его в дом, а утром отказался выпускать на работу. Пришлось его вызволять. И больше желающих нет».
     Потом стало очень поздно, и они начали стелиться. В тесном купе они то и дело касались друг друга. Олега не могли не волновать эти прикосновения: подавая ей матрас, снятый с верхней полки, помогая пристроить вещи и опустить лестницу, он думал: какая же она маленькая… Он вышел покурить в тамбур, а вернувшись, застал Роберту в застеленной постели. Его собственная постель, по армейской привычке, была застелена если не идеально, то гораздо лучше, чем ее. И это было, скорее, трогательно. Но смотрела она на него чуть смущенно, и он снова вспомнил это ощущение, когда она его отстранила возле дома.
     «Ладно, - подумал он. – И чего ради я все-таки еду? Я ей, похоже, не нужен».
- Спокойной ночи. Я гашу свет?
     Роберта кивнула.
     Он лег, положил руки за голову и задумался.
     Задумалась и Роберта. 
«Может, Виола права,  - подумала она, - я все-таки странная…»   
     С Виолой они виделись накануне.
- На праздники ты как всегда – туда едешь?
     Роберта кивнула.
- Одна?
- Нет, с Олегом.
- Да? – оживилась Виола, - ну наконец-то.
     Она усадила Роберту за стол, налила вина. Ее золотистый халат – в тон золотистым же волосам – мягко струился, шелестел. Виола была, как всегда, безупречна.
- Он просто привезет с собой одну вещь, которая нужна Одери, - сказала Роберта, - только и всего.
- Ну, конечно… Симпатичный, кстати.
     Роберта пожала плечами.
     Они выпили вина.
- Я буду за тебя рада, - сказала Виола.
     Роберта покачала головой. Виола предпочла забыть о Летающем мире, но ведь по-другому и быть не могло. Она вся такая домашняя, теплая, ей нужна семья. И она никогда не летала, она просто любила когда-то Летающего человека. А это большая разница. А Роберта… «Не гаси огня, милая моя…», - кто ей еще скажет так? Как это можно забыть?
- Я, наверно,  не смогу быть счастлива ни с кем… кто не Летающий,  - сказала Роберта.
- Еще как сможешь, - уверенно ответила Виола.
     Наверно, она счастлива, - подумала Роберта, - в своем доме, с Яником и мужем, который заботится о ней. И ей никуда не нужно ехать.  Она приподнялась и поглядела в окно.
     Поезд шел себе и шел, темные силуэты лесов, деревень, полустанков мелькали за окном. Роберта подумала, как странно отличается восприятие людей там, за этим окном, от того, что чувствуют те, кто едет. «Каждый день, или даже вечер, в это самое время мимо этих домов проезжает поезд. Вчера, сегодня, завтра. Мелькает – и исчезает, и все остается по-прежнему, - думала она, - А мы вот едем. Куда? Я все время куда-то еду, то в командировки, то к Одери, то куда-то еще. Где ты, моя остановка?.. Только бы в Заозерье все осталось по-прежнему, - подумала она потом. – Только бы там ничего не изменилось». И уснула.

3

     Но Заозерье менялось. Еще на автостанции Роберте очевидны стали перемены: уже не бабушки с сумками составляли большинство ее попутчиков, а рабочие в спецодежде. Автобус был полон. Да и дорога на Окуневку уже не выглядела заброшенной: туда-сюда сновали грузовики и бетономешалки. Строительство железнодорожного тракта приближалось с неимоверной быстротой.
     Они сошли у Окуневки, и Роберта огляделась. Все стало не так. За каких-то два месяца, что она не была в Заозерье, успели вырасти временные постройки, к которым подтянулась техника. Тот участок леса, куда они свернули, был частично расчищен, и только после получаса  ходьбы по развороченному грузовиками пути они вступили в нормальный лес. Было сыро и зябко.
- Ничего себе, - озабоченно говорила Роберта Олегу, - за такое короткое время они так далеко продвинулись. Так и до Одери дойдут.
- Это не так просто, - ответил Олег, шагая вслед за ней в специально купленных для этого похода резиновых сапогах, - тут же геомагнитная зона. Видишь, вот здесь, где начинается лес, кончаются технические возможности.
     Но Роберта все же беспокоилась. Лес наполнился чужим для него шумом: где-то рубили деревья, и  физически ощущалось близкое присутствие человека.
 - Где-то здесь, - наконец, сказала она, - где-то здесь они мне и встретились.
 - Кто?
- Лошади…
     Но как раз лошадей не было ни слышно, ни видно.
     Они дошли до дома Одери, и она постучала условленным стуком. С замиранием сердца она ждала, пока появится такая родная взлохмаченная темная шевелюра в окне. Потом дверь со скрипом отворилась, и пахнуло теплом.
- Одери, милый!
- А-а-а, Колокольчик! Наконец-то!
- Ой, Одери, я не одна. Это ничего?
     Дверь открылась еще шире.
     Высокая, узкая фигура Одери показалась на пороге. И неожиданным был его изящный, церемонный жест:
- Пожалуйста. Друзья Маркизы – мои друзья.
   Олег подумал, что голос у него странный: низкий, с явным, но неопределенным акцентом.

4

   Пока Роберта разбирала вещи, Олег осматривался. Дом крепкий, ему лет двадцать. Такой дом может простоять еще лет пятьдесят, и ничего. И большой. Правда, немного запущенный. Комната, в которую его привел Одери, очевидно, пустовала давно: пришлось вместе с хозяином стирать пыль, которую не убирали не меньше года. Обставлена комната вполне аскетично: кровать, стол, керосиновая лампа, пара стульев. С лампы свешиваются несколько серебряных, потемневших от времени колокольчиков.
- Хороший дом. Кто его строил? – спросил Олег.
- Дом… - медленно и гулко откликнулся Одери. -  А, это построили друзья Вескис. Она попросила их. И они построили, быстро.  Одери приготовит ужин.
     Одери ушел, и через несколько мгновений полилась музыка: спокойная, мелодичная, тихая, на каких-то непонятных воздушных инструментах, которых Олегу не приходилось слышать.
    «Что за фокусы? – подумал Олег. – Ведь электричества-то нет!» И по его спине пробежал холодок.
     Он выглянул из комнаты и увидел в тени коридора длинную фигуру с застывшей, поднятой вверх рукой. Ему стало не по себе. Одери медленно обернулся к Олегу, и музыка смолкла.
- Не так что-то?
- Да все нормально, - ответил Олег. – А как…
     Но он опоздал с вопросом: темная фигура мелькнула в конце коридора. Одери исчез.

5

- Одери!
- Да, Маркиза.
- Одери, Олег знает, что ищут лошади.
     Они ели горячую гречневую кашу с грибами, которую Одери приготовил в чугунке на керосиновой плите. Олег подозрительно оглядывался, но, кроме неизвестно откуда льющейся музыки, других чудес в доме пока не находил.
- Одери тоже знает. Одери думал. Они ищут скрытые места.
- Скрытые места?
- Да. Лошади могут найти. Больше никто. Ну, разве вот Маркиза, - и Одери засмеялся.
- Нет, я не смогу. У меня же струна сломана. А что, разве остались еще скрытые места?
- Наверно. Вескис летала к озеру, где было Онтарио. Это место еще, наверно, скрыто. Может, нет. Одери не знает.
- А зачем они ищут? – спросил Олег.
- Одери не знает.
- Я думаю, - сказад Олег, - что они наоборот определяют границы, где кончается аномалия, и можно начинать строительство.
     Одери кинул на него быстрый взгляд из-под кустистых бровей и улыбнулся.
- Одери не думает. Люди – да, ищут место, где… где можно строить. Люди. Не лошади. Лошади ищут другое.
-  Ух, как вкусно! – сказала Роберта. – Одери, а еще Олег привез палс.
- Как хорошо, - спокойно ответил Одери.
- Я думала, ты обрадуешься! – разочарованно протянула Роберта.
- Одери очень рад. Правда. Но я ждал, что Маркиза что-то придумает. И это хорошо. Потому что мало времени осталось. – Он вдруг остановился.
- До чего? До чего осталось мало времени, Одери?
     Одери медленно посмотрел на Роберту. Их глаза встретились.
- Одери не знает пока. Только чувствует. Мы посмотрим палс, может быть, будет понятно.
     Некоторое время все молчали.
- А откуда музыка? – спросил Олег.
- Музыка? – Одери улыбнулся. – Это как часть дома. Вескис сделала так. Была музыка, был свет. Теперь света нет. Но музыка осталась еще. Это так во всех домах в Синегории.
- А музыка не исчезнет? – спросила Роберта. – Ну, света же нет больше.
- Музыка – нет. Только вместе с Одери.

6

     После еды Роберта мыла посуду, Одери стелил скатерть на стол в большой комнате, ставил лампу. А Олег решил прогуляться по дому и оглядеться.
     «Значит, вот здесь жили флаймены», - думал он. Он представил себе, как это было, когда пустой теперь дом был другим. В этой большой комнате они собирались. Музыка, свет, идущий из ниоткуда… Потом он вспомнил фильм «Флаймены» и мысленно улыбнулся, в очередной раз убедившись в его нереалистичности: в фильме флаймены жили в огромном доме, больше похожем на старинный замок. А здесь…
     Одери зажег лампу, они сели у стола, а Олег расположился в большом кресле.
- Здесь обычно сидел Френк,  - сказала Роберта, кивнув на кресло.
- А где сидела Вескис?
- У стола, возле лампы. Вот где Одери.
- А ты?
- А я – где придется. Иногда на подлокотнике. Иногда на полу. Здесь тепло, и тут были такие коврики…
     Она подумала, что обычно сидела рядом с Сакирой, но не сказала этого.
    Одери уже вопросительно глядел на Олега, и он достал палс. Одери бережно взял его, и снова, как при встрече с Натокиным, Олегу показалось, что палс – живой, что он тянется навстречу Одери.
     Роберта уткнулась кулачком в подбородок. Ее глаза блестели в предвкушении.
- Я так люблю, когда ты читаешь палс! – прошептала она.
     Одери кинул взгляд на нее и улыбнулся в ответ.
     Потом он коснулся палса, и тот открылся. И сразу для Одери все остальное перестало существовать.
    Взлетали и опадали листы палса. Пальцы Одери совершали таинственные действия, и синхронно, в такт его движениям, шелестели страницы.  У Олега в ушах снова зазвенело. В этом доме палс был к месту. И Олег почувствовал, как соединяется все: тихая музыка, Одери, палс и этот…  невидимый ветер из далекой страны. И ему стало очень не по себе.
     Одери поднял глаза.
- Лошади, - сказал он.
- Что? Что – лошади? – подалась к нему Роберта.
- Там… Одери не просто говорить. Не просто.
     Роберта взяла его за руку.
- Там… Нам надо спешить. Лошади покажут дорогу.
- Куда?
     Одери посмотрел на них. Он молчал. И потом дрогнувшим голосом произнес:
- В Синегорию.
     И закрыл лицо руками.
     Олег отклонился назад. Он ничего уже не понимал.
     Одери молчал, только плечи его подрагивали. Роберта обнимала его и шептала какие-то ласковые слова.
     А Одери вдруг отвел руки от лица. Он улыбался, потом взял лицо Роберты в свои руки и произнес:
- Колокольчик. Не бойся. Все хорошо. Просто время пришло, и надо спешить.
- Завтра, Одери. Обязательно, мы пойдем туда завтра.
     Роберта простилась с Одери. Олег еще не спал, и они сидели в углу большой комнаты, Олег – на кресле, а Роберта с ногами на диване. Было тихо-тихо, только за окном накрапывал дождь.
- Я так люблю вот так сидеть здесь, - тихо сказала Роберта.
- Да. Здесь уютно.
     Олег улыбнулся.
- Я, правда, ничего не понял из того, что он говорил.
     Роберта помолчала.
- Я тоже – не очень, - призналась она. – Но к Одери лучше не приставать. Сейчас, по крайней мере. Если он волнуется, он не может сказать ничего.
- Понятно. А он говорил что-то о Синегории…
- Ну, Синегория… Это такая скрытая страна. Впрочем, что я говорю, ты, наверно, слышал…
- Слышал… Но знаешь, все, что я слышал об этом, похоже, надо пересматривать. Я себе представлял ваш Летающий мир совсем иначе.
- Да? И как?
     Олег помолчал, задумавшись.
- Да, по-другому. Как-то отдаленно. Как нечто нереальное. Тем более фильм такой красивый, глянцевый.
- Чересчур красивый.
- Вот именно. Чересчур. А здесь все какое-то… Слишком простое. И реальное.
     Он усмехнулся:
- Будто этот Летающий мир существует.
- А так и есть, - сказала Роберта.
     Олег помолчал. Чувство тревоги, появившееся, когда он вошел в дом, увидел Одери, даже нет – раньше, когда он впервые увидел Натокина с палсом, это чувство тревоги постепенно росло.
- Летающий мир существует, - сказала Роберта. – Но не надо бояться. Если ты не хочешь, ты никогда не попадешь туда. Наверно, поэтому в Летающем мире было так много скрытого: скрытые места, дома. Можно было пройти в двух шагах от дома, где жили Летающие люди, и не найти его. А чтобы найти – надо очень-очень хотеть. Ну, и еще – чтобы ты пришел в нужное место в нужное время.  Вот я так и попала в Летающий мир.
      «А хочу ли я?» - подумал Олег. Он и сам не знал ответа на этот вопрос. Возможно, Летающий мир существует, но похож ли он та то, что Олег  готов был увидеть?
     Он посмотрел на Роберту. Она была в джинсах и обтягивающей водолазке, - такая тонкая, хрупкая. Он подумал, что с какой бы нежностью он мог обнять ее, защитить – так, как она пыталась защитить Одери… от чего? Он хотел понять. Но пока ее Летающий мир, накрепко связавший ее и Одери, создавал между ней и Олегом невидимую границу. «Дело во мне, или она так со всеми?» - подумал он.
- Пошли спать? – предложила Роберта. -  Завтра встанем пораньше, надо искать лошадей.
- Ты иди, я покурю.
     Он вышел на крыльцо, накинул куртку. Дождь медленно стихал. Ночные звуки обступили его: что-то шептали деревья, шевелились кусты, принимая последние капли дождя. За спиной тихо поскрипывал дряхлеющий дом.
    «Значит, здесь – бывшее «скрытое место», - подумал Олег. Он прислушался. Но ничего особенно не услышал. Ничем оно не отличалось от других мест. Только вот электричество здесь не работало.
     Он ступил на влажную траву и поднял глаза к небу. Там, в просвете между деревьями, ясно синела одинокая яркая звезда.
«Или это наш спутник, - подумал Олег, - или их Онтарио».

7

     Утром они действительно встали почти с рассветом. Олегу удивительно хорошо спалось на новом месте. Дом, видимо, был просто-таки запрограммирован на уют: он был таким простым, даже неказистым на вид… но в нем было хорошо. Олегу вставать крайне не хотелось, но поднявшись, он почувствовал себя таким бодрым, каким бывал редко. Уже и забыл, когда так хорошо себя чувствовал.
     Он умылся из простого умывальника, заодно натаскал колодезной воды. Потом они снова поели каши с луком и грибами и направились в путь. Тревога Олега почти улеглась. Единственное, к чему он пока не мог привыкнуть, - это к тому, как говорил Одери. Даже не столько к тому, что он говорил, сколько к его голосу – низкому, гулкому, какому-то потустороннему, да еще с акцентом. Олег даже не всегда его понимал. А вот Роберта – та ничего, понимала его отлично. Да и у него лицо менялось, когда он обращался к ней. Видимо, они отлично ладили, даже без слов.
     Идти пришлось прилично, потому что дорогу сильно размыло. Наконец, за очередным поворотом тропинки показался знакомый Роберте загон с лошадьми. Оттуда слышался шум: ржание лошадей перемежалось с гортанными криками людей, стуком бичей, и уже издалека Роберта, Одери и Олег почувствовали, что за оградой загона что-то происходит.
     У дальнего конца ограды стояла лошадь, запряженная в телегу. Два загонщика, ругаясь, пытались впрячь другую лошадь, сопротивляющуюся им, в телегу, что  была уже для нее приготовлена. Лошадь вставала на дыбы и ржала, а они пытались хватать ее под уздцы. Другие загонщики тащили какие-то ящики и складывали их на телеги.
- Что это, Одери? – спросила с тревогой Роберта.
     Его лицо было напряжено.
- Подождем, - сказал он, - Одери не слышит. Надо поближе.
- Эвакуация, - сказал Олег. В самой атмосфере отчетливо ощущалось настроение быстрых сборов и отъезда.
- Да… - прошептал Одери, - они собираются уходить. Совсем.
- Куда? Почему? – спросила Роберта.
- Одери не слышит, - тот помотал головой. – Одери может слышать голоса, языки, но не то, что они думают. Не знаю.
     Он прислушался.
- Они говорят, что лошади совсем одичали, - сказал Одери, - что они никого не слушают. Что быстрее был их уже вывезти, а там уж…
     Лицо Одери изменилось.
- Одери думает, - медленно сказал он, переводя тревожный взгляд с Роберты на Олега, - лошадям грозит беда. Одери чувствует запах… как… смертью пахнет.
     Роберта вздрогнула.
     Олег сказал:
- Так, ладно, оставайтесь здесь, а я пойду, поговорю с тем, кто у них тут главный. Ждите меня, ладно?
     Роберта не ответила, только смотрела на него широко открытыми глазами.
     Одери все напряженно прислушивался к тому, что происходит в загоне.
     Олег широкими шагами направился к воротам.
     Никто не обращал на него внимания. Он  миновал ворота и прошел к самому большому строению, еще не зная, что будет говорить. Конюхи настороженно смотрели на него, но  не реагировали.
     Олег поднялся по трем дощатым ступенькам и вошел в дом.
     Внутри было пусто и неуютно. Дом представлял собой то ли контору, то ли жилище: пройдя по коридору, Олег увидел две небольших комнатки: в одной валялись раскладушки, другую почти всю занимал большой стол. Он вошел на кухню, где увидел троих мужчин лет сорока, одетых в болотные сапоги и камуфляжную форму. На грязном, закиданном окурками столе стояла початая бутылка водки, стаканы, консервные банки, одна из которых служила пепельницей.
- День добрый, - сказал Олег. – Это ваши кони?
- Привет, - сказал один из мужиков, поднимаясь, - а ты кто?
- Да, я так… местный житель.
- Из Окуневки, что ль? – отозвался другой.
- Да, в гости приехал. К другу. – Олег кивнул в сторону окна.
- К длинному что ль?
- Да, он тут часто трется, - сказал первый. Он уже сел обратно за стол. – И чего тебе надо?
- Вы же уезжаете… - начал Олег, - Лошадей с собой заберете?
- Ну… А куда их?
- Да я думал… Лошадь у вас попросить. Для друга. Может, продадите?
     Мужики переглянулись.
- Не… - ответил первый, - не можем.
- Да они больные, лошади-то, - сказал второй. – Облученные.
- Во-во, - сказал первый.
- Где ж они облучились? – спросил Олег.
- Да здесь где-то, - сказал первый. – Они вон, вишь, не слушают этих… таджиков. – Он подошел к окну, распахнул его и свистнул:
- Эй, Мамед!
- Ау! – раздалось со двора.
- Быстрей, быстрей давай!
     Во дворе раздался хлопающий звук бича. Потом лошадиное ржание.
- Так что нет, друг, не можем, - сказал первый. – У нас приказ.
- И куда их теперь?
- А, куда? – отозвался второй, - на бойню.
- Да вы что!
- А куда их?
     Олег попытался снова уговорить продать хотя бы одну лошадь. Но получил категорический отказ, причем в голосе первого мужика услышал  нотку сдерживаемого раздражения.
- И как же вы их повезете? Если они облученные?
- А чего, до шоссе так дойдут. Потом в Окуневку – на товарняк. А дальше их заберут. Куда – мы понятия не имеем.
- Понятно. А когда отъезжаете?
- Да прямо сейчас. Мамед, - повернулся первый к окну, - ты скоро там?
     Со двора раздался ответный крик Мамеда, и Олег понял, что надо спешить.
- Ладно, мужики. Пошел я.
- Ну, давай, - откликнулись они.

8

- Ребята, дело плохо, - сказал Олег. – Лошадей везут на бойню.
- На бойню – что это? – спросил Одери. – Это убивать их будут?
- Ну да.
- Этого нельзя сделать, - тихо сказал Одери. – Нельзя.
- Есть короткий путь на Окуневку? – спросил Олег.
- Да. Нет. Не знаю, - откликнулась Роберта. – Одери, как добраться до деревни быстро?
- Быстро – по дороге, - сказал Одери.
- А станция в Окуневке есть?
- Одери не знает, - покачал головой тот.
- Пошли? – спросила Роберта.
- Пошли. Нам надо на станцию. Там лошадей пересаживают в товарняк и увозят в неизвестном направлении. Нам еще надо найти этот товарняк.
     Там, за изгородью загона, заканчивались последние приготовления. Олег увидел, как выводят оставшихся лошадей. Они были высокими, с колыхающимися гривами, они вставали на дыбы и ржали, отказываясь повиноваться. Каждую лошадь вели по два загонщика.
     Одери прислушался.
- Что они говорят? – спросила Роберта.
- Они говорят, что лошади чувствуют… куда их ведут, - ответил Одери.
- Ладно. Они пойдут по дороге, мы - лесом, - сказал Олег.
     И они побежали. Вернее, сначала побежали, потом они просто старались идти быстро, что было непросто – по изрытой земле, где, видно, пытались провести какую-то технику, или везли технику назад, после того, как она ломалась.
     Одери умел двигаться очень быстро. Он что-то шептал про себя или напевал тихонько. Роберта старалась не отставать. А Олег, несмотря на драматизм ситуации, чувствовал необыкновенный подъем.
     Это было здорово: бежать, торопиться, ощущать себя «в процессе». Он не знал, удастся ли спасти лошадей. Даже не знал, что они будут делать, когда доберутся до станции. И все же он уже чувствовал себя почти спасателем. «Все же я ей нужен», - подумал Олег, поддерживая Роберту, подскользнувшуюся на очередной колдобине.
    Минут через сорок они решили уйти с дороги. Прелая земля скользила под ногами. Ветви иногда хлестали по лицу. Они спешили. Дорога шла рядом, она была видна меж поредевших листьев деревьев. Наконец, они услышали сзади ржание.
- Теперь – в лес, - скомандовал Олег. Давайте подальше, чтоб не заметили.
     Рискуя заблудиться, они углубились в чащу. Затаились.
- Надо спешить, - прошептал Одери. – Быстрее, надо быстрее.
     Олег кивнул.
- Теперь пойдем лесом.
     Они вернулись к месту, откуда была видна дорога, и продолжали бежать. Где-то через час пути Роберта взмолилась:
- Не могу больше. Давайте передохнем.
     Они присели на поваленные пни. Роберта с тоской огляделась: лес поздней осенью представал во всей своей наготе, словно кофта, вывернутая наизнанку. Начинал накрапывать дождь.
     - Отдохнула? – спросил Олег.
     Она улыбнулась. И они продолжали свой странный, безнадежный бег.
     Наконец, подошли к дороге.
- И что теперь? – спросила Роберта.
- Окуневка – это где? – спросил Олег.
- Там, - показал Одери.
- Хорошо. Тогда перейдем дорогу и будем ловить машину.
     При этом Олег подумал, как трудно будет поймать машину на троих человек.
     «Надо было отправить Одери домой», - подумал он.
     Машину ловили минут пятнадцать.  Наконец, им повезло: остановился один из грузовиков, везущих стройматериалы.
     Олег вступил в переговоры.
- Нам надо на станцию в Окуневку.
- А вы поместитесь?
- Девушку возьмем на колени, - сказал Олег.
- Валяйте, - засмеялся водитель.

9

     Впрочем, все поместились: Одери был невероятно худым, и Роберта уместилась с ним на одном сидении.
- А долго ехать? – спросила Роберта.
- Часа… полтора, - сказал водитель.
   «Интересно, как их повезут, - думала Роберта,  - не погонят же их своим ходом». Она напряженно всматривалась вдаль. Несколько раз их грузовик обгонял большие закрытые машины, где вполне могли быть лошади.
     Водителю было скучно, и он затеял разговор с Олегом. Роберта только улыбалась. А на Одери водитель посматривал с некоторой опаской.
     - Ну, как идет строительство? – спрашивал Олег.
- А что строительство? Наше дело – маленькое, - отвечал водитель, - грузи, вези. Только что-то сроки… Должны были колею провести еще три месяца назад. А теперь, говорят, что-то с оборудованием здесь… Магнитная аномалия.  Приезжали геологи, искали руду. Но, говорят, ничего не нашли. Так что все-таки будут строить.
- А что будут строить на этом месте? – спросила Роберта.
- Да должны строить обогатительную фабрику. Тут же рядом – карьеры, горно-обогатительный комбинат. Вот что-то застопорилось из-за магнитной аномалии. Но теперь начнется.
- А-а… - сказала Роберта. Одери поежился.
- А  не знаете, где здесь поблизости… мясоперерабатывающий комбинат? – спросил Олег.
- Да нет. Тут ничего такого поблизости нет. А вам зачем?
- Да так… Слышал… - неопределенно сказал Олег. – Нам вообще-то на станцию.
     «Значит, их повезут далеко, - подумала Роберта, - это хорошо. Это значит, есть шанс что-нибудь придумать».
    Они проезжали хмурые деревни. Накрапывал дождь, и «дворники» дребезжали по стеклу, смывая дорожную грязь.  Наконец, показались каменные строения поселка Окуневка. Грузовик затормозил.
 - На станцию – по этой дороге, - сказал водитель.
- Спасибо Вам. Удачи, -  ответили они.
     И по мерзлой дороге поспешили на станцию.
     Железную дорогу они увидели издалека. Несколько товарных поездов стояли на путях: вагоны, проржавевшие от бесконечных снегов, дождей и дорог, казались брошенными. И тут они услышали ржание. Они успели вовремя: в товарный поезд как раз грузили лошадей.
- Так, пригнулись, - скомандовал Олег.
     Они подобрались к насыпи. Лошадей втаскивали в вагон товарняка, стоявшего на ближайшем пути.  Те сопротивлялись, взмахивая лохматыми гривами и пытаясь встать на дыбы. Погонщики кричали, натягивая веревки, а стоявшие кругом мужики в камуфляже ругали и лошадей, и погонщиков. Все были заняты.
     Роберта убрала промокшие волосы под капюшон плаща. Что теперь делать? Вот они – лошади. Но ясно, что до них не добраться.
     Олег думал, что надо договориться с машинистом. Надежды мало: денег с собой он почти не взял… да и если б еще его одного, он был, может, и уговорил, ну, если б с девушкой – тоже; а вот еще и с Одери…
     И тут Одери дернул их за одежду.
- Там… - отрывисто говорил он, - там – пусто. Смотрите.
     Последние два вагона поезда, в который грузили лошадей, был пуст. Может быть, ожидали, что лошадей будет больше. Может, так было положено, чтобы у поезда было именно столько вагонов, не меньше. Но факт в том, что два последних вагона были пусты, а двери в них – открыты.
- Но нас заметят, - сказала Роберта.
     Олег подумал.
- Надо подбираться к вагону сейчас, - сказал он. – Потом будет поздно.
     Он выбрался из-за насыпи, и Роберта с Одери поспешили за ним.
     Сначала они заскочили за вагон. Отсюда хорошо была слышна возня с погрузкой лошадей.
     - Теперь давайте внутрь!
     Роберта зажмурилась. Потом открыла глаза и бросилась к вагону.
     В вагоне было страшно грязно, пыльно, на полу – свалявшиеся комья соломы. Они забились в угол, куда падала серая полоска света.  Роберта прижалась к Олегу. Она дрожала.
- Не бойся, малыш, - сказал Олег, обнимая ее.
- Одери - прошептала Роберта, - ты как?
- Одери здесь, - прошептал тот в ответ. И сжал ее руку.
- Вещи! Вещи грузи! – услышали они.
- Туда? – раздалось рядом с вагоном.
- Не, ты че? Этот для скота, рядом давай грузи.
- Ух, повезло, - прошептала Роберта.
- Для скота? – шепнул Олег.
     Они беззвучно засмеялись.

     Раздался скрежещущий звук металла: это закрывали вагон с лошадьми. Потом они услышали, как сдвигаются створки их собственного вагона. Свет померк. И через пять минут поезд тронулся.
     Они ехали и ехали. Хотелось есть, но Роберта старалась об этом не думать. Было холодно. Олег взял руки Роберты в свои и стал согревать их. Одери сидел, скорчившись, отдалившись от них. Потом он начал что-то напевать, тихо раскачиваясь из стороны в сторону.
- Одери, - сказала Роберта, - а что… Что ты увидел в палсе?
- Одери увидел,  - откликнулся тот, - что время меняется. Становится быстрее. Скоро время здесь, на Земле, совсем станет быстрым. Одери не поспеть.
     Он помолчал. В темноте его голос становится особенно гулким, почти потусторонним.
- Скоро Земля совсем забудет Синегорию,  - сказал он. – Время и память… они связаны.
- Но ведь Синегории больше нет, -  сказал Олег, - разве не так? Я… изучал кое-какие материалы, ну, все, что осталось от … легенды о Синегории…
- Это не легенда, - руки Роберты дрогнули.
- Ладно, не легенда, - согласился Олег, сжав их. – Но ведь ее сейчас нет, Синегории?
- Сейчас  - нет, - отозвался Одери. – Сейчас. Сейчас на Земле и сейчас – там – это разное время. Где-то есть Синегория.
    Он снова замолчал, потом продолжил:
- Где Вескис… там Синегория всегда.
     Роберту пробрала дрожь. Не от холода, теперь от того, что происходило, когда она слышала Одери. Время сгущалось вокруг нее. Время – оно живое, - подумала Роберта. – Как живой организм. Может быть, оно может, как живой организм, залечивать свои раны. Музыкой, например.
     Что такое музыка? - подумала Роберта. Френк говорил, что музыка переносит информацию. Френк – физик, он знал, что говорил. Он считал, что музыка несет информацию, а Летающие люди – что-то вроде ее переносчиков. На это, правда, Вескис только улыбалась, а Трико говорил, что эта теория – не физическая, а биологическая; Летающие люди – как пчелки-опылители…  «А ты - наша самая трудолюбивая и большая», - смеялась, обнимая его, Вескис.
     Но может, он прав? И если время может залечить раны, где-то снова появится Синегория… Где Вескис…
     Одери поднялся и подошел к той стенке вагона, что была ближе к лошадям.
- Сейчас будет остановка, - сказал он.
     Поезд стал тормозить. Потом остановился.
- Помоги-ка, - попросил Олег. Они вдвоем с Одери прислонились к деревянному косяку и оттолкнули дверь.
     Там, снаружи, их ждал посеревший осенний день, клонившийся к вечеру. Они спрыгнули на насыпь. Справа – лес, слева – поле. Поезд стоял, видимо, пережидая светофор.
     - Надо спешить, - сказал Олег. – Это наш шанс, потом другого может не быть.
     Они побежали к вагону с лошадьми. Тот был закрыт на крепкий железный крюк.
- Ох! - выдохнула Роберта.
     Там, в вагоне, их явно услышали. Раздалось ржание, движение. Стенки вагона чуть затряслись, в такт ударов лошадиных копыт.   
- Ладно, - сказал Олег, сжав зубы. – Навались!
     Он схватился за край крюка и изо всех сил потянул его. Ему показалось, что крюк сдвинулся. Но сил его явно не хватало.
     Олег отдышался.
- Нет, - тихо сказал вдруг Одери. – Не надо. Отойди.
     Он подошел к крюку и погладил его. Потом приложил длинную узкую  ладонь к стенке вагона и что-то начал говорить на певучем своем языке.
     Лошади перестали ржать. Стало тихо. Так тихо, словно время остановилось.
- Теперь давай, - сказал он Олегу.
     Олег снова схватился за крюк. Тот подался. Олег тащил и тащил, и постепенно крюк все ближе и ближе подходил к петлям. Потом он с жестким скрипом прошел сквозь петли. Дверь была свободна.
     И тут поезд дернулся. Лошади заржали. Олег изо всех сил потащил дверь влево, она в противовес поезду подалась, и двери открылись.
- Скорее! – закричала Роберта, - Бегите!
     Показалась лошадиная голова. Они спешили. На ходу, пока поезд только-только набирал ход, они выпрыгивали на насыпь. Одна… другая… пятая… всего их было девять. Последней было страшно, поезд уже начинал набирать скорость. Она заржала, и кони заржали ей в ответ. И она прыгнула, упала на передние ноги, поднялась и поскакала к ним. А поезд медленно заскользил на повороте и, скрывшись за кромкой леса, отправился навстречу  ночи.
     Роберта прижала руки к груди.
- Пойдем, - сказал Одери Роберте и Олегу.
- Это не страшно? – спросила Роберта.
- Что ты!
  Одери пошел к лошадям. Он уже никуда не спешил. И когда он подошел к ним, ко всем девятерым, они приветствовали его, поднимаясь на дыбы.
     Роберте все же стало страшно. Ей показалось вдруг, что лошади не просто поднялись на дыбы… что они оторвались от земли. И тут же привычное чувство, почти забытое, щемящее, узнаваемое коснулось ее: музыка… В этом мире снова жила музыка.
     Может быть, лошади и впрямь облучились, гуляя по скрытым местам. Может быть, так было суждено.
     «Лошади – вестники!» - вспомнила Роберта. Серое небо просветлело. Солнце окрасило его края лилово-оранжевыми сполохами. В этом мире был цвет и была музыка. На железнодорожной насыпи в заброшенном краю, справа – лес, слева – поле, лошади танцевали на закате. Они поднимались к небу, и небо окрасилось в фиолетовый цвет.
     «Такая красота! – подумала Роберта – За что мне это?»
     И вдруг она посмотрела на Одери и вздрогнула: он стал другим.  Распрямилась его осанка. Тени под глазами были уже не видны, и лицо его тоже неуловимо изменилось. Он улыбался.
     - Я должен идти, - сказал он. Роберта вздрогнула, даже не поняв толком, что он имеет в виду: настолько непривычным было в его устах это «Я».
     - Маркиза! – Одери обнял ее. – Дорогая моя, спасибо тебе. Спасибо. Я тебя люблю. Очень. Но теперь Одери…я должен идти.
     Его голос звенел, впервые за эти годы.  Роберта, раскрыв глаза, смотрела на него. Он словно помолодел лет на двадцать.
- Куда, Одери?
- С ними, - ответил он, кивнув на лошадей. А те гарцевали в тени заката, их гривы сияли, и невидимый ветер колыхал их.
     Одери положил руки ей на плечи. Теперь, когда он распрямился, Роберта поразилась, какой же он высокий!
- Маленькая моя. Меня ждут. Слышишь, поднялся ветер? Он скоро кончится. Я должен спешить.
- К Вескис?
- Ко всем.
- А я? А как же я? – вырвалось у нее.
     Ветер теперь был ощутим. Он колыхал полы плаща Одери, но почему-то не заглушал его голоса, наоборот, словно придавал словам новую глубину.
- Милая моя. – Одери смотрел на нее, и Роберта впервые читала в его глазах то, что было скрыто раньше: жалость. Как он жалел ее все эти годы!
- Видишь, они открыли мне дорогу, прислали лошадей.  Эта дорога – только для меня. У тебя будет другая. Я тебя люблю. Вескис тебя любит. … Ты  знаешь.
- Одери! – Роберта не знала, что сказать. Все слова застряли в ее горле. Она обняла его.
      Потом он разжал ее руки и посмотрел на Олега.
- Береги ее! Спасибо тебе. Спасибо! – И он сжал его руки своими, оказавшимися такими гибкими и сильными.
     Потом он направился вперед, поднял руки и запел. Лошади заржали, и та самая, последняя, спустилась к нему и наклонила голову. Одери легко вскочил ей на спину.  Его старый, грязный плащ свисал как королевская мантия. И под музыку, которую Роберта услышала отчетливо, они поднялись в фиолетово-сиреневое небо. Девятая лошадь догоняла своих друзей. Догнала, и они поскакали вместе, навстречу закату.
- Видишь, - сквозь слезы говорила Роберта Олегу, - видишь – тракт?
     Там, в небе, отчетливо была видна светлая полоса – края небесной дороги.

10

     - Я знала, - говорила Роберта, глотая слезы, - его струна сломалась… когда они с Вескис выбирались из Синегории… И он стал вот таким…
- Ладно, не плачь, - говорил Олег, обнимая ее. Он подумал, прижимая ее к себе, что вот так бы стоять и стоять, - в какой-то неизвестной глуши, зябнуть от проникающего сквозь куртку холодного ветра, но обнимать эту маленькую хрупкую девушку…
-  Видно, зажила его струна, - задумчиво сказал он.
- Да, - отозвалась Роберта. Может, и моя струна заживет когда-нибудь, - подумала она. – Только как же я теперь – без Одери? Одна?
- Ладно, малыш, - сказал Олег, - давай успокоимся, хорошо? Надо выбираться отсюда.
     Она кивнула, не поднимая головы от его куртки.

     Как они возвращались – это была отдельная тема. Уже затемно Олег и Роберта дотопали по шпалам до ближайшего населенного пункта: поселка «Дурыкино». Ужасно хотелось есть, поэтому они перекусили местной еды в маленькой забегаловке на станции. Ближайший автобус в сторону Боровска шел только утром. Пришлось добираться в Окуневку электричками. В поезде Роберта дремала, положив голову на плечо Олегу. А он обнимал ее за плечо и думал, какой кульбит совершила его жизнь. Летающий мир…
     Удивительно! Он читал о Летающем мире, смотрел фильмы. Он занимался Синегорией. И никогда в душе не верил ни в него, ни в Синегорию. Он не верил фильмам, не верил этим сайтам, которые он читал, «научным» статьям, Франческо Фераллини, выступавшему часто с рассказами о флайменах. Не верил своему шефу… да и Натокину он не верил, даже после того, как увидел, как тот «читает» палс. И в общем-то, подумал Олег, не зря. 
     Летающий мир оказался совсем другим. Не глянцевым, не научным, открывающим новые горизонты, какие-то тайные знания… Он оказался живым… хрупким. Его, как оказалось, нужно защищать… Весь Летающий мир для Олега оказался сосредоточен в этой тоненькой девушке… Роберте. Вот и весь Летающий мир. 
     В двенадцатом часу они добрались до Окуневки. К счастью, ночью не было видно, какие же они грязные, поэтому Олегу удалось остановить грузовик-дальнобойщик. Верхнюю одежду они сняли, садясь в него.
 - Слушай, поехали уже в Боровск, - предложил Олег, - все равно ночью в лесу заблудимся.
-  Ну, давай в Боровск, - сказала Роберта, устраиваясь и закрывая глаза, - главное, чтобы было тепло.
     Под утро грузовик высадил их в Боровске. Привокзальное кафе было открыто круглосуточно, и они зашли туда. Заспанная буфетчица налила им две чашки жидкого кофе, и они устроились в уголке за грязным столиком. Роберта зевала. Сейчас ей не хотелось думать ни о чем, только бы попасть поскорее домой.
- Бродяги мы с тобой, - сказал Олег.
- Это точно.
- Пожалуй, лучше уехать пораньше. Пока нас не ищут… из-за лошадей.
- Хорошо.
- Тогда я пойду, поменяю билеты.
     Когда он вернулся, она спала, положив голову на руки. Он вывернул куртку наизнанку и подложил ей под щеку. Она улыбнулась, что-то пробормотала во сне и продолжала спать. Олегу не хотелось будить ее, когда пришел первый утренний автобус.

11

     Когда Роберта увидела дом издалека, она подумала, что без Одери он осиротел. Она читала, что дом, оставшийся без хозяина, быстро разрушается. Что-то будет с этим домом? И с Заозерьем?
     Внутри еще сохранился запах каши с грибами. Роберта разожгла огонь в керосиновой плитке.
- Надо, пожалуй, все доесть, - говорила она, - все, что найдем.
     Через полчаса они наворачивали кашу с грибами, сыром и хлебом. Роберта посмотрела на осунувшееся лицо своего друга и спросила участливо:
- Устал?
- Нормально, - махнул рукой Олег. – Не в первый раз. Когда я был студентом, приходилось грузить вагоны по ночам.
     Он потянулся с хрустом.
- Вот помыться бы перед дорогой!
- Это – да… - Роберта задумалась. – Вообще-то душ – там, - она кивнула в сторону коридора. – Раньше, когда были все наши, он работал… на электричестве или еще как-то… А теперь – придется потрудиться, нагреть воды.
     Олег чувствовал, что если не будет двигаться, он уснет. Поэтому он не откладывая отправился за водой. На улице было свежо и сыро, как всегда бывает ранним осенним утром. Туман стелился меж сосен. Олег прислушался. Лесная тишина окружала его. Где-то внутри леса трещали ветки. Осенние птицы завели свою трель. Мир просыпался, обычный мир, в котором, наверно, была какая-то музыка, но он ее не слышал… «А все-таки… лошади танцевали, небо было фиолетовым… Потом этот Одери вскочил на лошадь… Наплыл закатный сиреневый туман, и они исчезли… Как это возможно? И как жить после этого?»
     Ветер коснулся его лица. Олег дотронулся до щеки и улыбнулся: надо бы побриться. Это знакомое, простое ощущение небритой щеки вернуло его к себе. Да, он не слышит музыки и не знает, что такое «струна». Зато он – сильный. Если б не он, они бы не спасли лошадей… А значит, и он пригодился Летающему миру… Вот, хотя бы воды принести… Он улыбнулся и, дребезжа ведром, пошел к колодцу.
     Теплую воду Олег залил в душевой бак. Пока Роберта была в душе, Олег пытался застирать свою куртку. Вагонная, дорожная и лесная грязь крепко въелась в нее. Он самозабвенно тер и тер ее и чуть не вздрогнул, когда услышал сзади веселый голос:
- У нас говорили: «Отдай Трико».
- Да? – Олег непонимающе уставился на Роберту. На ней была надета длинная хламида Одери, а волосы она вытирала полотенцем.
- Ну, у нас так говорили. Трико был химиком, неорганическим. Он вечно производил какие-то опыты, и как-то Дон Чезаре Пьетро предложил ему сделать что-то полезное в хозяйстве. Ну, потому что Трико во все лез и мешал Чезаре руководить всеми нами.
- А он вами руководил?
- В хозяйственном смысле – да. Ну, так вот. И Чезаре предложил ему стереть пятно, которое Френк посадил на свои белые выходные брюки. Ну, мол, ты химик, - давай химичь. Ну, он и нахимичил.
- Не получилось?
- Как сказать…Пятно-то вывелось, но брюки… - Роберта засмеялась, - они раскрасились всеми цветами радуги… Трико провел над ними спектральный анализ… И был очень горд этим.
- А как на это реагировал хозяин брюк?
- Френк-то? Пытался отобрать. Это ведь уже были не брюки, а экспериментальный материал. Потом махнул рукой. Вэлли сочинила его брюкам эпитафию: «Твои белые брюки послужили науке»… С тех пор, если что-то безнадежно портилось, эту штуку пытались отдать Трико – на опыты.
- Забавно.
- Да уж. – Роберта села в кресло, закутавшись в просторную одежду Одери, и стала подпиливать ногти.
     Олег подошел к ней. Ему захотелось обнять ее, прижать к себе, как тогда…на насыпи. Он опустился на пол и взял ее руки. Но она отстранилась – опять! И тихо сказала:
- Прости… Видимо, должно пройти какое-то время… Мне сложно – так, сразу…
- Я понимаю, - говорил он, не отнимая рук.
- Нет. Ты не понимаешь. – В ее голубых глазах застыли слезы. – Ты мне очень помог. Нам всем. И ты мне нужен. Это правда. Но для меня это будет означать… конец какого-то этапа в жизни… Можно, я еще немного побуду с этим?
- С чем?
- С… ожиданием.
     Он помолчал.
- Я… тебе безразличен? – спросил он, глядя ей в глаза.
- Нет. Нет, конечно, нет. 
- Тогда… - он снова придвинулся.
     Где-то внутри нее все так и тянулось к нему… Она так долго ждала этого, ей так этого не хватало… Заныла, заколебалась ее струна. А потом что-то вдруг тренькнуло внутри, как колокольчик. И смолкло.
- Нет, - замотала она головой. И прошептала:
- Я боюсь…
- Чего? Глупенькая, я защищу тебя…
- Не от этого… я боюсь… потерять Летающий мир.
- Но ведь его нет! – Олег начал терять терпение. – Теперь – нет.
     Она молчала. Потом тихо попросила его:
- Если я нужна тебе… Подожди. Тебе придется подождать немного.
- Сколько же? – горько спросил он. И не получив ответа, отошел от нее.
     Роберта вздохнула, оставшись одна. Сколько же? Если бы знать… Просто уходя, Сакира сказал: «Не гаси огня». Это традиция, пришедшая с моря. Те, кто не гасили огней, ждали своих любимых на берегу, чтобы им было, куда вернуться. Вот и она ждала – все эти восемь лет. Сколько еще? Теперь и Одери покинул ее… Может, стоит уже забыть все, улыбнуться этому парню, который так ждет этого и готов защитить ее, в том числе – от памяти прошлого… У него такие теплые руки… Обрести то самое счастье, о котором говорила Виола… А вдруг? А вдруг зазвенит колокольчик, а она не услышит, потому что не окажется в нужное время в нужном месте? И смолкнет струна, закроется дверь, а друзья ее – те, кого она любила больше всех на свете, - ее друзья и Сакира не дождутся ее и уйдут. И однажды она посмотрит в палс и не увидит уже ничего – ни города, ни арки, только истлевшие пустые страницы… Палс!
     Тут Роберта встрепенулась и бросилась искать его. Конечно, палс! Что-то должно было измениться в нем, ведь Одери был теперь где-то там, в своей Синегории или где там еще. Может, теперь он пошлет ей сигнал оттуда, через палс!
     Палс лежал в комнате, где Одери обычно спал, на столе. Роберта принесла его в гостиную, села в любимое глубокое кресло и открыла.
     Ничего не изменилось. Ей снова открылся город с узкими улочками. Башенки, дорожки, мостовые… Стрельчатые крыши. Загадочное, сумеречное место. И снова, гуляя по городу, она упорно стремилась куда-то выше и вдаль. И вот она, арка. У Роберты даже появился легкий озноб. Арка, открывающая дверь, за которой, где-то там – неведомые места, горы. Ей вдруг подумалось, что тот город, что она видит – еще не Синегория. Это – ее преддверие. Синегория начинается там, за этой аркой, и она, Роберта, не может туда войти по своему желанию, потому что она – гость. Захотят – впустят. Не захотят – она будет вечно блуждать по узким улочкам, вспоминая словно во сне виденные места… Забавно, подумала Роберта, что я вижу город. А не лес, скажем, или горы. Наверно, это потому, что я, в сущности – городской человек…
     Она оторвалась от палса. Ей показалось, что она нащупала нечто важное. Самым важным было то, что ничего она больше в палсе не увидит. Еще вместе с Одери – да, возможно. А одна…
     Роберта вздохнула, закрыла палс и пошла собираться.
     Остаток дня она посвятила тому, чтобы убрать все в доме. Подмела пол, вытерла пыль по углам. Перемыла до блеска  посуду.
     Олег был уже не в силах бороться со своей усталостью.
     «Если не возражаешь, я прилягу ненадолго», - сказал он, растянулся на диване и тут же вырубился.
     Убрав все, что можно, Роберта накинула плащ и вышла на крыльцо. Ей захотелось последний раз побродить по своим любимым местам. Кто знает, вернется ли она сюда когда-нибудь?
     Она пошла по тропке к холму Одери. Вот здесь когда-то они шли с Вескис. Было темно, лес окружал их. И музыки было не слышно тогда, потому что Одери спал. Но вокруг все равно была Синегория, подумала Роберта. Там, где Вескис – там Синегория.
     Она подскользнулась, спускаясь по отлогому склону. И остановилась. Холм был виден, но идти туда отчего-то не хотелось. Было и так понятно, что в этом холме давно никто не жил и не будет жить уже никогда. Все опустело вокруг с уходом Одери. И хотя лес по-прежнему окружал ее, и остались те же места, травы, деревья, а где-то вдали – озеро, над которым они когда-то летали, это уже был не тот мир.
     Еще немного, подумала Роберта, и здесь появится фабрика. И уже ничего не узнаешь, не найдешь.
     «Исчезло мое скрытое место, - сказала она себе. – Меня оставили здесь, чтобы присматривать за Одери. А теперь – все, Одери улетел. Зажила его струна. И больше тут делать нечего».
     Она вернулась в дом и легонько дотронулась до руки Олега. Он улыбнулся во сне.
- Вставай, чай готов. Нам пора идти.

12
    
     Они быстро собрались. Закрывая дом на замок, Роберта погладила шершавую дверь. Словно щека Одери, подумала она. И оглянувшись на прощание, постаралась запомнить как можно лучше, навсегда: серо-бурый бревенчатый дом, обступившие его сосны, ветер в травах. Одери.
     - Пойдем, - тронул ее за плечо Олег.

     В купе они снова оказались одни. Олег чувствовал неловкость:  за последние несколько дней произошло столько событий, которые то отдаляли, то сближали их… Он не представлял, на какой дистанции они сейчас находятся, о чем можно говорить, о чем лучше молчать…
     Он помог ей разложить постель, попросил чаю. Поезд мчался сквозь ночь, неуклонно возвращая  их обратно, в привычную обстановку, где не было ни исчезающих лошадей, ни музыки из ниоткуда… У Олега появилось ощущение, что все  это ему приснилось.
- Что теперь будешь делать? – спросил он.
- Не знаю,  - Роберта пожала плечами. – Буду работать. Тренинги проводить. Как всегда.
- Интересно, дом на кого-нибудь зарегистрирован?
- Не думаю. Нет. На кого он мог быть зарегистрирован? Это же было скрытое место.
- Тогда я бы тебе посоветовал оформить дом на себя. А то ведь просто снесут.
- Думаешь?
- Конечно.
- Ну, может быть, - без энтузиазма отозвалась Роберта.
- Смотри, - пожал плечами Олег. – Жалко.
- Угу.
     Она посмотрела ему в глаза.
- Извини, что не сказала сразу. Спасибо тебе.
- За что?
- Да за все. Если бы не ты…
- Перестань, - он поморщился, улыбаясь.- Вы бы что-нибудь придумали.
     Она покачала головой.
- Кстати, - спросил Олег, - а все-таки… Куда он исчез? Я имею в виду Одери…
     Роберта подумала. Ей не хотелось об этом говорить.
- Кто же знает? Куда-то… где ему хорошо. У него была струна не в порядке, видимо, он сам не смог бы… улететь. Поэтому – лошади… Я так думаю.
- Интересно… Но ты говорила, у тебя тоже… это…
- Сломали струну?
- Да. Извини за вопрос. Но ты же осталась нормальным человеком…
- Ты думаешь? – рассмеялась Роберта.
     Потом еще задумалась.
- Я думаю, это потому, что я не из Синегории. Видимо, им без струны нельзя никак. У них она как… стержень какой-то, что ли. Они без нее как бы теряют себя. Вот и Натокин…
- А что, - Олег поднял брови, - Натокин – тоже…?
- Ой… - спохватилась Роберта, - не знаю… Это, в общем, его дело… Я бы не хотела об этом говорить. Но ты видишь, каким он стал…
- Б-р-р, - сказал Олег, качнув головой. – Каких-то вещей лучше не знать.
- Да уж, - сказала Роберта, откидываясь на подушку узкой кровати и закрывая глаза. Как же она устала…
     Поезд слегка покачивался. Роберта лежала с закрытыми глазами, и перед ней проплывали фиолетовые тени. Одери… Лошади… Какая это была красота… напоследок…Впереди ей виделись долгие серые дни, в цвете офисного open-air на ее работе. Впереди – зима. А она-то думала… ее друзья позовут ее вместе с Одери… Вескис… Сакира… Тогда, восемь лет назад, тревога витала в воздухе, и каждое слово имело особый смысл. Тогда Вескис сказала: «Если мы сможем, мы поможем тебе. Никто не знает границ между мирами». А Сакира говорил ей: «Колокольчик мой…» Но нет. Летающий мир отпустил ее. Больше у нее нет перед ним никаких обязательств, она сделала, что смогла. Ей грех жаловаться: на прощание он подарил ей фиолетовый закат – абсолютно даром. Миллионы людей не видели фиолетового заката и лошадей, которые взмывают в небо… Она просто счастливица.
     Из ее закрытых глаз тихо катились слезы. Она засыпала.

13

     - Ну, вот и все, - сказала Роберта Олегу, когда они вошли в ее квартиру. Она поставила сумку на пол. Олег предложил помочь ей довезти вещи, она не возражала.
     Ее единственная комната была озарена бежевым светом, проникающим даже в маленькую прихожую.
- Пойдем, я тебе покажу кое-что, - сказала Роберта.
     Они сняли ботинки и верхнюю одежду.
- Держи, - сказала Роберта, протягивая Олегу тапочки, - это еще от Одери осталось.
- Он здесь жил?
- Не здесь. – Роберта решила не вдаваться в подробности. – Но на всякий случай я всегда держу… держала для него тапочки. Проходи.
     Они вошли в комнату. Роберта подошла к занавеске, что когда-то так заинтересовала Олега, и одернула ее.
- Смотри, - тихо сказала она.
     Он подошел поближе. Занавеска огораживала маленькое, не больше полуметра, пространство. На низком столике стоял странной, овальной формы светильник. Роберта дотронулась до него, и он зажегся теплым, изнутри идущим светом. Полилась музыка – такая же, как там, в доме Одери, рожденная неизвестными инструментами, тихая и мелодичная. Вокруг светильника находились разные предметы: несколько черно-белых фотографий, вправленных в рамки, пара серебряных колокольчиков, какие-то круглые маленькие стеклянные шарики, переливающиеся под светом светильника. А самым удивительным была стена: на ней была звездная карта, настолько крепко приделанная, что невозможно было различить ее края. Звезды, изображенные на ней, словно поглощая свет, идущий от светильника, разгорались все ярче. В правом верхнем углу сияла звезда, отмеченная какими-то знаками, к ней сходились пунктирные линии со всех концов карты.
- Это Онтарио, - сказала Роберта, - указывая на нее. – Скрытая звезда. К ней все и улетели.
- А… зачем?
- Потому что она должна была взойти. И наш мир изменился. А для этого Летающие люди должны были лететь к ней, со всей своей музыкой. Такой закон…
- Странный закон…
- Вовсе нет. Я долго думала над этим… Это что-то очень естественное, что заложено в природе. Например, бабочки летают в Африку… и переносят пыльцу, опыляя какие-то растения. Они могут лететь гораздо ближе. Но им надо в Африку, иначе эти растения не принесут плода. Понимаешь?
- Но мы же не бабочки.
- Да. В отличие от бабочек, у нас есть выбор. Лететь или не лететь. Ну, если ты Летающий человек.
- Есть еще одно, - медленно сказал Олег. – Бабочки возвращаются.
     Роберта помолчала.
- Не всегда, наверно, - ответила она.
- А откуда эта карта?
- С нашего последнего Фестиваля. Это – звездный путь к Онтарио, видишь пунктирную линию? – она показала. – А это – мы.
     Она взяла одну из фотографий и протянула Олегу. Это был снимок, запечатлевший группу Вескис, видимо, только что после возвращения откуда-то. Они практически не позировали, просто оказались все вместе; кто-то смотрел в камеру, кто-то – в сторону. На них были надеты длинные светлые плащи – на всех, кроме Роберты.
- Видишь, вот – Вескис. Френк. Трико и Вэлли. Влад, Владеница. А это мы с Сакирой… моим другом.
     Она перечисляла имена, а он, не запоминая их, видел молодые, чуть уставшие лица. Снимок как-то сумел передать ощущение ветра и свободы. Роберта – совсем молоденькая девчонка – стояла, держа за руки молодого парня восточной внешности, глядя только на него… Видимо, они прилетели, а она их встречала, - и особенно этого парня.
- Это тоже сделали на Фестивале… в последнее лето, - сказала Роберта.
     Они еще постояли минут пять. Потом Роберта погладила светильник, и он погас. В комнате словно стало холоднее.
- Ну, вот, - сказала она.

14

- Чем ты сегодня будешь заниматься? – спросила Роберта. Они сидели на кухне, Роберта  наскоро готовила еду: овощи с сосисками
- Доберусь до дома. Немного поработаю.
-  А над чем ты сейчас работаешь? – Роберта помешивала шипящие на сковородке овощи.
     Олег начал рассказывать о своих проектах. Основных проектов, которые он вел, было два: юбилейная дата со дня рождения Леви Брюля и обмен культурными ценностями с Немецкой академией искусств. Слово за слово, он увлекся, и не заметил, как Роберта приготовила еду и поставила перед ним.
- А Синегория?
- А с Синегорией мы пока остановились, - сказал Олег, приступая к сосискам.
- Почему?
- Во-первых, материала маловато. А во-вторых – все, что нашли, мы направили Натокину… А он молчит пока.
- Понятно.
     Олег предложил:    
- Хочешь, встретимся сегодня вечером? Сходим куда-нибудь?
- В нашей кафешке?  Почему бы нет?
     «Почему бы не попробовать?», - подумала Роберта.
     Она решила сходить в магазин. Она давно себе ничего не покупала, - ничего нарядного. Вся ее одежда была приспособлена для офиса: костюмы, блузки. Джинсы – для пятницы, свободного дня. И ничего лишнего. Одери было безразлично, в чем она приезжала. А для кого ей было еще стараться?
     Проводив Олега, вымыв посуду, она быстро собралась и вышла из дома. Доехала до метро и зашла в торговый центр.  Выбирала минут сорок: в основном, вся одежда была каких-то серо-коричнево-черных тонов. А ей хотелось чего-нибудь праздничного, солнечного, помогающего поднять настроение в преддверии зимних холодов. Наконец, Роберта остановилась на  ярко-синей блузке. Подойдет для вечера, решила она.

     Однако вечером они не встретились. Олег позвонил и, извиняясь, сообщил:
- Прости, слушай, звонил шеф. К нам завтра приезжает правительственная комиссия, нужно подготовить пару отчетов.
- Не переживай, - успокоила его Роберта. – Созвонимся.
- Я посмотрю в «Афише» что-нибудь интересное.
- Конечно, конечно.
- Ты правда не сердишься?
     Она рассмеялась.
- Все хорошо. Встретимся завтра.
- Ну, хорошо. Пока.
  Роберта обреченно взглянула на приготовленную блузку:  «Ладно, - подумала она, - пойду в ней на работу».

15

     На следующий день Олег позвонил днем.
- Ну, что? Встречаемся сегодня?
- Что ж, я готова.
- Слушай, а наше кафе снесли.
- Да?
- Представляешь… я шел на работу и увидел. На его месте теперь какие-то руины… .арка какая-то готическая…
     Роберта помолчала.
- Алло?
- Как ты сказал? Арка?
- Ну да. . Так что нужно найти другое место.
- Я… - волнуясь сказала Роберта… - мне очень нужно туда попасть.
- Куда, где было кафе?
- К арке. Да. Давай встретимся возле нее. В семь.
- Давай, - удивленно сказал Олег.
     Роберта положила трубку. Мир медленно плыл перед ее глазами. Арка… Готическая…Неужели?
     Она улыбалась так ярко, что коллеги удивились:
- Берта, ты чего такая счастливая?
- Ничего, ничего, - сказала она. – Просто счастливая  – и все.
     А внутри нее колокольчиком пела, переливалась струна – или то, что от нее осталось.

16
    
     К семи часам уже стемнело. Зажглись огни. Роберта вышла из метро и сквозь гул вечернего города стала прислушиваться:  вдруг… нет ли чего-то необычного вокруг? Не слышно ли музыки?
     Город вел себя как обычно. Сновали пешеходы, спешившие домой, проезжали машины, также торопящиеся. В темном омуте тротуаров отражались огни.
     «Осень – это тоже прекрасное время, - подумала Роберта. – Осенью просыпается перелетный инстинкт и зовет в дорогу.  И осенью я пришла в Летающий мир».
     «И птицы устремляются туда,
       Куда им ночь указывает путь, - вспомнилось ей, -
       К тем берегам, которых никогда
       Не встретить, не забыть и не вернуть…»
    «И не вернуть…»  - повторяла она. Но сейчас эти стихи, пришедшие ей на память, не звучали грустно. Она спешила.
     Олег стоял, чуть сгорбившись, возле дороги. Справа от него было то, что он назвал руинами. Роберта не сразу его узнала: в руках он держал букет белых гвоздик. Из-за этих гвоздик ей стало больно, и она остановилась. Потом пошла ему навстречу.
- Привет, - сказал он. – Это тебе.
- Спасибо.
     Она взяла гвоздики. Подняла глаза на него, и он увидел, как в них отражается Онтарио.
- Ты сегодня такая красивая…
- Я просто счастливая. Смотри, - и она кивнула в сторону бывшего кафе.
     Он посмотрел и ничего особенного не увидел. Над  развалинами, оставшимися от бывшего кафе, возвышалась арка – видимо, последняя деталь, которую не успели снести. Сквозь нее видны были темные, громоздящиеся друг на друга, здания – судя по всему, нежилые, так как ни одно окно в них не горело.
- Видишь… - говорила Роберта, - какая тут красота…
     Олег пожал плечами. Одно в этом пейзаже было странно: он и не подозревал, что за кафе – такая гористая местность. Строения просто наползали друг на друга. Более того: он припомнил, что ходил там, по улочкам позади кафе, возвращаясь с работы короткой дорогой… и куда же делись эти улочки? Может, в вечернем городе перспектива сыграла с ним злую шутку, но сейчас ему были видны только каменные строения, уходящие вдаль, все выше и выше… Мурашки пробежали у него по спине.
- Роберта, - сказал он, вглядываясь в арку, - я раньше ничего подобного…
- Постой, - она остановила его, - а ты не слышишь музыки?
- Нет, - он серьезно посмотрел ей в глаза.
- Совсем-совсем?
- Я ничего не слышу, - ответил Олег, - Я вот не могу понять…
- Что же тут непонятного, - ответила Роберта. Она показала рукой на арку и добавила: - Это мой тракт.
     Что-то словно ударило его. Он понял, что она имеет в виду. Это понимание пришло с болью, и причиной этой боли, - он чувствовал, - было то, что он знал, с самой первой своей встречи с Робертой, он предчувствовал, что вот так оно и случится. Что все их встречи – это одно растянутое расставание. Но не так же скоро…
   Но он овладел собой и спросил почти спокойно:
- И что же это означает?
- Ах, Олег! – она перескочила бордюр, отделявший тротуар от голой земли, ожидающей снега, и легкой, скользящей походкой устремилась к арке. И он бросился за ней, спотыкаясь о куски арматуры и камня, валявшиеся на земле.
     Она ждала его у арки. Она смотрела не на него, а куда-то сквозь темное небо, которое отсюда казалось чужим и глубоким. Олегу и вправду теперь казалось, что он стоит в дверях другого, инородного пространства.
- Это все я видела в палсе, - тихо говорила она, и ее голос дрожал. – Ну, все было не совсем таким, как здесь… или совсем таким…
- И что же теперь?
- Теперь я должна идти.
- Туда? – он кивнул за арку. Потом протянул ей руку: - Пойдем. Я пойду с тобой.
     Она умоляюще посмотрела на него. Но он сделал шаг и смело прошел через арку. И увидел обычную улочку сзади кафе. Холмистой местности и строений на ней как не бывало.
     Олег посмотрел на Роберту сквозь арку.
- Иди сюда, - попросил он.
- Нет. – Она мотала головой. – Для меня это тракт. Если я уйду, я не вернусь.
     Удивительно! Ее волосы зашевелились от ветра, возникшего из ниоткуда. С той стороны, где стоял Олег, ветра не было.
     Он испугался, что сейчас потеряет ее. Кинулся обратно, обнял ее и прижал к себе. Цветы хрустнули.
- Ты что? Куда ты? Куда?
     Она подняла на него глаза, и Олег понял, что она его не слышит. Она слышала только эту свою музыку, которая должна была оторвать ее от Олега и увести  в непроглядную ночь. И не было силы, чтобы остановить ее.
- Знаешь, я поняла, - говорила Роберта. – Это Одери!
- О чем ты?
- Я была такая глупая! Я думала, это я забочусь о нем. А на самом деле… Это он приглядывал за мной, пока… пока моя струна не зажила. Не давал мне забыть о Летающем мире… Это он! А когда все стало, как раньше,  когда зажила моя струна, он позвал меня… Я прямо слышу… его песню, как раньше. Ах, Олег! Какая я счастливая!
- Перестань. Что ты говоришь? А я? А мы с тобой?
     Ее взгляд изменился. Наконец, она что-то поняла.
- Прости, прости, - она все еще прижималась к нему. Потом с усилием оторвалась от его плеча и продолжила умоляюще, глядя ему в глаза: – Прости меня. Пожалуйста. Это же моя жизнь, мои друзья. Я не могу поступить иначе.
     Она отступила на несколько шагов.
- Нам надо прощаться, - сказала она звенящим голосом. – Ветер крепчает.
     У Олега не было слов. Он почувствовал, что земля уходит у него из-под ног, и ухватился за арку. И почему-то откуда-то, то ли извне, то ли -  из глубины его существа пришла несуразная мысль: «Онтарио позаботится обо всем. И обо мне».
- Уходи, - сказал он. – Если не можешь иначе, - уходи.
- Спасибо, - сказала Роберта тихо. Но она не уходила, медлила, чувствуя, что есть еще что-то важное, что нужно сказать или сделать.
     Она достала из кармана плаща ключи и протянула Олегу:
- Возьми пожалуйста. Это ключ от моего дома. Забери все синегорские вещи. И знаешь… - она сделала паузу, - не держи их долго. Передай их, пожалуйста… Натокину. Когда они будут тебе не нужны. Вместе с палсом. У него ведь больше ничего не останется.
     Олег посмотрел на нее вопросительно, но она быстро добавила:
- Не спрашивай, почему. Это не моя… не совсем моя просьба. «Это то, что я слышу в музыке», - подумала Роберта, но не стала говорить. –  передай без объяснений, и все. Он поймет.
     Олег взял ключи и сказал:
- Может быть, я должен был увести тебя отсюда.
- Куда, Олег? – Она улыбалась.
     «Действительно, куда, - подумал он. – От своего тракта не уйти». И опять ему показалось, что эта мысль – странная, пришедшая извне.
- Теперь – все, - сказала Роберта. – Спасибо тебе.
     Она стремительно приблизилась, обняла его, и он на секунду почувствовал, как бьется ее сердце. А потом так же стремительно отстранилась. И шагнула в арку.
     Ветер ударил в ее волосы, голову, проник во все ее существо. Как когда-то.    
     «Бабочки должны возвращаться, - подумала Роберта-Маркиза. – И мне нужно лететь назад. Домой».
     И она подняла глаза к синегорскому небу, покрытому мириадами звезд. Она чувствовала тракт. Он был свободен. Она подняла руки навстречу ветру, закрыла глаза и запела. И в такт ее песне ярче и ярче разгоралась звезда, - та, к которой лежал ее путь. А навстречу ей, издалека, уже неслась ответная песня, далекая, родная, которую она ждала все эти долгие годы, и думала, что уже не услышит:

 «Ты со мной, даже если ты
Через льды и моря
Ты со мной, даже если нет
Отблеска в небесах.
В тишине  буду ждать тебя –
Сотни дней, сотни лет.
Я всегда буду ждать тебя –
И не гасить огня».

     Олег сел возле арки и закрыл глаза руками. У его ног осыпались белые гвоздики. Белое, все белое было вокруг него, падало на его плечи, сотрясающиеся от слез, на голову, на черную куртку. Снег. Пошел первый настоящий снег.

Финал

     На следующий день арку снесли. Олегу трудно было проходить мимо этого места. И в то же время он каждый день обязательно должен был миновать его. Обязательно. Это стало своего рода ритуалом. Подойти, на минуту остановиться. Вспомнить ее глаза, ее волосы на ветру. И идти дальше, зажмурившись от боли, которая стала мучительной и необходимой частью его жизни.
   То место, где была арка, Олег пометил, воткнув кусок арматуры в мерзлую землю. Как памятник, - подумал он. Через несколько недель началась стройка, и «памятник» исчез, погребенный под строительным фундаментом. Сооружалось новое кафе.
   Когда оно открылось, Олег не мог не зайти внутрь. Теперь это было совсем другое место: точка быстрого питания. Официантов не стало, их сменили уборщики, в основном – восточной национальности.  Их любимый официант давно перешел на другую работу.
     Олег взял растворимый кофе и сел за столик у окна. А пейзаж практически не изменился. Вот так они когда-то и  сидели, глядя на проходящих прохожих. Его взгляд скользнул по мерзлой улице, где было так темно, что ничего и не разглядишь, и отразился через стекло в глазах девушки, сидевшей также у окна, за соседним столиком.
     Девушка неуловимо быстрым жестом поправила волосы, и Олег вздрогнул. Стройная, с длинными темными волосами, она так напомнила ему Роберту, что дыхание перехватило. Заметив его взгляд, она не отвела глаза, а тихонько улыбнулась – уголками губ. Потом посмотрела на часы: видимо, она ждала кого-то, а он не пришел.
     Олег подумал, что она вот-вот уйдет. Повинуясь внезапному порыву, он встал и пересел за ее столик. Улыбнулся широко и протянул руку:
- Меня зовут Олег. Я теперь часто буду бывать здесь.
- А я здесь первый раз, - сказала она, - Меня зовут Виола.
- Как, как?
- Виола, - она широко распахнула глаза. – Странное имя?
- Прекрасное, - ответил он. – Имя замечательное. И улыбнулся, подумав, какое же  у Онтарио своеобразное чувство юмора.

     В середине зимы он передал Натокину все, оставшиеся у Роберты, вещи, и палс. Без комментариев, в большой коробке, с надписью: «Лично в руки».
     Этот палс и нашли у Натокина, когда вломились в его загородный коттедж. Он долго не появлялся на работе, не отвечал на звонки, и, встревоженные, коллеги обратились к органам правопорядка.
     Когда вошли в его коттедж, он лежал на полу, уткнувшись лицом в разорванный палс. Повсюду громоздились бастионы пустых бутылок, и листы палса, исчерканные, смятые,  валялись по комнате. Он почти не дышал, и только скрюченные пальцы судорожно двигались по листу палса, выводя и выводя странные значки на незнакомом языке, который он все старался, но так и не смог забыть…

Заметки на полях

    На исходе лета, на закате, я часто смотрю в фиолетовую даль и думаю:  Где они сейчас, Летающие люди? Куда занесла их звездная музыка? Не туда ли, где сплетаются воедино все неясные нам события и обстоятельства,   обретая свое истинное значение?  Мои осколки времени – как следы, по которым я иду в темноте, стараясь нащупать тонкую нить, услышать хоть тихий звук – отголосок стройной мелодии, что звучит где-то, за темнотой… За порогом Онтарио… Когда-нибудь, когда смолкнут все звуки, и океаны перестанут течь, и все пройдет - тогда она, может быть,  вернется. И будет звучать одна, под звездами – как память о всех песнях Земли, что когда-то вплели в ее дивную  ткань ее неразлучные спутники  -  Летающие люди…