Солдатик

Матвей часто видел себя в воображении хорошо одетым, разъезжающим в дорогой иномарке. Куда он ехал, зачем, всё это упускалось им, это он не домысливал, но почти явственно ощущал лёгкость движения иномарки, мягкость сиденья под задом, комфорт, созданный кондиционером. Иногда он представлял себя в уютной квартире, причём воображение всегда усаживало его в очень свободной раскованной позе на большой кожаный диван цвета топлёного молока, точно такой, какой он видел в квартире Веры, а, может, даже на него, об этом Матвей тоже не задумывался, но он всегда видел себя на этом диване перед телевизором, который, тоже, как и у Веры в квартире, был больших, и, как казалось Матвею, даже излишне больших размеров. Ещё Матвею очень нравилось представлять себя лежащим в белом шезлонге где-нибудь на пляже в тёплых странах под пальмами, точно так, как мужик с рекламного щита, висевшего напротив военкомата. Рядом с мужиком на плакате лежала красивая цыпочка, а рядом с собой Матвей укладывал, но как-то нехотя Веру. Жалко, что Вера ничуть не была похожа на ту цыпочку. Это несколько омрачало картину, но Матвей усилием воли заставлял себя смириться с этим. «Ничего, ничего, зато море, пальмы, девочки… Нет, девочки вряд ли, хотя, когда-нибудь и девочки…». Ещё его любимой картиной была такая: он лежит в ванной в душистой тёплой воде с мыльной пеной, причём ванная комната светлая, уютная, даже со цветами в напольной вазе, со множеством каких-то красивых флакончиков и баночек на полочках, с блеском хромированных ручек, вешалок, полочек, с большими зеркалами, мягким ярким светом. Эту картину он стал рисовать себе после того, как однажды Вера попросила его слить воду из ванной. Сразу, как только он вошёл в ванную комнату, он понял, что всю жизнь мечтал о такой ванной. Он даже не желал себе признаваться, что раньше в его воображении рисовалась другая ванная, такая, как у его бывшего одноклассника Петьки. Петькина ванная была таких же размеров, как и у всех в их доме, но стены Петькиной ванной до самого потолка были уложены плиткой цвета морской волны, а на стене, к которой прижималась ванна, плитки были расписными и уложены так, что образовывали картину, на которой два дельфина проносились над морской волной. Увидев ванну в квартире Веры, Матвей тут же выкинул из своих воображаемых картин Петькину ванную, и стал представлять себя в Вериной, а точнее, в своей, устроенной так же, как у Веры. Раньше Матвей даже не представлял, что ванная комната может быть по размерам больше их зала. Залом в их семье называли самую большую проходную комнату, из которой можно было войти в две маленькие комнаты. В зале жили его родители, здесь собиралась вечерами вся семья перед единственным телевизором, здесь устраивались застолья по случаю праздников, здесь справляли свадьбу его сестры Татьяны. Матвей не знал, что туалетная комната может быть размером такой же, или даже чуть больше, чем комната, в которой они жили с сестрой Татьяной, пока он не перешёл жить в комнатку, освободившуюся после смерти бабушки. Матвей просто даже не представлял, что в доме может быть столько комнат, сколько их в доме, где жила Вера. А недавно, после того, как Вера провела его на террасу, где она любила проводить вечера, к радужным картинам Матвея прибавилась ещё одна: он сидит в кресле-качалке на широкой террасе и в просвет между высокими старыми соснами любуется закатом. Сегодня ночью ему даже приснилось это, но только сон закончился как-то плохо. Во сне терраса почему-то рухнула, и Матвей с криком ужаса полетел вниз. Пролетая мимо второго этажа, он увидел в окне искажённые ужасом лица Веры и Зинаиды Васильевны. Концовка сна немного беспокоила Матвея. Сегодня вот уже дважды он тревожно прокручивал её в памяти, что-то пытался: то ли понять, то ли узреть неувиденное, но тут же возникало томление, и Матвей мысленно отмахивался от сновидения.
Наконец-то всё прояснилось. Перед обедом к нему подошли два сослуживца – вихлявый Славик и обрюзглый Витёк, которые не были ему никогда симпатичны, и общался он с ними мало, только по необходимости. Не скрывая ехидства, наперебой Славик и Витёк заговорили с ним о Вере. Первым начал Славик:
– Ты видел чувака на «Бентли»?
– Какого чувака? – спросил Матвей, не понимая, о ком идёт речь и к чему клонит Славик, но понимая, что чувак как-то затрагивает его интересы, иначе ребята не подошли бы к нему с этим разговором.
– А того, что обхаживает Веру Степановну.
Веру, двадцатитрёхлетнюю дочь библиотекарши Зинаиды Васильевны, в части все солдаты звали по имени отчеству, и только Матвей с согласия самой Веры и даже по её просьбе обращался к ней без отчества.
Вера сразу выделила Матвея среди других солдат. Он был рослым, видным с лица, красиво говорил, острил, много читал. Зинаиде Васильевне, похоже, он тоже нравился, она никогда не противилась встречам дочери с Матвеем, и даже при возможности оставляла их наедине.
– Кто обхаживает Веру Степановну?
Неожиданно для себя Матвей повысил голос. Некоторые из сослуживцев, находившиеся неподалёку, обернулись в их сторону. Матвей поверил словам Славика, с этой секунды он точно знал, что на пути к его мечтам появилось препятствие, не зря же во сне он рухнул с террасы, но что-то в нём противилось услышанному, и верить в это не хотелось, и не нравилось, что узнаёт об этом от Славика, а потому его следующий вопрос снова носил тон угрозы:
– Откуда ты это выдумал?
Славик, наслаждаясь зрелищем психующего Матвея, который всегда, как казалось Славику, изображал из себя весельчака парня-рубаху, тянул с ответом.
Вмешался Витёк.
– Он провожал Веру Степановну…
Славик прервал Витька:
– Я сегодня видел.
Говоря эти слова, он по-бабьи вихнул  торсом, приподдёрнул плечо и сделал вызывающий поворот лица в сторону. Причём, будучи многословным по натуре, его даже звали «балаболом», Славик нарочито замолк для того, чтобы подразнить Матвея, потерзать его душу. После небольшой паузы, наблюдая, как лицо Матвея наливается краской, продолжил:
– Пижон такой на чёрном «Бентли» с крутыми номерами – три семёрки. У него ботинки одни, наверное, стоят пятьсот евро, костюм, сразу видно, шит по хорошему лекалу, галстук тоже не на барахолке куплен. У меня есть такой, мне друг мой подарил, знаешь, сколько он стоит? – Славик специально уводил разговор, давая Матвею время на осознание услышанного. Ему было весело наблюдать за тем, как каменело лицо Матвея. С нарочитым безразличием он продолжал, – Вот только староват он для Веры Степановны, и лицо у него грубовато.
Славик ждал от Матвея слов или каких-то действий, но Матвей по-прежнему молчал, только еле заметно на лице его дрогнули желваки. Что ж, продолжу, – решил Славик, но, опередив его, заговорил Витёк.
– Да женщины любят таких. У него же сразу видно, кошелёк набит, а это для них главное. Видели бы вы, как они целовались. Вера Степановна просто млела от восторга. Думаю, она от счастья кипятком писается.
Последнюю фразу Витёк заимствовал у своей сестрицы Любы, которая часто говорила так о себе, когда ей что-то особенно нравилось.
– Ну, конечно, Вера Степановна не дура, чтоб отказаться от такой партии, – как бы отвечая Виталику, но искоса поглядывая на Матвея, продолжал Славик. – Не за голожопого же солдатика ей замуж выходить. А этот, сразу видно, мужик при деле: и тачка, и прикидон. Правда, не знаю, что он в Вере нашёл, я бы не повёлся на такую, думаю, его заинтересовали денежки Вериного папаши. Я слышал, он тут заправляет…
Чем заправляет папаша Веры, Славик, прерванный Матвеем, договорить не успел.
 Лицо Матвея исказилось злобой, в глазах мелькнула ярость.
– Ты, – грозно зарычал он, – пидер московский, не сильно-то заговаривайся. Ты б на Веру не повёлся? Да это она на таких, как ты, не смотрит!
В голосе Матвея звучала угроза. Поняв, что может попасть под горячую руку, Славик заговорил примиряющим тоном:
– Ну, я в том смысле, что вкусы у всех разные. Я вообще люблю брюнеток. Если я когда-нибудь женюсь, то…
Славик снова не договорил.
– Да никогда ты, пидер, не женишься.
– Ладно, ладно, Матя, – вытягивая вперёд тощие руки, как бы ограждаясь от Матвея, ответил Славик. – Ноу проблем! Ты чего так взбеленился-то? Мы подошли к тебе как к другу, помочь хотели… – Ты, того, не зевай. Девку-то уведут из-под носа.
«Да уж уводят», – подумал Матвей, а вслух сказал:
– Ну, и чем помогли?
– Ну, ты прими какие-нибудь меры, – выдвинулся с советом Витёк, – поговори с Верой. Она же любит тебя. Или с ним поговори по-мужски.
– Конечно, – подхватил Славик, – поговори с ним по-мужски. Хоть он и обращается к Вере Степановне как джентльмен: и дверцу машины открыл перед ней, и ручку подал, и так мило улыбался своей голливудской улыбкой, но это же скотство – уводить из-под носа у парня девушку. Можно сказать, невесту.
– Не п***и! – прорычал Матвей, немного подавшись торсом на Славика.
– Матя, так и было! – закрывая вихлявого дружка своим рыхлым телом, с некоторым отчаяньем в голосе почти прокричал Витёк.
– Где ты его видел? – не глянув даже в сторону Витька, но затушив в себе неожиданно вспыхнувшую ярость, спросил Матвей Славу.
Славик, напуганный неожиданным напором Матвея, порастерял своё ехидство, а потому ответ его прозвучал буднично и даже с нотками жалости в голосе.
 – Утром я сегодня дежурил на КПП…, да ты Серёгу спросили, мы же вместе дежурили, а Витёк позавчера видел. Да, Витёк?
Витёк кивнул, хотел что-то сказать, но Славик продолжал:
– Он, кстати, сегодня приедет за ней вечером. Я сам слышал. Он спросил её, во сколько за ней заехать, она сказала – в пять.
– Ладно, разберусь, – зло буркнул Матвей и, расталкивая стоящих перед собой ребят своим большим крепким торсом, удалился.

***
Как не пытался Матвей скрыть своё волнение, ему это не удалось. Вера сразу заметила в нём перемену.
– Ты чего сегодня такой смурной? – спросила она и застыла в ожидании ответа. Ответа не дождалась. Матвей опустил глаза, потом голову, потом повернул голову в сторону, упёрся недобрым взглядом в стеллаж с книгами и тоже застыл с очень чужим неприятным выражением на лице.
– Не хочешь, не говори, – пожала Вера круглым плечом и сделала вид, что занимается разбором карточек.
Матвей понимал, что всё портит, большим усилием воли он всё-таки сумел совладать с собой, надел на лицо улыбку и, придумывая на ходу слова, заговорил:
– Устал я, Вер. Надоело всё, хочется скорее на гражданку, хочется почувствовать себя человеком. Хочется всегда быть с тобою рядом.
При последних словах Матвея лицо Веры озарилось радостью.
«Суки, провели меня как лошару, – подумал Матвей о Славике с Виталиком. – Верка любит меня. А я как дурак повёлся. Ладно, посчитаемся».
– Без тебя мне тошно, Верунчик, – автоматически продолжал заливаться враньём Матвей. – Я вот иногда думаю, что бы я делал, какой бы была моя жизнь, если бы я не встретил тебя. Я даже во сне тебя вижу.
Тут Матвей вспомнил свой последний сон и почти явственно увидел два искажённых ужасом лица на втором этаже за стеклом. Одно лицо было Вериным. Слава Богу, это был просто сон, а наяву Матвей видел перед собой влюблённую дурочку, верящую в его красивые сказки. На случай, если пацаны не соврали, и у Веры действительно есть ухажёр, Матвей решил укрепить свои позиции красивой болтовнёй. Он заметил, что девушки на красивые слова ведутся как мотыльки на свет. Вера не была исключением.
– Да? – Ну-ка, расскажи, расскажи! – радостно воскликнула Вера.
Тут в библиотеку вошёл старшина Брык. Увидев Матвея, он строго напомнил:
– Соловьёв, через… – посмотрел на свои наручные часы, – семь минут построение.
– Да, товарищ старшина, – несколько вытянувшись, отчеканил Матвей, – через семь минут буду в строю.
– Ну, ну, – улыбнулся старшина, и, давая возможность Вере с Матвеем завершить разговор, отошёл к дальнему стеллажу.
– При следующей встрече расскажу, – приглушённым голосом сказал Матвей. – Когда встретимся? Может, я сегодня смогу выбраться…
– Нет, – прервала его Вера, – сегодня не смогу встретиться.
– Значит, правда, – хлёстко пронеслось в сознании Матвея. Лицо его снова изменилось, да и во всём облике появилась какая-то жёсткость. Стараясь придать голосу мягкость, хотя это плохо ему удалось, Матвей спросил Веру:
– Почему?
– Да так, небольшая встреча с человеком. Это так, – Вера небрежно махнула рукой, – всё мамины выдумки, мне этого не надо. Слушай, давай завтра встретимся. Приходи завтра…
Матвей не слышал слов Веры. Он лихорадочно решал про себя, как же ему быть, что предпринять. «Надо было валить её, – упрекал себя в мыслях Матвей, – беременная, она никуда бы уж не делась».
Из пут мыслей вытащила его Вера, положив на плечи ему руки.
– Ну не расстраивайся ты так, – успокаивала она его, полагая, что мрачность его вызвана огорчением по поводу того, что сегодня их встреча не состоится. – Беги, а то опоздаешь. Не хватало ещё попасть на «губу».
– Побежал, – объявил Матвей, поворачиваясь к девушке спиной.
– Стой! – остановила она. – А поцелуй? – при этом Вера подставила Матвею для поцелуя толстую румяную щёчку. Матвей чмокнул её.

***
Следующие несколько часов Матвей провёл в режиме сомнамбулического сна. Он исполнял все команды, маршировал со всеми в строю, но, делал это безучастно. Все его мысли были заняты чуваком, уводящим из-под носа Веру, а вернее, рушащего его мечту стать зятем короля леса. Так все называли отца Веры – Бумежского Степана Львовича. Сама Вера Матвею совсем не нравилась, хотя внешне она была интересна: высокая, статная, с модной причёской, хорошим макияжем, дорого и со вкусом одетая, да к тому же с симпатичным лицом, но Матвей знал, что Вера ленива и туповата, она еле-еле закончила обучение в школе, а дальше учиться не хотела, считала, что незачем, считала, что главное в жизни это деньги, с ними можно всё. Тут Матвей с ней был согласен, главное – деньги, с ними можно всё, но ему хотелось, чтоб, имея всё, купленное за деньги, иметь ещё рядом образованную жену, с которой было бы интересно общаться, которая могла бы многое передать детям. Вера же почти ничего не читала, смотрела глупые, с его точки зрения, передачи, мультфильмы, а целью и интересом её жизни были занятия по уходу за собой. Пусть с некоторой ленцой, но всё-таки она сажала себя на многочисленные диеты, занималась в тренажёрных залах, ходила на плавание в бассейн, посещала сауну, массажистов и что-то там ещё, а говорить обо всех этих занятиях, процедурах, об их пользе и вреде, об их эффективности и безрезультатности, сравнивать их, пересказывать информацию, прочитанную в журналах о том, что кто-то из известных занимается для сохранения молодости тем-то, она могла часами. Собственно, в основном об этом и говорила Вера при встречах с Матвеем. Ладно б, ещё был результат от всех этих занятий, но, Матвей с тоской наблюдал на предплечьях Веры подкожные изломы жира, появление которых у матери он заметил только год назад. Так сколько лет матери, а сколько Вере… И некрасивое строение ног Веры тоже нельзя было исправить. В годах Вера представлялась Матвею похожей на свою тётю Наталью – крупную тучную женщину с грузной тяжёлой походкой, ведь уже сейчас походку Веры нельзя было назвать лёгкой. Но это ничуть не беспокоило Матвея, главное, путь к сердцу Веры – это верный путь к красивой жизни. Матвей был уверен, что тесть обеспечит его непыльной работой, глядишь, и знание языков пригодится, зря что ли учил их. А когда-нибудь, тесть-то не вечен, и место своё освободит, всё передаст в руки Матвея. Поэтому Матвей, которому давно обрыдли глупые Верины разговоры, искусно вворачивал в монолог Веры вопросы и звуки, выражающие его одобрение, негодование, удивление и другие чувства, придавая Вериному монологу некоторые свойства диалога. И это, действительно, имело большой результат. Вера, которую никто никогда не слушал дольше пяти минут, всё сильнее и сильнее влюблялась в Матвея. Матвей видел это и уже мысленно торжествовал победу, но всё изменилось. Какой-то чувак мог всё испортить.
«Как Вера сказала, это нужно маме…», – вспомнил Матвей и обрушил злобу на Зинаиду Васильевну. «Этой всё денег мало, мечтает заполучить для доченьки мужа богатого. Что ей, в могилу что ли с собой всё взять хочется? Меня Верка любит, меня! Хотя её кто пальцем поманит, тот и хорош. Конечно же, – кинулся мыслями Матвей на чувака, – он позарился на деньги папаши, уж не на Верку же. Что делать? Что предпринять? Верка – дура, с ней говорить бесполезно, а с чуваком – тем более. Нашлись, тоже мне, советчики. Ну, и что я ему скажу? Дядя, не мешай, у нас любовь. Да засмеёт же он, да ещё перед всеми. Нет, надо действовать по-другому. Как? Как действовать?»
Несколько раз в течение дня в сознание врывалась часто повторяемая его отцом фраза: «Есть препятствие, устрани его любой ценой».
«А препятствие есть. Но как его устранить? Убить что ли этого пижона?»
«Можно и убить», – хладнокровно отвечал внутренний голос Матвея.
«Убить, убить, убить… Как сделать-то это?»
«Просто, – говорил тот же голос. – Взять, и шмякнуть ему чем-нибудь по башке. Башка-то у него не в каске».
«Не в каске-то, не в каске. Да что, он мне башку свою подставлять станет?»
«Нет, конечно. Но придумай что-нибудь. Ты же всегда…»
«То было когда…, Да ведь там было не убийство. А тут, шутка ли, взять и убить человека».
«Человека! – внутренний голос негодовал. – Он для тебя не человек, он – препятствие. Надо устранять! Придумай что-нибудь. Ты же знаешь, он поедет сегодня по пустынной дороге к южному КПП…»
«Да, да, сегодня он приедет за Верой, будет проезжать вдоль забора по дороге, я буду поджидать его, проголосую… Если не будет останавливаться, выскочу под колёса, остановится. Может, посадит меня, а может, выйдет из машины. Не важно, где, в машине или на дороге, главное, я его угрохаю».
Мысли Матвея выстраивались в ряд. Он подетально стал продумывать преступление.

***
Неожиданный вечерний приход Матвея обрадовал Веру. Сказав комплимент, Матвей полез к девушке с поцелуями. Вера была счастлива. Прервав поцелуй, Матвей вдруг заговорил о сне.
– Я обещал рассказать тебе свой сон про нас! Представляешь, мне приснилось, что мы с тобой едем в красивой машине, на тебе розовое платье, а кругом цветы. Много-много цветов.
– Растут?
– Нет, в машине цветы, да и растут вдоль дороги. Я за рулём, а сам всё лезу к тебе целоваться. Ты ещё мне говоришь, – смотри на дорогу, – а я ничего не боюсь! Веду машину и целую тебя.
– Здорово! – восхитилась Вера. Когда мама вернётся с отдыха, обязательно расскажу ей этот сон. Она умеет их объяснять.
– Я сейчас! – как-то очень торжественно объявил Матвей, и стремительно выбежал из библиотеки.
Всё это: и поцелуи, красивый сон-сочинение и это стремительное отлучение – всё являлось деталями его скрупулёзного плана. Далее он побежал в сторону левой проходной. Так в узком кругу доверенных лиц-солдат называли лаз, проделанный в заборе, в той его части, которая ближе всего располагалась к городу. Вынув из зарослей заранее заготовленный целлофановый мешок с кирпичом внутри, Матвей юрко выскользнул наружу и осмотрел дорогу в обе стороны. Несмотря на рассчитанность действий, сердце билось учащённее обычного. Волновался. «Нафига ты так волнуешься, – выругал его внутренний голос, – всё путём». Но второй внутренний голос обратился с мольбой к Богу – «Господи, помоги!»
Завидев приближающуюся машину – чёрный «Бентли» с крутыми номерами, собрался. Внутренний голос командовал – «теперь грамотно, не выказывая волнения, останови чувака». Уверенно вытянул руку, шагнул вперёд, чуть выходя на дорогу. «Хорошо. Останавливается. Ещё, паскуда, по телефону болтает, наверное, дуре этой названивает. Так, теперь…»
– В часть? – услышал Матвей. И уж только потом, когда стекло опустилось полностью, увидел лицо водителя. Тот весело улыбался.
«Где-то видел его, – мелькнула мысль на доли секунд, но вспоминать было некогда, надо отвечать.
– Да.
– Садись! – весело пригласил чувак.
Доли секунд Матвей оторопело оставался стоять на месте. В сознании оставалась мысль – «где–то его видел».
«Двигай!» – скомандовал внутренний голос. Уверенно двинулся. Садясь, Матвей успел подумать, – значит, ударю в правый висок. Сел, и тут же со всей мочи ударил водителя в висок. Обрадовался тому, что получилось, как и хотел, сумел ударить до того, как машина тронулась. Обрадовался тому, что кровь не брызнула, а потекла по щеке жертвы ручейком. Быстро выскочил из машины, применяя меры осторожности, чтоб не испачкаться кровью, потрогал пульс мужчины, убедился, что тот мёртв и снова обрадовался. Обтёр запасённой тряпицей ручку машины и юркнул назад в лаз. Осторожно выкинул из пакета кирпич, вывернул пакет, проделав несколько шагов влево, наклонился и всунул кирпич в паз, из которого он был вынут, скомкал пакет, и впихнул его в гущу кустарника. Пакет чёрный, в листве неприметен. До осени то уж точно его не обнаружат. Поднял из-под куста заранее нарезанные им с куста жасмина, который рос у столовой совсем в другом конце части, ветки с цветущими душистыми цветочками и кинулся к библиотеке.
Вера ждала.
– Куда ты убежал? – капризно спросила она. Мне пора бежать, я опаздываю!
– Вот! – Матвей взволнованно протянул девушке веточки. Вера недоумённо посмотрела на них. Матвей упредил её. – Милая, мне так хочется засыпать тебя цветами, как во сне, но сегодня я смог нарвать только эти.
– Масик! – нежно произнесла Вера. – Ты чудо! Ты такой романтик!
Возбуждённость Максима Вера отнесла на свой счёт. Поцеловались. Вера глянула на часы.
– Я побегу! Мне пора!
– Ну, пожалуйста, не убегай! – Матвей пытался остановить девушку. Но Вера была непреклонна. Чмокнула его в щёку, схватила на ходу сумочку, и, суя Матвею ключи от библиотеки, парировала: – Матик, меня ждут. Запри всё тут, ладно. Ключи сдай или оставь у себя до завтра.
«Да уж не ждут», – ликовал Матвей. Запирая библиотеку, он мысленно пробежался по своему уже исполненному плану. Всё удалось. Даже вот оно алиби – ключи от библиотеки. Пойду, сдам их Зуйко. Он тоже подтвердит, что я был в библиотеке. С этой мыслью Матвей бодро направился к дежурке.

***
Вечерний отдых Матвей спланировал так, чтобы была возможность прослушать местные новости. «Узнаю, кого грохнул, – решил он. – Точно уж это был не простой чел, а шишка какая-то. Лишилась Вера ухажёрчика!» Но новость, услышанная Матвеем, шокировала его. Не ухажёрчика, а отца-кормильца лишилась Вера. Голос диктора буднично вещал о зверском нападении на известного предпринимателя Бумежского Степана Львовича. Во весь экран телевизора был выставлен портрет убитого, точно такой Матвей видел в рамке, стоящей на полке в библиотеке в доме Бумежских. Мысли роем завертелись в сознании Матвея:
«Я грохнул папашу! Я же видел этот портрет в библиотеке, хотел спросить Веру, кто это, но она верещала всё как сорока, так и не спросил. Так у неё была встреча с папашей! Зачем? Что, дома не могли что ли встретиться. Боже! Боже! Как же быть! Зачем? Он же мне нужен! Что Верка без него? Курица тупая! Не могла сказать, что встречается с папашей. Боже, ну зачем мне теперь эта Верка! Как бы это всё исправить? Боже! Да если ещё узнают, что это я убил. Этот Славка всё специально подстроил. Что, что делать?
Мысли сдавили голову и каким-то плоским свинцовым блином ударили в лицо. Неожиданно для себя Матвей издал звук, схожий с рычанием и в то же время со стоном, вскочил, с грохотом роняя стул из-под себя, и зачем-то рванулся к выходу, как если бы там, за дверью комнаты для отдыха, была другая реальность. Почувствовав на себе взгляды присутствующих, остановился, обвёл всех налитыми кровью глазами. Смотрели на него по-разному: двое смотрели сочувственно, один с непониманием, двое заинтересованно, но взгляд Славика выражал испуг, понимание и насмешку. Всё как-то одновременно в одном взгляде. Да, именно так: испуг, понимание и какая-то издёвка. Встреча взглядов была секундной, а может, более краткой, но Славик, ещё мгновение назад сомневающийся в том, кто убийца Бумежского, теперь точно знал его и понимал свою роль в этом убийстве, а потому, как только за Матвеем захлопнулась дверь, он с театральной сочувственностью громко, так, чтоб слова его звучали громче слов диктора, вещавшего уже о погоде на завтра, сказал:
– Да, парня понять можно, лишился возможности стать зятем самого Бумежского! А ведь перед ним раскрывались такие перспективы! Да и Веру Степановну ему жалко, всё же он её так любит! Наверняка это какие-нибудь бандитские разборки. Ведь где деньги, там всегда нечисто…
Следственные органы тоже решили, что Бумежского убили по заказу какие-нибудь конкуренты. Конечно, в воинской части тоже побывали, порасспрашивали командный состав, но рядовых не трогали.

***
Три года спустя за вечерним чаепитием на веранде после слов Зинаиды Васильевны, немного заискивающей перед зятем, о том, что хорошо как Матвей Егорович владеть языками, Вера, окуная булочку в сливки, сказала:
– Если бы папу тогда не грохнули, я бы сейчас училась на третьем курсе. Слушала бы лекции, просвещалась…
«Да уж, просветишь тебя», – зло подумал Матвей о жене, но вслух с добрым выражением на лице сказал ей:
– Давай-ка, Верунчик, мы купим тебе диплом. Ну что, в самом деле, в том криминального? Сейчас многие так поступают, почему же нам не воспользоваться этим. Кем ты хотела стать? Литературоведом? Вот и будь! Книг ты начиталась много, а диплом он никогда не помешает.
При этом Матвей знал, что книг Вера вовсе и не читывала, и с интересом наблюдал, как при этих словах Зинаида Васильевна как-то неловко опустила чашку на блюдце, ёрзнула на стуле, а Вера даже бровью не повела, как жевала свою булочку, так и продолжала смачно жевать. Проглотив прожёванное, сказала:
– Да, Матик, давай лучше купим, ну не сидеть же мне, в самом деле, с этой мелюзгой за партой. Это папа всё мечтал усадить меня за парту. Уже даже договорился обо всём, мы в тот день должны были с ним мои документы отвезти в институт, да вот не успели.
– Да, – печально заметила Зинаида Васильевна, – папа, узнав, что Матвей Егорович знает языки, что он хорошо образован, решил, что ты обязательно должна выучиться. – Обращаясь к Матвею, Зинаида Васильевна сказала: – Жаль, что вы так и не познакомились, уверена, Степан… понравился бы вам. Вас, Матвей, – Зинаида Васильевна на этот раз упустила отчество зятя, – он любил уже как сына, говорил, сделаю его правой рукой. Жалко, не успел. Сейчас всё было бы по-другому.
 


Рецензии