За гранью привычного. книга 2. полностью

                В. Илюхов.

                КНИГА  ВТОРАЯ.
                ЗА ГРАНЬЮ ПРИВЫЧНОГО

                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
                НЕСУРАЗИЦА

    Глава 1. (Продолжение)

    1.
Иван шагнул за камень с левой стороны и оказался перед своей машиной.
Машина стояла там, где он её и оставил. Только  была она без колес и покоилась на чурбаках.
- Ну, вот, - сказал он. – Коня я, кажется, уже потерял.
Левая передняя дверца была открыта. Иван заглянул внутрь – ключ зажигания на месте, а радио и навигатора не было. 
Иван обошёл машину вокруг. Багажник тоже был открыт. Всё, что в нем было  (правда, Иван не помнил, что именно) исчезло.
На  лобовом стекле обосновалась  многоногим  пауком  трещина.
- А вот это-то, к чему уж, - обиделся Иван.  – Интересно, кому тут в Тридевятом царстве, Сказочном государстве всё это понадобилось?
Не зная, что делать дальше, он сел в автомобиль. Расслабился. Оказывается, как это приятно сидеть по-человечески в мягком кресле с велюровым чехлом, спиной и  задом ощущать все прелести цивилизации, а не на голой земле, бревне или в лучшем случае пенке.
Подумав о прелестях цивилизации, Иван тут же ощутил сильный голод.  Он прислушался к пению китов в своем животе:
«Вот беда-то! Это я поспешил за камень, не пообедав шагать. И Аука не сообразил, ничего в дорогу дать. Да и когда ему соображать было? Я же думал, шагну за камень, да пока тропинку найду. А тут, - бац – и на тебе!».
Вспомнились Аукины угощения.
Киты в животе выбросили фонтаны желудочного сока, рот наполнился слюной.
- Да, что же это такое? Никогда так не было, и вот опять. Просто беда, какая-то!
Иван оглянулся по сторонам. Вид леса без тумана был не таинственен и тривиален.
«Вряд ли в таком лесу водится какая-нибудь съестная живность? А хоть бы и водилась – чем её добыть?»
В голову ему приходили разные варианты выживания, но не один, по здравом размышлении, не был исполним. Оставалось только ягоды собирать.
«И вообще, что дальше делать? Ну, вот нашёл я своего «коня», а дальше что? Куда-то надо идти. Куда? Да ещё и голодным…».
- А что если?.. – Иван глянул в зеркало заднего вида…
Далеко ли он на машине отъехал в Тридевятом царстве, после того, как свернул за угол? Метров пять, не дальше.  Если так, то можно сходить домой, прихватить там, что-нибудь съестное…
«Хм!.. Съестное! Откуда? Кощей же всё сожрал… Можно, конечно, орудие, какое-нибудь, для охоты взять? Что у него дома есть? Хороший складной нож, кто-то дарил… Да ну, смешно! Идти на Кощея со складным ножиком. А если на зайца? На зайца можно, но кто его догонит? А можно же в магазин сбегать. Это не далеко. Деньги взять, сбегать в магазин, купить, что надо, и сюда…»
Иван вышел из машины, встал спиной к багажнику. Перед ним был всё тот же пейзаж – тропа вьющаяся среди вереска, окруженная редкими березками и корявыми сосенками. Он вспомнил, что когда завернул за угол, то там тоже была улица, которая в один момент превратилась в этот лесок. А если пойти в обратном направлении, то значит… А может это ничего и не значит. Надо проверить. И он осторожно стал отмерять шаги: один, два, три, четыре, пять. После пятого шага он неуверенно остановился.
Пока ничего не произошло.
Впрочем, возможно это из-за погрешности в предположенном расстоянии…
Иван осторожно протянул руку перед собой, словно нащупывая  невидимую стену и боясь неожиданно наткнуться на неё, сделал осторожный шаг вперед. И тут же отдернул руку, так как кисть её исчезла, словно растворившись в воздухе.
- Вот он вход в Тридевятое царство. И выход из него…
Иван ещё раз сунул руку в пустоту. Теперь он заметил, что пейзаж вокруг руки покривился легкой, словно водной рябью. Всё глубже погружая руку в дрожащее пространство, Иван наткнулся на что-то мягкое. Чтобы это могло быть?
- Доведём эксперимент до конца, - прошептал он, вплотную шагнув к невидимой стене, сунул голову в неизвестность.
Перед ним была улица, дом, свернув за угол которого, можно попасть в свой двор. А ещё перед ним стояла онемевшая тетка с сумками и очумелыми глазами смотрела на него. Иван  представил, что она видела в данный момент: лицо, появившееся  из ниоткуда, и руку, висящую в воздухе, и ощупывающую её грудь.
Пока Иван представлял всё это, тетка, выронила из рук сумки, и так завопила, что на её крик повернули головы все прохожие, которых, увлеченный своим экспериментом, он не сразу заметил. Иван отпрянул на полшага, и тут же и улица, и кричащая тетка исчезли. 
Иван слегка потряхивало от  произошедшего. Каково же было бедной женщине, подумал он. Как бы это «приключение» не закончилось для неё в лечебнице определенного профиля.
- Значит днем выходить из Тридесятого…Или Девятого царства – запутался уже – нельзя. Надо дождаться ночи.
От осознанья того, что теперь придется ждать темноты, в желудке Ивана опять запели киты.
«Ёлки-палки, - спохватился он. – Надо было схватить сумки, что тетка выронила из рук. Там обязательно бы нашлось что-нибудь съестное».
Киты в его желудке продолжали свой концерт, и Иван пошёл искать подножный корм.
Глава 2.
(У Яги)

1.
В избушке Яги шло общее собрание.
Яга держала слово:
- Ну, деточки мои, пришла и наша пора. Иван шагнул за камень…
- И что он выбрал? – спросил кот Баюн.
- Надысь от лешего бельчонок прискакал. Леший велел передать, что Иван выбрал «коня потерять».
- Так у него же не было коня, - удивился Бесхвостый волк.
- Вот потому он это и выбрал, - сказала лиса.
- Надо к нему поспешить. А то намучается в наших краях: ни еды у него, ни снаряжения… Огня и то, поди, не сможет добыть…
- Ну, и где нам его теперь искать? – спросил Серый волк.
- Сейчас зеркало поспрошаем. А не знает, так котёл разведу…
Ворон кашлянул и сказал:
- Я думаю, и так всё понятно. Камень он же тоже не просто так, на том месте века простоял?  Кого куда направить понимает…
- Ну и какое, по-твоему, его понимание?
- Как всегда – лапидарные: к коню, так к коню. А конь для него что?
- Что? – спросил Серый волк.
Ворон поднял крыло и, как он любил это делать в ответственные моменты, сунул под него голову и защелкал клювом.
В избушке нависла недоброжелательная тишина.
- Да, не томи ты их, - усмехнулась лиса. – Говори, а-то я скажу.
Ворон обвел всех взглядом полным превосходства:
- Иван своим конем считает что?
- Что? - взорвался Серый волк. – Говори, а-то ты мой характер знаешь!
Ворон посмотрел на Ягу:
- И как ты, Яга, с такими помощниками дела свои делаешь, не пойму?
- Я сейчас в тебя сковородкой запущу, так сразу и поймешь, как я свои дела делаю…
Василиса весело засмеялась.
- А ты чего смеешься?
- Да как не смеяться: один у Ивана конь – его машина.
- Мать моя капитолийская волчица! – ругнулся Серый волк. – Как я сам-то не догадался!
- Не мешало бы это проверить, - сказал Баюн и обернулся к зеркалу. – Свет наш зеркальце, скажи, да всю правду доложи: ворон верно всё сказал? Ничего нам не соврал?
Зеркало промолчало.
- Ну, чего молчишь? – Яга поднялась со стула, двинулась к зеркалу. – Отвечай, коли спросили.
- Всё верно он сказал, – равнодушно ответило зеркало в прозе, и замутилось, давая понять, что дальнейшие вопросы его не интересуют.
- Вот ведь, - проворчала Яга. – Обиделось, что не к нему первому обратились. Ну, Серый, и ты, Баюн, собирайтесь в путь-дорогу. Мы сейчас с Василисой узелок вам походный соберем…
- Я один, без Баюна быстрее дойду. 
- Ну как в пути без товарища?
- Только не с Баюном, - взмолился волк. – Он же заговорит меня дорогой-то.
- А с вороном пойдешь.
- С вороном? С вороном пойду. Он в небе, я на земле. Что  пропущу, он сверху заметит.
- Ага, как прошлый раз, - проворчал обиженный отказом волка, брать его в сотоварищи, Баюн, – когда ворон Горыныча проворонил.
- Будет вам, считаются как сведенцы. Пошла, я котомку Ивану собирать.
- Котомку? Вы же сказали узелок.
- В узелок всего не положишь.
- Чего всего?
- Как чего? – серьезно сказала Яга. – Семь чугунных хлебов, семь железных сапог…
Василиса подняла на Ягу испуганные глаза:
- Правда, что ли?
Звери засмеялись.
- Шучу я, шучу, - Яга поднялась и направилась в кладовую.
- Можно я с вами, - спросила её Василиса.
- А пойдем, сама посмотришь, что не чугунных хлебов, не железных сапог, я в котомку класть не собираюсь.
И Яга увела Василису в кладовую.

2.
В кладовой Яга сразу выдернула из груды какого-то тряпья небольшой  заплечный мешок, встряхнула его, чихнула от пыли.
- Давно я тут порядка не наводила. Как-то надо прибраться.
- Сказали бы, я давно прибралась. А теперь уж что…
- Что теперь уж?
- Так теперь, как я понимаю, мне к Кощею надо как-то попасть, чтобы для Ивана желанной приманкой быть.
Яга промолчала. Достала из кучи ещё какое-то барахло:
- Пойдем отсюда. Темно тут и пыльно. На свету посмотрим, моль не побила ли.
Они вышли из кладовой.
В избе никого не было – звери разбрелись кто куда.
Яга вышла на крыльцо, стала трясти прихваченные в кладовой манатки, усердно выбивая из них пыль.
Василиса не приглядывалась к этим вещам. Села на лавку, задумалась.
Яга вернулась в дом, глянула на Василису:
- Ну, что, красна девица, призадумалась? Не вздыхай глубоко, не отдадим далеко, - и бросила на лавку рядом с Василисой вытряхнутые вещи.
Василиса стала их перебирать. Тут были и рубаха, и штаны, и рукавицы. Были и сапоги. Не железные, конечно,  а из мягкой кожи.
«Наверное, очень удобные», - подумала она и, рассматривая их, спросила:
- Скороходы? 
- Да нет, - ответила Яга. – Но хорошие сапоги:  крепкие. Сносу не будет.
- И зачем это всё ему? Он же, наверное, одет во что-то.
- Конечно, одет. Только он уже в Осеннем краю, думаю, сильно и поизносился и перепачкался. Ты его одежку пока стирать, сушить будешь, да чинить, ему во что-то одеться надо?
- Я стирать? – Василиса удивленно подняла глаза на Ягу.
- Ну, а кто же? Я что ли? Твой мужик, ты за ним и ухаживай.
- Но… А как же Кощей?
- Я, думаю, обойдется Кощей без тебя.
- А как же… Иван же, вроде, должен меня освободить?
- Что тебя освобождать? Ты и так свободна. Видишь, какое дело-то: Иван твой в Осеннем краю не отступился от беды с медведем, выручил его. А мог ведь пройти мимо, словно его это не касаемо. Думаю, и от нашей беды не отступится, усмирит Кощея. Белка-то, что от лешего прискакала, ещё сообщила о том, что Ваня твой с Иным долго о чем-то беседовал. И тот его наставлял, что и как делать…
- С Иным? Это кто ещё?
- Леший его знает. А я не знакома, не довелось. Придет Иван, вот у него и спросишь. А пока возьми одежку-то, постирай…
Ошеломленная услышанным, Василиса схватила вещи и кинулась во двор. Но в дверях остановилась.
- Что ещё? – глянула на неё Яга. – Давай говори, что спросить хочешь?
- Я вот что спросить хочу… Только вы обещайте, что не обидитесь?
Яга внимательно посмотрела на неё:
- Ну, ну… Вижу вопрос серьезный. Давай спрашивай, постараюсь не обижаться…
- Там, в Яви везде  где я читала про Тридевятое царство, про вас написано что вы, мягко говоря, не добрая…
- Было дело, - прервала её баба Яга. – Злодействовала, с Кощеем дружбу водила, со змеем Горынычем, с нечестью разной… Баюн тот тоже не всегда киской был…  А, вот,  как-то раз приболела я. Лежу в избушке одна. И всем моим друзьям до меня дела нет. Один Баюн рядом – сказки рассказывает. Вроде, как легче от этого… А нога болит нетерпимо, ходить не могу… А почему болит-то? Змей мне её в шутку огнем опалил! И так мне обидно за себя стало. Ну, думаю, попадись сейчас кто… И тут является Иван-богатырь. Вроде царевич. А может и крестьянский сын – не скажу, не знаю. Не до того мне было тогда, чтоб родословные выяснять… Входит смело, не боясь. Вот, думаю, на нём  уж душеньку-то свою всласть отведу. А сама двинуться не могу. А он увидел, как я страдаю, ухаживать за мной стал, баньку протопил, еды наварил…  Ну, короче, на ноги  поставил. Оттаяла у меня душа-то, помочь ему решила. Рассказала, как Кощея обмануть, Василису его освободить…
- А прежнего-то товарища своего, Кощея, не жалко было на смерть предавать?
- Какая смерть? Бессмертный он, забыла? На обратном пути, они, Иван то-есть, с Василисой ко мне заглянули, справиться, как я тут.  Василиса мне ногу долечила. Кота мазью, какой-то намазала, от лишая спасла… Ушли, а я их вспомню, и радостно мне на душе! Раньше-то я такой радости от своих злодейств не испытывала… А потом и другому богатырю помогла, и третьему. Так и пошло. Понравилось мне это… Добро-то оказалось, приятнее делать. Ну, ответила я тебе? Или ещё, что спросить хочешь?
- А вот про Кощея…
- Ну, ну…
- Говоришь – бессмертный он. И, опять же, говоришь, что богатыри его побеждали. Как так – его убьют, а он живой? Почему?
- Потому, что бессмертный.
- Так убьют же…
- Ну убьют, а толку-то? Бессмертный он.
- Какая-то сказочка про белого бычка. Непонятно…
- Чего непонятно-то?
- Да нет, вроде всё понятно… так-то…
- Ну, а понятно, так иди, штаны Ивану постирай, рубашку заштопай. Мужик придет, а у него рубаха рваная. Скажет, какая жена у меня никудышная. За что и люблю её.
Яга ласково улыбнулась. Василиса обняла её и вышла из избы.

3.
 Яга подошла к окну и кликнула Серого волка. Когда тот вошёл, она показала ему котомочку.
- Вот это передашь Ивану. Или сам носи. Да ты не очень любишь добрым молодцем подолгу быть… Так что ему, думаю, сподручнее будет… То, что тут, и вам с вороном пригодится. Это во-первых: ширинка шитая. – Яга развернула рушник перед волком: – Тут на ней  хлеба каравай вышит,  горшок с похлебкой, да горшок с кашею; овощи разные; жареный бок бараний, да гусь на вертеле. Братина с питьем разным… Выбор не велик, но в походе, думаю, и этому рады будете. Раскинете рушник да спросите у него того, что на нём вышито. А-то и спрашивать не надо – сам подаст. Тут вам и завтрак, и обед, и ужин будет.
Яга аккуратно свернула  вышитое полотенце, положила в мешок.
- А это шапка-невидимка. Пригодится, нет ли, не знаю, - но в дороге не затянет.  А ещё огниво, да ножичек, хлеба нарезать. Держи, - Яга подала котомку волку. - И давайте в путь-дорогу отправляйтесь. А-то как-то не спокойно у меня на душе: неизвестно, что он там один вытворить может. 

Глава 3.
(Мелочи жизни.)

1.
Иван отошёл от машины, огляделся – ягод было море. В основном голубика. Поспевала и малина. Брусника ещё только-только завязывалась, как и клюква. Иван встал в густой малиновой заросли. Малина была мелковата, - не садовая, чай, - но ароматна и вкусна.
Не более часа он ходил от куста к кусту – прислушиваясь к себе – киты, кажется, уснули. Надолго ли?
«Пока они спят надо и самому вздремнуть» - подумал он.
Иван залез в машину, откинул сиденье, хотел закрыть дверь от комаров. Но место, где стояла машина, было хорошо обдуваемо – комаров не было. А с закрытой дверцей было жарко и душно. Приоткрыв дверь, он откинулся в кресле, стал смотреть в потолок, думая о том, что делать дальше, и незаметно уснул.

2.
Проснулся, когда уже стемнело. Спал бы ещё, но разбудили киты.
«Что же – пора действовать».
Иван осторожно подошёл к невидимой стене. Осторожно выглянул за неё – переулок был пуст. Только вдалеке, на перекрестке, изредка светили фарами редкие проезжающие автомобили. Помедлив пару секунд, Иван шагнул в свой мир. И сразу почувствовал разницу между Явью и Навью: пьянящий запах трав сменился запахом разогретого за день асфальта. А ведь когда-то, совсем недавно, гуляя с Василисой перед сном по этому, мало проезжему переулку, Иван с удовольствием дышал этим, как тогда казалось, свежим воздухом. А ещё справа на тротуаре лежала перевернутая урна.
«Да, - подумал он. – Всё познается в сравнении. Если, конечно, есть с чем сравнивать».
И он осторожно двинулся по улице и, свернув за угол, оказался в своем дворе. Подошёл к своему подъезду, встал перед дверью,  достал электронный ключ, открыл входную дверь, стал подниматься на свой этаж.
Открывая свою квартиру, услышал, как за спиной отворилась соседская дверь и, обернувшись, увидел соседку с мусорным ведром.
- Добрый вечер! – почему-то шёпотом поздоровался он.
Соседка окинула его скептическим, очень скептическим взглядом:
- Так, так, - вместо приветствия сказала она. – Вижу, Василиса ещё домой не вернулась?   
 И, не дожидаясь ответа, вошла в лифт.
Иван повернулся к своей двери и не успел её открыть, как ему на плечо сел попугай Кеша, видимо воспользовавшись неприкрытой хозяйкою дверью, и хриплым голосом провещал:
- Семью бы хоть не позорил, алкаш!
- Пошёл ты! – Иван стряхнул попугая с плеча. – Кыш! Учить ещё меня будешь.
Попугай, обозвал Ивана позорищем, и вылетел в ночь, в открытое на лестничной площадке окно.
- Давай, давай, лети - пополняй лексикон, - сказал ему вслед Иван.



3.
В прихожей было темно. Иван включил свет и увидел себя в зеркале. Кеша был прав: позорище. Одежда грязная, левый рукав почти оторван, под правым глазом фингал. Соседке было, что рассказать Василисе…
Скинув грязную одежду, и приняв душ, вынул из шкафа в прихожей камуфляжный костюм, в котором ходил по грибы и на рыбалку, облачился в него.
Еды в квартире не было ни крошки.
Иван прошёл в комнату Василисы, из левого ящика стола достал коробочку исполненную в технике «декупаж»,  подаренную Василисе одной из пациенток, лечившейся у неё от этого ставшего  фанатичным увлечения. Он  вынул из коробочки пару пятитысячных купюр. Подумал, и одну бумажку положил обратно: решил, что тут ему и пятерки хватит, а там, в Нави, магазинов нет.

4.
Улица встретила его привычным далеким гулом ночного города, редкими фонарями, и непроглядной темнотой в тени дерев и построек.
Иван, как-то инстинктивно решил, идти к круглосуточному магазину, держась этих темных оазисов.
Стоянка перед супермаркетом была почти пуста. Тусклый желтый (теплый) свет фонарей, придавал ей малорадостный вид. Невдалеке от входа с супермаркетом стояла полицейская машина. Два сотрудника топтались рядом, курили. Иван, медленно, стараясь не привлекать к себе их внимания, прошёл мимо.
Стеклянные двери отворились перед ним. Охранник у входа внимательно посмотрел на него. Видимо фонарь под правым глазом, отбрасывал на образ Ивана не совсем лестный свет.
Стараясь поворачиваться к редким посетителям  левой стороной, Иван начал обходить ряды, соображая, что купить такое, чего не надо греть, варить, и жарить. Подумав о горячей пище, снял с полки пару пачек спичек:  даже в сказочном царстве-государстве, они не будут лишними. В хозяйственном отделе долго думал над выбором между ножом и топориком. Остановился на топорике. Решил, что нож возьмет дома.
С корзиной полной хлеба, трех палок копченой колбасы, охотничьих сосисок, пластиковой полторашки с вятским квасом, спичками, и топориком поверх всего, прошёл к кассе, тщетно пытаясь сосчитать, хватит ли ему  на все покупки денег и, прикидывая, от чего придётся отказаться, если что.
Денег хватило, даже осталась какая-то мелочь. Иван уложил всё в пакет. Топорик пришлось сунуть за пояс. Выйдя из магазина, он сразу увидел охранника, что-то говорящего полицейским. Как только Иван сошёл с крыльца, полицейские посмотрели на него. Иван, стараясь не суетится, прошёл мимо них, неестественно вихляясь, топорик за поясом не придавал ему свободы в движениях, и уверенности в поведении. Полицейские проводили его ленивыми  взглядами, и уж было решили от него отвернуться, закончив своё наблюдение за потенциальным правонарушителем, но  тут  топорик, каким-то непостижимым образом выпал из-за пояса и, с предательским  звоном, упал на асфальт.
- А ну стой! – крикнул один из полицейских. – Подойди-ка сюда.
Иван на секунду остановился: сейчас начнется: кто, да что? А предъяви-ка документы! А документы в машине, а машина… Ой, ой, ой! Иван, медленно, глядя на стражей порядка, поднял топорик и… побежал.
Он бежал и отчетливо слышал, как хлопнули дверцы полицейской машины, как визгнули шины, сорвавшегося с места автомобиля.
«Ничего, - думал Иван. – Мне только до своего двора добежать, да за угол свернуть, а там ищите меня в Тридевятом царстве-государстве!
Он пересёк площадь, улицу, бросился в свой двор через сквер. Боковым зрением видел, что полицейская машина обгоняет его, двигаясь параллельно.
И вот же беда какая: машиной во двор можно въехать, только пересекая заветный переулок. Иван прибавил скорости и даже первым свернул за угол, но уже в самом переулке полиция нагнала его, скрипнули тормоза и гордый «Патриот», перегородил ему путь. Иван попытался обогнуть его, но полицейские как-то невероятно быстро и ловко выскочили из машины и встали у него на дороге. До заветной невидимой стены оставались какие-то метры – это он понял по перевернутой урне.
«Прорвусь»! – решил он и кинулся напролом.
Молодые ребята из полиции лихо взяли его в клещи, особенно цепок был тот, что повис на руке с топориком. Иван дергался, вырывался, тащил их к спасительному порталу в Навь. Посмотрел бы он на них, когда бы ему это удалось!.. Но покупки мешали ему, а бросать их он не собирался. И тут, когда полицейские почти повалили его наземь, на голову Ивану сел попугай Кеша и истошным голосом закричал:
- Что, герой, допрыгался!
Полицейские от неожиданности отпрянули, но рук не разжали. Впрочем,  их растерянности Ивану хватило для того, чтоб протащить их метров на пять к заветной, хоть и невидимой, черте. А попугай продолжал кричать дурным голосом:
- Караул!  Спасите! Хулиганы жизни лишают.
Но полицейские держали Ивана мертвой хваткой и стояли как вкопанные.
И тут из ниоткуда появился Серый волк и так рыкнул на полицейских, что те моментально отпустили нарушителя, инстинктивно потянулись к оружию, пытаясь не слушающимися пальцами извлечь  пистолеты из жёстких кожаных кобур.
Волк и Иван не стали дожидаться, когда они это сделают, кинулись в стену колеблющегося пространства и исчезли.
Полицейские  совладали с нервами и выхватили оружие, но что с ним  делать в пустом переулке, они не знали. Только ворон, невесть откуда взявшийся, каркнул на них, как им показалось нецензурным карком, и тоже исчез, словно в воздухе растаял.


Глава 4.
(Бахарь.)

1.
 - Ну и везучий ты, Иван, – сказал Серый волк. – Не побоялся один в Явь выйти. А если бы ворота обратно тебя не пропустили,  закрылись! Что тогда делал?
- Вас бы ждал, - не задумываясь, ответил Иван. – А вообще-то спасибо вам, выручили.
И тут кто-то сказал противным голосом:
- Спасибо много, но чекушки хватит…
Все оглянулись – на ветке какого-то корявого куста сидел попугай Кеша.
- Это ещё, что за чудо? – удивился волк.
- Тебя как зовут, приятель, - спросил ворон.
- Попка-дурак, - ответил Кеша.
- Смотри ты, беда какая, - огорчился ворон.
- Попугай это, - объяснил ситуацию Иван. – Они у людей в клетках живут. Научились их передразнивать. А люди вечно, как попугая видят, то и талдычат одно и тоже: «Попка –дурак.». Вот он и думает, что его так зовут. А вообще-то имя ему Кеша. Так его хозяйка звала. Надо бы его назад выпустить, пусть домой летит.
Волк задумчиво посмотрел на Ивана:
- Попка-дурак, говоришь? Неспроста он тут из Яви появился. Помню, одного Ивана тоже дураком все называли, а он, в конце концов, такой храбрец-молодец оказался, что иному умному фору бы дал. Значит и этот дурачок не зря к нам в Навь пробрался. Миссия у него тут.
И он обратился к попугаю:
- А ты что скажешь, Кеша?
- Кеша хороший, - ответил ему попугай.
- Вот видите, - обрадовался  волк.
Ворон же скептически заметил:
- Это ещё надо посмотреть… 
И Кеша вдруг выдал:
- Ты на сына своего посмотри, изверг! Ему же в школу носить нечего. У всех детки, как детки, а он в рюкзачке смартфонишко свой захудалый прячет, одноклассникам показывать стесняется.
- О чем это он, - расстроился волк.
- Да… Не обращайте внимания, - ответил Иван, раскладывая содержимое пакета на капоте машины. – Это он хозяйку свою цитирует…
- Понятно, - покачал головой ворон. – Нелады, видимо, у его хозяйки с хозяином.
Кеша не задумываясь, прояснил ситуацию в семье, выстроив на два голоса такой диалог:
- Опять нажрался?
- Закрой форточку!
- Где деньги?
- Надоели вы мне!
- Сходи, купи хлеба.
- Ни гроша в кармане.
- Где деньги?.. Опять нажрался!
Умело имитируя голоса – мужской и женский, - Кеша раза три, как испорченная пластинка, повторил этот диалог, видимо не надеясь, что слушатели поймут его с первого раза. Однако, увидев еду, что Иван выгрузил из пакета, слетел на капот и сообщил:
- Хочу кушать.
Иван отломил ему кусок от батона, после чего повернулся к волку и ворону:
- Прошу и вас отведать нашего угощения. Как говорится, - чем богаты, тем и рады: хлеб, колбаса, квас... 
Кеша, проглотив кусок хлеба, икнул и заявил:
- Пива хочу.
- Нет пива.
- Шампанского подавай!
- Ты, Иннокентий, - сдерживая себя, сказал Иван. – Ты эти свои купеческие замашки бросай. Нет тут шампанского! А хоть бы и было, на это не сильно разгуляешься, - и Иван хлопнул себя по карману, где звякнули оставшиеся от пятерки монетки.
- Пиастры, пиастры! – истошно завопил попугай.
- Тьфу, на тебя! – не сдержался Иван.
- Глупая птица! – подвел итог ворон.
Глупая, мысленно согласился с ним Иван, но  так к месту, Кеша ещё никогда не разговаривал.

2.
Ели молча.
Иван радовал себя охотничьими сосисками, ворон не спеша клевал хлеб, волк, в три глотка расправившись с палкой копченой колбасы, икнул.
Кеша посмотрел на него и прохрипел:
- Вот   бы ты так работал, дармоед!
Волк, взявшийся было за вторую палку колбасы, положил её на капот, стыдливо вытер лапы о впалый живот:
- Простите, увлекся.
- Да не слушай ты этого пустобреха – кушай на здоровье, - сказал Иван и протянул ему бутылку кваса. – А испей ка ты, братец, кваску нашего, покупного, синтетического.
Несмотря на нелестную аттестацию, квас понравился всем – вскоре бутылка была пуста, и Иван забросить её  в кусты. Ворон с волком ничего не сказали, только хмуро переглянулись. Однако Кеша такого поступка человеку не спустил и нравоучительно произнес:
- Берегите природу-мать вашу.
Эта затасканная КВНовская шутка из уст попугая прозвучала очень не смешно, но к месту.
Иван извинился, подобрал пустую пластиковую бутылку и понес её к машине, чтобы положить в багажник.
- Признаю свою вину, обещаю исправиться и впредь так не поступать,  - сказал он и хлопнул крышкой багажника.

3.
И тут пейзаж хилого леса за его спиной пошёл рябью, и перед удивленными товарищами нарисовался человек странного вида.  Широкополая шляпа на седой с длинными волосами голове, завязанными на затылке в хвостик, выглядывающий из-под шляпы. Был он в черном длинном пальто, джинсах, ковбойских сапогах. На его спине Иван увидел современный рюкзак, на правом плече гитару на широкой вышитой ленте. Встречал Иван таких в Яви, бардами называли себя.
Увидев машину и неожиданную компанию вокруг неё, человек, было, вскинулся, но тут же взял себя  руки:
- Будь здрав, добрый молодец! – сказал он, поклонившись Ивану.  – И тебе моё почтение, зверь лесной, - человек склонил голову перед Серым волком. И вам не хворать, птицы небесные! – человек кивнул в сторону ворона и попугая.
Пока все молча раскланивались, Кеша сказал:
- Привет! Давай  поцелуемся!
Пришелец рассмеялся:
- Смешной он у вас. Раньше, вроде тут попугаи не водились…
- Раз, два, три, четыре, пять вышел Кеша погулять…
- Помолчи, Иннокентий, - одернул попугая ворон и обратился к пришельцу:
- Это ты, что ли, Бахарь?
- Я-с! Собственной персоной-с…
- А где же твой армяк, смазные сапоги, соболья шапка?
- От смазных сапог дегтем воняет, не всем это в Яви нравится. Да и видом надо соответствовать и месту и профессии.
- Ну, а гусли твои сладко-струнные где?
- Я их, видишь, на гитару поменял. Она звонче будет.
Бахарь подошёл к машине, окинул глазом немудреную трапезу.
- Как говориться: «Хлеб, да соль!»
- Ем, да свой, а ты подальше стой! - не преминул Кеша проявить свою ученость.
Бахарь притронулся рукой к лобовому стеклу, словно прощупывая его треснутый рисунок, глянул на чурки вместо колёс:
- Это кто ж её, бедолагу, так уделал?
- Скорее всего, залётные, - сказал ворон.
- Залётные? Откуда залётные? – удивился Иван.
- Из Яви.
- Как же они сюда залетают?
- Кто как: кто за грибами пойдет, в раздвоенное дерево пройдет, и тут окажется. Так и потеряется. Назад-то тем же путём пролезть не догадается…
- Или кто по-пьяному делу, – добавил ворон. – Небось, нечаянно зашли, с пьяными это случается, колеса сняли и назад. Там продали.
- Это что же получается, сюда любой может попасть.
- Если повезет, да на портал наткнется, любой, а выйти могут только счастливчики.
- Будет вам ерунду перевирать, прервал разглагольствования ворона волк и обратился к Бахарю:
– Ты бы, мил человек, лучше удивил нас - рассказал нам сказочку, какую-нибудь новую, неслыханную…
- Чем вас удивить можно? Ворон в Яви и в Нави бывает. А иной раз его и в Правь допускают, послушать его мудрости. Да и ты, Серый, на том и этом свете не первый век рыскает. Чай, все сказки наизусть знаете.
- Ты рассказывай – Ивану-то всё в новину будет.
Иван поддержал волка:
– А, правда, расскажите. А-то утра так тоскливо дожидаться: то в дрему бросает, то  обратно выныриваешь, а нормального сна нет. Утром-то с больной головой встанешь. Расскажите…
Молчавший до этого Ворон произнес:
- Эти его сказки нужно слушать с опаской.
Серый волк поперечил ворону:
- Перестань. Сказка и есть сказка. -  И опять обратился к Бахарю:
- Расскажи нам, братец, сказку, чтоб была она без прикраски, как есть настоящая и страшная и страстная...
- Ну, коли так, слушайте…

Глава 5. Бахарь.
(Продолжение.)

1.
Бахарь взял гитару, потрогал струны, проверяя тон, тихонько заиграл. Мелодичный звон стал заполнять пространство, тонуть в утреннем тумане, проникать в душу.
Иван и волк завозились, удобнее устраиваясь. Ворон вцепился лапами в толстую ветку на земле, прилёг на неё, раскинул крылья. Кеша, недолго думая, забрался под одно из них. Все слушали завораживающую музыку…
Бахарь повел рассказ, придерживаясь мелодии срун, и запел чистым убаюкивающим голосом:
- Далеко иль близко.
Высоко иль низко,
Колдовской ли ночью,
Или ясным днем
Едет всадник странный –
Коник  деревянный –
Золото доспехов
Светится на нём.

Из-за гор высоких,
Из-за рек широких
Слышится медвяный
Колокольный звон:
Для ушей утеха -
Сказочное эхо
Навевает дивный,
И отрадный сон…

В некотором царстве,
Дальнем государстве
Жили дивьи люди
С головами пса.
И зимой и летом
К ним шли за советом,
Все дивились очень
На дивьи чудеса.

Но пришёл в ту землю
Великан из камня.
Кулаки по пуду,
Голова - гранит!
Был он бессердечен,
Зол, бесчеловечен.
Знал - никто тот камень
В век не победит.
 
И объяли землю
Ужас, боль и страх.
Скрылись люди дивьи,
Спрятались в лесах…
Великан топочет,
Погубить всех хочет –
Под его стопами
Крошится всё в прах.
Лес горит, зверь стонет
Всё в болотах тонет –
Тут же скверна разная
Из щелей ползет.
Взрослые ругаются,
Дети насмехаются,
Кривда воз с безверьем
В дивий мир везёт.

И тут наездник странный,
С лошадкой деревянной,
В золотых доспехах,
С поднятым мечом,
Кинулся тараном
Да на истукана,
Только великану
Это  нипочем.

Топнул он ногою,
Топнул он другою –
Напрочь поломался
Деревянный конь.
И померкло злато
На искусных латах -
Ржавчиной покрылась
Дорогая бронь.
 
Понял горе-воин, -
Великан так скроен,
Что биться бесполезно - 
Можно в землю лечь.
Он бросил меч трусливо,
Только,  что за диво!
Но воткнулся в камень
Богатырский меч.
2.
И тут Иван, выглянув из-за скалы, за которую доселе прятался, сказал:
- Вот тебе и на! С таким-то мечом, да истукана не победить, это умудриться надо!
Он проворно выскочил из своего укрытия, и бросился к мечу.
«Только бы этот меч меня послушался! Только бы мне его вынуть из камня! А там уж или грудь в крестах, или голова в кустах. Как говорится: «Аut cum scuto, aut in scuto!». Интересно, что бы это значило?» - удивился своей латыни Иван. А то, что это латынь, он не сомневался.
Истукан с недоумением посмотрел на человека, выскочившего из-за скалы в странной пятнистой одежде – такой тут не носили.
Пока он раздумывал своей каменной башкой, что бы это значило – человек подскочил к камню и, схватившись за ручку меча, потянул его на себя.
Меч легко вышел из каменных ножен, как на удивление истукана, так и Ивана. Иван встал в боевую стойку – всё-таки многоборье его кое-чему научило.
- Ну, что смотришь, образина? – крикнул он великану. – Не ожидал?
Истукан сдвинул два булыжника, на каменном лбу, видимо служившие ему бровями, нахмурился. При этом его нижняя отвисшая челюсть так клацнула по верхней, что изо рта  посыпалась каменная крошка. Глаза истукана зло сверкнули, судя по цвету, скорее всего киноварью в обрамлении зеленых игольчатых ресниц какого-то минерала, и он решительно шагнул к человеку с мечом.
Земля дрогнула под ними так, что Ивана ощутимо качнуло, но он удержался на ногах. 
 Однако второй шаг великана бросил Ивана наземь. Истукан поднял ногу, чтобы на него наступить и закончить эту канитель с непокорным человеком в странной одежде, но Иван резко крутнулся и откатился от того места, куда с грохотом ударила каменная ступня. Ивана подкинуло вверх, чуть ли не на высоту колена истукана и он ударил мечом по его ноге, вложив в удар все свои силы.  Меч легко перерубил каменную ногу, словно рассёк тростинку. Удивленный великан наклонил голову, что бы посмотреть, что там случилось с его, вдруг ставшей непослушной ногой, и стал падать, заваливаясь на бок. Иван вскочил и отбежал в сторону. Падающий истукан протянул к нему могучую руку, но Иван опять взмахнул мечом, и каменная рука страшилы упала наземь вместе со своим хозяином. И каменный болван рассыпался в груду валунов разной величины.
- Вот так, - сказал Иван. – Вот ты и сам стал курганом твоей проклятой славы.

3.
Иван отер со лба пот и шагнул прочь от поверженного. Но не успел он сделать  второго шага, как почувствовал, что кто-то крепко схватил его за ногу. Иван обернулся: из-под шевелящихся камней к нему тянулись черные щупальца. Одно из них уже обвило его ногу.
Иван опять  махнул мечом – щупальца отпала от его ноги, продолжая дергаться. Но уже другая, как удав стягивала его ноги. Иван рассек и её, но из-под каменной могилы истукана тянулись к нему, как черви другие, живые и  извивающиеся щупальца неизвестного существа погребенного под камнями.  Более того и те – отрубленные, как змеиные хвосты, ползли к нему.
Иван понял, что ему от них не отбиться даже его волшебным мечом. Он решил бежать, однако было поздно: живые плети хватали его, сковывали ноги, висли на руках, обвивали грудь.
Курган зашевелился, с вершины его посыпались  камни, и голова страшного чудовища появилась над ними. Вместо волос на ней были шипящие змеи. Чудище поднялось над камнями, опираясь как на колонны, на пульсирующие щупальца. Две могучих руки скинули с вершины кургана пару мешающих им камней и  своими шестипалыми кистями, искали его. Живые лианы, обвившие тело Ивана, подняли его вверх, и услужливо поднесли под злые глазищи монстра. Иван простился с жизнью и зажмурился. Руки чудовища схватили его за грудки и начали так трясти, словно собирались вытрясти из него душу. Когда казалось, что голова его вот-вот оторвется, Иван решился перед смертью, взглянуть в глаза чудовища...

4.
Но вместо чудовища он увидел над собой кота Баюна, который тряс его безжалостно, пытаясь разбудить. Кот был взъерошенный и сердитый:
- Дрыхните! Сказочки слушаете? Нет, Бахарь, дружок ты мой и супротивник, не вовремя затеял ты сказки играть.
- А что случилось? – спросил, сонно зевая, Серый волк.
- Что случилось? Горыныч бабушкину избушку огнем опалил. А саму её, да с Василисою в царство Кощея унес.
Сон с друзей, как рукой сняло. Все подскочили, как по свистку и кинулись в погоню.

Глава 6.
(Погоня.)

1.
Волк несся скоком выше леса стоящего, ниже облака летящего.
Иван сидел на нем, одной рукой держась за холку, в другой сжимая купленный в универсаме топорик.
Кот как белка скакал с дерева на дерево, не отставая от них.
Ворон летел выше всех, высматривая путь.
Где-то верещал никому не видимый попугай Кеша.
Вдруг ворон резко свернул вправо. За ним потянулись и остальные.
Вскоре все увидели дым. Это горела, как понял Иван, избушка бабы Яги на курьих ногах. Кудахча и хлопая крышей, как крыльями, она неслась в сторону Русальего озера. Иван узнал его сразу. А вскоре, по приближении, увидел на берегу и Горыныча. Ни бабы Яги, ни Василисы рядом не было. Но змей нападал на берегинь, а их защищал леший. По данному случаю, он был выше леса стоячего и старался ударить Горыныча увесистым стволом какого-то дерева, скорее всего дуба, держа его как палицу.  Берегини прятались за ним, порой выскакивая вперед, и кидая в глаза змея песком. Возможно, что леший справился бы со змеем, но тот постоянно отгонял его залпом огня из двух своих голов. Третья, левая голова, понуро поникла, получив своё от дубовой палицы.

2.
Серый волк не раздумывая вспрыгнул на спину Горыныча. Иван соскочил с него и стал бить по затылку средней головы своим топориком. 
Ворон тоже подлетел к змею со спины, сел ему на правую голову и норовил клюнуть её в глаз.
Где-то над всеми летал попугай Кеша и дурным голосом кричал:
- «Карамба»! «Коррида!» и «Черт побери!»
Было видно, что Горынычу всё это не нравилось. Особенно Иванов топорик, настойчиво и  ритмично долбивший ему в затылок средней головы. А потому змей резко отряхнулся, как собака после купания,  и сбросил с себя своих обидчиков.  Пока Иван и Серый волк поднимались с земли, Горыныч дохнул жутким огнем вокруг себя, взмахнул крыльями, взлетел и, резко развернувшись над озером, полетел  к далекому лесистому горизонту.

3.
На опаленном змеем берегу, горела трава, кусты, занимался прибрежный камыш.
Леший деловито тушил пожар, макая, обломанной у корневища ствол листьями в озеро и кропя водой с него на огонь, как в бане на каменку с веника.
Берегини, как могли, помогали ему.
Выплывшая из озера русалка, одним ударом хвоста подняла такую волну, которой хватило и камыши потушить, и, выплеснувшись на берег, залить горящую траву.
- Где Василиса? – крикнул Иван лешему.
- Там, - сказал леший и махнул в сторону улетевшего змея Горыныча.
- Что стоишь, - крикнул волк. – Садись на меня, да в погоню кинемся.
Иван вскочил на волка, тот сделал скок и, словно врезавшись в крепкую, но невидимую стену, стек по ней наземь.
- Что случилось?
- Кощей  нам преграду поставил, – прогундосил волк разбитым носом. - Не пробиться. Что делать, ума не приложу. Эх, была бы тут бабушка Яга, она бы, что-нибудь придумала, подсказала…
- А-а-а! – закричал Иван и стал долбить стену своим топориком. Стена гудела, как треснувший колокол. Иван понял, что  топориком со стеной не сладить, а потому устало сел, привалившись к невидимой стене спиной и закрыл глаза. Он всем телом чувствовал, как стена вибрирует после его ударов, затихает, и надтреснутый её звон, становится всё тише и… мелодичней.   
Когда Иван открыл глаза, то увидел занимающиеся зарёй небеса. Русалье же озеро с горящим тростником, лешим и берегинями исчезло. 
Бахарь тихо перебирал струны на гитаре. Увидев, что Иван проснулся, сказал:
- Проснулся? Ну, значит, и другим пора вставать.

4.
Позавтракали скромненько тем, что Яга на рушнике вышила.
Ели молча.
В конце концов, Бахарь не выдержал, спросил: кому и что снилось:
- Вот ты, Серый,  что во сне видел?
- Что и всегда…
- Темницу, в которой царевна тужит?
- Да.
Иван посмотрел на него:
- Интересно… и ты чего?
- А чего я… Я – молодой! Как разбегусь, да как ударюсь оземь! И стал я добрым молодцем – таким, как ты примерно…
- И что царевна? – лукаво спросил Бахарь.
- Что, что? – волк довольно усмехнулся. – Перестала тужить.
- А твой, ворон, сон про что был?
Ворон, грустно, через паузу ответил:
- Опять, своих вороняток в гнезде видел…
- А что с ними стало? - спросил Иван.
- Да что? Как всегда – выросли и разлетелись.
- И что, вы не встречались потом?
- Зачем им это? Зачем им встречаться со стариком отцом, выжившим из ума.
Все сочувственно помолчали.
Наконец Бахарь спросил Ивана:
- Ну, а тебе, добрый молодец, что во снах привиделось?
- Да так... фигня разная…
На него удивленно посмотрели. Наступило неловкое молчанье.
Иван прервал его:
- Мне вот интересно знать, а что нашему Кеше снилось?
- Йо-хо-хо! снилось, - ответил тот, и добавил. – Йо-хо-хо!.. и бутылка рому…

КОНЕЦ  ПЕРВОЙ  ЧАСТИ














     ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

   ЧЕМ ДАЛЬШЕ В ЛЕС…

Глава 1.
(Застой.)

1.
Баш Челик от безделья уже сходил с ума. Долго быть без движения он вообще не мог – ржавел.
Кощей же, удобно расположившись в кресле, сидел за большим столом. Перед ним лежало несколько книг. Одну из который он  внимательно читал. Такая мирная жизнь Кощея раздражала Баш Челика. Ему хотелось летать.
- Ну, и летай! – говорил ему Кощей. – Кто тебе не дает.
- Да что без толку-то летать? Ты бы мне хоть дело какое-нибудь придумал…
- Какое дело? Самому делать нечего. Отдыхай, - ответил ему Кощей, и перелистнул прочитанный лист.
- Да брось ты её! – Баш Челик вырвал книгу из рук Кощея, швырнул  на стол. 
- Дай сюда, - холодно сказал Кощей.
- Не дам! Будешь такие толстые книги читать, - с ума сойдешь.
- Почему это я должен с ума сойти?
- Да в ней же весу больше двух фунтов. От таких книг с ума и сходят. – Баш Челик раскрыл фолиант, пролистнул пару страниц и  сказал: - каракули какие-то.
 Кошей взял книгу в руки, полистал, ища нужную страницу:
- Это, друг мой, знатная книжица. Труд одного ученого из современных: «Лестерский кодекс»*, называется. Тут многое: и математика, и астрономия, и чертежи разные…
- Чертежи? – настороженно спросил Баш- Челик.
- Чертежи. Смотрю на некоторые и думаю: а не по ним ли  тебя собирали?
Баш Челик опять потянулся к книге, что бы вырвать её из рук Кощея, но тот не дал.
Баш Челик зло  сверкнул стеклянными глазами:
 - Брось её.
 - А ещё тут о воде интересное сказано. А  тут, - Кощей обвел рукой стол с другими книгами, - в этих книгах написано, что о воде думают разные народы…
- Ненавижу воду! Брось, говорю! Будто у нас дел других нет.
Кошей захлопнул книгу.
- Какие дела? Народ пугать? Девку украсть? Царство чье-нибудь разрушить? Подвал золотом набить? Милый ты мой, я не первое тысячелетие на этом и том свете живу, и давно понял, что смысла в том никакого нет. Две короны на одну голову не напялишь. Да, и… - Кощей сощурился, - да и с одной-то не знаешь что делать?   
- Что делать? Ничего: живи и радуйся!
- Вот я и радуюсь.
- Книжки-то читая?
- Именно. А тебе коли скучно со мной, так я тебя к месту не привязал – иди, летай.
- Без толку-то, что летать? – Баш Челик махнул рукой. – Да, что с тобой таким говорить!
- Каким таким?
- А вот таким! – Баш Челик ткнул пальцем в книгу. – Книгоедом!
И скрипя железом, Баш Челик вышел из библиотеки.
Кощей посмотрел ему вслед.
Если честно, Кощей и сам себе удивлялся – после заточения он стал думать о провождении времени в несколько ином ракурсе. В каком  он  сам ещё не разобрался. Девки его перестали интересовать давно. Да и раньше он крал их, скорее из интереса к процессу кражи, для опытов, и встречи, в конце концов, с богатырем. Создание нового существа, подобному ему и человеку, он понял это давно, - невозможно. А ведь по глупости своей думал, что формирование нового человечества будет проще. И, да, поначалу процесс пошёл быстрыми темпами: люди быстро привыкали быть плохими. Их быстро становилось больше чем хороших. Они были более активны в своих корыстных стремлениях. И, когда уже казалось, что их час настал, то появлялся кто-то не такой, как все, не такой, каких воспитывал Кощей и все, даже те, кто склонялся на его сторону, шли за возмутителем Кощеева покоя. Кощей, пробовал всё: и кнут, и пряник, и сладкое и горькое, а кончалось всё одинаково: чей-то меч, а его, Кощея, голова с плеч!  Чего-то не хватало его бездушному, холодному существованию. Вдруг появилась надежда на Василису: вот, с ней-то заживётся веселее?
- Вместе бы книги читали, беседовали, - с непонятной тоской сказал он сам себе.
Так нет – такая оказия приключилась с этим графом! Прямо все чистые Кощеевы стремления поломал. А теперь ищи её, свищи. Иван, опять же напрочь из виду пропал. Может и правда утоп? Тогда совсем тоска…
Кощей прикрыл глаза, задумался. О чем? Да ни о чем! Так бывает. С людьми бывает, но чтобы с ним… Небывалое!
Дверь отворилась, в библиотеку вошёл старик-вурдалак. Увидев задумавшегося хозяина, он тихо двинулся по комнате, сметая с мебели невидимые пылинки.
Кощей из-под прикрытых ресниц наблюдал за ним, наконец, не выдержав, спросил:
- Ты что-то хочешь сказать?
Старик замер.
- Ну, говори уже… 
- Давеча, один знакомый  таласым-оборотень забегал, сказывал…
- Таласымы, это те, кого заживо в стену замуровывают.
- Они самые…
- Собрат по несчастью, значит… Ну, и что сказывал?
- Иван, сказывал, за серый камень шагнул…
- Да что ты!…
- Точно так. А потом у восточных ворот, какая-то возня началась. Серый волк появился. Ворон. Бахарь кому-то сказки плёл…
Кощей расправил плечи:
- Вроде интерес к жизни намечается,  а?
Старик-вурдалак согласно мотнул головой, а про себя подумал:
«А нужен нам этот интерес? Сейчас-то чем худо – тихо, покойно, как на заброшенном кладбище. Чего лучше…»
- А как там моя подружка бывшая поживает, Яга?
- Да кто её знает. Изба её новая, безногая, всё на том же месте, что всегда стоит. А вот только последнее время весь её двор, как шапкой невидимкой накрытый. Что там делается, только своим ведомо…
- Ну, хорошо! Не спроста же это… А покличь-ка ты мне Баш Челика. Пусть слетает, посмотрит, а то совсем измаялся.
-  Слушаюсь…
- Да змея разбуди…
- Да он почти и не спит…
- Чем же он занят?
- Да кто чем: Средняя-то голова, как и ты всё книжки читает. Левая всё жрёт – не нажрётся. Только Правая спит беспробудно…
- Ага! Вы вот что – Левую кормите впрок. Мне змей сытым нужен. Чтобы не сожрал кого нужного. Иди.
Старик ушёл.
А Кощей вдруг подумал:
«А что? Может быть хоть сейчас, что-то случится? И слетит жизнь моя с привычного круга… Надо бы, как-то поумнее себя в этот раз вести.»

Глава 2.
(Путь – дорога.)

1.
После завтрака Бахарь поблагодарил всех за хлеб, да за соль и стал собираться.
- Может, с нами пойдешь? - предложил ему волк.
- Нет, спасибо за приглашение. – У вас свой путь у меня свой. Пойду к Трем горам. Аука зовёт, помощи просит…
- Что там опять случилось, - встревожился Иван.
- Да вроде ничего особенного - Иной хандрит. Плачет ночами. Пойду ему сказки петь.
Бахарь закинул рюкзак на спину, повесил на плечо гитару, приподнял, прощаясь, шляпу:
- Пошёл я. Спасибо за компанию, счастливого  вам пути, добрых встреч!
Он ещё раз поклонился и ушёл в розовый рассвет.
 Поглядев ему в след, ворон сказал:
- И нам пора, сбирайтесь. Ты, Иван, котомку-то собери и носи, а то Серому несподручно её в зубах таскать.
- А каким путем пойдем? – спросил волк.
- Каким, каким? Один путь к бабе Яге, как прошлый раз шли? Тем, что сюда спешили…
- Нет, - отрезал волк. – Этим путем уж немало топтано. И змеем уж лётано. Он же, как повадится, где летать, там и летает. Как бы опять нам впросак не попасть… 
- И что теперь? Степью долго идти. Опять же место открытое…
- Лесом Брынским хорошо бы пойти. А там, на плоту по речке Смородине…
- Сердита речка Смородина. Сам знаешь, какая она. Плот твой огнем посечёт, да и вас дымом удушит. Свирепая река, свирепая.
- Мы же с добром идем…
- А это ты ей объясни.
- Ну, тогда по реке Брынь пойдем. По ней даже лучше. В неё как раз тот ручей впадает, что через бабушкин лесок течет. А там и до избушки рукой подать.
- А и правда, - поддержал план Серого волка ворон. – Так и идем.
Однако волк вздохнул, и сказал:
- А там, в Брынском-то лесу у девяти дубов опять, говорят, Соловей-разбойник  поселился…
Иван поднял голову от котомки:
- Соловей-разбойник? Но ему же Илья Муромец прилюдно голову отсек?
- Да ну тебя, Ваня, страсти-то ты какие сказываешь. – Ворон даже, как показалось Ивану, тихо выругался. – И кто такое выдумывает? Если тут в Тридевятом царстве, Сказочном государстве всяким чудушкам головы сечь, так что от царства-то этого останется? Отсидел своё  Соловей в подвалах княжеских, да и на свободу… 
- Небось, опять проказничает, - усмехнулся Серый волк.   
- Я слышал, тих стал. Отсвистал своё. Соловьиху завел. Детки у него…
- Соловьиху? Кто же такая будет?
- Кикимору из-за Забугорных болот. Не помню, как она там, по ихнему, называется.
- Погоди. Да я же её знаю.
- А кто же её не знает, - хмыкнул ворон.
Волк рассмеялся:
- Где же они  стакнулись?
- Так на болотах и сошлись. Соловью-то поначалу в леса путь заказан был.
- Но она же страшная как моя жизнь. А здорова! Иной богатырь ей до плечика будет, - волк глянул на Ивана и объяснил. – Волосы дыбом, рот как у лягушки, уши…
Ворон прервал волка: 
- Соловей он… тоже не красавец.
- И что они дружка в дружке нашли?
- Любовь, - с какой-то непонятной, мечтательной интонацией сказал ворон…
- И детки, говоришь, есть?
- Трое.
- Тоже, поди, свистуны?
- У неё не засвищешь. Всех к рукам прибрала. Одного на перевозе через Смородинку пристроила. Другой по лесу за порядком следит. Третьего, младшенького, при себе держит, на хозяйстве…
- Да что там того хозяйства? Девять дубов да одно дупло…
Они шли, тихо разговаривая о превратностях жизни. Ворон важно вышагивал, рядом с Серым волком.  Иван брёл за ними. Попугай сидел у него на плече.  И что больше всего радовало Ивана – молчал…

2.
 Местность Ивану не показалась мрачной.
- Однако! – прокаркал ворон, тоже огляделся кругом.– Сколько веков-то прошло с тех пор, как Илья Соловья с дуба ссадил. Тогда-то тут кругом бурелом был. И всё в одну сторону. Как просека.
- И как я когда-то из под его посвиста богатырского вывернулся, - ума не приложу, - вспомнил волк. -  Левое ухо долго ничего не слышало…
- Природа она, не мешай ей, своё возьмет. Бурелом погнил, а новая поросль выросла и повзрослела…
- Нервные клетки не восстанавливаются, - вдруг провещал, молчавший всю дорогу Кеша. 
- Это вы к чему сейчас такое, Иннокентий, молвили? – спросил попугая волк.
- Нон   репетере   дис – гордо ответил Кеша.
- Это он что, ругается так?
- Да нет, - успокоил волка ворон. – Это он нам сказал, мол, «дважды не повторяю». Типа, кто не понял, я не виноват. Это латынь…
- И к чему она тут эта латынь?
- Не обращай внимания – глупая птица. – Ворон ещё  раз осмотрелся кругом. – Ну вот, мы и пришли.

3.
- Обалдеть! – воскликнул Иван.
Перед ними был дом на деревьях, такой, какой и во сне не мог присниться. Он был великолепен. Такой дом можно было построить только на баобабе. Но этот был воздвигнут на нескольких дубах, растущих кучкой, как опята.
Весь он был поднят от земли метров на десять, если не больше. Высокая центральная часть главенствовала над всей постройкой. Она высилась деревянным двухэтажным теремом, сложенным из крепких бревен.
«Это же какие великаны таскали такие  бревнышки наверх, строя этот дом?» - изумился Иван. Ещё его удивило, что над домом возвышалась печная труба, и из неё шёл едва заметный дымок.
Первый этаж центральной постройки был окружен тремя избами поменьше, несколько вынесенными за пределы дубовых стволов. Вокруг всего этого был сооружен крепкий настил с прочными перилами. 
Вход в этот «терем-теремок», видимо, был сделан через огромное, на полуметре от земли, дупло, прикрываемое добротной тесовой дверью. К дуплу было пристроено крылечко с парой ступенек.   
Ворон вышел вперёд и громко каркнул:
- Кто в теремочке живет? Живой кто есть? Отзовись!
Долго никто не отзывался. Кеша, повертев головой, сказал:
- Картина Репина: «Не ждали».
 Когда ворон уже собирался повторить свой клич, одна из дверей «теремка» отворилась, и появился низкорослый, бритоголовый, щекастый, тонкогубый  человечек. Причем губы его при первой же возможности поджимались гузкой, словно он собирался, тут же, что-то просвистеть.   Он смотрел на гостей, узкими, заспанными глазками, из-под черных, дугообразных бровей. (Вернее одним глазом, - второй был закрыт черной повязкой, как у пирата). Одет он был в безрукавку, сшитую мехом наружу, и такие же шаровары. Большой, явно не по росту,  живот торчал из-под безрукавки огромным арбузом.
- Будь здрав, Соловей Одихмантьевич! – поклонился человечку волк.
- И ты, Серый, не хворай.
- Гостей принимаешь?
- Гостям завсегда рады. Милости просим! Сейчас хозяйку крикну.
И он позвал свистящим, сильным голосом:
- Игонюшка, радость моя! Ты где? Покажись! К нам гости пришли, встретить надобно.
Между дубов показалась женщина. Она прошла между стволов, как из рощи вышла. Была она богатырского сложения, но совсем не такой страшилой, как описывал её волк. Волосы были густые,  но не лохматые, а аккуратно уложены вокруг головы, из-за чего о её ушах судить было невозможно. Рот был большой, но не жабий. Конечно, она бы среди простых женщин  выделялась своей принадлежностью антропоморфному миру и красавицей явно не была, но ни страха, ни отвращения  не вызывала.
- Здравствуйте, гости дорогие! - поклонилась кикимора Игонь. – Проходите, залетайте – будьте как дома!
И она распахнула перед ними тесовую дверь ведущую в дупло.

4.
Все сидели за столом: хозяин, Иван и Серый волк, на стульях; ворон тоже на стуле, только повернутом к столу спинкой; Кеша прохаживался между деревянных мисок и чаш, нагло заглядывая в них, и выбирая понравившиеся ему кусочки. И хозяин, и хозяйка не сердились на такое его своевольство, а даже наоборот, умильно улыбались. 
В доме было уютно, чисто прибрано. Несмотря на лето, горел камин.
- Это так, - сказал Соловей Одихмантьевич. – Это не для тепла, а для веселья. А для тепла мы печь топим.
На этом его словесный запас видимо был на сегодня исчерпан и он, хоть и сидел во главе стола, замолчал, явно забыв о гостях, и открывал рот, только тогда, когда подносил к нему ложку, да баловал попугая, щекоча корявым пальцем жёлтое его брюшко и горлышко. Остальное его словно и не интересовало.
Застольную беседу поддерживала только жена его, Игонюшка, в основном обсуждая погоду, виды на урожай грибов и ягод и беспрерывно пододвигая ту или иную посудину, с тем или иным яством, какому-нибудь гостю, который, как казалось ей, плохо ел. Гости вежливо благодарили её, а она всё извинялась, за незатейливость обеденного убранства.
- Угощайтесь пока на скорую руку. Вот ужо придут сыновья, баньку истопят, я кое-чего к вечеру настряпаю. Вот уж тогда мы настоявший стол соберем...   
Ворон хлопал крыльями, и благодарил Соловьиху, мол, чего уж лучше, всё  и так хорошо. Волк, молчал, глотал кушанье за кушаньем. (Видимо, глядя на него, хозяйка и сетовала, на «бедность» угощения). Иван, видя всё это, смущенно помалкивал.
Поиграв с попугаем, Соловей Одихмантьевич вдруг встал из-за стола, словно что-то вспомнив, и направился к выходу. Жена, проводила его укоризненным взглядом, покачала головой.
- Куда это он? – насторожился волк.
- Вишь, не терпится ему, завел себе обузу. Не обращайте внимания, - сказала Соловьиха и продолжила потчевать гостей.
Все уже были осоловелые от плотного обеда. Ивана откровенно тянуло в сон.
«Просто Демьянова уха, какая-то получается, - думал он. – Может они   нас так извести хотят?»
Ворон не стесняясь обидеть хозяйку, прикрыв глаза, дремал. Кеша тоже, привалившись спиной к чьей-то кружке, спал,  как пьяный мужик. И только Серый волк ел всё, что подносила ему Игонюшка, да поглядывал по сторонам, прислушиваясь ко всем шорохам в доме.
И тут раздался лихой посвист. Волк вскочил! Проснулись и остальные,  напряглись: что-то в этом посвисте было настораживающее.
- Это что это? – подозрительно спросил волк.
Соловьиха усмехнулась:
- Да не беспокойтесь вы понапрасну. Это мужик мой голубей гоняет. Завел вот на старости лет забаву. Не может он вовсе без свиста своего обходиться.
Ворон переступил с ноги на ногу:
- Понятно – душа своё просит.
Видимо вдоволь насвистевшись, Соловей вернулся довольный, сел за стол, и стал, жадно есть.

5.
Не вскоре и не вдруг в дом вошли два  их сына: Пелька и Гаплик,  по всей видимости, старшие, - да только кто  старшинство их разбирал? Были они в годах, да кто их годы считал? Оба  высокие, крепко скроенные, широкие в кости и широкоротые. Холености в них не наблюдалось – плечи могучие, руки сильные. Статью и лицом они были в мать.
«Таким молодцам, - подумали гости, - бревнышки таскать одно удовольствие». 
- Вот они мои красавцы! – сказала хозяйка и даже, как показалось всем, похорошела собой.
«Хороши красавцы! – подумал Иван. – Таких красавцев встретишь ночью в безлюдном переулке, сам всё отдашь, даже если они тебя о том и не попросят. Но для матери они конечно лучше всех на свете». 
И вспомнился Ивану забавный разговор двух женщин, нечаянно подслушанный им. Одна говорила другой:
- Представляешь, у неё внук вылитый негр, а она его   всё равно любит…
- Ну и что такого? – отвечала другая. – У меня внук вылитый зять, а я его всё равно люблю…
Последним появился третий сын. Он был совсем юн. Обличием в отца: широкоскулый с тонкими губами, (так же как и у отца собранными гузкой), узкими живыми глазками. Был он не широк в плечах, на коротковатых колесом ногах. При этом, несмотря на свою юность и, в отличие, от братьев, он уже успел обзавестись весьма приметным и объемистым, брюшком. До отцовского  живота было ещё далеко, но хозяин его был на верном пути.
При появлении младшего сына, глаз отца радостно и ласково блеснул, тонкие губы растянулись в улыбке.  Мать же наоборот, не то, чтобы опечалилась, но заметно напряглась, словно ожидая чего-то неприятного. Впрочем, всё было чинно и пристойно. Одет он был на манер отца (такая-же безрукавка, шаровары), только на шее его щегольски был повязан цветастый платок.
«Ишь, какой модник», - подумалось Ивану.
Младший сел за стол. Но есть со всеми не стал, а всё засматривался на Кешу, заигрывал с ним – даже глаза ласково блестели…
Вечером, опять сидели за столом. Иван и старшие сыновья Соловья Одихмантьевича, напарившиеся в баньке, пили квас, утирая пот холстинами.
Младший сын, которого, кстати, звали не Пелькой или Гальпиком  какими не то, а Соловейко, с ними в баню не пошёл, видимо стеснялся своего несуразного тела. И вообще где-то отсутствовал.
Волк и ворон лениво обсуждали, каким путем скорее дойти до Яги.
Хозяин, как показалось Ивану, на них хитро поглядывал.
- Пустое всё толкуете, – наконец сказал он. – Так вы неделю, не меньше, добираться будете. Пока Смородину в истоке обойдёте, пока до Брыни доберетесь. Да ещё плот ладить собираетесь. Зачем? Брынь речка тихоструйная, так что по берегу-то пешочком быстрее будет. Наш старшой вас через Смородину переправит, а там бережком до камня…
- Какого камня? – поднял голову Иван. Он навсегда запомнил, какие шутки с людьми выделывают камни.
- Так у нас одинокую скалу на том берегу Смородинки зовут, - сказала Соловьиха прибирая стол.  – Только вы к этому камню не ходите. А как переправитесь, прямиком на солнышко ступайте, - посоветовала Игонюшка.
Соловей Одихмантьевич, перебил жену:
- Через лес-то, да в этакую даль идти? Там же буреломы. Ельники, опять же… Да мало ли что в том лесу водится. А за камень свернут, там равнина гладкая. Дорога-то скатертью покажется.
- До  камня-то ещё дойти надо. Да всё берегом Смородины. Гарью надышатся…
- Да что им будет. Молодые. Пару верст  мигом пробегут. А за камнем воздух свежий.
-  Конечно, там, за камнем, речка Брынь петлю делает, вроде как к Смородинке течь решила, да передумала. От камня-то до неё рукой подать, да ведь берегом идти – всё проклянешь: беги, не беги, смрад в грудь набьется – долго им дышать не сможешь. Лично я бы  всё-таки через лес пошла.
Соловьиха собрала посуду горкой на широкую доску, понесла в кухню.  Одихмантьевич, глядя ей вслед, зашептал:
- Однако, через лес от перевоза через Смородину до Брыни,  путь долгоньким может показаться, веселым, – Соловей почему-то подмигнул Ивану единственным глазом.  – Но если не  быть дураком, да не рассиживаться, а ходко идти, то оно и ничего. Впрочем, сами смотрите, а сейчас айда те спать, так как…
- Утро вечера мудрёнее! – закончил  за него Иван. Он уже запомнил, как в Тридевятом царстве заканчиваются вечерние беседы перед сном.
- Верно, говоришь, - усмехнулся Соловей Одихмантьевич.      

6.
На ночь гостям была отведена изба младшего сына, Соловейко. Сам он так на ужине и не появился. Мать с каким-то тревожным беспокойством всё посматривала в окно, отец успокаивал её:
- Перестань ты уже метаться. Нагуляется,  придет. Не маленький, чай.
 На новом месте как всегда  спалось плохо. Ивану кровать была маловата – он всё поджимал ноги, ворочался с боку на бок. Нестерпимо хотелось лечь на спину и потянуться. Волк спал на каких-то шкурах на полу.   Недолго раздумывая, Иван улегся с ним рядом. Ворон дремал у открытого окна, в избе было душновато. Кеша притулился на каком-то суку выступающем из стены.    
Едва Иван задремал, как подул ветерок. Хлопнул оконной рамой. Ворон тихо и недовольно каркнул, снялся с окна и исчез в темноте. Видимо полетел искать себе более удобное место для ночлега. Скорее всего, устроится в ветвях какого-нибудь из дубов.
Иван опять стал задрёмывать, но сквозь сладкую дрёму услышал  голоса.  Один голос принадлежал Игонюшкее. Во втором Иван с трудом узнал голос младшего  её отпрыска. Слов разобрать Иван не мог, да и не очень пытался. Но когда мать громко и властно произнесла – «Не смей!», Иван, нарушая свои этические принципы, подполз к окну и осторожно выглянул в него.
Соловьиха стояла к Ивану спиной, а Соловейко, вальяжно облокотившись на перила деревянного настила связывающего  все четыре строения воздвигнутых на дубах, стоял к ней в пол-оборота, всем своим видом показывая, что он сам с усам и знает, что делает. В довершение всего  ещё и сплюнул в темноту. Это, очевидно, очень задело её материнское достоинство, и она, почти не сдерживаясь, опять вскрикнула:
- А я сказала, даже не думай! – спохватившись, дальше продолжила полушёпотом, который, однако, в ночной тишине был отчетливо слышен. – Мало мы с отцом в болотах намыкались! Ты маленький был, не помнишь, так братьев спроси! Они тебе порасскажут…
Соловейко прервал её:
- А мне там нравилось! Вольготно было. Дышалось легко. Не то, что тут – кашлянуть и то нельзя. 
- Умолкни, сказала! Иди спать!
- Куда? В избе-то моей гости дорогие спят…
- В гнездо своё полезай! – Ткнула Соловьиха пальцем куда-то вверх. – Ишь, про избу он вспомнил. Да ты в неё с зимы не заглядывал. Иди! И чтобы завтра я тебя и не слышала и не видела.
- Не увидишь, успокойся, - в голосе Соловейко послышалась ехидная усмешка. Он легко, для своего телосложения, подпрыгнул, ухватился за ветку дуба и ловко, как обезьяна, полез по стволу верх и исчез в темноте.
Мать ещё какое-то время постояла, вглядываясь в крону девяти дубов, и, покачав головой, пошла в «терем-теремок».
«Семья без конфликта, это – нездоровая семья», - вспомнил Иван чье-то высказывание и опять улегся рядом с волком. А ещё он подумал, что странно, но почему-то, обычно чуткий ко всякому шороху волк, крепко спал этой ночью. И ещё подумал  о том, надо ли этот ночной разговор передавать утром Серому волку или Мудрому ворону? Но додумать не успел – уснул…

ГЛАВА 4.
(За реку Смородину.)

1.
Выспался Иван или нет, о том его никто не спрашивал - разбудили рано, сказали:
- Вставай! Пора.
Солнце ещё не взошло, но было уже довольно светло.
- Давайте, давайте, - торопила Соловьиха. – Когда солнце взойдет, Смородина закипит. Так, что скоренько идите, пока роса лежит.
 При этом она положила в Иванову котомку узелок с провизией.
- Переберетесь через реку, ужо, и  позавтракаете.
Иван, было, хотел отказаться от угощения, к чему оно, если в котомке лежал самобраный  рушник даденый Ягой. Но Серый волк опередил его, поблагодарил рачительную хозяйку и Ивану ничего не оставалось, как присоединиться к его благодарности.
Когда спустились с дубов и вышли из дупла Пелька уже ждал их.
- Готовы? Двинулись…
- Погодите, - встревожился Иван. – А где ворон?
- Догонит, - успокоил его волк. – Летать - не ползать.
- Рожденный ползать не гадит сверху! – усевшись волку на загривок, сказал попугай.
Волк передернулся, пытаясь его стряхнуть, но Кеша держался крепко.
- Рад ты мне или не рад - ты мне нравишься, - сообщил он волку.
- Полюбил он тебя, - усмехнулся Иван. – Терпи.
- Пошли, пошли, - нервно позвал Пелька. Солнце вот-вот взойдет…
Пелька шёл впереди, даже не оглядываясь, чтоб проверить – успевают ли за ним его попутчики.
Волк легко бежал следом, Иван едва поспевал за нами.
 Вскоре  в свежий утренний запах леса стали вплетаться неприятные «ароматы».
Волк завертел носом, чихнул и недовольно произнес:
- Да уж!
Кеша неожиданно пропел:
- То ли еще будет, ой-ёй-ёй! – и зарылся клювом в густую волчью шерсть.
Запахи были знакомые, но не очень приятные, если не сказать больше. Пахло соляркой, тухлыми яйцами и ещё невесть чем.
- Откуда это так несет? – спросил Иван
- Река рядом… - почему-то шёпотом ответил Пелька. 
Они прошли через низкорослый ельник, с осыпающимися при прикосновении желтыми иголками, и оказались на невысоком берегу с пожухшей травой. Ивану вспомнился Осенний край:
«Видимо, - подумал он, - желтый цвет в Тридевятом царстве цвет тревоги».
Река была неширока. Переплыть   её не составило бы труда, но вода её была пугающе чёрной. По её поверхности плыли, беспрестанно лопаясь, бледные пузыри. То тут, то там проскакивали искры, и даже взвивались веточки голубого огня; местами шёл дымок.
- Солнце взойдет, совсем взбунтуется, - сказал Пелька. – Поспешим, лодка за поворотом.
Длинноногий Пелька прибавил шагу.
Иван почти побежал за ним.
- Насколько я с детства помню, - сказал Иван,  – через эту реку был построен мост. Как его?..
- Калинов, - подсказал Серый волк.
- Вот, вот. Именно он.
- К нему и идём.
- Зачем же тогда нам лодка, если есть мост?
- А вот и он, - не останавливаясь, махнул рукой Пелька на несколько обгорелых свай, к одной из которых была привязана лодка долбленка.
- Но…
- Хватит болтать! – впервые строго сказал Пелька. – Быстро в лодку.
Волк слушался беспрекословно. Иван тоже уговаривать себя не заставил. Кеша же вынырнул из волчьей шерсти и прокартавил: 
- Полное не камильфо! – и добавив, - пока, любимый! Я тебя жду на том берегу в тенистом лесочке, – улетел.
- Счастливчик! – проводил его взглядом волк. Иван согласился с ним: смрад от реки шёл непереносимый.
Иван одной полой своей куртки, прикрыл себе лицо до глаз, другой полой не церемонясь, накрыл голову волку, прижав его к себе. Гордый Серый волк не сопротивлялся.
Пелька, стоя на корме, неистово работал веслом и бормотал:
- Только бы до восхода успеть, только бы успеть!
Лучи солнца ударили по тому берегу, от которого они отчалили, и поползли к воде.
Никогда ещё Иван не видел, чтобы солнце так быстро восходило на небосклон. Когда лодке до заветного берега оставалось метров пять, солнечные лучи коснулись воды у противоположного берега и вода загорелась. Огонь стал догонять лодку. Однако, долбленка уже ткнулась в берег носом. Пелька отбросил весло, перепрыгнул через Ивана и волка на берег и, удерживая лодку, закричал:
- На берег, скорее на берег и в лес!
Волк, и Иван выскочили из лодки с такой прытью, что Пелька не смог её удержать и она, вздернув кормой, подалась метров на десять назад. Огонь тут же охватил её.
Изредка оглядываясь на горящую, смрадную реку, они бежали к лесу.
В лесу смрада не чувствовалось. Пелька, откашливаясь, повалился в траву:
- Эх! – в сердцах вскрикнул он. – Пропала лодка! Придется новую ладить. Говорил же я, что надо  было день переждать, да ночью идти. Или нынешнюю не спать. Да мать пожалела вас – устали, мол, устали...
- Хороша жалость, - рыкнул волк. – Не нарочно ли всё это подстроено?
- Но ты! – Пелька погрозил волку кулаком. – Говори, да не заговаривайся. Конечно, река всегда не ласкова была, но такой вспыльчивой Смородину я ещё не видал…
Невесть откуда появился Кеша. Он сел на ветку над ними:
- Хочу кушать, - сказал он.
- Нашёл время, -  кривясь и чихая от речных ароматов, сказал волк. Его чуткий нос дольше других помнил смрадный дух Смородины.

3.
Однако, отойдя подальше в лес, они достали узелок Соловьихи. Пелька развязал его: хлеб, горшок с кашей, объёмистая фляжка из кожи с водой.  Волк обнюхал горшок с кашей.
 - Она без мяса что ли? – спросил он, и сам себе ответил: - Так и есть.
После по его просьбе Иван полез за самобраным рушником, и, расстелил его на траве. А волк потребовал:
- Накройся ширинка, да нас угощай. Пелька увидев все кулинарные изыски рушника Яги, заявил:
- Ну, если так, то и я с вами позавтракаю. А то мать наказывала не объедать вас.
Какое-то время ели молча. Всё ели только с рушника. Один Кеша усевшись на край горшка поклевывал  Игонюшкину кашу..
Когда пришла первая сытость, Пелька спросил:
- По бережку-то, чай, к камню уж не пойдёте?
- Нет! - сказал, как отрезал, волк.
- Ну, ну… Тогда идите вдоль реки по лесу. Туда, – Пелька показал направление. – К Смородине не подходите – так вот и держитесь на расстоянии.
 - Не беспокойся, - ответил за всех Серый. – Не подойдем.
- А и в лес  глубоко не заходите. Ближе к краешку держитесь…
- А ты разве не с нами, - отхлебнув квасу из ковша, спросил Иван.
- Нет. Я в другую сторону, к истоку пойду. Обойду её, речку-то, да домой вернусь, новую лодку выдолблю.
Пелька улегся в тень под ракитой.
- Нелёгкий вам путь по лесу предстоит. По бережку-то побыстрее было бы. Да только не ноне. Ну, да, авось, и в лесу не пропадете. А к Смородине не суйтесь даже, - опять предупредил он. – Сердита она на людей. В особенности на Иванов. Лес-то может подобрее окажется…
- И чем ей Иваны так не угодили?
Иван не мог не доверять словам Пельки, а потому ему было неловко перед всеми, что это из-за него на Смородине произошли такие страсти.
Пелька, не сразу, ответил ему:
- Что от Калинова моста осталось, видел? А сколько веков он тут стоял, знаешь?
Вопрос был явно риторическим. Никто на него отвечать не собирался и ответа не ждал. Все       ждали Пелькиного рассказа.



4.
Давно это было. Текла тогда река Смородинка, как и сейчас, течет. Исток её был чист и светел, но чем дальше несло воды её по руслу, тем темнее и непохожее становилась она на обычные реки. Живности в ней никогда никакой не водилось.  Не ради этого она тут протекала. Делила она мир на две части – на Явь и Навь. Это сейчас из Яви в Навь ходов понаделали. А тогда один ход был – через речку Смородинку. Переплыл её, омылся её водами и вот ты в  Нави. Да только не все так просто оказалось. Вот в Прави, - Пелька показал пальцем куда-то наверх, – вот в Прави и решили этот мост выстроить. В основном-то, конечно, народ из Яви в Навь шёл.  Как раньше было, обратно плавать перестали…
- Обратно? – удивился Иван. – Разве такое возможно?
Пелька потупившись, словно сболтнул, что-то лишнее, неохотно сказал:
- Было дело. Ладно, забудь. Я не говорил, ты не слышал... – помолчал и продолжил свой рассказ:
- Тут и появился Калёный мост. Не то что обратно, но  и в Навь уже не всякому было дано реку Смородинку пересечь. Жег тот мост пятки идущему. Каждому по-разному. Одного без  проказ пропускал. Другому только ступни щекотал.  А иным таким огнем жег, что не через него перебежать мог. Многие падали с моста, и, не долетая реки, сгорали. Этим, считай, повезло. А кто в реку падал, те на вечную муку обречены были. Каждому была награда по злодейству или добру его, творимому в Яви. Но огонь тот был очищающий – смрада не оставлял. 
А возврата, в Явь, как я уж сказал, никому не было. Если уж кто особенный какой. Да и то не по мосту уходил, а через избушку Яги. Убалтывал старушку, услужал ей, она и помогала ему. Редко это случалось, но случалось. А уж как она с Кощеем  поссорилась, так всякому богатырю  была готова помочь,  лишь бы он  злодею напакостил, и из Яви в Навь  пускала и из Нави в Явь.  Тех, конечно, кто дерзость и храбрость свою доказал.
- Чем? – на всякий случай поинтересовался Иван.
- Да хотя бы словом смелым, - сказал Серый волк, который вырос и возмужал при бабе Яге с незапамятных времен.
Пелька продолжал свой рассказ:
- Но тут, через мост обратно не ходили. И река горючая, и мост калёный, и змеи огнедышащие. Так оно до поры и времени и было, покуда…
- … мост не сгорел, - понял всё по-своему Иван. - Добаловались, значит, с огнем-то?
Волк  строго посмотрел на Ивана:
- Не перебивай. Сиди и слушай. Шутки твои сегодня не к месту…
- Я как сюда попал, - огрызнулся Иван, - вообще шутить разучился.
- Вот и помолчи.
- Мальчики, не ссорьтесь, - одернул их Кеша.
Пелька, переждал перебранку, помолчал и продолжил:
- Почему мост звался Калёным? Дерево в нем обожжено было специальным образом, грелось, но не горело. Это уж народ из Яви, который дошёл до моста, да по какой-то причине переходить не стал его,   Калёный мост  в Калинов переиначил…
- Что ты нам лекции читаешь? – не выдержал Пелькиных подробностей уже  волк. – Переходи к главному, почему моста не стало, почему Смородинка смрадной стала. Отчего людей, особенно Иванов, невзлюбила? – И оглядевшись, добавил. - Что-то надоел мне этот наш пикник. К бабушке  захотелось. Хорошо у неё в лесу, ласково. А этот лес, гляди, вроде как хмуриться начал. Ели словно охватом на нас идут…
Пелька оглянулся кругом, и шёпотом произнес:
- Да, надо уходить, пока они вокруг нас стеной не встали. Собирайтесь,  я по дороге вам всё дорасскажу.
- Нам вроде разные пути предстояли, - удивился Иван. – Тебе к истоку, нам в другую сторону…
- Чую, не хочет сегодня лес никого к истоку пускать. С вами пойду. 
Быстро собрались и пошли лесом вдоль реки, стараясь к ней не приближаться.


5.
Лес, поначалу не показался Ивану каким-то необычным. Лес, как лес. Очень чистый. Непролазных кустов практически не встречалось.  Ни какого «чапорыжника», как говаривал его дед. Гулять по такому лесу было одно удовольствие. Оттого Иван всё и сбивался на прогулочный шаг. Но Пелька шёл скоро, часто оглядываясь.
Ивану было непонятно его поведение. А ещё он вспоминал  странные слова Соловья, о лесных буреломах. Где они эти буреломы? Под ногами мох ковром стелется – ноги по нему сами бегут. 
А Пелька меж тем продолжал рассказ ровным, но встревоженным голосом:
- Когда батя наш тут поселился, моста уж практически не было. Так, несколько легких жёрдочек цеплялось за сваи. В Прави решили тела умерших в Яви оставлять, а в Навь только их души пускать.  А душе к чему мост? Ей и жердочек тех не надобно – душа она, конечно, которая грехами не перегружена и так перелетит Смородину. К тому времени в Прави решили, что надо разделять Зло и Добро: люди всё-таки, не звери несознательные…
Волк на  этих словах Пельки внушительно кашлянул.
И тут Кеша, как  показалось Ивану, ни к селу, ни к городу, сказал:
 - Ой, ползут, ползут, ползут!
Пелька  же резко остановился и посмотрел вокруг. То же сделали и Иван с волком.
- Разболтался я, однако, про осторожность забыл… -  сказал он.
Темный ельник брал их в кольцо.
- К Смородине нас теснит, - сказал Иван. 
- Кабы, - встревоженный Пелька удобнее переложил котомку за плечами.
- А если, бегом? – предложил волк. – Успеем проскочить…
И они кинулись в проем незакрытый густым ельником.
И тут, как на грех, чистый лес закончился, как по мановению руки. Вместо мха, стелящегося,  как мягкий ковер, под ногами стали хрустеть сучья; появились ямы полные ржавой воды;  потом и деревья вывороченные с корнем, через которые приходилось прыгать, перелезать  или, даже, обегать их.
«Вот он – бурелом!» - вспомнил Иван предостережения Пелькиного отца. А ещё подумал:
«Чего они так всполошились? Ельник и ельник… Что через ельники не ходили?»
Пересеченная местность очень замедляла их бег. Но ели, стремящиеся взять их в кольцо, двигались медленнее, и беглецам казалось, что они вот-вот выскочат за их мрачно-зеленый забор. И когда уже до свободы осталось каких-то сто пятьдесят, двести метров, перед ними, как иглы выросли камыши, за которыми плескалось озеро с темной водой.
- Вплавь не успеть, - тяжело дыша, сказал Иван. – Ворота раньше закроются.
- Если мы в эту воду сунемся, - Пелька показал на озеро рукой, словно предлагал заглянуть под его темные воды. – Нас там обязательно кто-нибудь сожрёт.
Словно в подтверждение его слов, поверхность воды взбугрилась и её пробороздил огромный чёрный плавник, похожий на плавник ерша. Только ёрш этот был не менее семи, десяти метров в размером. За плавником по воде ударил толстый, совсем не рыбий хвост, усаженный острыми шипами.
- Кругом бежать далеко, не успеем.
И тут Кеша снялся с волчьего загривка и полетел в сжимающийся просвет.
- Дезертир! – прошептал вслед попугаю Иван. Пелька же одобрительно сказал:
- Ай, какой умница! Может он их отвлечет…
Серый волк, который по всему было видно, что сдерживал свой бег, чтобы не бросать друзей, огромными скачками метнулся вокруг озера. С такой скоростью он явно успевал, до синеющего прорана между темных елей.
Пелька кинулся за ними, Иван за Пелькой.
От озера старались держаться на безопасном расстоянии. Озеро бурлило! Его поверхность бороздил ужасного вида хребет не понятно какого животного, плывущего параллельно беглецам. Пару раз на берег выбрасывалась чудовищно жуткая голова и часть туловища, беспомощно пытаясь помочь себе, ломая камыши жирными ластами. Голова эта клацала огромными зубами, надеясь ухватить кого-либо из беглецов, когда ей казалось, что они оказывались близко у воды. Но и Пелька и Иван старались держаться подальше от берега. Животное, мерзко визжа, сползало в темную воду.
Когда до цели их забега оставалось метров пятьдесят, озеро закончилось, словно стремительно отступило назад. Непонятный зверь прекратил оглашать своим визгливым ревом окрестности, озерная гладь перестала бурлить, улеглась чистым зеркалом – хоть садись на живописный брег у мирных вод его, с удочкой.
И тут в наступившей тишине Иван услышал смех. Чистый, девичий. Смех раздавался откуда-то сверху. Иван удивленно поднял голову: верхушки елей, что не успели перекрыть им дорогу к свободе, весело, как от легкого ветерка, раскачивались, что-то шептали и смеялись застенчивыми девичьими голосами. Между ними порхал попугай Кеша и что-то болтал без умолку. Зеленые лапки елок тянулись к нему, но он ловко избегал их прикосновений.
Корни елей, тоже пытались сделать шаг другой навстречу друг другу, но Серый волк метался между ними и легко покусывал их. И ели, испуганно ойкая, отступали и прикрывались густым зеленым своим лапником, как сарафанами.

6.
Пелька сбавил ход и вышел из круга. Иван поспешил за ним. Отойдя метров на тридцать, они остановились. Волк сел у ног  Ивана, попугай опять умостился у него на загривке.
Ели сошлись за их спинами и застыли в непонятном ожидании. 
- И что это было? – спросил Иван.
- Погост тут был. Девичий. Ещё до того, как Калинов мост каленым стал, а река огненной..
- Помню, - зевнув, сказал Серый волк. – Тогда еще прах с душами не расставался. Увидели девки Ивана, решили испить услады.
- Молодец, Кеша! – похвалил попугая Пелька. – Развеселил девчонок, отвлек. Чай, такого чуда они век не видели…
И тут из еловых зарослей раздался звонкий девичий голос:
- Иванушка, помоги! Спаси родимый! Подружки мои меня к тебе не пускают…
Это был голос Василисы. Иван резко обернулся и увидел её, пытающуюся вырваться из елового плена. Но лапы елей сплетались перед ней, не отпуская её.
- Василиса! – безумно закричал Иван и бросился ей на помощь.
Серый волк одним прыжком сбил его с ног. Оба покатились по траве. Подоспевший на помощь волку Пелька, прижал Ивана к земле. 
- Иванушка, ну что же ты бросаешь меня? - нежно и монотонно, как заведенная, звала Василиса.
Иван рвался из рук Пельки. Да разве от такого вырвешься? Иван чуть не плакал:
- Пустите вы меня, изверги! Это же моя Василиса!
- Уймись! – рыкнул волк. – Какая Василиса?! Это Зазовка.
- Какая ещё Зазовка?
- А вот смотри! – Волк одним прыжком оказался перед Василисой, и так рыкнул на неё, страшно оскалив клыки, что она резко отпрянула от него. Умильно плаксивое её лицо словно окаменело в недоброй гримасе. Волк зарычал злее и стал рвать землю когтями.
И тут Иван увидел, как кожа, хоть и не доброго, но прекрасного лица её стала стекать, как воск свечи от жаркого огня. Перед удивленным взором Ивана обнажились кости черепа, рук. Распались одежды, и всё тело Зазовки стало ломаться и сыпаться, превращаясь в прах…
 Иван упал лицом в траву, затих. Пелька отпустил его, сел рядом. Серый волк улегся с другой стороны.
Все молчали, переживая случившееся.
Но Кеша долго молчать не мог:
-  Чита-дрита, чита маргарита… - фальшиво пропел он и добавил. – Хочу шампанского!


7.
Шампанского конечно не было. Но зато был ядреный квас с самобраного рушника бабушки Яги.
Ели молча, настороженно оглядываясь. На что волк любил трапезничать, а и тот пробурчал: а не много ли и не часто они  стали устраивать «застолья»? Что пора и честь знать; и что  сытое брюхо, к делу глухо.
- Теперь-то уж что? – ответил Пелька. – считай, дело сделано. До Брыни – рукой подать.
- Кто его знает, - усомнился волк. – Смородина красивое названия, а и то…
Волк не договорил, что и то… Но всем и без этого было всё ясно:
- А тут Брынь, какая-то. Что от этой Брыни ждать ещё неизвестно…
Молчавший до этого Иван спросил:
- Я не понимаю. На которой стороне моста Явь была, на которой Навь? И почему, сейчас всё едино стало.
- Просто всё, - Пелька махнул рукой. – Там, за смородиной Явь была. Отец там разбойничал. С Ильей биться надумал, глупый. А тут Навь. А теперь всё Тридевятое царство к Нави приписано. А души, почти все черные души, в Кощеево царство переселились. Так что и Навь теперь делиться стала – на Белую и Черную.
Иван вспомнив встречу с Иным, сказал:
- Я точно знаю, что Кощей тут недавно обосновался. По вашим понятиям, конечно. Выходит, что это он Калинов мост разрушил – Явь с Навью смешать решил?
- Да нет, - возразил Пелька. – Это ещё до него тут один герой удаль свою показал.
- Кто же это?
- Иван Крестьянский сын с братьями. Он змеев многоглавых погубил.
 - Так вроде змеи те на Явь набеги делали.
- Полно выдумывать. Не для того они были на Калиновом мосту поставлены. Им велено было из Нави в Явь мертвых не пускать. У каждого должна быть своё мир. Для мертвых – Навь. Для живых – Явь.
- Ну, это понятно, – нетерпеливо сказал Иван. - Оно и сейчас так… Непонятно мне, зачем было змеев-то заводить?
Пелька посмотрел на Ивана с сожалением:
-  Весь день ему толкую, язык уже устал, а ему непонятно.  Что непонятного-то?
- Как что? Сам говорил – живые налево, мертвые направо… Что ещё надо?
Тут уже и Серый волк удивился Ивановой наивности:
- Надо чтоб порядок этот сохранялся. Чтоб живые с живыми жили, а нежить с нежитью. Чтоб не бегали по этому мосту друг к дружке. Как раньше, когда через чистую Смородинку плавали. Любит парень девку, а она возьми, да и умри. Он плачет по ней. День плачет, ночь плачет и конца его горю нет.   А она в Нави плачь его слышит, жалеет его. Не утерпит, бывало, да на Явный берег  на ночку и сбегает. Помилуется с милым дружком, утешит его. Или на оборот – он к ней…
- Именно, - поддержал волка Пелька. – Побудет в Нави до утра, пока солнышко не взошло,  да по мостику-то опять к живым спокойненько перебежит. Тут, главное условие – не оглядываться было. Да кто удержится?
- Вы же сказали, что мост калёный, речка такая горючая, что не каждому её перейти можно было?
- Так это потом так стало! – почти взорвался Пелька. - А пока люди безгрешно жили, вернее грех от безгрешности  не отличали - ходи куда хочешь, делай, что хочешь…
- Так разве можно? Это же такого натворить можно.
- Так и натворили. Женщины рожали полумертвых младенцев от мертвых мужчин, а мертвые женщины уводили в свои владения живых парней и они становились полумертвецами. Заполонили полумертвые Явь, а полуживые Навь. Не дело это, решили в Прави. И сделали реку горючей, а мост калёным. И стала река разделять  грешных от безгрешных. И Змеев многоглавых за порядком на мосту следить поставили.  А Иван - крестьянский сын отрубил чудам-юдам их  головы. После того рассек туловища на мелкие части и побросал в реку Смородину, а сколько-то голов под Калинов мост сложил. С каждым змеем так поступил: туловища на мелкие части и в  Смородину. Испоганил речку-то…

Глава 3.
(У Яги).

1.
С вечера Яга стала собираться в лес за травами.
- Я с вами. Можно? – попросилась Василиса.
- А пошли. Что тебе тут одной сидеть. Надоело, небось, Баюну за ушами-то чесать?
Василиса хотела, было, обидеться: на ней последнее время и огород, и уборка, и посуда. Поди-ка перемой её за такой оравой едоков. Коту уши почесать только перед сном времечко и находилось, чтоб помурлыкал. От его мурлыканья быстро засыпалось и спалось легко.
- Не проспи только – я рано пойду.
Василиса опять хотела обидеться, но опять сдержалась.
Утром специально встала раньше Яги, согрела чай, поставила на стол пироги. Когда звякала чашками, кот проворчал:
- Вечером её не уложить, так она и с утра поспать не дает! – он встал, сладко потянулся, и, упав на другой бок, уснул дальше.   
Яга, к удивлению Василисы, встала смурная и недовольная:
- И куда в такую рань собралась?
Василиса опешила:
- Как куда? В лес. Вы же сами вчера сказали…
- Сказала. Но не в такую же рань? Солнце же только взошло…
- Ну?
- Вот тебе и ну… - Яга посмотрела на настенные часы. Часы были с циферблатом, но без стрелок, которые по ветхости механизма давно отвалились, а  починить было некому:
- Потому, что все безрукие,  - ворчала Яга.
Звери не обижались. Что обижаться-то? Безрукие и есть. Потому Яга время спрашивала напрямую у кукушки. Только и та, как казалось Василисе, сильно привирала. Да и не казалось, а была уверена – кукушка не всегда точна! Василиса носила заводные часы, так отец приучил. И они исправно служили ей и в Яви и в Нави. Но третьего дня часы пропали. Василиса всё перерыла – нет часов, как испарились.  Даже Запечника спрашивала – не брал-ли? Тот клялся всеми печными кирпичами, что часов её не видел.
- А и не ищи, милая, – со смешком сказала Яга.   - Третьего дня у нас сорока была? Была. Вот она их и прибрала. Ужо прилетит, спросим. А ты не будь раззявой. Тут тебе не городская квартира. Тут вещи своей жизнью живут, на месте не лежат…
Яга глянула на стенные ходики, посмотрела в окно, потом опять вернулась к часам, подтянула гири и спросила:
- Кукушка, кукушка, который у нас час, не пойму…
Кукушка приоткрыла одну дверку на часах, выглянула наружу, посмотрела в окно, зевнула и, прокашлявшись со сна, сказала:
- Думаю четвертый… Или уж пятый… Отсюда не разберу. Дуб всё небо застилает. Давно говорила: срубите вы его.
- Иди, спи! -  прикрикнула на неё  Яга. – Дубы ещё я ей рубить буду. Лучше я петуха заведу.
На это кукушка обиженно  кукукнула и спряталась в часах.
- Ну, что, - спросила Василиса. – Мы идём?
- Ну, пошли, что теперь делать? Сама это  время выбрала. Мне-то что, а ты не жалуйся.

   2.
   Что за такое это время, Василиса поняла не сразу. Оказалось, что время это было самое комариное: с четырех, до шести. Как по расписанию.
Она наглухо застегнула кофту на груди, заправила её в джинсы. Но руки, лицо… шла и только тем и занималась, что отмахивалась от надоедливо жужжащей мошкары, била её нещадно, оставляя на коже   пятна   крови.
 Яга ехидно посмеивалась над ней. Потом, в конце концов, сжалилась:
- Васенька, ты же не простая девочка. Ты же Василиса не только прекрасная, но и премудрая. Или я плохо тебя учила? Ведь сожрут они тебя. Всю кровушку твою выпьют, вампиры этакие. И ожерелье графское тебе против них не поможет. Прогони ты этих комаров.
- А я что делаю, - сердясь неизвестно на кого – на комаров ли, на Ягу или на себя, огрызнулась Василиса. – Только тем и занята, что их гоняю.
- Глупостью ты занята. Ты вспомни ту ночь, когда я тебя заклинаньям разным учила. Может и про комаров, что в головушке твоей всплывет?
Василиса закрыла глаза, представила ту ночь. Голос Яги зазвучал в голове, как на ускоренной перемотке. Вот, что-то и про комаров промелькнуло. Стоп, стоп… Ага!
Василиса открыла глаза, и, поведя кругом себя рукой, произнесла:
- Гнус лесной!
Меня не трогай.
Я иду своей дорогой - 
Лети в чашу!
Ищи там, кто меня слаще!
Произнесла и удивилась – комарьё, как ветром сдуло.
- Ну, вот, - сказала Яга. – Можешь же. Ты вообще в головушке-то своей почаще копайся: представляй, чего больше всего опасаешься, да заклинанья нужные ищи, повторяй их, чтобы при крайней необходимости в воспоминаниях не рыться. Чтоб в опасный момент нужное слово само на ум приходило.

3.
Так шли они по лесу, переходя из ельников в березовые рощи. Из березняков в сосновые боры. Из боров, пересекая опушки, в смешанные околки. Там по черной прошлогодней листве, рос осинник, попадалась черемуха, и разный кустарник. Такие места Яга проходила быстро. Они, обычно находились в заливаемых дождями низинках, были темны, трава тут росла скупо.
В березняках и борах Яга устраивала Василисе настоящие экзамены. Постоянно спрашивала: что за трава? От чего помогает? Какой вред может нанести?
Василиса ещё до мединститута знала про травы многое. Бабушка тоже водила внучку по лесам и лугам. А уж в институте ей в фитотерапии не было равных (как, впрочем, и в других дисциплинах), а потому Яга была довольна ответами своей ученицы, хвалила её.
- А теперь, милая расскажи-ка мне про разрыв траву: какая она из себя? Где растёт, когда собирать? К чему применять?
Василиса даже руками развела:
- Рызрыв-трава?  Придумали тоже, - сказала она о неизвестных выдумщиках, скорее всего о народе. – Клады она открывает, ключи,  выброшенные в воду от сундуков с драгоценностями, отыскивает. Ха-ха-ха! Сколько дурачков в это верит. Вы что и меня к ним в компанию хотите записать?
- Была охота. Только…
Василиса не дала Яге договорить:
- Разрыв трава! – Это простой ужовник из вида папоротниковых. Офиоглоссум, по латыни.
- А ты его ранее видела?
- Я маленькая, конечно, тоже в это верила. Бабушку спрашивала. А та только руками разводила. Мол, настоящую разрыв-траву найти может только тот, у кого есть цветок папоротника, сорванный в ночь...
Василиса осеклась, и положила руку на грудь. Она ощутимо почувствовала тепло от цветка папоротника, который  носила на шее в берестяном футлярчике. Который висел у неё на шее на кожаном гайтане. Поначалу она вместо кожи для шнурка пробовала крученую нить, но та путалась в ожерельи графа.
- Что, милая, припекает? То-то же. У вас в Яви, оно, конечно, на сказку всё похоже. Но тут-то оно и наяву может случиться.
- И я могу найти настоящую Разрыв-траву?
- Не вдруг.  Ещё для этого плакун-трава нужна…
- Дербенник иволистный, - по инерции пробормотала  Василиса.
- Дербенник, так дербенник. А иволистный это точно – плачут листики-то у него. Слезки роняют. Помнит плакун-трава  сколько судеб, да и жизней сгубили себе и другим эти кладоискатели, - Яга вздохнула. – Только пока ещё рано его рвать, не время, не зацветал по-настоящему.
Яга посмотрела на Василису и рассмеялась:
- Отомри - то ли ещё будет. Если на каждое чудо так замирать начнёшь, то тут, в Тридевятом царстве, век столбом простоять можно. Ты давай-ка поищи мне кошачьи лапки. Бесхвостый волк у нас совсем прохудился.
- Да, - согласилась с ней Василиса. - Жрет, как не в себя. Всё подряд жрет, что не дай.
Яга рассмеялась:
- А и правда, что «не в себя». Не один век прожил, а столько всего не едал. О-хо-хо! Я уж ему и молотую черемуху заваривала. И дубовой корой поила. И настоем из ольховых шишек. Ничего не берет. Может от того, что всё это у меня прошлогоднее? Так что, поищи, милая, кошачьи лапки. Им тут, – Яга повела рукой в сторону сосняка, - должно быть.



4.
Василиса послушно пошла к недалёкому сосняку. В голове её крутилось: Кошачьи лапки… По научному - Antenn;ria di;ica, а по народному - бессмертник... Хм! Легко сказать отыщи!  Раз только в своей   жизни и видела она его на обочине лесной дороги. Да и то пару кустиков.
Подумала так, но пошла туда, куда бабушка указала. Царство-то Тридевятое, всё-таки…
Издали ещё увидела корявый куст можжевельника. А рядом цветочная проплешина. Пригляделась – они, кошачьи лапки!
«Просто страна чудес», - подумала Василиса и направилась в сторону желтеющих на проплешинке цветов.
И уж рядом почти была, как можжевеловый куст зашевелился.  Зелень ветвей его, как-то непостижимо быстро поднялась на самый верх куста и стала похожа не то на зеленую копёшку волос, не то на мохнатую шапку, из-под которой на Василису глядели немигающие поросячьи глазки. Верхние ветки куста сплелись в  скверную физиономию.  На тупорылой морде её прорезались клыки. Кривой корень вырвался из земли и разделился на две ноги. Несколько корявых рук с разным количеством пальцев на них, потянулись к девушке. Но чудище не успело не схватить её, ни шага к ней сделать. Василиса вскинула руку в его сторону, как бы отстраняясь, и защищая себя. С ладони её слетел огненный шар и ударил монстра в корявую грудь. Сила удара была такой, что того отбросило метров на десять и ударило о могучую сосну.
Но чудище от этого удара не развалилось, а ёкнуло, как-то стекло по створу сосны и превратилось в седобородого старика в чёрном одеянии с корявым посохом в руке. 
«Морок», - мелькнуло в голове у Василисы.
Яга уже стояла рядом.
- Что же ты творишь, Морок сын Морены? Ты что мне обещал?
Кряхтя, Морок поднялся на ноги, повертел головой, разминая шею, сказал:
- Обещал, обещал…
- Так в чем же дело?
- Надысь, в Праве я был. К маме заглянуть решил…
Василиса с интересом подняла на него взгляд:  по всему видно ещё могучий, но глубокий старик, весь седой, с большой бородой, неспроста так нежно и уважительно произнес это слово: мама…
Яга, вся напряглась:
- И?
- Мама  сказала, что у них в Прави беспокоятся… Самой-то ей очень бы этого не хотелось… Но многим в Прави не нравится то, что творится в Яви, - старик шмыгнул носом…
- Ну? Не томи…
Морок искоса глянул на Василису:
- Отойдем, Яга, в сторонку. Не для её ушей то, что  я хочу тебе сказать. Ни к чему ей это знать…
Василиса вскинулась:
- Что значит ни к чему?
- Погоди, милая, не кипятись. Дело знать серьёзное, если сама Морана, мать Морока встревожена… Собери кошачьи лапки, а мы пока в сторонке побеседуем. – И тут голос Яги построжел, как бы намекая, что непослушания от Василисы, она не потерпит.
– Да смотри, с корнем не рви. Кошачьи лапки и у нас не вдруг найдешь.
Сказав это, она отошла в сторону. Морок, кряхтя, двинулся за ней…

5.
Отойдя, Морок устроился под берёзкой. Яга присела рядом.
- Однако, крепко она твою науку переняла. Ишь, как ловко меня осадила.
- Сама удивляюсь. Видимо с испугу. Тут комары её заедали, так она с ними не сразу вспомнила, что делать…
Морок удивительно по-доброму улыбнулся:
- Не иначе с испугу. Это хорошо. Значит, тому, кто до крайности её довести захочет, это дорого обойтись может.
- А что есть такие?
Морок пожевал губами, и нехотя сказал:
- Как не быть…
- Кто?
- А-то сама не догадываешься.
- Зачем им это? Прежде, вроде, выбор оставляли.
- Оставляли. Да ты посмотри, что в Яви творится. Сами они вот-вот выбора себе не оставят. У Кощея-то в царстве тесно становится. Цербер хоть и сдох, а и у них битком…  А тут разом и Явь и Навь объединиться могут.
- Объединиться, говоришь…
- Ну, не цепляйся к словам…
- Вот мать-то твоя, поди, такой жатве рада будет.
- Чему радоваться-то? Сейчас она вольно гуляет. Присматривается, приценивается…  А тут и ей, выбора не останется – только успевай косить на право и на лево. А после всего этого, на что она нужна будет?
- Ну  да, ну  да…
- А я? Кого мне морочить-то станет? Некого. 
Морок умолк.
Молчала и Яга. Наконец, стукнув кулачком себя по коленке, выругалась:
- Огород – не город! Околесица – не лес! Они что там, в Прави, не понимают, что сотворить хотят?
- Прави-то что? Какая разница ей, чем править: двумя малыми или одной большой. Оно, поди, и проще будет. Только и в Прави после этого многие не нужны станут.  Вот  там  свара тоже и  идет. Одни за Василису, другие против… Иван опять же какой-то нынче не вразумительный.
- Нормальный Иван. Дайте ему в себя поверить.
- А кто ему мешает? Только он сам на всё отвлекается. Идешь за Василисой? Иди за Василисой, а то не поймешь, что ему надо?
- Чего непонятного-то? Василиса ему нужна. Только, пути-дороги к ней разные.
- Ладно, если так. Пойду я?
- Иди.
- А вы берегите её, пока Иван с Кощеем не справится. А то, граф соглядатаем к вам Убора подсылает…
- Убора? Этого дерьмоеда.
- Потому его и посылает, что дерьмоед. Людей боится, а издалека присмотрит.
- Ну и что он выведать может – ночью родившись? Днем-то ему в нору, какую-нибудь прятаться надо. А мы по ночам спим…
- Ну, не знаю…  А вот Баш Челик послал на розыски Угрюмище.
- Тоже не велика беда.
- Так-то так. Да ведь найдет и доложит.
- Ну, тут чему быть, того не миновать. 
- Это так, - Морок помолчал, поднялся. – Тут главное, чья сторона в Прави верх возьмёт.
Сказав это, Морок исчез, как его и не было.
Яга вернулась к Василисе и торопливо повела её к избушке.

6.
Шли молча.
Яга думала о том, что Иван неделю уже как покинул Осенний край и Серый волк давно бы должен его привести. Что пора бы уже ему идти добывать меч-кладенец…
Василиса думала о том, как это у неё так ловко получилось с Мороком? И улыбалась, думая, а что бы она ещё натворила, будь в это время на ней верх платья с широкими рукавами…
 
        КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ 
      















       ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

           ПЕРЕКАТЫ               

     Глава 1.
     (Буря.)

1.
Опять шли долго. А может быть – и нет. Постоянно оглядывались, озирались – боясь подвоха. Но лес шумел весело; радостно пели птицы в берёзовой и черёмуховой листве; по сосновым веткам скакали белки.
Шли, ориентируясь на солнце, чуток забирая вправо. Постепенно напряжение спадало. И когда вышли на берег реки Брынь, решили сделать привал. Опять достали самобраный рушник. Есть не очень хотелось – сильно мучила жажда.
Рушник расстелили в тени невысокого, но широкого валуна. Уселись под ним, и братина с квасом пошла по рукам.   
Серый волк в этот раз, однако, от кваса отказался. Спустился к реке, понюхал воду, потрогал её лапой и стал лакать.
Волк лакал долго, постоянно отвлекаясь и поглядывая по сторонам, подолгу всматриваясь за реку. 
Кеша решил к нему присоединиться:  он хотел было пристроился у него на носу, но волк поднял голову и сказал:
- Иннокентий, это уже наглость – проглочу!
Кеша быстро вернулся к Ивану и Пельке. Пелька с радостью напоил его с ладони.
Серый волк, напившись, вернулся к валуну, лег в тени его, помолчав, сказал:
- Берегом идти трудно будет. Больно лес вокруг дремуч стоит. И странный бурелом, почти во весь берег. Напетляешься по нему. Надо плот ладить. Благо нам по течению плыть. Но тут уж я вам не помощник…
- Надо, так надо, - сказал Иван и повернул голову к Пельке. – Поможешь?
- Помогу, - ответил тот. – Куда же от вас денешься. Только, чем лес валить будем? Твоим-то топориком много не наработаешь. Вот, кабы, у тебя меч  кладенец был…
    - Там чуть повыше по течению, рукавчик небольшой от реки отделился, - сказал Серый волк. – Может заводь – отсюда не понять. Но на ней хатки бобровые видны… Сходить, что ли, поговорить?
- А и сходи, – обрадовался Пелька, – поговори. Что мы теряем?

2.
Пока собирали в котомку рушник-самобранку, вернулся волк. За ним шли пять крупных бобров. Все они казались одинаковы – одного не отличить от другого. Но и  из них выделялся и ростом и седой шерстью один бобер. Скорее всего,  он был в их команде  главным – когда остальные бобры молча стояли парами, словно ждали команды, он прямиком направился к Ивану, посмотрел на него изучающе своими маленькими глазками и, повернувшись к волку, спросил:
- Этот, что ли Иван-богатырь?
Волк молча развел лапами – ну, мол, какой есть, такой есть.
Бобер опять посмотрел на Ивана и изрек:
- Ничего, ничего… видный парень, - после чего повернулся к бобрам и стал им, что-то объяснять, размахивая маленькими лапками.
Иван удивился, что  теперь не понимает их.
«Наверное, и волк может говорить  нечеловеческим языком», - подумал он.
- Ну, что же, - повернувшись к ним, сказал бобер. – Мы тут прикинули: для плота вам надобно бревешек шесть-семь в два моих охвата. Длинной – сажени четыре…   Мы пойдем нужный лес искать, а вы пока ивняку нарежьте, чтоб вязку было чем  делать. 
И бобры строем отправились в лес.
- Дружные ребята, - сказал Кеша, усевшись на вершину валуна. И переступив с лапки на лапку, добавил, качнув головой, словно кому-то кланяясь: - За дело, за дело! Не будем ссориться, пусть работа спориться! Я слежу за вами.
На всех был один топорик. Тот самый магазинный, тупой и в походе совершенно бесполезный.
Иван удивлялся своей глупости – как можно было идти спасать Василису из лап Кощея, не прихватив с собой даже перочинного ножа?
Волк, стоя по брюхо в воде, чертыхаясь, грыз ивовые прутья и выплевывал их на берег.
Пелька ломал гибкие прутья руками, в чем тоже мало преуспел.
Когда на берегу появилась скудная кучка веток, из леса показались бобры. Они впятером несли ровное бревешко похожее на карандаш, заточенный с двух концов. Бросив бревно на берег, притом так ловко, что большая его часть оказалась в воде, бобры, отряхнув лапки, посмотрели на труды людей и волка.
- Не густо, - без всякого укора, резюмировал седой бобер. – Теперь, значит, так поступим: мы будем тут ветки  резать, а вы идите бревна таскать.  Малый, - обратился он к одному из бобров, - покажи им, где заготовленные бревна лежат.
Иван с Пелькой стали носить бревна к воде. Бревна были тяжелые.
«Утонут они  под нами», - подумал Иван.
Пелька, скорее всего так не думал – бревешки в его руках казались пушинками. Пока Иван приволок две лесины, Пелька шутя, принес четыре. Одно, последнее бревно, на берег прикатили Серый волк и бобер, откомандированный им в проводники.
Куча ивовых веток лежала на берегу. Бобры стояли вокруг неё, о чем-то по-своему совещались, поглядывая то на бревна, то на ветки.
- Ладно, - наконец изрек седой бобер на понятном Ивану человеческом языке. – Что тут говорить? Пробовать надо.
Бревна были уложены одно к другому, началась их обвязка.  Лоза была всё-таки коротка для бревен.
Пелька вытер пот со лба и сказал:
- Корзины из этой лозы ладить в самый раз, а бревна, боюсь, в воде расползутся.
- Может камышом попробовать, - предложил Иван.
Бобры посмотрели на него так, что он понял, что сказал глупость и даже покраснел.
- А что? Конечно, если бы веревки были или ремень…
И тут Кеша произнес с камня:
- Ты бы уж не путался в чужое лыко.
Пелька с восторгом посмотрел на попугая:
- Кеша, ты умница.
- Второй раз за день ты нас спасаешь, Иннокентий, - поддержал волк Пельку.
Седой бобер, однако, их энтузиазма не разделил, и сказал глядя на Кешу:
- Однако, врать, не лыки драть.
- Это я мигом, - успокоил его Пелька. Он взял у Ивана его топорик и пошёл в лес.
Седой бобер посмотрел на младшего:
- Иди, покажи ему, где тут у нас липы растут.

3.
К вечеру плот был связан – связан добротно – бревнышко к бревнышку.
Путешественники и их помощники сидели у камня, отдыхали.
 - Ну, однако,  пора и нам в путь, - сказал Серый волк. – Спасибо вам, бобры, за помощь…
Седой бобер посмотрел на реку:
- Может, утра дождётесь? Ночью, да по воде, да по незнакомой реке. Нет, Брынь речка, конечно, тихая. Да ведь мало ли что по ней плыть может. В темноте и не заметите, наскочите, перевернетесь…
- Как такой плот перевернуться может? – возразил Пелька. 
- Может быть, правда, утра дождемся? – нерешительно сказал Иван.
Кеша, вдруг, прокричал дурным голосом:
- Кораблекрушение! Кораблекрушение!
- Типун тебе на язык! – беззлобно оборвал его Пелька.
Кеша  завопил во всю глотку:
- Пятнадцать человек на сундук мертвеца…
- Заткнись, Инокентий! – рявкнул на него и волк. – Не перевернемся. Я в темноте вижу, как днем. Да и Пелька, наверное, тоже…
Пелька согласно кивнул и добавил:
- Мы сегодня  во-о-он до того мыска дойдем...
- До которого ещё мыска?
- На котором дуб стоит.
Все посмотрели вдаль, вниз по течению реки.
- Доплывем, плот проверим, как он на воде держится. И там под дубом и заночуем. Ну, а мы по своим делам пошли…
Бобры разом поклонились и строем вошли в воду. Скоро их можно было разглядеть только по волнистому следу, который они оставляли на поверхности реки.
 Постояв и посмотрев, пока они не пропали из вида, волк, Пелька и Иван, стали собираться в путь.

4.
Сборы были недолги. Да и что там было собирать:  топорик, за пояс, котомку за спину.
Кеша бесцеремонно уселся на холку Серому волку.
Дружно столкнув плот на воду все, так же дружно взобрались на него. Постояли на нём, не шевелясь, проверяя устойчивость. Плот на воде держался ровно и погрузился в неё не более чем на два пальца.
- Хороший плот, - сказал Серый волк. – Даже  лап не замочим.  И улегся на носу, держась середины.
Согласившись с ним, Иван уселся в центре. Пелька, вооружившись шестом, встал на корме. Все, не сговариваясь, отдали ему бразды правления на воде. И как иначе? Он же их через саму речку Смородину перевозил.
 Пелька уверенно оттолкнулся шестом, правя на середину реки.
 И тут, средь ясной и тихой погоды, на них  налетел такой свистящий шквал, что Пельку сразу снесло в воду. Плот встал на дыбы и с него, вслед за Пелькой скатились все остальные.
 Очумело барахтаясь, волк, Пелька и Иван поплыли к берегу.
Стоило им добраться до мелководья и встать на ноги, как следующий шквал ветра опять свалил их с ног. Ползком они добрались до спасительного валуна и укрылись за ним. Ветер тут же утих.
- Это что такое, а? – сердито спросил волк, отряхиваясь. Вместе с водой с его холки выпал Кеша и обиженно произнес:
- Капризы природы!
- С чего бы это ей вдруг капризничать приспичило? Только  тишь и гладь были и – на тебе – капризы!
Иван и Пелька выжимали одежду. Надевая куртку, Иван горестно сообщил:
- Топорик-то я утопил.
- Ну и шут с ним! – сказал Пелька. – Толку-то от него…
- Ага! – поддержал Пельку волк. – Ты лучше котомку проверь, всё ли там в порядке.
Иван развязал котомку, стал выкладывать из неё вещи.
- Вроде сухо всё. Даже намокнуть не успело.
- Плот-то наш, далеко ли угнало.
Волк прыгнул на камень, чтобы оглядеться. И тут опять так свистнул ветер, что Серый кубарем слетел с валуна, едва успев, приземлится на лапы.
 - Ох, не нравится мне, как эта природа раскапризничалась! Ох, не нравится!
Пелька угрюмо, не поднимая глаз, спросил:
- Плот не видел?
- Извини, не успел, – огрызнулся Серый.
- Сейчас я гляну, - сказал Иван.
Он высунул голову из-за валуна и опять с низовьев дунуло. Да так, что деревья застонали.
И тут с подветренной стороны, к ним за камень вынырнул седой бобер. Отряхнулся и сказал:
- Это что же такое творится? Никогда такой страсти тут не бывало. Ну тянуло, бывало ветерком, но чтобы так. Хотя... По берегу-то бурелом погуливал. Но чтобы по реке… – потом спокойно по-деловому добавил. – Плот ваш мои ребята поймали и в тихую заводь за камышовый бережок спрятали. А-то бы разнес он нашу плотину, да и сам бы на бревнышки  развалился…
- Кеша, может, ты оглядишься? Авось тебя он не заметит? - впервые за всё время, подняв на всех глаза, сказал Пелька.
Волк подозрительно посмотрел на него:
- Кто не заметит?
- А вы ещё не поняли? Это Соловейко балует…
- Хорошенькое баловство, - волк неприязненно глянул на Пельку.
Пелька опять обратился к Кеше:
- Посмотри, может, приметишь, где он притаился?
Кеша нахохлился и гордо произнес:
- Взгляд орлиный – взлет соколиный!
- Ну, давай, сокол ты наш, - подбодрил его волк. – Ты наша последняя надежда. Не пуха тебе, ни пера!
- Лучше бы ты сказал – лети с приветом, вернись с ответом.
- Извини, не подумал, - смиренно принес свои извинения волк.
Кеша стремительно вспорхнул, полетел направо, повернул  налево.  И тут опять засвистел ветер. Вернее ветерок, не такой сильный, как раньше, но попугай, кувыркнувшись в воздухе пару раз, поспешил в укрытие, где уселся Ивану на плечо.
- Ну, приметил, что-нибудь? 
Кеша нехорошо выругался, видимо вспомнив лексикон своего бывшего хозяина.
Бобер поднял с земли липовую веточку, похрумкал ею  и сказал:
- Да так-то понятно, откуда ветер дует – с низовья…
- Это и нам понятно, а откуда именно?
Тут, низко, прячась за кусты, к ним подлетел невесть откуда взявшийся ворон.
- А вот и пропащая душа вернулась, – волк глянул на ворона. – И где ты всё это время пропадал?
- За Соловейко с ночи следил. Мыс видели? А дуб на нём? Вот там он своё гнездо и свил…
Все почти ползком высунулись из-за валуна, посмотрели вдоль берега. На далёком мысу рос могучий и кудрявый дуб.
- И как нам до него теперь добраться? – спросил Иван.
- А никак, - ответил ворон. -  Высоко  сидит, далеко глядит.
Волк задумчиво, словно на что-то решаясь, пробормотал:
- Вообще-то я его мог бы по лесу незаметно обойти…
- А толку-то? - встрял в их разговор бобер. – По деревьям-то лазить ты не умеешь.
- Я умею, – как-то неуверенно сказал Пелька.
Тут из воды вынырнул ещё один бобер из «свиты» Седого. Он шагнул за камень и, держа утопленный Иваном топорик короткими лапками, сказал:
- А я ваш топорик нашёл.
Волк посмотрел на Пельку:
- Тогда бери топорик …
- Я? – тихо спросил тот и неуверенно протянул руки к топорику.
Волк глянул на него и как отрезал:
- Нет. Иван пойдет. Возьми топор.
Иван посмотрел на мрачного Пельку и ему стало жалко его:
- Без железяки этой обойдусь.  Вот только…
- Что ещё?
- Смогу ли я незамеченным к дубу пробраться? И незаметно на дуб влезть…
- Ну… как-нибудь. Не сидеть же нам за этим камнем вечно.
Ворон, как всегда с ним бывало, когда в его голову приходило очевидное решение, до которого кроме него никто почему-то не додумался, пощелкал у себя под крылом клювом, гордо посмотрел на сотоварищей, и так же гордо сказал:
- А шапку-невидимку бабушка Яга, что ли напрасно в котомку положила?
Волк даже подпрыгнул от восторга.
-А и правда, Ваня! Ну-ка, достань шапку-то, примерь.
Иван достал шапку из котомки, повертел в руках, рассматривая.
- Ну, чего ты её мнешь, - нетерпеливый волк царапнул его лапой по ноге. - Давай, примеряй…
 Иван осторожно надел шапку. И только успел подумать, что она ему пришлась впору, как понял, что не видит своих рук. Посмотрел вниз – ни туловища, ни ног. Пощупал себя невидимыми руками – вроде всё на месте.
- Обалдеть! Меня что – взаправду не видно?
- Пустое место. Не веришь, подойди к реке, убедись.
Иван осторожно вышел из-за камня. Ни единого дуновения. Ни одна веточка не качнулась, ни одна травинка не шевельнулась.
 Иван глянул в воду – даже тени не видно.
- Ты там не вздумай шапку снять, - шёпотом крикнул волк.
- Да что он, дурак что ли, - урезонил его ворон.
- Мало ли…
Иван вернулся за камень:
- Ну, так я пошёл?..
- Давай…
- Ладно. До дуба-то я дойду. А как на него полезу, услышит ведь…
- А мы его тут подразним. Пусть своей соловьиной трелью заливается. Увлечётся, засвистит и не заметить, как ты к нему на дуб лезешь.
- Ты его не очень там… - попросил Пелька.
Помолчали.
Волк не выдержал:
- Ну, ты пошёл уже или здесь ещё?
- Да пошёл я, пошёл, - донеслось из-за ближних кустов.
Волк покачал головой:
- Эх, не умею я по деревьям лазить, а то бы…
- Учится, надо было, - подкузьмил его ворон.
- Надо было. Вот ужо, справимся, начну, - почему-то хмыкнул волк.
Седой бобер посмотрел на него серьезным взглядом и, так же серьезно, сказал:
- И не начинай даже. Пустое дело.
- Это мы ещё поглядим, - опять с какой-то усмешкой произнес волк. – Пойду-ка я за Иваном. Мало ли… А вы тут дразните  Соловейко-то. Но не очень, как бы не догадался.
Волк осторожно выглянул из-за камня.
- Вон, видите, рябинка рядом с дубом растет? Как качнется – начинайте дразнить по-настоящему. Пошёл я…
И волк пополз к лесу, за Иваном, чуя его след…

ГЛАВА 2.
(Штиль).

1.
Иван крался перебежками – от куста к кусту, от дерева к дереву.  Скоро увидел волка, шедшего по его следу.
- Чего ты? – прошептал он. – Увидит же…
- Не увидит, - так же шёпотом ответил волк. – А ты чего крадешься? Иди ходче – тебя же не видно.
- А вдруг заметит, как кусты качаются…
- А ты не качай…
И тут, как на грех, разговаривая с волком, Иван не заметил, как зацепился шапкой за ветку.   Шапка мигом слетела с него. Согнувшаяся ветка выстрелила ею в сторону метров на десять. Иван ещё не успел понять, что произошло, как волк сбил его с ног, прижал к земле.
 - У, раззява! – тихо прорычал он. – Лежи, не шевелись, а я  за шапкой сползаю.
Принеся шапку, сказал:
- Надень – и чтоб глаза мои тебя не видели.
Добрались до мыса.
Дуб был могуч и красив, как богатырь. В могучей кроне его Иван разглядел сплетенное из веток гнездо.
- Гнездо видишь? - спросил волк.
- Вижу…
- Ишь, как основательно обустроился…
- И когда только успел? – удивился Иван.
- Да он до нас ещё всё тут сделал. Баловался, видать, силу свою пробовал. Видел деревья поваленные на берегу? Вот то-то. А тут и мы подвернулись. Не утерпел, значит, попугать решил. Ох, ему от мамки и достанется…
«Скорее всего», - подумал Иван, вспомнив ночной разговор.
Неподалеку от дуба, словно сбежав от леса, росла тонная рябина. Рядом с могучим дубом, она казалась девочкой подростком.
- Значит, так, - зашептал Серый волк Ивану в ухо. – Иди к рябинке и легонько, слышишь, легонько, качни её. Наши там шум поднимут, Соловейко засвищет, тут ты смело лезь на дуб и крути ему руки.
Идти по открытому месту не прячась, было, по меньшей мере, странно, не смотря на помощь шапки-невидимки. А потому Иван семенил к рябинке, пригнувшись, хоть и понимал свою глупость: чего опасаться, если ты не видим?
«Наверное, я на какой-то процент не верю в это чудо»,  – подумав так, Иван распрямился и уверенно зашагал через поляну. Так уверенно, что забыл качнуть рябинку. Пришлось вернуться и выполнить приказ волка.
Дуб был огромный – в три, а то и в  четыре обхвата.
Иван, задрав голову и придерживая шапку, чтобы не слетела, изучал ствол, примечая, как будет лезть к гнезду новоявленного соловья-разбойника? Иван вырос в деревне, по деревьям лазить умел. Соловейко уже насвистывал, чуть ли не во всю свою мощь.
- Даже если к дубу подъехать на танке, он, за своим свистом, ничего не услышит,  - пробормотал Иван. – Интересно, чем они его там так раззадорили?
Дуб, несмотря на всю свою могучесть, тоже поскрипывал. Пышная крона его шумела – свист Соловейки беспокоил и её.
Поплевав на руки, Иван полез на дерево. Соловейко, облегчая себе восхождение в  гнездо, оставил нужные сучки  и ветви.
Не прошло и трех минут, как Иван оказался под днищем плетеного помоста. Дуб слегка раскачивало.
Отдышавшись, Иван заглянул в гнездо – увлекшийся своим «баловством», как сказал Пелька, Соловейко ничего не  видел и не слышал вокруг.
По могучей ветке Иван осторожно перевалился через край помоста. Притих. Соловейко ноль внимания – знай себе посвистывает. Иван, тихонечко, на цыпочках, встал за его спиной, посмотрел ему через плечо. Знакомого ему спасительного валуна Иван не увидел, но увидел, как гнутся деревья по берегу реки, как ветер гонит волны вспять течению.
«Не буду я ему рук вязать – слишком это хлопотно», - подумал Иван и ударил кулаком свистуна по голове. Вой ветра прекратился мгновенно.
Соловейко обернулся и удивился, никого не увидев. Затем он закатил глаза и стал заваливаться, рискуя упасть с дуба.
Иван подхватил его, и упасть не дал. Потом  перекинул через плечо и стал медленно спускаться вниз.
Когда ветер  стих, Серый волк смело вышел из кустов, за которыми прятался. Он внимательно смотрел на дуб, пытаясь разглядеть, что там происходит? Наконец, увидев обмякшее тело Соловейко, которое словно по воздуху, плавно опускалось с дуба на землю, побежал Ивану на помощь.

2.
У валуна торжествовали!
Бобры пригнали  плот, а сами ушли поправлять свои хатки – свистун всё-таки повредил их. Но при этом к плотине прибило столько дерева и кормового и строительного, что бобрам в лесу работать долго не потребуется.
Соловейко сидел у камня хмурый. Голова побаливала, на душе было тяжело. Первое, что он сказал Пельке, когда очнулся, чтоб тот ничего не рассказывал матери.
- С нами поплывешь, - ответил ему брат.
- К Яге? Зачем я там?
- Со мной будешь. А вернемся, я скажу маме, где ты пропадал. Скажу, мол, со мной был, нам помогал.

3.
Ночь была светла – река тиха.
Легко покачивая плот, она несла его на своей спине. У мыска приставать к берегу не стали по этическим соображениям – Соловейко сидел у ног Пельки, не поднимая головы. Даже когда проплывали мимо дуба, не взглянул на него.
Волк опять улегся на носу. Кеша ходил по бревнам, незаметно приближаясь все ближе и ближе к Соловейко. В конце концов, он устроился у него на коленях и, как-то незаметно для всех перебрался  на правое его плечо. Соловейко не гнал его – наоборот, даже как-то приободрился.  Рядом с ними сидел ворон. Казалось, что попугай и ворон тихо беседуют на своем птичьем языке, а Соловейко внимательно их слушает…
Иван лежал посередине плота и смотрел на звезды. Он плохо знал звездную географию, и долго не мог отыскать даже Большую медведицу. Но всё-таки нашёл. Нашёл и Малую. Отыскал  Полярную звезду и, ближе к горизонту на западе – Венеру. А может и не её. Но он не огорчался своей астрономической безграмотности – он просто любовался звездным небом. Оно приводило его в восторг. В городе такого не увидишь…

4.
Тихая звездная ночь раскинулась над Тридевятым царством. 
Только в Осеннем краю в эту ночь шёл  мелкий дождь. Но дни по-прежнему стояли ясные и теплые. Всё опять повторялось из первого дня во второй и третий, а из третьего опять в первый. Всё повторялось, но без смертной вражды репоедов с Вазилой. Тот по-прежнему, из дня в день помогал им убирать урожай, ухаживал за «лошадушками». Осенний край дожидался, когда его догонит лето, чтобы идти вместе с со всеми в зиму.
У Трех гор тёплыми днями у костра сиживали Аука, Иной и пришедший к ним Бахарь. Иной был по-прежнему грустен, совсем не находил в себе сил для радости, часто плакал. Аука, как мог, веселил его днем. А ночами, уйдя в пещеру от осенней мороси, они просиживали почти до утра – Бахарь забавлял всех сказками…
Кощей не замечал ни дней, ни ночей – читал. Читал всё, что было написано в мире, пока он был в заточении.  Старик-вурдалак умильно служил ему. Горыныч не отставал от Кощея в самообразовании – средняя голова читала то, что попадалась ей на глаза. Крайние головы, ели, бранились и спали. Идиллия в царстве Кощеевом была полная.
И только Баш Челик, глядя на них выходил из себя от непонимания Кощеева поведения. Как же: он же сам, Кощей то есть, сказал, что настают веселые времена! Что кто не спрятался, - он не виноват! После чего ушёл в библиотеку и сидел в ней практически безвылазно.  Это бесило Баш Челика. Он вспоминал те веселые времена, когда летал по всему Явному миру, отыскивал для Кощея красавиц, крал их и уносил к Кощею на потеху. Что это была за потеха, железный злодей не понимал. Знал только, что Кощей изводит их неправдою, губит души их неволею, чем расширяет своё багровое царство. Зачем? Чего ему  тут не хватает? Этого Баш Челик не понимал, но это было весело! В этот же раз была тоска смертная. Даже для него, по сути бессмертного существа. А может быть именно поэтому. От тоски этой, он часто летал за пределы Кощеева царства – пытался отыскать Василису. Но отыскать не мог – она была кем-то надежно укрыта от его стеклянных глаз. А потому он сговорился с Угрюмищем, чтобы тот помогал ему на земле. В удачу Баш Челик  не верил но, а вдруг!..
Не спал в эту звездную ночь и Дракула. Покинув ночной пир, он стоял у окна и смотрел на звезды. Где-то под ними бродили по Тридевятому царству Василиса и Иван. Иван мало интересовал его – пропади он пропадом, но Василиса… Ах, если бы она согласилась жить в его дворце! Одно её присутствие навевало мысли о счастливом детстве, нежной матери, веселых братьях… Месть, злость и ненависть унесли его из того мира в этот, но и тут не давали ему покоя, съедая изнутри. А при ней, за многие века, он почувствовал себя счастливым, как в детстве, когда мать приходила утром в их с братьями опочивальню и будила его, для встречи ясного и  солнечного дня…
Где всё это теперь?
Где Василиса?
Не спали в эту ночь и леший с бойкой берегиней. Они сидели на высоком взгорке и молча смотрели на звёзды. А у Русальего озера, примостившись на камушке, другая берегиня играла с русалкой в шашки. Русалка постоянно проигрывала, сердилась, била хвостом по воде. Расстраивалась, так как загадывала на жениха…
Не спала и Василиса. Сидела на крылечке избушки и старалась не упускать из виду Полярную звезду. Почему-то она была уверена, что и Иван сейчас смотрит на эту звездочку и думает о ней, о Василисе…
Василиса услышала, как скрипнула дверь и из-за неё выглянула бабушка Яга.
- Ты чего не спишь?
- Так, не спится, - вздохнув, ответила Василиса.
Яга вышла на крыльцо, села рядом, посмотрела на неё:
- А  чего такая хмурая?  Али зубы болят?
- Песня Вани в голове крутится. Да так фальшиво – просто мучение.
-  Он у тебя что ещё и поет?
- Да нет. Из «Ивана Сусанина».
- Ты не про этих Иванов думай, а о своём – так он быстрее к тебе дорогу найдет.
- Да я про него только и думаю…
- А говоришь, что про Сусанина какого-то…
- Ну… там слова такие…
- Какие такие?
- «…Бедный конь в поле пал,
Я бегом добежал!..
… За стеной тишина,
Весь посад крепко спит…
… Ах, зачем не витязь я!
Ах, зачем не богатырь!..»
- Это плохо, если он думает, что он не богатырь.
- Да это не он. Эта песня Вани…
Баба Яга не слушала её – гнула своё:
- Я про него и говорю. Думаю, если он в Осеннем краю с бедой справился, то и меч заветный добудет. А с заветным мечом ему такие песни не к чему петь.
Василиса поняла, что объяснить Яге про песню Вани из оперы она ничего не сможет, промолчала.
Яга продолжала говорить, словно сама с собой беседовала:
- Много охотников на тот меч. А взять не могут. Ждут, когда придет тот, кому это удастся. Отобрать они могут - а взять нет. Ох, и заварушка тогда начнётся…
- И что это за охотники такие?
- Мало ли… Кощею-то, как я поняла, меч тот ни к чему. А Горынычу давно хотелось бы его в болото бросить. Баш Челик тоже того меча побаивается… Волкодлаки опять же…  Да мало ли кто набежит... Скорее бы уже Иван твой пришёл. Где они запропали? Тут пути-то на пару дней…
У Василисы ёкнуло сердце – скоро, скоро она Ивана своего увидит…

5.
Плыли всю ночь. К утру Пелька совсем выбился из сил, стал задремывать, чуть не упустил правило из рук – всё-таки вторую ночь на ногах.
- Где вторую-то? - возражал перевозчик.
- Ну, полторы. Да который  день с приключеньями, - настаивал волк. – Правь к берегу – привал сделаем.
Выпихнули плот на желтый песок – расположились под тенистой ивой. Пелька уснул сразу, не дождавшись  завтрака.
Сидели над рушником Яги молча, попивали квас, закусывали.
Волк ревностно посматривал на Соловейко. Тот игрался с попугаем – почесывал ему пальчиком брюшко, кормил с руки. Надо сказать, Кеша сразу, как в их компании появился Соловейко, покинул холку Серого волка и угнездился на узком плечике нового «сотоварища». Угнездился прочно, дав понять всем, что  кроме Соловейко, в их ватаге, его никто не интересует. Ивану это было всё равно, как и Пельке, а волк, как ни странно, угрюмо переживал эту «измену».
Все, кроме Пельки во время речного путешествия, кто спал, кто дремал, а потому привалив к берегу, были бодры духом и ленивы телом. Что делать – утро было раннее. Иван сидел на бережку и бездумно смотрел на реку. Про Соловейко и Кешу было уже сказано. Серый волк где-то рыскал. Ворон, почему-то одному ему ведомому, на берег не сошёл – остался на плоту.
На реке были тишь и гладь. На берегу тоже.
Когда Иван понял, что клюет носом, он разулся, закатал брючины и вошёл по колено в воду. Почувствовав от прохладной речной водицы бодрость, уселся на плот, болтая,  как мальчишка, в воде ногами. Рыба тоже играла в реке, волнуя рыбачье сердце Ивана:
«Эх, - думал он. – Хоть бы какую, простенькую удочку…»
Тут на берегу появился волк. Огляделся по сторонам, вспрыгнул на плот и, подойдя к Ивану, тихо произнес:
- А ведь за нами следят…
- Кто?
- Не понял я. Нежить какая-то…
- Нежить? – вскинул голову ворон. – Чего бы ей за нами следить?
- Не иначе, подослал кто.
- Известно кто – один у Ивана враг: Кощей. 
- Чего бы ему за ним следить? Сам придет. – Волк исподлобья глянул на Ивана – как тот отреагирует на его предположение.
Иван на его слова не отреагировал никак.
«Мужает», - подумал волк.
- А если не он, то откуда тут нежити взяться?
- От Дракулы, например, – вспомнил Серый своё приключение в замке графа.
- И зачем ему Иван?
- А он не Иваном интересуется, а Василисой.
Ивана даже передернуло:
- Дракула интересуется Василисой?
- Успокойся. Сбежала она от него.
- Что? Василиса была в плену у Дракулы? – Иван от неожиданности, даже соскочил с плота, и оказался по грудь в воде.
- Ты, давай, не утони! Нервный какой! Не тронул её Дракула. Более того, зачем-то украл у Кощея. Да и из замка своего бежать ей не мешал, как я понял…
- Почему бы это? – задумчиво сказал ворон.
- Кто бы знал, - ответил волк.
- Ты вот, что, - обратился ворон к волку. – Найди нам этого соглядатая. Не иначе он след оставил…
- Ещё какой, - волка даже передернуло.
- Днем он не иначе где-то в землю зарылся.
- Как в землю? - удивился Иван. 
- А куда же ещё упырю днем деваться? Или пещерку какую нашёл, или ямку – да в неё и залег.
- Резонно, - поддержал ворона волк. – Ладно, найду я эту ямку. А дальше что?
- А дальше, дождемся ночи, а как он из ямки своей поднимется, допросим с пристрастием…
- Это нам ещё день терять.
- Ничего, больше уж потеряно. – И ворон обратился к Ивану. – Ты, Ваня, найди осинку в руку толщиной, да вытеши из неё кол. Топорик-то не утопил?
- Не утопил, - угрюмо ответил Иван. - Сделаю.

6.
День провели в скучном ожидании ночи.
Естественно волк без труда нашёл убежище упыря, и как только  солнце стало клониться за горизонт, повёл туда Ивана и ворона. Остальные остались на реке, сторожить плот.
 Волк привел своих товарищей в неглубокую ложбинку, скорее всего промытую весенними водами.  Указал на подрытый бережок, на нору, запечатанную землёй  вперемешку с прошлогодней листвой и ветками…
- Тут он, - прошептал волк. – Подождём до заката.
Ждать пришлось не долго: солнце, на секунды вспучив воздух над горизонтом, спряталось за ним.
Как только тень от дерев пала на нору, земля, закрывающая вход в неё, зашевелилась. Упырь вылез из своего логова на четвереньках, встал во весь свой небольшой рост. Иван, глянув на него, невольно отшатнулся – зрелище было не из приятных.
Отшатнулся и упырь, увидев человека, да ещё с осиновым колом в руках. Увидев же волка, вовсе упал на колени.
- Не губите, - взмолился он. – Меня заставили…
- Кто? – свирепо спросил грубый волк.
- Граф…
- Зачем мы ему?
- Он велел мне Василису отыскать…
Иван переложил кол из руки в руку, крепко сжал его.
- Нашёл её? – не без тревоги спросил волк.
- Нет. Вот и решил за вами проследить. Уж вы точно должны знать, где она.
- Зачем она графу?
- Беспокоится. Как бы с ней чего не случилось.
- Надо же. С чего бы такая забота?
- Не знаю… Только, говорят он ей, матушкино ожерелье подарил… Чай, неспроста…
- Неспроста… - волк вспомнил ожерелье Василисы. – Интересно зачем?
- Оберег…
- Интересно от кого?
- От кого, от кого… От волкодлаков например. Да и от нашего брата…
- Ладно, иди, отпускаем…
- Благодарствую.
- И не думай за нами следить.
- Не буду, не буду, - сказал упырь и словно растворился в сумраке наступающей ночи.
- Врет, подлец, – будет следить.
- А мы дня дождемся, - подал голос ворон.
- Ещё одну ночь терять?
- Ничего. Так вернее будет. Хотя вроде намеренья у Дракулы мирные, да мало ли…
- А они, упыри эти, все такие трусливые?
- Отнюдь. Иные и кола осинового не побоятся, если кровь учуют…
- Это Убор был.
- Какой ещё Убор.
И пока возвращались к реке, и потом, когда Ивана, в отличии от других, заставили спать на плоту, ворон  коротко просветил его насчет Убора: какого он рода-племени, и характера. Откуда Убор появился в Тридевятом царстве, ворон рассказывать не стал – дело темное и соврать  можно – а вороновой мудрости это не к лицу, даже птичьему. Говорят, что Убор этот типчик  заграничный. Но это теперь. А когда-то, кто эти границы соблюдал?  По сути, он вампир,  упырь, то есть.  А такой нечисти  в  каждой стране бить, не перебить. На всех осины не напасешься.  Про серебро и говорить нечего. Как так получилось, что он был человеком, а стал упырем, никто, наверное, не знает.   Говаривали, что такими становятся  те, кто умер от злобы или в припадке ярости. Но в это ворон верил мало – ну какая, в этом трусливом вампире, ярость? Он же всего боится. Скорее всего, это его дух не хочет покидать тело, вот и гоняет его то по Нави, то по Яви, то-есть там, где для него, на данный момент, меньше проблем. 
- Говорят, что раньше он в темноте светился, брызгал искрами. Но ты видел его – откуда в нем искре взяться? Язык длинный, как у хамелеона. Нос с одной ноздрей. У Горыныча, вон, ноздрей этих шесть, так он при надобности не только дымом пышет. А всё потому, что вентиляция хорошая.  Нет, искры из Убора – это выдумки. Он же трус, ты видел. А в трусах искры нет. И потом, он никогда не нападает открыто. Да мне кажется, он вообще ни на кого не нападает. Потому граф и послал его, а не кого-то другого – чтоб глупостей не наделали. А этот больше всего живых людей боится. Заметил, как он испугался, когда тебя увидел?
- Я думал, его осиновый кол напугал. Чем же он питается? Он же вампир…
- И что? В Трансильвании люди вампиров боялись, так как они кровь их пили. А в той стороне, где он появился, такой угрозы, видимо, не было. Этот предпочитает кровь мертвецов. Он даже падалью не брезгует. И навозом.
Иван даже скривился:
- Фу, гадость какая!
- Гадость, а всё это лучше чем то, если бы он кровь из живых людей сосал. Ладно, спи. А то скоро уж солнце взойдет. А нам надо до ручья Яги по всякому, до заката успеть. Да плот спрятать. Так что в два шеста придется идти. А этот удел  тебе и  Пельке достанется.  Больше-то некому. Спи.
Ивану толи спалось, толи нет. Проснулся он уже тогда, когда плот тихо качался на воде посредине реки. 

ГЛАВА 3.
 (Встреча.)

1.
В подворье  Яги все томились в ожидании. Вроде бы всё оставалось, как и было: лиса где-то мышковала; Бесхвостый волк спал у крыльца довольный теперешней сытой жизнью; Баюн сидел на крыше и, вроде как бы дремал. Но уши его  подергиваясь как локаторы, прослушивая окрестности. Зеркало постоянно вспыхивало, привлекая к себе внимание, но, так как никто не проявлял к нему интереса, обиженно затухало.
Баба Яга хлопотала по хозяйству – Василиса помогала ей молчаливая и сосредоточенная на мелочах, чтобы не беспокоиться о главном – нетерпеливом ожидании встречи с Иваном.
Время близилось к полудню, когда кот вдруг перестал прясть ушами, и вдруг скатился с крыши на перила крыльца, не удержался на них и свалился прямо на Бесхвостого волка. Тот с испугу подскочил, как ошпаренный, клацнул зубами, едва не ухватив обидчика за хвост. Но кот ловко отскочил и зашипел на него. Невесть откуда появилась Патрикеевна, строго тявкнула на обоих и чинно уселась на крыльце. 
Яга, услышав звериную перебранку, выглянула в окно и увидела, идущих по тропе от ручья Ивана, Серого волка, Пельку и Соловейко. Тут же с высоты, на венец сруба спикировал ворон.
- Ну вот и гости долгожданные пожаловали, -  сказала Яга, отворила дверь и, было уж собиралась чинно выйти к ним на встречу, как Василиса, бросив чугунок, который до того усердно начищала, словно ураган вынеслась на крыльцо, и с лёту кинулась на грудь Ивана. Попутчики его, едва успели отпрянуть в стороны.
Иван же, не ожидавший такого горячего приема, упал навзничь. Василиса, не переставая плакать, покрывала лицо его своими слезами и поцелуями.
Окружающие молча стояли рядом, стеснительно отводя глаза от чужого счастья. Действо это, как показалось всем, длилось бесконечно, но никто не осмеливался прервать его.
Яга внутри себя всполошилась: вспомнила разговор с Мороком, о том,  что баш Челик призвал Угрюмище, не иначе, как поручил ему отыскать или Ивана, или Василису. Угрюмище где бы ни был, вмиг почувствует такую радость, чтоб явиться и испортить её. Прихода Угрюмища Яга не боялась – знала, как с ним справится. Но вот если он донесет о ней кому бы не надо было… А потому Яга резко накрыла свой двор, как темным платком, непроницаемой колдовской завесой. Сама же, чтоб умерить нежданную эту радость, улыбаясь сказала:
- Уймись уже, девка! Ведь этак ты зацелуешь парня до смерти. Дай и нам полюбоваться им. И давай-ка, собирай на стол, да встречай гостей, как положено.
Василиса опомнилась, вскочила на ноги, подала руку Ивану, рывком подняла его с земли.
- Смотри ты, - сказала Яга. – И откуда сила взялась?
- Вот, бабушка Яга, - это Ваня мой…
- Вижу, вижу, что твой – доказала. Ну, поворотись молодец, покажи себя.
Иван стоял неподвижен, держа жену за руку и, как показалось всем, дерзко ответил Яге:
- Что вертеться-то? Не модель, чай, и не на подиуме.
Слова его поняли не все, а только Василиса и Кеша, который не преминул напомнить о себе:
- Поклонись тетеньке, басурман, чай, спина-то не переломится.
Василиса впервые отвела влюбленный взгляд от Ивана и, увидев попугая на плече Соловейко, удивленно всплеснула руками:
- Кеша, ты как тут оказался?
- Ветер странствий позвал.
- Хозяйка-то чай, там без тебя голову потеряла?
- Было бы  что терять, -  ответил Кеша.   
- Это что за чудо зеленокрылое? Никогда таких птичек тут не видела.
-  Так это птица заморская, бестолковая, – сказал Серый волк.
- Что это бестолковая-то? – вступился за Кешу Соловейко. – Не дурнее других.
Пожалуй, Соловейко впервые за всё путешествие произнес больше двух слов подряд.
- И то, – поддакнул брату Пелька. – Иннокентий зря болтать не любит…
 Яга посмотрела на братьев:
- А вы, добры молодцы, как я поняла, будете детками Соловья и Игонюшки?
- Они самые, - проскрипел с колодца ворон.
- Сразу поняла. Один в мать, другой в папку. И характером в них?
- Не без того, - подтвердил Серый волк.
И Яга обернулась к Василисе;
-  Давай, Василисушка, собирай на стол, угощай гостей. Отпусти Ивана-то – никуда он теперь от тебя не денется, и добавила словно сама себе, - пока…

    2.
За обедом все разговорились. Каждый нашёл себе собеседника по интересу. Ворон рассказывал  Патрикеевне о путешествии по Брыни, незадаче с Соловейко. На всякий случай объяснил ей, где искать спрятанный ими плот.
Серый волк и кот Баюн, уединившись в углу избушки, беседовали о неприятных чудесах, которые встретились на пути походников.
Пелька и Соловейка  осматривались, привыкая к новым товарищам.
Бесхвостый волк просто ел. Ел без удержу, со смаком, не разбирая вкуса.  Кеша восхищенно смотрел на него – такого обжору он видел впервые в своей долгой жизни попугая. В юности он видывал, как едят львы, но они с Бесхвостым сравниться не могли.
Василиса  и Иван сразу ушли на крыльцо, затем в лес, и о чем были их беседы, никто даже не догадывался, да и гадать не желал.
Яга сидела молча, оценивая участие каждого в предстоящих действиях, распределяя между ними роли. А ещё ждала, когда все наедятся, да выйдут на воздух, а она уединится с лисой и зеркалом – надо было, кое-что освежить в памяти, и наметить приблизительный план дальнейших действий.
Зеркало, предвидя серьезность наступающего момента, нетерпеливо посверкивало в темном своем простенке.
Кукушка в часах уже устала напоминать о затянувшемся застолье, отворив дверцу в своем окошечке, присела на порожке, прислонясь к косяку, и лениво на всех посматривала.
Квасок у бабы Яги в этот день был на удивление ядреным.


3.
Ближе к закату, когда всех стали одолевать зевота и дремота, Иван и Василиса вернулись из леса. Василиса молча, пока Иван ждал её у колодца, вынесла из избы пару каких-то старых тулупов, и пошла устраиваться на ночлег в одну из многочисленных построек на подворье Яги.
- Ишь, наскучались порознь-то, - прошептала лиса Яге. – Не намилуются.
- Пущай их, - так же тихо ответила Яга. – Дело молодое. Да и кто знает, когда еще им вместе быть придется.
- Что же ты Ивану и отдыха не дашь?
- Там увидим, - Яга обернулась к остальным. - Вы бы милые мои, шли бы спать. В избушке, чай, жарко вам будет – поищите себе местечко на воздухе. Ночи ныне теплые – не замерзните. А ты, Патрикеевна, останься на минутку – поговорить мне с тобой перед сном надобно… 
Пелька и Соловейка безропотно пошли из избы – чай, ночевать под звездами им дело было  привычное.   Кеше было всё равно где ночевать, лишь бы с Соловейко.
Серый и Бесхвостый волки тоже не выразили никакого неудовольствия.
А вот кот и ворон ушли из избушки нехотя и обиженными: как же – Яга усомнилась в их компетентности, учености и мудрости, предпочла им хитрую лису.

4.
Яга закрыла за ними плотно дверь, посмотрела на неприбранный стол, на секунду задумалась и, махнув рукой, обратилась к лисе:
- Патрикеевна, ты помнишь, что на черном камне начертано было?
- Ммм, - на мгновение задумалась лиса. – Сейчас вспомню…
Зеркало радостно вспыхнуло в темноте и  нетерпеливо проверещало:
- Что вам головы-то ломать – вспоминать ещё. Я доподлинно вам на это ответить могу.
- Ну, отвечай…
- Значит так: на черном камне было начертано: «Прямо пойдешь – до утра не доживешь. Налево пойдешь – в болоте пропадешь. Направо пойдешь – свистульку найдешь.»
На этом зеркало умолкло.
Наступила тревожная тишина.
Лиса осторожно нарушила её:
- Как я понимаю,  Яга ты собираешься Ивана к этому камню отправить?
- Правильно понимаешь…
- А зачем? Вряд ли на погибель?
- Нет, конечно.
- Так за свистулькой этой что ли? Что за толк в ней? На что она нам?
- Далась вам эта свистулька. Надобности в ней я никакой не вижу.
- Так, а зачем тогда?
- За тем, что под камнем этим лежит…
Зеркало процитировало:
- «Здесь под этим камнем лежит…» - сказало оно и умолкло.
- Что лежит-то, не вспомнило?
- Как я могу вспомнить то, чего не знаю?  Я же объясняла, что камень  снизу травой порос.
- Ну и чего нам Ивана туда гонять? – спросила лиса. – Типа пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что?
- Да знаю я, что там лежит – меч заветный. Должен Иван его добыть.
Лиса нервно дернула хвостом:
- Зачем? Смерть Кощеева, сама знаешь, от этого меча не зависит. Надо сразу на остров Буян плыть, смерть Кощееву добывать…
- Надо. Но до Окиян-мря еще тоже дойти надо. А по дороге-то мало ли что и кто встретится.   Меч ему, чай, не помешает, пригодится… И опять же проверка Ивану. Сможет он этот меч из-под камня достать – значит, он тот Иван, что нам надобен, а не сможет… - Яга замолчала.
- А не сможет, что тогда?
- А не знаю я, милая, что тогда… Если меч не достанет – не богатырь он. Пусть за свистулькой идет, да и проваливает. Отведем его к другому камню – опять к серому, толкнем влево пусть поплутает. Или домой возвращается. А мы обратную дорогу ему и закроем… А то и вправо толкнем – разницы уже никакой…
- Но, как же… Он же с первой службой справился.
Яга усмехнулась:
- Умница ты, рыжая. Но, скажу тебе по дружбе, это — службишка, не служба; служба будет, впереди. Так, вроде, по писаному-то, говорят?
- Ну да, - вздохнула лиса. - А это значит, что если добудет Иван меч тот, будет ему и третья служба?
- Будет. Куда ж от этого деваться, если так заведено.
- И что ему на третье уготовано?
- Кто знает? То ли смерть Кощееву добыть, то ли сразу Кощея побить. А то может и…
- Что и?
- Вернуться оттуда, откуда не возвращаются.
Лиса глянула испуганно на Ягу, но наткнувшись на её жестокий взгляд, понуро опустила голову.
- Ладно, иди спать, Патрикеевна. Утро ночи мудрёнее.
Лиса безропотно покинула избушку.

5.
Яга осталась одна. Сдвинув в сторону неубранную после ужина посуду, почти до утра раскладывала на краю стола какие то, скорее всего птичьи, кости – гадала и, недовольная своим гаданьем, пере-загадывала на чью-то судьбу.

КОНЕЦ  ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ


 

   








    
     ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

  ДРЕВНИЙ  ПОГОСТ

Глава 1.
(Идиллия.)

1.
Ровнёхонько, ещё солнышко не взошло, тихо встала Яга со своей постели, устланной мягкими шкурами, и отправилась к ручью, на мостик – там ей всегда хорошо думалось.
Чего она там надумать должна, Яга не знала. Нового, поди, ничего не удумаешь. И в избушке тоже не бревном бестолковым лежала, да в потолок смотрела – тоже думала. А чего надумала? Всё одно и то же, что и из века в век было – идти Ивану к Черному камню – меч заветный добывать. Уж так оно заведено, так во всех книгах написано. А что написано пером, того, как известно, не вырубишь и топором.   
После последней «баталии» Ивана с Кощеем, когда он ещё до боя, словно травой какой опоённый, рассыпался в прах, догадалась Василиса собрать его в кучку, да всыпать пепел этот в куколку, а потом сковать цепями заговоренными, да заточить в темницу, лишить света и воды. Тогда-то и Яга стала сомневаться в необходимости меча-кладенца в этом противоборстве. А раньше и руки ему рубили богатыри и голову секли, всё отрастало, как  хвост у ящерицы. Только во сто крат быстрее.  А вот без воды он захирел. А в цепях и совсем посмирнел. А всё предпоследняя Василиса это придумала. Как до того догадалась, не сказывала, а не ошиблась. Так бы он и дожил свой отпущенный ему век, в заточении, да опять нашёлся Иван-дурак, выпустил злодея.
А ещё думала Яга про характер  Кощеев. И что ему спокойно не живется, извергу? Ну, захватил ты хрустальные горы, создал свое Багровое царство, так и живи в нем, радуйся. Нет, надо ему выставиться – я, мол, вас всех жить научу. И ведь бьют его каждый раз, а он всё за своё.
Волкодлаки  живут себе, приспособились, не лезут в другие царства, в своем тихо обитают. Новенький этот, граф Дракула, пакостит, конечно, помаленьку, но учить других не лезет. А этот? Красота ему наша покоя не даёт, не по вкусу она ему, видите ли. А может и наоборот? Потому он её и крадет и прячет, что при себе её только хочет держать? Чтоб другие красоты настоящей и видом не видывали, и слыхом не слыхивали.
Яга почувствовала, как кто-то коснулся ног - Патрикеевна уткнулась носом ей в подол, как бы говоря, я тут, Яга, если что… Перехватив строгий взгляд Яги, лиса улеглась, свернулась калачиком, ласково повизгивая. Яга присела с ней рядом, спустив ноги с мостика, погладила рыжую, спросила:
- Ну, что скажешь, Патрикеевна: посылать Ивана за мечом или сразу отправить смерть Кощееву искать?
- Можно и сразу, - как-то неуверенно ответила лиса. – Только в дороге-то с безоружным всё может приключиться.
- Да с ним и с оружным всё приключиться может…
- Ну всё-таки…
- Значит, решили: пусть недельку с женой отдохнет и отправим.
- Одного?
- Зачем одного? Подумаем, давай, кого ему в товарищи снаряжать. Серый волк без вариантов – с ним пойдет.
- Можно и ворона к ним прикомандировать?
- Эко слово забавное: прикомандировать, - Яга глянула на лису. – Из Яви, что ли принесла?
- Оттуда. И чем слово плохо? Прикомандированный, это значит, что при команде своей состоит. 
- И кого ещё присоветуешь в его команду?
- Пельку. Он и к воде и к лесу привычный.
- Можно. Только Соловейко он одного не оставит. А там за ним и птица эта заморская потянется.  Не велика ли, команда собирается?
- Сколько пришло, столь и уйдет… У них раньше-то всё складно получалось.
- Ну, а Василису тут кто охранять останется? Мы с тобой?
- Кот Баюн, раз. Бесхвостый волк – два…
- Ну, Баюн ладно. Но Бесхвостый только есть горазд…
- Не без того, - засмеялась Лиса. – А можно ещё и лешего с берегинями позвать…
- Вот это дело,  - Яга поднялась на ноги, отряхнула подол. – На том и порешили: Ивану с Василисой пока ничего не говори, а остальных оповести тихонько.
- Сделаю, - лиса гордо вскинула голову, польщенная особым доверием.
- Пойдем, однако. Там уж, оголодали, поди, все, заждались…
Когда Яга и лиса вернулись, Василиса готовила завтрак и прибиралась после вчерашнего «пиршества».

2.
Угрюмище, большой, страшный, с лица серый. На голове копна волос, из-под которых глядят глаза, вроде как пустые, но в глубине их вечно светится злой огонек. Губы сжаты в ехидной и недоброй улыбке.
Сидел Угрюмище на камне под багровым небом, ждал Баш Челика.  Во дворце Кощея Баш Челик ему не велел показываться. Кощей после возвращения из заточения в Яви, вёл себя непредсказуемо, но, как всегда, всех видел насквозь. Увидит Баш Челика с Угрюмищем, сразу догадается, что бывший его сотоварищ   затевает что-то без его ведома. А что теперь у Кощея в голове, Баш Челик не понимал. Василису не ищет, Иваном тоже не интересуется. Читает, да ходит по дворцу от окна к окну. Но ни у одного из них долго не задерживается – глянет мельком и дальше идет. Много времени проводит в своем каменном саду, да беседует с Горынычем. Тот тоже, как не в себе – в чтение ударился, что в мире творится, их, словно, и не интересует. Вот и решил Баш Челик действовать на свой страх и риск: вызвал Угрюмище, дал ему задание – искать Василису и Ивана – разгадать, где и кто прячет их в Нави?
Угрюмище с радостью принял его предложение. Впрочем, какая радость может быть у него, у Угрюмища? Всем известно, что радость-то и раздражает его больше всего. Летит он на неё, как мотылек на огонь. Только не обжигается, а тушит его, питается ею. Свадьба ли где, веселье какое – Угрюмище тут, как тут. Неизменно портит праздник, наводит на людей тоску. Да что на людей – звери и те обходят его стороной. Лиса прячет лисят в нору, медведица медвежат уводит в глушь…
Сидит Угрюмище на камне, задумался о своей участи. Бывало в Яви, то-то душу отведешь, сколько радостных улыбок с лиц сотрешь, столько счастливых глаз погасишь! Нынче в Яви не то: праздники у них там не от радости, а чаще от тоски.  Народ в городах и без его участия, сам по себе, угрюмый живет. И без него, без Угрюмища, есть там, кому жизнь портить.  Вот и перебрался он в Навь. Берендеи больно весело живут - решил ими заняться. Да Баш Челик его перехватил. Велел искать Ивана или Василису. А лучше всего обоих сразу – уж если они дружка с дружкой встретятся, плеснет их радость через край, должен Угрюмище её заметить. Только что-то не чувствует Угрюмище нигде большой радости. Так редкие искорки взлетают, да и те быстро гаснут, словно кто-то их колпаком накрывает, чтоб посторонние не заметили.
Так в думах о своей нерадостной жизни, и не заметил Угрюмище, как к нему подошёл Баш Челик.
- Ну, говори, что узнал новенького, - сразу спросил тот – и был он при этом угрюмее самого Угрюмища. - Разведал что-нибудь?
- Тихо всё. Никакого веселья пока не слышно. Тревога везде чувствуется. Только у Дракулы одни праздники во дворце…
- Дракула нам без надобности. Всё, что мне интересно про него, там уже случилось. Ещё ничего нигде, не выведал?
- Нет. Тревога, говорю, одна повсюду. Хотя, сверкают искорки…
- Где?
- На Русальем озере.
- На Русальем озере? И?
- Я проверял – там Леший с берегинями веселятся. Русалка тоже с ними…
- Пусть их веселятся, - Баш Челик на секунду задумался. –  Хотя, интересно было бы знать, по какой причине у них там веселье.
- Как я понял – веселье их без всякой причины.
- А разве так бывает?
- Бывает, - Угрюмище даже вздохнул. - В беспричинном веселье толку мало. Глядишь на него и только сам раздражаешься…
- Ну, и шут с ними. Больше нигде ничего не замечал?
- Нет. Всё как пеленой укрыто… Вчера вот только…
- Ну, ну…
- Ярко плеснуло, и тут же резко угасло, как ничего и не было.
- Резко угасло, говоришь? И в какой стороне это было? 
- У Яги.
- У Яги? – глаза Баш Челика опять вспыхнули, непонятно каким огнем. - Это, думаю, то самое, что нам требуется? Кого бы подослать, чтобы поглядел? Может Буку?
- Пустое. Им только детишек пугать, а сам он всего на свете боится. Не пойдет.
- А ты сам что ж?
- Меня, Яга махом учует. Да и Баюн с лисой мимо себя тоску мою не пропустят – увидят, как все кругом, ни с того, ни с сего угрюмыми стали...
- Может, ещё кого присоветуешь?
Угрюмище с достоинством задумался – не часто у него совета спрашивают.
- Если только…
- Ну, ну, говори уже!
- Если только Фетюхая послать…
- Фетюхая? -  удивился Баш Челик. – Он же, как только весной оттаял, только об одном думает – где бы чего пожрать. У него кроме, как о своём пузе и забот не бывает.
- А и хорошо. Намекну ему, что у бабы Яги богато нынче живут, хлеб вдоволь жуют – он и побежит проверять.
- Проболтается…
- А мы ему ничего говорить не будем. Пусть дураком идет…
- Как же мы тогда, что нам нужно узнаем? Он же там и зимовать останется.
- А и пусть остаётся. Мы его глазами, что там творится, увидим – дело простое… Вот тут нам Бука и поможет. Ему не впервой по чужим головам во снах шляться. Чай, в башке Фетюхая не боясь, поселится.
- Это ты хорошо, придумал – действуй.
Гордый  доверием Баш Челика, Угрюмище встал с камня  и отправился разыскивать Фетюхая.
Баш Челик долго смотрел ему вслед. Вдруг он резко повернулся, запустил руку за камень и вытащил из-за него сороку. Сорока, схваченная железными пальцами стального человека, таращила очумелые глаза, но молчала.
- А не выдрать ли мне твой хвост? – проскрипел Баш Челик, глядя ей в глаза. – А? Вырвать напрочь, со всеми его новостями?
Сорока попыталась, что-то ему ответить, но кроме непонятного хрипа, совсем не похожего на сорочий стрекот, ничего из себя выдавить не смогла – глаза её безвольно закатились, голова поникла.
Баш Челик ослабил сжатые в тесной хватке пальцы.   
- Ладно, поживи ещё. Вдруг, пригодишься, - и он, засунув оживающую сороку за пазуху, направился к дворцу Кощея. – Авось, среди Кощеевых богатств найдется для тебя крепкая клетка. Возможно даже – золотая, - усмехнулся он.


3.
Жизнь на подворье Яги тихо катилась невесть куда и зачем. Яга терпела, никого не подгоняла – по всему было видно, что такая тихая жизнь в окружении друзей ей была по душе.
Василиса хлопотала по хозяйству – прибиралась, кухарничала, мыла посуду. Посуды было много. Яга ждала, когда Василиса взбунтуется – ну-ка, поухаживай за такой кампанией?  Вот тогда она и объявит:
- А не  пора ли вам, гости дорогие, и честь знать? Чай каждого дела ждут, дела не простые, «сурьёзные» дела.
Тут и стала Яга примечать: устала Василиса обихаживать такую ораву. Стала она с этого устатку садиться перед сном, убрав стол, на лавку и глядеть в одну точку, словно задумываясь о чем-то ей одном ведомом. Спроси о чем? - и не скажет. А то и не расслышит вопроса.
- Устала наша девушка, - как-то шепнула Яге лиса. – Не пора ли и о разлуке подумать? Что тянуть…
Иван, как и все мужики, усталости Василисы не замечал, хотя она всё чаще стала отказываться от лесных прогулок с ним. И на сеновал, после всей кухонной суеты приходила, когда он уже спал. Ложилась рядышком тихо, чтоб его не разбудить.
Последней каплей её терпения был, явившийся к их «двору» незнакомый страшный мужик: с гусиными лапами вместо ног, опутанный паутиной, с большим вздувшимся животом и шишковатым лицом. Длинная моховая борода доходила ему до колен. Глаза мерцали словно звёзды: то затухали, то опять загорались.
- Вот кого не ждала, - развела руки баба Яга. – Фетюхай! Ты откуда, чудо лесное?
- Оттуда, - неопределенно ответил старик. – Корочки хлеба не найдется для сироты…
Василиса, вдруг, чего ранее не было, вспылила:
- Я его такого за стол не пущу.
-Какого такого-то? – удивился нежданный гость.
- Да уж такого, - поддакнула Василисе лиса. – Я тоже с ним таким за один стол не сяду.
Даже Бесхвостый волк, неприветливо на него поглядывая, обошёл кругом и сел в сторонке, сморщился и прикрыл нос лапой.
- Что такого-то, - обиделся Фетюхай. – Ишь, морды наели и морщатся.
А Кеша брезгливо изрек:
- Иди, куда шёл, бомжара несчастный!
- Ну, ну, - одернула всех Яга. – Не было ещё такого, чтобы я голодного не накормила. Топите баню…

4.
После бани, разомлевший, причесанный, с постриженной бородой, Фетюхай уже не казался таким неприятным, как при первом появлении. Он сидел за столом и ел с таким ненасытным аппетитом, что  даже Бесхвостый волк с восхищением смотрел на него. А Кеша, подмигнув ему, опять изрек:
- Что, Бесхвостый, понял теперь, что друзья познаются в еде?.
Поев Фетюхай, отвалился от стола, сытно отрыгнул и, зайдя за печку мешком упал на голый пол и моментально уснул.
- Голодный – ничего не может, а сытого – ноги не держат,  - резюмировал Кеша.
- Ты, Иннокентий, скоро мудростью ворона превзойдешь, - усмехнулся Серый волк.
- Мудрость она в молчании, а не в болтовне, - обиделся ворон.
- Ладно вам считаться, кто чего, - Яга обернулась к Василисе. – Давай, девонька, накрывай на стол, ужинать будем.
Василиса вздохнула, убрала стол за Фетюхаем, стала накрывать  по новой.
Мужики, и особи мужского рода, за ужином, что-то вспоминали, шутили. Яга и лиса ели молча, многозначительно переглядываясь. Василиса, заменявшая при трапезах хозяйку, вообще ела урывками, постоянно вскакивая: кому-то было мало соли, кому-то  хлеба, кому-то хотелось добавки, кому-то чай был холоден, кому-то горяч...
Василиса была готова взбунтоваться.
А Яга думала о том, что и лично ей, Яге, вся эта семейная идиллия поднадоела. Пора, пора объявить Ивану, что он тут не на курорт приехал, а по делу богатырскому. Что пора ему идти и добывать меч-кладенец.
Василиса и Иван поначалу удивлялись, как в избушке Яги, такой небольшой снаружи, умещается столько народа, так сказать. И каждому находится место? И всё-таки, от такого скопища жующих живых существ, как людей, так и зверей, было жарко. После ужина, как бывало и раньше, все переместились во двор: кто примостился на крыльце, кто у крыльца, кто на колодезном срубе – и во дворе  у каждого было своё место.
Яга хотела помочь Василисе, навести порядок, но та, довольно бесцеремонно, оттеснив её от стола, стала прибираться сама, демонстративно гремя посудой. Видя такое её настроение, Яга поняла – час настал, пришла пора нарушить эту идиллию, готовую прерваться в семейную ссору. Она отошла к окну, села у него, обмахиваясь передником фартука, стала прислушиваться к разговорам своих постояльцев.
Беседа их была до приторности мирной – никто из них категорически не мечтал о подвигах.
«Ладно, - думала Яга. – Сейчас я ваш сонный покой нарушу».
Иван, сидя на крыльце в расстегнутой по случаю тепла и обильного ужина рубахе, лениво рассуждал с Пелькой о хозяйстве Яги:
- Надо бы, - говорил он, - навесик во дворе сделать. Что мы все в избушке сидим?   Ладно бы зима была, а то лето же.
- Ага, - поддержал его Пелька. – И каменку сложить. А-то в такую жару печь топим. А так милое дело на природе кашеварить.
Услышав, что теперь кашеварить придется во дворе, а это значит, что за каждым пустяком бегать в избу не кому-то, а именно ей, Василиса с грохотом накрыла чугунок железной крышкой.
Услышав этот стук, Бесхвостый волк сказал:
- И Василисе легче будет посуду мыть – вот он колодец-то рядом…
Василиса от таких заботливых рассуждений, плюхнулась на скамью, стоящую у стола, и обхватила голову руками.
И тут Яга подала решающий голос:
- Поздно спохватились. Раньше об этом думать надо было. А теперь время для иных дел пришло…
Яга глянула на Василису – та подобралась вся, подняла голову.
«Ох, и садистка же я, - довольно подумала про себя Яга. – Осталась ещё во мне эта тяга – людям нервы помотать», – и вслух добавила:
- Пора,  Иван, и делом заняться, ради которого ты в Тридевятое царство попал. Отдохнул уж, поди-ка, всласть в безделье-то? Готовься, за мечем-кладенцом пойдешь.      

Глава 2.
(Препоны.)

1.
Сорока пришла в себя, но не шевелилась и глаз не открывала. Она примерно догадывалась, кто её схватил под багровым небом. Даже конкретно знала, что это Баш Челик. Но зачем? Непонятно. Почему сразу не придавил? Тоже непонятно. Поэтому она предпочла, как можно дольше находиться в бессознательном состоянии.
Через какое-то время её вынули из-за пазухи, и крепко укутали , а вернее во что-то запеленали и бесцеремонно положили на что-то твердое – стол ли, камень… А может просто наземь?
Она услышала шаги. Они удалялись от неё.  В отдалении скрипнула дверь. Звякнуло железо засова или дверного крючка. Когда шаги стихли, осторожно открыла глаза. Темно. Поняла, что она именно запелёната на совесть. Зачем? Это понятно – опасались, чтобы не улетела. Значит, зачем-то она, кому-то нужна живая. Почему уверены, что живая? Ведь она же не шевельнулась ни за пазухой, ни тогда, когда её пеленали. Да потому, что теплая. Ладно, если так – не будем приходить в себя до поры, до времени. Но когда наступит эта пора и время? А когда наступит, тогда и наступит. Поймем, когда время придет...
От таких мыслей и часто вертящегося в маленькой сорочьей головке, слова «время», сороке ужасно захотелось пошевелиться и расправить крылья. Но тут она опять услышала, как в отдалении  звякнуло железо, скрипнула дверь, и опять раздались шаги. Только теперь шли двое. 
Сорока оставила своё непреодолимое желание  расправлять крылья.
Шаги стихли. Сорока почувствовала, что рядом с ней  поставили что-то тяжёлое.
- Ну, что ещё не очнулась? – словно спрашивая её, проскрипел железный голос.
Баш Челик – узнала сорока. Кто же второй? Неужели сам Кощей?
- Может ты её придушил?
Нет, это был голос не Кощея. Однажды, перед встречей с Серым волком, сорока залетела в его каменный сад и слышала, его разговор с Горынычем. Такого голоса не забудешь: голос был чистый раскатистый, буковка к буковке. А этот голос был старческий, с присвистом и хрипотцой. Не иначе, слуга Кощеев, старик-вурдалак. Тоже приходилось встречаться, не раз прогонял он её то окриком, а то и камнем в неё запускал. 
- На что она тут? Я её гоню, а ты принес, - точно он, вурдалак, убедилась в своей догадке сорока. – Клетку ещё ей нашёл. Да не простую, а золотую.
- Ей бы и простая сгодилась, да таких у вас нет.
Сорока почувствовала, как её осторожно разворачивают и, как можно крепче зажмурилась.
- Да, простых клеток мы не держим. А в этой у нас, были времена, сама Жар-птица сиживала.
- Ну, а теперь, за неимением Жар-птицы, сорока посидит.
- Не велика ли честь?
- Может и велика, да пользы, думаю, от сороки больше будет.
Холодные пальцы опять сжали Белобоку поперек груди, она опять потерла сознание и как её водворяли в золотую клетку, уже не чувствовала.
Однако холод золотого поддона клетки быстро привели сороку в себя. Она открыла глаза, и, даже незаметно повертела головой, осматриваясь.
Комната была пуста. Дверь плотно закрыта. Два окна мало того, что были тоже закрыты, были ещё и зарешечены.
Сорока осторожно поднялась на лапки. Глянула в одно из окон и тут же отвернулась – багровый мир, что она увидела в окне, оптимизма не прибавлял.
Ладно – не век же её будут держать в этой комнате, а потому надо, как следует изучить клетку – не может быть, чтобы из большой клетки, сделанной для Жар-птицы, сорока не нашла какой-нибудь подходящей щели, через которую можно протиснуться? Не сейчас, конечно, а как-нибудь потом, когда о ней забудут, и оставят в каком-нибудь подходящем для побега месте. Но приготовится к этому, надо заранее.
Клетка была большая. Расстояния между прутьями такое, что сороке не составило бы никакого труда пролезть сквозь них. Но прутья были так богато переплетены золотой сканью, что не только что сорока, не всякий воробей смог бы протиснуться через бесконечное число завитушек, стебельков, лепестков и цветочков из золота.
Однако, всего лишь одного взгляда, брошенного на крючок, запирающий клетку, хватило сороке, чтобы увидеть, что он никакой сложности во время побега составлять не будет. Стоит только поднять его клювом  или крылом, и ты – свободен. Надо только дождаться нужного момента. А Жар-птица, видимо, была полной дурой, если не могла выбраться из такой клетки? А может ей просто нравилось в ней сидеть?

2.
Мальчишка злыдень бродил по дворцу Кощея, изнывая от скуки. Старик-вурдалак привёл его за руку из сумрачных болотистых лесов. Там, среди своих сородичей он отличался кротким нравом. Не любил, притворяясь стариком, пугать по деревням доверчивых берендеев. А если и появлялся, в каком поселении, то в основном, прикинувшись ребенком, проводил время с детьми, с радостью играл с ними в их человеческие игры. Но частенько эти игры заканчивались слезами – в какой-то момент ему становилось скучно и он, например, во время игры в прятки, выскакивал из своего укрытия в каком-нибудь ужасном облике, доводя детей до истерик и обмороков. Потом он сожалел о случившемся, но ничего с собой поделать не мог – сущность брала своё.
Старик-вурдалак любил его. Мальчишка был послушным и исполнительным. Одна беда, докричаться до него в огромном дворце Кощея было нелегко. Вечно он где-то пропадал, совал повсюду свой нос. Старик поначалу сердился, покрикивал на него, а потом махнул рукой – подрастет, остепенится. Но, бывало и пугал, строжил, говорил, что если он не будет слушаться, отправит он его обратно в сумрачный лес, на гнилые болота. На какое-то время это действовало.
Но тут приключилась эта напасть – книги! Видел злыдень, что сам Кощей, про всё забывая, читал и читал их беспрестанно.  Змей Горыныч тоже словно соревновался с хозяином. Глядя на них и злыдень пристрастился к чтению. Читал, конечно, без их упоения, книги выбирал потоньше, и с картинками. Что и понятно – давно ли он был простым мальчишкой, любопытным, шаловливым, неусидчивым.
Старик-вурдалак пристрастия не одобрял – знал старый, что все книги, какие бы они не были, написаны людьми. Даже самые тайные. А это значило, что добра от них ждать не приходится.
 Маленький злыдень этого ещё не понимал, но тоже в какой-то момент он, запоем читавший ту или иную книженцию, отбрасывал её и шёл бродить по дворцу Кощея, стараясь не попадаться никому на глаза. Так он и набрел на комнату с золотой клеткой и запертой в неё сорокой.
Увидев клетку, стоящую на каменном постаменте посередине комнаты, маленький злыдень замер. Он с подозрением относился ко всему металлическому.  Он  хотел было повернуться и выйти из комнаты, но любопытство пересилило страх. В конце концов, ножей, ложек и вилок он тоже поначалу боялся, по потом, ничего, привык.
К тому же металл, из которого была сделана клетка, по непонятной душевной причине, нравился маленькому злыдню. Из него был сделан кубок, в котором старик вурдалак подавал воду Кощею. Кубок этот приятно было держать в руках, и не хотелось с ним расставаться. Потому, поняв из какого металла сделана клетка, маленький злыдень смело направился к ней.
Клетка была великолепна. Она была увита и перевита искусными узорами растений, цветов, ягод…
Маленький злыдень, разглядывая всю эту красоту, не сразу заметил запертую в клетке сороку. Она с некоторой тревогой следила за ним и старалась держаться на противоположной стороне своего узилища, наблюдая за маленьким злыднем, обходящим клетку кругом, рассматривая её диковинные узоры. Сорока не очень доверяла маленьким существам людского или иного происхождения…
Увидев сороку, маленький злыдень сразу потерял интерес к узорам клетки.
- Привет, - сказал он.
Сорока ничего не ответила. Это молчание в ответ на его вопрос, не обескуражило его.
- Это твой дом? - опять спросил он. – Красивый. Ты всегда в нем сидишь?
Сорока молчала.
- Наверное, боишься, что если улетишь, то другая птица тут же займет твой дом? Или иногда всё-таки  летаешь?
Сорока поняла, что у неё появился шанс.
- Пить, -  жалобно попросила она.
- Пить? Сейчас принесу, - маленький злыдень направился к выходу.
- Дверь не закрывай – дышать нечем, -  трагическим голосом попросила сорока, всем видом показывая, что готова сейчас же умереть.
- Хорошо! Потерпи! – крикнул маленький злыдень и бегом бросился за водой.
Сорока тут же кинулась открывать дверцу клетки, бормоча:
- Главное вылететь из комнаты, а там пусть ищут. Где-нибудь, в какое-нибудь комнате найдется открытое окно, там и выпорхну на волю.
Однако такой простой с виду крючок не поддался сороке. И клювом она его толкала и крылом – ничего не получалось. Видимо клетку немного перекосило, и крючок зажало в петле. Чуть-чуть,  - но этого было достаточно, чтобы откинуть его сороке оказалось не по силам.
В комнату вбежал маленький злыдень неся глиняную плошку с водой. Сорока тут же прикинулась едва живой, завалилась на бок, изображая немощь.
Маленький злыдень легко отворил дверцу клетки, и поставил плошку с водой перед сорокой.
– Пей.
Сорока подползла к воде и жадно стала её пить – её действительно мучила жажда.
Напившись, она опять уронила голову, закрыла глаза.
- Тебе плохо? Что у тебя болит?
- Крылья. Мне бы их хоть немного расправить. А в клетке тесно.
Маленький злыдень, не раздумывая, осторожно вынул её из клетки. Держа сороку на вытянутых руках, он сказал:
- Можешь расправить свои крылья.
Сорока раскинула крылья, потрясла ими.
- Полетать бы, - мечтательно сказала она.
- Полетай. Я не против.
- Как тут полетаешь? Я же о стены расшибусь. Вот если бы было окно открыто…
- Сейчас, сейчас открою, - наивный маленький злыдень, усадил её на стол рядом с клеткой, а сам кинулся открывать окно. С трудом, но он справился с тугой задвижкой окна, и распахнул его створки.
- Давай, полетай немного, - сказал он сороке.
Сорока не заставила себя уговаривать и вылетела в окно.
- Далеко не улетай, - крикнул ей маленький здыдень.
Сорока, ничего не ответив ему, быстро полетела к Багровым горам на горизонте.

3.
Маленький злыдень, ещё не понимая, что произошло, смотрел в багровое небо, стараясь отыскать её взглядом  – увы, сорока исчезла из вида. И тут он услышал за спиной шаги. Он испуганно обернулся – в комнату входили Кощей, Баш Челик, старик вурдалак и какая-то угрюмая личность.
Кощей сразу прошёл к золотой клетке, заглянул в открытую дверцу, спросил:
- Ну и где твоя пленница?
Баш Челик молчаливо повертел головой на скрипучей шее и, увидев маленького злыдня у открытого окна, мрачно спросил:
- Где сорока, поганец?
- Улетела, - пролепетал маленький злыдень. – Сказала, что ей надо расправить крылья… - и он умолк, поняв, как его бесхитростно обманула коварная птица. Опустив глаза, он стал ждать проклятий на свою голову и неминуемого наказания.
  Но вместо ругательств он услышал смех. Это смеялся Кощей. Маленький злыдень с удивлением посмотрел на него. Как, впрочем, и все остальные, находящиеся в комнате.
Отсмеявшись, Кощей вдруг серьезно сказал:
- Ну, улетела и улетела - велика беда.
- Но она предупредит их о том, что Бука сидит в голове Фетюхая.
- Пусть предупреждает. Мы уже  знаем всё, что нам знать надо, - сказал Кощей и вышел из комнаты. За ним вышли и Баш Челик, и угрюмое существо.
Маленький злыдень хлюпнул носом.
- Ты чего? - спросил его старик вурдалак. – Всё  же обошлось.
- Она обманула меня! Она могла бы сказать мне правду, попросить, чтоб я её освободил…
- Она не могла, сказать тебе правду? Ведь ты же злыдень.
- Злыдень?
- Да, малыш.
- Злыдень?  И что теперь, если я злыдень, никто мне не будет говорить правду?
- Одни будут, другие нет. А впрочем, может и никто не будет. Со злыднями не дружат.
- Я не хочу быть злыднем!
- А это от тебя уже не зависит… - сказал старик-вурдалак и вышел из комнаты.
- Не хочу, не хочу, - вытирая слезы, шептал маленький злыдень. Он понял, что сорока улетела и больше никогда к нему не вернется. Она обманула его…

4.
Фетюхай, кажется, наелся впрок, так как за столом сидел скучный. Если ещё вчера он ел всё, что попадалось ему на глаза, до чего мог дотянуться руками, сегодня на еду только смотрел сонными глазами. А если и клал какой кусок в рот, то, кажется, даже забывал жевать – спал на ходу.
Лиса подкараулила Ягу во дворе, поманила за сарай.
- Чего тебе, Патрикеевна? Что ты мне такое сказать хочешь, чего другим слышать нельзя?
- Я про Фетюхая хочу сказать, - понизив голос до шёпота, произнесла лиса. – Странный он сегодня какой-то: словно, как не в себе…
- То-есть?
- Ест плохо…
- Ну так что? Наелся, значит.
- Это Фетюхай-то наелся? Он же ненасытнее Бесхвостого волка. И ещё – вчера, как наших в дорогу собирали, на всё с интересом глядел, головой вертел – словно вынюхивал что…
- Да, полно тебе. Фетюхай, да чтобы вынюхивал…
- Именно. А пугливый какой стал? Кто что громче скажет, уронит - встрепенется весь,  задрожит, как лист осиновый. Я его спрашиваю: «Ты чего?». А он с испугом смотрит на меня и словно не понимает. Словно я не к нему обращаюсь. А вчера весь день всюду свой нос совал. Трясся весь, как… как не знаю что. А когда наши ушли к Черному камню, вмиг ко всему интерес потерял. Не заметила?
Яга ничего ответить не успела, как с крыши сарая, за которым они беседовали, раздался голос Баюна:
- Точно, точно! Я тоже заметил. Вчера весь день за Иваном по пятам ходил, а сегодня спит на ходу. Почему? 
- Может, потому, что Иван ушёл, и ему неинтересно всё стало, - развела руки Яга.
Лиса промолчала, а Баюн со всей своей котовьей наглостью буркнул:
- Сама-то понимаешь, что говоришь?
Яга почему-то не обиделась на его хамство, а задумалась и произнесла:
- Ладно, погляжу. Может вы и правы…
- Конечно, правы, - ободренная поддержкой Баюна, чуть повысила голос лиса. – Но в чем правы? Вот в чем вопрос?
Яга серьезно глянула на обоих:
- Разберемся.
- Разбирайся скорее, а-то мало ли что? – кот спрыгнул с сарая и пошёл к избе. Лиса засеменила за ним. Яга ещё какое-то время постояла за сараям, пытаясь осмыслить услышанное, и вспоминая вчерашний день.
Вчерашний день был заполошным. Яге некогда было присматриваться да приглядываться к Фетюхаю. Она собирала котомку, постоянно укладывая в неё ту или иную вещь или доставая её оттуда. Наставляла Ивана, Пельку и Серого волка, который обиженно от неё отмахивался. Особенный разговор имела с Соловеко: внушала ему, что от его умения во многом будет зависеть безопасность их мероприятия. Соловейко слушал молча, не выказывая своих чувств  – не поймешь, одобрял ли, нет её наставления. В конце концов, она отступилась от них, после того, как Кеша резонно заметил:
- Если вам больше нечего сказать, не говорите это в сотый раз.
Яга даже плюнула в сердцах на такую наглость.
И конечно же Яга постоянно утешала Василису и отговаривала её от того, чтобы она пошла к Черному камню, вместе с Иваном. Это было самое трудное – умаялась она с ней. Не до Фетюхая ей было.
А там появились и леший с берегинями. И Яга со спокойной душой отпустила Василису проводить Ивана в их компании.
Затем все провожатые вернулись, и опять пришлось утирать слезы Василисе. Замучалась она с ней вчера, что уж говорить.
Яга вернулась к избе, села на крылечке. Остальные  собрались вокруг неё. Яга перечла всех: Василиса, леший, две берегини, Патрикеевна, Баюн, Бесхвостый волк…
Яга повертела головой:
- А Фетюхай где?
- Так спит, - многозначительно сказала лиса.
- Спит, значит. Интересно, что он ночью делать будет?
- А ничего, - сказал Баюн. – Спать будет.
- Сейчас посудой загремим, проснется, - усмехнулась бойкая берегиня.
- Не думаю, - возразила ей лиса. – Он, кажется, аппетит потерял.
- Фетюхай аппетит потерял? Да не может этого быть! – удивился леший.
- Вот и я говорю – не может этого быть, -  сказал кот. – Однако, факт, остается фактом, и это меня напрягает.
- Вы-то, надеюсь, аппетит не потеряли? – спросила Яга.
- Нет, - ответил за всех Бесхвостый волк.
- Тогда, давайте полдничать.

5.
Не смотря на заверения Бесхвостого волка, полдничали без аппетита. Да и откуда ему взяться – только что отправили в трудный путь друзей.
Берегини и леший вообще от застолья отказались, сидели на крылечке. Тихая берегиня полезла в свою сумку, по вместо еды достала шашки. Раскрыла доску, расставила пешки. Бойкая берегиня посмотрела на неё и только покачала головой. Леший тоже вздохнул, но стал играть. Не прошло и пяти минут, как оба – и леший и робкая берегиня –  посмотрели друг на друга, а бойкая берегиня удивленно спросила:
- Неужели, ничья?
- Она, коварная, - подтвердил леший и выругался, чем привлек внимание полдничающих в избе.
 Яга вышла на крыльцо.
- Это что ты себе позволяешь, пенек лесной, - со смешком сказала она. – Как ты себя при дамах ведешь?
- При дамах? – огрызнулся леший. – А как ещё себя вести, при двух дамках на доске?
- Вот оно, значит как, - Яга обернулась к сидевшим в избе. – А ну-ка, тащите Фетюхая на свет белый!
- Давно пора! – тявкнула лиса и кинулась за печку. – Ишь, спит он невинным сном. Даже есть, не просит. – И она, укусив Фетюхая за ногу, закричала: - А ну, вставай, пакостник!
Фетюхай вскочил, заметался по избе, но увидев, что сквозь стоящих против него Ягу и её гостей, не прорваться, замер. При этом было понятно, что он не столько напуган, сколько находится в состоянии недоумения.
Яга подошла к нему вплотную, заглянула в глаза:
- Да нет, - сказала она с сомнением. – Вроде он тут не причем.
Лиса возразила ей:
- Тогда кто, если не он? В избе дух от печёного, да жареного, хоть ножом режь, а он спит, и носом не ведет. Скажи, Баюн?
- И то, - поддержал лису кот. – Словно он и не он вовсе!
Василиса непонимающе смотрела на происходящее.
И тут, влетев в окно, на подоконник с шумом опустилась сорока.
- Так, так, так! – прострекотала она. – Стоите тут, беспокоитесь: «Ах, у бедного Фетюхая аппетит пропал!» Может, ещё и пирожком его угощаете. А на то, что Кощей вызнал, куда и зачем вы Ивана отправили, вам плевать.
- Уймись, стрекотуха, - цыкнул на неё леший.
Яга, резко повернувшись к ней:
– Говори, откуда знаешь, что Кощей про наши дела ведает?
- Долго объяснять.
- А ты коротко объясни, поменьше стрекочи-то!
- От Фетюхая узнал?
- Да как? Он же пустоголовый,  бесхитростный. Посмотри на него. Он же у нас тут весь как на ладони.
- Он, то да, а что ты скажешь насчет того, кто в его пустой голове сидит?
- И кто же в его пустой голове сидит?
- Сама смотри, - обиженно прострекотала сорока.
Яга повернулась к Фетюхаю.
Фетюхай, неожиданно для всех, вскочил и кинулся к выходу. Но на его пути оказался Бесхвостый волк и, тоже неожиданно для всех, так на него рыкнул, что Фетюхай, отпрянув, опрокинул стул Яги, и, плюхнувшись на пол, завертел головой. Бесхвостый даже смутился от такой своей решительности, приведшей к неожиданному беспорядку в избушке. Однако лиса успокоила его:
- Бесхвостый, а ты мне начинаешь нравиться, - сказала она, чем привела Бесхвостого  в ещё большее смущение.
Баюн же, прыгнул с печи Фетюхаю на плечи, и прошипел:
- Замри, а то сейчас голову оторву!
Фетюхай замер.
Яга присела и заглянула Фетюхаю в глаза.
- Кто-то там мечется, а кто – не пойму. А ну, девоньки, помогите мне - я его, как следует, разгляжу.
Берегини разом приступились к Фетюхаю и положили ему на виски руки. Кот, сердито шипя, почти уселся на его кудлатую голову. Яга опять уставилась своим взглядом в глаза Фетюхая. Глядела не долго – резко отпрянула.
- Ах, ты мерзкий таракан! А ну вылезай на белый свет!
Однако тот, что сидел в голове Фетюхая, являться на белый свет и не подумал.
Яга неожиданно позвала:
- Василиса, а ну глянь ты. Интересно знать, что ты там увидишь?
Василиса неловко присела перед Фетюхаем и тоже заглянула ему в глаза. Смотрела не менее полуминуты.
- Ну, говори, что видишь? – нетерпеливо спросила Яга.
Василиса распрямилась:
- Ничего не вижу: глаза и глаза…
- Не веришь, значит в него? 
- В кого?
- В Буку.
- В Буку? Какого ещё Буку?
- В обыкновенного. Тебя что, в детстве им не пугали?
- А в этого… Пугали конечно. Но я уже не ребёнок...
- Не веришь, значит. А это хорошо, что не веришь: очень он не любит, когда в него не верят. Просто весь из себя выходит. А ну, ещё глянь. Может и сейчас выйдет?
Василиса глянула:
- Да ну вас - какой Бука? Понимаю ещё, когда он под кроватью прячется, но в чьей-то голове?
- И часто ты его  под кроватью видела?
Василиса смущенно пожала плечами.
Яга нравоучительно произнесла:
- Нет, Бука под кроватью прятаться не станет, горд он для этого: он всегда в чьей-то голове сидит.
Тут леший тоже подошёл к Фетюхаю, глянул в его бессмысленные глаза:
- Что, Бука, притаился? – сказал он. – Выходи, помоги мне в лесу порядок навести. Я тебя грибами, ягодами угощу.
Василиса чуть было не засомневалась в психическом здоровье окружающих. Если бы это было в Яви, она бы просто была уверена в этом. Но тут в Нави, навидавшись уже всякого, брать под сомнение происходящее не приходилось. И всё-таки…
Яга отстранила лешего и опять сама глянула в глаза, безразлично глазевшего на всех, Фетюхая.
 - Что, самому бояться, это не других пугать?
И тут раздался звук, словно пузырь лопнул. Хлопок этот произошёл за спинами тех, кто был к Фетюхаю лицом.
Все обернулись.
На корявом стуле Яги сидело маленькое угрюмое существо в сером сюртуке и злобно глядело на окружающих.
- Вот он, красавец. Весь тут – посмотрите на него, - Яга уперла руки в бока. – Ну, поведай нам, как ты до такой жизни дошёл?
- Какой, такой? – проговорил ломающимся голосом Бука. – Самая моя жизнь. Я ещё вам всем…
- Но, но! Погрози мне тут! В Яви в тебя верить перестали, так ты к нам в Навь перебрался.
- И что?
- А-то, что я в силах ещё всех убедить, что тебя нет. – Яга засмеялась. – Глядишь и  правда, под детскими кроватками свой век доживать будешь.
Бука закряхтел, зашлепал губами, насупился. А Яга сказала:
- Что грозно глядишь, кряхтишь, толстыми губами шлёпаешь, злыми глазами хлопаешь? Никого ты тут не напугаешь…
Бука грозно глянул на Василису. Та было смутилась, но тут же взяла себя в руки и усмехнулась, глядя прямо ему в лицо. Бука ещё больше скривился, отвернулся от её взгляда, тупо уставился в пол.
И тут все услышали, какое-то чавканье и, обернувшись на него, увидели Фетюхая, с чугуном в руках. Фетюхай руками выгребал из чугуна кашу, запихивал её себе в рот, жмурился от удовольствия, и громко чавкал. Глядя на него все засмеялись.
- Ух, как жрет, - с завистливым огорчением сказал Бесхвостый волк. – На такого и еды не напасешься.
Все дружно засмеялись, помня про волчий аппетит Бесхвостого.
- А где же наш сердитый гость? – спросила Яга.
Буки нигде не было.
- К Кощею с доносом побежал, - зашипел Баюн. – Не уследили!
- Что Кощею надо было узнать, то он от него давно узнал, - сказала лиса. – Бука все наши секреты слышал, когда в голове Фетюхая сидел.
- Экие вы тут бестолковые! – прострекотала сорока. 
- А ты не стрекочи, - Яга села на свой стул, утерлась платком. – Ты давай поклюй чего-нибудь, да лети  Ивана искать. Скажешь Серому, что Кощей про их путь проведал.
Сорока заявила, что сыта. Когда ей объяснили, где искать Ивана и его товарищей, она, не прощаясь, вылетела в окно.
Яга, задумчиво глядя ей вслед, тихо сказала Василисе:
- А ты бы, милая, надела своё платье с широкими рукавами – мало ли что. Да и уроки мои не забывай…

Глава 3.
(Неведомые дорожки.)

1.
«До чего славное лето, однако, в этом году выдалось в Нави!» - думал Иван, шагая по лесам и перелескам, по торёным дорогам и чуть приметным тропинкам в компании своих старых попутчиков и новых друзей. Странно: но, даже видя слезы Василисы при расставании, он с легким сердцем отправился в далёкий и, несомненно, опасный путь.  Изредка он вспоминал о тихой своей жизни в Яви, и где-то глубоко-глубоко в его голове, мельком проносилась мысль, что, к  сожалению, ему туда придётся возвращаться. Если, конечно, придётся…
 Привалы устраивали в тенистых местах, у ручьёв, а коли таких не попадалось, то и просто среди поля, на травке – рушник-самобранка исправно и кормил и поил  походников.
На одном из привалов к ним вдруг прилетела сорока и начала, что-то взволновано, по крайней так показалось Ивану, стрекотать. О чём она стрекочет, Иван не понимал, однако, по настроению других видел, что вести эти пришлись всем не по вкусу: волк, склонив голову на бок, задумчиво молчал. Пелька и Соловейко тоже о чем-то задумались; ворон, сунул голову под крыло, кого-то выщёлкивая клювом, как всегда с ним случалось, когда решал какую-то непростую задачу. И только Кеша беззаботно произнес на человеческом языке фразу, которая и ободряла и пугала одновременно:
- Кто не рискует, тот не лежит в гипсе!
Иван не выдержал:
- Что случилось-то? Вы можете по-человечески сказать?
- Да ничего особенного. Просто Кощей узнал, что мы пошли к Чёрному камню, – сказал  Серый волк.
- И что теперь? Не  ходить, что ли?
- Как это не ходить? – удивился ворон. – Не ходить нельзя. Только как идти, надо решить?
- По ведомым тропинкам идти не годится, - продолжал он. – Кощей Горыныча поднимет, тот сразу всё сверху увидит, выследит…
- Как с квадрокоптера, что ли? – спросил Иван.
Все молча посмотрели на него, не понимая, о чем это  он. И только Кеша сказал:
- Типа того…
- Типа чего? – осведомился волк.
- Типа воздушного змея, что мальчишки в небо запускают, - пояснил ворон. – Интересная штука, скажу я вам… 
- Да ну, - возразил ему Кеша. – Лучше бы голубей разводили.
- Не согласен! - ворон даже подскочил. – Голуби они жрут, как не в себя. Только нацелишься на горбунку какую, а они уже тут, как тут – из под носа выхватывают.
- А ты клювом не щелкай, - усмехнулась сорока.
- Ладно вам! – прикрикнул на  птиц волк. – Лучше думайте, как к Чёрному камню незаметно подойти?
- Неведомыми тропинками надо идти, - сказала сорока.
Ворон согласился с ней, но, вздохнув, добавил:
- Надо-то надо, да кому из нас они ведомы? Ты знаешь хоть одну?
Сорока задиристо ответила:
- Ну, не знаю. Но ты-то должен знать – ты же  у нас мудрый…
Ворон ничего ей на это не ответил.
- То-то же, - примирительно сказала сорока. – Откуда нам про эти тропинки ведать? Мы же по небу летаем. А вот вы…
Волк гордо произнес:
- Я неведомых троп знать не знал, и ведать не ведал. Для меня все дороги всегда ведомы были…
- Как и для Кощея, - подкузьмила его сорока. Волк сверкнул на неё недобрым взглядом.
- И нечего на меня так смотреть! - проговорила она, но  на всякий случай, перескочила на ветку повыше.
Кеша изрек:
- Боишься? Правильно - волка сколько ни корми, он всё равно смотрит.
- Рассказывала нам мама про одну дорожку, - сказал, доселе молчавший, Пелька.
- Ага, - подтвердил Соловейко. – Говорила и строго-настрого наказывала, никогда по ней не ходить.
- Не про дорогу ли в Древний погост рассказывала? – заинтересовался ворон.
- И вы про неё знаете?
- Знать-то знаю, да где она начинается, не ведаю.
- А мы ведаем, да не знаем, что это за погост, и куда эта дорога из него ведет?
Ворон опять пощёлкал под крылом клювом. Все терпеливо ждали, когда он окончит этот свой непременный ритуал, прежде, чем сказать что-то важное.
- Дорога эта странная, - начал он. – И ведет она непременно туда, куда тебе надобно. Только на пути её стоит тот  самый погост…
- И что из того, что он стоит? – перебил неторопливое повествование ворона Серый волк, который всегда отличался нетерпением к длинным речам.
- А то, что все, кто туда вошли, из него не вышли.   
Волк криво усмехнулся:
- А если никто не вышел, откуда ты про это знаешь?
Ворон задумчиво посмотрел в никуда:
- Знаю и всё.
- Погост это кладбище что ли? – спросил Иван.
Ворон, как показалось Ивану, с каким-то сожалением, посмотрел на него:
- Почему сразу кладбище? Раньше вся земля на погосты делилась. Как у вас на районы. И стояли там погостья: дворы такие постоялые. А название им было от слов погостить, гостить, гостиница… Там  останавливались  князья с дружиной во время сбора урока. Многие из погостов и поныне стоят. Люди в них живут. А этот, самый древний, невесть, где спрятался…
- Так может быть, его и нет вовсе на свете?
- Как это нет? – подал голос Пелька. – Мама нам о  неведомой тропе к нему сказывала…
- И велела никогда не ходить по ней, -опять повторил Соловейко предостережение матери. - Говорила ещё, что если мы пойдем по ней, то попадем в Древний погост, и уж более, никогда с ней в этой жизни не увидимся…
После такой речи братьев, все на какое-то время умолкли – видимо, ни кто не желал пропасть из привычного мира и расстаться с друзьями-товарищами навсегда.
После томительной паузы голос подал ворон.
- Вот только… -  он умолк.
- Что только? – сразу спросил его нетерпящий неопределенности волк.
- Вот только в Древний погост никогда не посещал ни один богатырь…
- Так, так, так – заволновался Серый. – Мысль твою понял. Но где же нам богатыря-то взять?
Соловейко хмыкнул в кулак. А Пелька вовсе не сдержался – засмеялся в голос. Кеша, как всегда выразился просто, но понятно:
- Ты, Серый, по-своему прав, а по-моему - нет.
- То есть?
- А то и есть, что каждый заблуждается в меру своих возможностей,  - поддержал Кешу ворон.
- Хватит, говорить загадками! – вскипел волк.
- Какие уж тут загадки, - прострекотала сорока. – А Иван-то у нас кто? Если он не богатырь, то зачем вы его за собой таскаете?
Волк посмотрел на Ивана и произнес:
- Ну, если только…
Иван хотел обидеться, но не стал: действительно – какой он богатырь, если даже до Мастера спорта не дотянул, так в КМСах и остался.
- Как говорится, - подытожил Кеша, - у каждого времени свои овощи.
- Помолчи, - одёрнул его волк. – Что-то ты сегодня разговорился. – И он повернулся к братьям Одихмантьевичам. – Ну и где эта неведомая тропа начинается?
- В Пьяном лесу,  - сказал Пелька.
- В Пьяном лесу? – удивился волк. – Это же совсем рядом. Что-то никакой я там неведомой мне тропинки не видел.
- Не так смотрел, - рассмеялся Соловейко.
Волк поднял на него угрюмый взгляд:
- Ладно, пойдем, покажешь, весельчак.

3.
Пьяный лес Иван узнал с первого взгляда. Как когда-то Осенний. Ни с каким другим лесом его спутать было нельзя. Рос он вкривь и вкось, словно в пьяной пляске. Только радости на душе, при виде такого лесного «веселья», не было никакой. Ни одно деревце в нём не тянулось верхушкой своей в небеса. Стволы его завивались, как плети дикого хмеля, но были они безлистые и не за что не цеплялись, а наоборот, словно отталкивались ствол от ствола, словно каждое дерево жило на особицу.
Сколько же разных лесов в Тридевятом царстве? Из сказок Иван знал один лес – Дремучий. Там жила баба Яга. Но побывав у бабы Яги, Иван, окружающий её лес, дремучим назвать не мог.
Еловый лес за Смородиной тоже не был дремучим. Скорее Живым. Значит, есть ещё где-то и Дремучий лес. Наверное, он припасен Ивану напоследок.
А пока вся ватага молча стояла и смотрела на извивающиеся дерева.
- Ну вот он ваш Пьяный лес, - наконец не выдержал молчания волк. – Ищите, где она эта ваша неведомая тропинка? Сколько раз я тут пробегал, а живой жизни ни разу не встречал. Да и кто тут жить захочет, когда отсюда скорее уйти хочется.
Волк осторожно пошёл вглубь леса. Все двинулись за ним…
Весь остаток дня они проблуждали по Пьяному лесу. Ходили и гурьбой и разделяясь на компании. Птицы, сорока и ворон, летали над ними, сами не понимая, что высматривают.
Ни заветных, ни самых простых тропинок в кривом лесу найдено не было – песок, да жухлая трава – глазу зацепиться не за что. Сколько ни блуждай, сколько не топчись, следы в песке пропадали, как на берегу во время прибоя. Хвоя и шишки, сброшенные с ветвей, лежали на земле хаотично, не намекая ни на какие тропы или просто направления.
Утомившись от бессмысленного блуждания, по Пьяному лесу, походники под вечер присели отдохнуть у дерева завитого в кольцо. Ствол его вроде начал расти, как дереву расти и положено – вверх. Но поднявшись от земли на метр-полтора, древо вдруг решило удариться в одно и направлений модернизма и завило свой ствол в немыслимое для такого растения, кольцо. После чего опять потянулось к небу, извиваясь как змея.   
Разложив бабушкин рушник, все сели подле него – кто ближе, кто подальше. Утолив первый голод, освежившись квасом, Серый волк заявил:
- На сегодня довольно, набегались. Ночевать тут будем.
Спорить с ним никто не стал.
Костер решили не разводить – небо было ясное. Светлый месяц  стоял над корявым лесом, звезды всё смелее мерцали на небосводе.
Устраивая ночлег, расчищая себе место от колючей хвои и острых шишек,  волк ворчал:
- Дернуло же нас эту тропу искать? Столько времени потеряли. Сейчас бы уж треть пути до Черного камня одолели.
- Кто же знал, - успокаивал его  ворон.
Не преминул вставить в их беседу свое словцо и Кеша:
- Всё, что ни делается, не делается к лучшему.
- Именно, - волк кинул недобрый взгляд на  Пельку и Соловейко – зачинщиков этого мероприятия. – Я тоже хорош – слушаюсь кого не попадя.
Одихмантьевичи, молча устраиваясь на ночь, ничего не ответили.
Не прошло и получаса, как все угомонились и спали.

4.
Проснулся Иван среди ночи. Его разбудила тишина. Полная, глухая, пугающая своей беззвучностью. А ещё темнота! Беспросветная, без ориентиров – где право, где лево, где верх, где низ?
Было страшно. Казалось, что весь мир провалился в эту темноту и эту тишину – Иван не ощущал себя в пространстве.
«Спокойно! - мысленно приказал он себе. И тут же усомнился – А кто это подумал и кто кому приказал? Может и не я»
Но он был мальчик деревенский. Не раз просыпался среди темной ночи в избе деда, что стояла на краю села. И тогда ему так хотелось, открыть глаза, чтобы увидеть хоть искорку света. Он открывал их, но видел только одну тьму. Он ощупывал своё лицо; лоб, щёки, нос, но рук не видел. Это было страшно – мир исчезал! Земля уносила его в самый дальний уголок космоса, где его уже никто, никогда не найдет. Да и как найти то, чего не существует?
Спасало от таких мыслей бьющееся от страха сердце. Потом начинали различаться и звуки ночной жизни избы: потрескивание старого дома, стук ходиков висящих на стене. И самый дорогой в тот момент звук: приглушённый храп деда, доносящийся из сеней, куда бабушка выгоняла его спать летом. Иван и сейчас чутко прислушался, надеясь услышать храп Пельки, свистящее дыхание Соловейко, ночные стоны Серого волка, проводящего ночи даже во сне в вечных погонях. Но он не услышал, и не увидел никаких признаков существования своих друзей…
Так же не видно было ни луны, ни звезд над лесом. Как и самого леса. Иван пристально щурился, пучил глаза в темноту – но не было видно ни зги. И когда он уже совсем отчаялся, что-либо разглядеть, увидел тонкий лучик, исходящий от единственной на небе звездочки. Иван уцепился за него взглядом, как за мировую ось. Лучик этот упорно сверлил космическое пространство, пробираясь к нему.
Ещё Иван заметил, что и сама звездочка начала наливаться пульсирующим светом, но луч от этого своей яркости не изменил. А вокруг Ивана была всё та же плотная тьма.
Звезда продолжала увеличиваться прямо на глазах. В конце-концов, она качнулась на темном небе и покатилась вниз, скользя по лучу, наливаясь и наливаясь нестерпимым для человеческого глаза, светом. Смотреть на неё стало больно, Иван зажмурился – он был уверен, что когда звезда коснется земли, она взорвется. И она взорвалась. Взорвалась тихо, без грохота, без колебания земли, но даже сквозь закрытые веки, он понял, что это произошло – яркая вспышка и наступившее после неё слабое и теплое свечение, убедили его в этом…
Иван с опаской открыл глаза…
Ночь опять стала светла. Луна клонилась к горизонту. Друзья его спали непробудным сном. А за их «биваком», опершись правой рукой на завившееся в кольцо дерево, скрестив красивые ноги в красных сапожках, стояло юное, прекрасное создание, женского пола. Длинные золотые волосы укрывали её нагое тело до самой земли.  Девушка смотрела на Ивана испытующим взглядом прекрасных зеленых, а возможно синих, глаз. Во взгляде её не было ни тени смущения по поводу своей наготы, хотя лёгкий ветерок, играя её длинными, золотыми волосами, непроизвольно открывал взору Ивана ту или иную часть её прекрасного тела. Ивану от этого было не по себе. Отвернуться, или опустить глаза он почему-то не мог – подсознанием понимая, что этим оскорбит ночную гостью, а потому старался смотреть ей только в глаза. 
Девушка легко оттолкнулась от земли, и, перелетев спящих  товарищей Ивана, опустилась у его ног. Присев, она скрестила свои руки на его коленях, и ласковыми синими, (а может и карими) очами,  посмотрела в его растерянные глаза.
Этот взгляд прелестной незнакомой девушки, прилетевшей к нему со звезды и прилегшей у его ног, смущал его.  Она была так хороша, что, как говориться, «невозможно глаз отвесть».
Девушка, продолжая глядеть на Ивана невинным взглядом, откинула на спину свои золотые волосы, и стала подтягивать голенища своих красных сапожек – того единственного, что было на ней надето. Зрелище это в одно и то же время было настолько невинным и бесстыдно-пленительным, что Иван с трудом отвел от её прелестей свой взгляд, и  деревянным голосом спросил:
- Что тебе от меня надо, краса девица? Побереги свои чары для других. Я человек женатый, - в подтверждение своих слов, Иван показал обручальное кольцо. – Мне его надела на палец моя любимая.
- Ну так что из того? – без всякой тени смущения ответила девушка. – Смотри, сколько таких перстеньков у меня, - и она протянула к Ивану свою ручку, в перстнях такой красоты, что в глазах у Ивана зарябило от их блеска. – Выбирай любой.
И Иван, словно околдованный потянулся к её руке. Но не успел он её коснуться, как ему на плечо вспорхнула, невесть откуда взявшаяся сорока, и ехидно произнесла:
- Что, Ваня, глаза боятся, а ручки тянутся?
Услышав такую отповедь, Иван отдернул руку.
- Спасибо, красавица за честь, но колечко моей Василисы, мне дороже всего.
В глазах ночной гостьи промелькнула досада:
- Ох, уж эти сороки, - сказала она так, что Белобока поспешила спрятаться за Ивановой спиной. А прелестница продолжила разговор с Иваном нежным, медовым голосом: - Вот значит ты какой! Похвально. Только заешь, что если верность долго хранить – она испортится? – засмеялась девушка. А потом построжев, спросила, - неужели твоя жена прекрасней меня?
- Для меня – да! – твердо заявил Иван.
Чаровница насупилась, завернулась в свои богатые волосы, как в плащ, поднялась на ноги, отступила на шаг и опять откинув волосы за спину, выставила напоказ свои ножки в красных сапожках:
- А у неё есть такие ножки?
- Есть и не хуже…
- А такие сапожки? Посмотри, какие они ладные. А какая кожа, пощупай – как шёлк…
Иван не успел поднять глаза и посмотреть, как за его спиной раздался равнодушный голос ворона:
- Эка невидаль сапоги. Может на них и не кожа вовсе, а кожзаменитель. 
- Что? – вскрикнула в негодовании девица, и даже взлетела над землей. Она сделала круг над спящими, и резко, в сердцах, села на ближайшее коряво изогнутое дерево. – На, смотри! – и она стала срывать с себя сапожки. Сорвав, бросила их в Ивана. – Смотри, щупай! Ни у кого таких нет!
Иван не пошевелился:
- Что мне их щупать? Что за блаж такая!
- Возьми, я сказала!
- Бери, дурак, пока не поздно! – шепнул ему на ухо ворон.
Иван поднял сапожки с земли. Сапожки были отменно слажены. Иван не разглядел на них ни единого шва. Кожа их была так приятна на ощупь, что хотелось потереться о них щеками. Но он сдержал себя, а-то мало ли что? Держа сапоги в руках, он поднял глаза на ночную гостью. Та нежно, умильно и… преданно смотрела на него, как собака на хозяина, нежно треплющего ей уши.
- Проси у меня, Иванушка, что хочешь – всё исполню.
Иван смутился:
- Что просить-то? Ничего мне от неё не надо, – прошептал он почти про себя, но ворон услышал его.
- Проси, чтобы она указала тебе заветную тропу, ведущую к Древнему погосту.
Сорока, выглянув из-за спины, добавила:
- Да, гляди, сапоги ей до того, как она исполнит твое желание,  не отдавай.
- Ну что же ты молчишь, Иванушка? Смотри, скоро светать начнет, тогда просьбу твою я не смогу исполнить…
- А хочу я, - начал Иван, - чтобы ты мне и моим товарищам показала неведомую тропу к Древнему погосту.
Милое личико девицы обиженно сморщилось:
- И только-то? – она даже всхлипнула, вытерла навернувшиеся слезинки прядью своих прекрасных волос. – Неужели тебе в Древнем погосте, будет лучше, чем со мной. Я бы тут к тебе каждую ночь прилетала. А день бы ты с Василисой своей коротал. А там в этом Древнем погосте…  Неужели я хуже чем та… Ах! - Она расстроенно всхлипнула и  умолкла.
Это «чем та…» Ивана насторожило, но ворон не дал ему даже расспросить обиженную невесть чем гостью, что это значит? Ворон больно ткнул его клювом в бок:
- Не тяни, требуй! А-то скоро рассвет!
Иван снова повторил свою просьбу.
- Что же, будь по-твоему, - тяжко вздохнув, сказала золотоволосая красавица. -  Видишь это дерево, что завилось кольцом? Полезай сквозь него, и попадёшь туда, куда тебе надобно.
- Буди ребят, да сапоги из рук не выпускай.
-  Полундра, бездельники и лоботрясы! – истошно заверещал, неожиданно проснувшийся Кеша (да и спал ли он все это время?). - Кончай ночевать! Труба зовет! 
Спящие, мигом подхватились. Осоловелые со сна, они хмуро слушали приказ Ивана, лезть через кольцо витого дерева, мало что понимая. И неизвестно послушались бы они его с первого раза, если бы не нагая красавица, невесть откуда взявшаяся на их привале, если бы не её обиженное лицо и гордый, неласковый взгляд.
Когда все исчезли, именно исчезли, нырнув в кольцо, как в прорубь неведомого, сорока прошептала Ивану:
- Сапоги ей в руки не отдавай. Оставь тут у дерева, а то не отпустит… - и исчезла в древесном кольце, вслед за остальными.
Иван сделал, как она велела – аккуратно приставил сапожки к  стволу дерева, а сам нырнул в его кольцеобразное образование.    Пред этим, правда,  напоследок глянул на неземную красоту  девушки спустившейся к нему по звездному лучу, и поклонился ей, благодаря, и прощаясь.
И он уже не видел, как она, отерев слезы, медленно подошла к дереву, постояла минутку, гладя  корявый ствол, наклонилась к сапогам, не спеша надела их. И только она притопнула каблучком, проверяя, как они сидят на её стройных ножках, как тут же вся преобразилась. Грусть и обида исчезли с её лица, глаза засверкали счастьем. Она ухватилась за звездный луч, брызнувший к ней с вышины, и унеслась в небо, тронутое первым румянцем рассвета.

Глава 4.
(Древний погост).

1.
Пролетев через кольцо, Иван сгруппировался и безболезненно приземлился на мягкой, мшистой земле.
Кругом был лес.
Нормальный лес. Стволы его дерев, как стрелы, тянулись в небо. По крайней мере, так казалось после Пьяного леса.
Иван поднялся и посмотрел на товарищей. Они смотрели на него.
- И что это было? – спросил Серый волк. – Пока мы, значит, спали, он с девками хороводы водил? Вот Василиса бы поглядела…
Серый волк давно полюбил Василису, был ей предан, как собака, переживал за неё, как брат за сестру, а потому грубо спросил:
- Говори, кто эта бесстыжая, с которой ты сапоги снял?
- Откуда я знаю? – огрызнулся Иван.
- Летавица это, - прервал их перепалку ворон. – Или забыл о такой?
Волк сразу пошёл на попятную:
- А что мне её помнить. Я её сроду не видывал. Вот, значит, какая она… А ты откуда её знаешь?
- А ты поживи с моё, - скромно ответил ворон. – Хорошо мы с Белобокой в полглаза спим, а то бы наделала она дел - увела бы у нас богатыря.   
- Вот ещё чего, - обиделся Иван. – Нужна она мне.
- Она-то может тебе и не нужна, да ты ей нужен…
- Зачем это? – задал Иван глупый вопрос.
Соловейко даже засмеялся:
- Известно зачем…
- Для коллекции, - поддержал брата Пелька.
- Да, - мечтательно протянул волк. – Видеть её одно удовольствие!
А Кеша резюмировал:
- А не видеть – другое.
Все засмеялись.
- Однако, - прервал смех Серый волк,  – хотелось бы понять, куда мы выпрыгнули?
- Иван, просил Летавицу -  чтобы она показала нам  неведомую тропу к Древнему погосту.
- Что-то я не вижу никакой тропы, - сказал Соловейко.
Волк понюхал воздух:
- Да нет, что-то есть – запах не совсем лесной…
Все огляделись.
- Смотрите, - показал Пелька. – Вот тут, вроде, как трава примята. А там дальше прогалинка, - и он указал рукой в направлении большущей сосны, которую слева огибала, выбитая до бурого цвета трава, растущая среди буйной лесной зелени. – Чем не тропинка?
- Похоже на то, - сказал волк. – Пошли…
Ворон и сорока улетели вперед – на разведку.
Соловейко, у которого на плече пристроился Кеша, шёл впереди. За ними шёл Пелька. Иван шёл за Пелькой, Серый волк за Иваном. Прошли минут десяток – лес стал потихоньку расступаться. Иван догнал Пельку, спросил:
- А Летавица эта, она кто?
- Понятия не имею. Лучше волка спроси.
- Кто она? – обернулся Иван к волку.
- Да я тоже толком ничего не знаю, - отозвался Серый. – Берендеи зовут её Прелестницей. Яга – Ветреницей. А разные репоеды Дикой бабой. Надо у ворона спросить…

2.
Лесная тропа, вдруг, оборвалась, и перешла в мощеную дорогу.  На придорожном столбе с указателем, сидели сорока и ворон,  дожидаясь товарищей. Стрелка указателя показывала на уходящую вдаль дорогу. Надпись на ней гласила «ДРЕВНИЙ ПОГОСТ». 
- Вот, - сказал ворон. – Мы  и нашли, что искали.
- Бороться и искать! Найти и не соваться! - процитировал Кеша.
- Не «не соваться», а не сдаваться! – поправил Иван попугая.
- Вам, барин, виднее. Мы народ темный, книжек не читаем. Что люди скажут, то и повторяем.
Последнее время Иван стал замечать, что попугай от редких, хоть порой и метких по смыслу реплик, стал использовать в своей речи многословные предложения.
- Довольно ерничать, Иннокентий, - ворон слетел на придорожную траву. – Может, позавтракаем, пока время позволяет? А-то ведь со вчерашнего дня во рту маковой росинки не было...
- Ни жучка, ни червячка, - добавила сорока. 
Расположились тут же, у придорожного указателя. 
Ели без удовольствия, с интересом слушая рассказ ворона о Летавице.
- Ну какая она из себя рассказывать вам не буду – сами видели. А слетает она на землю падучей звездой. Ночами летает или сидит где-нибудь, на дереве или камне, пока рассвет не наступит.
- Да караулит добрых молодцев, чарует их своей девичьей красой. Сколькие из них потом потеряли покой, мечтая о ней… - внесла в речь ворона свою лепту сорока.
Ворон продолжал:
- А сводит она всех с ума своими красными сапогами…
- Как это сапогами можно с ума свести, - удивился Иван.
- А вот так. Твоё счастье, что ты любишь Василису, и не любовался прелестницей, а смотрел ей в глаза.
- А уставился бы на её ножки, да сапожки, пропал бы… - поддакнула ворону сорока.
- Да ну, ерунда какая…
- Какая же это ерунда? Ты же видел, как она летает? Это всё её волшебные сапожки. Они для неё, что крылья для птицы, - ворон резко расправил свои крыла, взмахнул ими и взлетел на придорожный указатель. – В них вся сила Летавицы. Только тот, кто сможет не смотреть на её сапожки, то есть на красоту её, тот не поддастся её чарам. А если уж кто сумеет с неё эти сапожки снять, тот может заставить её выполнить любое своё желание. Когда она без сапог – управляй ею, как хочешь. 
Тут ворон опять слетел с дорожного столба на мощёную дорогу, и резко переменил тему разговора:
- Кто же эту дорогу вымостил? И главное для кого и для чего?
- Для кого, для кого? – волк тоже вышел на дорогу. – Для нас. А для чего? Сейчас пойдем и всё узнаем.

3.
По отлично мощеной дороге шли волк и трое путников. На плече одного из них сидел попугай. Взошедшее солнце освещало лес и дорогу, отбрасывая на её тени идущих. Они рельефно высвечивались на булыжниках мостовой, четко прописанных словно темной тушью, очерчивая каждый камень.  Это было красиво!
Иван представлял, как бы это здорово мог снять какой-нибудь мастер кино, для своего блокбастера, о приключениях отважных героев, идущих навстречу неизвестным испытаниям…
Мечты его прервали  ворон и сорока, дожидающиеся дороге, словно преграждая им путь.
- Ну? - спросил Серый волк. -  И что мы молчим? Поведай, вещая птица, что нас ждет впереди?
- Не знаю, - честно ответил ворон. – Видели мы с сорокой этот Древний погост. Тут он недалеко, за поворотом. Жизни рядом никакой.
- Двор крапивой зарос.  Крыльцо покрыто вековой пылью. Окна в паутине, дверь тоже – словно её сотни лет не открывали, - прострекотала сорока. 
- Бывает, - как показалось Ивану ни к селу, ни к городу сказал Серый волк.
- И что самое удивительное,  а может и неприятное - это уж, как кто сам решит - дорога за погостом, буквально через метров тридцать обрывается. Обрывается так ровно и четко, словно у строителей внезапно дорожный камень закончился. 
- Дальше какое-то марево висит, словно на краю мира стоишь. И никакой тропинки, даже такой неведомой, что нас сюда привела.

4.
Древний погост встретил гостей не-то, чтобы негостеприимно, а скорее равнодушно. Не ждали тут никого. Давно не ждали.
Мощеная дорога, огибала его с левой стороны и, действительно, как сказал ворон, обрывалась неожиданно и непонятно почему. Розовое марево стояло за ней непроглядной, и, как оказалось, непроходимой стеной. Иван и его спутники, увидев это, после пары попыток пройти сквозь марево, вернулись к погосту.
Это был достаточно большой для такого безлюдного места дом-терем, скатанный из массивных лесин. От времени бревна его сильно потемнели, но выглядел он достаточно крепким сооружением.
Вдобавок это строение было обнесено частоколом. Если бы Иван пару дней назад не жил в подворье бабы Яги, он бы подумал, что именно тут она и должна обитать. На остро отточенные верхушки брёвен частокола, были посажены звериные черепа-обереги. Двор погоста за частоколом, зарос непроходимыми зарослями крапивы.
Ворон и сорока сидели на перилах крыльца, скорее всего дожидаясь остальных.
Кеша вспорхнул с плеча Соловейко, полетел, и присоединился к ним.
- Так и позавидуешь этим пернатым, - проворчал Серый волк. – А тут ломись, через эту крапивную прорву.
Волк шагнул было в заросли крапивы, но тут же выскочил назад.
- До чего же зла, собака! Через шкуру кусает.
- Небось, справимся, - успокоил всех Пелька. – Где-ка тут у нас можно прут покрепче выломать? – Пелька оглянулся. – Вот эта орешина, думаю, подойдет.
Среди унылого осинника росло веселое ореховое дерево.
- Хм, - сказал Пелька. – Такое ощущение, что кто-то его тут специально посадил.
Он ловко выломал две ореховые палки, очистил их от веток. Одну, поувесистей, взял себе, другую сунул Ивану. 
- Ну, пошли косить? – задорно сказал он и накинулся на крапивные заросли.
 Не прошло и получаса, как вся команда собралась на крыльце…
Крыльцо было покрыто таким слоем пыли, что следы, оставленные в ней, были отчетливее, чем на сыром песке.
«Прямо, как на Луне», - подумал Иван.
На стене рядом с крыльцом, рукой достать, на колышке вбитом в бревно, висела веревка. Пелька протянул к неё руку и тут же отдернул:
- Ух, ты, - вскрикнул он. – Из крапивы сплетена. Странно…
- Что странного-то? – сказал Соловейко. – Ни льна, ни конопли тут, гляжу, не растет. А крапивы полно.
- Странно то, что она висит снаружи, хотя ни в дом, ни, как я понимаю, ни из дома никто не выходил, - буркнул волк, обнюхивая дверь.
Пелька обернулся к Ивану:
- Ты посмотри, как она добротно сплетена – ни ворсинки лишней не торчит.
Иван осторожно потрогал веревочное кольцо.
Пелька заулыбался:
- Не боись, трогай смело, больно не укусит, - Пелька был доволен, что разыграл товарищей.
И правда – крапивная верёвка не обжигала, а даже приятно щекотала ладонь. 
 Войти в терем долго не решались. Заглядывали в окна, смахивая паутину. Вместо стекол,  прорубленные в стенах бойницы, были затянуты бычьими пузырями, сквозь которые вообще ничего нельзя было разглядеть.
Наконец Иван решился и толкнул дверь. На его удивление, дверь отворилась легко, с тихим напевным скрипом. Все, кроме ворона и сороки, не торопясь вошли в неё и сразу оказались в просторном помещении, заставленном столами и лавками. У дальней глухой стены был сколочен прилавок. К нему была прислонена метла, которой явно тут было не место. А ещё за прилавком виднелись полки с посудой, и невысокая дверь. Слева от прилавка была лестница, которая вела на другой этаж терема, где, по-видимому, находились комнаты для гостей.  В темном углу справа чернел зев большого, почти в человеческий рост, камина.
На удивление всех, кругом была идеальная чистота. Впрочем, возможно так казалось из-за царящего в помещении полумрака.
Иван долго держал дверь отворенной, ждал пернатых, но те в доме так и не появились. Куда делись, никто не видел. Да не особенно этим и интересовались – все напряженно вглядывались в полумрак помещения.
- Эй! – наконец подал голос Серый волк. – Живой есть кто? Отзовись!
Едва он это произнес, как  заиграла негромкая музыка, вспыхнули фонари под потолком и на стенах, а из-за стойки, как блоха из табакерки появилась смазливая бабёнка.
Вид её был, мягко говоря, несколько вульгарен. Крепкая стать её, словно сошла с полотен Рубенса. Томные, с похотливым взором глаза, необъятная грудь,  и прочие её достоинства, затянутые в шнурованный на талии лиф и пышные юбки выглядывающие одна из-под другой, одновременно притягивали к ней взгляд мужчин и, почему-то, заставляли их краснеть и смущаться. Лицо её было даже красивым, если бы не тонкий нос, над пухлыми ярко красными  губами, и разноцветными глазами. Рыжие волосы были на затылке собраны в пучок. 
Хозяйка, а это, скорее всего, была она, улыбнулась всем приветливо и соблазнительно и произнесла сладким  голосом:
- Будьте здравы, гости дорогие! Прошу вас, проходите, Располагайтесь, как дома, садитесь  за любой стол. Как видите, гостей у нас сегодня ещё нет, вы первые, вам и место выбирать…
Гости выбрали стол поближе к двери.
- Пиво? Брага? Квас? Что прикажете подать?
- Пиво? – прокричал Кеша. – Йо-хо-хо! И бутылку рома!
Хозяйка одобрительно посмотрела на него:
- Да вы, я вижу истинный знаток и гурман! Момент! Всё будет исполнено в лучшем виде! - И кинулась исполнять заказ.  Однако увидев Серого волка, задержалась и строго сказала:
- А собаку, пожалуйте вывести на улицу. С собаками не обслуживаем!
Серый волк угрюмо покачал головой, но ничего не сказал и послушно вышел.
Хозяйка опять, улыбнулась всем соблазнительно и скрылась за маленькой дверцей, оказавшейся за стойкой, которую «гости» не разглядели в полумраке.
- Ну ты, Кеша, даешь! А если я не хочу ни пива, ни рому? Что тогда? – растерянно сказал Иван.
- Пей воду, - охотно посоветовал ему Кеша.
- А я с удовольствием глотну пивка, - сказал Соловейко. – И вообще она мне нравится…
Пелька укоризненно глянул на младшего брата, но промолчал.
И тут входная дверь отворилась, и в зал вошёл добрый молодец. Все, с удивленной настороженностью, воззрились на него.
- Тихо всем! – сказал добрый молодец шёпотом. – Это я, Серый волк. Не узнали? И учтите, мы незнакомы.
И добрый молодец Серый волк сел за соседний стол.
«Ёлки-палки! – подумал Иван. – Если он так мог, то почему не таскал котомку? Не одевал шапку-невидимку? Не лез на дуб за Соловейко? Не иначе, как меня испытывал!».
Тут же из маленькой дверцы появилась хозяйка. Она несла поднос с полными кружками, бутылкой рома и стаканами.
- А вот вам, дорогие гостюшки пиво и ром. Угощайтесь на здоровье. – Хозяйка стала выставлять питьё на стол. Последним делом она поставила перед Кешей тарелку и  сказала, обращаясь ко всем:
- А это вам, орёлики, вместо «Йо-хо-хо» - вареные раки.
И тут она увидела добра молодца Серого волка, и с удивлением, не без нотки настороженности в голосе, произнесла:
-  Еще один гость? Давненько в моем заведении не было столько добрых молодцев, - но тут же глаза её сверкнули какой-то не совсем невинной радостью, она даже поправила свою необъятную грудь, приподняв её пухлыми руками, томно закатила глаза и облизала языком губы.
«Прямо как пошлые соблазнительницы из наших сериалов», - подумал Иван и с отвращением сморщился. Сморщился и Пелька. Соловейко же смотрел на  вульгарную жеманницу с нескрываемым восторгом. А добрый молодец Серый волк с полным равнодушием. Однако соблазнительница попыталась очаровать именно его. Поводя пышными плечами и могучими бедрами, она томно спросила добра молодца Серого волка:
- А что желает наш новый гость?
- Баранью ногу, - холодно ответил ей тот.
- А что будете пить?
- Воду.
- Хм, - удивленно хмыкнула хозяйка и удалилась. Едва она затворила за собой дверь, добрый молодец Серый волк прошептал:
- Ты, Соловейко, слюни-то  утри. Не с нашей грядки эта перезрелая ягода. Не нравится она мне…
- А мне очень даже нравится, - возразил ему Соловейко.
- Не вздумай даже глядеть в её сторону, - одернул брата Пелька. – А то я маме всё про тебя расскажу.
- Ну и рассказывай. Чай я уже не маленький – сам знаю, что делаю.
- Ты это… - решил пристрожить его Пелька, - даже не думай о ней… 
Соловейко задиристо, по-мальчишески, ответил ему:
- А я буду думать
- Петух тоже думал, что купается, пока вода не закипела, – сказал Кеша и властно поставил лапку на руку Соловейко. Но тот, чего не бывало прежде, отнял руку и отвернулся. 

5.
Хозяйка вынесла на блюде баранью ногу, воду в глиняной кружке, и поставила перед добрым молодцем Серым волком.
- Кушай на здоровье, - улыбнулась она ему. – Если ещё чего захочешь – только прикажи.
Добрый молодец Серый волк даже не удостоил её взглядом.
Хозяйка, поджав губы, повернулась к остальным:
- Может быть, дорогие гости ещё чего желают? – и она встряхнула головой так, что её богатые рыжие волосы рассыпались по плечам.
- Благодарствуем, всем довольны, - ответил за всех Пелька.
Хозяйка скривила рот в усмешке и, ничего не сказав, направилась к лестнице, ведущей наверх. Поднявшись до последней ступеньки, обернулась:
- А найдется ли среди вас молодец, который поможет слабой женщине, передвинуть тяжелый сундук?
Соловейко выскочил из-за стола:
- Я помогу! - и бросился по лестнице за ней.
Пелька что только и успел, как схватить рукой пустое место.   
Добрый молодец Серый волк осуждающе крякнул.
Пелька посмотрел на Ивана и смущенно, словно извиняясь, сказал:
- Сопляк, а туда же! Неслухом вырос. Разбаловал его отец…
Кеша вспорхнул Пельке на плечо и пропел громким шепотом:
- Как много девушек хороших - а тянет как-то на плохих.
В это время добрый молодец Серый волк внимательно осмотрел и даже обнюхал баранью ножку, и бросил её на тарелку:
- Вы, братцы, не ешьте тутошнюю еду. Потом, ужо, поужинаем с бабушкиного рушника…
Иван и Пелька как по команде отставили кружки с пивом.
Сидели, молча прислушиваясь к тишине. Наконец наверху стукнула дверь, раздались тяжёлые шаги, и на лестнице появилась хозяйка. Она довольно улыбнулась, собрала и сколола волосы на затылке, обвела всех испытующим взглядом и остановила его на добром молодце Сером волке. Тот выдержал её искушающий взгляд и презрительно сплюнул себе под ноги. Глаза хозяйки вспыхнули недобрым огнем - в комнате зародилось ощутимое  напряжение. Ивану стало неудобно перед женщиной, он хотел сказать, что-то такое, что бы разрядило возникшую напряжённость, но Пелька опередил его:
- Где мой брат?
- Отдыхает, - холодно ответила хозяйка, глядя на добра молодца Серого волка. – Устал – сундук очень для него тяжёлым оказался.
Пелька вскочил из-за стола, взбежал по лестнице, приказал:
- Где он? Показывай!
Хозяйка улыбнулась:
- Пойдем, покажу. Может у тебя, лучше получится.
И оба скрылись в темноте коридора.
- Там на крыльце мы ореховые пруты оставили, - сказал добрый молодец Серый волк Ивану, – принеси один. И веревку, что на стене смотанная висит, тоже тащи сюда.
Иван повиновался. Он был встревожен, хоть ничего и не понимал.
- Что происходит, Серый?
- Да вроде всё, чинно… Но вот камин этот… - добрый молодец Серый волк умолк, к чему-то прислушиваясь.
- И что? Камин, как камин. Как зимой без тепла?
- Именно! Но почему камин, а не печь? Короче, будь настороже – держи и орешину, и веревку под рукой.
Наверху раздался приглушённый крик и стук. Волк в один момент оказался на вершине лестницы. Иван кинулся за ним.
Наверху они оказались в темном коридоре, с несколькими дверями с одной стороны и глухой стеной с другой. Добрый молодец Серый волк, распахивал поочередно каждую дверь, пока не остановился в проеме одной из них. Иван заглянул ему через плечо и увидел комнату с широкой кроватью, уткнувшейся изголовьем в противоположную от двери стену. Кроме этой кровати в комнате не было никакой мебели, никаких кресел, стульев и…сундуков. У кровати стояла хозяйка и растерянно улыбалась ворвавшимся в комнату доброму молодцу Серому волку и Ивану.
- А вот и они пожаловали, - приторно ласковым голосом сказала она. – Самые мои желанные гости.
- Где Пелька и Соловейко? – сурово спросил добрый молодец Серый волк.
- Устали они, отдыхают. Присядьте и вы, - показала она на кровать. – Отдохните.
Добрый молодец Серый волк осмотрелся вокруг.
- Ну и где этот сундук, который надо было передвинуть?
- Что? – переспросила хозяйка, словно не слыша его. Она  смотрела на Ивана, а вернее на его руки, в которых тот держал ореховую палку и моток веревки из крапивы.
- Где сундук, спрашиваю, ведьма забугорная?
- Какой сундук? – то ли действительно не понимая вопроса, то ли притворяясь, отвечала она, продолжая напряжённо глядеть на ореховый дрючок и веревку.
- Та-ак, - сказал добрый молодец Серый волк. – Вижу, разговор у нас будет долгим. Что ж – в ногах правды нет, присядем, поговорим по душам…
- Прошу, - улыбнулась хозяйка, с трудом отрывая взгляд от ореховой палки и веревки из крапивы. – Давайте присядем, поговорим. - И она опять показала им на кровать.
Но добрый молодец Серый волк не успел принять её предложение. Вместо него это сделал влетевший в комнату попугай и уселся на краешек постели. И тут, кроватное ложе качнулось и стало медленно переворачиваться. Кеша вспорхнул,  и перелетел на плечо Ивана.   Пока кровать поворачивалась вокруг своей продольной оси, Иван успел разглядеть под ним яму – черную и, скорее всего глубокую.
«Только бы не бездонную», - подумал он, так как не услышал голосов пропавших, скорее всего именно в этой западне, Пельки и Соловейко.
- Ах ты, проклятая птица! – то ли проговорила, то ли прошипела хозяйка Древнего погоста. - Выдала мой секрет! Ну что ж, вам же хуже – хотела я вас скушать по очереди, а придется разом слопать,  – ну да мне не привыкать.
И тут на глазах Ивана и добра молодца Серого волка, смазливое лицо её стало вытягиваться в какую-то звериную морду. Из зубастой пасти потекли зеленые слюни. Руки её удлинились, превращаясь в звериные лапы с огромными, как кинжалы, когтями. Что творилось с её телом под лифом и юбками, представлялось с трудом. Однако черно-коричневый хвост, что вывалился из-под подола и нервно застучал по полу, говорил о том, что ничего человеческого в ней не осталось.
Странно, но все эти превращения не вызвали у Ивана страха. Ему казалось, что он просто смотрит какой-то ужастик. Более того, одежда чудища – юбки и прочее – превращали это жуткое зрелище в комичное.
Однако добрый молодец Серый волк, так не думал. Он резко ударился об пол и из добра молодца опять превратился в грозного и зубастого зверя. Наверное, схватка между ним и чудищем была бы страшной и кровавой – не на жизнь, а на смерть – но только чудище не ожидало  такой метаморфозы от добра молодца и на мгновение опешило. А уж когда Серый волк рыкнул на него, да присел готовый к прыжку, чудище непроизвольно отступило назад. А когда волк прыгнул на него, ударив в грудь, чудище повалилось на кровать и та, крутанувшись под его тяжестью, сбросила его в яму.
- А ну-ка, Ваня, ломай эту кровать навсегда. Я-то уже не могу.
Иван, бросив палку и веревку, подскочил к кровати, дернул спинку на себя. Та не поддалась.
- Никак! Может, опять молодцем станешь, да поможешь?
- По два раза в день оземь биться, никакой организм не выдержит. Напрягись, а-то она их там сожрёт!
Иван рванул сильнее, кроватная спинка оторвалась от ложа, а само оно упало бы в яму, если б не повисло на другой, головной спинке, оказавшейся шире западни.
Снизу раздался свист.  Они глянули в яму. Это свистел Соловейко. Чудовище, порывом ветра, который вызывал свист, было прижато к стене западни  - почти впечатало его в неё.
- Молодец! – крикнул Серый волк. – Пелька, держи ореховую палку. Прижми ею нашу обольстительницу к стене. Очень уж такая нечисть не любит ореховое дерево. И держи, пока Соловейко ей лапы  вязать будет. – И волк скинул в подвал палку и веревку.
Иван видел как Пелька, схватив ореховый дрын, приставил его к груди чудища. То, едва ореховая палка прикоснулось к нему, завизжало как свинья, и прямо на глазах у всех, стало превращаться в хозяйку.
- Вяжи, вяжи её, Соловейко!
Соловейко одним концом верёвки стал вязать хозяйке руки. Та заверещала еще сильнее:
- Ой, жжёт! Огнем жжёт!
- Терпи, - усмехнулся Серый волк.
- То ли ещё будет, ой-ой-ой! – фальшиво пропел Кеша.

6.
Когда по той же веревке Пелька и Соловейко выбрались из ямы, когда вытянули хозяйку, все спустились в обеденный зал, и там крепко привязали её к стулу. Ивану было жалко злодейку, и он старался вязать её пуская веревку поверх одежды.
- Надо же какой жалостливый, - холодно заметил волк. – Она его сожрать хотела, а он её жалеет…
- А тебе что, меня совсем не жалко? – спросила та волка.
- Нет, - сказал грубый Серый волк. – А теперь, ведьма, поведай нам, как отсюда выбраться? А будешь молчать, мы тебя до нага разденем и этой веревкой всю обмотаем.
- А если соврет? – спросил Соловейко, который с трудом пережил обман и полностью встал на сторону волка.
- Врать не советую, проверим – добра не жди.
- Да уж какого от тебя добра можно дождаться? - огрызнулась ведьма.
- Ты не веришь в доброту моей нежной души? Зря? Но перед тем, как открыть нам правду, поведай, хозяюшка, кто весь твой двор крапивой засеял? Кто веревку из неё сплел? 
- Кто лещину  за частоколом посадил? – вставил свое слово в допрос волка Пелька.
- Кто же тот добрый человек, благодаря которому ты не могла за двери выйти, и вынуждена была жертву свою тут дожидаться? – закончил свою речь Серый волк.
- Да был тут один любитель пальцами щёлкать, - нехотя ответила ведьмачка. - Только выход-то он с погостья закрыл, а вход не запер, - она засмеялась. – Кто-то да забредал в пьяный лес. А по дури своей и в кольцо сосновое лез…
- Выход, говоришь, тебе запер? Значит, этот мир не заканчивается мощеной дорогой? А?
Ведьма, прикусив губу замолчала.
- Ладно, куда ты денешься, скажешь, -  и он дернул за конец верёвки из крапивы, словно хотел затянуть узел потуже.
Ведьма сморщилась:
- Жжется…
- Ещё не так жечься будет. Отвечай, что спрашивают.
Ведьму, видимо воспоминания сделали её разговорчивой, продолжала рассказывать, отстранившись от сиюминутных обстоятельств, как бы пытаясь понять произошедшее с ней в незапамятные времена:
-  А всё он, щелкун этот, - ведьма задрожала от злости. - Он меня кругом от мира оградил. Куда не пойди всё равно назад вернёшься. По тракту в одну сторону пойдешь – в лес упрешься. И заблудиться не заблудишься и дороги никакой – только назад.  А с другой стороны дорога как обрезана – марево одно. Стоит как стена – не пройти его, не перелететь…-  ведьма ехидно засмеялась.  – Только не подумал он, что мои желанья от меня никуда не делись…  - Она опять засмеялась и умолкла, поджав губы.
- И что? Причем тут твои желания? -   
- А при том, - не понятно на что вспылила ведьма. – Что даже если ты перед непроходимой стеной стоишь, всё равно желаешь за ней оказаться. Там где тебе хочется…
И она осеклась, словно сболтнула что-то лишнее.
- Ну и?
Ведьма молчала. Серый волк повернулся к Соловейко:
- Соловейко, будь любезен, поправь на ней веревки, а то мне кажется, что они ослабли.
Ведьма встрепенулась:
- Не надо! Всё скажу, только снимите вы с меня эти проклятые путы.
- Пока не скажешь, не снимем. Сказала «а», говори и  «б». Вижу, что знаешь, как отсюда выбраться.
Колдунья заверещала своим нестерпимым поросячьим визгом:
- Ой, не могу, не могу! Терпенья нет, как жжет!
Пелька даже уши заткнул:
- Да развяжите вы её! Ведь с ума можно сойти от её визга!
Иван поддержал его:
- Правда, куда она денется?
Волк сдался:
- Ладно, развяжите. А ты, Соловейко, возьми орешину, да держи наготове.
Ведьмячку развязали. Но она не сразу начала свой рассказ, а долго кряхтела, чесалась, потягивалась, словно разминая затекшее тело. Даже прошлась по залу, приседая и охая.  Все терпеливо и молча наблюдали за ней. Наконец Серый волк не выдержал:
- Ну, хватит уже стонать! Дело говори.
- Дело, говоришь? А дело было так… - она подошла к стойке, взяла в руки метлу. – Прибиралась я, значит, тут в помещении. И вдруг отворяется дверь…
Хозяйка показала метлою на входную дверь, и все невольно обернулись на неё, словно ждали, что дверь распахнется.
И тут ведьма проворно вскочила на метлу, и, хохоча, исчезла в каминной трубе.
Однако не успел ещё Серый волк упомянуть мать свою капитолийскую волчицу, как в трубе раздался глухой удар, в камин с верху посыпались сухие прутья, упал черенок метлы, и следом  за ним в камин сползла перепачканная, в разорванной одежде сама ведьма, держась за голову и постанывая. Сверху на неё, как черный снег, оседала сажа. 
Серый волк, всё-таки, успел не только вспомнить мать свою капитолийскую волчицу, но и вытащить, ухватив зубами за юбку, ведьму из камина, и, рыча, встать над ней, пока остальные приходили в себя.
 Первым очнулся и вышел из ступора Соловейко. Он подскочил к ведьме, поднял, встряхнул её, и, усадив на стул, стал обматывать  веревкой. Ведьма больше не верещала, а только поскуливала, мотая головой – видимо с ней случилась небольшая контузия.
И тут входная дверь отворилась, и в помещение вошли ворон и сорока.
- Посмотрите на них, - сказал Серый волк. – Явились наконец-то! И где же это мы пропадали, пока мы тут с нечистой силой сражались?
- Трубу ветками да камнями забивали, скромно сказал ворон.
- Боялись, что ведьма улететь может, ничего нам не сказав – добавила сорока.
- Молодцы, - скупо похвалил их Серый волк.
- А как вы догадались, что она ведьма? – спросил Иван.
- А что тут гадать? – невозмутимо ответил ворон. – Простая логика: камин, метла, смазливая бабёнка в забытом всеми месте…
- Элементарно, Ватсон, - подвел итог умозаключениям ворона Кеша.
Ведьма рассказала всё, что нужно без уговоров.
Чтобы выбраться из этого заколдованного места. Надо встать на край дороги, и, представив себе то место, куда тебе надо попасть, шагнуть в марево.
- Так просто? Не обманываешь? А-то смотри!.. – Серый волк посмотрел на Соловейко. – Ладно, сними с неё путы. Да собирайтесь в путь.
Хозяйка безучастно смотрела на их сборы. Серый волк, глянув на неё, приказал, прежде чем уйти:
- Поломайте ей метлу. А-то боюсь, намутит она темных дел в Нави, если выберется отсюда.
Пелька разломил на три части черенок. Соловейко и Иван помогли ему раскрошить почти в труху саму метлу, и, выбросив остатки за порог в крапиву, все отправились на край дороги.
Когда они ушли, ведьма подошла к двери, дернула за ручку – но дверь по-прежнему была для неё непроходимой преградой. Тогда она полезла в каминную трубу. Вскоре в камин посыпались ветки, камни, какой-то мусор и даже перья.




7.
До края мощёной дороги путь был не долгий, но  ворон успел поведать, обращаясь в основном к Ивану:
- А ведь ты, Ваня, был прав, когда сказал, что погост это  кладбище. Тут в осиннике яма, полная людских костей. Дожди омыли их, ветерок высушил, солнце выбелило… Жуткое зрелище!
- Иван остановился.
- Что ещё? - спросил Серый волк. – Или забыл, чего?
- Закопать их надо…
- Кого?
- Кости эти. Похоронить. Не по-человечески это - оставлять их не погребенными…
- Чем мы их закопаем-то?
- Там, - прострекотала сорока, - два заступа к осинке приставлены. Видимо оставили их у ямы за ненадобностью.
Глина по краям ямы была слежавшаяся. Засыпали могилу долго. Пелька и Иван работали лопатами. Пелька был к разному труду привычен, а вот Иван накопался  до кровавых мозолей. Соловейко подменил его. Серый волк рвал землю лапами, и у него дело шло не хуже чем у некоторых, что были оснащены шанцевым инструментом.
 Иван принес от дороги приличный камень, и водрузил его на невысоком могильном холмике.
 Все молча постояли минуту над могилой и, так же молча пошли к дороге.
Подойдя к  мареву, встали в ряд на краю мощёного пути. Правда, Кеша занял  привычное место на плече у Соловейко. Волк терпеливо подставил холку ворону. Сорока пристроилась на плече у Пельки.
- Ну, - сказал Серый волк, - думаем, и шагаем на счет три.
Помолчали задумавшись.
Волк начал медленный отсчет:
- Один! Два!..
Не успел он сказать три, как ворон громко каркнул:
- Стоп!
- Что ещё?
- Все точно думают о черном камне? Или кто-то, как и я о своем?
- О чём своем? – ощетинился Серый волк.
- Я вот, невольно, подумал о своих воронятах. А ты?
Волк на секунду задумался:
- Да… у меня тоже какая-то кутерьма в голове была…
- А ты, Иван, конечно о Василисе думал, а не о мече заветном?
Иван, потупившись, промолчал.
- Я так и думал. Пелька и Соловейка, наверное, о доме вспоминали, об отце, о матери?
Пелька согласно мотну головой.
- Не без того, - сказал Соловейко.
- Может, Белобокая, хоть ты о Черном камне думала?
- Думала. Только не о черном, а о разных цветных камушках – клад хотелось найти.
- Вот, вот… Иннокентия и спрашивать уже не стоит…
- Почему не стоит? А ты спроси, - возмутился попугай. – Я что, хуже других?
- Ну спрашиваю: о чем думал? Куда попасть хотел?
- К Черному камню, хотел попасть.
Все посмотрели на него с интересом.
- Правда, что ли? И как тебе это удалось – о Черном камне мечтать?
- Все вышло случайно, хотя так и планировалось. И вообще,  о чем  мне ещё мечтать? О клетке тесной? О прокуренной квартире, вечно кричащей хозяйке, вечно пьяном её муже и тупом их сыне?
- Кеша, ты наш спаситель! – сказал Серый волк. - Значит так: слушай мою команду. Все беретесь за руки: Пелька за Соловейко, Иван за Пельку, ну а я, уж ты меня Ваня, извини, за твои штаны уцеплюсь. А ты, Иннокентий, командуй, когда готов будешь.
Все, взявшись друг за друга, встали на краю мостовой. Кеша скомандовал:
- Приготовились! Один, два, три! Пошли!
Иван закрыл глаза, и шагнул в сиреневое марево.
Когда он открыл глаза, то увидел Черный камень, вросший в землю шагах в десяти от их дружной компании.

8.
И они уже не видели, как из трубы Древнего погоста вылетела ведьма верхом на… венике.  Невольно, они открыли ей путь к свободе – потревоженное и продырявленное друзьями марево дрожало, медленно успокаиваясь и затягивая пробитую в нём брешь. На секунду задержавшись, ведьма она нырнула в эту прореху…

    КОНЕЦ ЧЕТВЕРТОЙ ЧАСТИ.
               












   

   ЧАСТЬ ПЯТАЯ

  ЧЕРНЫЙ   КАМЕНЬ

Глава 1.
(Под багровыми небесами)

1.
Слушая рассказ Буки, Кощей местами смеялся:
- А вы что хотели? Яга она ушлая! Её на мякине не проведешь. Знаешь, Горыныч, а мне жалко, что мы с ней рассорились.
Горыныч кивнул средней головой:
- Дураки были…
- Да и сейчас, думаю, не умнее, - с сожалением сказал Кощей, и повернулся к Буке. – Значит, говоришь, они пошли к Черному камню?
- К нему, - подтвердил Бука.
- Горыныч, слетай, посмотри…
Горыныч понурил голову:
- Почему опять я? Как к Черному камню, всегда я. Прошлые разы едва головы там не сложил. Этот меч заветный до того остер – чешую на раз разрубает…
- Да я тебя не  биться с ними посылаю, а посмотреть, сможет ли Иван меч тот добыть? – усмехнулся Кощей. – Только… 
 Подождав, когда Кощей объяснит, что значит это его «только» и, так и не дождавшись этого, Баш Челик сам спросил:
- Что только?
- Мне трудно это объяснить, а уж вам такое понять тем более… Я в этом заточении телом-то сох, а умом… - он опять замолчал.
- И что у тебя с умом стало? Я уж вижу, что неладное что-то. Книжки читаешь. Про сущность свою злодейскую забыл.
- Не забыл, - грозно глянул на него Кощей. – Только надоела она мне. Почему? Не знаю. Вот стал я сохнуть телом, а думы мои наоборот множится стали. И стало мне откуда-то мерещиться, что раньше я не был таким. И почему я на людей так кидаться стал? Как цепная собака. Почему я только плохое в них видел?
- Потому, что они всегда убить тебя хотели.
- Чепуха. Как меня убить? Я – бессмертный. Тут что-то другое… Посмотри, у меня в царстве под Багровыми небесами, только пропащие души собрались. И почему я их тут стерегу? – Кощей говорил прерывисто, отдельными фразами, словно поток раздумий о смысле своей жизни, никак не мог собрать в единое, связное объяснение.
- Я учил их злу, и я же их наказывал за него. Несуразица какая-то.
Кощей опять, уронив голову на грудь, умолк –  погрузившись в недоступные для его понимания думы.
Баш Челик, Бука, Угрюмище и средняя голова Горыныча терпеливо ждали, когда он заговорит вновь.
 Кощей поднял голову, посмотрел на них, усмехнулся:
- Что, озадачил я вас? Эх, если бы вы знали, как я сам всем этим озадачен. У меня такое ощущение, словно я где-то оставил что-то хорошее, что во мне было. И теперь настала пора мне это утерянное найти.
- Глупости ты какие-то говоришь, - Баш Челик почти с ненавистью смотрел на своего хозяина. – Ничего хорошего в тебе никогда не было, насколько я тебя помню.
- Помнит он меня! – Кощей опять построжел. – Что ты можешь помнить? Если это я тебя создал из своей злобы и железа?   А до этого, кто я был, что я был, какой я был, ты помнишь?
- Я помню, - тихо сказал Горыныч.
Кощей резко обернулся к нему.
- Раньше ты был не такой. Там, у Трех гор, где мы встретились.  У пещеры, в которой ты жил.
- Где гроб качается хрустальный?
Горыныч переступил с лапы на лапу, чем чуть не разбудил крайние головы.
- Откуда мне знать, что там качается? Там вход ниже человеческого роста, - и продолжил:
- Люди тебя не боялись – ни берендеи, не репоеды. А потом, как-то, ты вышел из пещеры очень… - Горыныч умолк, подбирая подходящее определение, чтобы не обидеть Кощея. – Очень сердитый, короче… Всех разогнал. И стали мы с тобой куролесить.  Да что вспоминать? Было и было… А сказка-то про гроб хрустальный, гляжу, тебе в душу запала… Хорошая сказка! – закончил свои воспоминания Горыныч и умолк.
- Чокнутые вы оба, - глядя в сторону, произнес Баш Челик. – Скучно с вами стало. Пойду я, развеюсь. – Он повернулся к Угрюмищу и Буке. – Вы со мной?
И они покинули каменное патио в каменном саду, оставив Кощея и Горыныча одних.
Кощей равнодушно посмотрел им вслед:
- Ты бы слетал всё-таки к Черному камню, посмотрел, как там и что? Если Иван не сможет взять меч заветный, тащи его ко мне. Только живого – говорить с ним буду. А если добудет меч, то с ним не связывайся. Просто со стороны посмотри.
- Как я посмотрю-то? Мне же не за кочку, ни в кустах не спрятаться…
- А ты маленького злыдня с собой возьми. Пусть он твоими глазами будет.




Глава 2.
(Свистопляски.)

1.
Они стояли перед Черным камнем.
Он был в нескольких шагах от них, на невысоком пригорке. За многие годы, а возможно и века, камень врос в землю – весь низ у него был тускл и замшел.
Иван первым подошёл к нему и прочел надпись:    
- Прямо пойдешь – до утра не доживешь. Налево пойдёшь – в болоте пропадёшь. Направо пойдёшь -  свистульку найдёшь.
Ворон кашлянул и сказал:
- Про это мы давно знаем. Ты внизу прочти, что написано.
- Да что читать и так всё ясно…
Иван присел к подножью камня, стал рвать траву, отгребать землю.
- А кто-нибудь догадался лопату прихватить? – просил Волк.
Ответом ему было молчание.
- Ну ладно я с пернатыми – у нас и рук нет, чтоб лопаты  таскать. Но вы-то, - волк обратился к Пельке и Соловейко. – Тебя, Ваня, это, между прочим, тоже касается…
Молодцы потупились, а ворон задумчиво сказал:   
- А может быть это ещё одно испытание? Ещё один экзамен для нас?   
- Конечно экзамен! – хмыкнул волк. – Экзамен на глупость?
- Да ведь голова у всех не тем была занята, - стала оправдывать людей  сорока. – А если ты такой умный, то подсказал бы, нам глупцам, что без лопаты тут туго придется.
- Я вижу, день у нас пропал не зря, – бодро резюмировал Кеша.
- Почему сразу и пропал? – возразил ему Иван, и, было, решил  обойти камень вокруг, чтоб осмотреть его со всех сторон.
- Эй, ты куда? Стоять! – остановил его ворон. – Ты куда это направился?
- Посмотреть, что там и к чему…
- Прямо из болота решил глянуть? Лучше бы направо пошёл – свистулька всё-таки не болото…
- А я вот всегда думал, - задумчиво произнес Серый волк. – Как это  получается: «Прямо пойдешь?». Это, что ли через камень надо лезть? Никогда при таком не присутствовал...
Сорока подскочила к камню, взлетела на его макушку, огляделась.
- Ну что там? – спросил волк.
- Да ничего. Всё то же – поле да лесок.
- Как я понимаю, ни болота, ни свистулек не видно?
- Ни того, ни другого, ни третьего.
- Так может быть это просто страшилка на камне-то начертана? А ничего такого и нет, – неуверенно сказал Иван.
- Хочешь попробовать? Попробуй, проверь. Ты уж, помню, раз пробовал, шагнул за камень, не побоялся…
- М-да, - сказал Иван, и замолчал.
- Без труда - кашу маслом не испортишь, - зачем-то сказал Кеша.
- Я тоже так думаю, - поддакнул ему ворон.
- Так что – идти, всё-таки? – нерешительно уточнил Иван.
- Стой, где стоишь! – прикрикнул на него волк. – А-то будет нам опять морока с тобой.
- Я думаю, что надо что-то делать?
- Тебе, Ваня, надо это срочно прекращать, - прострекотала сорока.
- Что именно?
- Либо что-то делать, либо думать.
- Зачем же вы меня сюда привели?
- Для пользы. Постой тихонько, пока остальные подумают, и скажут, что тебе делать.
- Пожалуйста, - обиделся Иван, и встал в гордую позу, опершись о камень рукой.
Камень покачнулся. От неожиданности, Иван отступил от него на шаг.
Сорока, сидящая на вершине камня, взмахнула крыльями, чтобы не упасть.
Кеша вспорхнул и уселся рядом с сорокой:
- Всё хорошо, что хорошо качается.
- Я так думаю, - глубокомысленно произнес ворон, - что этот камень надо не откапывать, а валить. А ну-ка, Ваня, попробуй ещё раз.
Иван уперся в камень обеими руками. Камень качнулся, но достигнув определённого угла, явно не достаточного для падения, застыл, как Иван не старался.
- Ну, давай же, давай! – подбадривал Ивана серый волк. – Поднатужься! Ты же богатырь!
Иван покраснел от натуги, но камень, застыв под определенным градусом, и не прибавил в своем наклоне ни секунды.
- А ну-ка, Ваня, дай я попробую, - попросил Пелька.
Иван отступил от камня, и он опять принял строго вертикальное положение.
Пелька, поплевав на руки, толкнул камень. Тот остался недвижим.
- А можно я дуну, - робко предложил Соловейко.
- А дунь! – разрешил ему волк.
- Отойдите в сторонку! – попросил Соловейко. – А то мало ли что…
Сорока и Кеша слетели с камня, все отошли в сторону.
Соловейка засвистал. Из-под камня полетели трава и земля, обнажив надпись о том, что тут положен заветный меч. Вдалеке закачался лес, но камень даже не шелохнулся.
- Так, так, так,  - теперь ворон взлетел на макушку камня. – Всё-таки, тут Иванова сила определяющая. – А-ну,  попробуйте все вместе!
Иван и Пелька опять подошли к камню.
- А тебе, Соловейко, что особое приглашение надо? Или ты опять свистеть собрался? Об этом не думай даже. Ты своим свистом и Ивана и брата, по камню, как г… глину размажешь. Просто помоги им его свалить.
Иван  опять уперся в камень, тот наклонился. Пелька и Соловейко встали к нему на помощь.  Камень пошёл клониться увереннее, и когда уже всем показалось, что он вот-вот рухнет, он остановил свое падение, намертво замерев.
- Да, еклмн! – воскликнул Иван. Он в сердцах стукнул кулаком по полированной поверхности камня, резко развернулся, сердито прошёлся перед ним и, неожиданно вернувшись, заступил за камень с правой стороны!
- Куда? Назад! – крикнул ему Серый волк.
Иван остановился, испуганно посмотрел на всех, на камень, понял, что перешёл черту и отчаянно рванулся обратно, до того отчаянно, и не глядя под ноги, что запнулся и кубарем выкатившись из-за камня, ойкнув от боли.
Пелька поставив его на ноги, спросил:
- Ты как? Не разбился?
Иван, сморщившись, похлопал по куртке:
- Да тут у меня что-то… - Иван сунул руку в карман. – Вот, в бок воткнулось. – И он достал дудочку даденную  ему при прощании в Осеннем лесу, Вазилой.
- Надо же – дудочка, - прострекотала сорока.
- Ну, вот вам и свистулька, - подвел итог ворон.
- Ведь можем же, когда не надо, - изрек Кеша.
Иван растерянно спросил:
- И что мне теперь с этим делать?
- Что, что? – сказал грубый Серый волк. – Свистеть!

2.
Иван свистнул.
Раздался звук, словно лопнул большой мыльный пузырь, и перед Иваном и его товарищами появился Вазила. Он, было, шагнул к Ивану с распростёртыми объятьями, но увидев, что тот не один, поклонился всем и возвышенно произнес:
- Люди, птицы, звери, и может кто ещё, кого  нельзя увидеть глазом – вас всех приветствую! – и Вазила поклонился.
И все, кто  как мог, приветствовали медведя.
Вазила опять обернулся к Ивану:
- Друг мой, ты вспомнил обо мне. Значит, тебе нужна моя помощь?
Иван, было, хотел ответить ему, что, да нужна, но Вазила продолжил речь свою, обращаясь уже не только к Ивану, но и ко всем, слушающим его:
- Как это порой, бывает обидно, други мои, когда мы вспоминаем   о товарищах своих только в пасмурные дни жизни своей. Но сегодня нам светит солнце, на небе ни облачка. Дружная компания ваша собралась, здесь в предвкушении, какого-то веселья. И ты, Иван, в столь радостный час вспомнил обо мне… -  Вазила смахнул  слезу с глаз своих мохнатою лапой. 
– Дай же я обниму тебя, верный товарищ мой!
Вазила шагнул к Ивану, обнял его и стиснул в объятьях. Иван едва успел вздохнуть поглубже, и напрягся всем телом, зная силу рукопожатий и объятий Вазилы.
Вазила, выпустив чуть не задохнувшегося Ивана из своих лап, сказал:
- Ну а теперь, Ваня, познакомь меня с друзьями своими. 
Иван подвел медведя к каждому из товарищей, по очереди представил их. Вазила, каждому кланялся, жал руки и лапы. Птиц гладил по головам, а Кеше даже  пощекотал под клювом. Кеша стерпел это молча.
- Итак?.. – спросил Вазила у Ивана.
- Видишь ли, друг мой, - начал Иван…
Но ворон перебил его, подхватив велеречивую манеру медведя Вазилы:
- Друзи мои, а не раскинуть ли нам скатерть самобраную – я имею ввиду рушник, Ягой нам даденый,  – да не испить ли  с него квасу ядреного, да не вкусить ли яств лакомых, да не угостить ли ими гостя дорогого нашего, медведя Вазилу?

3.
Маленький злыдень сидел в лесу метрах в ста от Черного камня, и наблюдал происходящее.
Они с Горынычем прилетели к черному камню загодя. Горыныч глянул из-за облаков и увидев, что у Черного камня никого нет, нашёл поляну в лесу километрах в трех, приземлился и велел Маленькому злыдню бежать к камню, и найти укромное место, откуда бы можно наблюдать за всем, что там происходит. Маленький злыдень так и сделал: нашёл уютное место за поваленным деревом и улегся за ним в изумрудной тени заросшего мхом старого леса. Изредка Маленький злыдень выглядывал из своего укрытия. Черный камень был виден, как на ладони.
Мох был мягкий, даже мягче его постели в замке кощея и Маленький злыдень не заметил, как задремал.
Проснулся он от того, что словно кто-то толкнул его в бок: «Вставай!» Маленький злыдень подскочил, но тут же упал за поваленный ствол дерева, за которым прятался.
На поляне у Черного камня стояли три человека, волк и птицы. Он сразу выхватил взглядом сороку. Глаза его на секунду сверкнули гневом, но тут же затуманились слезами обиды. Какое-то время он даже плохо видел то, что происходило у Черного камня. Потом, когда слезы просохли, стал равнодушно наблюдать за всем, что там происходило:  как  люди пытались повалить Черный камень. Как из ниоткуда перед ними появился огромный и лохматый то ли медведь, то ли человек. Как с его помощью они, скопом навалились на камень, и он упал, глухо ударившись о землю.
Маленький злыдень видел, как они что-то пытались поднять из земли, то что было под Черным камнем. Видел, как они по очереди подходили к этому чему-то, и отходили ни с чем. Видел, как последним нагнулся к земле человек в пятнистой не здешней одежде, и как он легко вскинул руки над головой – в одной руке у него блеснул, словно полыхнув молнией, меч.
Маленький злыдень понял, что он видел достаточно и осторожно, где перебежками, где ползком стал отступать  вглубь леса, и, в конце концов, побежал к тому месту, где его ждал затаившийся Горыныч.

4.
Меч заветный был впечатан в камень, как детский игрушечный в пластиковую форму. Пелька, ближе всех стоящий к нему, наклонился, чтобы его поднять. Меч не шелохнулся. Ворон зачем-то сказал: 
- А ну-ка ты попробуй, Вазила.
 Вазила степенно проделал ту же  манипуляцию с тем же успехом что и Пелька. Соловейко к мечу даже подходить не стал.
- Так, так, - сказал ворон. – Ну, а теперь ты, Иван…
Иван нерешительно подошёл, наклонился, ухватился за рукоять меча и, что было силы, дернул его. Меч так легко выскочил из литой каменной формы, что Иван не удержался на ногах и кубарем покатился по траве.
- Не порезался? – подскочил к нему Пелька.
- Нет, вроде… - Иван поднялся на ноги, победно вскинул руку  с мечом, и, зачем-то в восторге выкрикнул идиотский клич:
- Вау!
Однако остальные не выразили по этому поводу никакого восторга. Даже Кеша скромно промолчал.
- Ну, ладно… значит так… - сказал ворон. – Посмотрите, тут где-то должны быть и поножи…
Ножны нашлись рядом с каменным ложем для меча, немного присыпанные землей.
- Давай, Иван, бери поножи, облачайся в оружие, - велел Серый волк.
Иван вложил меч в ножны, стал их прилаживать у себя на спине.
- Меч на бедре должен висеть. На поясе, - сказал волк. – Чай, это не заплечный мешок.
- Так удобнее, - ответил ему Иван.
- И как ты его из-за плеча доставать будешь? Тебе же длинны руки не хватит, чтобы его выхватить, если что. 
Иван попробовал выхватить меч так, как это делают в кино. Но меч оказался длиннее, а рука действительно коротка, хоть перехватывай его за лезвие.
Иван дернул за рукоятку ещё пару раз, извиваясь всем телом – меч выходил из ножен только на две трети.
Все с тревогой и жалостью смотрели на его старания. Наконец волк не выдержал его мучительной борьбы с непослушным холодным оружием, сказал:
- Ты же так уши себе обрежешь...
Тут уж и Кеша не вытерпел и вставил своё лыко в строку:
- Бешенному дитяте - ножика не давати.
Все рассмеялись. Иван смирился и повесил ножны на пояс. Придерживая их левой рукой, он одним движением, оголил клинок меча.
- То-то, - сказал волк. – А то придумал из-за спины выхватывать. Это тебе не нож из-за голенища тянуть.
- Ладно, - сказал ворон. – Отдыхайте пока. Ставьте камень на место…
- А может и не надо – прострекотала сорока. – Когда надо будет, сам встанет.
- И то, - поддакнул ворон. – Отдыхайте, да в дорогу…
- Куда теперь? – поинтересовался Иван.
- К Яге, куда же ещё? А уж там она решит кого, куда и зачем отправлять.
Отдых был короткий, всем не терпелось скорее уйти с от Черного камня подальше – помнили, что Кощей знает о их походе, значит надо спешить.
Сорока тоже хотела оставить всех и улететь одна, как и прилетела. Но в последний момент передумала и осталась со всеми – дорогой поджидала их, перелетая с ветки на ветку.
Ворон вышагивал рядом с Серым волком. Иногда, когда отставал, подскакивал, помогая себе крыльями. До времени молчал, поглядывая на хмурого волка. В конце концов, решился и тихо того спросил:
- О чем задумался, Серый? Вижу, что-то тебя беспокоит, с того времени, как вышли к Черному камню.
- Я всё вспоминаю твои слова в Пьяном лесу. Ты сказал, что там, в Погосте, не побывал не один богатырь.
- Ну, и что?
- А Иван-то там, нам не очень и помог.
- Но… мы же вышли из погоста живыми и невредимыми. Значит…
- Это ничего не значит. И тут, у Черного камня не очень-то он свою богатырскую силу показал. Даже  с Пелькой не мог камень опрокинуть,  Вазилу дудочкой вызвал.
- Всё идет так, как по писаному должно идти. А там всем Иванам всегда кто-то помогал. Вот и у этого тоже помощники нашлись.  Опять-же меч кто из печати достал? Пелька-то не смог. И Вазила не смог. А он дернул и достал.
- Достал, конечно. А может он потому его достал, что Пелька с Вазилой его до того расшатали.
- Не говори глупости. И не сомневайся…
Волк ничего не ответил, долго молчал. Потом, глянув на ворона, поспевающего за ними вприпрыжку, усмехнулся и сказал:
- Хватит уже тебе скакать. Не хочешь лететь, садись ко мне на холку – не тяжела ноша, донесу…
Так и шли парами: Пелька с Иваном; Соловейко с Кешей; ворон с Серым волком. И только сорока летала кругами – то улетая, то возвращаясь и  поджидая остальных…

5.
Отыскав Горыныча, маленький злыдень поведал ему всё, что видел – про камень, про свистульку, про меч...
Горыныч (Средняя голова) выслушал его и вздохнул:
- Неужели опять всё сначала?
Крайние головы в один голос забубнили:
- На фиг! На фиг! Полетели скорее отсюда, наше дело десятое.
Средняя голова грустно согласилась с ними:
- Да, наше дело маленькое – скажет Кощей биться, будем биться…
- Скажет – съесть, съедим, - отозвалась другая голова.
- Скажет спать – будем спать,  – добавила третья.
Средняя голова опять вздохнула:
- Вряд ли спать теперь придётся… Однако самим-то на рожон лезть тоже ни к чему, полетели. Ты с нами? - спросила она у Маленького злыдня.
- Я сам доберусь, - ответил тот. – Посмотрю ещё – мало ли…
Змей его уговаривать не стал, махнул могучими крыльями и полетел низко над лесом, постепенно, по мере удаления, набирая высоту.
А Маленький злыдень пошёл по следам всей компании, не показываясь никому на глаза. Пошёл, сам не зная зачем?
6.
Иван, завладев мечом, на какое-то время потерял связь с реальностью: шёл, примеряя шаг к хлопающим, по  ноге ножнам, ощупывал рукоять – так хотелось опять выхватить меч и полюбоваться его блеском.
 Но запнувшись пару раз о корни, оступившись с кочки и получив хлесткий удар веткой по лицу, «пришёл» в себя, осмотрелся:
- А, собственно, куда мы идем? – спросил он.
- Куда, куда -  к Яге, - ответил, проснувшись ворон, задремавший на холке у волка.
- А дорогу вы точно знаете? Сюда-то мы через Древний погост попали.
- Не заблудимся…
Волк, однако, поддержал сомнение Ивана:
- А ты бы, птица вещая, полетал бы, да поразведал, а-то мало ли…
- Что мне летать? – сонно отвечал ворон. - Сорока вон, летает – небось, с пути не собьется. Сюда-то как-то путь нашла. Значит и отсюда выведет куда надо.
- Сорока… А где она? Её кто-нибудь видит?
- Мы видим, - сказал Пелька. – Она постоянно возвращается, чтоб мы не потерялись…
- Да и стрекочет без перестановки, – поддержал брата Соловейко. – Не потеряемся.
- Что-то я никакой сороки не слышу, - почти про себя проворчал Иван, но Кеша его услышал:
- Сорока знает, кому сказки сказывать.
- Правда, последние полчаса её и не видать и не слыхать… - заметил волк.
- Значит всё в порядке, - отвечал ему ворон. – Мимо сороки никто не пройдет. Если что не так, на весь лес застрекочет. И не одна она – все сороки подхватятся, шум поднимут…

7.
 Однако в этот раз не всё было так безмятежно, как всем казалось, и как самой сороке хотелось бы.
От самого Черного камня, стала она замечать, что кто-то за ними присматривает: то там ветка качнется, то там, сучек треснет.
Заметив это, стала сорока меньше стрекотать, обозначая направление для друзей, а больше стала сама прислушиваться, да присматриваться. И, в конце концов, углядела лазутчика. И сделать-то это было нетрудно: им был маленький злыдень, который по малолетству своему мало, что и умел. Поэтому сороке не составило большого труда сделать так, что тот потерял её из вида. Маленький злыдень завертел головой, озираясь, и был очень удивлен, увидев сороку прямо перед собой, сидящую на ветке.
- Привет, малыш! – сказала она.
- Привет! – ответил ей растерявшийся маленький злыдень, но тут же спохватился, и насупился, вспомнив недавнюю обиду.
- А что это ты такой сердитый, - как ни в чем не бывало, спросила сорока. – Ты что, не рад меня видеть?
Маленький злыдень молчал, хмуря брови.
- Понятно, - сказала сорока. – Ты, наверное, обижаешься, что я тогда улетела, не попрощавшись с тобой, да? Но, ты, малыш, сам должен понимать, что я очень спешила, чтобы предупредить своих друзей о том, что им грозит опасность…
- Ага, - вскричал маленький злыдень. – О них ты подумала, а обо мне нет! Обо мне вообще никто не думает. Ты бы могла мне всё рассказать, и я бы помог тебе. И не надо бы было меня обманывать.
Маленький  злыдень заплакал и затопал ногами. Он схватил с земли какую-то палку, стал ею рубить молодую поросль, стучать по стволам деревьев. Сорока не на шутку забеспокоилась, хотела уже начать его успокаивать, как услышала тяжёлые шаги.
- Тише, тише, малыш, успокойся. А  то нам сейчас плохо придется…
- Пусть, пусть плохо, - закричал маленький злыдень, но тут же умолк, прислушиваясь:
- Кто это идет? – спросил он.
- Это Верлиока идёт на одной ноге, в деревянном сапоге, костылём подпирается, к нам подбирается. Прячься! – прошептала она и вспорхнула не вершину березы. Но маленький злыдень не успел спрятаться.   Верлиока уже всем своим огромным и страшным ростом навис над ним.
- Кто это в лесу шумит, палками трещит? – прохрипел он.
- Я, - пролепетал маленький злыдень.
- Зачем?
- С сорокой ругаюсь…
- Я в лесу хозяин! Не дам сороку без спроса ругать.
Верлиока схватил маленького злыдня, и, сунув его в короб за спиной, громко топая деревянным сапогом, и тяжело опираясь на костыль, пошёл дальше.
Сорока, увидев это, пронзительно застрекотала.

8.
Под Багровым небом царила тоска. Давно царила. Как получилось, что раньше, до заточения, ни какой тоски Кощей не знал?
 «Ведь всё было просто и ясно, - думал Кощей. - Вот я, вот мир! Да, он рушится. Ну и пусть рушится. На мой век его хватит…»
«А какой он твой век?» - спрашивал его кто-то сидящий в его голове, в каком-то дальнем её закутке, о котором, он раньше и не подозревал. И вот теперь, от этих старых и новых книг, прочитанных им в последнее время, странные мысли сверлили голову Кощея. Горыныч этот… Фраза его: «Кто мы? Откуда? Куда мы идём?»,  не давала покоя, гнала сон, нагоняла тоску. Тоску! О которой он раньше не знал и слыхом не слыхивал…
Кощей гулял по своему каменному саду, а вернее почти бегал из одного конца его в другой, не замечая  каменных красот, которыми раньше, так гордился, так хвалился перед гостями…
Гости! Где они? Кто они? Зачем они? Есть ли среди них друзья? Зачем ему друзья? Раньше он об этом не думал и не переживал. Что же случилось теперь?
Баш Челик с его энергией направленной на разрушение, стал не просто раздражать Кощея, а становился ему ненавистным. Какой разговор с ним не заведи,  у него одно на уме – пожары, похищения, кровь. Когда-то это и Кощея радовало. Ну как радовало: радоваться-то как раз Кощей и не умел. Багровые небеса опускались всё ниже, багровый песок всё выше поднимал на своем горбу замок Кощея. 
«Вот и хорошо, вот и ладно», - думал он тогда. – А какой в этом смысл»? - Кощей считал себя существом мыслящим. Мыслящим  - логично! 
- Ну, и в чём тут логика? – задал он себе вопрос вслух. После чего обернулся, посмотрел вокруг. – И поговорить-то не с кем! Старик-вурдалак вечно возится по хозяйству, других подгоняет, понукает. О чем с ним говорить? Что не скажи, что не спроси, у него на все один ответ: «Как скажешь, хозяин.» Мальчишка злыдень прибился ко дворцу. Ничего мальчишка, смышленый, любопытный, - но ведь маленький, совсем дитё. Чуть прикрикнешь на него - обидится, глаза слезами нальются, махнёшь рукой, да отступишься...
- Ах, Горыныч! Ах, подлец! Заронил в башку: «Кто мы такие. Откуда? Куда мы идем»? И в ус не дует. Всё! Сказал! Поговорить с ним, конечно, есть о чем, начитанный, змеина, стал. Да что с того?   Знанья-то есть, а сути не чует. Как и я. Например, слова про гроб этот хрустальный в голову втемяшились – и как гвоздь в крышке этого гроба торчат.
Кощей устало сел в своё резное каменное кресло, вздохнул, сказал вслух:
- Граф этот ещё, Василису унёс… Я и поговорить-то с ней не успел. Может она что-нибудь знала, что мне неведомо? Разъяснила бы, а?
 - Что хозяин сказал? Я по старости не расслышал… Про графа, что-то?
- Да нет… Это я так, сам с собой…
Старик продолжил ворчание:
- Граф! Надо же… Раньше у нас тут графов не было – всё цари, да князи. А теперь, вишь, граф завёлся… Зачем? Откуда пришёл? Кто такой? Не иначе, затевается что-то ранее небывалое.
«И этот туда же», - беззлобно подумал Кощей. Подумал и сам удивился: - А куда же она из меня девалась – злоба-то? Ведь нормальный же из плена вырвался – на весь мир злой! А как Горыныч рассказал мне эту сказку, про  гору и гроб хрустальный, тут и начал я себе эти, уничтожающие суть мою до времени, вопросы задавать: - Кто? Откуда? Зачем?. Стоп! До какого времени?» – Кощей схватился за голову, - не решалась задача.
От этой изнурительной головоломки отвлекло его хлопанья крыльев: змей Горыныч осторожно шёл на посадку в каменном саду.
Сел, посмотрел на Кощея.
- Ну? - спросил тот.   
- Ну, что, - Горыныч скривил морду Средней головы, (крайние головы, бездумно взирали на Кощея). – Добыл он заветный меч-то! А уж,  про свистульку-то думал, что глупость написана. Какая свистулька? Откуда ей там взяться? А вот, поди ж ты…
- Беда, прямо, какая-то с этим мечом. И кто его сделал? – задумчиво сказал Кощей.
- Кто-то для чего-то сделал…
- И зачем он, скажи ты мне на милость, его сделал?
- Как зачем? Что бы меня в куски порубать, – змея передернуло всем телом. - Тебе-то что…
- Да и от тебя немного убывает, летучая ты ящерица.
- Всё равно – приятного мало.
- Слушай: а не пойти ли мне, да не поговорить с Иваном, хоть раз без мордобития и кровопролития? Не зря же оно так получилось, что только я этот меч в руках могу держать. Да,  вот, какой-нибудь из Иванов. С прежними-то Иванами все разговоры бесполезны были. Как же – меч заветный в руках – пора им махать. А с этим  мы, вроде, как знакомы. Авось, договоримся, до чего-нибудь? Полетели, посмотрим…
- Ну, полетели, - без всякого энтузиазма согласилась Средняя голова.
Тут уж и крайние головы рожи сквасили:
- А покушать, - сказала одна из них.
- Кушайте, подожду, - усмехнулся Кощей.
Змей пополз в свой угол, где его всегда ждала обильная трапеза.
Тут зажужжало, задребезжало и заскрежетало – из  дворца вышел Баш Челик.
- Я слышал, Иван нашёлся? – спросил он.
- Нашёлся…
- Прелестно, прелестно, - сказал Баш Челик, хотя интонация, с какой были сказаны эти слова, ничего прелестного не предвещала...

9.
Первым услышал тревожное сорочье стрекотанье Серый волк.
- Тихо все! – приказал он.
Все удивленно посмотрели на него - они и так шли тихо, не нарушая лесного покоя.
- Стоять! – ещё строже приказал он. – Слышите?
Все послушно прислушались – никто ничего не слышал, кроме того, как шелестели листья от легкого ветерка, как бубнил что-то невидимый шмель.
- Кукушка, вроде кукует? – осторожно подал голос Пелька.
- Какая ещё кукушка! – рассердился волк. – Не слышите, что ли, как сорока тревожно стрекочет?
Иван старательно прислушался, но никакого сорочьего стрёкота не услышал.
«Ну и слух у Серого, - подумал он. – И как он тогда Горыныча не услышал, когда тот меня у них с котом, из-под носа унес? Ну да, они же с Баюном над моей никчемностью смеялись, вот змея и проворонили. Хотя, ворон-то, как раз, в отличии от них, службу исправно нес».
Кеша резонно произнес:
- Ну  и чего ждем – пока Макар на горе свиснет?
- За мной! - скомандовал Серый волк, и все бросились на сорочий стрёкот.
Бежать пришлось недалеко. Сорока кинулась на них сверху, и опять что-то застрекотала на нечеловеческом языке, непонятном для Ивана. Только изредка ворон переспрашивал её по-человечески:
- Верлиока говоришь?
- Кого схватил? – поинтересовался и Пелька.
- Маленького злыдня? – скривился Соловейко.
- А нам-то что до него? – Серый волк, как всегда был бессердечен в своей прямоте. – Злыднем больше, злыднем меньше…
- Да ты… Да тьфу, на тебя! – перешла сорока на человеческий язык. – Как это что? Как это что? Он же мне жизнь спас! Он же меня из плена Кощеева выручил!
Волк почесал у себя за ухом:
- Ладно, веди, посмотрим…
Верлиока шёл по лесу шумно. Батогом своим не столь подпирался, сколь крушил, что попадалось ему на пути. Причем по непонятному для окружающих принципу: одни деревья не трогал, по другим бил нещадно, превращая в щепу, валя с корнем.
«Прямо, как смерч, какой», - подумал Иван, вспоминая вывороченные могучие дерева, среди здорового леса, что приходилось ему встречать в своей грибной охоте.
Услышав шум погони за спиной, Верлиока, медленно обернулся, окинул всех недобрым взглядом:
- Чего вам? – хрипло спросил он. 
- Маленького злыдня отпусти! – прострекотала сорока.
- Чего? – Верлиока, видимо был от природы глуховат, потому наклонился всем своим могучим телом, завертел головой, всматриваясь в преследователей и пытаясь угадать, кто именно посмел от него, что-то потребовать? В конце концов, он почему-то остановил свой взгляд на Иване. – Чего тебе надо?
Иван представления не имел ни о каких злыднях, ни больших, ни маленьких, но если товарищи его хотели освобождения одного из них, то потребовал:
- Маленького злыдня отпусти. Где он у тебя?
- В коробе, - усмехнулся Верлиока. – Хочешь посмотреть? – и он резко протянул могучую руку к Ивану.
Однако Серый волк не был бы Серым волком, если бы не встал между Иваном и чудищем:
- Но, но! – сказал он и зарычал: – Лапы убери…
Любой бы житель леса, услышав этот волчий рык, спасовал перед Серым. Но только не Верлиока. Не успело эхо рыка, утихнуть между сосен и берез, как грозный и гордый зверь, словно по мановению волшебной палочки оказался в коробе у Верлиока.   
Все онемели. Верлиока же, поправив лямки, на которых висел короб, не глядя ни на кого, пошагал дальше. Кеша изрек:
- Крут был Лёха, а кинули как лоха.
Первой в себя пришла сорока. Она кинулась на одноглазого страшилу и клюнув его в темя, истерично застрекотала:
- Что же ты творишь, чучело одноглазое!   
Верлиока, отмахнувшись от неё, как от назойливой мухи, пошёл дальше, не обращая ни на кого внимания. Пелька, было заступивший ему дорогу, так же как и Серый волк оказался в его бездонном заплечном коробе.
Молнией в голове Ивана пронеслась мысль:
«Интересно, сколько раз Серый волк выручал из беды всяких Иванов из разных сословий? Видимо, пришла пора и одному из них вступиться за него. И этим Иваном, кажется, должен быть я!»
Иван обежал Верлиока, встал перед ним, как ему показалось, на безопасном расстоянии.
- Слушай, ты, как тебя там, Верлиока, что ли? Давай не шути с нами! Лучше по добру поздорову, верни наших друзей! – сказал он и сам удивился твердости своего голоса и требовательной интонации.
Верлиока тупо посмотрел на него. В единственном глазу его, расположенном на том месте, где у нормальных людей переносица, как показалось Ивану, мелькнул какой-то нездоровый интерес.
Лесное страшилище хмыкнуло и шагнуло к Ивану. И быть бы Ване в коробе одноглазого, если бы не его реакция: он проворно отскочил назад и выхватил из ножен меч. И ему самому и остальным показалось, что меч полыхнул на секунду голубым пламенем.
Верлиока замер. Лоб над его единственным глазом сморщился в трудной думе.
- Выпускай наших друзей! – потребовал Иван.
Верлиока глухо проворчал:
- Это Иван у нас, что ли?
- Он самый, - подтвердил ворон.
- И меч у него, конечно, заветный?
- Заветный, заветный! Заветней некуда, - прострекотала сорока.
Верлиока глянул на одного, на другого, и сказал почти ласковым голосом:
- А оно мне надо? Не надо. Я в лесу хозяин. Не дам в обиду ваших товарищей. Вот они! – и Верлиока вывалил из короба и Пельку, и Серого волка, и маленького злыдня, как мышей из валенка.
- Не дам ваших друзей в обиду, - ещё раз сказал он и, резко развернувшись, тяжело потопал в неизвестном направлении.
Друзья, молча посмотрев  ему вслед, глянули на сороку:
- Ну, куда теперь? Веди, Белобокая, - сказал ворон.
Все, словно сговорясь, молчали о случившемся и нестройными рядами шли по лесу, ориентируясь на сорочий стрёкот. Постепенно они сбились в привычный свой порядок: Пелька и Соловейко держались дружка дружки. Попугай Кеша был  в их компании третьим. Тройкой, чуть поодаль, двигались Иван, Серый волк и ворон. Где-то стрекотала сорока.
Маленький злыдень шёл от всех в стороне, не приближаясь и не отставая от своих освободителей...

Глава 4.
(В тумане).

1.
Под вечер, выбрав место помягче, да посуше, ватага стала устраиваться на ночь. Костра, как всегда не разводили. Все собравшись вокруг самобраного рушника Яги, ужинали.
Иван поглядывал на маленького злыдня. Тот довольствовался только хлебом и квасом.
- Он что, таким всегда будет?
- Ты про кого? – не понял ворон. – А, про маленького злыдня? Это от него зависит. Захочет большим и злым вырастет. Будет на горбу несчастных кататься. А нет, так таким шалуном и останется. Не столько от него зла, сколько мороки будет окружающим.
- Этот вроде ничего. Любопытный только очень.
- Ничего. Только бы его не испортили. Знаешь ведь, как у нас – поставят клеймо: ты, мол, злыдень! Так поневоле злыднем и станешь, всем на зло…
- А… - начал, было, Иван, но ворон перебил его:
- Погоди! Вроде, как посмурнело кругом? Серый, ты не находишь?
Все заоглядывались.
- Вроде, как туман падает… - неуверенно сказал Пелька.
- Точно – туман…
Туман падал стремительно. Через пару, другую минут друзья видели не дальше кружка, в который собрались.
- Неужели опять Кощей змея послал?
- Пусть теперь только сунется! - волк вертел головой, вглядываясь в туман. – Ваня, где-ка наш меч? Держи его наготове…   
Тут маленький злыдень подал из тумана голос:
- На меч особо не надейтесь – он не один, Горыныч-то. С ним сам Кощей прибыл.
Тут раздалось гулкое хлопанье крыльев - туман взметнулся от земли вверх, раздался по сторонам. Змей Горыныч аккуратно приземлялся на поляну. Со спины его плавно соскользнул Кощей.
«Как же они похожи», - подумал Иван, невольно вспомнив Иного.
- Так, - строго и властно начал Кощей. – Мне надо с Иваном  поговорить. С глазу на глаз.
- Ещё чего! – рыкнул вечно и всему непокорный волк. – Там у себя под багровыми небесами  распоряжаться будешь, а тут...
- И что тут? – с усмешкой не сулящей добра сказал Кощей. – Давайте-ка, отойдите все в сторонку, не мешайтесь под ногами.
- Ещё чего, - не сдавался волк. – Кто ты такой, чтобы мы тебя слушались?
- А не хотите слушаться – спите! – Кощей воздел руки, сделал пас в сторону волка и его товарищей и все, как подрубленные пали наземь и уснули.

2.
- А ты, Иван, погоди спать: я же сказал – разговор у меня к тебе есть. Сядем, - и Кощей опустился на землю, подвернув ноги калачиком. Горыныч последовал примеру хозяина, как верная собака, улегся у него за спиной, положив среднюю голову на лапы. Крайние головы, вытянув шеи,  довольствовались травой. Кончик хвоста Горыныча шевелился, то нервно подергиваясь, как у кошки, то ласково по-собачьи виляя. Было понятно, что три головы никак не могли прийти к душевному согласию.
Иван присел напротив Кощея, положив меч на колени, а руки на меч.
«Прямо, как самураи»,  - подумал он.
- Ну, что, Иван, - поговорим…
- О чём?
- О чем? О войне. О мире. О нас с тобой…- Кощей умолк, явно ожидая от Ивана какого-то ответа.
Но молчал Иван. Он не знал, что сказать Кощею.
Кощей, выдержав паузу, и поняв, что от Ивана он не добьется своим молчанием никакого дельного ответа, заговорил сам:
- Вот ты добыл заветный меч. Молодец, ничего не скажешь. А зачем он тебе?
Иван опешил:
- Как зачем? Со злом биться…
- А злом у тебя кто будет?
Иван промолчал – и так, мол, ясно кто.
- Выходит, что зло, судя по твоему молчанию, – это я? Так?
Иван молчал.
- А ты, значит у нас добро… Как-то не логично получается: ты на меня хочешь меч поднять, и ты, при этом добрый.
- А Василису, что украл?
- Василису? Да, это аргумент: Василису украл я.
- То-то же! Верни мне её…
Кощей поднял на Ивана удивленные глаза:
- Ваня, ты, конечно, не семи пядей во лбу, но полного-то идиота из себя не строй. И из меня дурака не делай. Знаешь ведь где Василиса – у Яги она. Сидит, тебя дожидается. Так иди, забирай её и веди домой… За мечом-то заветным ты зачем отправился? Чтобы её освободить? Так я и так ни Василису, ни тебя не трогаю.  Идите на все четыре стороны.
- Но…
- Что – но?
- Ты же Зло! А значит с тобой надо биться.
- Биться, биться! Всё бы вам людям биться. Нет, что бы вот так сесть, кваску испить, поговорить. Нет, битву им подавай!
- Но ты же – зло, - талдычил своё Иван. - Пока ты существуешь на свете…
- На каком свете, Ваня? Зло, зло! Заладил, как попугай. Ну, вот не было меня в вашей Яви несколько тысяч лет. И что? Вы что там лучше без меня стали?
Иван молчал.
- Не стали. Ведь не стали же? – Кощей задал вопрос Ивану так, что он не мог не ответить:
- Не знаю, я тогда не жил… Но думаю, что лучше, - и как последний аргумент в бесконечном споре, ляпнул:
- Свободнее!
Кощей засмеялся в голос:
- Свободнее?  От чего свободнее-то? Нет, Иван, плохой из тебя философ. Можно сказать, - никудышный. Значит, давай так договоримся: я отправляюсь в свое царство, под багровым небом, а ты, забирай Василису и шагай с ней домой.
- Но…
- Что – но?
- Но зачем-то я добывал этот заветный меч?
- А вот этого я, Иван, убей ты меня, если конечно получится, сам не понимаю - зачем вам эта штука вечно нужна?
Кощей встал, шагнул к Ивану:
- На, - руби мне голову.
Иван поднял на Кощея испуганные глаза.
- Как это?
- Как добро злу головы рубит, так и ты руби.
Иван неуверенно поднялся на ноги.
- Ну же – руби.
- Нет… Это… Если бы в честном бою...
- Баш Челик, ты здесь?
- Здесь, - раздался ржавый голос Баш Челика и сам он появился из-за спины змея Горыныча.
- Дай мне твой меч, - Кощей не глядя, протянул руку в его сторону.
Баш Челик скривился:
- Зачем он тебе?
- Иван честного боя просит.
- А-а, - Баш Челик засмеялся своим нечеловеческим смехом, - словно консервная банка покатилась по каменной мостовой. – Держи! – и Баш Челик подал Кощею свой ятаган. 


3.
Кощей встал, взмахнул пару раз ятаганом, примеряясь к нему.
- Ну, иди, Иван, на почестный бой.
Иван вынул свой меч из ножен, встал напротив. Сделали круг, словно выбирая место на поляне поровнее. Никто не хотел нападать первым. Наконец Иван не выдержал и с шагом вперед, нанес удар сверху. Кощей поставил пятую защиту и круговым  движением, тоже с шагом вперёд, нанес рубящий удар слева. Иван с шагом назад принял защиту от ятагана и опять с разворотом, нанес удар Кощею сверху…
Так они повторили одну и ту же комбинацию несколько раз.
 Кощей отступил, опустил ятаган.
- Ну, что так и будем восьмерки вертеть? Ты, что-нибудь ещё-то умеешь?
Иван, разозлившись на Кощея и на себя, сделал выпад, направив колющий удар в грудь противнику.
Кощей пропустил его мимо себя, и, перехватив запястье Ивана, крепко сжал его. Так крепко, что Иван невольно вскрикнул от боли и выронил меч из руки. Кощей, сильно сжимая руку Ивана, повел его вокруг себя, и в самый неустойчивый для Ивана момент, выпустил его руку из своей. Иван кубарем полетел в траву…
Поднялся не сразу. Было стыдно. Потирая ушибленное плечо, старался не смотреть на Кощея. Когда же, краснея, поднял глаза, то увидел, что Кощей держит в руках два меча – ятаган Баш Челика и его, Иванов, заветный меч.
- Баш Челик, дружек, держи  свой  ятаган. Спасибо за одолжение, - и он бросил ятаган железному человеку. Тот ловко поймал его.
Кощей повернулся к Ивану:
- Ну, а с тобой, что мне делать, витязь?
- Снеси ему голову с плеч, - проскрежетал Баш Челик. – Всех и дел-то.
Кощей усмехнулся, взмахнул мечом и со свистом отсёк… себе руку.
Так показалось Ивану. Да что там показалось? Иван ясно видел, как заветный меч вонзился в руку Кощея, прошёл сквозь неё, как  нож сквозь масло. Как рука упала к ногам Кощея, как он поднял её и приставил на прежнее место…
«Приросла! – понял Иван. – Приросла, как пальцы у Иного».   
- Ну, понял теперь, почему меня зовут бессмертным?
Баш Челик засмеялся:
- Дай мне меч, Кощей, и я тебе голову срублю. Обожаю это делать.
- Ладно, не в цирке, не до фокусов.
Кощей поднял ножны, вложил в них меч, аккуратно положил его наземь.
- Добрый меч, - сказал он. – Право, не знаю, кем он и для чего сделан? Меня им убить нельзя, как и любым другим мечом. А для вас, богатырей, мне бы и простого булата хватило. Или вон, ятагана Баш Челика… Ладно, полетел я в своё Багровое государство. А ты, Иван, ступай за Василисой, да приходите оба ко мне, многое мне с вами обсудить хочется…
Кощей повернулся и пошёл к безмятежно спавшему Горынычу. И уже когда он поставил ногу на лапу змея, чтобы вскочить ему на спину, услышал острый вскрик Ивана:
- А-а!!!
Кощей обернулся и увидел, как Иван падает в траву, а из спины его Баш Челик, смеясь, тащит свой ятаган.
Кощей устало закрыл глаза. Когда же он открыл их, Баш Челик, видевший своего хозяина и в радости и в гневе, невольно попятился. Таким свирепым он его еще никогда не видел.
- И зачем ты это сделал? – не своим голосом спросил Кощей.
- Я думал…
- О чем ты думал, железная башка? Ты же слышал, что я сказал…
- Я думал, что ты так коварно шутишь? Думал, зачем тебе какой-то Иван? Ведь с Василисой, думал, тебе намного приятнее будет беседовать без Ивана…
Кощей тяжело вздохнул:
- Теперь слушай меня внимательно, железный ты калган, и ничего не перепутай. Всё сделай так, как я велю: доставишь мне Василису во дворец целой и невредимой. И смотри, если хоть один волос упадёт с её головы, я тебя в соленое озеро брошу!
- Ладно, ладно, не сердись так. Как скажешь, так и сделаю…

Глава 5.
(Пустые гадания).

1.
Яга гадала.
Она на столе начертила углем квадрат: на одной стороне его насыпала щепотку соли; на другой стороне, напротив соли, поставила плошку с мёдом. На двух остальных сторонах квадрата лежали -  камешек; и напротив камешка горстка золы. 
Затем Яга достала из сундука красный клубочек  пряжи, смотала с него нить сантиметров на двадцать. Чтобы нить далее не разматывалась, а клубочек висел на ней этаким шерстяным маятником,  закрепила нитку, сколов её костяной заколкой.
Василиса молча наблюдала за ней. Она знала это гаданье ещё от своей бабушки. Бывало, что та пользовалась им когда дед, уехав зимой за дровами или сеном, не возвращался домой дня по три. Мало ли что могло случиться по дороге в лесу: и воз мог опрокинуться на крутом спуске, и зверь лесной и недобрый человек могли встретиться в пути.
Бабушка брала клубочек за хвостик и держала в подвешенном виде между солью, сахаром, камешком и остывшим угольком, либо щепоткой золы, стараясь, чтобы рука не дрожала. И ждала, куда клубочек качнётся. Если к соли, то значит, дед жив, но нелегко ему приходится; если к сахару – то и жив и здоров и, как говорится и нос в табаке – загулял, значит, где-то. Если к камню, то заболел в пути, потому и задерживается. Ну а если уж к золе – пора и горькие слезы лить.
Клубочек у Яги конкретно не тянулся ни к чему – крутился на нитке то в одну сторону, то в другую, порой, совершая едва приметный эллипс. Яга нервничала, и эллипс этот относила на свои старческие трясущиеся руки. Наконец она не выдержала:
- Василиса, у ну смени меня. Чай, у тебя лучше получится – руки у тебя молодые, не трясутся поди. Да и силу свою заодно проверь…
Кот Баюн, доселе молча сидевший на печи, спросил:
- А ты, Яга, на что хоть гадаешь?
- Как на что? – Яга сердито посмотрела на кота. -  Или так не ясно, объяснять тебе дураку надо? На вояжёров наших…
- Кого? – удивился Бесхвостый волк. 
Яга промолчала, словно и не слышала его вопроса.
Лиса тихо шепнула Бесхвостому на ухо:
- На бродяг наших, что за мечом пошли…
- Так бы и говорили, а то строят из себя… - обиженно проворчал Бесхвостый.
- Куда они запропастились? Где их леший носит? – ворчала Яга.
Мирно беседовавший с берегинями леший, сделал большие глаза, но пререкаться с  Ягой не стал.
- Мало ли где? – сказал кот и почему-то весь передернулся от ушей до хвоста. – Пути они порой бывают такими кривыми! А ты, Яга, у зеркала-то не пробовала спросить – где они?
- Пробовала. Молчит. Искривилось всё, затуманилось и молчит…
- Тогда, Яга, ты бы лучше котел гадальный выкатила, что ли.
- И-то, - сказала баба Яга, и приказала:
- Леший, у меня спина болит. Вытащи-ка мне котел гадальный из-под кровати. Вытащи, и воды в него наноси.
Леший молча достал из-под кровати котел, взял бадейки и пошёл к колодцу. 
Когда он вылил первую бадейку в котел и стал лить  из второй, вода встала над котлом дыбом, словно не желая литься.
«Прямо как стоп кадр какой-то», - подумала Василиса.
Однако остальные в этот стоп-кадр не попали. Все с удивлением вытянули шеи, глядя на повисшую над котлом водную струю. Тогда  леший решил  похлопать по воде рукой. Струя  хотела  увернуться  от его «ласки», но не успела и вскрикнула:
- Осторожнее, забодай тебя комар! Расплещешь, потом собирать замучаешься.
Вот тут уже и все другие оторопели и изобразили стоп-кадр. Все кроме Яги.
- Ты, что ли, Морок? А ну, прекращай безобразничать!
Вода ожила, плюхнулась в котёл, и тут же выплеснулась из него, превращаясь в человеческую фигуру, терявшую то одну часть тела, то другую, пока окончательно не собралась в целое, а именно в лохматого мужика, который некоторое время ещё корректировал свой окончательный вид. 
- Чего пожаловал? – негостеприимно, спросила его Яга. – Или случилось что?
- Наверное, случилось, если мамаша моя решила с тобой лично поговорить.
Яга заметно напряглась:
- Мне, к ней идти, или как?
- Нет, не изволь беспокоиться, - ответил ей Морок. – Сама пожалует…
- Не изволь беспокоится, - передразнила его баба Яга. - Спасибо, успокоил. Сама курносая ко мне в гости решила наведаться, а мне советуют, не беспокоится. Может, ещё песни петь предложишь? Или сплясать…
- Это как хочешь – хочешь - пой, хочешь – пляши. Только ей, о том, что я у вас был – ни слова.
Морок направился к выходу, открыл дверь и замер:
- Опоздал! Вот и она!
Морок заметался по избе, пытаясь пригрезиться тем или другим предметом, но везде был не к месту. Тогда он кинулся к печи и притворился ухватом.
А в отворенную дверь все увидели, как по двору двигается на них, словно летя,  мрачная фигура в черном плаще. Голова её была покрыта капюшоном, под которым не было видно ничего, кроме непроглядного мрака. За фигурой, как шлейф стелился черный туман, словно стекающий с её плеч и растворяющийся серой непроглядной мглою, в которой пропадал окружающий мир, и даже солнце меркло в небе.


2.
И вот она вошла в двери.
Берегини опустились на колени, склонили головы. Леший, после короткого раздумья последовал их примеру. Звери – лиса и волк, поскуливая, заползли под лавку. Баюн на печи, подлез под старый тулуп и затих, как его и не было. Яга, не без гордости, склонила перед гостьей голову. Василиса с интересом и непонятной тревогой следила за происходящим. 
- Проходи, - сказала Яга, - гостьей будешь.
Морок, прикинувшийся ухватом у печи, весь передернулся. Черенок его повело и скрутило несколько раз. Рога ухвата, связались в штопор и развязались из него.
- Ты что, Яга, тарантишь? Какая она гостья? – отчитал  ухват Ягу.  После чего весь скривился, в одну секунду представляясь окружающим и чугуном и веником, и совой и куницей.
- Не дури, сын, – сказала вошедшая.
Морок, словно стряхнув с себя, всё, чем только что представлялся, принял свой обычный вид лохматого, бородатого старика.
Вошедшая обратилась к Яге:
– Надо же – гостья. Спасибо на добром слове, Яга. Но не пугайся, я у тебя не загощусь. Живите пока. И вообще – все выйдите вон.
 Все суетливо заторопились к выходу.
Двинулась и Василиса, мельком глянув на Ягу – та её не удерживала.
Но тут гостья спросила:
- Это, что ли Василиса?
- Она самая, - сказала Яга.
Пустой капюшон полный непроглядной тьмы, всколыхнулся.
- Вот значит, какая она у него. Ладно, иди уже…
- Стой! – властно сказала Яга, явно показывая, кто в избе хозяйка.
 Капюшон одеяния удивленно,  как показалось Василисе, повернулся в сторону старой. Яга внимательно осмотрела Василису.
- Ожерелье Дракулы на тебе?
Василиса молча приложила руку к груди – здесь, мол.
- А цветок папоротника?
- Тоже здесь, - сказала девушка, продолжая держать руку на груди.
- Смотри ты, - удивилась гостья. – Серьезно готовились. Думаешь, ещё пригодится?
- Мало ли, - ответила ей Яга. Она сняла со спинки кровати платье Василисы с рукавами, подала ей:
- Как выйдешь, сразу надень.
Василиса, ничего не говоря, тревожным взглядом посмотрела на неё.
- Иди, иди, милая! – сказала ей ласково Яга.
И Василиса вышла.
- Ты тоже ступай, - приказала нежданная гостья Мороку. И  кота с собой забери.
Баюн ужом вывернулся из-под тулупа и бросился к двери.
- Ну, чего ждешь? – сказала гостья Мороку. – Или дел своих нет?
- Иду, мутер, иду, - ответил тот и вышел из избы, плотно прикрыв за собой дверь.
- Вот же шалапут! - как показалась Яге, с теплотой в голосе сказала гостья. – Следующая же фраза её, обращённая к Яге, была строга и холодна.
- Часы останови – ни к чему кукушке нас слушать. И Зеркало в сундук на самое дно положи.
Яга выполнила все её приказания беспрекословно. 

3.
Когда Василиса вышла на крыльцо, она не увидела никого: ни лешего с берегинями, ни волка, ни лису, ни кота. Честно говоря, она вообще ничего не увидела - двор Яги поглотил серый и непроглядный мрак. 
Василиса натянула на себя платье с рукавами как есть – на всё, что на ней было. Постояв на крыльце, решила спуститься с него, чтобы не подумали, что она стоит и подслушивает разговор Яги и страшной её гостьи.
В сером тумане была видна только одна ступенька. Василиса встала на неё. Затем на следующую,  которую с трудом разглядела. Так почти наощупь она спустилась с крыльца.
Мгла окутывала её. Буквально на метр впереди не более, она видела выбитую ногами землю двора. Решила повернуть направо, к колодцу, но глянув туда, увидела только непроходимую стену серой мглы. Слева было то же самое – мрак.
«Пусть думают, что хотят, - решила Василиса, – вернусь на крыльцо».
Она развернулась кругом – и ничего не увидела – кромешный непроходимый мрак окружал её. И только когда она, как ей по её расчетам показалось, опять повернулась к избушке спиной, перед ней вновь замерцал какой-то слабый свет
И она пошла на него, а он отдалялся по мере её движения.
«Ничего, - подумала она, - вот дойду до ручья, там и остановлюсь. Пережду, сворачивать никуда не буду, долго ли заблудиться».
Так она и двигалась в этом тёмном коридоре, который был вокруг неё, на манящий её неизвестно куда, как она поняла потом, когда так и не дошла до ручья, призрачный свет. Теперь другого ориентира в её жизни не было. А стоять столбом и чего-то ждать, как она поняла, ей было заказано. Необходимо было идти. Идти неизвестно куда, неизвестно зачем. И она  пошла…   

4.
В избушке Яги, какое-то время, когда ушла Василиса, стояла напряженная тишина. Наконец, Яга нарушила её:
- Присядем? – предложила она темной гостье.
- Ты же знаешь, я никогда нигде стараюсь не засиживаться…
- Знаю. Но ко мне ты, надеюсь, явилась не по долгу службы?
- Не волнуйся… 
- Да я уж давно не волнуюсь – всему конец приходит.
- Это так, но твой срок, ой, как не близок. Не-то что у молодых…
- Не пугай меня. Или с Василисой, что не так как думалось, будет?
- Не без того… К  Кощею я её отправила.
- Зачем? Иван и так за всех радеть готов, хотя Василиса и не в заложницах…
- Нет Ивана. Лежит он в чистом поле с дымящейся раной.
- Как?
- А вот так. Обрадовался он мечу заветному – подумал, видимо, что равных ему теперь и на свете нет.  А вы ему не объяснили, что меч тот не Кощеева смерть, - повысила голос на Ягу гостья.
Яга сникла, тяжело села на стул.
- Что же я объяснить ему ещё должна была? Велела же прямиком ко мне идти, ни во что не ввязываться.
- А Кощей его по дороге встретил и… приветил.
- А ты, куда смотрела? Ведь без твоего согласия и муравейник не потревожат.
- Эк, рассудила. Кабы я везде успевала, то люди-то только от старости умирали. Да и не Кощей его убил. Баш Челик со спины, коварно, порешил. Я и охнуть не успела… Да и не я одна всё решаю. Каждый в Прави свою лепту внести в жизнь старается. Порой, наперекор ей… Да и в Яви рады стараться…
В избушке наступила тягостная тишина. Яга смотрела себе под ноги, утирала передником глаза.
- Я последнее время следила за Кощеем-то,  - после паузы, заговорила темная гостья. – Рассудительный он стал. Без моего ведома дел черных не творил. И вообще никаких темных дел не замышлял. А теперь что же будет: сорвет он мир с оси, забудут в Яви, что Смерть является в их мир, как избавление, а не наказание.  Возомнят из себя невесть что! Начнут всё вокруг себя рушить, сожгут весь подсолнечный мир без раздумий и жалости. Забудут, что не всякий конец песни достоин. Ослепит их Кощеево бессмертие…
- А твоей воле он, что не подвластен? Разве ты не можешь избавить мир от его бессмертия? Хоть этим какую-то точку поставить?
- Нет.
- Почему? Ведь даже среди бессмертных, нет равных тебе.
- Так-то оно так, да…какой-то он у нас… иной.
- Если так, зачем же ты Василису, к нему отправила? Если Иван с его заветным мечом с ним не справился, что может бедная девушка?
- Не знаю. Но на что-то надеюсь. Может разговорами, да правдой своей женской отвлечет его от безумия. Иначе в Яви не я буду выбор делать, а сошедшие с ума, возомнившие себя вершителями судеб, извращенные особи, живущие не заботой о продолжении рода людского, а возводящие грех свой в величие.
- Что же нам тогда остается? В Прави-то, куда смотрят, о чем думают?
- А в Прави всех любопытство обуяло:  все только о том и шепчутся, что будет, когда я своего предназначения лишусь.
- Глупо, как глупо, - сокрушенно покачала головой Яга. -  Неужели не понимают, что и Прави без Яви не станет. Разве не ясно, что ты косой своей без выбора махать примешься…
- А вот пойди ты объясни это им, - сказала темная гостья и, не прощаясь, вышла из избы. Мертвый туман потянулся за ней, постепенно исчезая в её черной фигуре. И вскоре весь исчез. Как его и не было - вместе с гостьей. Зашумел лес, запели птицы. 


5.
Яга сидела на табурете посреди избы, сложив руки на коленях. По лицу её из синих глаз текли слезы. Она не утирала их, как делают это все живые люди. Она их не замечала, как киногерои в современных фильмах. Но она и не выставляла их напоказ, как те же киногерои – вот, мол, сотрите, как я горюю! Она просто сидела и молчала, как окаменевшая, а слезы лились из глаз её, как дождь по каменному изваянию.
Звери не смело появлялись в избушке. Последними вошли леший и берегини. Они встали у входа, не зная, что могло случиться в мире такого, что заставило Ягу «окаменеть».
Наконец лиса не выдержала, подползла к Яге, и ткнулась ей в ноги.
Яга вздрогнула, осмотрелась кругом так, словно век не видела  ни избушки своей, не своих гостей и постояльцев.
Она  смахнула слезы с лица, тяжело поднялась, пошла к окну…
Лиса несмело спросила: 
- Что случилось, бабушка?
Через паузу Яга ответила ровным голосом:
- Баш Челик убил Ивана.
- Как? – прошелестел по избе чей-то вопрос.
- Почём я знаю.
Яга повернулась от окна, стала всматриваться в избушку, словно что-то ища.   
- Зеркало в сундуке, - подсказал ей выглянувший из-за печного угла Запечник.
Яга про себя усмехнулась:
«Забыла про него. Слышал всё, да понял ли? Ну да неважно – главное-то я уж и сама всем сказала».
В полном молчании, под взглядами внимательных глаз, Яга достала из сундука зеркало, повесила в простенок. Зеркало засветилось, замерцало…
- Полно, - сказала ему Яга. – Не напрягайся, сама знаю где – недалеко от Черного камня.
Яга подошла к часам, качнула маятник. Кукушка встрепенулась, захлопала крыльями, истерично то ли закуковала, то ли заикала, приходя в себя и подгоняя застоявшееся время к текущему моменту бытия.
- Морок, - позвала Яга, когда кукушка успокоилась. – Ты тут ли? Появись…
Глиняный горшок, стоявший на полке, качнулся и полетел на пол. Все ойкнули, ожидая, как он разлетится вдребезги. Но горшок не долетев до пола, превратился в Морок.
- Тут я, тут, Яга. Говори, что придумала?
- Можешь появиться у Черного камня в моем обличии?
- Могу.
- Скажешь что делать, как я велю?
- Скажу.
- Ну, тогда чего ждем? – Яга гордо вскинула голову. – Действуй.
- Ага, - сказал Морок, пошёл рябью и исчез. Яга замерла среди избы, словно фигура из воска слепленная.
- Тсс! – прошипел кот. И все замерли…
 
6.
Белый сонный туман, что напустился на Ивана и его компанию, вдруг продырявил черный вихрь, и разогнал его. Спящих обдало холодом.
Первым завозился Соловейко. Разлепил глаза, ткнул в бок брата:
- Вставай, соня! Счастье своё проспишь.
- Сам не проспи, - сонно огрызнулся Пелька. Он уселся, потягиваясь, огляделся кругом.
- Все, однако, хороши. Спят, как муку продавши. Будто дел больше нет.
Попугай Кеша выскочил из-за пазухи Соловейко, и завопил:
-  Ку-ка-реку! Подъем! Петушок пропел давно!
Как ни странно, последним на призыв просыпаться откликнулся Серый волк.
- Что-то я нынче мертвым сном спал, - потягиваясь, сказал он. – Ничего, что кругом твориться не слышал. Словно опоили чем...
- И я хороша, - прострекотала сорока. – Ничего не слышала…
- Этак нас Верлиока легко в один короб положить бы мог, - ворон глухо прокашлялся, гоня из головы грёзы. – Одна надежда на Ивана, что он защитит.  А, кстати, где он?
Все стали озираться и почти разом увидели его лежащим невдалеке на поляне.
- Неужели и он спит? – ворон прищурился, чтобы лучше видеть. – Небывальщина – чтоб всех и в раз сон сморил? А Змей Горыныч и Кощей, только мне приснились, или…
 Сорока тревожно прострекотала:
- А малыш злыдень где?
И тут все сорвались с мест своих и кинулись к Ивану…
Иван лежал на спине. Глаза его были закрыты. Можно было подумать, что он спит, но бледные его щеки, синева губ, говорили, что это не сон.
Пелька и Соловейко осторожно повернули его на бок – в спине Ивана, под левой лопаткой пятнистая куртка его была пробита чем-то острым. Края пореза были багровы от крови.
- Что же это? Как же это? – почти в один голос прошептали Пелька и Соловейко, и опустили тело Ивана наземь в прежнее положение.
- Не уберег! – прошептал Серый волк, и, задрав голову, завыл так скорбно и душераздирающе, что у всех кто его сейчас  слышал, даже если находился далеко, как говорится – за лесами, за горами – кровь в жилах заледенела.
- Прекращай истерику! – сказал попугай Кеша, и когда волк умолк, уронив голову на свою могучую грудь, Кеша холодно произнес, - Надо срочно что-то прекращать – либо спать, либо просыпаться!
- Что ты имеешь в виду, Иннокентий? – спросил ворон. 
- То, что под лежачий камень мы всегда успеем, - прострекотала сорока. – В Тридесятом царстве нет безвыходных положений! Думай, что теперь нам делать? Ты же у нас ворон мудрый…
- Я думаю. Только мне бы с Ягой посоветоваться…
- Нет Яги – сам соображай…
Ворон словно разговаривая сам с собой, тихо пробормотал:
- Две склянки… два пузырька, то-есть, надо бы. С пробками…  Да где их тут взять?
- Зачем тебе вдруг пузырьки понадобились?
Ворон рассердился:
- Как это зачем? Совсем, что ли свои мозги прострекотала? Под живую и мертвую воду.
- А где её брать-то живую воду?
- Да тут, недалеко, в дне лёту туда да обратно, меж Толкучих гор.
- Толкучих гор? Это что за горы такие? Не сказка ли это? – задумчиво сказал Пелька.
- А если и сказка, - сердито ответил ему ворон.  – То, что их теперь и быть не может в Тридевятом царстве, сказочном государстве?
Все на секунду задумались. И тут Соловейко подал голос:
- А туески из бересты не подойдут?
- Подойдут. Только где их взять?
- Да мы мигом сделаем, - подскочил Пелька. – Где-ка ножик-то твой, Соловейко? Давай его сюда…
- Только туесочки-то нам подъемные нужны – не в руку толщиной, а в пальчик. Чтобы мы их поднять могли, - сказал ворон. Вод тех много не соберешь. А мертвую и вовсе по  капелькам…
- Будет вам туесок не толще пальца, - заверил ворона Пелька и в доказательство этого растопырил свою могучую лапищу, показав всем свои пальцы, каждый из которых, даже мизинец был толще сорочьей шеи. – А ты, Соловейко, - продолжил наказывать Пелька, - смолы собери, бересту клеить…
Но дело с туесками оказалось не простое и не минутное. Пелька усердно трудился, Соловейко помогал ему, но береста то не скручивалась, как хотелось мастерам, то смола застывала плохо. Короче дело не клеилось.
И тут из ниоткуда появилась Яга. Все замерли, глядя на неё.
Яга подошла к телу Ивана, Положила руку на голову волка, тот поднял на неё страдающие и виноватые глаза.
- Давно? – спросила она его.
Волк ничего не ответил, только опять уронил голову на грудь.
Яга резко повернулась к остальным, строго спросила:
- В вы чего ждете? Ворон, или ты забыл, где стоят Толкучие горы?
- Отлично помню, - не робея ответил ворон.
- Так почему ты ещё не в пути?
- Хоть сейчас полетел бы, да в чем воды те нести? Не в клюве же. Ты пузырьки принесла?
Яга на мгновение замерла, но ничего ворону не ответила. Ворон удивленно глянул на неё и понял, кто перед ним.
- Мы тут туески пытаемся сделать, - повысив голос, словно пытаясь до кого-то докричаться, сказал он.
- Не кричи, - ответила Яга. – Не глухая всё слышу.
Яга осмотрелась вокруг:
- Полно вам огороды из бересты городить! Срежьте дудник, под кольцо, а с другой стороны, как воды наберёте, чем-нибудь заткните – хоть камушком, хоть глиной замажьте. Вот вам и посудина под живую и мертвую воду. Вон, его, дудника-то, сколько у болота в кустах  растёт, есть из чего выбрать. И туеса никакие клеить не надо.
- В каждом из нас спит гений. Но не в каждом просыпается, - изрек Кеша.
Пелька молча повиновался, и пошёл выбирать пригодные для их цели стебли дудника. 
Пока Пелька выбирал и резал их, Соловейко снял с себя шейный платок, оторвал от него две полоски, перевязал трубочки из дудника так, чтоб их удобно было повесить птицам на шеи.
- Ну-ка, - сказал Кеша. Он подхватил одну полую тростинку дудника клювом и ловко, накинул  петлю на шею ворона, а другую сороке.
- Ловко получается, - похвалил Соловейко. 
- Кто полетит? – вдруг забеспокоилась сорока.
- Кто умеет летать, те и полетят, - строго сказала Яга.
А ворон добавил.
- Тряхнем, как говорится, стариной.
- Если решил тряхнуть стариной, смотри, чтобы у тебя, что-нибудь не отвалилось, - Кеша был в своём репертуаре.
- Если отвалится, то ты и подберешь, - парировал ворон.
- Я с вами, - тяжело поднимаясь, угрюмо сказал Серый волк.
Яга остановила его:
- Куда ты с нами? Обуза одна…
- Ты, Яга, знаешь мою прыть. Не буду я им  обузой.
- Нет, - ласково и твердо сказала ему Яга. – Останешься тут с Пелькой и Соловейко. Будете Ивана охранять. Мало ли, что ещё приключиться может.  Да плакать над ним не забывайте. Глядишь, душа Иванова далеко от него и не отлетит, пока они воды  принесут. 
Сказав это, Яга затуманилась, мигнула раз-другой как перегорающая лампочка,  и исчезла.
- Куда же она? – забеспокоилась сорока.
- Это не она. Это Яга через Морок наставления нам свои передала, - сказал ворон и добавил:
- Будто без неё не знаем, что делать…

КОНЕЦ ПЯТОЙ ЧАСТИ

            

          




      



       ЧАСТЬ    ШЕСТАЯ

ВОДА  ПРОСТАЯ, ЖИВАЯ,
МЕРТВАЯ И СОЛЕНАЯ

Глава 1.
(Нежданное, и негаданное).

1.
Василиса, практически шла за призрачным светом наощупь. 
«Скорее бы уже, дойти до ручья, - думала она. – Там бы я всё это светопреставление и переждала. А так-то посреди дороги, и вообще невесть где, глупо стоять и ждать не пойми чего?»
Но ручья всё не было и не было. А потому Василиса осторожно шла и шла вперед.
Через какое-то время она заметила, что туман заметно начал редеть. Видимость увеличилась метров до пяти, но была так же односторонняя, только впереди – слева, справа и позади, был  по-прежнему непроглядный мрак.
«Словно, кто-то меня в какую-то ловушку загоняет», - подумалось ей. Но останавливаться она не стала, а даже наоборот прибавила шагу. Но ручья, всё не было и не было.
И вдруг перед взором Василисы,  словно занавес поднялся – туман неожиданно уплыл вверх. Всё  стало ярко и резко до боли в глазах. От неожиданности Василиса инстинктивно зажмурилась. Не более минуты она стояла решаясь поднять веки. И тут услышала какой-то шум. Он не испугал её, и не насторожил. Он был ей хорошо знаком - что-то приятное напоминал он ей.
Василиса открыла глаза: перед ней шумело море! Синее и бескрайнее. Ласковая  волна прибоя нежно набегала на берег и тихо отступала от него, оставляя  на берегу белую пену.
Справа, на берегу, на высокой скале высился, замок.
В сознании её на мгновение сверкнули Хрустальные горы, над которыми висела багровая мгла. Сверкнули и исчезли.
«Не дошла?» - подумала Василиса.
Куда не дошла она не ведала, но точно знала, что это не то место, где она должна была появиться, куда должен был привести её светящийся в тумане путь.

2.
В избушке было необычно тихо. Мерно и тревожно стучали настенные часы. Кукушка, закрыв створки окна, подглядывала в щель ставней.
Яга стояла посреди избы, как мертвая, казалось, что даже не дышала.
Звери и леший с берегинями оставались на своих местах. Они терпеливо ждали, когда Яга придет в себя.
Наконец Яга глубоко и шумно вздохнула и открыла глаза.
- Спасибо тебе Морок сын Мораны, - неизвестно кому сказала она. В проеме окна на секунду мелькнула чья-то тень и исчезла.
Яга осмотрелась кругом, внимательно  останавливая взгляд на каждом из присутствующих, словно пересчитывая их. Наконец взгляд её замер на лисе, лежавшей у её ног и она просила:
- А Василиса где?
Присутствующие ей ничего не ответили, только тревожно переглянулись между собой.
- Так тут должна быть, - то ли спросила, то ли утвердила лиса. – Когда она нас выгнала, Василиса с вами осталась.
- Вы что, не видели, как Василиса из избушки вышла?
- Нет, - за всех ответил леший. – После нас из избушки никто не выходил.
Все одновременно кивнули, подтверждая сказанное им.
Яга закрыла глаза, задумчиво покачала головой.
- Прокараулили, значит…
- Не могли мы прокараулить, бабушка, - сказала робкая берегиня.
- Да, - поддержала её бойкая. – Неотрывно на дверь смотрели, ждали, когда ты нас в дом позовешь.
- А как Морана ушла, видели?
- Нет, - сказала лиса и серьезно спросила. – И что теперь?
- Ой, не знаю, милые мои, - опустив голову, тихо произнесла Яга. – Ой, не знаю, не ведаю.
Она сняла фартук Василисы со стула, на который та, уходя, его бросила, сунула его под нос  Бесхвостому волку. – На, нюхай, нюхай! По следу Василису  сможешь пойти?
Тот на секунду замер и заметался по избе. Лиса тоже уткнулась носом в фартук, чихнула и пошла к двери. Бесхвостый, однако, опередил её, и первым выскочил на крыльцо. Внимательно обнюхивая каждую ступеньку, спустился во двор, тихо пошёл по тропе, ведущей со двора к ручью. Не доходя до леса остановился, завертел носом, нюхая и тропу и воздух.
- Всё! - наконец сказал он. – Дальше она не ходила. И вообще никуда не ходила. Исчезла…
- Нюхай лучше, - погладил его по голове леший. – Нюхай. Как такое может быть, чтоб исчезла?
Шедшая следом за волком лиса, остановилась на том же месте, что и Бесхвостый:
- Оказывается, может, - подтвердила она слова волка. – Исчезла, словно испарилась…

3.
Василиса услышала за спиной робкий шёпот. Она резко обернулась – перед ней стояла небольшая толпа народа. Когда Василиса к ним обернулась, шёпот мгновенно стих и люди отпрянули под её взглядом на шаг. 
Обе стороны замерли в неизвестном ожидании следующих действий.
Василиса не шевелясь, стояла, готовая ко всему. К чему надо быть готовой ей даже на ум не приходило - она ждала и рассматривала стоящих против неё людей.
Народ, стоящий перед ней, был низкорослый, загорелый и, как показалось с первого взгляда не очень чистый. В смысле внешней чистоты. Одеты они были почти, что в лохмотья, и, как показалось ей, даже в одежду  из необработанного растительного происхождения. 
«Просто папуасы, какие-то», - подумала ей.
Молчанье обеих сторон затягивалось. Чтобы как-то разрядить обстановку, Василиса вскинула голову, резко встряхнула ею и прекрасные её русые волосы, доселе туго заплетенные и аккуратно уложенные, непостижимым образом вдруг расплелись и расплескались по плечам её, стекая чуть ли не ниже пояса.
Толпа, как показалась ей, восхищенно ахнула. И Василиса услышала возгласы на неизвестном ей языке, но неожиданным образом ей понятном:
- Это она!
- Она пришла!
- Мы её дождались!
Толпа кинулась к ней и, не успела Василиса что-то понять и сообразить, что ей делать, как десяток рук, подхватил её подняли над толпой и понесли куда-то в сторону от моря.
Все бежали в гору высокого берега, а потом под гору, улюлюкая и приплясывая.
Василиса не могла сопротивляться. В голове её мелькали картины, разных обрядов первобытных народов. Почему-то чаще всего всплывали в мозгу два обряда: свадебный обряд и обряд жертвоприношения. И Василиса, честно признавалась себе, что была не уверена в том, какой из этих обрядов она бы сейчас предпочла?
Впереди замелькала редкая поросль, проплешины воды и редкие островки зелени.
Это было болото, раскинувшееся за морским берегом с таким же необъятным простором, как и море.
«Болото»! – с испугом сказала себе Василиса.  – А эти люди, болотные люди. Потому они такие грязные и оборванные. Сейчас они меня бросят в это болото, в жертву своему какому-нибудь болотному духу, чтобы задобрить его».
Но, добежав до болота, болотные люди, не бросили Василису в его, а так же на руках понесли, чуть сбавив скорость бега, по одним им ведомым тропам топкой зыби. Зыбь качала их, как зеленая волна, но люди смело шли по ней, практически не останавливаясь, чтобы оглядеться, в поисках более надежного пути.   
Из происходящего Василиса поняла, что топить её не собираются. По крайней мере, пока.
Ещё она приметила, что болотина становилась все менее зыбкой. И вот, она почувствовала, что несущие её люди достигли твердой поверхности. Они бежали по земле. Более того, дорога (а это была уже не тропа, а неширокая, но дорога), стала подниматься в гору. И, когда, они вынесли Василису, наверх этой долгой горы, перед её взглядом открылся город. Нет, скорее большое селение. Часть этого селения была выстроена из дерева, часть его составляли землянки, крытые дерном. Всё это деревянно-земляное поселение ютилось вокруг каменной скалы. Издали её можно была принять за невысокий замок.
По мере того, как ликующая процессия с Василисой на руках, приближалась к скале, выкрики становились более членораздельными. Улюлюканье из них практически исчезло. Бег перешёл на твердый размеренный шаг. Василиса отчетливо разбирала, что скандирует толпа. Она  удивлялась сама себе – откуда ей известен этот чужой язык? Но это было так, и этого нельзя было отрицать.
А толпа, приближаясь к камню, практически повторяла один и тот же рефрен: И вот она с нами!
Мы долго её ждали!
Годы сменяли друг друга,
Как дракон сменяет шкуру.
Века проходили,
А её всё не было!
И вот она с нами!
Кончается век твой, дракон!
Вчера ты шкуру сменил
В последний раз!
Теперь она с нами.
Процессия остановилась перед скалой. А вернее большой хижиной пристроенной впритык к  этой скале. Хижина была добротная, сложенная из крепких бревен.  Пока шли по болоту и тут на горе,   Василиса таких деревьев не видела. Значит, их доставили сюда из какого-то другого места, где они растут.
«Почему же эти люди живут здесь, а не там, где произрастают эти большие, здоровые деревья?» - думала она. И сделала простой вывод: - Значит, тому есть причины».
Люди, принёсшие Василису к хижине у скалы, аккуратно опустили её наземь.

4.
Василиса твердо встала на ноги, оправила на себе  свой наряд – платье, широкие рукава. Особенно поправила их, приводя в порядок, готовясь, если понадобится к защите.  Заодно проверила на месте ли её обереги, не растеряла ли она их, пока её несли по тряской дороге. Всё было на месте. После чего она осмотрелась вокруг, гордо подняв голову и опять встряхнув своими прекрасными волосами. Ей казалось, что именно её волосы имеют на окружающих какое-то непонятное влияние.
Мужчины, несшие Василису, вставшие полукругом за ней, молча смотрели на неё.
Из хижин поселения, потянулись к ним люди. Шли молча и также молчаливой толпой останавливались за отделяющим их от Василисы полукругом. Были среди них и женщины. Василиса с интересом присматривалась к ним. Были они все невысоки, но при этом очень изящны. Молодые были просто куколки, пропорционально сложены – тонкие  талии, длинные ноги. Они с нескрываемым интересом рассматривали Василису. Во взглядах их чувствовалась заинтересованность происходящим и надежда не знамо на что. Среди пожилых женщин не было толстух – эти смотрели на Василису внимательно, но без видимой радости, в отличие от молодых. Волосы у всех женщин были короткие, не длиннее, чем у мужчин, неровно стриженые. У молодых поаккуратнее, у пожилых с некоторой безнадежной небрежностью. Не смотря на все это, они были по-своему очень милы.
«Но почему же они все такие чумазые? – думала Василиса. – Особенно молодые».
Когда, казалось, всё селение собралось перед скалой, невысокие двери хижины отворились и из них, низко склонясь, вышла древняя старуха. Василиса сразу поняла, что она именно древняя и тут главная. А ещё, в отличии от других она была чисто умыта, а седые её волосы не были коротко стрижены. Выйдя из  низкой двери, она распрямилась, и, едва глянув на Василису,  тут же упала на колени, склонив перед ней седую голову.
И весь пришедший к хижине народ – и мужчины и женщины – вслед за старухой, бухнулись на колени и опять стали скандировать, как заведенные, рефрен о драконе, его шкуре, о прошедших годах и о ком-то, кто теперь с ними.
Что теперь с ними она, Василиса поняла сразу. Но кто они, те, кто её ждал все эти годы и даже века? И чего они от неё хотят?
Нелепое положение с коленопреклонением затягивалось. И никто из хозяев не стремился его прерывать. Все, чего-то ждали и скорее всего именно от неё, от Василисы. Поняв это, она сделала единственное, что пришло ей в голову: подошла к седой женщине, склонилась над ней, стала, приговаривая, поднимать с колен.
- Ну, что вы, в самом деле? Вставайте! Мне неудобно, что вы это, как я понимаю, делаете из-за меня. Вставайте же! Вставайте…
Она подняла женщину с колен. Та встала и Василиса увидела, что слезы текут у старухи по щекам. Не зная почему, Василиса и сама, неожиданно для себя прослезилась. Она стала утирать слезы и себе и ей. И та, совершенно неожиданно схватила руку девушки и стала её целовать. Василиса совершенно растерялась и чтобы прервать это, прижала седую голову к своей груди. Несколько секунд они стояли молча, и не шевелясь. Но за это время толпа, окружающая их вздохнула, как показалось с облегчением, пока ещё непонятным Василисе. И тут седовласая, неожиданно отстранилась от неё, и, вскинув руку над головой крикнула:
- Она пожалела нас! Благодарите её!
Народу, стоящему перед Василисой на коленях, оказалось этого мало: они все пали ниц и поползли, протягивая к ней руки и взывая:
- Слава тебе, светловласая! Помоги нам, спаси! Омой и очисти нас своей слезой! – молили её сотни ртов истово и слаженно, словно репетировали этот текст и эту мизансцену не в первый раз.
 Зрелище это оказалось Василисе не по силам. Она спряталась за старуху, уткнувшись лицом ей в спину, так как была не в силах видеть происходящее. Но старуха выдернула её из-за себя и опять поставила перед ползущей толпой.
Василису охватил какой-то мистический ужас, и просьбу толпы омыть её, она поняла буквально и в страхе, чтобы как-то прекратить всю эту вакханалию, начинающую уже казаться ей кошмарным сном, отмахнулась от ползущих к ней людей, своими рукавами. Отмахнулась так резко, с таким неистовым желанием защититься, что вода, хлынувшая из рукавов её платья, была способна не только остудить ражее взывание толпы, но даже смыть с невысокого холма тех, кто был в первых рядах.    
Толпа разом умолкла, вскочила с колен, и  стала отмывать себя пролитой на них водой, черпая её из образовавшихся луж. Воды всем стоящим на дальнем краю не хватало, и Василиса хлестнула в народ ещё парой струй, доставая до самых последних рядов.
Тишина была наградой её действиям. Все с благоговением смотрели на неё.
Седая подняла руки:
- Идите к родникам, ручьям и озерам, омойтесь. Теперь можно, она защитит нас. И готовьтесь к вечерней трапезе.  А мы идем туда, где скрыто Тайное.
Женщина взяла Василису за руку и повела в хижину, пристроенную к скале.

ГЛАВА 2.
(У Толкучих гор)

1.
Три птицы летели к Толкучим горам.
Первым летел, уверенно взмахивая крылами ворон. За ним сорока, за сорокой, с ярким, нездешних мест оперением – попугай.
У ворона и сороки на шее висели полые трубочки дудника, заткнутые деревянными пробочками. Насчет пробочек ворон сомневался – как им с ними справиться? Но Кеша, продемонстрировав недюжинную сноровку в откупоривании и закупоривании самодельных сосудов, убедил ворона, что он их не подведет.
Летели давно, но без устали. Толкучие горы белели на горизонте, клубясь, как облака.
Когда Толкучие горы появились на горизонте, не прошло и часа, как птицы приземлились у их подножья.
Ворон, уже не однажды бывавший в этих местах, по-деловому осматривался, выискивая проход между горами.
Сорока, втянув голову, смотрела на горы с трепетом – до того они были высоки. Облака разбиваясь о их вершины и стекали к подножью, как капли по стеклу в дождливый день.
Кеша казался равнодушным. Он подошёл под одну из струек, стекающих с горы, похлопал крыльями, разбрасывая брызги.
- Это, что ли живая вода? – спросил он.
- Если бы, - вздохнул ворон.
- Надо же, а бодрит! -  Кеша махнул крылом в сторону сороки, та отскочила от летящих в её капель.
- Лезешь без спросу, - недовольно каркнул в его сторону ворон. – А если бы это была мертвая вода?
- Может я и не в своем уме, за-то в здравом. Я что не понимаю, что живую и мертвую воду ведрами не собирают.
 - Значит так, - начал ворон. – Под Толкучими горами, аккурат в том месте, где они сталкиваются, лежит камень. Вон, посмотрите, он и отсюда виден.
Сорока вытянула шею:
- Где, где? – она даже вспорхнула, чтобы увидеть. – Не вижу.
- Далеко – вот и не видишь. Отсюда он, как песчинка, смотрится. С того бы краю поближе было, виднее… Одна сторона этого камня белая, другая черная. В белой стороне выемка с ковшик величиной. И в той выемке стоит живая вода. Не много её, но вполне достаточно, чтобы нам наполнить одну из трубок дудника…
- А откуда она там берется? – спросила сорока.
- Когда горы сталкиваются, в это место на камне бьет молния. Сколько раз ударит столько и капелек.
- Что так скудно-то – по капельке?
- А вот ты погоди, увидишь, когда горы столкнутся вершинами, сколько оттуда молний посыплется. Не одно ведро живой воды выльется. Весь камень, белая его половина омоется. Цветы-то там и зимой не перестают цвести.
- Представляю, что от мертвой воды там творится, - вздохнула сорока.
- А ничего не творится. Мертвая вода  по капельке из камня сочится, да по узенькой черточке, как по желобку, катятся эти капельки, капелька за капелькой. И опять под камень уходят. Мертвую-то воду труднее всего собирать – пока накапает…
- Чего же мы  ждем?  Полетели. А то пока накапает.
Ворон посмотрел вверх, на вершины гор.
- Горы, они быстро сходятся. А расходятся долго. Так что нам лучше дождаться, когда они расходиться начнут…  А то, вдруг, они давно уже разошлись? Сунемся, а они и захлопнутся…
- Ясно, - опять вздохнула сорока. – Только времечко-то не ждет…
- Не торопись на тот свет, там кабаков нет, - процитировал попугай любимую поговорку своей бывшей хозяйки. 
- Это смотря, какой тот свет - именно тот? – словно сам себе сказал ворон, продолжая глядеть на вершины гор. – Вот, смотрите, смотрите – начали сдвигаться. Готовьтесь, как начнут раздвигаться, и появится просвет для взмаха крыльев, полетим.

2.
Горы сдвигались медленно, но движение их ускорялось. Словно издалека стали  слышны  глухие  громовые раскаты. По мере сближения гор, гром гремел всё сильнее. И вот между вершинами проскочила первая молния. За ней другая, третья… И понеслось – молний было не счесть – гром гремел уже с такой силой, что было больно ушам. Горы кидали  друг в друга молнии с такой яростью, словно хотели расколоть одна другую. И вдруг, словно испугавшись за себя, начали бить вниз, в землю. Били яростно и бессчетно.
- Ну, готовьтесь – сейчас, как только молнии в камень бить перестанут, то они расходиться начнут. Ты, сорока, с белой стороны живую воду черпай. Как зачерпнешь, сразу улетай. – Ворон тяжело вздохнул. – А я мертвую собирать стану. Кеша, помогать будешь – пробки вынимать, и опять затыкать… И не мешкать, воду набрали, улетайте…
Ворон и сорока с помощью Кеши сняли с шеи сосуды из дудника, зажали в когтях лап, и стали ждать, когда горы перестанут сталкиваться, а наоборот, начнут расходиться.
И тут горы сомкнулись. Раздался глухой гул, земля задрожала. Когда гул стих, стало видно, что горы начали медленно расходиться. Молнии опять стали сверкать от горы к горе – перестав бить в землю.
- Пора! – каркнул ворон и первым сорвался лететь в раздвигающийся проем.
За ним устремилась сорока. За сорокой попугай. Но вскоре Кеша обогнал и сороку и ворона. Он первым подлетел к камню и сел на белой его стороне, с выемкой в которой собралась живая вода. Белая сторона камня была сырая. По ней бежали капли, сливаясь в  тоненькие струйки. Черная сторона камня была абсолютно сухой.
- Пробку, пробку вытащи! – приказал попугаю ворон.
Кеша одной лапкой схватил трубочку дудника, клювом вытянул пробку.
- Теперь сороке помоги, - продолжал командовать ворон. - Как зачерпнет она живую воду, трубочку заткни, повесь ей на шею и пусть летит, ждет нас там…
Ворон не сказал где там, но и так было понятно – ждать надо было у входа в ущелье между Толкучих гор.
Кеша сам макнул трубочку в выемку с водой, выдернул пробку, сунув голову прямо в живую воду. При этом не глотнуть хоть капельку воды он не мог.  Кеша не почувствовал её вкуса, но он почувствовал великую радость, сам не понимая отчего. 
Не более секунды ушло на то, чтобы их сосуд из дудника наполнился живой влагой. Ещё секунда и он был крепко, заткнут  пробкой. Пара секунд и трубочка была накинута сороке на шею. И вот она уже снялась с камня и полетела к выходу из ущелья между Толкучих гор.
Кеша проводил её радостным взглядом и обернулся к ворону. Ему мгновения хватило, чтобы понять – дела у ворона не ладились. Он старательно прижимал трубочку к едва заметной бороздке в черном камне, но сосуд был шире её, как артерия бывает шире капилляра, и вода сочилась не столь в трубочку, сколько стекала по камню мимо.
Ворон держал тростинку клювом. Это было неудобно. Он почти лежал на камне. Он просто не видел, того что делает.
Кеша вразвалочку подошёл к нему, весело глянул на мучения ворона и сказал:
- У тебя всё идет хорошо, только мимо. Дай мне!
Ворон, с видимым облегчением, передал ему трубочку. Кеша зажал её в одной лапке, и стал собирать капельки мертвой воды.
- Как ты раньше-то с этим справлялся?
- Это не я, - откашливаясь, ответил ему ворон. – Это мои воронята делали.
- И ты, значит, проворонил то, что умели воронята.
Хоть Кеша и был ловчее, дела его пошли не на много  лучше, чем у ворона. Попугай возил трубочкой по бороздке, но сумел собрать не более  десятка капель, едва покрыв дно импровизированного сосуда. В голове его вертелась картина, капающего крана на кухне бывших хозяев и  он сказал, подражая голосу хозяйки:
- Лежит, ирод! Нальет глаза-то, и не до чего ему дела нет!
Ворон удивленно глянул на Кешу. А Кеша продолжил:
- Кран на кухне, сколько прошу посмотреть. Капает и капает. Что ни капля – копеечка…
Речь Марьванны обычно этим не заканчивалась, но Кеша далее её цитировать не стал.  Вместо этого он повернулся к ворону и спросил:
- Понял? Где-то она капать должна. Вода же она по полу бежит, а с потолка – капает…
Тут над головами у них треснуло.
- Молния! Горы сдвигаться начади, а мы и не заметили! – взволнованно крикнул ворон. – Летим, пока не поздно!
И ворон полетел. Кеша глянул ему вслед, и было хотел кинуться ему вдогонку, даже взмахнул крыльями и тут, по привычке разжал лапы. «Пробирка» из дудника выпала и покатившись по камню, упала на землю. Кеша соскользнул за ней и пока искал её в буйной зелени трав и пестроте цветов, увидел в этом ковре растений черное пятно – словно кто-то прожег в этом месте травяной ковер.
- Вот, значит,  куда копеечка капает, - сказал Кеша голосом бывшей хозяйки. Он поднял голову вверх и увидел набухающую каплю. Увидел, как она сорвалась с черного камня. Завороженный этим зрелищем и будучи в восторге от своего «открытия»,  Кеша не успел увернуться, и капля мертвой воды, упала ему на голову. 
Кеша был убит ею наповал.
Он уже не видел, как молнии засверкали с неистовой силой между вершинами гор. Не слышал, как  загрохотал гром, раскатившись по ущелью. И не видел первой молнии, ударившей в белый камень…

3.
Очнулся Кеша от водопада хлынувшего на него с белого камня.
Кеша не раздумывал о том, что с ним произошло: что мертвая вода убила его, а живая оживила. Молнии блистали над ним. Гром гремел так, что от каждого его удара попугай чуть не валился с ног. Горы неотвратимо сдвигались, обещая раздавить его щуплое тельце. Кеша, схватив трубочку дудника, как можно глубже забился под белую половину камня. Живая вода лилась по камню, омывая Кешу с головы до  лап. Было страшно. Кеша же думал только об одном: если гора, надвигающаяся на него, подползет к его укрытию, если в ней за долгие годы сталкивания друг с другом и камнем, все зазоры стерлись и были подогнаны друг к другу в притирку, то его раздавит в лепешку. Но не это страшно. Если так случится, живая вода вернет его к жизни, а он, искалеченный горами, уж как-нибудь подползет под капающую со свода черного камня воду мертвую и вернет себе возможность двигаться. Но трубочка дудника! Если её раздавит, во что мертвую воду брать? Кеша лихорадочно осматривался. И тут он увидел трещину в стыке между белым и черным камнем и засунул трубку в неё. Из трубки, стиснутой между камнями выпала вырезанная Пелькой пробка. Кеша, было, кинулся искать её в густой траве. Но не успел – горы сошлись вплотную. Кеша второй раз за короткое время был убит, почти размазан по камню…
Но всё дальнейшее произошло именно так, как он и предполагал – живая вода вернула его всего израненного к жизни. Кеша, превозмогая нестерпимую боль, подполз, поднялся и подставил своё изломанное тело под капель мертвой воды. Он опять был убит ею, но упал под белый камень, в траву, измочаленную горами, и бурно поднимающуюся под дождем живительной влаги. В третий раз за день живая вода омыла тельце попугая. Он ожил и первым делом, не думая о себе, глянул в трещину между белым и черным камнем. Трубка из дудника была цела. Кеша выцарапал её из каменных тисков и подставил под капель мертвой воды, стараясь, чтоб она не обрызгала его не единой каплей.
Толкучие горы расходились, молнии сверкали, гром гремел! Было жутко, но попугай мужественно держал сосуд из дудника, собирая в него по капле мертвую воду. И лапки его не дрожали.

ГЛАВА 3.
(Кощей нервничает.)

1.
Кощей был сердит. Как в первое время по возвращении из полона, когда Дракула у него украл Василису. И если тогда, пораскинув мозгами, он вскоре успокоился, то после убийства Ивана Баш Челиком, казалось, что покой покинул его навсегда. Слуги видели в нём прежнего Кощея, грозного и грубого со всеми, кто попадался ему на глаза.
Старик вурдалак прислуживал ему молча, снося оскорбительное  равнодушие. Еда, приготовленная им для Кощея, оставалась нетронутой. Впрочем, не это волновало старика-вурдалака: Кощей всегда был равнодушен к еде. Ел всегда  словно напоказ. Вот, мол, смотрите: ем, как и все.  На самом деле он мог неделями не притрагиваться к пище. И только воду пил всегда и с удовольствием. Вот и теперь старый слуга ставил везде, где любил бывать хозяин, разные сосуды с водой. Старик помнил, как Кощей, вернувшись из Яви, смеясь, рассказывал, как ради потехи съел все продукты в доме Ивана. Хотя ему хватило бы и одной воды. 
При этом Кощей понимал, что гнев его необычен. Он не был всеобъемлющим, как раньше – направленным на всех сразу. Сердился он на себя. Такого раньше не бывало. Даже Баш Челик раздражал его меньше, чем он сам себя. Правда, видеть он его не хотел категорически.  Впрочем, как и остальных. Кощею хотелось одиночества. И недостатка ему в нём не было. Слуги сновали по дворцу как тени. Горыныч молча отлёживался в дальнем углу каменного сада. И только маленький злыдень следил за ним непрестанно. Но, тоже не показываясь Кощею на глаза.

Глава 4.
(Живая и мертвая вода.)

1.
Ворон и сорока видели, как с молниями и грозой, столкнулись горы. Они ещё какое-то время смотрели  в надежде, что попугай появится в последний момент, вынырнув из их гремящих теснин, но Кеша так  и не появился.
- Беда! – заметалась сорока.
- Беда, - угрюмо подтвердил ворон. –  И Иннокентия жалко и мертвую воду, боюсь, не в чем нести будет.
Птицы обреченно умолкли.
Горы гремели, и плевались друг в друга молниями.
- Расходиться начали, – ворон  смотрел на вершины толкучих гор. – Сейчас, греметь перестанут, полечу. Может, трубочку найду… А нет, ума не приложу, в чем мертвую воду нести…
Горы разошлись достаточно – молнии стали все реже бить с их вершин.
- Ну, я полетел, - ворон расправил крылья.
- Погоди, - остановила его сорока. – Что-то там мелькает, смотри.
Оба молча уставились в увеличивающееся ущелье между Толкучих гор.
- Неужели он?! – голос ворона дрогнул. – Неужели…
 - Он, он, - застрекотала сорока. – Он, чудо заморское.
По ущелью, отчаянно работая крыльями, летел Кеша. В одной из лап его был зажат черенок дудника.
Кеша аккуратно  приземлился, заскакав на одной ноге, и заявил:
- Благодарить будете потом. Мертвую воду прими, любезный. – Кеша перехватил трубочку дудника из лапы в клюв, важно подошёл к ворону. Тот склонил голову, Кеша надел ему на шею заветный черенок, повернул его открытым горлышком, вверх и пояснил:
- Пробку потерял. Заткнул кое-как травой. Так что, осторожнее с ней.
- Кеша, как же ты? – начала было сорока…
- Потом расскажу, сейчас лететь надо. – И он первый, взмахнув зелеными крыльями, поднялся в воздух. Сорока и ворон полетели следом.

2.
Вторые сутки Серый волк лежал бок о бок с бездыханным телом Ивана. Изредка волк жалобно скулил и, даже, тоскливо подвывал.
Тут же находились Пелька и Соловейко. Сидели молча, с закрытыми глазами. Губы их беззвучно шевелились, видимо произнося какие-то заклинания или заговоры.
Если бы эта беда случилась с кем-нибудь  из них, а Ивану пришлось ждать, когда птицы принесут живую и мертвую воду, он бы попытался выяснить – почему живая вода не может оживить человека, без применения мертвой воды? И кто-нибудь из друзей, а скорее всех ворон, объяснил бы ему, что живая вода не заживляет раны, а возвращает душу в  мертвое тело. А тело должно быть готовым к этому возвращению. Должно быть хоть и безжизненным, но без изъянов – голова, руки, ноги должны быть на своем месте, смертельные раны закрыты. Мертвая вода делала тело человека или зверя целым и невредимым для Нави. Кому он тут нужен безголовый, безрукий или безногий?  Живая вода оживляла только целое, хоть и мертвое тело.
«Плакальщики» уже начали приходить в отчаяние, ожидая пернатых посланцев, как Соловейко, постоянно всматривающийся в горизонт, толкнул брата в бок:
- Кажется, летят!
Пелька, как пружина вскочил на ноги и, мельком взглянув вдаль, облегченно произнес:
- Наконец-то!
Серый волк перестал скулить и угрюмо вглядывался в три точки на горизонте.
- Погодите радоваться! Может быть они…
- Никаких «может быть», не может быть! - оборвал его Пелька. – Если летят, значит, всё нормально…
Волк глянул на бездвижное тело Ивана, на его белое, бескровное лицо, и проворчал:
- Да уж… куда нормальнее…
Птицы летели стремительно – вот уже можно было отличить одну от другой: первым летел Кеша, за ним сорока, буквально на хвосте её, словно подгоняя Белобокую, летел ворон.
Птицы шумно хлопая крыльями, приземлились в паре метров от ожидающих. На шее ворона и сороки висели трубочки из дудника.
Что в них? Надежда? Или пустое отчаянье?
- Ну? - не вынес даже секундного молчания волк. – Принесли?
- Есть сомнения? – ответил за всех Кеша. – Как говорится – выжил сам, выживай другого.
- Всё тебе шуточки, – волк строго глянул на ворона. – У кого мертвая вода?
- У меня, - ответил тот.
- Ну, так приступайте! Чего ждете?
Пелька повернул Ивана раной вверх, Соловейко снял с ворона тростинку с мертвой водой, капнул на рану. Прямо на глазах она стала затягиваться. Волк, следивший за процедурой, остановил Соловейко, который хотел добавить ещё каплю другую мертвой воды.
- Хватит, - сказал он. – Переворачивайте его на спину.
Пелька перевернул Ивана, уложил на спину. Соловейко заткнул тростинку с мертвой водой, аккуратно отложил в сторону. Кеша снял с сороки живую воду, сунул трубку из дудника Соловейко в руку. Соловейко осторожно взял тростинку, открыл её и посмотрел на  Серого волка:
- Дальше что? Куда капать?
- Значит так, - сказал Серый волк, словно вспоминая порядок дальнейших действий, что было немудрено – последний раз при подобной процедуре он присутствовал так давно, что не грех уже было её и забыть.
– Значит так, - повторил он. – Капаешь пару капель на глаза и пять капель в рот.
Соловейко склонился над Иваном.
- Нет! – вскричал волк. – Наоборот сначала в рот, потом, когда он вздохнет – по капле на веки, пока не поднимет их.
Соловейко присел над Иваном, потянулся было к нему, чтобы открыть тому рот,  но Серый волк опять остановил его:
- Не прикасайся к нему. Капай на губы. По капельке…
После первой капли будто бы ничего и не произошло. Только белизна Иванова лица стала блекнуть.
- Капай, чего ждешь! – зарычал волк.
Соловейко капнул и вторую, и третью каплю. После третьей капли губы Ивана стали розоветь, щеки покрылись румянцем. Соловейко было собрался капать ещё, но тут Иван глубоко вздохнул, веки его вздрогнули.
-На веки, на веки капай, - шёпотом приказал волк.
Четыре капли упали на веки Ивана – по две капли на каждую. Иван задышал ровно, глаза его открылись, щурясь на заходящее солнце.  Иван потянулся:
- Ух, братцы и сон же мне снился. Будто бы я с Кощеем на мечах бился. А вот кто кого победил, не помню. К чему это, как думаете?
Все переглянулись и промолчали. Иван передернул плечами:
- Славно поспал! - он оглянулся по сторонам. - Сейчас что у нас не пойму – утро или вечер? - с легким недоумением спросил он.
- Вечер, - Пелька смахнул со щеки слезу.
- Вечер! – вскрикнул Иван. – Что же вы меня раньше не разбудили.
- Жалко было, - прострекотала сорока. – Уж больно крепко ты спал.
Иван внимательно посмотрел на всех:
- Что-то вы, братцы, от меня скрываете? Ну, да ладно – есть хочу, как волк! – И глянув на Серого, зачем-то добавил, - Бесхвостый.
Все счастливо засмеялись.

3.
За ужином ворон поведал Ивану всё, что с ними и с ним в частности случилось.
Румянец играл на лице Ивана. И непонятно было, от чего он разлился во все щеки – от переполняющего его здоровья или стыда.
- Ну, - ворон обратился к Кеше. – А  теперь твоя очередь рассказывать, как ты меж Толкучих гор жив остался?
И Кеша поведал то, что с ним случилось. Рассказ его был короткий и,  на удивление всем, без прибауток.
В конце рассказа Кеша все-таки не утерпел и выдал одну из своих шуточек:
- Всё вышло случайно, хотя так и планировалось, - и засмеялся.
Глупый и радостный смех его поддержали все, кроме Ивана. Ивану было стыдно… За что? За что он и сам не совсем понимал – стыдно и всё.


Глава 5.
(Воды простые и соленые.)

1.
Хижина, в которую вошла Василиса вслед за седовласой хозяйкой, внутри была похожа на богато убранную палату дворца. По стенам её горели светильники, искусно выполненные из какого-то жёлтого метала.
«Латунь?  Бронза? – подумала Василиса. – А возможно даже золото?».
Стены были задрапированы дорогими тканями. Тут и там стояли разные предметы, скорее всего культового обихода, богато украшенные инкрустациями из металлов разного цвета и сияющих разными цветами камней, скорее всего драгоценными.
Пока пораженная богатым убранством деревянной  «хижины», какого Василиса не видела ни во дворце Кощея, ни в замке Дракулы, осматривалась, хозяйка этих апартаментов, прошла к противоположной от входа стене и терпеливо ждала, когда её гостья придет в себя от восторженного удивления.
Василиса медленным шагом шла за седовласой, разглядывая тот или иной предмет и прикасаясь  к некоторым, наиболее других задерживающих её взгляд на себе.
Хозяйка всех этих сокровищ, видимо потеряв терпение в ожидании её, резко отдернула богатую драпировку стены, и Василиса увидела тот самый камень, к которому была пристроена «хижина» и темнеющий зев пещеры в нем.
Седовласая пригласила её следовать за ней и шагнула в пещеру.
Пещера была совершенно не похожа на потайной ход, которым Василиса выбиралась из замка графа Дракулы. Стены её были не отесаны. Ступеней в камне не было никаких - ход, ведущий вглубь пещеры, был естественного происхождения. По крайней мере, на первый взгляд. Факелы слабо освещали  спуск в глубину пещеры.
Пройдя не менее тридцати метров, сделав пару поворотов, Василиса стала замечать впереди слабое свечение.
 Спуск становился всё более пологим, свечение усиливалось. И вот после очередного поворота, взору Василисы открылся просторный грот. Сталактиты свисали с потолка его, блестя и посверкивая отражением огня, горящего посреди небольшого подземного озерца с дымящейся паром водой.
«Скорее всего, это горит газ над поверхностью воды», - мельком отметила про себя Василиса. Именно мельком, потому, что взору её открылась такая сокровищница драгоценностей, сваленных у одной из стен пещеры, что она забыла обо всем на свете, пораженная зрелищем золотых и серебряных украшений, столовых приборов, кувшинов, амфор  и кубков, наполненных самоцветными камнями. Так же негранёные драгоценные камни, а в том, что они драгоценные сомневаться не приходилось, были кучей навалены у подобия каменного алтаря, над которым висел портрет златокудрого юноши в богатых одеждах. Он был красив, этот юноша. Очень красив.
«Почти, как Иван, - подумала Василиса. – Вот только волосы у Ивана были русые, как и у неё, а у изображенного на портрете, отливали золотом.   
 «Рыжий», - снисходительно отметила Василиса. 
На каменном «алтаре» перед портретом лежала книга. Она была в кожаном переплете, инкрустированном золотом и камнями. Книга была большого формата, но не толстая. Скорее она походила на дорогую папку, в которую было вложено несколько листов бумаги. Но так как бумаги в этом мире видимо ещё не изобрели, то вместо неё, скорее всего, была использована выделанная кожа. От этого книга-папка казалась пухлой.
Василиса, подошла к алтарю, потянулась к книге. Но тут же осеклась, обернулась на седовласую хозяйку:
- Можно?
Седовласая не возражала.
Василиса открыла книгу.
Первый же лист привел её в ступор. Это была не родная кириллица, не привычная для взгляда латиница. Ни арабская и не грузинская вязь, ни иероглифы. На  первом же листе было  такое смешение знаков и символов, что разобраться во всем этом мог только опытный лингвист-шифровальщик. А может и не лингвист, а математик. И хотя листов в книге было не более трех, чтобы разобраться в начертанном, ей, Василисе, не хватит и жизни. 
Она какое-то время бездумно смотрела в книгу и, как говорила её бабушка, видела фигу. Она не спеша обернулась, чтобы не выдать своё смятение и услышала крадущиеся шаги. 
- За нами кто-то идет? - спросила она.
 Седовласая прислушалась.
- Малка, ты? – строго окликнула седовласая.

2.
Из-за каменного выступа пещеры показалась девушка.
- Я, бабушка, - ответила она. При этом она смотрела на Василису. Смотрела без малейшего трепета, в отличии её сородичей, а,  как показалось Василисе, даже с некоторым вызовом.
Малка была очень красива. Стройная,    зеленоглазая, золотоволосая. Кстати, волосы её не были обкоцаны, как у других девушек, которых Василиса видела на воле. И лицо её было чисто вымыто. Одежда не выглядела нищенскими лохмотьями, а была ладно скроена и сшита. Седовласая бабушка с нескрываемой гордостью какие-то мгновения смотрела на свою красавицу внучку. Но тут же взгляд её построжел:
- Не рано ли ты разрядилась? Наша спасительница только, что прибыла. Она ещё не избавила нас от нашей беды, а ты уже готова наряжаться. Или забыла, что он делает с молодыми и красивыми девушками?
- Что же он делает, бабушка Регина? – смело спросила Малка. – Хоть бы кто-нибудь об этом поведал…
- Замолчи! – прикрикнула на неё бабушка. – И  вообще, кто тебе разрешил спускаться сюда, в святыню нашего рода?
- Ты, - невозмутимо ответила ей внучка. – Ты с детства брала меня сюда.
- Это потому, что ты была маленькой, и тебя не с кем было оставить. Но теперь-то ты взрослая, и должна понимать, что если кто увидит, что ты спускаешься к Тайне, то и другие захотят…
Молчание было ей ответом.
И тут бабушка Регина вскинула на внучку свои седые брови:
– Или ты уже приводила сюда своих подружек? Ну, что молчишь? Отвечай!
Малка потупила взгляд:
- Давно, - ответила она тихо, но без смущенья и раскаянья. – В детстве. Им тут не понравилось…
- А тебе, значит, понравилось. И часто ты  сюда наведываешься?
- Ну, бабушка, а то ты не знаешь, - капризно воскликнула Малка.
 Регина повернулась к Василисе и развела руками: мол, ну что мне с ней делать?
Василиса внутренне усмехнулась – все бабушки одинаковы. Ей даже было интересно послушать её препирательство с внучкой, но делу время, а потехе час, а потому, не выказывая сочувствия ни той, ни другой стороне, она сказала:
- Из всего того, что я у вас слышала и видела, я поняла, что должна вас от чего-то спасти. От чего?
- Древняя легенда гласит, - сказала пафосно седовласая Регина, - что в тот день, когда дракон меняет свою кожу, на морском берегу из ниоткуда, появится та, что избавит наш мир от этого дракона…
- От дракона? – всё внутри Василисы ёкнуло от страха. И по песням с которыми её несли в этот край, она догадывалась, что тут есть дракон, и что ей предстоит с ним, каким-то образом, мягко говоря, не просто познакомиться, но избавить этот мир от него… Не слишком ли это для неё круто? А потому Василиса тихо спросила:
- Почему вы решили, что это должна быть именно я?
- Во-первых, дракон накануне сменил кожу. Делает он это не часто. И тут явилась ты, как сказано в легенде, светловолосая дева. Согласись, что такое совпадение не может быть случайным?
- Ну, во-первых, не такая я уж и светловолосая. 
- Но ты и не черноволосая…
- Да, с этим не поспоришь… А во-вторых… - Василиса замолчала:
«Не  такая уж я и дева…» - подумала она, про себя, но вслух этого говорить не стала…
- Что, во-вторых? – с тревогой в голосе спросила бабушка Регина.
- А во-вторых… я должна знать вашу легенду.
- Обязательно, для того я и привела тебя сюда. Посмотри на этот портрет, - Регина указала на портрет юноши с золотыми волосами.
- Ну, посмотрела, что дальше?

3.
- Давным-давно в незапамятные времена наш народ жил у моря. Жил в основном вокруг замка нашего короля.  Король был мудр и образован. В землях его находилось место и рыбакам и кузнецам и земледельцам. Королевство его процветало. И сам король и народ его были счастливы. Но добрые времена не вечны,  счастье так капризно, а беда так коварна. И приходит она порой тогда, когда её не ждут. Так было и в тот раз. 
Король уважал своих соседей. Кем бы они ни были, как бы не жили, чтобы не проповедовали. Он не лез в их дела, не поучал их правителей, и ни разу ни одному из них не погрозил даже пальцем. Корабли его, и торговые караваны были известны во всем свете. Все государства были открыты для его купцов, так как и наше королевство с уважением относилось  к торговым людям из других стран.
 И вот однажды к берегу пристал корабль из страны с багровыми небесами. Никогда до этого из этой страны в наше королевство не являлся ни один гость. И это понятно – наше королевство от той страны находилось далеко, за Хрустальными горами. Чтобы добраться до него, надо было пересечь море, леса, болота, степи, и пустыню с багровым песком.
«Ясно, откуда ветер дует», - подумала Василиса.
Регина продолжала:
- Но никого не насторожило это обстоятельство – зачем из такого далека пожаловали к ним гости. Человек по сути своей любопытен. Так что же странного в том, что дальние страны интересуют взрослых людей так же, как ребенка интересует то, что делается за горой, куда родители, по малолетству не разрешают ему ходить. Никому и в голову не пришло, что в их королевство на этом корабле приплыла беда.
Король сам пришёл на пристань  приветствовать неизвестных гостей. Команда на их корабле была странной. Она была молчалива и, казалось, ничему никогда не радовалась. Она была похожа на тени, пришедшие из непонятного мира.
 Вождь их был крепкий старик, взгляд которого  вызывал в душе трепет. Телохранитель, которому он доверял как себе, больше был похож на заводную куклу, какие для забавы иногда мастерили местные кузнецы.
Король пригласил гостей во дворец, на званый пир, по случаю их прибытия.
Надо знать, что король наш был в летах. Седина уже посеребрила и его волосы и бороду. А королева была молода и на первый взгляд, можно сказать, юна, хотя сыну их, принцу шёл семнадцатый год.
Едва королева  появилась в зале, где устраивался пир, глаза старика, вождя прибывших, при виде её, загорелись, как у молодого.
Во время застолья он ел мало. Все больше пил. При этом вино настолько разбавлял водой, что и вином-то его теперь назвать было нельзя. Телохранитель его, как собака, грыз одни кости. Всё это несколько смущало пирующих.
В один из моментов, когда пир был в самом разгаре, и веселье стало принимать более раскованные формы, чем позволял этикет, вождь прибывших обратился к королю с просьбой продать ему королеву, за любые сокровища. Он сказал, что не пожалеет ради неё ничего.
Предложение его было настолько непристойным, что на мгновение в зале наступила мёртвая тишина. Но через миг на пол с грохотом стали падать лавки,  с которых вскакивали в гневе присутствующие на пиру гости.  Рыцари схватились за мечи! Но король только весело рассмеялся предложению старика. Он мановением руки прекратил поднявшийся в зале недовольный ропот, и сказал, обращаясь к гостям, что польщен оценкой красоты его супруги, но дальнейшее гостеприимство в отношении прибывших, считает неуместным и просит их покинуть и его дворец, и его королевство.
Гости встали и молча вышли из зала.
Мудрый король своим поступком и защитил свою честь и не допустил кровопролития, убийства хоть и непристойных, но гостей.
Он велел нескольким рыцарям проводить гостей на их корабль, проследить, чтобы по дороге в гавань с ними ничего не случилось, присутствующим же велел продолжать пир. Впрочем, как понимаете, желание веселиться у всех в тот день напрочь пропало.

4.
- А ночью случилась гроза. Такой грозы в наших краях никогда не бывало, ни до, не после этого. По крайней мере, память народа ничего подобного не сохранила. Почти сразу все поняли, что это не простая гроза, а непогода не иначе, как была вызвана каким-то колдовством. Все утверждали, что молнии полосующие небеса, даже на фоне темного неба, были чернее ночи. Гром был страшный и такой силы, что дрожала земля, а каменные стены замка, казалось, вот-вот рухнут.
 В ту ночь никто не спал. И вот, когда ещё не настала пора пропеть петухам, многие увидели, как в окно королевской спальни влетел какой-то человек. Не влез, а именно влетел. Рыцари кинулись на защиту короля и королевы. Но когда сломали дверь, они увидели  в спальне,  мирно спящего  короля. А на подоконник вскочил какой-то нескладный с виду человек, в котором многие узнали того, что на пиру грыз кости как собака. В руках он держал бесчувственную королеву, завернутую в покрывало. Стража ещё не успела понять, что происходит, как человек снялся с окна, как ястреб с ветки дуба и унесся в грозовые тучи, унося с собой свою ношу. Едва он скрылся из виду, как гром прекратился. Однако далекое его урчание напоминало, что недавно тут бушевала буря, и молнии рвали небо в клочья.
Короля только под утро, едва удалось разбудить. Узнав о случившемся, он приказал начать поиски. Слуги понимали, что это бесполезно, но королю не перечили – он и слушать не хотел о летающем человеке, грызущем кости, как собака.
Первым делом обыскали весь замок, потом все рыбацкие посёлки и прилежащий к подножью скалы, на которой был выстроен замок, лес.
На третий день король понял, что поиски бесполезны и слег в горячке. Изредка приходя в себя, он призывал к себе сына и давал советы по управлению государством. Принц внимательно слушал отца и едва сдерживал слёзы – он понимал, что вслед за матерью скоро лишится и его. Так и случилось. Горячка за месяц увела короля в царство смерти.

5.
Новый король, не смотря на молодость, правил страной умело и справедливо, как и его несчастный отец.
Прошло около трех лет, - горе стало забываться. Молодой король возмужал. Суждения его стали более резки. Поступки порой безрассудны.
Однажды на охоте…
«Конечно на охоте – где же ещё…» - подумала Василиса.
- …король и его свита гнались за оленем…
«Надо же, как примитивны все сюжеты этих легенд и сказок» - думала Василиса, в пол-уха слушая рассказ бабушки Регины.
- Олень был быстр и ловко уходил от охоты. Свита давно отстала от короля. Но он усердно продолжал преследовать прекрасное животное и не заметил, как оказался в непроходимой лесной глуши. Король уже не думал об олене. Он думал о том, как ему выбраться из сумрачного леса.
Неожиданно перед ним открылась лесная поляна, на которой он увидел то ли дом, то ли землянку. Король спешился и пошёл к этому жилью. И тут двери его отворились, и на пороге появилась девушка необычайной красоты: изящная, стройная, с зелеными глазами и волосами, золото которых не уступало золотому солнечному свету…
«Рыжая, короче», - с усмешкой подумала Василиса и глянула на Малку, которая затаив дыхание слушала бабушкин рассказ.
«А ведь она свою внучку описывает. Одно в одно! Интересно, случайно это у неё получается или намеренно?»
Седовласая Регина продолжала:
- Её красота привела молодого короля в такой восторг, что он совершенно потерял голову. Он забыл все приличия и манеры и решил завладеть красавицей, чего бы это не стоило. А так как девушка только смеялась над его словами о его любви с первого взгляда, он приходил в раздражение, которое перешло, в конце концов, в ярость. И, потеряв всякое терпение и вместе с тем, забыв все рыцарские манеры и приличия, он силой овладел её, после чего, перекинув бессознательное тело через седло, повез лесную красавицу в свой замок. Не знаем, какая сила  заставила его заблудиться, чтобы встретиться с девушкой, и какая сила привела его в замок из глухого леса, но так случилось. На виду удивленной стражи и слуг он въехал со своей «добычей» в ворота, и, сняв с коня бессознательное тело, завернутое в плащ, унес в свою опочивальню. При этом взгляд его был безумен и так грозен, что никто не осмелился его ни о чем спрашивать.
- Хорош же был ваш молодой король, - сказала Василиса. – Интересно, за какие его заслуги создан этот «храм» с его портретом на видном месте?
Бабушка Регина повернулась к внучке и строго приказала:
 - Поверни портрет. И больше не смей его трогать, пока мы не избавимся от дракона.
Малка безропотно повиновалась. Подойдя к портрету, она повернула его вокруг вертикальной оси. За портретом была вырублена в скале ниша, поэтому портрет свободно вращался, не задевая камень краями рамы.
 На обратной стороне полотна был так же искусно, видимо рукой одного и того же художника, написан странный пейзаж: яркое солнце освещало скалу, на которой стоял замок. Василиса вспомнила,  что совсем недавно на берегу моря видела и эту скалу, и этот замок. Только теперь на выступе скалы, под стенами замка, словно греясь на солнце, лежал дракон. Дракон был не совсем сказочный, как показалось Василисе. Он был больше похож на огромного гребенчатого тритона – черное, покрытое витиеватым узором тело, пугающий черный гребень на спине и хвост, размером чуть ли не со всё тело этой большой рептилии. Почему Василиса решила, что это рептилия, она понять не могла. Может быть потому, что дракон был бескрылым… И всё-таки это был дракон. Он был огромен и страшен, и своим видом был способен напугать любого. И только глаза дракона вышли на полотне у искусного художника какими-то грустными и словно о чем-то просили, смотрящих на картину зрителей.
- Утром, - продолжала бабушка Регина, - молодой король не вышел из спальни. Придворные удивились: он был воспитан старым королем строго – ранний подъем, гимнастика и прочее. И он не нарушал никогда этот режим. А тут… Кто-то улыбнувшись, заметил:
- Что вы хотите, он же там не один.
Все видели, как он вошел в спальню со своей несчастной «гостьей»…
Однако по мере того, что солнце поднималось на небосклоне всё выше, беспокойство придворных стало нарастать. Тем более, что за закрытыми дверями спальни были слышны странные звуки: словно кто-то большой и тяжелый ходил там, то ли постанывая, то ли рыча. На осторожный стук, никто не отвечал. Было решено ломать дверь.   
То, что придворные увидели, вызвало у них ужас: короля в спальне не было. На королевском ложе возлежал дракон. Он был много меньше теперешнего, но это был дракон! Всем стало ясно, что он проглотил и нашего молодого короля и его пленницу…
- Так ему и надо, -  жестоко произнесла Василиса. – По заслугам.
- Возможно, - не стала с ней спорить бабушка Регина. - Но чем виновата несчастная девушка?
Не дождавшись ответа от Василисы, Регина продолжила свой рассказ:
- Пока люди стояли в оцепенении, дракон повернул к ним голову и рыкнул. Этого было достаточно, чтобы все бежали без оглядки. Даже рыцари королевской стражи. Один, было, решился заступить ему дорогу, но дракон не обратил на него даже внимания. Пробегая мимо, он легонько взмахнул хвостом, и смельчак упал без сознания, ударившись о стену.
Замок мигом опустел - все кинулись спасаться в лес. А дракон кинулся за всеми.
И настали в королевстве тревожные дни.
Дракон бегал неуклюже. Люди легко убегали от него, но страх парализовывал всех, кто видел его.
Особенно девушек. И, надо сказать, что дракон преследовал только их. Причём самых юных и прекрасных. Преследовал везде, где только видел: в лесу, в поле, на берегу. Даже в море он не оставлял людей в покое – завидев рыбацкую лодку он плыл к ней. И надо сказать в воде он был более проворен, чем на суше. И хоть он никому не принес значительного вреда, народ решил уйти от моря. Одни ушли в леса. Другие в горы. А наш род ушёл за болота. Почему-то дракон предпочитал всем девушкам, девушек нашего племени – златовласых. Он подстерегал их повсюду, но не одну поймать не смог. С годами его азарт становился всё меньше, и  большую часть времени он проводил на скале, греясь на солнце. И в море, где добывал себе пищу. Видимо рыбы в море были не так ловки как наши девушки.
Лет через пятнадцать, как гласит легенда, к нам на болота явилась молодая женщина с четырнадцатилетней девочкой. Старики с удивлением узнали в ней ту самую лесную колдунью-знахарку, что была насильно увезена из леса нашим королем.
- Почему же «с удивлением»? – спросила Василиса.
- Да потому, что все были уверены, что дракон вместе с королём проглотил и её. Женщина выглядела очень больной, словно, какой-то непосильный недуг съедал её. Она попросила отвести её с дочерью к старейшине.  А старейшину она попросила принять в свой род её дочь и позаботиться о ней, когда сама она окончит дни этой жизни. А ждать ей  оставалось недолго.  Ещё она попросила похоронить её в старой землянке, в которой она жила до того, как повстречалась с королем. Всё сделали так, как она просила. В последние минуты жизни она предрекла, что в один из дней, когда дракон в очередной раз сменит шкуру, в их мир явится светловолосая женщина, которая  избавит наш мир от этого дракона. Как она это сделает, колдунья не сказала, только велела взять из её сумы три пергамена, где написано, как это должно совершить. И добавила, что только эта белокурая женщина, что явится к ним на берегу моря перед замком, сможет прочесть, то, что там написано. 
- А её дочь? – спросила Василиса, впрочем, уже сама догадываясь  о том, что ей скажут.
- Её дочь выросла. Вышла замуж и от этого брака в нашем народе образовалась новая ветвь. 
- Зеленоглазых и золотоволосых девочек, - подвела итог рассказа Регины Василиса.
- Да, - подтвердила та.
Некоторое время молчали. Василиса обдумывала то, что услышала, а Регина и Малка, ждали, что она на всё это скажет.
Наконец Василиса произнесла:
- У меня к вам несколько вопросов…
- Спрашивай. Если смогу ответить отвечу на них, ничего от тебя не тая.
- Первое: зачем ваши женщины, особенно девушки, носят такую рвань, и так себя, простите уж за выражение, уродуют  безобразной стрижкой, и пачкаются в грязи, как малые дети?
- Дракон не оставлял своих попыток схватить какую-нибудь из них. Было замечено, что на остриженных, не молодых и не златовласых, он практически не обращает внимания. Потому все так стригутся и пачкаются.
- Понятно. А мужчины?
- Чтоб девушкам было не обидно, - Регина вздохнула. - Боюсь, что за многие века они отвыкли от понятия красоты. Ведь многие из них стали считать, что чем безобразнее, тем лучше. Более того, они нашли такие краски, что не смываются.
Василиса покивала головой:
- Ясно… А эти все сокровища - зачем они вам в этой глуши?
- Это всё сделали наши предки. Мы не должны этого забывать. Мужчины тайком пробирались в замок и выносили оттуда, то, что нравилось им больше всего. Когда-нибудь мы сами опять будем создавать такую красоту. Да и теперь некоторые уже в этом преуспели. Тут ведь не только наше прошлое, но и настоящее и будущее. Этого будущего, надеюсь, осталось недолго ждать, раз ты пришла, и теперь с нами! – Регина решила было впасть в патетику…
Василиса перебила её и перевела разговор в жизненное русло:
- Переплет для пергаментов вы делали уже сами?
- Да. Мы оставим тебя, не будем мешать. Постарайся прочесть, что там написано. Узнать, как тебе избавить нас от дракона?
- Бабушка, не много ли ей всего за один день? Столько веков ждали, подождем ещё денек другой. Наша спасительница, наверное, голодна. А  уж завтра с новыми силами она засядет за рукопись…
Василиса с благодарностью посмотрела на девушку.
- И то! – спохватилась Регина.



6.
После ужина Малка отвела Василису в одно из земляных жилищ, находящихся ближе других к скале и дому пристроенному к ней. 
- Тут живем мы с бабушкой, - пояснила Малка. – Правда с тех пор как бабушка стала хранительницей Тайны, она практически перестала тут бывать. Так что я живу одна.
- А кто до неё был хранителем этой тайны, о которой, как мне кажется, знают все?
Малка не отреагировала никак на сарказм Василисы:
- До бабушки это была её мать.
- Значит, в будущем эта обязанность перейдет к твоей маме?
- Нет…
- Прости, ты что сирота?
Малка улыбнулась:
- Нет. Просто у мамы нет склонности ни к колдовству, ни к врачеванию.
- Как я понимаю, ты обладаешь этими качествами? 
- Ну бабушка учит меня кое-чему, - уклончиво ответила Малка.
- А с родителями ты часто видишься?
- Каждый день, - и предупреждая следующий вопрос Василисы, добавила: -  Но ночую здесь. У родителей и без меня тесно. У меня три брата и две сестры. Когда младшей сестре исполнится пятнадцать, бабушка сказала, что поселит её вместе со мной.
- Младшей? А почему не со средней.
- Так решила бабушка.
- Понятно, - сказала Василиса, а про себя подумала: «Значит, у средней сестры нет определенных способностей, которые есть у Малки, ну и, конечно, у самой Регины».
- Ну, что – давай отдыхать?
- Да пора, - Малка указала на одну из постелей, устланную звериными шкурами. – Ложись сюда. Тут никто не спит с тех пор, как бабушка перебралась в дом Тайны.
Василиса села на постель. Шкуры были мягкими и ласковыми на ощупь.
«Когда же, - подумала Василиса, - я в последний раз спала в настоящей постели? Пожалуй, у Дракулы. У Яги лежанки так же были застланы шкурами».
Как бы то ни было, Василиса с удовольствием легла в эту меховую постель – тело просило отдыха.
 Но так как ужин был вкусный и сытный, а Василиса вопреки своей привычке, не наедаться на сон грядущий, этому правилу изменила, то «сон грядущий» к ней никак не шёл.
 Малка давно посапывала в своем уголке, а Василиса глядела в темноту. Она честно закрывала глаза, зная, что это всегда способствовало её скорому засыпанию, но только не в эту ночь. Глаза упорно открывались, и упрямо смотрели в темь землянки, ничего в ней не видя. Жилище было без окон. Освещалось оно летом дневным светом через открытую дверь. Или светильником. Зимой горящей печью. Сейчас было лето, и, как поняла Василиса из увиденного, пища готовилась на летних печурках вне жилищ. А потому глаза её упорно смотрели в темноту, мысли путались, перескакивая с одной темы на другую. И, как это случается, одна мысль тянула за собой следующую, а потому Василиса не могла бы объяснить, как отсутствие света, привело её в детские годы, в воспоминания о её бабушке. Она почему-то подумала, что бабушка была для неё, как няня Арина Родионовна, для Пушкина. И хоть Василиса не стала Пушкиным, (смешно даже думать об этом), но это бабушкино воспитание последовательно вело её  от сказок, рассказываемых на ночь, к сказкам прочитанным в книгах. Затем к детским писателям, а с возрастом и к серьезным авторам. Всё было последовательно для крепнущего ума. Василиса росла неглупой девочкой. Да и теперь, без всякой гордости и зазнайства, считала себя умной женщиной. Иван, когда она упрекала его за тот или иной не совсем разумный поступок, как бы в шутку замечал, что жена ему досталась уж слишком умная, что если бы она стала чуть глупее, он бы не расстроился...
Она вспомнила, что всегда, и в детстве, и в юности, и в студенчестве, да и в последующие годы, она постоянно обращалась к сказкам. Почему? Сама не понимала. Вроде бы уже взрослая девка, замужняя женщина, а книги сказок занимали в их домашней библиотеке пару отдельных полок, и Василиса постоянно обращалась к ним, всё яснее понимая, что не так они повествовательны и развлекательны, как кажутся на первый взгляд.
 И вот теперь она сама оказалась в сказке, и не знала, как из неё выбраться. У древних сказителей и современных авторов всё было просто: по принципу «скоро сказка сказывается»... В реальной же жизни всё оказывалось не так просто. Тут больше подходила вторая часть этой присказки: «…да нескоро дело делается».
- В реальной, - усмехнулась другая Василиса сидящая в ней и начинающая с ней спорить в напряжённые моменты жизни: либо, подсказывая ей ответы на нелегкие вопросы, либо задавая простые  вопросы, которые наталкивали её на непростые ответы. 
- И, кстати, что ты  знает о драконах? Как их обычно побеждают? 
- Просто, - отвечала Василиса Василисе. – Приезжает рыцарь на белом коне, достает меч и побеждает  дракона, спасая несчастную принцессу, неизвестно зачем украденную, и почему-то вовремя не съеденную. Но я  не рыцарь. Я и меча в руках сроду не держала…
 - Да уж, какой из тебя рыцарь? – засмеялась другая Василиса. – Только вспомни,  ведь есть ещё драконы, которых не убивали, а спасали от злых чар.
- И что? – с непонятным ещё волнением спросила она своё второе я. – Я, что ли должна расколдовать этого дракона?
- Именно.
- А я что умею расколдовывать?
- Вспомни все сказки о  том, как нужно расколдовать разных земноводных. Ну?
- Ну, поцеловать, например. Как Царевну-лягушку…  Нет, это не-то! – рассердилась она сама на себя. – В данном случае лягушкой должна бы быть я, а тут наоборот…
- Правильно. Но есть ещё принц-жаба, например…
- Есть. Однако, согласись, дракон это не жаба. С жабой надо только преодолеть приступ тошноты и вот ты уже жена принца! Но дракон… Тут смотреть-то на него страшно, не то, что  целоваться с ним. Да и не хочу я быть женой никакого принца. В любом случае, даже не догадываюсь, что мне с этим драконом делать?
- А чтобы не гадать, надо прочесть те три листа, что лежат в дорогой папке…
- Перед картиной с драконом?
- Или перед портретом с королём…
Василиса сжала виски:
- Неужели всё-таки дракон это молодой король? Неужели придется его целовать?
- Не гадай, говорю. А сейчас же иди и прочти пергамент.
- Как я его прочту, если я даже малейшего представления не имею, на каком языке он написан?
И тут она почувствовала, что на грудь ей что-то стало отчетливо давить и обдавать жаром.
- Что это? – прошептала она, и тут же поняв, что это, резко села на постели. – Цветок папоротника!
Она сжала в руке кожаный мешочек, с волшебным цветком, который, как говорила бабушка Яга,  открывал его владельцу не только клады, но и тайны мира; умение понимать язык животных; даровал не только ясновиденье, но и, что сейчас было для Василисы самым главным – возможность читать непонятные письмена.
 Василиса, как можно тише, чтобы не разбудить Малку, встала с лежанки и крадучись, на ощупь, направилась к двери.

7.
Полная луна сияла над поселением. Было светло, как днем. Стояла тишина. Не лаяли даже собаки. Все спали.
Василиса, незамеченная никем, прошла к дому Тайны.
«Какая уж тут тайна, - думала она. – Уверена, что все всё знают и о пещере и о портрете. Легенду в одних устах не удержишь. Уж лучше бы назвали это строение дом Памяти. Памяти о прошлом величии рода, о его мастерах. Или просто – музей»...
 Василиса тихо юркнула в полуоткрытую дверь.
В глубине, у постели Регины слабо горел светильник. Бабушка Малки спала. Зная, что у стариков сон очень чуток, Василиса на цыпочках, осторожно обходя «антиквариат» этого народа, пробралась к занавесу, скрывающей вход в пещеру, и тихо, как мышка проскользнула за тяжёлую завесу.
Тут её окружила темнота. На долю секунды она задумалась, а не дождаться ли утра и вместе с Региной проследовать к свято чтимой рукописи, но тут же откинула от себя эти мысли, и, нащупав рукой каменную стену туннеля, осторожно двинулась вглубь горы.
Вскоре она увидела, впереди едва заметное свечение. С каждым метром оно становился всё ярче. Василиса ускорила шаг, и вскоре оказалась в заветной пещере. Горящее озерцо всё так же, как и прошлым днем, освещало её.
Василиса прямо, не обращая внимания на драгоценности, прошла к рукописи, открыла папку. Непривычные на взгляд, непонятные разуму знаки, запрыгали в её глазах. Однажды в детстве  Василиса сильно ударилась головой. Настолько сильно, что на какое-то время потеряла сознание. Когда пришла в себя, пошла домой и никому ничего не сказала. Голова совершенно не болела. Но каково же было её удивление и раздражение, когда она решила что-то почитать и не смогла. Буквы плясали перед её взглядом. Когда она сосредотачивалась на одной букве,  другие дрожали, и расползались, никак не желая сливаться в слово, а слова в предложения.
Так было и сейчас.
Василиса сняла с шеи кожаный мешочек с цветком папоротника. Со времени, как  Яга положила цветок в мешочек, а мешочек повесила ей на шею, Василиса не вынимала его, и поэтому сейчас, достав его, удивилась его чарующей красоте. Он и тогда, когда она рвала его, был прекрасен, и, пожалуй, более, чем сейчас, так как был живой, но и теперь красота его не поблекла – она сверкала самоцветами.
- Так вот ты какой, цветочек каменный, - произнесла Василиса запомнившуюся с детства фразу из фильма – бабушка очень любила показывать внучке старые советские фильмы-сказки.
- Ну и как ты поможешь мне в моем деле? – как у живого спросила она у цветка, и почти не удивилась, когда он, словно откликаясь на её призыв, засветился не яркими радужными цветами. Свет его, каким-то непонятным образом, как от электрического фонарика упал только на древнюю рукопись, не касаясь своими лучами ни стен пещеры и никаких других вещей находящихся в ней. И тут знаки рукописи стали превращаться в буквы и Василиса, легко, без задержек прочла то, что другие не могли прочесть веками.
В рукописи, на двух с половиной листах, была поведана та самая легенда, что рассказала Василисе седовласая Регина. Только повествование её было изложено и ёмче и короче. В конце третьего листа было написано о том, как избавить народ от дракона. Читая последнюю страницу, Василиса удивилась своей прозорливости, а именно:
1-е: дракон не ел молодого короля. Это сам король за свой мерзкий поступок был превращен в дракона, поруганной им лесной красавицей-колдуньей. 
2-е: дочь колдуньи, которую та привела людям, была и дочерью короля. (Об этом Василиса тоже догадывалась с самого начала, как услышала легенду).
3-е: самое  для Василисы главное: в рукописи сообщалось, что когда-нибудь, в день смены драконом шкуры, на берегу моря у скалы, на которой стоит королевский замок, из НИОТКУДА появится светловолосая дева, которая избавит дракона, а вернее короля, от колдовских чар и, что сделать это можно только поцеловав его. Только тогда он превратится в прекрасного молодого короля, и возьмет свою избавительницу в жены.
- А мне оно надо? – сказала, глядя на картину, Василиса. – Поцеловать куда ни шло, но замуж…
«И вообще это похоже на измену, – подумала она. – Маленькую, но  измену Ивану. Опять же поцелуешь его, он превратится в короля, а потом, как ему объяснить, что целовала ты его только для того, чтобы он стал человеком, а замуж ты за него не пойдешь? Может от такой новости он опять  драконом станет»?
Василиса ещё раз перечитала последний лист рукописи. Что-то смущало её в ней, насчет её роли избавлении короля от чар, но что?
Она опустила руку с цветком ближе к листу, словно пыталась разглядеть что-то упущенное ею между строк. Но тут цветок стал меркнуть, и знакомые ей буквы опять стали превращаться в непонятные знаки. При этом один из горящих лепестков  цветка упал на рукопись и рассыпался в искрящуюся пыль. Василиса хотела было сдуть её с листа, но передумала, и осторожно  смахнула в кожаный  мешочек, куда опять спрятала цветок. Она поняла – рукопись сообщила ей всё, что хотела сообщить.
Едва она завязала мешочек и спрятала его у себя на груди, как почувствовала, что очень устала – сказались волнения вчерашнего дня и бессонная ночь. Оглянувшись вокруг, Василиса увидела у стены деревянное кресло. Видимо Регина или её предшественницы, внесли его сюда, чтобы отдыхать во время бесплодных попыток прочесть рукопись. Василиса села в кресло, пару секунд повозилась в нем, удобно устраиваясь, закрыла глаза и тут же заснула.
Но длился её сон недолго. Тревожные голоса разбудили её. Василиса открыла глаза, прислушалась. Голоса доносились из деревянной пристройки к скале. Там происходило, что-то непонятное – взволнованные люди, что-то говорили, обсуждали и даже ссорились. Василиса, проворчав что-то об отсутствии покоя её измученному телу и душе,  тяжело поднялась из кресла и пошла к выходу из пещеры.
Откинув тяжёлую штору, она увидела несколько мужчин стоящих у одного из «музейных» столов, Малку и её бабушку, склонившуюся над кем-то лежащим на столе.
Подойдя ближе, Василиса увидела, что на столе лежал мальчишка лет двенадцати. Он был без сознания. Протолкнувшись  сквозь мужской строй, она разглядела, что в теле мальчика торчит большой желтый зуб неизвестного животного. 
Бабушка Регина разогнулась, стала над мальчишкой и скрестила руки на груди, как бы говоря – я бессильна.
- Бабушка! - взмолилась Малка. – Сделай же что-нибудь.
- Что я могу сделать? – ответила Регина. – Яд дракона попал в сердце твоего брата – он мертв. – Регина повернулась к Василисе, ткнула в неё пальцем. – Это она убила его. Это из-за неё дракон пришёл на наш болотный остров. Она не знает, как спасти нас от него, а я знаю: возьмите её. И прикуйте к скале. Тогда дракон оставит нас в покое.
Мужчины двинулись на Василису.
Василиса хотела крикнуть им: - Нет! Опомнитесь, я знаю, как победить дракона! – но голос её пропал. Мужчины схватили её за руки – она, вырываясь, дернулась раз, другой… и проснулась.
- Приснится же такое! – Василиса сжала виски, стала их массировать. Когда она отняла руки от головы, то действительно услышала, какой-то шум снаружи. Она вышла из пещеры в пристройку. Шум стал явственнее – что-то тревожное происходило за стенами. Василиса вышла на воздух.

6.
На утоптанном пятачке земли у скалы, собрались почти все жители поселка. Они что-то рассказывали друг другу, передавая какую-то новость. Василиса услышала только отдельные фразы, или просто слова: «Мальчишки… охота… дикий вепрь… все разбежались… Малкин брат, внук Регины…»
Василиса протиснулась через толпу. В центре её Регина стояла на коленях, склонясь над телом мальчишки лет двенадцати. Мальчик был весь в крови. Он неглубоко, но очень быстро дышал. Василиса с первого взгляда поняла, что это предсмертная агония.
Малка, бывшая тут же, шёпотом произнесла:
- Бабушка, сделай же что-нибудь.
Регина тяжело поднялась с колен, обернулась к внучке, прижала её к себе. При этом она встретилась глазами с Василисой. По скорбному взгляду целительницы Василиса поняла, что и та считает рану внука смертельной.
Василиса присела над мальчиком. Рана его была страшной. Даже наверное лучшие хирурги Яви, оснащенные современными знаниями и инструментарием, не поручились бы за благополучный исход операции. Мальчик умирал на глазах.
И тут второй раз за сутки, Василиса почувствовала тепло на своей груди: цветок папоротника напоминал о себе.  Василиса достала кожаный мешочек, сунула в него руку, но, сколько не искала в нем цветок, никак не могла его нащупать, хотя через кожу мешочка чувствовала, что он там. Вместо цветка Василиса вынула из мешочка горсть сверкающей пыли и сама, не понимая  почему это делает, посыпала ею страшную рану.
На глазах у окружающих рана стала затягиваться, дыхание мальчика стало ровнее.
Регина опять присела над внуком, внимательно всмотрелась в него – её внук спал.
- Несите его в дом, - сказала она. – Пусть отдыхает.
Сметенные зрители, собственными глазами видевшие это чудо, безропотно ей повиновались.
Мальчика унесли в дом бабушки, Малка ушла следом.
Регина, внимательно посмотрев на Василису, произнесла:
- Про чудесное исцеление в легенде ничего не говорится.
- В рукописи тоже.
Регина вскинула брови:
- Прочитала?..
- Да.
- И что там?
- Я еще не всё поняла, - уклонилась от честного ответа Василиса. – Надо подумать…
Регина молча кивнула ей, и ушла в своё жилище.

7.
Василиса конечно лукавила. Всё она давно поняла, и рукопись ничего нового ей не сказала. Но замуж, пусть даже за короля, она категорически не желала. Поэтому открывать перед Региной метод избавления от дракона, погодила.
«Погодим немного, погодим… Надо подумать, крепко подумать, прежде чем открыться. Хотя… как не кинь, всюду клин. Откроешься, погонят целовать это чудовище. Не пойдешь…  Даже думать не хочу, что может быть...»
 С такими думами, что вскачь неслись в её голове, ни на каком решении не притормаживая, Василиса отправилась в дом Регины. В дверях ей встретилась Малка. Радость за брата заставила лицо девушки светиться необыкновенной  красотой. Она кинулась к Василисе, крепко обняла её и побежала куда-то, ничего не сказав. Впрочем, и без слов было ясно, как Малка ей благодарна.  Василиса проводила её взглядом, в очередной раз, отметив про себя, до чего же Малка хороша. И тут стремительная, как молния, мысль блеснула в её голове, и так же стремительно исчезла. Василису даже качнуло – она положила ладонь на лоб, пытаясь ухватить эту мысль, но та исчезла, растаяла, как сон, который хочется вспомнить, а он никак не вспоминается – ни одной детали, ни одной подсказки – только ощущение того, что упущено, что-то важное. Василиса провела ладонью по лбу, встряхнула рукой, словно сбрасывая с себя неясные грезы, и вошла в землянку Регины.
Прохлада и полумрак окружили её, в то время как на улице сиял день. Обычно двери в домах днем были открыты, но не здесь и не сегодня. И Василиса тоже прикрыла дверь землянки, осторожно, чтобы не стукнуть ею.
Ночной светильник слабо освещал помещение дома Малки и её бабушки. На Малкиной постели лежал её брат. Рядом  сидела Регина.
- Как он? – спросила Василиса.
- Спит, - тихо ответила Регина.
Василиса положила ладонь мальчику на лоб – жара не было. Она долго и внимательно щупала пульс – он был ритмичный, полный, четкий, около шестидесяти пяти ударов в минуту.
«Просто чудо, - подумала Василиса. – После  такой-то раны». 
Она осмотрела место ранения – никаких следов: разорванная одежда, запекшаяся кровь – больше ничего.
«Однако!» - подумала Василиса, вслух же сказала:
- Не будите его. Пусть спит, пока сам не проснётся.
Для Василисы помещение миниатюрных местных жителей было низковатым, поэтому она села на постель.
- Полежи, отдохни, - сказала Регина.
- А вы?
- А я тут посижу.
- Устанете. Если можно я пойду, прилягу на вашем месте в доме Тайны?
- Да, конечно, - ответила Регина. И, как бы  между прочим, спросила:
- Всю ночь, наверное, письмена разбирала? 
Василиса понимала, что Регине не терпится узнать подробности, но ничего о прочитанном не сказала: сослалась на бессонную ночь и хлопотное утро.
Регина не стала ничего у неё допытываться – знала, придет время сама всё скажет.
Только когда Василиса отворила дверь, чтобы покинуть землянку, спросила:
- Ты целительница?
- Можно и так сказать. Там, откуда я прибыла, я была целительницей.
Откуда она «прибыла», Василиса не стала уточнять. Вряд ли Регина это поймет, как и сама она не знает, куда «прибыла».

Глава 6.
(У Яги)

1.
С утра Бесхвостый волк проявляя непонятное  для него самого беспокойство: отказался от добавки.
- Ты чего это? – спросила робкая берегиня. – Ты не заболел?
Бесхвостый неожиданно для всех вспылил:
- Заболеешь тут. Сидим, завтракаем, как ни в чем не бывало, а куда Василиса пропала никому, и дела нет.
- Не истери! - оборвала его Яга. – Никому дела нет… Ты спал, а мы в эту ночь с зеркалом весь свет обыскали… -  Яга глубоко вздохнула. - Пропала Василиса. И следов нет…
- Это странно, что следов нет, - покачал косматой головой леший. – Странно.
- Иван не сегодня-завтра вернется – что ему скажем? – подтявкнула лиса.
- Сегодня придут, - подал голос Баюн. – К вечеру ждать надо…
- Что ж подождем, - Яга, достав  горшок из печи, поставила его на шесток, прислонила ухват к стене. – Обед и ужин готовы, на всех хватит. Подождем…

2.
К вечеру во двор к Яге явились те, кто ходил добывать заветный меч. Первыми прилетели сорока и  ворон. Ворон чинно уселся, на ветку дуба. Сорока, усевшись на перила крыльца, застрекотала:
- А вот и мы. Ну как вы тут без нас, не скучали? И вообще, что такие не радостные?
- А ты с чего такая радостная? Или по дороге подвиг, какой совершили, - съехидничала Яга, зная про  Иванов конфуз. – Злодея, какого победили, или напугали?
- Не без того, - гордо ответила сорока. – Иван Верлиоку прогнал, нас спас.
- Ишь, ты, - без восторга сказала Яга. – Большое дело…
- А разве нет? - сорока замолчала и огляделась. – Да вы что такие хмурые?
- Помолчи! - одёрнул сороку ворон. – Или не видишь – что-то произошло.
Сорока радостный стрёкот сменила на трагический:
- Что у вас стряслось-то?
И тут на тропе, ведущей от ручья, появились Иван, Серый волк, Пелька, и Соловейко, с сидящем у него на плече Кешей, гордо смотрящим на поджидающих их Ягу с сотоварищи.
И пришедшие и ожидающие были сдержаны в чувствах и приветствиях. Только Иван удивленно спросил:
- А Василиса где?
Никто ничего на  его вопрос  не ответил, только бойкая берегиня сказала:
- Ладно, мы пойдем, загостились у вас.
Она взяла подругу за руку и повела со двора.
Поднялся с крыльца и леший:
- Я тоже пойду. Ты, Яга, если что – свисни… 
И он ушёл за берегинями.
Серому волку такое странное поведение лешего и берегинь не понравилось:
- У вас тут случилось что-то? – как всегда без обиняков спросил он.
Лиса прикрыла мордочку хвостом – мол, я сплю, ко мне не приставайте. Бесхвостый волк сделал бы так же, да только хвоста-то  у него не было.
Яга, ни на кого не глядя, стояла у двери, сложив на груди руки:
- Ну, что на дворе-то стоять? Проходите в дом, - сказала она, и первой вошла в избу. Остальные потянулись за ней. 
- Василиса где? – спросил Серый волк, окинув избу придирчивым взглядом, и спросил уже таким холодным голосом, что игнорировать его вопрос было невозможно.
Кукушка, было высунувшаяся из часов, что бы прокуковать местное время, забыв кукукнуть, спряталась, громко хлопнув дверцей. Как  выстрел прозвучал этот хлопок в напряжённой тишине, и зеркало, не выдержав тягостной паузы, замерцало и сбивчиво и нервно залепетало робким женским голосом:
- Пропала Василиса… Исчезла… Была и нет… Мы уж смотрели, смотрели… У Кощея смотрели, у Дракулы – нет её ни там, ни там. Я всё наше Тридевятое царство обшарила… Нигде нет…  Потерялась… 
- Как потерялась? – Иван обвёл избушку растерянным  взглядом. – Как она могла потеряться? Она, что иголка?
И опять вопрос его остался без ответа. И только зеркало продолжило лепетать:
- Сами удивляемся. Я уж и в Тридесятое государство заглядывало – нигде не видать. А с другими царствами-государствами, у меня никаких контактов…
- Да что же это такое! – рыкнул Серый волк. – Вы-то куда все смотрели? 
Баба Яга глянув на Серого, тихо и сурово произнесла:
- А ты на нас не рычи! Смотрите, какой он строгий! А кто Ивана от убийства не уберег?
- Причем тут это?
- А при том, что об этом нам сама Морана сообщила. Пришла, всех выставила за двери, чтоб Василиса о том не узнала. И только со мной разговаривала. А когда ушла, то все в избу вернулись, а Василиса нет. Я сама её в эту дверь выпускала, а как она из этой двери вышла, никто не видел. Все в дом вернулись, а она нет…
- Я следы-то унюхал, - подал голос Бесхвостый волк. – Да они среди двора  пропали.
- Подтверждаю, - тявкнула лиса.
- Морана? – угрюмо проворчал Серый. – Что же она для неё придумала? Сынок-то её чего говорит?
- Ничего не говорит. С тех пор не мерещился никому. 
- А может, она её того, Морана-то?
- Если бы она её того, то Василиса среди двора мертвая лежала, - возразила Серому Яга. – Не затем она ко мне приходила. И ты, Иван, и Василиса Моране живыми нужны были. Ведь когда нет живых,  ей в мирах делать нечего.
- Где же она?
- Где, где… - мявкунул Баюн. – Сказал бы я где, да боюсь, что кукушка из часов выпадет.
Кукушка выглянула из часов и прокуковала:
- Я тут вообще не причем! Только когда Морана с Ягой разговаривала,  то кроме местного времени, на пару секунд тут ещё какое-то время появилось. Не из нашего мира. Так-то вот, - и кукушка опять спряталась в часах.
- Что же ты раньше-то молчала! – Яга вдруг засуетилась. – Разведите костер во дворе, поставьте на него мой котел, и налейте в него воды. Да, не колодезной, а ключевой, бегучей. Ну, что стоите? Делайте, как я сказала.
Когда всё было сделано, как велено, Яга вышла во двор увешанная амулетами и с бубном в руках.
- Ой-ой-ой, - сказал Баюн. – Я пойду в избушке посижу, за печкой.
- А вы чего ждете? – сказала Яга остальным. – Ступайте за котом, не мешайте мне – я по другим мирам похожу. И чтоб рядом никого не было, мало ли затянет кого куда, доставай вас потом…
И весь вечер, и добрую половину ночи все сидели в избе, слушали рокот бубна, и заунывное пенье бабы Яги. Пенье это было без слов. А может быть какие-то слова и были, да кроме самой Яги их тут некому было понять.
Несколько раз рокот бубна замирал, и пение прерывалось, но вскоре всё опять начиналось по новой. Когда же бубен и пение надолго умолкли, кукушка несмело выглянула из часов:
- Кажется, вернулась, - сказала она. – Посмотрите, что там с ней – тут ли душа её, не застряла ли где в иных временах...
Огонь догорал, котел остывал… Яга, скорчившись, сидела у котла. Бубен лежал рядом.
Баюн  передними лапами встал ей на колени, лизнул в нос. Яга отмахнулась от него, на мгновение открыла глаза, и, сказав, «Сгинь!», опять опустила веки.
- Тут она! – обрадовался Баюн. – Вся тут. Несите в избушку, пусть отдыхает. Бубен не троньте! – прикрикнул он на Соловейко, нагнувшегося, чтобы поднять бубен с земли.

3.
Яга отлёживалась до следующего вечера. Все ходили на цыпочках, а больше сидели во дворе. Безотрывно при Яге находилась только лиса: тихо, свернувшись калачиком, она лежала у неё в ногах.
Кукушка, как-то, попыталась объявить очередной час, но тихо выглянув в своё окошечко, и поняв, что всем не до неё, осторожно прикрыла ставенку.  И только маятник продолжал мерно стучать, как бы подчеркивая этим режим тишины.
Яга проснулась к вечеру следующего дня. Сказать, что встала она бодрой и улыбающейся, было нельзя.  Откуда этой бодрости взяться, после путешествия по стольким мирам, пусть только и в эзотерическом плане.
Она вышла во двор, подняла бубен, велела убрать котел.
Когда всё было сделано, и все собрались в избушке, Яга, глянув на них, спросила:
- Вы хоть что-нибудь тут ели без меня?
- До еды ли нам было, - ответил за всех Серый волк.
- Угу, угу, - кивнул Бесхвостый, сглотнул слюну и шумно вздохнул.
- Пелька, Соловейко, накрывайте на стол, - приказала Яга, и, глянув на Ивана, добавила. – Успокойся, добрый молодец, жива твоя супружница. Жива и здорова. 
- Где же она?
- Этого сказать не могу… Видела море. Замок на скале… И Василису видела.   Народ вокруг неё стоял…
- Какой народ? – забеспокоился Иван, вспомнив репоедов.
- Кто его знает… Златовласый сплошь.
- И что этот народ?
- А ничего. Все к ней с почтением.
- И что нам теперь делать? – спросил Серый волк.
- А ничего – ждать.
- Чего ждать-то?
- Не знаю…
- Как же она там оказалась, зачем?
 - Как и зачем она там оказалась, не ведаю – значит так надо… Как исчезла, так, думаю, и появится…
- Выходит, что нам и делать нечего? – не сдавался Серый волк.
И тут голос подал Кеша, доселе молчавший почти сутки:
- Если вам нечего делать, то не надо делать это здесь!




Глава 7.
(И опять воды простые и соленые).

1.
Василисе снился прекрасный сон: ей снился Иван, и море. Но не то море, расстилающееся у скалы, на которой спит дракон, а море из той давней жизни. Вот идут они с Иваном по берегу, шлепают босыми ногами по мокрому песку. Теплая вода то покрывает их ноги по щиколотку, то откатывается, обнажая  белые студни медуз.
Средняя коса, что отделяет Черное море от Азовского, не широка. С берега одного моря  можно увидеть берег другого.
На небе ни тучки, ни облачка.
Иван и Василиса идут, держась за руки. Они внимательно всматриваются в песок: ищут – на  счастье – раковину рапаны. Василиса первая видит витую раковину. Бросив руку Ивана, она, взвизгивая от радости, бежит к ней, поднимает, вытряхивает из неё песок и тут же прикладывает к уху – невидимое, и таинственное море шумит в раковине. Где это море? Может быть, это то самое море, что лениво лежит у подножия скалы, на которой отдыхает дракон?
Матросы рыбацкого судна  «Айтодор», что привезли их на косу, приготовили обед. Стол был рыбный – только что выловленные камбала, скумбрия, креветки.
Были, наверное, и счастливее дни в их жизни, но более солнечного, не было. После обеда они собрались опять пойти, побродить по берегу, искупаться, но капитан  Айтадора показал им на маленькое облачко над горизонтом и сказал, что надо скорее возвращаться в Керчь, если не хотят застрять тут на пару штормовых дней. Василиса удивилась, что моряки испугались маленького облачка на горизонте. Но уже когда подходили к Керчи, поняла, что опасались они не зря – большие, ставшие из бирюзовых  черными волны, сердито били в причал…
А когда под ливнем, смеясь, они бежали через сквер  на квартиру, где снимали комнату, то увидели, как ветер сорвал афишу какого-то гастролирующего в городе театра. Афиша взвилась над улицей, как воздушный змей, и, спикировав, упала у самых ног Василисы,  разломившись на части. Только вместо треска ломающегося дерева, Василиса услышала звонкий удар, словно на землю упало что-то металлическое и полое. А ещё она отчетливо услышала, как Иван произнес девичьим голосом:
- А, чтоб тебя!
Василиса проснулась и открыла глаза. Она не сразу поняла, где она находится. Поняла только, что Иван ей всего лишь приснился. А ещё она в полумраке увидела, как какая-то смутная фигура, подняла, что-то с пола и, водрузив на подставку, скрылась за тяжелой завесой, прикрывающей вход в пещеру.

2.
«Кто бы это мог быть?» - подумала Василиса, хотя на сто процентов была уверена, что это Малка. Больше некому – Регина сидела у постели выздоравливающего внука.
Переждав минуту-полторы, Василиса вошла в пещеру. Тихо, чтобы не выдать себя, она пошла по темному тоннелю в скале. Вскоре впереди забрезжил свет. Перед последним поворотом Василиса остановилась, осторожно выглянула из-за каменной стены в грот.
Перед портретом златовласого короля стояла девушка. Конечно, это была она – Малка. И мысль, что мелькнула у Василисы, когда она смотрела на счастливую Малку,  появившуюся из землянки, где спал спасенный от смерти её брат, теперь отчетливо отпечаталась в её голове: видя влюбленный взгляд Малки, она поняла, кто должен расколдовать молодого короля. 
Василиса встала за спиной Малки. Та до того была поглощена созерцанием портрета, что не заметила её. Василиса тихонько кашлянула, что бы привлечь внимание девушки. Малка, обернулась и, увидев Василису, покраснела до корней волос, чем лишний раз подтвердила догадку Василисы о чувстве, испытываемом Малкой, при созерцании портрета. Словно не замечая смущения девушки, Василиса спросила: 
- Как брат?
- Проснулся. Есть попросил.
Счастливая Малка бросилась Василисе на шею.
- Если бы не ты… Бабушка говорит, что не знает, сможешь ли ты освободить нас от дракона, но случай с братом  говорит о том, что ты  появилась здесь не зря. Возможно, сказала бабушка, ты спасла его, для того, что бы он вырос, убил дракона и избавил нас от него. Спасибо.
- Погоди благодарить. Ты ещё не знаешь, что я тебе припасла.   
Малка посерьезнела:
- И что ты мне припасла?
- Я, Малка, думаю, что спасти вас от дракона должен не твой брат, а ты.
Малка так посмотрела на Василису, словно засомневалась в её умственном здоровье.
- Я? – удивленно спросила она. – Ты серьезно?
- Я в этом уверена. Это написано в старинной рукописи, - Василиса положила руку на книгу.
- Что там  так и написано, что я должна победить дракона?
- Почти. Но сначала я тебе задам один вопрос… Хоть я и уверена в твоем ответе на него, если ты, конечно, ответишь честно, ничего от меня не скрывая. Если скажешь «Да», я поведаю тебе, что написано в рукописи. Скажешь «Нет!» Тогда… - Василиса на секунду задумалась, - тогда я не знаю, что мне делать…
Малка опять посмотрела на Василису удивленно:
- Задавай свой вопрос.
- Скажи, молодой король, что нарисован на этом портрете, тебе нравится, как мужчина?
Малка опять покраснела. Василиса поняла, что она на верном пути, к решению проблемы.
Малка отвечала ей, словно стесняясь, и оправдываясь:   
- Ещё в детстве, когда бабушка брала меня сюда, я… - Малка замялась. – Уже тогда я мечтала, что когда вырасту, обязательно встречу такого парня. Лет в пятнадцать, я частенько, глядя на этот портрет, плакала, так как видела, что никто из моих сверстников не похож на него. Мне было больно это сознавать. И я перестала плакать, поняв, что не все мечты сбываются. Но я всё-равно продолжала мечтать. И, как ты видишь, продолжаю сюда ходить и…
- И если бы появился такой парень и попросил твоей руки…
- Я бы, не раздумывая, отдала ему и руку, и сердце, и… жизнь. 
- Тогда слушай…
И Василиса поведала Малке всё о том, что она прочла в рукописи, что знала сама, и как сама понимала сложившуюся ситуацию:
- Так что если ты хочешь избавить твой народ от дракона, и, главное, расколдовать короля – ты должна дракона поцеловать.
- Почему же ты решила, что это должна сделать я? Ведь, как я поняла, в рукописи этого не сказано? А легенда гласит, что явится  светловолосая…
- Да, да… Я знаю, что говорится в легенде. Но в рукописи написано, что чары с короля снимет дева. А я, уж так получилось, замужняя женщина. И потом, там сказано, что эта девушка должна любить его, и желать его освобождения от чар. Любить, как я понимаю, ты его любишь. И, наверное, хочешь избавить его от чар проклятья.
Малка молчала. Она смотрела на портрет и молчала. Василиса представляла, какие бури бушуют в её душе, а потому не торопила с ответом. Когда же молчание затянулось дольше, чем Василиса того ожидала, она прошептала:
- Так что это именно ты должна сделать. Ведь мне как-то всё равно, что с ним случилось. Сам виноват. Конечно, он своё на этой скале отсидел и скорее всего, сожалеет о содеянном, но мне совсем не с руки его спасать. И замуж за него я точно не хочу. У меня есть мой Иван, и я точно знаю, что никакой принц или король, мне его не заменит.
 - А если?..
- А этого, не поцеловав дракона, не узнаешь.
- Понимаю! – Малка прошлась по пещере, опять вернулась к портрету:
- Но ведь в нас одна кровь. Я же какая-то ему праправнучка, в некотором роде.
- Об этом некотором роде можешь смело забыть. Столько лет прошло, да что лет – веков, с той поры, как он… стал драконом. За это время столько поколений твоих предков сменилось, что  в тебе, за эти века от той  первой крови уже ничего не осталось. Ни одного эритроцита, так сказать. Это я тебе со всей ответственностью заявляю, как медик.
- Как кто?
- Ну… как целитель…
Малка в раздумье покачала головой, не решаясь дать конкретный ответ.
-  Решай, Малка, - в твоих руках твоя судьба, и судьба твоего народа. Лично меня смущает во всём этом только одно – стоит ли он того?
Малка подняла глаза на портрет и тихо, но твердо ответила:
- Стоит. Только вдруг… он… выберет другую?
«Исходя из сказочной логики – это исключено», - подумала Василиса, а вслух сказала:
- Это вряд ли. Во-первых – это ты снимешь с него чары. Во-вторых – ты красавица, на ком, как не на тебе ему женится. И потом…
И Василиса произнесла шаблоннейшую в таких случаях фразу о том, что «за любовь надо бороться»! Она сама скривилась от такой банальности, но на Малку, которая, скорее всего, слышала такое  впервые, её слова произвели большое впечатление - глаза её загорелись:
- Тогда чего мы ждем? Идем.
- Погоди, давай дождемся утра. Ведь чтобы пройти через топи, нам нужен провожатый.
Малка даже рассмеялась:
- Провожатый? Да как только мы скажем о затеянном, меня запрут, а тебя отведут к дракону одну и всё. Идем – я эти топи не хуже других знаю.

3.
Ещё до рассвета Малка вывела Василису на берег моря.
- Подождем, пока солнце не взойдет, - сказала она. – На рассвете он отправится  на подводную охоту. А потом вылезет погреться на солнышке. Согласись, сытый и разнежившийся зверь не так опасен…
«Как и мужчина» - подумала Василиса.
- Знаешь, Малка, а из тебя получится хорошая королева – видишь, как ты все здраво рассудила.
Малка затрясла головой:
- А вдруг, я его поцелую, а он останется драконом?
- А вот этого мы не узнаем, пока ты его не поцелуешь, - повторила, уже сказанное ей ранее, Василиса.
Звезды на небе блекли. Солнце вставало над морем. Темный силуэт замка на скале, всё более становился цветным, раскрашенный солнечными лучами. 
Наконец, под его стенами на уступе скалы появился дракон. Он был точно таким, каким Василиса видела его на картине. Только крупнее – он уже с трудом помещался на каменном карнизе.
Дракон поднял голову, потянулся и почти грациозно соскользнул в море. Видимо прием этот был им «отработан» до совершенства, за  века ожидания.
«Века ожидания… - подумала Василиса. – А не постарел ли молодой король за это время? Поцелует его Малка, а он на её глазах превратится в дряхлого старика! Бедная девочка, мягко говоря, огорчится. Но с другой стороны этому волшебному безобразию надо положить конец. А она, Василиса, и прибыла сюда, чтобы избавить этот народ от дракона. И, значит, она сделает это, каков бы не был результат».
- Пора, - сказала Малка, и побежала по берегу к замку. Василиса едва поспевала за ней – её платье сильно мешало ей.
Пологая, скорее всего насыпная дорога, ведущая к  вершине скалы, была вымощена булыжником. Камни на середине ее были словно отшлифованы, по краям же дороги росла сорная трава и даже кусты. Мост к воротам замка был опущен. Сами ворота отворены.
 Во дворе замка было запустение. Время так не тронуло камни, как растительность. Молодые деревца росли в самых не подходящих местах: на стенах, крышах домов и башен. Среди высохшего фонтана, когда-то снабжающего водой весь замок, росло старое, корявое дерево, доживающее свой длинный век. Из-под одного камня бил чистый родник, видимо когда-то наполнявший фонтан живительной влагой. Сейчас вода проложила себе новое русло. За годы и годы превратив его в небольшую, тиховодную речку, поросшую осотом и камышом.
Из бойниц замка спускались плющи. Дикий виноград и плети хмеля ползли по стенам под самые кровли, обвивали колонны и переплёты оконных рам.
Василисе хотелось бы  осмотреть замок, но Малка сразу повела её на полуденную сторону двора, которая ближе других была к месту отдыха дракона, на скале.
Малка вела Василису уверенно переходами, двориками, ныряла в бесконечные лабиринты лестниц и лесенок, и, в конце концов, вывела её на тот уровень, что был наравне со скальным уступом.
К уступу вела разрушенная торная тропа через весь замок, видимо ей каждый день из года в год, из века в век следовал дракон, выходя из моря на берег. Арка, что открывала дорогу на уступ, когда-то была в человеческий рост, но постепенно дракон расширял её по мере увеличения своего роста, пока не обрушил вовсе её свод. 
- Ну, вот, - сказала Малка. – Тут и будем ждать. Иногда он карабкается сюда по скале. Иногда, гораздо реже, выходит на берег и идет в замок тем же путем, что шли и мы. Но ползет не дворами и лесенками, а по ручью. Он его, если так можно сказать, и проложил своим чешуйчатым брюхом.
Сказав это, Малка вся передернулась, видимо вспомнила, что скоро ей предстоит целовать его в морду, покрытую этой чешуей.
- Успокойся, - сказала ей Василиса. – Я буду рядом.
- И что? – усмехнулась Малка. – Сожрет обоих и не подавится.
- Глупости говоришь. Я уверена, - всё будет так, как я сказала. Ну а если что в рукавах моего платья достаточно воды, чтобы смыть его в море.
- Ага, - сказала Малка. – и меня вместе с ним…
Василиса не нашлась, что ей ответить…
Они сидели в проеме стены и смотрели на море. Как ни странно на душе у обоих было спокойно. И тут море вспенилось, и дракон вынырнул из глубин его.

4.
Едва дракон вынырнул и глотнул воздуха, как учуял  в нем, что-то новое. Что? Он не понимал. Но что-то произошло необыкновенное, не простое, и это в первую очередь касается его – дракона.
Он глянул на свою скалу и, почему-то, сразу решил, что сегодня пойдет к ней по берегу, через замковые ворота.
Девушки видели, как он довольно проворно перебирая лапами, шёл по песку в сторону замка. При каждом шаге его, солнце играло в его чешуе, как в осколках зеркал.
А дракон шёл по берегу  и чуял запах двух женских тел. К запаху одного он был совершенно равнодушен. Но запах другого сильно волновал его. Этот дразнящий запах всё более возбуждал дракона. Вот он уже не лениво в развалку перебирал своими короткими но сильными лапами, а проворно бежал к замку как ящерица, извиваясь всем телом. Вот он одолел подъем, вошёл в ворота замка, остановился, вертя головой. Не увидев ничего нового и необычного на пути своем, он поднял голову и с шумом втянул в себя воздух. Волнующие аромат, словно подхлестнул его, и громко сопя, он бросился по ручью наверх, расплескивая воду, ломая сонные камыши.
Дракон хорошо помнил все те нечастые погони за рыжеволосыми девушками. Он легко мог настичь любую из попадавшихся ему на глаза девушек, но всегда останавливался в десятке метров от них: он вдруг понимал, что гонится за призраком, а не за мечтой. Сегодня же было всё по другому. Он не видел ту, что вела его невидимой дорогой своего аромата, но понимал, что настал тот час, когда его мечта должна сбыться.
Когда он выполз на порог каменной стены, где разлом её вел к выступу над морем, то резко остановился. На обломке стены сидели две девушки. Одну он увидел сразу и понял, что аромат, который так манил его, принадлежит ей, юной и златовласой. Другая же была, как в тумане – вне фокуса его зрения.
Василиса, увидев дракона, поднялась с камня и даже сделала шаг в сторону от Малки, словно открывая её на обозрение.
Дракон не двигался. Замерли и они – Василиса и Малка. Наконец дракон, шумно вздохнув, как большой  пес, сделал движение в их сторону. Василиса едва удержалась, чтобы не махнуть рукавом.
Дракон подошёл к Малке, опять шумно вдохнул её запах и… склонил свою огромную голову у её ног. Взгляды их встретились. Малка протянула к нему руку, коснулась его головы закованной в броню жёсткой чешуи. Дракон замер и закрыл глаза. Малка,  слегка склонившись и… поцеловала его.
Василиса думала, что уже привыкла к чудесам в этом мире. Морок, у неё на глазах, превращался из Ивана, в старика, из посудины в ухват, из ухвата в человека, но тут... Описать метаморфозу дракона в человека, она бы не смогла. В одно мгновение огромное чудовище сжалось в точку, а точка, словно взорвавшись, стала статным, златокудрым молодым человеком. Малка отпрянула от него, закрыла вспыхнувшее своё лицо руками. Юноша пал на колени, склонил перед ней голову.
«Ну, кажется, обошлось!» - с облегчением подумала Василиса. – Как  бы сказал Кеша - Вот такие вот пироги получились. Зря я, глупая, боялась, что дракон превратится в старика и скончается тут же, после превращения!»
Чтобы не смущать Малку и королевича, Василиса оставила их наедине, и пошла, бродить по дворцу…

5.
Народ ликовал. Ликовал вторую неделю. Все были счастливы, готовились к свадьбе короля и Малки. Надо сказать, что кузнецы и другие ремесленники перебирались в замок, заодно приводя его в порядок. Из дома Тайны в него переносилась дорогая мебель и утварь. Рыбаки обустраивали причалы.
Но охотники твердо решили остаться за болотами – добыча здесь была более богатой.
Все радовались.
Кроме Василисы.
Нет, нельзя сказать, что она была не рада освобождению златокудрого народа от, так сказать, дракона. Но что дальше? Как вернуться в тот мир, из которого она исчезла? А ведь там у неё остался Иван и надежда вернуться в настоящую жизнь, к которой она привыкла. Впрочем, и к жизни у Яги она тоже привыкла. Там она была среди друзей, а тут… Тут она тоже была среди друзей. Более того тут её просто обожествляли. Всё было к её услугам, по первому её велению. Её почитали не менее, чем Малку и бабушку Регину.
 Поначалу седовласая Регина была сердита и на Василису и на внучку, за то, что они без её разрешения свершили то, что свершили. Но, как говориться – победителей не судят, и Регина перестала обижаться и на Василису и Малку за то, что они не посвятили её в свои планы.    
После превращения дракона в короля, Василиса сразу поняла, что её миссия тут закончена. Закончена успешно, а значит, ей положена награда. Лучшей же наградой она считала возвращение в мир, где был Иван. Но как это сделать, она не знала, а потому обратилась к Регине – как ей теперь быть? Регина же только развела руками:
- Прости, но я этого не знаю. Ты появилась здесь по нашему многовековому молению. Но чья могучая воля тебя к нам перенесла, мы не ведаем. Подумай, кто это мог свершить и моли его, вернуть тебя в твой прежний мир.
Василиса догадывалась, чья воля её сюда перенесла, но обращаться к ней пока решила погодить.
Однако, по прошествии почти двух недель, среди всеобщей радости, Василиса всё чаще впадала в уныние: мысли о том, что с ней будет дальше, не давали ей покоя. Конечно, со временем она привыкнет к своему положению, но дальнейшее пребывание в этом королевстве она считала для себя горемычным. И мысль о том, что всё-таки надо будет обратиться за помощью к Моране, ведь только ей были ведомы дороги и пути во все миры, всё чаще приходила ей в голову.

6. 
Баба Яга стояла на своем любимом мостике над ручьем и смотрела на воду. Вода текла как дни. Вот уже вторую неделю о Василисе ни слуху, ни духу. Жива ли она? Точно знает – жива. Была. Две недели назад. А сейчас кто знает, что могло с ней случиться? И что самое обидное, и куда пойти не знаешь и чем помочь не ведаешь. Иван ходит сам не свой. С лица спал, инда почернел весь. Бесхвостый волк за ним по пятам таскается, переживает. А время-то, как вода сквозь пальцы течет. Долго ли ждать ещё, и чего? Смотрела Яга на темную воду и ничего в ней не видела, кроме непроглядного мрака…
Но вот какая-то тень метнулась в толще воды. Яга присмотрелась внимательнее: огромная рыба поднималась из глубины ручья. Что за притча? 
- Сом! – приглядевшись, удивилась Яга. – Отроду тут сомов не бывало: сом рыба домовитая, в яме, да под корягой весь свой век может прожить. А тут ручей проточный, даже камышей нет.
Но Яга ясно видела, как огромная рыбина поднималась из глубины. Вот голова её появилась на поверхности. Маленькие глазки, смеясь, смотрели на Ягу, рот расплылся в жабьей улыбке. 
- Ух ты! – у Яги даже дух перехватило. – Ты ли это, Морок сын Мораны, надо мной шуткуешь? Не иначе новость, какую мне на рыбьем хвосте принес.
По мере появления из-под воды, рыба превращалась в человека. И вот уже Морок собственной персоной стоит рядом с Ягой на мосточке – и ни одной-то капли воды с него не упало.
- Что грустишь, Яга, о чем думы твои поведай, может быть, я их развею? Впрочем, молчи – сам догадаюсь. О Василисе грусть твоя. Ну так не печалься о ней - жива Василиса, жива и здорова.
 - Без тебя знаю, что жива. Да где она? Ведь никаких догадок о ней нет. Который уж день, как пропала…
- Двенадцатый, однако, денёк пошёл… Или больше?
- Так говори, что о ней знаешь, не томи!
- Помнишь, Яга, когда она пропала…
- Как не помнить, такое разве забудешь. В тот день матушка твоя ко мне наведывалась, сообщила о смерти Ивановой…
- Вот матушка Морана и пожалела её - в одно забытое всеми королевство отправила…
 И Морок рассказал Яге историю про короля, превращённого в дракона и о том, как его расколдовать…
- Все в Прави уж забыли и про того дракона и про это королевство, и легенду их дурацкую. А матушка помнила. И тут такой случай! Вот она и решила им воспользоваться – и предначертанное совершить и Василису утешить.
- И чем она её утешать собралась?
- А должна была она короля того златовласого расколдовать и замуж за него пойти. Коль Иван мертв, так это же, какое утешение для неё было бы - королевой стать…
- Я гляжу, вы там, в Прави, совсем ум потеряли…
- Но, но…
- Что, но, но! Сидите, свысока на всех поглядываете, простых вещей не понимаете. Это же Василиса! Ей кроме Ивана не надо ни царей, ни королей, ни принцев.
- Да поняли мы это потом-то…
- Ты не тяни, рассказывай, чем дело кончилось?
- Невесту она там королю нашла. Тоже златовласую. Та его и расколдовала. Не без помощи Василисы, конечно.
Яга рассмеялась:
- Ай, да Василиса! Молодец девка!
- Молодец-то молодец, да как её теперь вызволять из того мира? Это только матушка моя может ходить, где хочет…
- Так  пусть вызволит. Скажи ей...
- Ага, скажи… Обидится, что не по ейному вышло, вообще может жизнь у неё отнять…
- Это да: крута твоя матушка на расправы… - Яга опустила голову на грудь, задумалась на минутку, сказала:
- Коль ты пришёл и всё мне поведал, значит, что-то  придумал? Говори – что?
- А ты не догадываешься?
- Говори, не томи!
- А ведь, Яга, если ты не забыла, по всем мирам и Кощей может ходить. Вспомни: ведь всю эту кашу в том королевстве именно он и заварил…
- Ах, ты моя умница, - воскликнула Яга. – Ловко придумал. Мы же этим сразу двух зайцев убьем: и Василису Кощею вернем, и Ивану цель поставим, иди, мол, выручай.
- Так-то оно так, да как Кощею о том сообщить? Я не решусь, да и тебе это вроде, как и не выгодно. Кощей сразу поймет – что-то тут не так…
- А вот об этом не беспокойся, - в голосе Яги звучала потерянная уверенность. – Сделаем всё в лучшем виде. Не разучилась ещё каверзы-то строить.
- Ну, тогда я исчезаю…
- Ну, исчезай.
И Морок исчез, как его тут и не было, а Яга  негромко свистнула, и, сойдя с мостика, направилась в противоположную от дома сторону.
Свистнула тихо, а кому надо, те услышали. Из-за темных елей показались лиса и Баюн, Серый волк и ворон. Взглянув на них, Яга спросила:
- А сорока где?
- А нас тебе мало? – обиделся Баюн.
- Думаю даже много. Сорока мне нужна. Весточку она в царство Кощеево должна отнести. Кроме её некому.
- А мы, значит, тебе не подходим? – обиженно спросил Серый волк.
- Ты точно нет. Тебя там, как облупленного знают. Да и вас тоже, - глянула она на остальных. – А сорока она везде сорока, ей лишь бы стрекотать. Её никто не заподозрит, что болтовня её мной придумана. Так где она?
- Так кто бы знал, - угрюмо каркнул ворон. – Стрекочет где-то, наверное.
- «Где-то, наверное…»  Найдите мне её. Да Ивану не слова – секрет это пока от него. Я её у Алёнкиного камня над Черным омутом буду ждать…
Баюн хмыкнул в усы – помнил старый, про бабкины дела прошлых веков.
- Не хмыкай, - урезонила его Яга. – Никого топить не собираюсь, просто место там тихое, - и Яга свернула с тропинки в лес.
- Нам-то приходить? – крикнула ей вслед лиса.
- Как хотите, - услышали они в ответ.   
- Фу, гора с плеч, – выдохнул кот. -  Я уж подумал, не за прежнее ли старая приняться хочет?

7.
У Алёнкиного камня было тихо и грустно. Там всегда было грустно. Не любила Яга это место. И вспоминать о нем не любила. Потому сейчас его и выбрала – чтобы никто и вздумать не смог, что она тут  что-то затевает.
И что тогда на неё с этой Аленушкой нашло? Приревновала, что ли? Чепуха. К кому ревновать-то было? К купцу? Так вокруг неё тогда в Кощеевой-то компании такие молодцы вертелись. С виду конечно…
Нет, не из-за ревности это случилось. Это она тогда впервые простому человеческому счастью позавидовала. Аленка, как и Яга не знала ни отца, ни матери, крутилась, как белка в колесе. А вот, поди ж ты, и песни пела и братцу своему Иванушке, неслуху этому, сопли вытирала. Подшутила тогда Яга над братцем её, в козленка превратила. Ну-ка, думала, как теперь запоёшь? И правда, первое время Аленка плакала. А потом свыклась, что с этим ничего не поделаешь, что жить с братцем-козликом надо. А через какое-то время слышит Яга, Аленка опять запела. И жених у неё появился. Как такое стерпеть? Толкнула Яга её в этот омут. А она, дура, возьми, да и утопни. Хорошо старик омутник над ней сжалился, не дал стать утопленницей. Она, Аленка-то, часто сиживала на этом камне, веночки плела, да на воду пускала. Вот, он её и пожалел – в воздушный пузырь поместил, сам ей воздух  носил и пауков-серебрянок заставил. А много ли ей того воздуха, полуживой надо было? А тут Горыныч Яге для смеха ногу до кости опалил. Кощей с Баш Челиком с их зубоскальством к тому времени надоели ей до смерти… (Яга трижды сплюнула через левое плечо, при упоминании Мораны - тьфу, тьфу, тьфу.) А тут нога… И козленок этот на весь лес блеет, сестрицу зовет. Опостылело тогда всё это Яге. Козлика опять в Иванушку превратила. Аленку омутнику разрешила на бережок вынести. Тут и жених её вовремя подоспел. Посмотрела Яга на их счастье, плюнула и погнала свою избу в другой лес. А с Кощеем зареклась дружбу водить.
- Ты Кощея давно видела?
Яга вздрогнула – зеленый омутник смотрел на неё грустными глазами. Яга даже икнула от неожиданности:
- А чтоб тебя! До икотки напугал... Чего тебе?
- Я спрашиваю – Кощея давно видела?
- Давно! – озлилась Яга. – С того раза и не видела. И видеть не хочу.
- Ишь, ты! Горшки побили и разбежались, значит?
- Значит. А тебе-то он на что?
- Да штуковину он тут одну в моем омуте спрятал. А она, проклятущая, гудит так невыносимо, что шкура от этого гуда зудеть начинает. Лягушки и раки на берег лезут, и рыбы тоже готовы выпрыгнуть.
- Покажи, что за штуковина такая?
Омутник скрылся под водой - по поверхности омуты пошли волны. Яга внимательно вглядывалась в воду, но ничего разглядеть там не могла.
- Что высматриваешь? – услышала она над собой стрекот сороки. Яга вздрогнула, но сороку, как омутника выговаривать не стала. Только сказала сама себе:
- Что-то я последнее время нервной, какой-то стала…
- Станешь тут нервным, - поддержала её сорока. – В мире-то что делается, разве не знаешь?
- Не знаю…
- Вот и я не знаю! Все молчат! Ни от кого, ни каких новостей не добиться, - сорока слетела с ветки березы и  угнездилась рядом с Ягой на камне. – Чего звала-то, бабушка?
Яга ничего не успела сказать, как поверхность воды вспучилась, и из неё с плеском, отфыркиваясь, показался омутник, с какой-то блестящей штуковиной в  перепончатых лапах.   
- Вот она, штуковина эта. Давненько её Кощей принес. Велел на дне спрятать и никому ни слова о ней не говорить, и никому не показывать. Так я никому – только тебе. Ведь до се лежала она спокойно. Я уж и забыл о ней, а тут с месяц назад трястись начала.  Ну, думаю, что такое? А она из песка-то и вылезла. Она ж, проклятущая, два раза в день дрожит, как осиновый лист на ветру – ровно в полдень и точнехонько в полночь. Всех раков в омуте извела, всех лягушек разогнала. Ну, рыбам  деваться некуда, терпят. Здравствуй, Белобока, - наконец заметил омутник сороку. И опять обратился к Яге:
- На, Яга, держи её, - сказал он и подал Яге непонятную вещицу размером с локоть, острую с одного конца, расширяющуюся к другому.
Яга взяла непонятную вещь, повертела в руках, не догадываясь даже, чем она так была дорога Кощею, если он решил её так упрятать.
- Оберег, наверное, какой-то Кощеев.
Омутник посмотрел в небо:
- Держи её, Яга, крепче – сейчас задребезжит - солнце аккурат в зенит вошло.
И правда, штуковина в руках Яги мелко задрожала и низко загудела. Яге стало щекотно, она непроизвольно засмеялась:
- Ну и чем она вам так досадила? – она глянула на омутника – тот весь скорчился, сморщился:
- Смотри ка, как  она тебя плющит…
- Зудит, проклятущая! Так зудит, аж зубы ломит. Не чувствуешь, что ли ничего?
Яга ничего не чувствовала, кроме приятной щекотки во всем теле. 
Тут голос подала и сорока:
- Хоть вещь и блестящая, никогда бы её в  гнездо не принесла. От такого зы-зы-зы и перья выпасть могут.
Так же резко, как началась дрожь и басовитый звук, так же резко и прервалось всё.
- Уф, - сказал омутник. – Теперь до полночи тихая будет. Унеси ты её, очень я тебя прошу…
- Ладно, унесу…
- Вот спасибо! Век не забуду твоей доброты! – и омутник канул в свой омут, да так ловко, что ни брызг, ни плеска не было.
Посмотрев на расходящиеся круги, сорока сказала:
- Я не поняла, Яга, зачем ты меня позвала? Чтобы я на эту блестящую штуку посмотрела?
Яга молча, запихивала находку омутника в свою сумку.
- Не понимаю, - стрекотала сорока, - у меня, что дел других нет, как тут над Аленкиным омутом сидеть…
- Тебе кто сказал, что я тебя зову?
- Ворон, Баюн и Серый волк с лисой…
- И где они?
- А сюда со мной собирались. Только где им за мной поспеть. Что ты молчишь, Яга? Они что – разыграли меня, что ли? Ну я им…
- Успокойся, не разыграли…
- Так в чем дело?
И Яга буднично сообщила:
- Василиса нашлась…
Сорока, сразу забыв свою обиду, радостно застрекотала:
- Вот счастье-то! Вот счастье! И где же она?
- В одном забытом королевстве… - и Яга рассказала сороке, где Василиса, и что добраться до неё могут только Морана или Кощей.
- К Моране, как ты понимаешь, лучше бы не обращаться. А вот Кощей должен, как-то об этом узнать. Вроде, как случайно. Поняла, что от тебя требуется?
Сорока даже вся завертелась от нетерпения выполнить как можно скорее поручение Яги.
- Гляжу, тяжко тебе в себе эту тайну будет держать. Ну так и не держи, трещи о ней повсюду. Смотри только, чтобы Иван про-то прежде времени не узнал.
- И братец мой Бесхвостый, а то проболтается дурья башка, - сказал, выйдя из-за ёлок Серый волк.
Следом за ним выбежала Патрикеевна и укоризненно сказала:
- И за что ты его так не любишь?
- Сам не знаю – не люблю и всё.
- Ладно, дома договорите, - прервала их диалог Яга. – А ты, сорока, делай то, о чем говорили.
- Сделаю всё в лучшем виде, не беспокойся, бабушка Яга. – И сорока, вспорхнув с камня, улетела.
- Ну, пошли, что ли… - сказала Яга волку и Патрикеевне.
 - А что это, бабушка у тебя из торбы торчит? – спросила лиса.
- Ищь, глазастая какая, углядела...
- Так что это? Где взяла?
- Нашла. А что такое ещё не знаю.
- Нашла? – с сомнением сказал волк. - Кто бы тут такое потерять мог?
- Не знаю, чья это потеря, а наход - мой. И хватит об этом! Пошли домой, не отставайте.

8.
Свадьба была сказочная. Гуляли чинно и пристойно.
Король, привыкший к множеству прислуги, порой вёл себя почти по детски – хотел приказывать, но народ приказы его слушал в пол-уха.  Малка едва успевала разруливать нежданные инциденты. Во вновь образовывающемся государстве, практически отсутствовала знать. Народ, привыкший за века выбирать правителей, больше слушался старую Регину или ту же Малку.
Но король  не был дураком и вскорости понял, что его королевство пока не его королевство. И чтобы завоевать уважение людей не приказами, а делами, ему надо будет своё лидерство доказать. А Василиса с горечью подумала, что королевство запросто может превратиться в какую-нибудь республику.
 Пир длился третий день. Праздновали не столько свадьбу, сколько своё избавление от многовекового страха.
Малка, не привыкшая сидеть праздно, хлопотала у столов, подтрунивала над музыкантами, когда те говорили об усталости:
- Народ плясать не устал, а вы играть устали! – при этом она не забывала сама и просила девушек подносить музыкантам угощения.
Молодой король, вел себя степенно. Посоревновавшись с охотниками в стрельбе из лука, метании копья, (в чем, к стати сказать, ему, как оказалось не было равных) он уходил за стол к вождям семей, что-то спрашивал у них и внимательно выслушивал их ответы.
Самой грустной на этом празднике была Василиса.  Она умилялась глядя на счастье Малки и смахивала слезы с глаз, когда думала о себе, представляя свою жизнь в этом забытом королевстве, застрявшем в глубоком средневековье – ни электричества, ни двигателей внутреннего сгорания. Да что там – простейших паровых машин и тех тут ещё не изобрели.
 «Возможно этой изобретательницей тут буду я», - думала она. Думала о том, чем она тут будет полезна? Ну, конечно, будет заниматься лечебной практикой. Это хорошо, что она много и усердно занималась народной медициной, и была не плохим знатоком лечебных трав. Других лекарств у неё не будет. На цветок папоротника она уже не очень надеялась. И хотя бережно храня его у себя на груди, не представляла, как и чем он ей ещё поможет, как помог при чтении непонятного текста и при лечении Малкиного брата.
Она  неприкаянно бродила между столами. Все ей оказывали уважение, и не понимали её грусти, которую, наверное, понимала только старая Регина. Василиса, увидев её у одного из котлов, в котором готовилось какое-то праздничное угощение, подошла, молча встала рядом.  На какое-то время Василиса  отвлеклась от грустных дум, стала расспрашивать рецепт готовящегося блюда. И тут, словно кто-толкнул её в бок. Василиса подняла глаза к небу, и увидела, как там, словно выпал из ниоткуда, появился змей Горыныч. Она никогда в жизни не видела его, но спутать с другим каким-либо драконом не могла - это был именно он, Горыныч. 
Все вокруг засуетились, женщины хватали детей и бежали с ними со двора. Мужчины хватались за оружие.
Змей умело спланировав, приземлился на уступе скалы.  Места ему на нём было маловато, поэтому все три головы его высунулись во двор. С шеи средней головы сошёл, скрипя суставами, несуразный человек.
Молодой король, увидев его, выхватил у кого-то из рядом стоящих воинов меч и бросился к нему со словами:
- Опять ты, мерзкая тварь, пришёл украсть наше счастье!
Василиса сразу вспомнила легенду, где Баш Челик (а это был несомненно он), украл мать королевича, и не успел тот приступиться к злодею, который засмеялся жестяным смехом и вытащил из ножен ятаган, со всех сил и в избытке своего желания, хлестнула рукавом в сторону злодея. Мощная струя воды ударила по нему, и он, кувыркаясь в воздухе, полетел в море.
Обернувшись, Василиса увидела, как мужчины  вооружившись копьями, движутся на дракона. Она  повернулась к змею спиной и раскинула руки:
- Остановитесь! – властно сказала она, и, найдя взглядом Регину, сказала фразу понятную только ей. – Наверное, это единственный мой шанс вернутся.
Регина понимающе кивнула ей:
- Спасибо тебе за всё, - сказала она и поклонилась Василисе.
Василиса по каменным развалинам поднялась к Горынычу, опять посмотрела на толпу мужчин, двинувшихся на её защиту.
- Успокойтесь!  Он не сделает вам зла. Он прилетел за мной. Так? – спросила она Горыныча.
- Так, - ответила ей Средняя голова, и опустилась до самой земли, подставляя Василисе шею. – Садись, девочка - он ждет тебя.
«Да, он ждет меня!» - с трепетом в сердце подумала она о Иване, хотя знала, что Горыныч говорит про Кощея.
Василиса взошла на змея Горыныча, уселась на шею Средней головы, а сама всё смотрела на море, ждала – взлетит, не взлетит Баш Челик. Не взлетел. Значит, по дну будет выбираться.
- Ну что летим? – опять спросила Василису Средняя голова.
- Подожди, сейчас полетим, - ответила она и крикнула. - Малка, распорядись, чтобы на берегу сети растянули, и караулили – а то вдруг выйдет этот … грызущий кости.
- Это вряд ли, - словно успокаивая её, сказала Средняя голова. – Если  уж в застолье он, только кости грыз, а не вина, ни воды терпеть не мог, то от морской соленой воды, у него точно шарики за ролики зайдут.
- Ага, - тоже без сожаления подтвердила Левая голова. – Заржавеет.
А Правая, с некоторым злорадством   добавила:
- А нечего было в спину ятаганом тыкать!
- Тогда полетели! – скомандовала Василиса.
Горыныч осторожно развернулся на каменном уступе и, плавно соскользнув с него, стал набирать высоту, ориентируясь на портал из Забытого королевства, в царство Кощея.
Так, сама того не зная, Василиса отомстила Баш Челику за Ивана.

       КОНЕЦ  ВТОРОЙ  КНИГИ