Юлька

Юлька

«Чита» стояла на рейде порт-пункта Корф и экипаж своими силами производил выгрузку тяжеловесной техники на берег.
В трюмах находились ящики с запасными частями, дизеля и прочий крупногабаритный груз, который выгружался на подходящие баржи. Сейчас одна из барж подошла к судну и бригаду вызвали на выгрузку.
На контроллерах лебедок стоял боцман. Внизу, в трюме, члены бригады стропили ящики, а боцман осторожно поднимал их и переводил стрелу на баржу. Стрела, настроенная на подъём тяжеловесного груза, легко переносила ящики в пять и десять тонн. После загрузки баржи шли к берегу, а там уже на хлипком причале выгружалась местными грузчиками.
Хотя это и был север Камчатки и конец июня, но только к полуночи стало темнеть. В трюме стало ещё темнее, и вахта включила трюмное освещение. На палубе тоже включили фонари, так что можно было безопасно работать.
Парни стропили ящики, когда над комингсом трюма возникла голова радиста. Он махал какой-то бумажкой в руке и кричал:
- Четвертый, тебе телеграмма!
Я в недоумении задрал голову и посмотрел на орущего радиста:
«С чего бы это вдруг? – хотя сердце ёкнуло. - Что-то рано», - невольно подумалось, ведь Юлька должна родить только через две недели.
- Тебе телеграмма! Поднимайся! – ещё раз прокричал радист.
Я посмотрел на ребят, которые находились рядом со мной на что те, понимающе переглянулись:
- Иди-иди, - махнул мне рукой плотник, - тут несколько стропов то и осталось.
Когда я вылез из трюма, радист вручил мне телеграмму со словами:
- Ну, поздравляю.
Я выхватил этот долгожданный листок, красочно разрисованный фломастерами, и прочитал: «У тебя родился сын. Вес три двести. Рост 52 сантиметра. Волосы рыжие. ОВ».
«Странно, - невольно подумалось. - Я блондин, Юлька блондинка, а волосы почему-то рыжие. Что-то теща моя напутала».
Но не в волосах дело. Эту мысль я сразу забыл. Главное – это родился сын! Я с самого начала, как только Юлька почувствовала беременность, был уверен, что у нас родиться сын.
Вот и сейчас я был доволен, что это именно сын и, свесившись через комингс, крикнул в трюм:
- Мужики! У меня сын родился!
Снизу сразу же восторженно прокричали:
- Поздравляем! Поздравляем! Давай, спускайся, - конечно, им нужны лишние руки для быстрейшего окончания этой тягомотины с выгрузкой. - Закончишь выгрузку, тогда уже и будешь праздновать! – орали они мне снизу из трюма.
Мне показалось, что оставшиеся несколько ящиков выгружались нестерпимо долго и время как будто остановилось. А мне очень хотелось побыть одному и почувствовать по-настоящему, что я и в самом деле уже отец. А груз все не выгружался и не выгружался.
Матросы со смехом смотрели на меня, всячески подначивая и называли молодым папашей.
Закончив выгрузку, мы всей гурьбой высыпали на палубу и начали расходиться по каютам, потому что следующая баржа ожидалась только утром.
Моя вахта уже закончилась и я собрался идти в душ, после чего хотелось поспать до семи утра, ведь с восьми утра мне предстояло заступить на новую вахту.
Но, если подойдёт баржа, то я должен оставить в машине вахтенного моториста и выйти на выгрузку вместе с бригадой.
Перед входом в надстройку меня задержал помполит:
- Алексей, – мягко обратился он ко мне. – Давай, зайдём ко мне в каюту.
Никогда раньше он не делал мне таких предложений. Мы с ним общались только в кают-компании или музыкальном салоне, где я, как комсорг судна, проводил собрания, делал стенгазеты, готовил выступления или концерты к различным знаменательным датам.
Я недоумённо пожал плечами, но пошёл следом за Владимиром Николаевичем.
Помполит был высокого роста, волосы седые, ёжиком с симпатичным, открытым лицом.
Никаких пакостей он нам не делал, никого из нас никуда не закладывал, он просто делал свою работу и делал её очень хорошо.
Он проводил с нами лекции, посвящал всяким мероприятиям концерты, организовывал экипаж так, чтобы все хорошо работали и как-то сглаживал наши серые будни.
Эта работа получалась у него хорошо, поэтому в экипаже он пользовался большим уважением.
Зашли к нему в каюту. Каюта у помполита небольшая, как и все судовые помещения. Небольшой кабинет, рядом маленькая спаленка, из которой дверь шла в туалет с душем. Помполит предложил мне сесть, затем зашёл в спальню и вышел оттуда с бутылкой водки.
«Странно, - подумалось мне. - Чтобы Владимир Николаевич да бутылку дает…» - обычно он был главный противник присутствия на судне спиртного и его распития.
Но тут он, садясь за стол, весело посмотрел на меня:
- Не считай, что я тебя спаиваю. Мне бы от души хотелось поздравить тебя с рождением сына. - При этих словах он протянул мне руку. – У нас в экипаже это первый мальчуган.
При этих словах я привстал, а он, с улыбкой глядя мне в лицо, продолжил:
- Пусть парень растет здоровый, сильный, чтобы всё было у него замечательно, желаю тебе всего наилучшего, - и он, в знак своих искренних пожеланий, с недюжинной силой пожал мне руку.
Порезав лимон, он открыл банку с красной икрой, достал белый хлеб и нарезал его. Нож и вилка лежали рядом с заранее приготовленными тарелками.
Намазав на хлеб икру, выпили по первой стопке. Посидели, помолчали. Я не знал, что мне сказать, а он, как будто чего-то выжидая, как-то загадочно посмотрел на меня и уже не столь торжественно произнёс:
- Пусть и жене твоей будет хорошо, - и поднял очередную стопку.
Я не понял его взгляда. Просто не обратил на его слова внимания, так как был поглощён радостными мыслями о рождении сына.
Почему-то помполит быстро выпил поднятую стопку. Я даже не успел с ним чокнуться. Но точно так же выпил и свою, а он, помолчав, уже другим тоном предложил:
- Ну, что ж. Давай уже и по третьей. А это за тех, кто в море и пойдём спать. С утра опять будет работа.
Выпили третью и я, вернувшись в каюту, принял душ и завалился спать.

С утра пришла новая баржа и продолжилась самая суета с выгрузкой.
Во время выгрузки мужики то и дело подначивали меня:
- Ну, молодой папаша…, давай, молодой папаша…, а ну-ка, молодой папаша… – только и слышались их веселые голоса.
Они шутили и заставляли меня то подстропить ящик, то поймать выброску, чтобы держать оттяжку у поднимающегося груза. Работа проходила весело, непринужденно и к концу дня остатки груза экипаж выгрузил.
После зачистки трюмов от грязи, оставшегося после выгрузки, судно подготовили к отходу.
К утру следующего дня все грузовые документы были оформлены и судно в балласте снялось на Владивосток.
Экипаж в основном состоял из жителей Петропавловска-Камчатского, а стармех, помполит, я, начальник рации и третий механик жили с семьями во Владивостоке.
После выгрузки все с нетерпением ждали захода в Питер. Но начальство решило, что это приведет только к дополнительным расходам, поэтому судно напрямую пошло во Владивосток.
Весь экипаж от такого решения очень расстроился. Только я радовался ему несказанно.
На фоне общего расстройства как-то неудобно было показывать свою радость, поэтому я давал ей вылиться только у себя в каюте. Я не мог ни спать, ни есть. Меня подстёгивала только одна мысль – побыстрее добраться до Владивостока, чтобы увидеть сына и жену.
Но послабление начальство нам сделало – оно разрешило заход на бункеровку пресной водой в бухту Русская. Ведь за месяц на самовыгрузке пресная вода почти закончилась. Её сейчас давали в день только на два часа. Один час утром и один – вечером.
Стармех мне по этому поводу дал специальный приказ, поэтому я чётко его соблюдал. А так как воду открывал и закрывал я, то времени на помывку у меня почти не оставалось. Из-за этой экономии я, наверное, оказался самым грязным на судне.
Экипажу уже было всё равно – куда идти. Их встреча с родными откладывалась, минимум на две недели, а может быть и больше. Зато меня это решение о внеплановом заходе на бункеровку водой очень расстроило. Ведь это на сутки позже я увижу их, моих так любимых и родных. Но вида о своих переживаниях я старался никому не показывать.
Бухта Русская интересна тем, что судно становилось кормой к узкому пирсу, оттуда протягивали шланг, а по нему вода самотёком набиралась в судовые танки.
Наверное, бухта Русская составляла собой какой-то геологический разлом, потому что прямо у берега глубина достигала двадцати метров, а пирс выдвигался вглубь бухты тоже на эти самые двадцать метров. Осадка кормой у нашего судна в балласте составляла около четырех метров, так что «Чита» безопасно стояла у бункеровочного пирса.
После швартовки к пирсу носовые концы матросы завели на бочки, а с берега на борт плотник прокинут шланг в танки с пресной водой. Бункеровка водой началась.
Интересным оказалось то, что вода в танки наливалась прямиком из речки, а эта речка текла откуда-то сверху.
Наш электрик Иван собрал желающих сходить на берег. От такого предложения я не смог отказался. Тем более, что вахта моя закончилась, а без дела я сидеть не мог.
Мне сейчас надо было обязательно что-то делать, чтобы отвлечься и посторонние мысли не бередили мой воспалённый мозг. А на берегу всегда есть, чем заняться, да и время там пройдёт быстрее.
От предложений Ивана я никогда не отказывался. Так мы на вертолёте с ним облетели Авачинский вулкан, побывали в Долине Гейзеров, выезжали на Паратуньку и проводили соревнования по ГТО за городом в мае этого года.
Иван всегда возглавлял эти мероприятия и являлся их инициатором. Помполит его в этом поддерживал, а мне ставил его в пример.
Вот и сейчас мы отпросились у Владимира Николаевича и сошли на берег.
Стармех на мою просьбу только махнул рукой – мол, делай что хочешь. А помполит только предупредил:
- Особо-то не увлекайтесь, потому что к вечеру мы обязательно уйдем.
Бункеровка водой могла продлиться часов восемь. Никто не знал, с какой скоростью будет заливаться вода в танки. Ведь она шла самотёком из речки Русская.
И тогда мы - два моториста, Иван, матрос и я, постарались побыстрее исчезнуть с борта, пока кто-нибудь и что-нибудь не передумал.
Иван рассказал нам, что вода в этой реке какая-то особенная. Она, по всей видимости, проходит через какие-то серебряные руды, поэтому не закисает и не протухает. Речка, из которой заправлялось водой наше судно, текла с вершин, густо поросших стлаником сопок, окружавших бухту.
Мы интересовались всем, а Иван фотографировал нас на фоне камчатских пейзажей. Мы так увлеклись окружающей природой и её красотой, что не заметили, как к нам подошли два пограничника.
Те с любопытством подошли к возбуждённым «туристам» и вежливо поинтересовались:
- Вы что? С этого судна, что ли?
Получив утвердительный ответ, они предупредили:
- В сопки не ходите, а то там может и мишка попасться.
Иван, как бы невзначай, поинтересовался у пограничников:
- А сетка у вас есть?
Погранцы переглянулись между собой и старший наряда загадочно намекнул:
- За жидкую валюту можем и найти.
Иван раскрыл свой рюкзак и достал оттуда бутылку коньяка. Мы с удивлением уставились на него. Откуда? Ведь уже больше месяца схода на берег не было…
Иван, не обращая внимания на подозрительные взгляды, хитро усмехнулся:
- У артельного, при хорошем подходе – всё есть.
Погранцы оказались в замешательстве. Они не ожидали такого быстрого разрешения столь важной для них проблемы и старший из них махнул рукой в сторону берега:
- Видишь лодку у берега. Бери её. Сети там же. Только потом вы сетки распутайте и аккуратно сложите. Вы только много рыбы не берите. Она сейчас хорошо идёт. Нам, для себя, рыбнадзор разрешает ловить, а пока его тут нет, вы можете сами потралить немного.
- А сколько можно выловить? – поинтересовался Иван.
- Там в лодке есть пару пустых мешков. Вот их и набирайте. Больше и сами не захотите. Не утащите, - усмехнулся старший.
Забрав у Ивана бутылку, он ушёл с напарником в сторону казармы, а мы прошли к лодке.
На самом деле – в лодке мы обнаружили сетку длинной метров двадцать.
Мотористы сели в лодку и потянули сетку подальше от берега. Мы втроём остались на берегу, чтобы вытягивать её и контролировать натяжение.
Через каждые пятнадцать — двадцать минут сетку приходилось вытягивать на берег, вынимать пойманных китин, расправлять её и снова закидывать.
С каждым заметом сетки из неё вытаскивалось по пять, шесть увесистых рыбин. Всё пойманное тут же складывалось в мешки.
Мешки через час оказались полными. Матрос, наверное, предвидел такую рыбалку и тоже прихватил с собой пустой мешок.
В азарте рыбалки и его мешок заполнили.
По окончанию рыбалки лодку привязали к здоровенному бревну, торчащему из прибрежной гальки, сеть распутали и уложили обратно в лодку.
Взвалив один из мешков на спину, я медленно двинулся в сторону судна.
Хотя от места рыбалки до судна расстояние небольшое, но к трапу я дотащил еле-еле, настолько мешок оказался тяжёлым.
Скинув мешок, я в изнеможении смотрел на матросов, которые гурьбой вывалили на пирс и, собрав весь улов утащили в артелку.
Вечером весь экипаж с удовольствием ел свежую уху и у каждого на тарелке имелся приличный кусок красной рыбы с нежнейшим картофельным пюре. На столах даже появилась свежая красная икра. Это уже постарались Иван с матросами.

После бункеровки судно вновь двинулось на юг – во Владивосток. Я бы летел туда, но скорость судна составляла только около шестнадцати узлов, поэтому оно, не спеша, переваливаясь с борта на борт от океанской зыби, следовало по назначению.
Переход проходил спокойно. В районе Курил судно попало в туман, особенно он сгустился при входе в пролив Лаперуза. Он стоял, как молоко и из-за него ничего не было видно, а судно, не снижая хода, всё время шло, подавая звуковые сигналы тифоном.
Моя вахта с восьми до двенадцати. Всего этого я не видел, только догадывался о происходящем, наблюдая за тем, как быстро уходил воздух из воздушных баллонов.
После обеда я выходил на палубу и смотрел, как судно медленно преодолевает этот путь до Владивостока. Мне хотелось подстегнуть его, но что может сделать молодой четвёртый механик со временем. Оно всегда равномерно идёт вперёд. Хотим мы этого или нет. И раньше, чем предопределено судьбой, в этом мире ничего не случиться. Не произойдёт раньше и приход в родной порт. А так бы хотелось этого! Поэтому я бесцельно бродил по палубе, стараясь хоть как-то ускорить этот приход.
У меня внутри всё зудело. Как так! У меня там сын родился, а я ничего не могу сделать. Тем более, что я ничего не знал ни о Юльке, ни о сыне. Я дал две телеграммы Юльке, но они остались без ответа. Что такое? Почему из дома не было никаких известий?
Хотя раньше моя молодая жена посылала мне чуть ли не каждую неделю телеграмму. У меня уже скопилась целая стопка их, где она рассказывала о своём здоровье, о том, как она себя чувствует и что с ней происходит.
Ну, а тут почему-то - тишина. И всё это время, что прошло после того, как я получил известие о рождении сына, я находился как на иголках.
Я с нетерпением ждал пролива Лаперуза. Потому что после прохождения Анивы мы через полтора суток должны были прийти во Владивосток.
В том состоянии, в котором я сейчас находился, меня всё время что-то тревожило, меня всё время что-то подталкивало, но судно, как и прежде, не обращая внимания на мои переживания, оставалось равнодушным к ним и размеренно продолжало свой путь.
Двигатель всё так же равномерно вращался, винт всё так же равномерно крутился, выдавая свои 122 оборота. Старший механик строго за этим следил и не позволял нарушать режим работы главного двигателя.
Это был очень серьезный человек. Ему нельзя было перечить, особенно если что-нибудь будет сделано неправильно.
Это я испытал на собственной шкуре. Дед мог моментально разразиться такими криками и воплями, что становилось страшно. Орал он громче главного двигателя.
Как-то раз третий помощник спросил меня:
- На кого это дед сегодня орал в машинном отделении?
От этих слов у меня аж плечи передёрнуло:
- На меня, - нехотя сознался я, помня сегодняшний разнос из-за утечки пара в льялах. - А где ты слышал это? – попытался я узнать у третьего.
- Да я, – ответил третий со смехом, - у капов проходил, когда ходил измерять ветер. Вот там-то и был слышен его голосок.
Когда прошли половину Японского моря, то терпения моё вообще стало заканчиваться. Мне так хотелось попасть домой, подержать своего сыночка на руках, так хотелось обнять свою Юльку и поблагодарить её за сына…
Внутри меня как будто что-то бурлило. И, несмотря на такое моё состояние, кое-кто иногда и подшучивал над моей нетерпеливостью. Хотя, все моряки относились ко мне добродушно.
- Молодой. Что с ним поделать? - говорил вид этих бывалых мореманов.
Мне даже присвоили новую кличку - «молодой папаша». Даже наша строгая буфетчица и то «молодому папаше» выделяла на обед порцию больше, чем всем остальным. Она ласково, с пониманием, поглядывала на меня и приговаривала:
- Ну, молодой папаша, тебе надо есть и нужны силы, чтобы воспитывать своего сына.
Иногда я замечал, что когда она говорила, «молодой папаша, ты скоро вернешься домой», то капитан со стармехом как-то странно переглядывались между собой, а помполит при этих словах опускал голову.
Странно, но меня как-то это не задевало, мне было всё безразлично, я был занят только собой, своими ощущениями и ожиданием радости встречи. Во мне горело только одно желание – это увидеть своего сына, увидеть жену и обнять их обоих. Я так ждал этой встречи!
И вот наконец судно подходило к Владивостоку.
В пятнадцать часов оно прошло остров Аскольд с его мысом Поворотный, затем повернуло направо и вскоре начала просматриваться бухта Тихая с торчащими трубами ТЭЦ.
Прошли остров Скрыплёва. Моряки говорили, что море заканчивается после него, когда ты приходишь в порт и море начинается, когда ты прошёл Скрыплёв.
На часах было семнадцать часов. На вахте - третий механик. То есть, если мы встанем на рейде пролива Босфор Восточный на вахте третьего механика, то это значит, по всем нашим правилам, что он должен стоять вахту до восьми утра, а я смогу свободно уехать на берег.
Ура! Сегодня, уже через несколько часов я смогу увидеть своего сына, увидеть и обнять свою Юлечку! Сегодня я буду самым счастливым человеком на континенте и в мире, вплоть до Альфы Центавры.
Сумку я уже давно собрал. Там я приготовил небольшой дефицит, с которым дома за столом можно отметить рождение сына. Там находилась красная икра, копченая колбаса и кое-что из консервов.
Я с нетерпением ждал, когда же бросят якорь. Ну вот! Загрохотала якорь-цепь, судно дало задний ход и застыло на рейде.
Через полчаса подошёл катер, на котором приехал агент Трансфлота, чтобы оформить все приходные документы. Вместе с ним я собирался покинуть борт судна.
Я поднялся на мостик, чтобы отпроситься у стармеха ехать домой.
Капитан со стармехом как-то искоса посмотрели на меня, а когда я подошёл к стармеху и спросил у него:
- Можно я покину борт судна?
Дед, как-то тяжело вздохнул и тихо ответил:
- Да, да, конечно, конечно, Алексей, можно. Давай, собирайся и поезжай.
Они вместе с капитаном перекинулись какими-то опять непонятными для меня взглядами, и … меня, как ветром сдуло с мостика. Через пару минут я уже стоял у трапа, ожидая агента. Матросы подбадривали меня:
- Давай, Лёша, давай, посмотри на своего сына, расскажешь нам завтра, какой он у тебя богатырь.
Я спустился по трапу на борт катера и тот не спеша двинулся в сторону города.
Через полчаса он уткнулся носом в причал около Трансфлота.
Спрыгнув на берег с палубы катера, я поднялся на площадь Борцов за власть Советов и увидел женщину, продающую цветы. В ведре у неё стояли огромные, красивейшие красные пионы.
Я никогда раньше не видел таких красивых цветов. А пахли они так, что от их запаха невольно закружилась голова.
Перейдя на шаг, я не спеша подошёл к женщине и, как бы между прочим, спросил:
- А сколько стоят ваши пионы?
Женщина посмотрела на меня и с заминкой ответила:
- Да я не знаю сколько. Я сама только что с электрички, цен местных не знаю. Ну, вот эти три цветка… нет, пять, - она перебирала цветы в ведре, - я отдам Вам за три рубля.
Женщина завернула мне цветы в газету и я вышел на Ленинскую. Тут же остановил такси и попросил довезти меня до Постышева. Таксист сразу повернул на Океанский проспект и лихо поехал вверх к городскому парку.
Глядя на проносящийся за окном город, я попросил таксиста:
- Можно побыстрее, пожалуйста, я больше месяца не был дома.
Таксист вопросительно посмотрел на меня:
- Кто-то тебя ждёт там что ли?
- Да. У меня сын родился и я его ещё не видел, - непроизвольно вырвалось у меня.
- О! Теперь понятно. До дома доставим в момент! Тебе куда? Показывай, – и прибавил газу.
- Мне вот туда, на Гамарника, - показал я на дорогу, идущую направо за мост.
- Отлично, - таксист оказался очень вежливым. Видимо, он понимал моё состояние.
Он лихо подрулил почти к самому дому. К подъезду он подъехать не смог, потому что перед ним была вырыта глубокая канава.
- Лето, - как бы оправдывался таксист. - Трубы меняют.
Я поблагодарил его и сунул трёшку. На счетчике было два рубля с копейками, но сдачу я брать не стал. Сразу выскочив из машины, я вбежал в подъезд.
Взвился на пятый этаж и позвонил в дверь. Дверь почему-то долго не открывалась. Я ещё раз позвонил. Наконец-то за дверью зашаркали чьи-то шаги и она приоткрылась. Сначала чуть-чуть, потом больше. На пороге стояла теща.
Она смерила меня с головы до ног холодным взглядом и зло прошипела:
- Явился, убивец, - и попыталась закрыть дверь.
Что такое? Я ничего не мог понять. Только успел вставить ботинок в щель двери.
Тёща, увидев мой ботинок, попыталась вытолкать его со словами:
- Иди, иди отсюда, чтоб я тебя тут больше никогда не видела, - её голос начал срываться на крик.
Одета она была в какое-то мятое черное платье, а сама вся выглядела поникшей и понурой.
Я стоял перед полуоткрытой дверью и не мог понять, что же такое случилось, за что она меня гонит.
- Дайте мне пройти, - напирал я на дверь. - Я хочу посмотреть на своего сына и жену, - потребовал я раздражённым тоном.
- Какой тебе сын? Ты убил её! - уже кричала тёща мне в лицо.
- Кого «её»? – прокричал я в ответ, ничего не понимая.
- Дочь ты мою убил. Вот кого! – зло выкрикнула она мне в лицо.
- Как убил? Когда? – я в недоумении уставился на брызжущую слюной тёщу.
Я ничего не мог понять. Я же так ждал, что обниму свою Юльку, что поцелую её, что она мне протянет на своих нежных ручках этот маленький сверточек, который можно будет осторожно взять, рассмотреть и прижать к груди. А потом расцеловать их обоих и сидеть, и смотреть, как она будет кормить его, моего первенца, а я буду ей во всём этом помогать. Готовить смеси, менять пеленки, а потом допоздна стирать и гладить их.
Столько раз я прокручивал все эти картины в своих мечтах. В них я уже находился дома около коляски, около детской кроватки и напевал колыбельные песни своему сыночку.
Я уже запланировал, что когда судно вернется в Петропавловск, то я обязательно спишусь с него и возьму отпуск.
Отпуск в этом году я уже заработал и думал, что мне в нём не откажут.
Но сейчас мне было непонятно и я никак не мог осознать, что же именно произошло.
Я ещё раз, но уже спокойнее, обратился к тёще:
- Что такое!? В чём Вы меня обвиняете!? Вы хоть толком расскажите, пожалуйста, что же произошло?
А та, не унимаясь, только вопила:
- Чтоб глаза мои тебя больше не видели! Марш отсюда! Вон! Вон! Я не хочу тебя больше видеть! – истерично, срывая голос на визг, кричала она.
Я уже начал злиться на эти беспочвенные обвинения и враждебный приём:
- Ну, тогда покажите мне моего сына! Дайте мне хоть подержать его! – потребовал я у тёщи.
- Нечего тебе его держать, - не унималась та. - Иди на кладбище, там держи всё, что захочешь.
Тут на крики из соседней квартиры вышла соседка.
Увидев столь неприглядную картину, он потянула меня за рукав:
- Лёша, зайди ко мне, - попросила она спокойным голосом. - Я тебе всё расскажу. С тёщей твоей сейчас бесполезно о чём-либо говорить, - это она уже сказала мне на ухо.
Я перестал ломиться в дверь и вынул из щели ботинок. Дверь моментально захлопнулась. В полном недоумении я остался на площадке. Соседка затянула меня за рукав в свою квартиру и провела на кухню.
- Садись и успокойся, - показала она мне на табурет у стола. - Я тебе сейчас всё объясню, пыталась она меня успокоить. - Ты что? Ничего не знаешь? – ещё раз задала она мне вопрос.
- А что я должен знать? Кого это я убил? – я так и не мог ничего понять, хотя какая-то гнусная мысль начала пробираться в мой мозг.
- Постарайся успокоиться, - ещё нежнее продолжала увещевать меня соседка. - Не переживай. Прими всё так, как оно есть, - она сделала паузу, собралась с духом и выпалила. - Юлька умерла во время родов, - и замолчав, пристально смотрела на меня, ожидала мою реакцию на свои слова.
Некоторое время я молчал, стараясь переварить услышанное, а потом поднял на соседку глаза:
- Как? Ничего не понял. Повтори, - в недоумении прошептал я.
- Да, вот так вот всё и получилось. Ребенок оказался для неё слишком крупным.

***

Перед последним отходом в рейс мы с Юлькой говорили про крупный плод и я не представлял себе, как же она сможет разродиться. Она же только успокаивала меня:
- Ничего страшного, - увещевала она, ведь она сама была студенткой мединститута. - Все же рожают, и я рожу. Всё будет нормально, ты не переживай, всё будет хорошо. Иди спокойно в рейс.

***

От слов соседки я долго молча сидел, вспоминая наш последний разговор с Юлькой.
Соседка подождала, пока я переварю это известие и спокойно продолжила:
- Ты сегодня не ходи туда больше, - она кивнула в сторону квартиры. - Она тебя не пустит. Она так выла и орала после похорон. И во всём обвиняла тебя в смерти Юльки. Так что я не знаю, что тебе посоветовать. На-ка, – она достала из холодильника початую бутылку водки и налила мне полстакана. – Лучше выпей. Расслабься.
Я машинально проглотил содержимое стакана, не почувствовав ни запаха, ни вкуса водки и остался так же молча сидеть, скрестив руки на столе.
Я ничего не мог понять, что же произошло, как всё это случилось? Из-за чего?
Соседка, как будто услышав меня, так же скорбно продолжила:
- У неё был болевой шок и никто не смог её спасти из-за этого.
- Как? Только из-за этой боли?
Соседка горько усмехнулась:
- Что ты знаешь о боли!?
Вот тут-то я и в самом деле начал себя винить – что же я натворил!
Да, у меня есть сын. Но Юльки то нет. Как же так? Что? И ничего уже нельзя изменить? Всё так и останется? И теперь с этой ношей горя я буду ходить всю жизнь?
Соседка вновь, как будто услышала меня:
- Да, сынок у тебя хороший. Бабушка, теща твоя, выкармливает его из бутылочки. Он спокойный, спит хорошо. Видела я его раз. Малютка ещё совсем, но он вырастет, не переживай, - и, помолчав, посоветовала. - Ты попозже приди, когда тёща тут успокоится, а пока иди к себе на судно. Побудь один. Обдумай всё.
И тут до меня дошло – так, это что значит?
Стармех с капитаном знали всё и ничего мне не сказали об этом?! И помполит тоже, когда сидел и наливал мне стопку. Он тоже был в курсе? Ну почему же радист мне принес тогда такую расписанную и радостную телеграмму. Значит, все они были заодно?!
Вот почему они бросали на меня такие взгляды – то сожалеющие, то скорбные. Они держали эту тайну, для того чтобы я ничего не смог сотворить с собой в рейсе. Значит, это они решили за меня, что мне нужно делать, а что - нет!
Я не мог всё это полностью осознать. Для меня всё это было так неожиданно, и так страшно.
Медленно поднявшись из-за стола, я поблагодарил соседку:
- Спасибо, что Вы мне всё это рассказали, а то я и в самом деле ничего не знал, - и, нагнувшись к сумке, вытащил оттуда палку копчёной колбасы, передав её соседке.
Та начала отказываться, но я всё равно всучил ей колбасу, со словами:
— Вот сумка, там я собрал кое-что для Юльки. Но, если уж так получилось, то отдайте всё это тёще. Я с собой ничего не заберу. Да. И букет заберите, - кивнул я на рассыпанные по столу пионы.
Соседка внимательно посмотрела на меня:
- Да-да, иди, иди, - ласково погладив по плечу.
Я вытащил из сумки кошелек, положил его в карман и медленно начал спускаться вниз по лестнице.

На улице хлестал дождь. Я вышел на улицу и не знал, что же мне делать дальше. Я стоял под струями дождя, которые били мне в лицо, по голове, по плечам – по всему телу. Моментально промокнув, я не замечал ни этого дождя и ничего вокруг.
У меня по лицу катилось непонятно что – то ли это были слезы, то ли это были струи дождя.
Мне хотелось только одного – чтобы какая-нибудь молния выскочила из этих чёрных туч, и ударила бы меня прямо в голову. Чтобы я кончился, чтобы меня не было, чтобы меня никто никогда не обзывал и не называл убийцей. Я же хотел всем только хорошего. Я хотел сына, я хотел своего ребенка. Юлька хотела того же самого. Разве я виноват, что всё так получилось? Нет, ни в чём я не виноват.
От бессилия я задрал руки над головой и, крепко сжав кулаки, завыл. Хотелось только одного — это исчезнуть или куда-нибудь убежать…
Я сделал первый шаг для разбега, но нога скользнула по мокрой земле и, потеряв равновесие, я полетел в грязную канаву, на дне которой образовалась огромная лужа. Ожидая удара о землю, я непроизвольно вытянул перед собой руки…

***

Я на самом деле выбросил перед собой руки. Мне чётко представлялось, что я действительно лечу в эту глубокую и грязную канаву … и проснулся.
Вытянутые вперёд руки упирались в скомканное одеяло, в которое я почти полностью завернулся во сне.
«Ну, слава Богу, что это только сон», - непроизвольно подумалось мне.
Ведь я такой счастливый человек. Моему младшему сыну уже двадцать с лишним лет. Жена с нетерпением ждет меня домой. У меня есть всё – дом, жена, два сына и дочь. А снится всякая ересь.
И тут меня опять пронзила та же мысль:
«Хорошо, что это всего лишь только сон! Хорошо, что ничего этого на самом деле не происходило!».

До конца контракта у механика Макарова оставалось целых полтора месяца.

Персидский залив август 2007 г.
Владивосток апрель 2017 г.