Леденец на палочке, часть 6

ГЛАВА 6

­Мне надо было вернуться метров на сто назад, туда, где из вагона выпрыгнул похититель контейнера с ПирЕ и попытаться отыскать его следы. Напряжение ещё не ушло из мышц ног, они были как деревянные. Прихрамывая, я двинулся вдоль полотна, внимательно глядя под ноги. В общем, было видно где я катился по земле и бежал.

Я подобрал вывалившиеся из карманов комбинезона предметы: моток изоленты, универсальный ключ, отвёртку. Мне повезло, что эта отвёрка не воткнулась мне в живот, когда я кувыркался в падении, а вылетела из кармана сразу после приземления на ноги. Комбинезон был перепачкан глиной, на коленях ткань висела лохмотьями.  А ещё, ладони рук были сильно ободраны до крови.

Я поплевал на ладони и попытался отчистить ссадины от грязи пучком травы. К сожалению, мне не попалось на вид ни одного листочка подорожника. Но с этим можно подождать. Главное - напасть на след похитителя.

Я прошёл уже больше ста метров, когда обнаружил следы. Следы были странные - глубоко вдавленные в землю круглые отверстия небольшого диаметра, размером чуть больше старинных имперских "пятаков", пятикопеечных медных монет. Глядя на эти следы возникала только одна ассоциация со следами копыт.
Я, будучи в недоумении, непроизвольно пожал плечами и пошёл дальше вдоль железнодорожного полотна, но ничего подозрительного не обнаружил. Никаких следов падения, волочения, примятой травы не было.

Тогда я вернулся в то место, где обнаружил странные следы. Мне не пришло в голову ничего, кроме того, что надо проследить куда ведут эти следы. Состояние моё было довольно плачевное - заболела голова. Вероятно это было следствием сотрясения мозга, полученного при падении. Ныли ссадины на ладонях. Хорошо хоть, что одеревенение "отпустило" мышцы ног.

И, вообще, до меня вдруг дошло, что я легко отделался, совершив прыжок с поезда. Сейчас мог бы лежать на земле со сломанными ногами. Как там в старинной песне поётся?  "И дорогая не узнает, какой танкиста был конец..." Это - точно подмечено, особенно про конец.

А старший майор - хорош гусь. Это называется "загребать жар чужими руками", то бишь, моими. Сам, поди, сидит сейчас в вагоне ресторане; пьёт "Подводную лодку" (J;germeister - 50 мл + Red Bull - 100 мл); курит сигареты "LP" ("Лаврентий Палыч") с чёрным табаком; делает симпатию официантке Марго (или Анжелке, не знаю, чья смена) и даёт указания парням из "наружки".

 Кстати, о наружном наблюдении... А ведь кто-то "застучал" про наш с Мишкой договор о "красной ртути"... Тьфу, Великий Ктулху, чуть не забыл... Гэбэшники ведь в мой комбинезон вшили "мушиный глаз" с передатчиком! Так что, скорее всего, сейчас сидит кто-то из их технарей и "пишет" мои приключения в трёх экземплярах. Один для шефа, второй для багов, а третий - в архив.
 
Между тем круглые следы на земле повели меня за собой через кустарник в защитную лесную полосу. Под сенью крон акаций трава почти не росла и цепочка следов была хорошо видна. Тот, кто их оставил передвигался иноходью и у него было четыре ноги. Один раз на его пути попался старый полузасыпанный землёй и сухими акациевыми стручками окоп времён предпоследней (предпоследней потому, что после последней некому будет о ней рассказывать) войны. Окоп он перепрыгнул одним прыжком, оставив в земле глубокие вмятины. Из чего я сделал вывод, что несмотря на небольшое расстояние между следами и маленькие отпечатки копыт, масса тела неизвестного была довольно значительна. Мне представилось животное размером с горного барана. Что делает архар в лесостепной полосе? И какого фига я иду по его следам? Просто никаких других следов нет, ответил я сам себе...

Вскоре обнаружился небольшой уклон местности, который привёл меня на берег небольшого ручья. Здесь, земля была не такая сухая. Следы "барана" стали глубже и отчётливее. Я рассмотрел их ещё раз. Если бы это был баран... Баран-то парнокопытное животное, а здесь имелись лишь почти идеальной формы круглые отпечатки. Почти, потому что мокрая глинистая почва комьями прилипала к копытам.

Ручей вильнул влево, местность пошла в гору, я вышел на опушку лесной полосы. Земля здесь была твёрдая, следы, по которым я шёл, пропали. Передо мной лежала равнина. Точнее, это было поле, на котором росли подсолнухи. Среди чащи стеблей имелась тропинка. Была она не натоптана, очевидно по ней редко ходили. Так, узкая щель в обрамлении побуревших сломанных стеблей. И я вошёл в эту щель. Подсолнухи оказались рослыми растениями, гораздо выше меня. В этой чащобе стеблей и листьев я сразу почувствовал себя неуютно. Растения обступили меня со всех сторон; они дотрагивались до меня длинными острыми листьями; они склоняли надо мной свои круглые тяжёлые головы; под ногами хрустели сухие стебли.

Не сразу, но я вспомнил... А от того, что я вспомнил, родился страх. В конце первой половины ХХ века в СССР академиком Трофимом Лысенко было выведено путём селекции растение, получившее название "триффид". Триффидов собирались культивировать как техническую культуру, для получения из их стеблей масла. Что это было? Советским учёным удалось создать растение, наделённое интеллектом. К тому же триффиды обладали универсальной системой питания. Они могли извлекать из почвы все полезные для жизни вещества с помощью корневой системы. Но, вырвавшись на свободу, предпочитали убивать ядовитыми отростками-хлыстами животных и людей для питания их полуразложившимися останками. В дополнение к этому "букету" свойств, триффиды могли передвигаться на своих трёх корнях-"ногах". В 1951 году, благодаря стечению ряда обстоятельств, триффиды захватили Британские острова, уничтожив большую часть местного населения. Только чрезвычайные меры, предпринятые ООН с привлечением вооружённых сил стран НАТО, позволили уничтожить большую часть триффидов, оттеснив оставшихся в созданные людьми резервации. Однако ходили слухи, что триффидов видели в удалённых от цивилизации, необитаемых местах на всех континетах, кроме Антарктиды.

Совсем некстати я вспомнил о триффидах. Мне захотелось побыстрее покинуть заросли подсолнухов и я ломанулся по тропинке со всей возможной скоростью. Собственно, из-за шума я их и не услышал, когда внезапно оказался на краю поля.
Они давно услышали хруст стеблей, а потому спокойно ждали меня, уставив в сторону шума дула карабинов образца 1907 года.

-Кто такой? -озадаченно спросил тот, который во френче без погон и фуражке без кокарды. 
-Хтось знаить? -ответил второй, тот, что был в синем жупане и папахе с длинным чёрным шлыком.
-Дывысь, що це таке! -воскликнул третий, который был в немецкой гимнастёрке и с пикельхаубом на нечёсанной голове.
-Документы имеешь? -тот, что во френче передёрнул затвор карабина.
-Гы, москальска морда! -второй замахнулся на меня прикладом.
-Да, ведить яго к батьку Ангелу! -распорядился третий, вероятно старший.

Я, конечно ожидал всего, но только не этого. Откуда вдруг взялись эти персонажи, один в один похожие на тех, что я видел в старых чёрно-белых картинах про Гражданскую войну? Но рассуждать и удивляться было вредно, потому, что меня уже повели. Чуть правее вангоговского подсолнухового поля, на малом взгорке обозначились белые хаты-мазанки, крытые жёлтой соломой; плетёные из лозы ограды; длинные шеи "журавлей" над колодцами; фруктовые сады, да пыльный шлях, по которому мы и вошли в село. Меня привели к самой большей хате в центре местечка. Хата была покрыта камышом, свежепобелена и расписана красными большими цветами и зелёными листьями.

У распахнутых ворот, рядом с плетнём, стояла подрессоренная четырёхколёсная лёгкая повозка небрежно покрашенная в зелёный цвет. На передней наклонной стенке белой краской корявыми большими буквами было написано: ХРЕН ВОЗЬМЁШЬ, а на спинке заднего сидения повозки - ХРЕН ДОГОНИШЬ. На том же сидении, со стволом развёрнутым в сторону дороги, стоял пулемёт Ма;ксима. Поодаль пара стреноженных лошадей чем-то самозабвенно хрумкала, погрузив морды в холщовые торбы.

Особо со мной не церемонясь, меня втолкнули внутрь, из служебного рвения напоследок поддав под зад ногой. Я поблагодарил судьбу, что хозяин той ноги был обут не в сапоги, а носил постолы. Тем не менее пинок был увесистый. Таким ударом мог бы гордиться любой страйкер в кубковом матче на стадионе Уэмбли. Меня развернуло боком и я чуть не упал. Но, как говорится, "чуть не считается".

У дальней от двери стены имелась большая печь. Под окнами стояли лавки, крытые цветными циновками. На одной лавке стоял патефон с большой трубой. Из трубы сипловатый голос, доносящийся как будто из-за стенки, пел: "-Мне бесконечно жаль, своих несбывшихся мечтаний, и только боль воспоминаний гнетёт меня..." (с)

Подле патефона пригорюнившись сидел атаманец в выцветшем красном доломане расшитым шнуром, в синих шароварах, в лохматой папахе с чёрной лентой, пришитой наискосок. Атаманец то и дело подкручивал ручкой ослабшую заводную пружину патефона. Чуть позже он окажется женщиной, но это не точно.
А ещё под одним окном обреталась ножная швейная машинка "Зингер" с двумя выдвижными ящиками под столешницей опирающейся на ажурную чугунную станину понизу, почему-то, перепачканную землёй.

Середину хаты занимал прямоугольный стол,  вся поверхность которого была уставлена глиняными мисами, тарелками, крынками, бутылками, штофами и стаканами.

Каких только закусок, заедок, напитков и запитков там не было! Варёная чищенная картошечка, сдобренная коровьим маслицем и посыпанная зелёными веточками резаного укропа; белесоватые пласты студня; мясо варёное; куры жареные; варёные раки в панцирях цвета кардинальских облачений; соления всяческие и маринадики: помидорки, огурчики, перчики, "синенькие", чесночок; колбаска домашняя в колечках из разных вкусных животных; ветчинка ломтями резаная; сальце солёное (куда ж без него) со шкуркой на соломе палёной; початки пшёнки варёные; паляныця с вечера испечённая; сыривец в крынках; горилка, тоже в крынках; портвейн в тёмного стекла высоких бутылках ёмкостью 0,7 литра с надписью на наклейках MESSIAS, Porto White Dry; жареный судак, вяленые подлещики и густера; зеленя всякие: помидорки красные, огурчики зелёные "нежинские", укроп, петрушка, стрелки молодого лучка... Гос-с-споди, да чего там только не сподобилось, за этим дивным столом! 
Вокруг стола на грубо сколоченных деревянных табуретах сидела хорошо знакомая (по тем же старинным фильмам) компания, то ли махновцев, то ли "зелёных", то ли "антоновцев". Компания, одетая пёстро и разнообразно (примерно так, как те трое, что меня задержали у вангоговского поля) пила из разнокалиберных стаканов; еду в рот отправляла руками; сыто рыгала; курила чудовищной величины "козьи ножки", наполняя хату едким махорочным дымом; зычно гоготала над какими-то местечковыми шутками. Лишь двое из компании сидели на венских стульях, молчаливо закусывая и оглядывая меня такими взглядами, какими мы смотрим на некоторые "говорящие головы" с экранов телевизоров.

Один был мужик в возрасте, но крепкий ещё, с клочкастой бородой и густыми бровями над глубоко посаженными глазами, одетый в нанковый жилет поверх косоворотки. Мужик отхлебнул из стакана мутного первача и тихим скрипучим голосом задал вопрос, который я уже слышал: -Кто таков будешь?
По тому, как враз притихли разговоры я понял, что это и есть атаман, батька Ангел.

Шум за столом утих, лишь продолжала сипеть и шипеть заезженная шеллачная пластинка: "Хотелось счастья мне с тобой найти, но почему-то нам не по пути..." (c)

-Фенька, шльондра! Заткни свою музы;ку! - рявкнул сидящий рядом с атаманом полный лысый человек с неприятным лицом, одетый в короткую мятую поддёвку. (Не, ну смех, конечно, но у них тут у всех рожи были зверские... Смех бы был, если бы это всё не со мной происходило, а с кем-нибудь другим. К примеру с тобой, возможный читатель...)

Взвизгнула по моим нервам патефонная игла и музыка смолкла. В тишине стало слышно как за окном, где-то на селе, тонкий голосок всё тянул и тянул на одной ноте: "Ти ж моя, ти ж моя пирапелка, ти ж моя, ти ж моя, нэвэличка." (с)

-Говори, сволочь, кто таков будешь? -заорал на меня лысый толстяк с лоснящейся потной мордой лица. -Если ты, сволочь, будешь мне врать, я с тобой сделаю, что Содома не делала с Гоморрой...(с)
-Погоди, Лёвка! -перебил толстяка батька Ангел. -Може он совсем по-нашему не розумиэ? Дывысь, який на ньому дивний одяг!
Честно говоря, батька Ангел оказался настоящим ангелом. Я совершенно не знал, что мне можно было рассказать о себе этим бандитам. Они бы меня точно сразу бы и "шлёпнули". А так...
-Нихт ферштее! Их бин технишер специалист. Их ферланге цур дойчен Ботшафт гебрахт цу верден! -как можно увереннее произнёс я.
-Иш, ты! Немец, перец, колбаса... Их хабе цвай бабэ... Я на идишь с детства всё понимаю... Посольство ему подавай! А хрен тебе! Щас я тебе, сука, пулю в лоб! Ты знаешь с кем говоришь? Я - Лёва Задов! -лысый знакомым мне движением зашарил правой рукой у себя на боку.
-Ну, всё... Знаем мы эти штуки..., -подумал я.
Но батька Ангел перехватил руку Задова и заорал, выставив бороду в лицо лысому: -Ти, що скотина! Вин нам ще знадобиться. Як розминний грош будэ. Нехай из тими, яких учора спиймали, посидить у сараи.

Задов засунул наган в карман галифе и махнул рукой двоим бандюкам, тем, что отирались с карабинами около двери.
Меня повели, а за моей спиной опять взревели, подхваченные хмелем грубые голоса. Вновь засипел патефон, на этот раз разухабисто, и сразу начав с припева: "Мама, мама, что мы будем делать, когда настанут зимни холода? У тебя нет тёплого платочка, у меня нет зимнего пальта!"(с)

Рядом с хатой, метрах в десяти имелся погреб. Вход в него был прикрыт навесом из лозняка крытого всё той же соломой. Вниз вели ступени, устроенные из коротких дубовых досок. Один конвоир остался наверху, второй отдал ему свой карабин, осторожно спустился по кривоватым ступеням вниз и загремел железом - открывал ключом амбарный замок висящий на двери.

-Приймай ще одного, сидильци! -со скрипом отвалив сторону дверь, крикнул конвоир и толкнул меня в темноту.

Я зацепился ногой за порог и упал на холодный земляной пол. Дверь за мной захлопнулась, загремело железо.
В темноте слышалось дыхание нескольких человек, а ещё, кто-то негромко стонал.

-С прибытием, человек хороший! Хто такой будешь? -спросил меня из темноты хрипловатый голос.

Я опять не знал что ответить на такой простой вопрос. У меня была только гипотеза. Я сам себе не верил, но... Как объяснить моё попадание к бандитам, в реалии явно "той далёкой, гражданской", из "Сентиментального марша"? У меня совершенно не было никакого желания, чтобы ни "комиссары в пыльных шлемах", ни кто бы то ни было ещё, "склонились молча надо мной".

Выдать себя за немца? За того, которого атаман Ангел намеревался обменять на кого-то или что-то в этой чужой для меня войне? Я уже готов был ответить хрипатому: -Нихт ферштеен! Но внезапно, вспомнил рассказ мичмана Панина и изменил своё решение.

-Я кондуктор с броненосца "Решка". Японцы потопили корабль в бою. Я доплыл до берега. Вот, домой добираюсь уже полгода, -ответил я.
-И, где ж твой дом, морячок? -спросил уже другой голос, явно привыкший командовать и спрашивать.
-Нет у меня дома. Сирота я с детства. А иду я в Крым. "Там тепло, там яблоки..." (с)
-А за кого ты будешь, мил человек? За "белых", али за "красных"? -спросил опять хрипатый.
-Я сам за себя, дядя! -меня разозлил этот допрос.
-Да оставь ты его, Мирон! Вишь же, морячок! Шо с них взять? "Анархия - мать порядка!" (с) Да, браток? -вступил в разговор кто-то третий, молодым голосом.
-"Напрасно старушка ждет сына домой. Ей скажут, - она зарыдает: а волны бегут от винта за кормой, и след их вдали пропадает."(с) - тихо пропел я в ответ.
-Ладно, познакомились... Тебя как звать, моряк? -спросил тот, что командир.
-Панин, Василием кличут, ваше благородие, -наугад ответил я.

И угадал, потому что мой ответ приняли и поняли, предложив ползти на голос и присаживаться рядом.
Я дополз до стенки погреба и сел, прислонившись к на ощупь осклизлым брёвнам сруба.
Мои глаза привыкли к темноте. К тому же, сквозь узкие щели в двери проникал рассеянный свет, в котором я рассмотрел шесть человеческих фигур, сидящих вдоль стен. Ещё один, судя по стонам раненый или больной, навзничь лежал на полу.

Я сидел молча, обдумывая своё нынешнее положение в которое попал из-за этого дурацкого контейнера с ПирЕ. Пока я припоминал свои действия после прыжка с подножки вагона, разговор, прерванный моим появлением в погребе, продолжился. Из него я догадался, что моими соседями оказались три офицера-белогвардейца и четверо красноармейцев.

Один из них, тот что лежал на полу, был тяжело ранен пулей навылет в туловище и плечо, потерял много крови и у него был жар. Другой, который хрипатый, был командиром отделения, отделённым, как его называли другие.
И "красных" и "белых" сутки назад взяли в плен местные "зелёные", а точнее, люди из банды атамана Ангела.
Сейчас между пленниками установилось подобие "водяного перемирия", если кто помнит рассказ Киплинга про мальчишку, которого воспитали в джунглях дикие звери.

Несмотря на невозможность примирения по идеологическим и социальным причинам, и тех и других объединила одна цель - побег из плена.
И пока я предавался воспоминаниям, они обсуждали варианты побега. План был простой, как мычание вола: выбраться из погреба, а там - видно будет. Так они решили. Так решил для себя и я... Нужно бежать из плена, и не просто бежать, а бежать в сторону железной дороги. Что будет потом? Не знаю, но я надеялся, что временнАя аномалия возле железнодорожного полотна отсутствует и я смогу вернуться в своё Время.

В погреб донеслось нестройное пение, более похожее на рёв: "Ти ж мене пидманула, ти ж мене пидвела, ти ж мене молодого
з ума-розуму звела." (с). Дружеский обед с горилкой достиг своего апогея.

Все, кроме раненого, собрались возле двери и "хрипатый" начал стучать в неё кулаками и ногами, привлекая внимание караульного.

-Що вам потрибно? -откликнулся караульный.
-Выведи до витру, друг! Невмоготу терпеть совсем, -попросил "хрипатый".
-А ти в штани вали! Щоб вам було порожньо... -до нас донеслись скрип досок-ступеней под сапогами и скрежет открываемого замка.
-Ну, де ви там? -спросил караульный, стоя на пороге и вглядываясь в темноту.

Его тут же подхватило несколько пар заботливых рук и повалили на пол. Рот караульному заткнули чьей-то заранее приготовленной для такого дела обмоткой. Потом его связали по рукам и ногам чье-то разорванной на полосы исподней рубахой. Один из офицеров-белогвардейцев напялил на голову папаху конвоира, взял в руки карабин и повёл "хрипатого" наверх. Мы перенесли раненого ближе к двери, он был без сознания, и стали ждать.

В хате пьяные голоса уже орали любимую строевую песню многих армейских командиров ещё с той поры, когда я был курсантом нашей 5-й Школы: "Маруся, раз, два, три, калина, чорнявая дивчина в саду ягоди рвала!" (с)

Эх, помню как на бескрайнем плацу курсантские роты "рубили" строевым шагом под эту песню!
Хождение строевым шагом в ротном строю, сродни наркотику. Особенно если ты орёшь строевую песню; особенно если все вокруг тебя орут эту же песню. Песню, при прохождении ротной колонны нельзя петь, её надо орать, перекрывая удары подошв сапог по асфальту (или по бетону, или по брусчатке); перекрывая сотрясения тела при строевом шаге; перекрывая удары пульса. Особенно если ты стоишь в середине строя, в середине шеренги, в середине колонны. С двух сторон, плечом к плечу, шагают ребята с твоего взвода; перед твоими глазами двигается в такт шагам спина цвета хаки такого же, как ты, пока ещё "рядового-необученного".  А за твоей спиной... Ты не видишь, что там, за твоей спиной, ты не видишь что по бокам от тебя, ты не видишь ничего, кроме спины идущего впереди. Тебе не нужны те, кто остались на гражданке, те, кто тебя не ждёт и те, кто обещал тебя ждать. Здесь ты узнал, что Время - это имя сослагательное. Здесь ты узнал цену обещаниям и цену словам. Здесь ты познал, что такое настоящее одиночество в толпе. Но и здесь ты понял, что не одинок в своём одиночестве. Ты не "ничей", как любят себя позиционировать некоторые, правда что, очень редкие в нашей курсантской среде снобы; ты одна/стопятидесятая того, что носит название учебная рота. Это не ты шагаешь по плацу, поднимая ногу так высоко, как позволяет расстояние между шеренгами; это шагает коллективный организм, подчинённый, кроме команды командира роты, ещё и действию наркотика, имя которому - МЫ. Отныне наш девиз: "Не знаешь - научим, не хочешь - заставим!"  И-и-расс, расс, расс!
 
Все выше, и выше, и выше!
Светит Солнце с небес
На казарм островерхие крыши!

Слышишь, слышишь, слышишь!
Прошлого в памяти шаги звучат
И ты от волнения глубже дышишь!

Бац, бац, бац!
Сто пятьдесят пар ног
Вбивают подошвы сапог в плац!

И-и-расс, расс, расс!
Яростный голос старшины роты
Гонит вперед нас!

Грум, грум, грум!
Эхо от стен отражает
В ногу идущей колонны шум!

Пой, пой, пой!
Песня наша строевая
Сегодня покроет шум любой!

;Там где пехота не пройдет!
Где бронепоезд не промчится!
Тяжелый танк не проползет!
Там пролетит стальная птица!;;

Стой, стой, стой!
Где-то вдалеке труба поет:
Одиннадцатой роте – Отбой!

Теперь лишь по ночам мне снится:
Молодость, цвета летнего неба погоны,
И размах птичьих крыльев в петлицах...

Куда это меня занесло? Тут нельзя впадать в "memoria". Всё время надо "memento mori". Иначе...
Впрочем, попробуем начать ещё раз...

В хате пьяные голоса уже орали строевую песню, любимую многими армейскими командирами ещё с той поры, когда я был курсантом нашей Пятой Школы: "Маруся, раз, два, три, калина, чорнявая дивчина в саду ягоди рвала!" (с)

Во дворе несколько фигур уже "отдыхало", лёжа на траве в тени плетня.

Когда лошади были впряжены в повозку, "белый" офицер влез в повозку к пулемёту, а Хрипатый, взяв лошадей под уздцы, развернул повозку и встал напротив ворот. Остальные подхватили раненого за руки-ноги, понесли и положили на дно повозки. Я вылез из погреба последним. Что-то мне стало вдруг сумно, какая-то мысль вертелась и ускользала. Что-то такое, что засело в памяти как заноза... Я сделал несколько шагов к уже тронувшейся перегруженной повозке, в которой перемешались "красные" с "белыми". В этот момент на пороге избы появился пьяный вдрызг Лёва Задов. Он пошатываясь двинулся по направлению плетню, на ходу роясь в мотне между ног. Не иначе как вышел "отлить".

Тут его мутный взор упал на медленно двигающуюся со двора повозку облепленную беглецами. Глаза Лёвки выкатились из орбит, рука дёрнулась к поясу. Он всё дёргал и дёргал за рукоятку зацепившийся за что-то мушкой наган. Но револьвер не хотел вылазить из кобуры.Тогда Задов заорал благим матом: -Cволочи! Всех в расход пущу! Стреляй гадов! Уйдут!

На его крик из дверей хаты начали выскакивать и вываливаться участники попойки. Осознав происходящее они хватались за оружие и палили в воздух. По селу раздались ответные ответные выстрелы и крики. Последним из хаты выбежал атаман Ангел и пальнул из обреза куда-то в сторону, чуть не снеся при этом голову Лёве Задову, который наконец-то вытащил из кобуры наган и прицеливался в сторону повозки.

Хрипатый встал с облучка в рост, хлестнул вожжами по крупам лошадей и заорал: -Но-о-о, лядящие! Пошли, пошли! Но-о-о!

Повозка дёрнулась рывком, при этом кто-то не удержался и скатился с неё в пыль, вскочил на ноги и побежал, делая длинные скачки вслед взявшей с места повозке. Офицер тот, что с командирским голосом, протянул в мою сторону руку и что-то неслышно за поднявшимся шумом мне прокричал. Но я помотал головой и бросился в сторону хаты.
В открытое настежь окно я прыгнул головой вперёд, сильно оттолкнувшись ногами от земли и с грохотом ввалился в опустевшую хату. За моей спиной крики усилились, раздался топот множества копыт, лошади с седоками-атаманцами пронеслись вскачь за повозкой, коротко протарахтел пулемёт и смолк. Я вскочил на ноги, но немного опоздал. Она тоже уже всё поняла и попыталась удрать. Но ей помешали громоздкий стол и разбросанные по полу табуреты.
Тогда она встала на дыбы и пошла на меня на задних ногах-стойках. Она задрала морду из кончика которой со стуком часто-часто показывалась и исчезала цыганская иголка. Я подхватил с пола за ножку тяжёлый табурет и обрушил его на неё. Она успела увернуться от попадания по голове, но табурет ударил её в бок и она повалилась под окно, пытаясь встать. Но я бил и бил её табуретом куда попадя, пока не превратил в груду ломанного чугуна и стали. И даже тогда она рывками ползла ко мне, пытаясь вонзить в ногу иглу.
Наконец она затихла. Я, не выпуская из правой руки табурет, поглядывая на неё, принялся рыться в обломках деревянных ящиков, которые были прикреплены к её столешнице. В одном из них, под бобинами с нитками и лоскутами тряпья, я нащупал свинцовый портсигар-контейнер.

Я быстро осмотрел его и потрогал пальцем закрытую застёжку. Потом я спрятал контейнер в карман. Мне показалось, что у моих ног что-то шевельнулось. Я снова схватил за ножку табуретку, но это была всего лишь конвульсия. Что-то дёрнулось, звякнуло и к моим ногам упал мятый шильдик с надписью S I N G E R.

Я уже собирался покинуть хату через то же окно, но на пороге появился разъярённый Задов, а  в окне усатые дикие рожи разозлённых атаманцев. Хата наполнилась людьми, меня стукнули по голове рукояткой нагана и мир вокруг меня погрузился во мрак.

Я не знаю, когда я очнулся. Сначала вернулся слух. Рядом со мной разговаривали двое. Потом вернулось ощущение холода - я лежал на земляном полу. Когда вернулось зрение, я понял, что мой личный побег не удался. Я лежу всё в том же погребе. Моим бывшим "сопогребникам", вероятно, повезло больше. Потому что никто из них в погреб не вернулся. Те двое, которые разговаривали рядом со мной были мне не знакомы, да и представляться мне они не желали. Вероятно не доверяли.

„Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если волной снесёт в море береговой Утёс, меньше станет Европа, и так же, если смоет край мыса или разрушит Замок твой или друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе.“ (с)

Это я вспомнил поутру, когда нас повели на расстрел.

Впрочем, странное дело... Может это был результат сотрясения мозга от удара рукоятью нагана.
У меня появилась двойная память.

Я помнил:

[Наконец она затихла. Я, не выпуская из правой руки табурет, поглядывая на неё, принялся рыться в обломках деревянных ящиков, которые были прикреплены к её столешнице. В одном из них, под бобинами с нитками и лоскутами тряпья, я нащупал свинцовый портсигар-контейнер.
Я быстро осмотрел его и потрогал пальцем закрытую застёжку. Потом я спрятал контейнер в карман. Мне показалось, что у моих ног что-то шевельнулось. Я снова схватил за ножку табуретку, но это была всего лишь конвульсия. Что-то дёрнулось, звякнуло и к моим ногам упал мятый шильдик с надписью S I N G E R.
Я покинул хату через то же окно. Звуки выстрелов стали ближе и гуще. Я расслышал "работу" нескольких пулемётов. Потом раздался отдалённый яростный крик множества голосов. Я разобрал крики "Ура!" У меня не было никакого желания выяснять что происходит, тем более, что крики и звуки выстрелов явно приближались. Задами, огородами, прячась за плетнями и кустами я направился в сторону железной дороги. Низко пригибаясь к земле я уже приближался к краю поля подсолнухов, когда на меня рысями вышел казачий разъезд. Меня обыскали, отобрали контейнер, связали руки и погнали бегом опять в село. В той же хате, где веселились люди батьки Ангела теперь был штаб белогвардейской части, которую послали для борьбы с бандами. Хату очистили от обломков и объедков и меня встретил уже знакомый офицер с командным голосом. Он представился жандармским ротмистром Волиным. Разговор со мной был короток. После того, как я сказал, что ничего не знаю о портсигаре-контейнере, что я его подобрал случайно из жадности, меня чем-то ударил по голове второй, незнакомый офицер. А очнулся я уже в погребе.]
-------
С утра повели троих на расстрел.
С утра стреляется лучше.
Натощак оно лучше, проверено, а отстрелялся - и сразу пить чай с хлебом.

Эти трое шли хорошо. Никого не пришлось погонять прикладом и штыком никого не пришлось кровянить.
Хоть и путь не далёк от просёлка в сторону, до щебкарьера-то старого.

По-над обрывом поставили, тех, троих.
Капрал зачитал по бумажке.
Как нынче вновь повелось - именем того-то, за то-то да за это, привести в исполнение как меру социальной защиты.
Потом бумажку в карман гимнастёрки нагрудный, скомкав, второпях засунул. И уж заряжать команду тут же и подал. Чего шарманку зазря крутить?

Да нашим ребятам с отделения не впервой выводить в расход. Лишь затворы клацнули, лязгнули металлом хором: клац - клоц - клуц. Такой звук, разговор значит, у затворов винтовок наших.

Один из тех, трёх, глаза зажмурил. Второй отвернулся - спиной, знать, принять захотел свою смерть. А третий по-детски светло улыбнулся и покурить на послед попросил.

Капрал посмотрел из-под козырька фуражки на невысокое ещё солнце, почти всухую сплюнул в прибитую росою по-утру пыль. Лицом не дрогнул, скрутил самокрутку, махорку и клок газеты из кисета достав.

Ефрейтор кромсалом о кремень огниво взбодрил и пыхнул капрал сизым махорочным дымом на солнечный диск. С самокруткой в зубах, оскользываясь на склоне, ножнами на пыли знаки рун кривые рисуя, боком-боком спустился к троим на обрыве.

-А курни, паря, курни. Вдругорядь-то, знать, не придется..., -капрал самокрутку третьему в губы засунул, да взад подался к неровному строю на бугре.

Так постояли не долго.

Мы - прохладное дерево прикладов винтовочных поглаживая.
Один из них - зажмурившись.
Другой - отвернувшись.
А третий - с руками связанными за спиной, и с дымящейся самокруткой в кривой щели рта на лице, к небу поднятому.

И команда: -Цельсь!
И команда: -Пли!
И отмашка капраловой шашки сверкнула на солнце.

И сухо протрещало на косогоре, и эхом отдало от стенки щебкарьера супротив, и трое упали с обрыва на холодные камни на дне.

Божедомов среди нас никогда не было.
Вскинули винтовки на ремнях за спину и пошли колонной по одному к селу, где на околице дымила полевая кухня.
-------

Я лежал на дне щебкарьера, прижавшись разбитой щекой к холодному камню.
Было очень больно во всём теле и смертная тоска глодала меня. Жизнь уходила по каплям крови из двух огнестрельных ран.

Нездешний, запредельный холод Нифльхейма подбирался к слабо и редко бьюшемуся сердцу. Краем сознания, или памяти, или чем-то неизвестным мне, я вспомнил слова старшего майора из почти прошедшей жизни:

"Вы уже знакомы с гипотезой о том, что наш мир является миром искусственно сконструированным, иллюзорным, придуманным. Сейчас мы не будем выяснять личность или природу этого "выдумщика". Тем более, что о целях, которые преследует этот "фантазёр", лучше не задумываться во избежания серьёзных деформаций собственной психики. Достаточно знать, что специалисты нашего Научно-Технического Отдела разработали методику возвращения в наше Придуманное Прошлое. Для этого достаточно представить последовательность всех действий, произошедших с вами, с момента "Х" в обратном хронологическом порядке. И вы вернётесь вспять во Времени. Наша мысль материальна, она имеет массу и энергию. Она способна совершать работу."

Представить последовательность всех действий... Невозможно, невозможно...

Но если это всё придумано кем-то, может нужно это типа хорошенько попросить, чтобы ...