de omnibus dubitandum 7. 467

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ (1590-1592)

    Глава 7. 467. ТРУДНО ОТЛИЧИТЬ НЕВИННОЕ ВЕДОВСТВО ОТ КОЛДОВСТВА…

    В 1592 г. Посольский приказ дал знать, что виновным вынесен приговор: «хто вор своровал, тех и казнили» [Скрынников Р.Г. Борис Годунов. М., 1983. С. 83-84]
            
    Родственники царевича Дмитрия подверглись преследованиям через несколько месяцев после его смерти. Обвинялись они в попытке государственного переворота, за что и понесли наказание вместе со всеми, кого удалось вовлечь в это преступление.
            
    Удельное княжество в Угличе ликвидировали.

    «После розыска сотни жителей Углича, участвовавших в погроме, подверглись наказанию: "иных казняху, иным языки резаху, иных по темницам рассылаху; множество же людей отведоша в Сибирь и поставиша град Пелым и ими насадиша: и оттого же Углич запустел" [Скрынников Р.Г. Борис Годунов. М., 1983. С. 84]
 
    Присоединение Сибирского ханства требовало его освоения, и в 1592 году в Москве было решено построить три новых города: Пелым, Березов и Сургут. О строительстве города Пелым можно узнать из наказа, который был дан назначенному для построения города воеводе князю Петру Ивановичу Горчакову. Из Перьми князь Горчаков вместе со своими людьми должен был отправиться в Лозвинский городок для помощи лозвинскому воеводе Ивану Григорьеву сыну Нагого сделать суда для продолжения пути.
            
    «В наказание за бунт после убийства царевича Дмитрия в 1591 году в г. Пелым было сослано 60 семей угличан, часть из них были зачислены в пашенные крестьяне, остальные пополнили местный гарнизон, состоявший из стрельцов и казаков. Туда были сосланы опальные посадские люди из Москвы и Калуги, которых обязали обрабатывать государеву десятинную пашню. Вместе с ними был сослан в Сибирь колокол, в который мать царевича ударила в набат и призвала горожан к восстанию.  Его (колокол) лишили крёстного знамения, отрубили «ухо», вырвали «язык», нанесли 12 ударов плетьми и сослали в Тобольск. Целый год ссыльные на себе, под конвоем стражников, тянули набатный колокол до Тобольска» [http://ostrog.ucoz.ru/ostrogy/2_13.htm 07.03.2012].
            
    За Нагими было и еще одно преступление – ворожба.
            
    И.Е. Забелин так пишет о невидимой опасности: «Нельзя было верить никому. Необходимо было беречься от людей всякими мерами. Известно, что при вел. кн. Иване Васильевиче во время его домашней смуты с сыном Василием (отцом Ивана Грозного – Л.С.) о наследии престола даже его супруга, гречанка Софья, прибегала к ворожбе, и к ней приходили «бабы с зелием», отчего и с нею, со своею женою, государь должен был жить в бережении.
            
    Что действительно жизнь и здоровье московского государя часто находились в опасности от козней потаенных врагов, на это указывает весь склад дворовых его порядков, получивших свое начало большею частью именно в то время, как сделался он самодержцем всея Руси. <…>
            
    Самая страшная и наиболее опасная сила невидимых врагов, от которой государю действительно пришлось сесть в осаду, затвориться в своих хоромах, как в крепости, была, как мы упомянули, порча лихим зельем, отрава, а с нею нераздельно всякое волшебство и чародейство.
            
    В тот суеверный век в самом деле трудно было отличить отраву от невинного ведовства и колдовства, зелье-коренье вредное от безвредного, ибо и то, и другое являлось под одним покровом таинственных суеверных действий, в обстановке разных волшебных наговоров и заговоров, направленных на человека с различными целями <…> ведовство, волшба в то время вовсе не были мечтою, как обыкновенно мы теперь их понимаем.

    Суеверная, мифическая сторона волхования и чародейства была только оболочкою, под которою скрывалось большею частью настоящее лихо. От этого волхование и, возбуждало такой панических страх везде, где только оно вскрывалось. И мелкая, и великая душа равно приходили в ужас, равно трепетали от его потаенных действий и становились до крайности подозрительными, ибо дело касалось здоровья, самой жизни, и вовсе не представлялось мечтою, когда люди зазнамо изводились, умирали от зелья и коренья.
            
    Вот почему лихое зелье и коренье и всякие лихие дела волшбы получают место даже в клятвенных целовальных записях на верность государю, а волхвы и бабы-ворожеи почитаются общественным злом наравне со скоморохами, татями и разбойниками» [Забелин И.Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях. Новосибирск, 1992. С.101-105].
          
    Сразу после окончания работы следственной комиссии в Москву был доставлен ведун Андрюшку Мочалов, живший у царицы. Угличские рассылыщики, помощники дьяка, в своей челобитной привели предсмертные слова Михаила Битяговского: "Михайло Нагой велит убити <…> для того, что <…> добывает ведунов, и ведуны на государя и на государыню, а хочет портить". О том же писала в своей челобитной вдова Битяговского: "Муж мой Михайло говорил многижда да и бранился с Михаилом за то, что он добывает безпрестанно ведунов и ведуней к царевичю Дмитрею, а ведун <…> Ондрюшка Мочалов безпрестанно жил у Михаила да у Григория, да у Ондреевы жены Нагово у Зеновьи. И про тебя, государя, и про царицу Михайло Нагой тому ведуну велел ворожити, сколько ты, государь, долговечен и государыня царица…" [Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л. 45].
            
    Политический процесс превращался в процесс колдовской, что было обычным делом как в России, так и в Западной Европе XVI в.
            
    В результате расследования угличского мятежа и ворожбы вдову Грозного (Симеона-Ивана – Л.С.) насильно постригли и отослали монастырь на Белоозеро. Афанасия Нагого и его братьев заточили в тюрьму.
            
    Наказание удивляет разве что своей мягкостью, смертных казней не было.
            
    Мнения о достоверности материалов следственного дела существуют самые разные:
документ сохранился и отражает истинные события,
документ сохранился с изъятиями как нечаянными, так и намеренными,
документ подлинный,
но запись не соответствовала показаниям опрошенных – они говорили одно, а следователи писали другое, пользуясь малограмотностью и безграмотностью большинства участников процесса; материалы фальсифицированы частично; и, наконец, дело сфабриковано полностью.
            
    Сторонники есть у каждой позиции, однако говоря о достоверности или недостоверности следственного дела, следует учитывать то, что все последующие материалы о событиях в Угличе обладают еще более скромной фактической ценностью, являясь пересказом чужих слов, слухами, сплетнями, легендами, фантазиями, видениями и просто сказками.
          
    Версия о несчастном случае не способна расцвести пышными мифологическими цветами, она принуждает смиряться с непривлекательной реальностью. В несчастный случай всегда трудно поверить, он игнорирует обыденную логику: следствию необходима причина. И если причины нет, ее очень хочется выдумать.
            
    В пользу версии о ненасильственной смерти, во-первых, говорит то, что царевич не был отравлен. Применение яда способ эффективный, тайный, широко распространенный в средневековье. Вот какие данные приводит Д. Бабиченко:

    «Главный археолог Кремля Татьяна Панова и специалист в области рентгенофлюоресцентного метода исследования останков Елена Александровская заявили "Итогам", что <…> в останках последнего Рюриковича на русском троне, согласно последним исследованиям, главный компонент большинства древних ядов [мышьяк] превышает норму как минимум в 10 раз!

    Даже для сверхосторожных в своих выводах исследователей причина смерти царя Федора налицо. <…> Последние исследования заставляют еще больше усомниться в том, что смерть Грозного и его родственников была вызвана "волей Божию". Недавно в упомянутом склепе Архангельского собора из саркофагов были извлечены останки русских цариц и княгинь. Сотрудники спектральной лаборатории Бюро судебно-медицинской экспертизы Комитета здравоохранения Москвы, в частности, исследовали прах первой жены Грозного Анастасии  - матери царевича Ивана.

    В ее костях обнаружили огромное содержание солей ртути - 0,13 мг при норме 0,04. В прекрасно сохранившейся косе (волосы накапливают и удерживают в себе тяжелые металлы лучше других тканей) эти показания зашкаливали - 4,8 мг. На сей раз эксперты, однозначно констатировали отравление. Никаких сомнений нет и по поводу причин смерти Елены Глинской, матери Ивана Грозного. У нее естественный фон по мышьяку превышен в 10 раз! Результаты этих экспертиз никем под сомнение не поставлены» [Бабиченко Д. Кремлевские тайны. 33-й элемент // Итоги. 2002. №37. С.38-39].

    Слухи о том, что Дмитрия пытались отравить, широко известны, причины, помешавшие злоумышленникам, крайне неубедительны, особенно в свете приведенных материалов.
            
    В следственном деле записано, что дети играли в «тычку». В словаре В.И. Даля сказано «Тычка ж. действ. по глаг. тыкать. | Сиб. игра в свайку, или в ножи, втыкают ножик броском в пол...». Игра в тычку или игра в свайку - одно и то же. Свайка, по словам В.И. Даля, – это "толстый гвоздь или шип с большою головкою для игры в свайку, ее берут в кулак за гвоздь или хвост и броском втыкают в землю, попадая в кольцо" [Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т.4. М., 1955. С.146].
         
    Самое раннее, из дошедших до нашего времени описаний игры в свайку было сделано Яковом Рейтенфельсом в 70-х годах XVII столетия в книге "Сказания светлейшему герцогу тосканскому Козьме III о Московии": «Мальчики играют заостренными кусками железа, норовя попасть в лежащее на земле кольцо» [Рейтенфельс Я. Сказания светлейшему герцогу тосканскому Козьме третьему о Московии].
         
    Свайки для игры изготавливались специально, на многих известных свайках стержни декорированы орнаментом. Длина стержня от головки до острия обычно около 12 см. Головка этого метательного снаряда, как правило, была круглой или граненой. На месте старой калужской пристани была обнаружена свайка для самых маленьких игроков весом в 115 г. По сопутствующим находкам проволочных копеек, отчеканенных при Иване Грозном и Алексее Михайловиче, она датируется XVI-XVII вв. Головка свайки имеет форму куба с усеченными углами. Стержень свайки квадратного сечения с притупленными ребрами, украшенный двойным орнаментальным пояском, плавно переходит в конус острия. Вес детских сваек не превышал двух фунтов (~0,8 кг). Подростки и взрослые мужчины играли более тяжелыми снарядами, весом 4-5 фунтов (~1,5-2,0 кг).

    Необходимым атрибутом игры было также толстое железное кольцо диаметром (~4-5 см). От игроков требовалась сила, ловкость, глазомер. Как и в других народных играх, правила игры в тычку легко могли быть изменены конкретными участниками, то есть – имели бессчетную вариативность. Например, одним из вариантов игры в свайку была игра у сруба. Для этого берут свайку за острый конец и бросают так, чтобы он во время полета перевернулся и острым концом воткнулся в нижнее бревно, потом во второе от низа бревно и так далее до десятого бревна.
            
    Как именно играли дети в Угличе в мае 1591 года неизвестно. Эти сведения в деле обобщены (в отличие от ответов на вопрос: «хто в(ъ) т; поры 67) за ц(а)р(е)вичем(ъ) были?» [Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л.13], здесь каждый отвечает персонально), видимо потому, что значения им предавалось меньшее, сказано просто: «А жилцы <…> сказали: играл де ц(а)р(е)вич(ъ) в(ъ) тычку ножиком(ъ) с(ъ) ними на заднем(ъ) дворв;, и пришла на нег(о) бол;знь, падучеи недуг(ъ), и набросился на нож(ъ)» [Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л.13].

    Существенной ли была для мальчиков разница между ножом и свайкой уже не выяснить. Говоря о тщательности проведенного следствия, И.И. Полосин отмечает: «Даже в версии о несчастной случайности материалы следствия сохранили два различных варианта: по одному варианту царевич играл и умертвил себя ножом, по другому варианту – царевич играл свайкой.

    Вариант со свайкой предложили угличские рассыльщики (л. 40). Можно догадаться, как родился этот новый вариант со свайкой. Дело в том, что известие о свайке рассыльщики взяли из рассказов дворовых о более ранних припадках у царевича. О свайке говорила и Василиса Волохова (л.11), но применительно к другому припадку царевича – во время великого поста. Рассыльщики перенесли эту деталь на события 15 мая 1591г» [Полосин И.И. Социально-политическая история России XVI – начала XVII века. М, 1963. С.236].
            
    Однако можно и предположить, что раз мальчики в марте играли свайкой, ею же играли и в мае. Играя в тычку, тыкали острым железным предметом, каким именно, для участников не столь важно. И кормилица Орина Тучкова и спальница Марья Самойлова употребляют глагол «поколоЛся», мамка Василиса Волохова, о присутствии которой жильцы не упоминают, также говорит «поколоЛ(ъ)». Насколько близко стояли женщины, насколько были внимательны, по материалам следствия судить нельзя. Слова единственных непосредственных участников события приведены в пересказе и звучат довольно невразумительно: «…и набросился на ноЖ(ъ)». Если же это точное воспроизведение слов кого-то из детей, то, следует признать, высказыванию не уделено исследователями того внимания, которого оно заслуживает.
            
    Рассказывая о предыдущих приступах, Василиса Волохова сообщала: «А и преж(ъ) тог(о), сего году в великое гов;н(ь)е та ж(ъ)55) над(ъ) ним(ъ) бол;знь была – падучеи недуг(ъ), и он(ъ) поколол сваею и матер(ь) свою, ц(а)р(и)цу Мар(ь)ю» [Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л.11].
            
    «Великое говенье» (великий пост) приходилось в 1591 г. на 28 февраля – 10 апреля, «Великий день» (пасха) – на 11 апреля.

    Правы были рассыльщики, когда писали, что припадки у царевича случались «по месецем блезпрестано»: они случались в марте, в апреле, в мае 1591 г.» [Полосин И.И. Социально-политическая история России XVI – начала XVII века. М, 1963. С.238], пишет в своем исследовании И.И. Полосин. Следовательно, в марте во время приступа в руках у Дмитрия была свайка, и этой свайкой он ранил мать.
            
    Ножа, как и свайки, следователи не нашли. А может быть, никто и не искал, в деле об этом сведений нет. Мамка, постельница, кормилица и жильцы давали свои показания в присутствии царицы, которая, судя по всему, согласилась с этой версией и признала себя виновной. Во всяком случае, на Освященном Соборе митрополит Сарский и Подонский Геласий сообщил о том, что «ц(а)рица Маар(ь)я, призвав(ъ) мен; к(ъ) себ;, говорила мн; с(ъ) великим(ъ) прошен(ь)ем(ъ): как(ъ) Михаила Битяговског(о) с(ъ) с(ы)ном(ъ) и жилцов(ъ) побили, и то д;ло учинилос(ь) гр;шное, виноватое» [Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л. 47].
            
    Из всех опрошенных глагол «зарезали» употребляли только братья Нагие и те, кто слышал о происшествии от них. В своей челобитной просила отвергнутая жена Ивана Грозного (Симеона-Ивана - Л.С.) и о снисхождении к своим братьям: «чтоб(ъ) г(о)с(у)д(а)рь т;м б;дным(ъ) червем(ъ), Михаилу з(ъ) братьею, вь их(ъ) вин; м(и)л(о)сть показал(ъ)» [Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л. 47].
            
    Никто не знал, в какой именно момент царевич нанес себе рану — при падении или когда бился в конвульсиях на земле. Непосредственно под кожным покровом на шее находятся сонная артерия и яремная вена. Если мальчик проколол один из этих сосудов, смертельный исход был неизбежен. Резаной ране на шее сопутствует такое сильное кровотечение, что это должно было произвести на окружающих, тем более детей, такое сильное впечатление, что, скорее всего, как-то сказалось на их показаниях. Но если сосуд не перерезан, а лишь поврежден, кровоизлияние может быть внутренним, кровь на ране отсутствовать, а предсмертные конвульсии быть длительными. Именно это и засвидетельствовано в показаниях нескольких свидетелей – царевич умирал долго.
            
    Предсмертные конвульсии могли быть приняты за судорожный припадок детьми и кормилицей. Ранение могло предшествовать приступу и спровоцировать эпилептический припадок. Ранения, вообще могло не быть. Играть в ножички и умереть от удара ножа не одно и то же. Во время приступа, царевич мог стукнуться, удариться, поколоться (колоть=бить) обо что-то: камень или тяжелую металлическую оконечность свайки, и тогда колотой или резаной раны не было бы совсем. Но ведь о ране ничего и не сказано.
            
    В деле не упоминается характер ранения, резанная или колотая была рана, и, кроме Василисы Волоховой, возможно, отсутствовавшей на месте трагедии, никто не называет места ранения.
            
    И.И. Полосин предполагает, что об этом говорилось в утраченном начале дела: «А что могло быть в начале? Сообщение из Углича 15 мая, назначение и состав следственной комиссии, приезд ее в Углич, досмотр места происшествия и трупа царевича, сообщение о похоронах царевича, начало следствия.

    Когда и как исчезло начало дела – сказать трудно. Однако нетрудно догадаться, что начало дела было прямо опасно для «Лжедмитрия»=Дмитрия Ивановича=Сигизмунда III «Ваза» и Нагих в 1605 г. Не они ли, придя к власти, и уничтожили начало дела о смерти царевича Дмитрия? Конечно, это только догадка» [Полосин И.И. Социально-политическая история России XVI – начала XVII века. М, 1963. С.243].
            
    Дело о смерти царевича Дмитрия было окончено 2 июня 1591г. И как законченное архивное дело, сохранялось, должно быть, в составе личного государева архива.
          
    «Лжедмитрию»=Дмитрию Ивановичу=Сигизмунду III «Ваза», с одной стороны, опасно было не только начало дела, а все дело целиком, если принимать его как документ о смерти, но, с другой стороны, раз он чудесным образом спасся, если он жив, какой ущерб могут принести ему фальшивые бумажки.
            
    Братья Нагие, настаивающие в процессе следствия на убийстве царевича, а через 14 лет БЕЗОГОВОРОЧНО (выделено мною - Л.С.) признавшие в «Лжедмитрии»=Дмитрие Ивановиче=Сигизмунде III «Ваза»  своего племянника, вряд ли чего-либо опасались, для них дело было далеким прошлым.
            
    Настоящим в 1606 году оно было для царя Василия Ивановича Шуйского, при горячем участии которого происходила канонизация царевича, и вполне возможно, сохранение некоторых подробностей дела могло показаться ему политически нецелесообразным. Деятельное участие в обретении мощей принимал и митрополит Филарет, отец и будущий соправитель основателя династии Романовых, имевший, без сомнения, свои интересы в трактовке угличских событий.
            
    В XVII веке политическая обработка темы смерти царевича пошла через сказания и жития, об «угличском обыске» в которых не вспоминали совсем, либо характеризовали его как злонамеренную клевету.
            
    Как наговор рассматривались показания о болезни Дмитрия. Встречается такое мнение и сегодня. Н.М. Коняев в книге «Подлинная история дома Романовых» пишет: «Комиссия Василия Шуйского явно не стремилась найти ответы на все вопросы, встающие в ходе расследования. <…> К месту пришлись и разговоры о том, что царевич, якобы, страдал эпилепсией».

    Характеризуя отрывок из старинного сказания, опубликованный А.Ф. Бычковым в «Чтениях» Московского общества истории и древностей, Н.М. Коняев отмечает: «Это единственная, кажется, зарисовка, приведенная А.Ф. Бычковым, где святой Димитрий изображен не припадочным, одержимым черной болезнью, сладострастно упивающимся жестокостями отроком, а в более реалистических тонах…» [Коняев Н.М. Подлинная история дома Романовых. М., 2006. С. 31].
            
    Был ли царевич Дмитрий болен?
            
    Первой заговорила о болезни мамка Василиса Волохова: «…розбол;лся ц(а)р(е)вич(ъ) Дмитреи <…> маия въ [12] д(е)н(ь), падучею бол;знью, <…> и тут(ъ) на ц(а)р(е)вича пришла опят(ь) та ж(ъ)53) чорная бол;знь, и бросило его въ землю <…> А и преж(ъ) тог(о), сего году въ великое гов;н(ь)е та ж(ъ) 55) над(ъ) ним(ъ) бол;знь была – падучеи недуг(ъ), и он(ъ) поколол(ъ) сваею и матер(ь) свою, ц(а)р(и)цу Маар(ь)ю; а в(ъ) другоряд(ъ) на наг(о) таж(ъ)56) бол;знь перед(ъ) великим(ъ) днем(ъ), и ц(а)р(е)вич(ъ) б(ь);лъ руки Ондр;еве дочк; Нагово, одва у нег(о) Ондр;еву доч(ь) Нагово wтнели…» [Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л. 11].
            
    Мальчики, свидетели приступа, говорят о нем, как о привычном явлении: «…и пришла на нег(о) бол;знь, падучеи недуг(ъ), и…» [Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л. 13]
            
    Вдова Михаила Битяговского описывает ту же картину: «а и преж(ъ), г(о)с(у)д(а)рь, тог(о)254) в(ъ) великие говеня ц(а)р(е)вича изымал(ъ) в(ъ) комнате тот(ъ) же недугъ, и он(ъ), г(о)с(у)д(а)рь, мат(ь) свою ц(а)рицу тоглы сваею поколол(ъ); а тог(о), г(о)с(у)д(а)рь, многижда бывало, как(ъ) ево станет(ъ) бити тот(ъ) недуг(ъ), и станут(ъ) ево держати Ондр;и Нагой и кормилица и боярони, и о н(ъ), г(о)с(у)д(а)рь, имъ руки кусал(ъ), или за что ухватит(ъ), зубомъ, то т(ъ);стъ» [Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л. 46].
            
    Но самое ценное свидетельство, конечно, слова брата царицы, Андрея Нагого: «… а на ц(а)р(е)в(и)че бывала бол;знь падучая; да н(ы)не79) в(ъ) великое гов;н(ь)е у дочери его руки пере;л(ъ), да и у нег(о) у Ондр;я ц(а)р(е)вич(ъ) руки едал(ъ) же в(ъ) бол;зни, и у жилцов(ъ), и у постелниц(ъ); как(ъ) на нег(о) бол;знь придет(ъ) и ц(а)р(е)в(и)ча как(ъ) станут(ъ) держат(ь) и мн(ъ) в(ъ) т; поры80) ;стъ в(ъ) нецывен(ь)е, за што попадетца…» [Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г., ч.II. М., 1913. л.15].
 
    Все эти показания позднейшие источники отвергают как клевету, наговор на царственного ребенка. И при жизни слухи о черной болезни царевича не могли нравиться семье, тем более, что таких больных в просторечии называли бесноватыми, после же канонизации Дмитрия, утверждения о его тяжелом недуге были и неприличны и небезопасны.
            
    Интересен факт, что среди челяди царевича нет дядьки, необходимого по этикету. Например, к пятилетнему царевичу Федору были приставлены два дядьки Г.В. Годунов и А.П. Клешнин, которые обучали его ратному делу, дипломатии, географии, умению управлять государством. В следственном деле нет даже намека на такого мужчину-воспитателя. Конечно, его могло и не быть, если царевич тяжело болел, тогда – не до учебы, ребенок оставался на попечении женщин.
            
    Воспитатель в материалах следствия не упоминается, но есть другая интересная фигура – ворожей, часто бывающий у царицы. Кроме наведения порчи на государя и государыню у него могли быть и иные обязанности, связанные с оказанием психологической помощи царевичу. Нагим необходим был человек, способный облегчить состояние мальчика.
            
    И «жоночка уродливая» могла быть привечаема с той же целью – отведения порчи, снятия сглаза. В горе своем не забыла о ней Мария Нагая, приказала найти и убить. Через два дня после смерти Дмитрия.
            
    Эпилептический синдром возникает при различных заболеваниях мозга и эпилепсией обычно называют любые судорожные приступы, включая истерические. Поставить точный диагноз сегодня вряд ли возможно. У царевича, конечно, могла быть эпилепсия, мог быть истерический невроз или какое-то другое заболевание, важно то, что он не был здоров, а приступы, практически всегда, сопровождались травмами.
    
    Видна даже какая-то закономерность: в марте ранена мать, в апреле – двоюродная сестра, в мае – сам царевич.