Лекция 5. Просвещение. Часть 2

Отец Серафим Платинский.
Курс православного выживания.

Важную роль в понимании наших трудных времен играет «Курс православного выживания» отца Серафима (Роуза) и отца Германа (Подмошенского) – редкий и весьма ценный православный ресурс. Отцы Серафим и Герман преподавали этот курс в 70-х годах в монастыре в Платине.

Лекции были произнесены на английском языке. Русский текст Вячеслава Марченко.

При чтении следует иметь в виду, что это расшифровка живой устной речи отца Серафима, а не написанный и неспешно обдуманный текст.

Лекция 5.
Просвещение. Часть 2.

Этот дивный новый мир, который мы описали в прошлой лекции, а также вера в науку и природу, были, кроме всего прочего, неотъемлемо связаны с религиозным мировоззрением этой эпохи. В трудах философов и писателей, которые мы проанализируем, проявится становление чего-то очень знакомого, потому что большинство используемых аргументов мы  уже слышали. Это, можно сказать, та  волна, на которой мы были, или область изучения, о которой мы говорим. Аргументы этих философов и писателей немного отличались, они представляются нам более наивными, чем современные учёные, но, тем не менее, они говорили в основном на том же языке, пытаясь доказать всё что угодно при помощи науки, разума, и т.п.

Век системы Ньютона был также веком религии разума. Кто-то скажет, что в эпоху Возрождения и Реформации Христианство либо полностью отвергалось, либо сводилось к минимуму — к упрощению, которого попытались достичь протестанты — но всё же те, кто верил в Христианство, всё ещё как-то сохраняли связь с прошлой традицией. На примере Фомы Аквинского и Франциска Ассизского мы увидели, как Христианство внутренне изменилось, хотя при этом общее содержание веры внешне казалось традиционным. Эти отцы меняли его понимание. И это позже приведёт к изменению содержания.

В новый век эпохи Просвещения, мы видим, меняется само содержание веры, и появляются некие новые религиозные идеи. Причиной этому стало то, что религия теперь сводилась к формату, по которому жила наука: к изучению внешнего мира, то есть, к рационализму. Так продолжался процесс, начатый схоластикой, когда разум становился выше веры и традиции. Это было время, когда человечество мечтало о религии рациональности. Мы процитируем некоторых писателей этой эпохи. Все они имеют немного разные подходы, но в итоге приходят к одинаковой философии.

Например, великий энциклопедист Дидро говорит о необходимости избавиться от предрассудков религии.  В одной из своих книг он изобразил героя, который говорит о важности удерживания людей в зависимости от некоторых предрассудков для общего блага. Дидро пишет: «Если человек однажды признает существование Бога, сущность нравственного добра и зла, бессмертие души, будущее воздаяние и наказание, зачем ему нужны предрассудки? Если он будет посвящён во все таинства претворений, пресуществлений, Троицы, ипостасного единства, предопределения, вочеловечевания и всего остального, станет ли он тогда абсолютным гражданином?»

Итак, очевидно принимается новая норма, норма очень внешняя. Рациональность – вот что нужно. А все что относится к православной традиции – слишком усложняет жизнь. Согласно этой установке, всё это ничем не поможет нам достичь лучшего состояния и поэтому совершенно неразумно. И заметьте, что большинство этих людей сохраняют некоторые основные догматы веры, такие как существование добра и зла, Бога и загробной жизни.

Просвещение в Англии

В этот период сильнее всего дух времени проявился в Англии, потому что Англия стала местом, где после 1689 г. был издан Указ о Толерантности, согласно которому все религии и все христианские секты получили право на существование, за исключением католицизма и унитарианства, то есть различные виды протестантизма, англиканства объявлялись законными. 

Мы видим  здесь сочетание так называемой «толерантности» и продолжительной нетерпимости по отношению к католицизму, потому-то католики переживали очень сложные времена в Англии вплоть до 19-ого столетия; и даже сейчас эти толерантные англиканские убеждения иногда кажутся  антитолерантными до такой степени, что когда в нашу Церковь пришёл англичанин, который хотел креститься и стать священником, ему пришлось поехать во Францию, где владыка Иоанн его рукоположил, потому что в Англии было запрещено английскому клирику становиться православным.

И даже сейчас наша Английская миссия имеет множество ограничений. Англиканцы сильно против факта православных новообращений, там даже существуют законы о клириках, переходящих в Православие. То есть, там сосуществуют ограниченный бюрократический менталитет и свобода. Можно верить во что угодно, пока вы находитесь либо в Англиканской церкви, либо просто вне Церкви. А свобода любого другого вероисповедания там сильно ограничена.

И большинство тех мыслителей, о которых  мы сегодня поговорим, были английскими писателями, которые, хотя и не являлись серьёзными философами, принадлежали к английской прагматической школе; но их идеи очень сильно соответствовали духу времени и распространялись во Франции и Германии, во Франции у них даже были радикальные последователи. Англичане чаще сторонились подобных радикалистов, потому что они очень практичны. По их мнению, можно сохранять связь с прошлым и при этом быть вольнодумцем, не доходя до крайностей.

В 17 веке жил Барон Герберт из Чербери, умерший в 1648 г., который был одним из основных так называемых «богословов» новой натуралистической религии. Он, также  как и многие представители эпохи Возрождения, услыхал сверхъестественный голос, благословивший его на проповедь. Согласно его учению, существует пять предметов веры, единых для всех христиан, независимо от их сектантских взглядов или богословских разногласий. Вы видите, что он собирался извлечь из разума — своего рода синтезировать — сущность христианства. Эти пять предметов веры, общих для всех, были таковы: вера в бытие Бога, в необходимость поклонения Ему, в то, что служить Ему должно в благочестии и добродетели, в то, что люди призваны к покаянию и в то, что есть загробная жизнь поощрений и наказаний. Ему казалось всё это очень логичным  не на основании разума, а потому что его близкие современники и обычные думающие люди того времени всё же были верующими, всё ещё сохраняли связь с  христианством. Однако уже после него появляются более радикальные взгляды.

Другой мыслитель этой эпохи Джон Толанд был англиканским священником, умер в 1722 г. Он написал книгу под названием «Христианство без тайны» (Christianity Not Mysterious), в которой хотел объяснить, что христианство было в самом деле очень разумным; не нужно было иметь никаких предрассудков, чтобы верить в христианство. Он утверждал: «В Евангелии нет ничего противоречащего разуму или выходящему за его пределы: потому ни одна христианская догма не может быть названа таинством». То есть, всё доступно пониманию. Хороший человек со здравым умом без труда поймёт, в чём суть христианства.

Ещё один мыслитель этого периода Мэтью Тиндал, умерший в 1733 г., написал книгу на ту же тему, она называлась «Христианство, древнее как само Творение» (Christianityas Old as the Creation). В ней он утверждал, что Евангелие — это просто закон природы, и любое откровение, выходящее за его пределы, на самом деле довольно бесполезно. Христианство просто сводится к тому, что естественно.

В то время в Англии существовало два религиозных направления: консерваторы, называемые «супернатуралистами» и радикалы, ставшие со временем деистами. Но у них была общая вера в то, что религия не выходит за грань естества. Супернатуралисты полагали, что откровение всё же добавляло что-то к естественной религии, пусть и не много. Это что-то, по их мнению, использовалось как печать подлинности, как, например, «24-х-каратное золото». Выведите своё верование из разума и естества, а откровение добавит штамп, что «Это есть истина». Таковы были убеждения консерваторов.

В качестве примера можно привести убеждения философа-консерватора Джона Локка, который утверждал, что «во всех подобных сферах», то есть в религии, «нет необходимости в откровении, Бог одарил нас естественными и более надёжными средствами для получения знаний. К какой бы истине мы ни пришли через открытия на основе знаний и размышлений о наших собственных идеях, всегда эти открытия будут более точными для нас, чем те, которые были переданы нам традиционным откровением». Здесь очевидно проявляется мысль о том, что откровение приходит извне и будто навязывается, тогда как мысли, происходящие изнутри человека и убеждающие его в своей подлинности, являются разумными аргументами.

Джон Локк нашёл в Новом Завете мысль о том, что есть только два условия для спасения. «Эти два условия – вера и покаяние, то есть вера в то, что Иисус — Мессия, и благочестивая жизнь, являются обязательными условиями нового завета, заключённого со всеми, кто желает вечной жизни». То есть, всё, что нам нужно делать, это верить и вести благочестивую жизнь. Православие уже весьма урезано, размыто. Остался только ограниченный протестантизм. Локк написал книгу с типичным названием «Разумность христианства» (The Reasonableness of Christianity).

Итак, христианство стало, даже среди консерваторов, всего лишь рациональной философской системой, обращённой к здравому смыслу. Те, кому это не нравилось, видимо, не имели никаких разумных аргументов; и потому основные восстания против рационализма проходили в таких движениях низших слоёв общества как пиетизм, методизм и др., основывающих религию на чувствах.

Среди интеллектуалов той эпохи, кажется, только Паскаль понял суть этой идеологии и провел глубокие наблюдения над этой религией разума. Он говорит, что если вы хотите доказать религию разумом, то лучше тогда не брать христианство, потому что оно полно тайн. Можно с большей лёгкостью доказывать истины об исламе, в котором прикровенного  намного меньше.

Тем не менее, после начала движения в сторону разума уже невозможно было его остановить, как бы вам этого не хотелось. Схоластики полагали, что они бы приняли всю полноту христианства и просто подчинили бы её логике. Те, которые пришли на их место, отвергли многие так называемые мелочи, о которых до них спорили и заявили о сохранении определённой базовой сущности. Затем эта сущность начала размываться всё сильнее и сильнее, пока, наконец, не пришло время  отказаться от таинств. А теперь мы видим, что уже сама религиозная идея подвергается сомнению.

Деизм

Прежде всего нужно сказать о таким движении как деизм, оно было одним из самых типичных в 18-ом веке. Идея деизма состояла в том, что Бог существует, но Он не имеет особого значения. То есть, Бог сотворил мир и отступил в сторону. И с тех пор мир не имеет ничего общего с Богом. Сам Ньютон верил в то, что Бог не мог всё учесть правильно, как, например, пути полёта комет, и т.п. И он озвучил идею о том, что вселенная напоминала огромные часы, которые создал Бог, затем отошёл и иногда возвращался, чтобы починить их или снова завести. Но потом астрономы оспорили эту мысль. Существует даже унифицированная теория, объясняющая всё существующее, включая кометы и их беспорядочные движения. Так вот, Бог нужен только в начале. Он творит, и на этом Его участие заканчивается. Он никак Себя не проявляет, потому чудеса и пророчества начинают подвергаться сомнению; многие писатели  говорят, что это всего лишь предрассудки. В этом плане мыслители-французы сыграли большую роль, чем англичане.

Есть известные изречения Дидро, которые на тот момент не были опубликованы. О них он упоминал в личном письме: «Христианская религия кажется моему уму самой абсурдной и отвратительной по своим догмам; самой невразумительной и самой сверхъестественной», слово «сверхъестественный» теперь приобретает отрицательное значение, «самой запутанной и неясной, и, соответственно, самой подверженной всякого рода разделениям, сектам, расколам и ересям; самой вредной для общественного спокойствия, самой опасной для правителей своим иерархическим порядком, преследованиями, наказаниями; самой плоской, самой унылой, самой готичной», — так как связь со Средневековьем теперь приобретала отрицательное значение, — «имеющей самые мрачные церемонии; самую незрелую и замкнутую нравственность, считавшуюся несвязанной с всеобщей универсальной нравственностью, но являющуюся своеобразной и составляющей основу евангельской, апостольской и христианской нравственности, самой невыносимой из всех. Лютеранство, освободившееся от некоторых абсурдностей, превзошло католицизм; протестантизм (кальвинизм) превзошёл лютеранство, социнианство превзошло протестантизм, деизм, со своими храмами и церемониями, превзошёл социнианство». Но Дидро, как видите, всё ещё сохранял некоторый оттенок религии; он принял деизм с его храмами и церемониями, потому что деизм понравился людям.

Вольтер был настроен так же и даже говорил: «Раздавите гадину» — имея в виду Христианство. «Каждый разумный человек, каждый благочестивый человек должен бояться христианской секты. Великое имя деиста, которое ещё недостаточно воспевается, есть то единственное имя, которое он должен принять. Единственное евангелие, которое ему следует читать, есть книга Природы, написанная рукой Бога и запечатанная Его печатью. Единственная религия, которую следует проповедовать, есть религия служения Богу и ведения благочестивой жизни. Невозможно этой чистой и вечной религии сотворить зло, так же как и невозможно христианскому фанатизму его избежать».

Против Чудес

Последний аргумент тех, кто защищал сверхъестественную религию, основанную на чём угодно, кроме эмоций, было существование чудес. И тогда один английский писатель взял на себя смелость окончательно сокрушить всякую мысль о существовании чудес. Этим писателем был шотландец Дэвид Юм, о котором мы поговорим чуть позже как о важном основателе всей современной философии. Здесь очень интересен учебник современного мышления, написанный в 20-х гг. типичным просвещенным представителем своего времени [Рэндаллом], который приводит очень точные цитаты Юма, анализирует его мысли, и  при этом сам остаётся продуктом тех же идей. И для него Юм являлся основой. Он говорит: «В своём знаменитом эссе «О чудесах» (Essay on Miracles)», изданном в 1748 г., он (Юм) настолько убедительно доказал, что с тех пор мало кто задавался вопросом, что чудо в значении сверхъестественного события, являющееся знаком Божественности его Творца, не может быть принято. Даже можно показать, что записанные события действительно имели место быть, и что они были сверхъестественны, и их достаточно для подтверждения религии,  но доказать это всё равно невозможно».

И этот аргумент он цитирует из Юма, который говорит: «Никакое свидетельство недостаточно для установления чуда, кроме такого, ложность которого была бы большим чудом, нежели тот факт, который оно старается установить…Чудо никогда не может быть доказано настолько, чтобы стать основанием религиозной системы… Предположим, что все писатели, занимающиеся историей Англии, согласны в том, что [королева Елизавета умерла, и что, пролежав погребенной в течение месяца, она снова появилась, вновь взошла на престол и управляла Англией] {скобки Рэндалла}. Я не стал бы сомневаться в притворной смерти королевы и в сопровождавших ее событиях, которые происходили публично; я бы утверждал только, что смерть эта притворная, что она не была и не могла быть действительной… я, тем не менее, ответил бы, что мошенничество и глупость людей—слишком обычные явления, и я скорее поверю в то, что стечение их вызвало самые необычные события, чем допущу столь явное нарушение законов природы. Но предположим, что указанное чудо входит в состав какой-нибудь новой религиозной системы; уже одно это могло бы служить полным доказательством обмана, так как людей всегда столь сильно морочили подобными нелепыми рассказами; одного этого было бы довольно для всех здравомыслящих людей, чтобы не только отвергнуть утверждаемый факт, но отвергнуть его без дальнейшего рассмотрения… Так как нарушения истины гораздо чаще встречаются в свидетельствах, относящихся к религиозным чудесам, чем в тех, которые касаются других фактов, то это должно… привести нас раз и навсегда к решению никогда не обращать на них внимания, сколь бы правдоподобными они ни представлялись».

По его мнению, это уже является достаточным доказательством того, что чудеса не существуют или, по крайней мере, не могут быть доказаны. И, конечно, очевидно, что этот человек  верил в невозможность чудес. Нам придётся позже проанализировать, на чём основывается он в своих убеждениях и почему они кажутся ему такими очевидными. 

Таково было всеобщее мышление того времени. Одни защищали религию чуть больше, чем другие; но все они шли по одному и тому же направлению к освобождению от всего сверхъестественного. Эти умозаключения и выводы так завладели умами, что люди мыслили только этими понятиями. Позже мы увидим, что Юм применил тот же подход к науке, что привело к разрушительным результатам.

Нападения на религию и её защита

Однако вскоре эта самая религия разумности, в которой оставалось только два догмата о бытии Бога и добродетельной жизни — также подверглась нападениям, потому что разум не останавливается до тех пор, пока не будет уничтожено то, что можно было бы атаковать. Теперь началась борьба уже не просто со сверхъестественным, но с религией в общем. И здесь, к нашему удивлению, мы узнаём, что двумя самыми ярыми защитниками религии стали Вольтер и Дидро, то есть защитниками нового понимания религии.

Вольтер начал спор в то время, когда он ещё придерживался деистических идей, хотя многие французские мыслители уже стали материалистами и атеистами. Он утверждал: «Когда я смотрю на часы, стрелка которых указывает время, я заключаю, что некое разумное существо наладило пружины этого механизма таким образом, чтобы стрелка это время указывала. Точно так же, когда я наблюдаю пружины человеческого тела, я заключаю, что некое разумное существо устроило все эти органы с тем, чтобы они были устроены и вскормлены в утробе матери в течение девяти месяцев; что глаза даны нам, чтобы видеть, руки—чтобы брать и т. д.».  Это называется «телеологическим аргументом», то есть доказательством существования Бога.

И суть второго аргумента в том, что всё имеет конечную цель.  Вольтер пишет: «Я существую, следовательно, нечто существует. Если нечто существует, значит, нечто существовало извечно; ведь то, что есть либо существует само по себе, либо получило свое существование от другого бытия». Эти слова напоминают Фому Аквинского. «Если оно существует само по себе, оно существует в силу необходимости, всегда существовало в силу необходимости, и это — Бог; если же оно получило свое существование от другого бытия, а это другое — от третьего, то бытие, от которого это последнее получило свое существование, необходимо должно быть Богом… Точно так же и разумение не присуще материи, ибо скала или пшеничные злаки вовсе не мыслят. Откуда же мыслящие и ощущающие части материи могли получить чувство и мысль? Не от себя самих, ибо они мыслят вопреки себе; не от материи в целом, ибо мысль и ощущение не причастны материи по существу; следовательно, они получили эти дары из рук высшего существа, — разумного, бесконечного, являющегося первопричиной для всех остальных существ».

Видите, как он придерживается устаревшего мировоззрения. Наконец, он заключает: «Мнение о том, что Бог существует, вызывает сложности, но мнение, ему противоречащее, абсурдно». И позже эти благочестивые люди со здравыми умами будут заявлять, что мысль о том, что мир создал себя сам, не абсурдна. Это мы увидим в следующей лекции, когда поговорим об идее эволюции.

Вольтер также верил в бессмертие души. По этому вопросу он говорил следующее: «Не имея желания обманывать людей, можно сказать, что нам дан разум как для того, чтобы верить в бессмертие мыслящего существа, так и для того, чтобы его отрицать». И, конечно, он не зависит от науки; Вольтер говорит, основываясь на старых убеждениях, которые уже потеряли более радикальные мыслители.

И на примере материалистов и атеистов периода до Французской революции мы начинаем понимать некоторые причины разрушения всего мировоззрения эпохи Просвещения. Однако основные взгляды этой эпохи, согласно которым считалось возможным понять всю суть мира, были оптимистичными. Никаких тайн уже не оставалось. Даже христианство стало разумеваемым.

Искусство и музыка

Теперь небольшой обзор искусства и музыки этого периода. Читая тех философов и богословов, можно подумать, что их идеи устарели, то есть уже не актуальны. И вы задаётесь вопросом: как люди могут так думать? Это же так наивно. Одним разумом пытаться доказывать существование души или жизни после смерти. Очевидно, что в своей вере они основывались на чём-то ещё и не понимали, что эту уверенность в силу разума  и своих аргументов им давала вера, вера в силу разума, ведь кроме него ничего не осталось.

Музыка же и искусство этой эпохи были очень живыми. Можно слышать концерт в стиле барокко, и вам кажется, что она вам созвучна. На самом деле, сейчас она так же свежа, как тогда. Довольно интересно то, что эта музыка была глубокой и талантливой. Она не подвергалась, как это стало потом, более и более романтическим чувствам и сентиментальности; она была довольно умеренной, в неё вкладывались серьёзные чувства, свежие, живые и, конечно, глубокие. Искусство и  живопись тогда основывались на определённых классических правилах. И музыка  также после полифонии, произросла из времён Средневековья, позднего Средневековья. По тем правилам применялись некоторые каноны полифонии, которые позже стали для многих композиторов слишком строгими. Но из всего этого — из списка своего рода определённостей — из этой классической системы законов музыки и живописи выросло настоящее живое искусство.

Кто-то даже сказал, что этот период стал одной из вершин достижений человеческого искусства. Если вспомнить Генделя или Баха, или Рамо, или Давида, английских композиторов Пёрселла, Берка или итальянских Корелли и Вивальди, мы увидим, что все они находились на высочайшем уровне мастерства. Конечно, в Германии были и другие музыканты, например, Шютц. Они писали религиозную музыку в том числе: страсти [музыкальный жанр], различные виды страстей, и кантаты, а также  светскую музыку.

Конечно, такую музыку нельзя назвать духовной. Эта религиозная музыка была вовсе не похода на ту, которую мы слышим на православных церковных богослужениях, вызывающую чувство сокрушения, раскаяния, и имеющую конкретную цель в духовной жизни. По-русски она называется «духовной» — то есть музыкой души, самой глубокой части души, а не поверхностной. Потому  искусство эпохи просвещения, при всей его глубине и серьезности, не имеет той высшей ценности, которая есть у истинного христианского искусства, будь то икона или церковное песнопение, возвышающие душу к Небесам. Здесь же что-то иное: религиозную музыку можно слушать и созерцать, расслабиться и наслаждаться ей, размышлять о ней. Хотя нельзя сказать, что среди этих религиозных произведений не было таких, которые не настраивали бы на молитву.  Бах написал одну пьесу «Я смерти радуюсь моей» о человеке, готовившемся к смерти. Очевидно, что он переживал глубокие религиозные чувства. И эта такая музыка —  не то, что можно просто отвергнуть, потому что она невероятно утончённая. Здесь не просто установить жесткую границу.

Те, кто живёт в мире, не могут порой противостоять влиянию современного им искусства, которому они подвергаются. Вы идёте в супермаркет и подвергаетесь воздействию определенной музыки. Выходите на улицу и попадаете под действие искусства, так как здания, вывески, всё, что вы видите на улицах, является искусством нашего времени. Конечно было бы лучше в этой связи находиться по влиянием чего-то хорошего и утонченного, а не того варварства, которое сейчас везде доминирует. Но это не всегда зависит от нас.

Позже мы обсудим вопрос об отпадении от этой классической эпохи искусства и о том, как можно обнаружить определенный прогресс, точно так же как разум должен был разрушить эту веру в деистического бога и вселенную, которая имеет смысл. Точно так же новые течения развивались в направлении уничтожения классического представления искусства и музыки.

Кто-то может задать очень интересный вопрос: откуда всё-таки происходит дух, лежащий в основе надвигающегося современного искусства? Почитайте  всех этих философов и богословов и вы увидите, что их мышление очень поверхностно; то есть в их рассуждениях отсутствует глубокий смысл. Они запутались, внесли много допущений и чем дальше они заходят, тем более логичные выводы делают и тем более теряют понимание того, что такое религия. И, естественно, создаваемая  музыка не будет выражать философию деизма.

Причина, по которой музыка может быть глубокой, очевидно, состоит в том, что она всё ещё сохраняла связь с  прошлой традицией, то есть с ранней христианской традицией, которая ещё не умерла. И даже такие деисты, как Вольтер, всё ещё верили в Бога и в жизнь после смерти и жили, основываясь на прошлых убеждениях. Тогда всё ещё оставалась хоть какая-то вера, какие-то традиционные ценности. И музыка и искусство всё ещё были связаны с первоисточниками, хотя, конечно, они далеко отошли от традиционного Православия.

Позже мы поговорим, как современное искусство отпадало от классического пути, также как и современная философия. А теперь, перед тем как мы перейдём к последней серии лекций о современном мире, который мы знаем, о силах, сформировавших его, мы должны задаться вопросами, что же повлияло на разрушение мировоззрения эпохи Просвещения, поскольку это разрушение произошло очень быстро. Философия и богословие этой эпохи теперь кажутся слишком наивными и ограниченными по сравнению с искусством, которое прожило свой золотой век и к которому теперь уже невозможно вернуться. Можно снова и снова вслушиваться в переливы тех великих шедевров. Они неповторимы, и сегодня не найти таких композиторов, которые могли бы сочинить что-то подобное.

Этому есть несколько причин. Причины эти тесно между собой связаны. Об одной из них  писал Киреевский: разум, однажды поставленный выше веры и традиции, привёл к разрушению. Тот самый разум, который сначала породил схоластику, затем Реформацию, так как начал восставать против самой религии; и в конце концов — сначала Реформация пошла против средневекового католицизма, а затем и борьба с Протестантизмом породила философов-атеистов 19-ого столетия. И по следам  Киреевского мы увидим, что всё это в конце концов привело к настоящему суициду разума.

Как только человек делает разум основным критерием истины, возникает неотвратимость следования ему до конца. И вот почему. Когда мы анализируем религиозных мыслителей, то  видим, что одно поколение больше придерживается старого мировоззрения и считает его разумным, тогда как следующее поколение подвергает его критике и придерживается этого мировоззрения в меньшей степени, но уверено, что кое-что от него всё ещё сохраняет. За этим поколением следуют те, кто всё это разрушает и считает, что от него почти ничего не осталось. И пока человек верит в то, что разум способен привести его к истине, нет ничего, что могло бы его остановить. И, таким образом, не было никого, кто позиционировался бы от такого почитания разума, даже среди тех, кто защищал Христианство.

Об этом пишет Доктор [Александр] Калимирос: что между Православием и Западом лежит пропасть, потому что на Западе все говорят на одном языке, протестанты, католики, сектанты, атеисты, всё это сообщества одного мировоззрения и языка. Все они привыкли полагаться на собственный разум, даже когда останавливают себя, потому что боятся делать окончательные выводы; большинство людей этих религиозных сообществ и сект всё же находятся в единой рационалистической атмосфере, из которой невозможно выйти. Приходится признавать, что разум способен показать истину; и, следовательно, когда ваш противник даёт очень серьёзные аргументы, вам приходится признавать его правоту. Если это правда, то он оправдывает вашу веру. Но в Православии разуму отводится совершенно иная функция, о которой мы поговорим позже.

В одной из следующих лекций мы увидим, что мировая история последних 200 лет является продолжением некоего диалектического процесса, согласно которому разум покоряет всё прошлое мировоззрение и, в конце концов, его разрушает. То есть разум  в каком-то смысле должен уничтожить самого себя, как только ему даётся право быть критерием истины. Вот почему эпоха Просвещения кажется такой наивной.

Другая причина, сыгравшая свою роль в уничтожении прошлого мировоззрения, заключалась в потере всей духовной традиции и духовного опыта, в том, что разум стал основой  и был поставлен выше духовной традиции. И она таким образом теряется. Эта потеря сделала человечество по-настоящему безнадёжно слабым перед критикой разума, которую мы видим у Вольтера, ограниченно защищавшего какую-то малую часть старой традиции. Из-за этой потери люди не могли узнать о нерациональных влияниях, действующих на самом деле и на самих рационалистов. Позже они узнают об этом, и тогда разум сам себя уничтожит, уже в наше время.

Также человечество не разглядело проникновения демонических сил, потому что не верило в их существование. Те люди уже даже не задавались такими вопросоми.

Вот зачем мы ранее обсуждали некоторые хилиастические движения и мистическое понимание науки. Очевидно, что множество хаотичных сил оказывают влияние на человека. Человек, который считает себя рациональным, очень разумным, который верит только в свой разум, очевидно, имеет какую-то отрицаемую им мистическую веру в этот разум. И большинство людей вышеназванного времени даже не догадывались об этом.

Опять же, такое мировоззрение — одностороннее. Стоит человеку начать рассуждать, его рассуждения коснутся всего, во что он раньше верил или хотел верить. Он идёт дальше, чем сам бы того хотел. И потом становится естественно, что люди говорят: «Погоди, не было ли и там чего-то?» Итак, этот односторонний рационализм привёл к восстанию против самого себя на религиозном уровне. Тогда была альтернатива, пиетизм и методизм, а теперь — что началось в конце этой эпохи — оккультизм и так называемое романтическое восстание или восстание романтизма, в котором всё средневековое вдруг снова всех заинтересовало, потому что казалось глубже ограниченной философии Просвещения.

Экспериментальный идеал в науке также выполнял функцию, похожую на функцию разума, потому что не мог успокоиться. Ему постоянно хочется проверить старые выводы и прийти к новым. Так, научные идеалы и теории постоянно меняются, в результате чего уничтожается научная гармония времён Ньютона. 

Прогресс

Мысль о прогрессе, которую мы наблюдали в начале эпохи Просвещения, ещё была жива как память о древних в эпоху Ренессанса, и о том, что только люди древности были истинными основателями лаконичного мышления. Если мы только сможем вернуться к ним и отойти от Средневековья и его предрассудков, всё станет намного лучше. Но тогда-то наука, научное мировоззрение начало доминировать в умах человечества. Люди пришли к  пониманию, что всякий живущий в это время обладает большим научным знанием, чем те, кто жили в древности. Теперь наука впервые излагается как  систематическая область, экспериментирует и т.п.

Люди, защищавшие древних, озвучили мысль о том, что только в литературе древние имели превосходство. И далее с появлением новой классической литературы, музыки и других видов искусства, превосходство современного человечества выразилось в  более современных идеях, что подтверждалось превосходством философии. В результате этой битвы между древними и всем остальными впервые выросла идея о прогрессе, которая в своей основе была религиозной идей.

Идея прогресса заключается в том, что настоящее строится на основе прошлого и улучшает его, а следующие поколения построят свою философию на основе нашей, и так этот прогресс будет бесконечен, человек будет постоянно развиваться. Но  это очевидно противоречит мысли о том, что существует только одна основа, один стандарт, одна правда как классическая база прошлого, будь то Христианская, языческая или любая другая. Следовательно, всё в процессе движения времени приобретает значение. И получается, что человек существует только ради будущего прогресса, ради своих потомков, которые будут использовать его для своего развития и повторят его путь в этом смысле. Однако спустя некоторое время, когда человек начнёт понимать, что это философия постоянного изменения, постоянного движения, тогда душа начнёт расстраиваться. Это укажет  на отсутствие мира, отсутствие защиты. В 19-ом веке эти идеи приведут к довольно чёткому эволюционному миропониманию, похожему по своей силе на ньютоновское мировоззрение, но имеющему некоторые особенности.

Наконец, когда эти рационалистические идеи людей, сидящих в своих кабинетах и логически обдумывающих, где правда, а где ложь, что может быть взято из опыта прошлых эпох, а что должно быть забыто, когда эти идеи вырвутся на улицу и заставят кого-то призывать всех изменить общество на основе своих идей, тогда результат будет плачевным. И вы увидите, что произойдёт самая настоящая катастрофа.

Это подводит нас к теме следующей лекции, к теме революции. Мы поговорим о Французской революции и всём революционном движении нашего времени, которое по сути является применением рационалистических идей для изменения общества, изменения всего внешнего порядка жизни. Мы также ещё глубже проанализируем источники этих рационалистических идей, их основы, и причины того, почему человечество поверило в то, что разум может быть критерием истины.

Весь идеал эпохи Просвещения, идеи деизма, конечно, создавали атмосферу, из которой произросло современное масонство. Окончательно формируется мысль о Боге — Великом Архитекторе, о Боге, который находится где-то далеко на Небесах и не вмешивается в человеческую жизнь. Тема масонства также будет затронута в следующей лекции о революции, потому что именно масонство стало той силой, которая сотворила революцию, основанную на деистических идеях. И есть очень важные причины, почему деизм — хотя он и кажется довольно устаревшим и опровергнутым — продолжал своё развитие в масонских ложах.

Всё современное мировоззрение вовсе не проповедует атеизм или агностицизм, оно верит в Бога. Агностицизм и атеизм только на какое-то время заменяют Христианство по определённой причине — для того, чтобы потом снова вернуть человека к истинному Богу и служить Ему согласно революционной философии, в которую всё ещё верят масоны: то есть в то, что Великий Архитектор — это новый Бог.