Смятение чувств

Муж Игорь спрашивал, а Марина ничего не отвечала. Его
голос, чужой и далёкий, невнятный и ненужный, ме-
шал уловить очень важную мысль, пока неясную ей самой .
Что-то она упустила? Что-то не сделала? Это что-то смутно
мелькало в сознании и исчезало. Муж стрекочет и жужжит...
Слов не слышно, а фон остаётся, и никак не пробиться к
главной мысли сквозь туманную, вязкую пелену слов.

– Мариша! Мариша! Ты где? Ты не слышишь меня? Что
с тобой?
– Подожди! Отстань... Сейчас, сейчас...

И вдруг пришло: «Андрей из дома отдыха... Молодень-
кий офицер... Как он смотрел на меня при прощании! По-
чему не осталась до утра, ведь он просил?» Она преобра-
зилась: теперь это была уже не добродушная и смешливая
прехорошенькая мать семейства, какой её знали все друзья
и знакомые, а уверенная и решительная женщина, палимая
изнутри вырывающимся наружу огнём. На лице отраз-
илась полная гамма взаимоисключающих чувств: жесто-
кость, отрешённость от всего сиюминутного и полная кон-
центрация на далёком предмете.

«Дура-дура! Я его больше никогда не встречу... Это тот
случай, тот самый, которого ждала всю жизнь, все девят-
надцать лет замужества, а я ему отказала. Вернуться в дом
отдыха сейчас. Немедленно! Он завтра уезжает. Сегодня
или никогда! Всё. Еду!» – пронеслась искра безрассудства
в её голове, и она закричала, лихорадочно вытряхивая из
сумочки содержимое:

– Где ключ от машины? Он был в сумочке... Кто взял?
Игорь, ты?
– Мариша, что с тобой? Машину нужно отогнать на те-
хосмотр... Мы же договорились.
– Отдай ключ немедленно. Мне срочно надо вернуться в
дом отдыха. Сегодня. Завтра будет поздно.
– Мариша, вечер скоро. Что за необходимость? Ты же
только приехала. – Муж попытался обнять её за плечи.
– Не тр-р-рогай меня! Я еду! Мне надо! Отдай ключ!
Старшая дочь Вера оторвалась от книги, удивлённо
вскинув брови:
– Ма-ам! Давай я с тобой поеду. Не скучно будет.
– Никто и никуда не едет, кроме меня. Я возвращаюсь в
дом отдыха, потому что мне надо. Ты, Вера, присмотри за
Танюхой. За Светкой папа присмотрит. Завтра буду назад.

Шестилетняя Света, любимица папы, уже взобралась к
нему на колени. Таня, четырёх лет, начала реветь, почув-
ствовав какую-то угрозу для себя.

Муж молча выложил ключи от машины на стол и стал
возиться с плачущей Таней, обиженно сопя.

Она погнала машину, сжимая руль до боли в пальцах.
Полные губы – краса и гордость её, зависть всех сокурс-
ниц Гнесинки – сейчас были плотно сжаты, скулы заостри-
лись... Она сидела за рулём, устремлённая вперёд телом,
взглядом, всеми своими мыслями.

«Успеть! Успеть! Успеть!»

Понемногу она успокоилась и даже слегка сбавила ско-
рость.

Вспомнилось, как Андрей все три дня и вечера влюблён-
но рассматривал её, где бы ни встречались их взгляды: в
ресторане, в парке или в экскурсионном автобусе. Как
он неуклюже стал знакомиться с ней на танцах! Сказал
какую-то банальность и пригласил на танго. Сожалел, что
он не ведал о её существовании. А когда узнал, что она уез-
жает через три дня, так расстроился, что готов был ночью
не спускать с неё глаз. Надо же! Всего-то лет на несколько
старше её сына, что в армии. Такой же мальчишка. Вспом-
нила сына, и стало мутить душу: девятнадцать лет заму-
жем, ещё чуток, и округлится дата, и улетит, оставив её с
бабьим веком.

Но как же! Она – честная и верная жена. Плюнь тому
в глаз, кто скажет, что не такая она. Многим в Сергиевом
Посаде известная пара, она любит мужа, муж любит её, чет-
веро детей... И вот случилось! Её занесло, как на мокром
асфальте авто без тормозов. Ехала, ехала уверенно по нака-
танной дороге, и вдруг – зона прошедшего недавно дождя.
Машина не слушается руля, её, неуправляемую, несёт то ли
к обрыву, то ли на встречную полосу. А казалось, ситуация
полностью в её руках. Лёгкие поцелуи на затемнённых ска-
мейках в парке по вечерам, три дня тайных и явных взгля-
дов Андрея, любование ею... Что там фигура – не фигура!
Тут больше, глубже. И она, как бы со стороны, подхваты-
вала его взгляды, мысленно поругивая себя за вольности
на скамейках или под деревом. И сумела-таки справиться,
сумела не перейти границы, за которыми начинается грех...
Да, да! Грех! Вспомнила христианскую заповедь: «Не пре-
любодействуй». Рассталась утром с Андреем, нежно по-
целовав его в лоб.

– Маара, может, останешься? На одну ночь только... Я
ведь тоже скоро уеду... Прошу, – прошептал он.
– Нет, нет и нет! Нельзя, мальчик мой! Нельзя! И тебе
не нужно. Уважать меня не будешь... Я же не кто-нибудь...
Правда ведь?!

Она села за руль и увидела, как он потерянно смотрит
вслед. Его фигура, отражённая в зеркале, становилась всё
меньше и меньше, пока не превратилась в еле заметную
точку, а потом и вовсе исчезла.

Исчезла, да не навсегда. Через три часа, дома, Марина
расцеловала детей, тут явился муж раньше времени. Как
только муж приблизился, она сразу почувствовала в душе
нарастание непонятной мглы и напряжённости. Давно ей
не по нраву его безликая, словно серое утро, виноватая
улыбка; стало занудным его вечное: Мариша, Марина, Ма-
ринка, Мариночка, Маара, наконец... И по ночам одно и то
же, как анекдот про чукчу. Раньше, в первые годы, всякое
прикосновение, даже слово её заводило, она ждала ночных
ритуальных действий, но со временем всё как-то приелось,
стало привычным и порой раздражало.

В обед, за столом, она поймала блиц-взгляд на её грудь,
затем он, смущаясь, улыбнулся. И налетела гроза, маши-
ну понесло по мокрому асфальту, крути руль туда-сюда, не
крути... Она почувствовала жаркое дыхание Андрея, напо-
ристость, поцелуи, пробудившие в ней былое.

Марина остановилась на обочине и, опустив голову на
руль, задумалась. Куда и зачем она едет? Как муж поведёт
себя? Разводиться начнёт? Исчезло очарование первых
дней, желание пропало, «как сон, как утренний туман», же-
лание любить... Исчезло – и всё тут. При чём здесь любовь
и страсть? А дети? А мнение окружающих? Наплевать! Ей
ведь сорок два всего. Или уже старуха? По обычаям древ-
ним – старуха. А по нынешним временам – в самом соку.
Она жила для мужа, детей, семьи, а для себя пожить име-
ет или не имеет право? Вот ещё! А этот мальчик, молодой
офицер, ей интересен, желанен. Запрещала себе? Зачем?
Для чего? Для кого?

Она гнала машину вперёд и вперёд.

Андрей – у ворот дома отдыха, будто бы предвидел её
возвращение. Но ничего нового, ничего, что потрясло бы её
душу. Прошла просимая им ночь, как оказалось, отнюдь не
волшебная. Нет, разочарования не было. Но не было вос-
торга, не возникало и сожаления. А чего сожалеть!

По дороге домой она заехала в кафе на обочине, долго
сидела за чашкой кофе в полутёмном углу.

«Ничего, – утешала себя, – всё чин чином». Как до за-
мужества, так и теперь – не монахиня! Было подростковое
влечение к юному турчонку, по уши влюблённому в неё в
Стамбуле. Отец служил коммерческим представителем
чего-то или кого-то... Жили семьёй, не как дипломаты, а
свободно от надзора посольских ушей и глаз. Сколько ей
тогда было? Наверно, не более дюжины лет. Увлечение
было невинным, но приятным. Затем семью перевели в
Москву, была переписка с Надиром, но только через семь
лет она встретилась с ним. Она уже начала отвыкать от
мысли, что где-то есть Надир, который её любит, а тут он
объявился во всей красе. Помнится, она прибежала к нему
в гостиницу. С ним тоже, как с Андреем, была вместе одну
ночь, а утром подумала: «И этого щупленького, чернявень-
кого турка ждала целых семь лет?!»

Хотя неправда, она его не ждала, так получилось. На
первом курсе училища в неё влюбился профессорский сы-
нок Ефим, тоже студент. Провожал с лекций, на концерты
вместе ходили. Не пропускал ни одной её игры на флей-
те, когда она выступала на сцене. Ей прочили будущее как
флейтистке – огромадное!

«Маринка, – говорила профессорша Маргарита Бори-
совна, мать студента, – тебе Бог дал замечательный ин-
струмент для игры на флейте: полные и сильные губы,
великолепные лёгкие. Ты станешь знаменитой. А Фима от
Бога скрипач! Вы будете прекрасной семейной парой».

Маргарита Борисовна не знала, что достоинство полных
и сильных губ проявлялось больше в поцелуях, чем в игре
на флейте. А Фима был без ума от её поцелуев. Но за семь
дней до похода в ЗАГС она отказала Фиме. Отказала! Со-
всем неожиданно для себя, отца с матерью, свекрови в об-
разе профессорши, прозванной ею Марго.

Если честно, за ней стал ухлёстывать молодой препода-
ватель по классу скрипки. С ним она целовалась и репети-
ровала брачную жизнь целых полтора года, пока не отказа-
лась выйти за него замуж.

Был ещё художник Виктор, вечно прокуренный и пах-
нущий красками, предлагавший ей и руку и сердце, подоб-
но серпу и молоту.

С мужем, сохранённым ею для потомства, всё случи-
лось по-другому. Была любовь... С чего же она возникла?
Тем не менее они поженились, и она родила ему сына, а
потом дочь... Жили трудно – на загородной даче: денег не
было, водопровода не было, отец её к тому времени умер, а
мать от горя ушла в монастырь. Родители Игоря – без царя
в голове. Сами выкручивались, как могли. Но любовь-то
была... Была любовь. Думала об Игоре, ждала его вечерами,
когда он задерживался в училище. С радостью готовила
для него еду. С радостью занималась детьми. Перестроили
дачу, сделали из неё настоящий жилой дом с водопроводом,
камином, канализацией... Потом переехали в Сергиев По-
сад. Игорь строил и ремонтировал храмы. Она – с детьми.
Было семейное счастье. И куда оно делось? Даже мыслей
не было, чтоб изменить мужу. Как-то вскоре, через полгода
после рождения младшей дочери Тани, отдыхала на Кипре
с дочерью Верой. По вечерам гулял с ними по набережной
моложавый композитор из Киева Олег Табачников. Хоть
ей он и нравился, но лишнего ни себе, ни ему не позволяла.
А тут – на тебе! Офицер молодой появился, и сама к нему
помчалась, как дура последняя.

Не допив кофе, она поспешила к чёрному ходу во двор
кафе. Из конуры вылезла небольшая шавка, а за ней вы-
водок щенят. Двенадцать разномастных сосунков: чёрных,
чёрно-белых, и даже один рыжий затесался.

Марина вернулась в кафе и заказала котлеток на всех.

– Мы котлеты порциями продаём, а не килограммами.
Сколько вам с гарниром? И с каким гарниром: макаронами
или картошкой? – заулыбалась пожилая буфетчица.
– Пятнадцать порций. Можно? С макаронами.
– Собачке, наверно?
– Да. Матери-одиночке. Я сама как та шавка. Тоже ма-
ленькая, а четверо детей у меня.
– И тоже одиночка? – погрустнела буфетчица.
– Что вы! У меня муж есть. А чего они все такие разно-
мастные? Щенки-то?
– А кто их знает? Кобели были разномастные. Много
развелось бродячих собак... Кто сильнее, тот и взял!

Марина долго стояла, наблюдая, как пёсики кормятся.
Щенки столпились у чашки с едой, рыча и толкаясь. Толь-
ко сука ела достойно, не спеша, вмешиваясь время от вре-
мени в разборки вокруг нежданно-негаданно свалившего-
ся счастья насытиться до отвала.

«Откуда эта любовь берётся и куда она уходит? – раз-
мышляла Марина. – Да и есть ли она, любовь? Есть ин-
стинкт к размножению... Это закон природы, он управляет
всеми нами, объявившимися на грустной земле».

– Всё на земле – от Бога, – услышала она негромкий го-
лос и обернулась.

Позади стоял благообразный старец в белом балахоне
до пят, подпоясанном тонким ремешком. Окладистая бе-
лая борода, седые волосы на голове стянуты синей лентой.
А на ногах – лапти. Самые настоящие лапти, какие она ви-
дела разве что в музее.

– Здравствуйте, уважаемый! А почему вы мне это гово-
рите? – спросила Марина.
– Я отвечал на твой вопрос.
– Разве я что-то спрашивала?
– Нет, ты подумала.
– А вы читаете мысли?

Старик смолчал. И Марина неожиданно для себя доба-
вила:

– И любовь от Бога?
– И любовь тоже. Только каждый волен принять её или
не принять. У каждого человека есть выбор.
– А у шавки?
– Тоже тварь Божья. Всё понимает... Ишь как заботит-
ся о детках своих... А ты молись, милая, молись... Сердце у
тебя доброе. Ибо сказано: «Возлюбленные! Огненного ис-
кушения, для испытания вам посылаемого, не чуждайтесь,
как приключения для вас странного, так как вы участвуете
в Христовых страданиях, радуйтесь...»

Неожиданно для себя Марина подошла к старцу и поце-
ловала ему руку. На глаза навернулись слёзы. Пока она до-
ставала платочек из сумочки и утирала глаза, старец исчез.

Марина вернулась в кафе и стала расспрашивать буфет-
чицу о странном старике в лаптях. Та недоуменно поясни-
ла, что никаких старцев здесь нет и быть не может. Кафе – в
пяти километрах от села Заворыкина, здесь сходятся две
шоссейки. Для кафе место очень удобное...

– Показалось тебе, милая, – участливо посмотрела на
Марину буфетчица. – Бывает, с дороги устанет человек,
вот ему и кажется то, что думается. А во двор никто, кроме
тебя, не выходил.
– Спасибо вам. Может, и вправду почудилось.
– А ты в церковь нашу зайди и свечечку Богу поставь.
Ты ведь в сторону Сергиева Посада едешь? Так небольшой
крюк сделай и сама увидишь нашу церковь. Небольшая и
красивая, подобно куколке. И батюшка там молодец, лад-
ный такой да добрый.

Слова буфетчицы оправдались. Храм был благолепен –
с каменной резьбой закомар, голубым куполом в звёздах и
небольшой колокольней, ладно пристроенной сбоку.

Марина вошла в отворённые настежь двери.

Прошло несколько лет, и слух о церкви Святого Нико-
лая Угодника в селе Заворыкине разнёсся по всей округе.
Послушать службу батюшки Богдана приезжают люди из
других сёл, и даже паломники после лавры в Сергиевом
Посаде останавливаются. Рассказывают, что хор певчих
возглавляет замечательная прихожанка, красивая, строгая.
Поёт молитвы столь проникновенно, что сердце заходится
от радости.

О проповедях отца Богдана и его хоре певчих мне рас-
сказывал приятель-художник Виктор Лукьянов, да всё не-
досуг было посетить те места. Наконец я собрался и поехал
в обраставшее легендами село Заворыкино. Когда увидел
на клиросе Марину, узнал её сразу: как достоверен глаз ху-
дожника! Зная историю её жизни вплоть до встречи с за-
гадочным старцем у придорожного кафе, я больше дивился
не сгинувшей хохотушке Марине, а кротости и благогове-
нию в её лице, огромным глазам, наполненным неким упо-
ванием и счастьем, голосу ангельской чистоты. Во время
службы Марина крестилась размашистым крестом, под-
нимала глаза вверх, где парили образы ангелов, окружав-
шие Спасителя. Ибо сказано: «...служите друг другу, каж-
дый тем даром, какой получил, как добрые домостроители
многоразличной благодати Божией. Да будет украшением
вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или
нарядность в одежде, но сокровенный человек в нетленной
красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пе-
ред Богом...» (Первое соборное послание св. апостола Пе-
тра, гл. 4, стих 10).