23. 03. 2023 Про пекарню

      В конце недлинной улицы из двух рядов деревянных деревенских домиков, где жила одна из моих бабушек,  была пекарня.
      Не та, которая мечта тинейджеров в Питере, те миленькие крошечные современные пекарни-кафе 20 квадратных метров на все, включая витрину, кассу, столики и двух продавцов в  красивеньких фартуках в клеточку модного оттенка и  поварских колпачках  в тон им для  попадания в стиль.
      Это был настоящий, по-взрослому построенный хлебокомбинат.  Работающий без выходных, в три смены и кормящий пол района (то есть  десятки деревень и поселков). С полным штатом работников,  дедом дворником (=охранником), грузчиками-алкоголиками,   теплым женским коллективом, который и приласкает и   припечатает с одинаковой любовью и директором, которого никто никогда не видел.
      Огороженный бетонной изгородью от остального мира, он  регулярно, с визгом и скрежетом, распахивал ворота,  куда заезжали  большие машины, с надписью "ХЛЕБ" на борту, где каждая буква  ростом была выше нас, малявок.
      В ангаре неизмеримых объемов,  которые казались нам чем-то примерно одинаковым с космической станцией,   могли разместиться  пара этажей среднестатистического многоэтажного дома и зоопарк средних размеров,  с загонами для слоников и жирафов в полный рост. Но  размещались там печи, котлы для теста и  высокие, метра два  в высоту,  железные  полки на колесиках, открытые со всех сторон, чтобы туда было удобно ставить деревянные лотки с  хлебом и булками.
       Вместо квестов, вместо 3/4Д кинотеатров и что там еще у современных детей, мы развлекались  естественными путями.
       Расписание отгрузок было нам известно. В то время, когда  должны были приехать грузовики, мы  собирались у ворот. Ждали, когда  подъедет  объект, гулко гремя пустыми  полками в своем железном чреве, когда распахнут для него чуть проржавленные ворота и он медленно, аккуратно, почти, как корабль вплывет во внутренний двор. Ворота  не закрывали (никто не парился лишними телодвижениями). Ребятня могла свободно вбежать  и  занять наблюдательные пункты.
      Грузовик, не торопясь, разворачивался во внутреннем дворике, где в погрузочной зоне был выстроен подиум для отгрузки: длинный, с деревянным настилом,  на высоких железных  опорах,  очень аутентичный  по нынешним временам. А тогда нам казалось - проще и примитивнее некуда: железные опоры, деревянные подмостки. 
      Развернувшись попой к подиуму, и медленно причалив, шофер  глушил мотор,  открывал двери   кузова  с жутким скрипом, распахивая их, как   огромные проржавленные объятья, с глухим грохотом и уходил курить. Или по своим важным делам,  нам не интересным.
       Гораздо интереснее было то, что происходило дальше.
       Распахивались двери  пекарни  и начиналась погрузка. Как это было завораживающе, как захватывало наше воображение! Повиснув где-нибудь   в зоне видимости, мы, не дыша смотрели за  процессом. Он был живой,  настоящий и до  него можно было дотронуться рукой, но никто не рисковал мешать взрослым,потому что, путаясь под ногами можно было получить по сусалам и быть позорно изгнанным. Ни первое, ни второе нас не устраивало, поэтому мы сидели  в засадах и наблюдали.
        Как  в театре на сцене, в начале спектакля торжественно  распахивались ворота самого цеха,  величиной с  небольшой домик. На улицу, вырывался, как стон из груди, клуб  теплого вязкого воздуха, терпко пахнущий свежеиспеченным хлебом, глушащий на своем пути все остальные запахи, яркий, ядреный,  такой вкусный, что, казалось, сам этот воздух уже можно было есть. 
       Мы же были здесь не для того. Мужественно глотая слюнки,  мы  настойчиво пытались  разглядеть внутренние миры  пекарни. Там, в глубине,  за плечами  людей и  стойками с хлебом видны были огромные печи   и гигантские чаны с   с тестом, нам даже казалось, где-то там нам виделся открытый огонь и  тетка с  ухватом, наподобие бабы яги.
      Сказочные персонажи, нам, конечно, не встретились, а  теток было, бесспорно, много,  они сновали  там, в полумраке, между черным и красным,   что-то крутили, кого-то куда-то перекладывали,  сортировали, укладывали  свежеиспеченные  желтые батоны  на  деревянные подносы, рядами, как младенчиков. И те послушно лежали, сияя своими румяными бочками    в ожидании отгрузки.
На сцене же  параллельно разворачивался другой спектакль.
      Сначала из кузова выкатывали пустые   стойки, с железным грохотом и человеческим матом. Колесики пересчитывали дощечки деревянного настила,  деревяшки поскрипывали,   колеса  подвизгивали, пустые лотки  задорно подпрыгивали  в   стойке, все это хозяйство бодро откатывалось в сторонку, чтобы не мешало.
      Потом, из  глубины цехов  начинали  вывозить  хлеб. Стойки, загруженные  товаром везли уже совсем по другому, с явным усилием,    без   хихиканий. Добро должно было быть доставлено  в машину, установлено и закреплено без  потерь и эксцессов.
      Несмотря на глобальность пекарни, которая, кажется, называлась даже хлебозаводом, выпекалось на ней только три вида изделий.
      Готовьтесь любители  пожонглировать словами -любимчиками Питера и Москвы и выяснить, кто филологически правее.  Потому что у нас, как раз посередине между ними, в хлебном вопросе сформировалась следующая градация.
      Итак, на нашем хлебозаводе выпекалось всего  3 вида изделий. Хлеб и два вида булки: батон и   белый хлеб. Никаких тебе булок хлеба, прости господи.  Нам  была близка следующая логика :Все логично: хлеб - это черный. Черный -  это просто ХЛЕБ( ну, понятно же?), белая - это БУЛКА. Булка кирпичиком - это просто БУЛКА.  Булка в виде толстого, овального  увальня с тремя полосками на спинке- БАТОН. Все. Никакой путаницы, все строго.
      Когда я услышала впервые сочетание "булка хлеба" я  зависла. Теперь уже, конечно, поняла, приняла и всех простила, но до сих пор на это сочетание вздрагиваю, так как оно вбито  с детства и означает две прямо противоположных единицы.
       Когда  очередная партия  была загружена, документы подписаны, шофер перекидывал кепку  с затылка на  чуб, сигарету- из одно стороны рта в другой  и  прыгал в кабину. Пустые стойки с грохотом закатывались  в чрево цеха, ворота за ними закрывались.   Во дворе  воцарялась тишина.
       ...Но до этого всем  наблюдателям  взрослой жизни полагалось поощрение. Если повезет (а везло часто), можно было хлеб купить. То есть дать сколько-нибудь копеечек (к сожалению, уже не помню сколько... может быть даже и даром?)  и получить только что испеченный трофей.  Не просто теплый. Не просто мягкий. А  прямо из печки, горячий, такой, что разламываешь, и из него парок тебе в нос, а  внутри, в этом разломе что-то такое  мягкое, пушистое, обжигающее пальцы и губы, и неимоверно вкусное.
        Такое вкусное, что все  плюшки всех пекарен, тех, которые мечты питерских тинейджеров, кажутся   позавчерашними сухариками. Ну, или просто  красиво украшенными   и хитро заверченными булочками, как их не назови суть одна.... Ну, ладно, тоже очень классными, вкуснючими и прелестными на вид, согласна.
        Но, какими бы они французскими или  другими  традиционно питерскими не были бы,  они все равно не могут конкурировать с обычным хлебом, черной банальной буханкой, которую ты  в детстве почти своей рукой только что вытянул из печки.
До бабушкиного дома от пекарни метров 100-150.
         Ни одно произведение хлебопекарного примитивизма нашей пекарни не пережило это расстояние.