Нескончаемое потворство часть 20

Нескончаемое потворство часть 20
Картина неба, скрытая землёй
Натуралисты знают: изучая Землю, возможно постигать и Космос. Планета, будучи частью Вселенной, непрерывно взаимодействует с нею. Проникающие сюда части материи и энергии окружающего пространства позволяют изучать его, не отрываясь от родной поверхности.
Археологи знают: земля питает не только живущие поколения, но и сохраняет память о всех прошедших. Археология основана на вечности деяний — земля сберегает следы труда, будь то величественное сооружение или выкопанная попросту яма, терпеливо отёсанная глыба или торопливо смятая глина. Особенность же человека в том, что его дела порождены мыслью. Значит, археологические раскопки раскрывают историю разума. В том числе в пластах земли скрыты и этапы постижения Вселенной.
Изучение палеоастрономических объектов — таких, например, как знаменитый Стоунхендж — даёт представления о том, какие светила или звёзды выделялись далёкими предками, какие моменты их движения считались значимыми. Но по немым древним памятникам нельзя представить другого — как виделось в те века всё звёздное небо, как оно осмыслялось.
Проникнуть за эти рубежи попытался в последние годы А.А. Гурштейн, статьи которого сначала об истории зодиакальных, а теперь и иных созвездий публикует журнал „Природа“. Гипотезы исследователя построены на сугубо астрономических исходных данных и, по мере возможного, соотносятся с историческими свидетельствами, некогда записанными или передававшимися изустно ещё недавно. Там, где учёный переступает пределы народной памяти и самой ранней грамотности, он всецело оказывается в мире археологии — науки, способной отыскать истоки и уцелевшего, и давно забытого.
Предположение о поэтапном сложении Зодиака с общих историко-культурных позиций выглядит вполне правомерным. Ибо отвечает основному закону развития духовной культуры — долгие тысячелетия оно осуществлялось не отрицанием, а вбиранием в себя и переосмыслением представлений предшественников. Любое мировоззренческое явление исторически многослойно и смещено и в силу этого содержит внутри самого себя память о своём происхождении и развитии. Не являются исключением и старые воззрения о Вселенной. Мысль о постепенном сложении известного набора зодиакальных созвездий, при котором наблюдения изменяющихся астрономических явлений не только создавали новые построения, но и сохраняли старые, вполне отвечает основному свойству традиционного мировосприятия.
Гипотеза допустима. Однако для её подтверждения следует ответить на вопрос, каким образом разрешалось противоречие между древними объяснениями и вновь полученными фактами. Ведь это противоречие в определённые периоды было вполне очевидным — оно касалось не воображаемых, а наблюдаемых явлений.
Согласно взглядам Гурштейна, названия созвездий не зависели от их формы, а имели символический характер. Они были результатом осмысления наблюдений, т. е. увязывались со способом их объяснения. Мировоззренческий смысл каждой реконструируемой исследователем самостоятельной четвёрки созвездий одинаков: всякий раз отмечая изменившиеся главные годичные положения Солнца выделением новой группы созвездий, древние астрономы подчинялись выражению одной и той же идеи — последовательной связи рождения — расцвета — увядания — смерти. Менялись лишь образы, воплощавшие суть представлений в условиях данной эпохи и определённого общества.
Такая трактовка значения звёздных „квартетов“ находит многочисленные соответствия в фактах древней культуры всего человечества. Подобно воспринимался не только год небесный, но и год земной, выраженный растительным циклом: весна, лето, осень, зима. Такова символика и каждых суток (восходящее, полуденное, заходящее солнце и ночь; восходящая, полночная, заходящая луна и день), и целого века, вобравшего всю человеческую жизнь. Единый мировоззренческий смысл наполняет все единицы времени, доступные наблюдению древнего человека — от наименьших до наибольших (ограниченных сроком существования самого индивидуума). Следовательно, предполагаемая символика каждой отдельной зодиакальной четвёрки созвездий есть лишь частный случай всеобщего образа хода Времени, созданного традиционным мышлением. Необходимо лишь дополнить сказанное существеннейшей особенностью древнего образа Времени — цикличностью его движения, круговоротом, бесконечной сменяемостью одних и тех же явлений (и дня, и ночи, и сезона, и года, и человеческой жизни).
Этапные сочетания созвездий Зодиака, восстанавливаемые Гурштейном, несут в значении своих названий и иной смысл. Их символика связана не только с уловленным исследователем образом Времени, но и с образом Пространства. Более всего в этом убеждает вхождение в каждую зодиакальную четвёрку созвездия, воплощающего водную стихию (Рыбы, Водолей, Козерог). Сокрытие Океаном тайны смерти — явление относительно позднее, производное от его первичного значения конца, предела Мира. Символика, объединяющая три других звёздных скопления каждого квартета, указывает на одну и ту же форму тверди, ограниченной бездонными водами: рождение — это подъём, расцвет — это вершина, увядание — это спуск. Перед нами контур Мировой горы. Движение Солнца и Луны от её подошвы до пика и вниз до глубин Мирового океана — вот образ хода Времени, возможного лишь в заданном Пространстве. Поскольку жизнь — выражение этого Времени, всё её окружение — проявление этого Пространства: и Вселенная — гора, и страна — с вершиной в центре и водами или хребтами по краям, и общество имеет верхи и низы, и каждое жилище подобно Мировой горе с небесными сводами, и личная судьба — с её восхождениями, даже взлётами, как и падениями и провалами, и фигура каждого человека — с головой, устремлённой к небесам, и ногами, ступающими по земле… Весь Мир всегда — единство Пространства и Времени, Пространство-Время. И в древности, и в античности, и сегодня. Внося изменения в исконную картину мироздания, наблюдатели в целом не выходили за пределы давно знакомого, всякий раз находя подтверждение истинности своего восприятия в личном и общественном опыте, в многогранности практики. От эпохи к эпохе одна и та же по сути идея закономерно воплощалась в новых образах, созданных конкретной древней культурой и способствовавших постижению в условиях данного общества той или иной особенности, того или иного свойства одного вечного явления.
Особого внимания археолога, несомненно, заслуживает определяемое начало Зодиака. Судя по астрономическим датировкам — VI–IV тысячелетия до н. э.,— оно связано с эпохой неолитической революции. Однако особенностям производящего хозяйства в большей степени соответствует не символика первого „квартета Близнецов“, а последующего „квартета Тельца“, образы же начальной четвёрки созвездий выглядят значительно более древними. Учитывая историю материальной культуры, их вполне можно было бы отнести и к предыдущему периоду — VIII–VI тысячелетия до н. э.: ведь фигура стрелка появляется уже в мезолите, тогда же, с развитием плавательных средств, и водная гладь перестаёт быть непреодолимой границей обитания. Сложился к той эпохе и образ Пространства-Времени, отражённый в символике первых четырёх созвездий Зодиака.
Выходит, что образность по крайней мере двух первых зодиакальных „квартетов“ отстаёт от уровня развития общества на одну выделенную Гурштейном фазу — 2000 лет. Ориентируясь на собственные вехи, археолог вновь должен поставить перед астрономом вопрос, когда были (точнее, могли быть) выделены эти созвездия. Астроном находит, что совпадение четырёх годовых поворотных точек Солнца с усреднёнными центрами созвездий первого „квартета“ (Близнецы, Дева, Стрелец, Рыбы) относится к середине VI тысячелетия до н. э. и датирует выделение названных скоплений звёзд к этим тысячелетиям. Но действительно ли совпадали эти астрономическое и культурное явления? Поскольку звёзды не видны днём, Гурштейн полагает, опираясь на известную практику более позднего времени, что положения светила определялось по звёздам, поднимающимся перед восходом. Иными словами, по созвездию, в котором Солнце реально находилось в предыдущем месяце. Что если первоначально наблюдатели и выделили на небе те созвездия, в которых Солнце должно было располагаться и которые не были видны, а другие — предшествующие важнейшим годовым состояниям и возвещавшие о них в утренних сумерках? Тогда эпоха выделения „квартета Близнецов“ на деле совпадает с солнцестояниями в ещё не вырисованных на небесном полотне созвездиях Рака — Весов — Козерога — Овна, т. е. будет датироваться VIII–VI тысячелетиями до н. э.
Развивая допущение, придётся предположить, что и „квартет Тельца“ был выделен 2 тыс. лет спустя — в VI–IV тысячелетиях до н. э.— по созвездиям-„вестникам“. По той же логике и „квартет Овна“ должен быть сформирован между IV и II тысячелетиями до ;н. э. Случайно ли то, что его созвездия входят в вавилонский текст mulAPIN (№ 7, 10, 13, 18), отразивший, как считается, знания примерно 2300 г. до н. э.? Возникшая постановка вопроса не затрагивает названия последней зодиакальной четвёрки, появившегося лишь у греков и связанного с символикой иной эпохи. Речь идёт лишь о проблеме, когда же и в каких рамках какой астрономической традиции начали определяться звёзды, среди которых в данный момент находилось Солнце.
Как видим, общеархеологические данные не противоречат обсуждаемой палеоастрономической гипотезе. Они даже подталкивают её автора к поискам в более удалённых от наших дней древних культурах.
Гипотеза о выделении созвездий в каменном веке как раз и отвечает этим устремлениям. Постигая историю Зодиака, Гурштейн фактически разработал набор признаков, отличающий древнейшие по выделению созвездия от позднейших. Обладая им, необходимо двигаться дальше: зодиакальные скопления представляют собой важную, но частную, ограниченную область звёздного неба. Если первые созвездия были отмечены на стезе Солнца не ранее VI тысячелетия до н. э., то как этот акт связан во времени с моментом осознания людьми иных созвездий? Как соотносится характер появления „начал Зодиака“ с природой первой систематики иных звёзд?
Вновь отметим, что уходя от опыта конкретных обществ, отражённого в устной или письменной традиции, мы можем заниматься рассмотрением лишь общечеловеческих представлений, скрытых ли в земле, отражённых ли на небесах. Археология не располагает данными, позволяющими утверждать, что первым созвездием была Большая Медведица или что именно этот образ был предпочтительнее прочих для человека каменного века. Вероятно, для определения времени появления этого созвездия действительно более важны наблюдения лингвистов, соотносимые с историей заселения Северной Америки.
Археологу следует обратиться не к отдельным созвездиям, а к их совокупности и попытаться проверить возможность бытования в палеолите тех воззрений, которым отвечает символика звёздных рисунков, вычленяемых в качестве древнейших. Названные историком астрономии специальные исследования посвящены эре верхнего палеолита (приблизительно 36–12 тыс. лет назад). Однако есть весьма важные разработки, позволяющие проникнуть в духовный мир более древнего общества — периода так называемого среднего палеолита или мустьерской эпохи (до 100 тыс. лет назад), т. е. поры палеоантропа, прежде всего неандертальца.
В 1991 г. вышла книга Ю.А. Смирнова „Мустьерские погребения Евразии: возникновение погребальной практики и основы тафологии“. Это очень строгое и доказательное исследование посвящено, казалось бы, сугубо специальной проблеме — установлению времени появления преднамеренных человеческих захоронений и выделению их характерных особенностей. Однако за этим феноменом для историка культуры стоит очень многое. Появление особой формы обращения с телом умершего указывает на существование в обществе палеоантропов значительно более сложных, чем полагали, общественных отношений. Новый вид социальных связей привёл к заботе об окружающих, даже тех, которые перешагнули грань бытия.
Хотя все мустьерские захоронения обнаружены в пещерах или под скальными навесами, для них уже создавались искусственные сооружения: выкапывались ямы и делались насыпи. В обряд погребения входило разведение костров. Различные приношения и необходимый при жизни инвентарь клали рядом с телами умерших, которых размещали в соответствии с некоторыми общими требованиями. Иными словами, уже 90–60 тыс. лет назад сложился полноценный и единый набор черт, отличавший преднамеренные погребения людей на всей последующей истории человеческого общества. И сегодня мы видим здесь всё те же четыре обязательных компонента: останки умершего, сопроводительный инвентарь, погребальное сооружение и дополнительные обрядовые элементы (в виде огня, еды и т. п.).. За прошедшие тысячелетия ничего качественно нового уже не было привнесено в эту сферу человеческой культуры. Следовательно, есть возможности ретроспективно понять те основные идеи, что привели неандертальцев к созданию столь значимого вклада в систему общечеловеческих ценностей.
Погребения — одно из наиболее ярких проявлений осознания единства человеческого коллектива (будь то семья, род, государство). Лишь на первый взгляд оно отражает признание людьми неотвратимости смерти. По сути создание захоронений изначально служило средством борьбы со смертью, вернее, преодоления её, ибо было подчинено идее продления жизни, обеспечения бессмертия общины или рода. Действия, совершаемые сородичами с телом умершего, определялись заботой о нём и одновременно о самих себе, поскольку правильно совершённое погребение воспринималось абсолютно необходимым условием продолжения существования и всей общины, и её отдельных членов. Мне уже приходилось писать о том, что любые формы погребальной практики проистекают из представлений о смерти-перерождении [1]. На них основаны и действия палеоантропов мустьерской эпохи.
Из сказанного следует, что уже в среднем палеолите существовали представления об этом и потустороннем мире, о земной и загробной жизни, ради которой умершего необходимо снабдить определённым набором вещей и продуктов. Материалы мустьерских погребений показывают характерное для неандертальцев и ранних сапиентных форм человека развитое дуалистическое мировосприятие.
Для уяснения этого и был необходим нам экскурс в царство Аида — археология встречает свидетельства не только осмысленного, но и в полной мере упорядоченного взгляда на мироздание в памятниках 90–80-тысячелетней давности. Противопоставление и единство верха и низа — земли и неба — было постигнуто ещё неандертальцем. Им, смею полагать, и было дано первое объяснение, систематизация картин ночного неба. Но какую форму это приобрело, сказать ныне невозможно.
Сохранились лишь те мустьерские погребения, что были совершены в горных пустотах и под скальными навесами. Такому обращению подвергались не все умершие и не всюду. Для рассматриваемой темы неважно, как выглядели иные формы захоронений и где они совершались. Существенно то, что при создании пещерных гробниц явно проявляется избирательный подход — как к отдельным умершим (на 50–55 тыс. лет известно 59 погребений — по одному на тысячелетие), так и к конкретным природным объектам — горам. Всё это позволяет связать древнейшие погребения человечества с образом Мировой горы — особым жизненно важным центром в сознании первобытных коллективов, заключавшем внутри себя все жизненные силы рода, и порождавшем, и вбиравшем после смерти каждого члена общины.
Такую гору воспроизводили древние надгробные сооружения — от простого земляного кургана до египетских пирамид [3]. К её образу восходит и современная могильная насыпь. Но ведь подобное погребальное сооружение возводят, как мы знаем, уже палеоантропы.
Выходит, изучение мустьерских погребений в описательном и сравнительном плане подводит к заключению о сложении важнейшего в истории человеческой культуры космогонического образа Мировой горы, быть может, впервые подарившего сознанию возможность охватить единство Вселенной и нерасторжимость в природе Пространства и Времени уже в эпоху среднего палеолита, не позднее чем 90–60 тыс. лет назад.
Если это так, то для археолога нет ничего удивительного в том, что связанная с этим образом символика древних созвездий, выделяемых Гурштейном, получила датировку в 16 тыс. лет. Пожалуй, остаётся лишь поискать объяснение хронологическому разрыву между археологически выявляемой древнейшей возможной датой и астрономически получаемым верхним временным рубежом.
Можно полагать, что отгадка содержится в некоем отличии общества верхнего и среднего палеолита в сфере духовной культуры. Почувствовать его позволяет другой археологический труд, изменяющий общие представления о древнем каменном веке. Такова книга А.Д. Столяра „Происхождение изобразительного искусства“, вышедшая в 1985 г. Исследователь подробно обосновал, что появление гениального верхнепалеолитического наскального искусства не было ни внезапной, ни первой вспышкой человеческой изобразительной деятельности. Этому предшествовало длительное и поэтапное развитие, прослеживаемое с древнейших времён нижнего палеолита — ашельской эпохи (период приблизительно от 400 до 100 тыс. лет назад). Основное движение здесь происходило от форм так называемого „натурального творчества“ (обрядового выставления туш животных или их символических частей: головы, конечностей, шкуры) к „натуральному макету“ (естественной или грубой лепной основе, накрытой шкурой с головой и конечностями зверя) и полнообъёмной скульптуре, затем, профильному барельефу и, наконец, к рисунку и росписи. Мустьерскую эпоху отличает стадия „натурального макета“, а верхний палеолит — формы плоскостного изображения. Продолжив основной путь развития искусства в мезолит и неолит, увидим, что в целом в каменном веке эволюция заключена в нарастании отвлечённости образа от реального прототипа. Животное поэтапно представляет: его реальное тело (нижний палеолит); воспроизведение этого тела в объёме (с его частями — средний палеолит, скульптурно — верхний палеолит); его плоскостное изображение (верхний палеолит); его плоскостное обозначение (стилизация — мезолит, геометризация и орнаментализация — неолит).
Созвездия, с нашей точки зрения, принадлежат, пожалуй, к сфере изобразительной деятельности и относятся к области „небесного рисунка“. По-видимому, такое их определение можно перенести и в древность, невзирая на то, что и на поздних этапах — в античности и традиционном фольклоре — восприятие созвездий связано с „полнокровными“ и действующими мифическими персонажами. Для того чтобы соотнести группу светящихся в небе точек с определённым образом, несомненно, требовалась далеко зашедшая способность к отвлечённому восприятию. По-видимому, предлагаемая Гурштейном датировка древнейших созвездий эпохой верхнего палеолита неслучайно совпадает со столь характерной для этого времени стадией изобразительной деятельности, заключающейся в смене воспроизведений объектов окружающего мира их изображениями.
Нам остаётся лишь отметить ещё одно возможное следствие обсуждаемой гипотезы. Поскольку древнейший набор созвездий очень ярко представляет пространственный образ мира и состоит из множества небесных персонажей, относящихся ко всем трём сферам древней Вселенной, то и осмысление, и объяснение этой сложной картины, вероятнее всего, должно было иметь сюжетную форму. Последовательное появление на небосводе созвездий, как и движение глаз от одного из уже взошедших к другому, очевидно, сопровождалось изложением некоего полного разнообразных встреч путешествия мифического персонажа по всем пределам Мира. Быть может, история астрономии поможет и в постижении истоков фольклора.