Глава 2

Третьи сутки поезд выкаблучивал степ на стыках нескончаемых рельс. Вадим один лежал в купе, на верхней полке и смотрел в окно. Моросил мелкий дождь и в ряби каплюшек, за окном проносилась тайга то отдаляясь, то приближаясь почти касаясь вагонов и казалось, что в тайге брр! – Сумрачно и сыро. Таёжный лес, унылый, однообразный с пожелтевшей травой и опавшим кустарником, а то весёлый и красочный, в жёлтом березняке и красном осиннике, с зелёными юбками по подолу ясени. А в вершинах шумел ветерок, да белки прыгали с дерева на дерево, потревоженные стуком поезда. Лес, лес, лес да хребты гор, обрывистые кручи и скалистые берега рек, осень. Иногда тайга обрывалась и становилось светлей, сквозь рваные тучи плясало солнышко и взору открывались поля в блеске кустов и разнотравья, и могучая тайга как бы открывалась взору, в зелени пушистых ресниц ели в цветении разнообразной осени. А то вдруг врывались верблюжьи сопки, окаймлённые густой бровью дальнего леса и плыли как тихоходный нар, медленно обгоняя друг друга и исчезая позади поезда. А то неожиданно растянувшись ужом, появлялась река в белых барашках течения и поезд с грохотом рассекал её тело под железными арками моста и со свистом исчезал в тоннели скалистого грота и ещё долго гудок паровоза, висел над тайгой, медленно оседая, вместе с паром, в закоулках её дебрей.
Монотонный перестук колёс, покачивал, ласково наводя дрёму с восторженно щемящими словами: «Домой! Сам-домой! Домой! Сам-домой!»
В спортивном полушерстяном костюме, подоткнув под локти подушку и сложив на них кучерявую, в русых колечках голову, Вадим забывался, глядя в окно. В затуманенном сознании, вместе с явью, всплывала далёкая даурия с её великой лесостепью, с чистыми быстрыми реками и лысые, монгольские, сопки задохнувшиеся зноем и пылью. Незаметно Вадим уснул и снилось ему кипящее солнце высоко в небе и горячий воздух обжигавший кожу как в бане. Где-то в дали ветер поднял, с обнажённых сопок, жёлтый песчаный столб пыли ударил в лицо, острыми песчинками сечёт лицо и руки, штопорами вкручиваясь в безоблачное монгольское небо. Солнце жжёт нещадно, суховей прочесав сопки, упал на землю и затих, потрескивая жаром, как сковорода, принимая на своём теле, ползущую военную технику – танки, машины с орудиями на сцепках, бронетранспортёры и колонны, колонны, взмыленных потом солдат… Сон медленно отпускал Вадима и этот зной, пот и эта пыль, прерывался полями, посёлками, будками стрелочника, мостами рек, проносившимися с грохотом артиллерийской канонады…
Вадим вздрогнув очнулся, повернулся на спину и тупо уставился в потолок багажной полки. Судорожно зевнул, сбрасывая остатки сна, снова перевернулся на живот и опустошённо посмотрел в окно, видения прошлого заставляли замирать его сердце. Его душа все три года рвавшаяся домой, не хотела возврата в замкнутое пространство армейских будней. Он смотрел на мелькавшую стену леса, на прогалины полей, на всё мелькавшее перед глазами и сон, не сон вновь окутывал голову. Какая то усталая дрёма придавила сознание и понесла, понесла к берегам голубого Керулена…
Керулен дымился туманом, гасли утренние звёзды, а на востоке, между сопок, загоралась зоря, освещая прямолинейный полёт дорог, которых в Монголии не сосчитать. Степь просыпалась в лучах восходящего солнца, запищали полёвки, засвистели тарбаганы, поднимаясь на задние лапки, настороженно оглядывая окрест. Лёгкий ветерок, как освежающая прохлада, окутывала поющую, на разные голоса, степь. Она просыпалась, дышала, жила…
Вадим испуганно открыл глаза, армейские годы не выпускали его из цепких объятий монгольской степи. Каждый раз, открывая глаза он с облегчением вздыхал: «Слава богу это не явь.» - Сейчас ему больше всего хотелось домой, к своей бабушке, единственной на свете. Он, улыбнулся, вспомнив слова перефразированной комиссаром роты, молоденьким лейтенантом Туриным: - монгольские степи, мне так надоели, как хочется видеть сады и поля. Услышать напевы, что в детстве мне пели и видеть твои голубые глаза.» - Вадим вздохнул – да, монгольские степи, не предсказуемые степи! – И хоть он тоже ехал не в леса, а домой в самое сердце Дешт-и-Кыпчак, в красивейшее лоно Сарыарка, в родной Казахстан, но та монгольская останется в памяти на всю оставшуюся жизнь и ещё не раз будет являться ему во снах, в ужасе пыльно-песчаных пожарищ, поднимавшихся с просторов великой Гоби.
Эти воспоминания выводили из равновесия, больно сжимали душу, стучали в висках. Хотелось не думать, но цепкая память не щадила, выплёскивая всё новые и новые видения, опрокидывая в жар, то окуная холодным потом. Вадим опять повернулся на спину глядя в потолок и только теперь обратил внимание на вырезанный след ножом и не раз закрашенный краской, он потемнел и сливался с общим тоном, был почти не заметен. Вадима это заинтересовало, он протянул руку и потёр пальцами по волнистой поверхности и сразу же высветилась дата – 1966г.- 1969г. А рядом две буквы В и С. – Вадим тихо присвистнул: «Не может быть?!» - Ещё не веря своей догадке, он приподнялся на локте, потёр рукой ещё раз, внимательно вглядываясь в очертания букв – надо же, сохранилось.
Он откинулся на подушку, улыбнулся – три года! Ровно три года назад он ехал в этом поезде, в этом же вагоне, только не на запад, а на восток с такими же стриженными парнями, как и сам, в армию. Он лежал на этой полке, от безделия и тоски, вырезал эти цифры: «Да каких только чудес не бывает в жизни…» - Он закрыл глаза и увидел своё пыхтящее усердие, когда у самого уха, раздался громкий и резкий голос:
-  Ты, что делаешь?!
Вадим вздрогнул и повернул голову, на соседней полке, по пояс голый, как обугленная головёшка, лежал стриженный парень, глядел на него и улыбался.
-  Ты, что цыган? – Спросил Вадим, успокаивая неприятное ощущение испуга.
-  Не-а, я осколок казачества, с горькой линии, слыхал о такой?
-  Читал.
-  Сибирский казак. Сам Омич и предки мои оттуда.
-  Напугал ты меня, вроде спал, а тут на тебе – орёшь.
-  А, я слышу сопит кто-то, открываю глаза… Ага, попался вредитель! Ну и гаркнул, а ты, что увековечиваешь историческую дату?
-  Вроде этого. Надоело без толку лежать, тоска… Представляешь?.. дом позади, в настоящем дорога, неопределённость, а в будущем вообще не известность
-  О-о, старичок! Эта хандра скоро пройдёт, я вот сколько помню себя, так всё на колёсах, то по ссылкам, то по тюрьмам, привык!

-  Ты, что сидел?
-  Да нет. Это я к слову брякнул. Да и кто зека в армию возьмёт! Детдомовец я.
-  А, как к нам попал? Раз говоришь из детдома.
-  Я уже год как в Целинограде, у старшей сестры квартировал.
-  А, в Омске, родители?
-  Да нет же! Детдомовский я. У тебя с ушами всё в порядке?
-  Не жалуюсь.
-  Так чего переспрашиваешь? Отец с матерью померли, я ещё мальцом был, не помню.
-  Почему померли?.. – И тут же осёкшись Вадим сказал, - Если тяжело не говори.
-  Не трудно! – Равнодушно отмахнулся парень, - вот если бы я их помнил, тогда может быть, а так…
-  Расскажи, - попросил Вадим, - делать-то всё равно нечего.
-  Да я и сам не черта не знаю! Всё со слов сестры, она к тому времени уже взрослой девчонкой была, всё помнит.
-  На много старше?
-  На шестнадцать лет.
-  Ого! Почти как мамка! – Воскликнул Вадим.
-  Она и была мне таковой. Отец, в1946 году из госпиталя вернулся, весь поцоканный железом, мать всю войну его ждала, сам понимаешь, в доме радость большая! – Парень усмехнулся, посмотрел в окно, продолжая:
-  Вернулся батя и давай они с мамкой, любить друг дружку, что за войну не долюбили… Меня народили и, приказали долго жить. Вот так. – Парень замолчал, оторвал взгляд от окна, посмотрели на Вадима и с тихой грустью, заключил:
-  Отец от ран умер, мать, через год, от тоски… Остался я годовалый у семнадцатилетней сестры на руках. Выходила и воспитала она меня, в место матери, так кто она теперь есть? Мать и есть мне, сестра и мать в одном стакане.
-  Извини.
-  За, что?
-  Ну, что потревожил тебя воспоминаниями.
-  Да брось! Ерунда какая…
-  А, сейчас сестра где?
-  В Целинограде. До целины жили тяжело, холодно, голодно было! Меня в ясли-сад определила при заводе. Вечерами забирала домой. В пятидесятом вышла замуж, а меня в детский дом, по выходным забирала домой, обстировала, подкармливала и всё время плакала… Это уже сам помню. – Парень замолчал по удобнее укладываясь на полке и посмотрев с улыбкой, на Вадима, продолжил:
-  В, пятьдесят четвёртом уехала с мужем на целину, в Казахстан. Жили в совхозе, родила дочь Светку. Через пять лет перебралась в Целиноград. Муж её – Иван, механиком был на машинном дворе. Приглянулся какому то,  партийному, функционеру из области и забрал он его в город, начальником обкомовского гаража. Получили двухкомнатную квартиру, не сразу конечно, по началу по квартирам ютились, а теперь ничего, живут! – Парень улыбнулся и продолжил, - сестра ещё двоих родила, девочку и пацана, а вскоре и трёх комнатную хату получили. Я, когда школу закончил, хотел податься в мореходку, да сестра с зятем отговорили. Написали – приезжай жить с нами будешь. Приехал, закончил училище механизации и за баранку. Зять помог, дали хороший газ-51 и сразу на уборку! В этом году на посевной был, красота! Степь, пашни кругом, грачи, вольный ветер, а девчат… Не меряно! – Парень с хрустом потянулся.
Вадим улыбнулся и с иронией спросил:
-  Ты на какой там посевной был?..
Парень с лукавством ответил:
-  На всесоюзной!
-  И много засеял?..
-  Было маленько, не считал, но интернационал полный!
-  Ну и как?
-  Как в анекдоте, без тормозов.
-  Как это?
-  Вот по суди сам. В прошлом году это было, на уборке. Целый день по клеткам – жара, пыль. С поля на ток, с тока на поле, как белка в колесе! А, вечером в бригаду, ополоснёшься в душе или под краном и, снова за руль, к клубу там или ещё куда… На танцах снимешь весёлую и, в степь, про-кувыркаешься  с ней до утра. А утром снова под комбайн и на целый день. Сон с ног валит, хоть спички в глаза вставляй! Я так однажды чуть было в овраг старицы не угодил. Загрузился зерном и пошёл по клеткам. А должен был Месяц с Кунаевым приехать, дороги вылизали, гудишь как по асфальту. Сон меня и сморил, машина прёт, а я пузыри пускаю. Хорошо мужики-комбайнёры заметили и почти у самого обрыва, куда я намеревался нырнуть со сна, трактор поставили. Я и шлёпнул в него, на полном ходу! Ох и было мне тогда… Да, спасибо, мужики заступились, на поруки взяли, газик помогли востановить. С тех пор на тормозах ездить стал, а они злодейки, как мухи на мёд!
-  Кто они?
-  Да девчата! Кто же ещё… Они же тоже без тормозов и остановить их невозможно, а я не трактор!
Вадим рассмеялся:
-  Весёлый ты парень!
-  Обыкновенный. Тебя как хоть звать?
-  Вадим Тишин.
-  А, меня Сенька Швачкин! – И протянул Вадиму руку.
-  Вот и познакомились. – Пожимая её ответил Вадим.
Сенька резко поднялся, больно стукнувшись головой о верхнюю полку багажника, почесал в гримасе затылок, предложил:
-  Это дело надо вспрыснуть!
-  Сейчас исторический факт до царапаю…
-  Думаешь на долго? Обнаружат, срежут или полку сменят, или закрасят.
-  Это уже их головные боли, - отозвался,
 пыхтя Вадим – и когда это будет? Может статься на всегда, а на сегодня нам память. Заканчивая вырезать инициалы «В и С» - Вадим и Сенька.
Вадим снова взглянул на соседнюю пустую полку, туда где когда-то лежал
Сенька и мысленно произнёс – а ты говорил срежут…
И мысли в новь потекли тихим потоком, возвращая в минувшие дни.
… Сенька спрыгнул с полки и роясь, на корточках, в своём рюкзаке, заметил:
-  Вот чёрт! Весь самогон вчера ушатали, зятя подарок, один круг колбасы остался, даже хлеб умяли. – Он достал круг колбасы и посмотрел на Вадима.
-  Ладно, - улыбнулся Вадим, - прыгай на зад, у меня, кажется, ещё что-то есть… - Вадим протянул руку к богажнойполке и на ощупь достал чемодан, опустил себе на живот, открыл, - кагор, водка, хватит? – Спросил он.
-  Старичок, так это же праздник! – И Сенька оживился, потирая руки, - вот на десерт ещё бы пару девчонок, на вроде отходной, прощание славянки…
-  Ну, это теперь не скоро, хлеб ищи.
-  Так это я в раз. – И Сенька стал тормошить лежащего, на нижней полке, парня:
-  Эй! Одуванчик. Очнись, хлеб у тебя есть?
-  Отстань! – Сбрасывая Сенькину руку, сонно отозвался парень.
-  Хлеб у тебя есть? – Снова спросил Сенька.
-  Под столом, в сумке. – Недовольно ответил парень и отвернулся к стенке.
Сенька извлёк буханку хлеба, спросил у хозяина булки:
-  Пить будешь?
-  Не-а. – Парень отмахнулся.
-  А, твой сосед? – Не унимался Сенька, но парень уже похрапывал.
-  Во даёт! Хоть бомби и сосед дрыхнет.
Но сосед шевельнулся и не открывая глаз ответил:
-  Нет пацаны, давайте сами, я ещё от вчерашнего не отойду, мутит…
Вчера ночью, когда погрузились в вагон и поезд тронулся, началась такая страшная попойка, что заходить в вагон было не безопастно. Молодые люди будто сорвались с цепи, отовсюду неслись крики, громкий говор и смех:
-  Ванька-Ванька! Ты где?
-  Лёха!
-  Петро, вали сюда!
-  Андрюха, давай стаканы.
Стоял мат, грохот разбитой обуви, висел удалой посвист и всё это тонуло в дыме сигарет и угарном спиртном запахе. «Покупатели» - представители воинской части куда везли призывников, не вмешивались в эту сумасшедшую оргию. Уединившись в своём купе, мирно ужинали, уплетая, за обе щёки, холодную кашу с тушёнкой. Они знали, сами такими были, кроме офицера, что чем дальше, от родных мест будет уходить поезд, тем тише и покладистее будут новобранцы. Вот тогда можно применить команду и не только потому, что к тому времени у всех кончится спиртное, а от части и деньги, но ещё и потому, чтобы сбить синдром похмелья, тоску по родному дому. Заставить их шевелить мозгами, осознать, что гражданки уже нет. Начинаются армейские будни. И, не важно, носишь ты погоны нет ли, армия началась! Озабоченность и неизвестность будет оборачиваться для них, суровым и повседневным трудом, не оставляя ни минуты для размышлений – получил команду – действуй, исполняй! А пока, пусть бесятся, стряхивают с себя гражданскую вольницу. Всё это ещё будет у Вадима с Сенькой, а сейчас подавая Сеньке бутылку водки, Вадим сказал:
-  Давай ты, я разливать не умею.
Сенька взобрался на полку, Вадим нарезал хлеб, готовил колбасные бутерброды. Откупоривая зубами пробку, Сенька бубнил через губы:
-  Эх и люблю же я её звонкую! Чистую и прозрачную, выпьешь, будто боженька по душе, босиком пробежал!
-  Ты, что в бога веруешь?
-  Не знаю, не задумывался… - Держа пробку в зубах, отозвался Сенька, разливая в гранённые стаканы водку и передавая долю Вадиму, сказал:
-  Через неё, ласковую, чего только не случается, - он улыбнулся, вот есть анекдот ходячий из жизни; дембельнулся парень из армии, встречает его жена. Посидели на грудь, с возвращением, приняли и не теряя времени, у койку! Опосля заснули. Под утро кто-то в окно стучит, парень вскакивает будет свою жену – вставай, говорит, быстрей, муж пришёл! – Она сквозь сон ему отвечает:
-  Не боись, он ещё в армии…
Вадим рассмеялся, откидываясь спиной к перегородке, а Сенька выплюнул пробку, тинькнув она улетела кудато на пол, не возмутимо спросил:
-  За, что?
-  За дружбу!
-  И, за службу, что бы до конца вместе!
Они выпили, закусывая бутербродами, Сенька спросил:
-  Давай по второй, в догонку, чтоб хотелось и моглось, чтоб мечталось и сбылось!
-  Не свалимся, как те в низу?
-  Да брось! Самый уровень.
-  Так наливай. Другой бы спорил, а я всегда, пожалуйста! – Засмеялся Вадим.
Когда выпили по второй, отдуваясь и морщась, закусывая,
 Сенька спросил:
-  Вадим, а у тебя девчонка есть?
-  Есть.
-  Красивая?
-  Не знаю… Мне нравится.
-  Какая она из себя, полная, худая?
-  Ни то, ни другое, средняя.
-  А, ножки?..
-  Я же сказал средняя. Ноги как ноги, всё при ней и причём здесь ноги?
-   Ну не скажи… Я всегда, когда знакомлюсь, в первую очередь на ножки смотрю, ну и попка, как стульчик, чтоб…
-  А, остальное? – Заинтересованно спросил Вадим.
-  И остальное соответственно!
-  Тебя послушать, практика видать большая!
-  Есть маленько! – Не без гордости ответил Сенька и в свою очередь спросил:
-  А, у тебя?
-  У меня нет, не созрел ещё.
Сенька усмехнулся, сказал:
-  Не целованный значит…
-  Почему? Целовался.
-  Ну ты даёшь! Я же не об этом, - и на прямую спросил:
-  Ты хоть раз с девчонкой спал? Или с женщиной?
-  Нет. – Ответил Вадим и тут же смутился.
-  Во даёт! Я бы соврал.
-  Зачем? – выходя из конфуза, отозвался Вадим.
-  Не знаю. Но не признался бы.
-  Не нахожу в этом подвига или интимную зрелость. Зачем выпячивать того, чего нет и не было?
-  Ладно. – Согласился Сенька, - это дело поправимое. Давай по третьей, бог троицу любит.
-  Наливай.
Наполнив стаканы, Сенька сказал:
-  А, знаешь, давай за всех девчат на свете, чтоб они нас ждали и честь отдавали!
-  Ты всегда такой?
-  Какой такой?
-  Болтун циничный!
-  Нет, - улыбнулся Сенька, - с бабами и девками я робок и веду себя как комплементарный мужчина, вежливый и любезный.
-  Что-то не верится…
-  Не всегда правда, это глядя по обстановке. Ну так, что пьём?
-  Нет, за твой тост не хочу. Давай за мою невесту и её торт! – И Вадим глазами показал на закрытую коробку, одиноко стоявшую на столе.
Сенька свесился с полки, снял крышку, присвистнул:
-  Что сама печёт?
-  Сама.
Сенька полоснул ножиком кусочек, подцепил, повертел в руке, принюхиваясь, проговорил:
-  Духан впечатляет, аппетитный!
-  Так теперь попробуй. – Предложил Вадим.
-  Нет, давай сначала выпьем.
Они чёкнулись стаканами и осушили содержимое. Жуя торт Сенька спросил:
-  А, фотка её у тебя есть?
Вадим извлёк из кармана фотокарточку и протянул сеньке.
-  Ух-ты! Красивая! Но где-то я её видел раньше…
Вадим промолчал.
-  Как зовут? – снова спросил Сенька.
-  Прочти на обороте.
Сенька перевернул фотокарточку, прочёл: «Вадиму от Вики. Люблю, жду. Август 1966 года» - Он с нова посмотрел на изоброжение красивого лица, вздохнул:
-  Ну если она такая красивая и вкусная как торт, - и тут же съязвил, - хотя ты говоришь не пробовал… - Засмеявшись добавил, - совет вам да любовь.
И возвращая фотокарточку, предложил:
-  За это надо выпить, к тому же в купе, четыре угла.
-  Я больше пить не буду, - отказался Вадим, пряча на место фото, - уже голова шалит…
-  Ну на нет и суда нет. – Согласился Сенька, - расскажи про невесту. – Попросил он.
-  А, что рассказывать?
-  Да всё, что считаешь нужным, что сердцу милее.
-  Даже не знаю… - Отозвался Вадим, по удобнее подкладывая подушку, - родился в Целинограде – отец, мать, всё как положено. Закончил школу, ходил на самбо, бокс… Послушай, - Вадим оторвал голову от подушки, - а ты не знаешь, в армии может быть, спортивная секция?
-  Сама армия секция вооружённая! Ты, не отвлекайся, рассказывай.
-  Закончил школу…
-  Говорил уже! – Перебил Сенька, - ты о Вике давай.
-  В, сельхозинститут подался, поступил. На втором курсе с Викой познакомился, она на первом была, агрономический факультет, я мехфак.
Вадим замолчал, что-то вспоминая. Сенька не терпеливо повторил:
-  Ну дальше-дальше давай!
-  Да молодая она ещё! В этом году шестнадцать исполнилось…
-  Погоди-погоди! – Сенька оборвал Вадима, - это о ней писали газеты; одарённая восьмиклассница сразу в ВУЗ?..
-  О ней.
-  Вот! – Воскликнул Сенька, - я же говорил, что где-то её видел, вспомнил, портрет её был в газете!
-  Да был.
-  Во! Зрительная память у меня, что хоть раз увидел, как на плёнку! – И Сенька постучал по голове, - робот-автомат, не подкопаешься!
-  Трепло!
-  Сам ты три дня не умывался! Валяй дальше.
-  А, что дальше? Встречались, целовались, вот в армию проводила, обещалась ждать.
-  Такие долго не ждут…
-  Какие, такие?
-  Красивые, да ещё девственницы.
-  Это почему же?
-  Они годятся только раз и, только для жертвоприношения…
Вадим нахмурился, останавливая циничный бред Сеньки:
-  Давай так старик, о ней, в моём присутствии, следи за языком.
Сенька осёкся, взглянул на Вадима, тёмного как грозовая туча, примирительно сказал, протягивая Вадиму руку:
-  Извини. – И, чтобы сменить тему, спросил:
-  А, ты как из института в армию попал?
-  Бросил я институт.
-  Зачем? Или выгнали…
-  Сам ушёл. Так надо было, - уклончиво ответил Вадим. – После армии восстановлюсь.
Видя, что Вадим больше не расположен к разговору, Сенька откинулся на подушку и в пол голоса запел: - «Сиреневый туман, над нами проплывает, над тамбуром горит полночная звезда; кондуктор не спешит, кондуктор понимает, что с девушкою я, прощаюсь на всегда.» - Эх гитару бы сюда… - Мечтательно зевнул Сенька.
-  А, ты, что играть умеешь? – Отозвался Вадим.
-  Да нет, душа музыки просит.
-  В, соседнем купе есть. – Отозвался, с низу, голос.
-  О! – Сенька свесился с полки, - что оклемался?
-  Оклемаешься с вами! Бубните, стаканами гремите, чёрт бы вас побрал!
Вадим и Сенька рассмеялись, а Сенька спросил:
-  А, что, налить?
-  Плесни если не жалко, всё равно сна нет, может так быстрей бодун пройдёт…
-  Вот это правильно! Буди своего соседа, пока я за гитарою схожу. – И шустро спрыгнул с полки.
-  Та-ак. – Остановил сам себя Сенька, - а чего это я за гитарой засобирался? Играть-то кто будет?..
-  А, действительно, кто? – отозвался сосед с нижней .полки.
-  Неси я сыграю. – Ответил Вадим.
-  А, ты могёшь? – В сомнении спросил Сенька.
-  Нес-неси, там посмотрим.
-  Лады. Тогда я побёг!