Был поздний вечер

               


       Был поздний вечер.
       - Бобик, я ушла! - крикнула жена из прихожей. - И чтобы не трезвонил  мне каждые пять минут!
       - М-м-э-э… - начал было я, отлепляясь от дивана, но дверь уже захлопнулась.
       Я поправил пюпитр и написал: «Был поздний…». Вдруг в голове у меня шевельнулась мысль. Я хотел дописать: «…вечер», а потом уже подумать, но мысль ускользнула. Я подождал  и, убедившись, что голова пуста, продолжил свои писания. Но в самый разгар письма мысль вновь посетила меня. Я попытался  сконцентрироваться  и напряг мозг. Тут же меня разбила слабость, вежды сомкнулись, рука с ручкою пали на живот, пюпитр свалился, и я всхрапнул как конь. Проснувшись от этого звука, я спросил: «О чём бишь я? Ах, да! Как славно писать!» 
      Дело в том, что я всегда пишу шариковой ручкой как Пушкин. То есть Пушкин писал гусиным пером, но это всё равно, хотя  наверное и тяжелее. А в Древней Греции вообще писали  стилосом. То есть, грубо говоря, гвоздём по воску. А в Египте вырубали тексты зубилом на гробницах и саркофагах. Хотя нет, там был папирус из нильского камыша. Интересно, какой он? Наверное, как туалетная бумага, пока что-то нацарапаешь, с ума сойдёшь. А я пишу  шариковой ручкой на бумаге для принтеров. Или, проще говоря, на А4.
      Я и сам всегда так делал, а как-то прочёл в одном месте у Катаева как его учил писать Бунин.
      Катаев до революции был одесским гимназистом. Он уже начинал пописывать и когда узнал, что в Одессу приехал сам Бунин, с юношеской непосредственностью явился к нему домой и принёс  пухлую папку со своими ученическими опытами, чтобы мэтр побыстрее прочитал их  и сказал своё да или нет.
        И вот, несмотря на то, что Катаев был неоперившимся гимназистом, а Бунин известнейшим писателем первой величины, пусть и не такой как у Чехова, но, тем не менее, ставшим потом первым русским нобелевским лауреатом, задолго до Шолохова, Пастернака, Солженицына и тем более Бродского - несмотря на  это, эти двое сошлись и часто сидели на крылечке бунинской дачи и кушали компот из блюдечек, честно поделив сливы. По крайней мере, об этом утверждал впоследствии Катаев, и я ему почему-то верю. Да и кто разберётся в душе гения, написавшего «Суходол» и «Митину любовь»? Никто. Разве что Фрейд или Фройд,  да и то вряд ли.
      Может быть, Бунин, сложный, как все крупные писатели, утомлённый восторгами публики и измученный необходимостью жить на одной планете с поэтом Есениным, мог действительно нуждаться в юном друге, чистом сердце, в котором  он прозревал уже черты незаурядного таланта.
        Он читал катаевские опусы, ещё сырые и беспомощные,  и давал ему советы.
        Так, он заставлял будущего советского классика, написавшего «Время - вперёд!» и «Волшебный рог Оберона», внимательно вглядываться в мир, отыскивая наиболее меткие и неожиданные   сравнения, метафоры и гиперболы. Он требовал совершенства от Валентина Петровича и утверждал, что чеховское отбитое горлышко бутылки, блистающее под луною как брильянт - вовсе не предел прекрасного. Бунин даже зашёл к Катаевым в гости на Маразлиевскую, 54. Он пил чай из самовара, объяснял Вале всю смехотворность чеховского «Вишнёвого сада», сочинённого разночинцем, ничего не понимающим ни в дворянах, ни в садах; трунил над маленьким Женей, будущим автором «12 стульев» и «Золотого телёнка», и учил отца, Петра Васильевича,  как стирают  носки в холодной воде.
      Надо думать, что с таким учителем Катаев  много приобрёл и от ещё большего избавился.   
      И вот тогда-то я и прочёл у него в воспоминаниях, как Иван Алексеевич утверждал и настаивал, что пишущий должен писать вначале от руки - ручкой ли, пером или стилосом, без разницы - буквально ощупывая  каждую букву и запятую.
      Только после этого написанное можно перепечатать на машинке,  обязательно самому и - одним пальцем - для, опять-таки, лучшего прочувствования матерьяла.
      Помню, я приятно поразился такому сходству своей и бунинской манер работать и даже нахально… впрочем… молчание… молчание…
      Даже печатанье моё на машинке «Лыбедь» было таким, как рекомендовал нобелевский лауреат и автор «Жизни Арсеньева», правда, не одним пальцем, а двумя. Эта «Лыбедь», выпущенная по лицензии ГДР и названная в честь одного из основателей Киева*, была удобна и безотказна. Это было приятно, так как ещё О*Генри говорил, что главным условием для творчества  является хорошая пишущая машинка, в чём, безусловно, сказывался иной, американизированный, подход к писательству, нежели у степного помещика  Ивана Бунина.
      Правда, со временем, года через два или три, друзья всё же заставили меня перейти на ноутбук, принеся мне его домой, подключив интернет  и взяв слово, но, в-сущности, это мало что поменяло в плане двух пальцев, так что, я уверен, Бунин бы не возражал.
      А первые черновики так и надо писать от руки, если, конечно, «Солнечный удар» и «Антоновские яблоки» для вас дороже чем «Дары волхвов» и «Вождь краснокожих».
      К сожалению, перестав с годами покидать свой диван, подобно тому, как Ниро Вульф не покидал свой нью-йоркский особняк даже по делам, мне пришлось писать лёжа и чёрт знает на чём.
      В конце-концов я приспособил в роли пюпитра  большую разделочную доску с кухни. Жена заломила руки и, сверкая очами как Вера Холодная, сказала, что не собирается кормить всякую шуш…, одним словом, что доска ей тоже нужна. Возникали разные сцены, не говоря уже о том, что эта истончённая временем, отдающая фантомными запахами, фанера ежечасно оскорбляла моё эстетическое чувство. Кроме того, она резала мне живот и съезжала набок.  У жены же в самый разгар мужниного творчества обязательно  возникало желание что-нибудь  разделать, если не самого писаку, то хотя бы селёдку. Лёжа на диване в позе Наполеона, я проклинал судьбу и вспоминал мучения Кафки, которому тоже мешали творить отец, мать, сёстры, горничная,   скрип дверей и крики канарейки.
      Так, за обидами и взаимными упрёками прошли два или три года.
      Как вдруг, друзья, узнав, что Достоевскому /так они называют меня, то ли в шутку, то ли всерьёз/не на чем писать, подарили  мне чудную вещь - подставку под ноутбук.   Эта подставка, состоящая из пластмассовой доски и присобаченной к ней подушечки, была придумана для любителей смотреть ноут лёжа, водрузив его на верх живота.
      Полезнейшее изобретение пригодилось мне как нельзя лучше, ибо теперь, возлежа на диване и возложа ногу на ногу, я прислоняю к ним этот пюпитр мягким местом и творю себе сколько влезет, лишь время от времени меняя затёкшую ляжку.
      Вот почему сегодня вечером, собственно, ранней ночью накануне польского Рождества, когда жена с мерзкими постными голубцами и варёной скумбрией ушла праздновать к Сидоржевским, я, написав: «Был позний вечер», - задумался о своём творчестве, которое так здорово облегчилось.


       *По преданию, Киев основали братья Кличко.*

       *В текст сноски вкралась досадная ошибка:  Киев основали не братья Кличко, а варяги Кий, Щек, Хорив и их сестра Лыбедь.