Красная чума

«Бесчеловечность всегда проще организовать, чем что-либо другое». Иосиф Бродский.

В нашей «Пятёрочке» есть этажерка, куда все приносят книги на обмен. Вчера зашли с женой, и я углядел книгу «Кабы не было войны, не было бы голоду». Издано богато. Решил, что очередная агитка. А какая война была в 1933 году, когда во время Голодомора погибло больше 10 миллионов человек? Не буду брать.
Мы уже расплатились на кассе, и надо уже идти с рюкзаком харча домой. А меня в сердце что – то толк – возьми, почитай. О, да я же знаю, кто это мне так подсказывает.


Забрал книгу. Пришел домой. Открыл, стал читать, и руки оледенели, сердце стало сбои давать. Скорее валидол под язык!


Писательница Р.П. Кучуганова просто записала  воспоминания жителей Усть - Коксинского района о том, как жили – бедовали во время военного лихолетья Великой Отечественной. Это Алтай. В книге масса фотографий рассказчиков и их семей. Фотокопии писем с фронта.


Из предисловия: «В годы советской власти тяжело складывалась жизнь крестьян Уймонской долины, на их глазах разрушалось то, что создавалось веками их дедами, прадедами: гнали из дома, ссылали, убивали, топили в Катуни. Преследование за веру, революция, Гражданская война, коллективизация, раскулачивание – всё пережил народ».


«Заря горела».


Зоя Валентиновна Бочкарёва, (1929 г.р. с. Баштала).

Молоко сдавали государству, а сковородки смазывали солидолом. В основном питались кашей под названием «Жуй и плюй». Напаривали нечищенный овес и ели его без соли. Не было ни соли, ни спичек, ни керосина. Голодали мы сильно… Мы работали на хлебоуборке и пухли от голода. Взяли немного зерна, а кто - то сообщил властям. Приехал милиционер, а мы зерно уже съели, но дня четыре в КПЗ посидели. Если осенью не успевали убрать, то хлеб по всей зиме литовками косили, к весне ничего не оставалось…


Папа был на фронте, пришла бумага: без вести пропал. После войны дядя Паша Паршуткин спросил меня: «Вы на отца похоронку получали?». Он возил генерала, перед боем встретил отца, запомнил номер танка. Им даже не дали поговорить. Бой закончился, и дядя Паша увидел, что танк, в котором был отец, горит. Рядом с ним лежали два трупа. Папа ушел на фронт в июне 1941, а погиб в конце войны. За него нам платили 50 рублей, а нас в семье было шестеро. После войны восстанавливали разрушенное хозяйство. Стали приходить новые комбайны. Старые совсем износились. Вместо зарплаты давали  облигации на восстановление хозяйства. Питались под запись, иногда выдавали зерно ведрами. Если был хлеб, мама давала по маленькому кусочку и велела есть с похлебкою. В деревне двое ребятишек наелись хлеба сухомяткой и умерли.


Мама Варвара Федоровна работала на тракторе, им давали за уборочную и посевную пшеницу. Мы ее всю со склада не брали, боялись съесть раньше времени. Кто совсем замирал с голоду, приходил к маме, хоть нам самим – то не хватало, она обязательно поделится пшеницей. Григорий Дробышев погиб на фронте, его жена Дарья осталась с десятью детьми. Как им было не помочь? Мы знали, что такое смерть от голода. До войны в семье нашей было девять детей, войну пережили только пятеро: два брата и три сестры. Остальные умерли от недоедания. Во время войны в крохотной Деревне Зерновой умерло сорок ребятишек и много стариков.


«Одно перестонешь, другое приходит».


Прасковья Григорьевна Пяткова. (С. Верх – Уймон).


Отец Григорий Кирсанович Нетескин ушел воевать. Осталась дома мама Елена Макаровна и трое детей, младшенький Миша только родился. Отец два раза приходил домой, первый раз за заслуги боевые, второй раз – по тяжелому ранению. Уже война к концу шла, но, видно, не судьба была с семьей доживать. Осенью 1944 года вызвали в военкомат, а оттуда пришел с повесткой.


Я запомнила клочок синенькой бумажки, на ней нарисован снаряд и написано, что отец домой не придет, не обнимет жену свою милую, не приголубит детей, не пожалеет их, не поможет по жизни пойти. Все было обидно, но больше всего обидно, что война к концу пошла. Погиб он 10 января 1945 года. Какого человека семья и деревня лишилась! Веселый был, мастеровой…. В ребятишках он души не чаял…
Война закончилась, но голод остался. Чтобы не заморить ребятишек, мама сменила дом на телку стельную, центнер пшеницы и центнер брюквы. Не стало отца, потекла жизнь сиротская. Жили как все: ни поесть, ни одеть. За отца ничего не получали. Стали пенсию хлопотать – надо похоронку, а ее нет. Сразу после войны по деревне ходил человек, собирал похоронки, пояснял, что  пенсию за погибших платить будут. Люди в основном были неграмотные и документы отдали, потому что мужчина говорил, что он из военкомата. Пошли мы в военкомат, там заявили, что никто никого не обязывал документы собирать. Вот и поживи. Осенью можно было бы колосков на колхозном поле насобирать, да кто же даст. Не подумано. Весной, когда они разбухнут – собирай, пожалуйста. А колос в зиму в сырости пролежал – отрава. Я из – за осенних колосков чуть Богу душу не отдала. Мама меня в больницу возила, сказали: «Вези домой». А ей на работу надо, никто ее возле ребенка не оставит. Валялась я –чуть жива, но кое –как выползала в ограду. Увидел меня сосед и наказывает жене: «Ты ее хоть кипяченым молоком пой». Добрые люди помогли, а тут еще лук в огороде пошел, перышки щипала – встала на ноги.


Было так: одно перестонешь – другое приходит.


«Кому нечего вспоминать, у того и слез не будет»


Васса Васильевна Клепикова (1926 г.р. с. Теректа).


Отец наш еще до войны утонул. В семье пятеро ребятишек, мне шесть годочков было. Мама перетянула нас в Курунду. Перевозить было нечего, в таратайку сбросали пожитки и поехали. Маму поставили работать свинаркой, выделили нам избушечку, дали телочку, мы коровеночку вырастили. В ту пору все бедны были, а тут - война. Утром встали, а по столбам объявление – война началась. Всех собрали в сельский совет. Тетка Апросинья только родила, пришла с маленьким. Мужиков ссадили на машины, все долго бежали за ними, махали руками и плакали. Две машины солдат увезли, а два мужика домой пришли: один – без ног, второй – без глаз.
Жили на природном да на огородном. Слизун – батюшка выручал. Ходили с торбушками, ягоды, травы собирали. Далеко – предалеко ушли мы с братом за кислицей, сдумали там ночевать. Мох подстелили и уснули, а утром проснулись – снег выпал. А мы полураздетые и босяками. Бегом домой бежали, переболели потом.
Школу прикрыли, баб, старушонок, ребятишек собрали на поле работать. Коней забрали в кондепо, на коровах, на быках пахали. Без песен мы не ходили, сядем и песни поем, а сами плачем. Ни спичек, ни мыла не было. Вместо мыла – зола в печке, щелок делали и им стирали…Ребятишки в войну редко рожались. У Поли Ермолаевой родилась девочка, вся деревня ходила смотреть на ребеночка. Потом уж у бабенок ребятишки пошли…


Было да пребыло, есть что говорить. У нас с мужем девять ребятишек. Сын на границе служил, в железном гробу привезли. Жизнь моя тяжелая была, в работе и заботе. Кому нечего вспоминать, у того и слез не будет.


«Сирот поднимать надо!»


Ульяна Моисеевна Золотухина (1927 г.р., с. Верх-Уймон).


Тятя Моисей Епифанович из большого и древнего рода Бочкаревых. Незадолго до войны пережил он большое горе – умерла жена Анна Ларионовна, и оставила ему трех детей: Ульяну, Наталью и Соломею. Соломеюшке едва год сравнялся. Без отца –человек обиженный, а без матери – полная сирота.


Так горевал тятя по матери, так тосковал…Люди замечали, что со столбами разговаривал. Чудилась она ему повсюду. Но время лечит. Женской руки в доме не было, а сирот поднимать надо. Не для себя, для детей брал жену. Попалась на его пути мудрая и добрая Анастасия Егоровна, на троих сирот она вышла. И свои дети у нее были, а полюбила она нас, а мы ее как мать почитали и заботились о ней. К началу войны в семье уже было восемь детей. Татя до ребятишек шибко ласковый был. Утром встанем, он нас умоет, коски всем заплетет. В августе 1942 года взяли тятю на фронт, а в марте 1943 года пришла похоронка. Осталась Настасья Егоровна одна, а с ней восемь ребятишек и бабанька Василиса. Старшего сына Затея взяли на фронт.


Настасья Егоровна сутками работала в колхозе, доглядывать за детьми было некому, двое младшеньких умерли.


О старших ей говорили: «Сдай их в детдом, Настасья, все тебе легче будет». А она отвечала: «Вы что, бабоньки?  Сдай… А вдруг Моисей вернется? Что я ему скажу?».


В войну ребятишки работали вместе со взрослыми. Я была плотненькая, полная, про меня бабы говорили; «То ли тебя черт ядрами кормит». Отец погиб на фронте, нам давали по сто пятьдесят грамм хлеба. Я вывязывала по тысяче снопов, выкашивала по гектару травы. Люблю косить, не устаю, ветерком обдувает, и косишь. Про меня написали в районной газете. Дали премию: пять килограммов овсюжной муки и два килограмма шерсти. В день, когда закончилась война, я боронила на корове. Подскакал на лошади председатель и сообщил о Победе. Сначала веселилась, смеялась, а потом заплакала. Отец погиб, брат Затей был на фронте.


Настасья Егоровна до самой смерти ждала мужа. Были ведь случаи: придет похоронка, а потом солдат живой возвращается.


«Молитва за отца»


Виктор Николаевич Трофимов. (1937 г.р., с. Верх-Уймон).


Отец Николай Михайлович  сражался за Ленинград. Мы с мамой Ефросиньей Яковлевной молились за него. Некоторые молитвы я до сих пор помню. Попал он в минную ловушку, и ему раздробило ногу. Скитался полгода по госпиталям, отняли ногу. У фронтовика – односельчанина Андрея Федоровича Меньшикова не было левой ноги, а у отца – правой. Приспособились и покупали одну пару обуви на двоих.


Мне было шесть лет, а уж я на быках копны возил. Бык у нас был Ерема, ленивый – прелинивый. Он мне и достался. Всю палку об него обобьешь – не пошевелится. Натакался я, схвачу его зубами за хвост, укушу, нет – нет и пойдет.


«Всем людям было несладко».


Валентина Ивановна Безрученко (1942 г.р. с. Кайтанак).


Папу Ивана Кирсановича Нетескина сразу на войну не взяли. Он много раз ездил в военкомат и просился на фронт. Ушел добровольцем, когда мне исполнилось восемь месяцев. Ему было сорок семь лет. Всем людям было несладко.


Бригадир написала на мою маму Арину Артамоновну донос, что она не вырабатывал трудодни. Был суд, разобрались, оказалось -трудодней было больше нормы. Судья предложила ей написать заявление за ложный донос, она не согласилась. Не посадили и ладно. В тот день, когда был суд, я дома осталась одна. Мне было два года. Соскучилась по маме, пошла ее разыскивать, и заблудилась. Меня искали всю ночь, кричали и ложились на землю, слушали, а вдруг я где-то плачу. Утром смотрели в речке, думали, что я утонула. На меня случайно наткнулись ребятишки. Прошу их; «Возьмите меня с собой». Девочка взяла меня на руки, а брат ей говорит; «Брось ее, она же утонула. Это – нечистая сила». «Нечистая сила тяжелая. Если она будет тяжелая, то мы ее бросим». Я была меленькая, худенькая, и они донесли меня до дома.


Сестру Катю отправили учиться на механизатора. Техника была старая, одеты все плохо, обуви летом совсем не было. Осенью Катя ремонтировала комбайн, и ее чуть не затянуло в молотильную камеру. Она чудом осталась жива, но одежду с нее всю сорвало. Домой ее не отпустили, и она двое суток молотила хлеб в одном полушубке. Жили мы в Луковой, а Катя работала в Сахсабае. Комбайн стоял на месте и работал вместо молотилки. Домой она пришла поздней ночью и вспомнила, что с комбайна не слила воду. До Сахсабая четыре километра, надо идти сплошным лесом, а в те годы было полно волков. Пришла, оказывается, воду – то она слила вечером. Радость была сильнее досады и страха. Ответственность во много раз превосходила беспечность.


«Мешочек сахара»


Ефросинья Максимовна Кононова.1939 г.р., (с .Верх Уймон).


В избе было темно, горела жировушка. Я была совсем маленькая, но помню, как тятя Максим Исакович уходил из дома. Он после госпиталя приходил домой, мама Мария Николаевна за ним ухаживала, кормила его. Поправился – снова взяли на фронт. Говорил маме: «Мариичка, не увижусь я больше с тобой. Охота на все поглядеть». Я помню, как его провожали. Я сидела на печке, он взял меня на руки, поставил на лавку, поцеловал и сказал, чтоб я смотрела в окно. Мама провожала его до Усть - Коксы. Пришла похоронка: «Без вести пропал». Мама долго похоронке не верила. Друг написал письмо: «Пошли в атаку под Ленинградом, был сильный обстрел, бежали по минному полю, и Максим подорвался на мине, его разорвало на клочки». А у нас родился брат Максим. Отец уходил на фронт и попросил, что если родится сын, назвать его Максимом.


Нам за отца мешочек сахара дали. Мама сахар поставила на блюдечко на полку. До этого мы сахар никогда не ели. Поставлю я табуретку к полке и полижу сахар. Мама хватилась –сахара нет. Рассмеялась: «Ох уж эти мыши».


Избушечка  у нас маленькая была. Мамы с утра до ночи не было. Она сварит нам похлебку в печке, поставит на шесток, мы потом поедим. Брату было пять лет, когда бабушка накормила нас редькой. Я немного поела и не стала есть. Максимка съел все, да еще мне говорил: «Сыта кума гущу не есть». От редьки его задавило и он умер.


….Как нашей маме ни тяжело было, она нас не била, не ругала, воспитывала с доброго слова. Но помню случай, года четыре мне было, когда мама выломила прутик, завернула мне подолишко и отщелкала меня. Оторвало паром, что стоял напротив Коксы, его поймали у Гагарки. Женщины тянули его на старое место, вверх по Катуни. Я от мамы не отстаю, урошу (капризничаю), гонюсь за ней. Собака выскочила и укусила меня. Вот тут-то мама меня и отпаздирала.


Бабушка моего мужа Мелодора Трофимовна дожила до ста лет. У них с мужем Семеном Григорьевичем погибли на фронте четыре сына. В самые тяжелые годы они не дали умереть внукам от голода….


Это было после войны. Семен Григорьевич неустанно трудился. Он был старенький и на пасеку ездил на лошади. Из сельского совета принесли бумажку, что он должен сдать коня. Не положено по закону старику коня держать. Куда денешься, власти приказали. Сел старик на лошадь и поехал за пятнадцать километров в район. Одал коня, пошел домой пешком. Я очевидец была: идет домой дед, под мышкой – старенький потник. Идет и плачет. Четыре его сына Родину защищали и погибли, а ему одну лошадушку не велено было держать.


«Как Бог велит, так и будет».


Лев Мартемьянович и Екатерина Калиостровна Бочкаревы послали защищать Родину восемь сыновей: Аввакума, Ефима, Павла, Никона, Ивана, Акакия, Никиту, Анфилофия.


Пришел домой только Анфилофий.


PS. В этой книге 393 страницы.


PPS. «Алтайский край часто называют житницей Сибири. На то есть причина – это самый крупный аграрный регион России и крупнейший производитель зерна в стране. Здесь получают пятую часть сельскохозяйственной продукции Сибирского федерального округа».