Моё детство, Кистендей-Аркадак, радости и слёзы

По кистендейской улице тянется ряд серых столбов, наверху у них перекладины буквой «Т», а на перекладинах - белые фарфоровые бочоночки-изоляторы, они крепко держат провода, подающие свет в каждый дом. Баба Вера говорит, что местной электростанции столько же лет, сколько и мне. Я представляю себе, что в электростанции живёт сказочная, сыплющая искрами девочка, посылающая свет по проводам всем, кто ни попросит. Я думаю с симпатией – может быть ей одиноко там в заточении электростанции и нужны друзья? Грустно, что недавно вместо друзей у неё появились самые настоящие враги. Кистендейские мальчишки взяли моду расстреливать фарфоровые бочоночки из рогаток. Дожидаются сумерек, когда все кошки серы, а лиц не разглядеть, и бьют по белым мишеням, похожим на гирьки в сельпо! Забавы эти привели к тому, что свет погас в половине села! Соседи возмутились и устроили на хулиганов засаду. Кого отловили на месте преступления – того, не разбирая – свой или чужой, выдрали «по первое число».
- За «нечаянно» бьют отчаянно, - так на кухне баба Вера говорит бабушке.
Но соседи не вызнали зачинщика этого безобразия - того, кто самый первый начал! Пойманные снайперы молчат как партизаны!
И вот теперь по селу ходят два монтёра и чинят разбитое. Мне интересно, я вьюсь «хвостиком» за ними. У монтёров есть огромные, будто для великанов, толстые резиновые перчатки до локтя, а ещё к поясу у них прицеплены «кошки»! Ну, то есть – не настоящие живые кошки, вот бы было интересно… нет, это такие длинные изогнутые железяки. Монтёры прицепляют их к ботинкам и становятся похожими на журавлей – ходят, высоко поднимая колени, и важно ставя ногу на землю, чтобы не зацепиться «кошками» и не упасть. На земле монтёры выглядят неуклюжими, но стоит им обхватить этими загогулинами деревянный столб – ого! Вот тогда они действительно похожи на ловких котов, быстро карабкающихся по стволу дерева. Раз-два-три! И они приковали себя тонкой цепью к вершине столба, заменяют изоляторы, бросая разбитые вниз, на радость детворе, которая расхватывает эти «игрушечки». Хотя, к чему им эти осколки, понять мне трудно. Но я же не мальчишка…
Наконец нам дали свет! Бабушка радуется, чистит картошку и поёт про какую-то Марусю, которая отравилась до того, что её повезли в больницу. Песня нудная, похоже, что и самой бабушке надоела. Она откладывает ножик и лукаво глядит на меня:
- Отгадай загадку: с когтями, а не птица, летит и…
Тут она отчего-то смешалась, и голос её увял… Забыла, что ли?
- Матерится, - с готовностью подсказывает ей баба Вера. Отчего-то они обе хохочут молодым смехом, переглядываясь и прикрывая рты ладошками…
Я неодобрительно хмурюсь.
Ну и чему тут смеяться?
Очень даже неумно.
Вот скажите, люди добрые, при чём тут материя? Электромонтёрам-то? Никакой материи у них я ни разу не видела.
И со столбов они не падали.
Видно бывает, что и бабушки шалят, как маленькие.

У меня на большом пальце ноги вздулось что-то чёрное. Бабушка испугана, а я - нет. Бабушка говорит, что это от того, что я сбрасываю сандалики и бегаю босая. Но я не верю – тут многие дети бегают босиком. Мне не больно, только ходить мешает. Решено ехать в амбулаторию. Я рада, хоть выясню, что означает это приятно перекатывающееся во рту слово.
До амбулатории нас добросил председательский газик – водитель ехал за начальством, по пути подбросил и нас. Здание амбулатории оказалось чуть не в чистом поле - на перекрёстке всех дорог. Это было старинное кирпичное здание, отштукатуренное и окрашенное в какой-то розовенький цвет. Двери были тяжёлые и высокие, бабушка их еле оттянула.
Вошли.
Нам в нос пахнуло чем-то медицинским. Кругом были устроены какие-то стеклянные перегородки. В приёмном покое мы ждали долго. Наконец вышла фельдшерица в белом халате, сказала, что доктора нет. Провела нас в «хирургическую». Там было светло, марлевые ширмочки и столы, покрытые белыми простынями. Фельдшерица откинула край одной – я увидела белую эмалированную ванночку с серебристыми инструментами.
- Показывай, что у тебя?
Я показала.
Видок был так себе. Черный арбуз на пальце чуть ли не больше самого пальца. Женщина в белом заколебалась… Её неуверенный вид разозлил бабушку.
Они начали спорить. Я поняла, что бабушка её просит мою бяку вскрыть, а фельдшерица отказывает под всякими неблаговидными предлогами…по сути – перетрусила.
Да что там такого? Не слушая препирания взрослых я пристально разглядываю чёрный пузырь…Смотрю-смотрю, да в приступе острого любопытства сжимаю кожицу острыми ноготками …
- Бабушка, да бабушка же! Смотри, я всё сама сделала!

Раскалённый диалог взрослых прерывается потрясённым молчанием, они обе бегут ко мне – и верно, искомый объект вскрыт, и всё содержимое уже украсило собой клеёнку стула. На долю фельдшерицы остаётся только заахать, сбегать за мазью Вишневского и перевязать мне палец. С этим она справляется «на отлично»!
Бабушка грозно молчит.



Мы вышли из амбулатории на степной простор, ну и как добраться домой?
Рядом остановилась трёхтонка:
- Вам куда? Залезайте в кабину.
Мы и залезли. Бабушка села с краю, а я всю дорогу услаждала слух шофёра популярной песней: «Ветры за кабиною носятся с пылью, резкий поворот, осторожней, шофёр!» Водитель взаправду оказался добряком – слушал мои старания переорать мотор и только улыбался…

Ещё вчера мы с подружкой крутились вокруг Правления совхоза, поджидали её папу с полей. Вернее, поджидала она, а я составляла ей компанию, проводила время до ужина. Наконец под горой на улице заклубилось серое облако, забибикал сигнал, распугивая разомлевших на солнце окрестных кур, отчего-то обожающих лежать в горячей пыли или лениво бродить по проезжей, она же и прохожая, части – то есть на единственной приличной улице Кистендея. Лихо подкатил газик с брезентовым верхом и из него прямо на ходу выпрыгнул невысокий молодой дядя – папа моей подружки. Она побежала к нему, махнув мне рукой. Я церемонно отошла в сторону, чтобы не подумали, что вмешиваюсь в чужие дела. Так бабушка учила:
- Если людям надо поговорить, ты тут им не мешай, отойди и смотри в сторону. И помолчи, бога ради, а то ты любой разговор на себя переводишь! Вот же…центр вселенной!
Так что, желая выказать себя воспитанной девочкой, я тактично потащилась к дому и не узнала, о чём был последний разговор моей подружки с её папой…
Больше я ни его, ни её не видела.
Не пришлось.
Ибо случилось немыслимое.
…Я уже добралась до дома бабы Веры и даже ступила в сени, когда на обычно тихой и безлюдной улице возник непонятный шумок и тревожное метлешение людей… вдалеке уже слышались крики и резкий бабий визг …
Я повернулась было бежать обратно на улицу, но меня поймала бабушка, она как-то осунулась, тонкие губы её превратились в бескровные ниточки:
- Сиди дома, не ходи никуда, видишь, я тоже здесь с тобой…
Баба Вера уже бежала через двор к калитке…
- Да что случилось?
- Ничего, сиди дома!
Шум и крики на улице бушевали. Донеслись пронзительные гудки грузовой машины…У Правления явно происходило светопреставление… И без меня! Молча и решительно я выдиралась из цепких бабушкиных рук, да не тут-то было!
Потом всё утихло.
Вернулась баба Вера. Они пошептались о чём-то и стали собирать ужин…всё как обычно. Так, как будто Кистендей и не накрывала волна странного слепого ужаса…

Мне сказали только с утра.
Вышло так, что папа моей подружки, энергичный и порывистый человек, поговорив с ней, вспомнил что-то важное и решил ехать куда-то. Он крикнул шофёру: «Езжай!»,вскочив на подножку газика. Но тут его отвлекли вопросом люди, выскочившие к нему из Правления. Балансируя одной ногой на подножке, почти не держась за скобу двери газика, он оборотился к ним, дальше было дело одной секунды - машина рванула с места, председатель, потеряв равновесие, упал и ударился затылком о камень …
Смерть наступила мгновенно.
В совхозе объявили траур.
Похороны были назначены на утро следующего дня.
Бабушка прилагала все усилия, чтобы не выпустить меня из дома, я же всё время порывалась бежать к подружке - жалеть её.
- Она болеет, ей не до тебя.

Следующим утром по улице мимо наших окон потекла чёрная людская река. Впереди на грузовой машине ехал гроб, красный с чёрным, рядом с ним - духовой оркестр, а за грузовиком шли люди, люди… Страшная пронзительная мелодия ввинчивалась в небо рождая ужас, медные тарелки били прямо в сердце, женщины плакали. Я и не знала, как много тут жителей, в этом обычно сонном и молчаливом степном краю, купающемся в зное и синеве бесконечных небес. Но сейчас все они непрекращающимся потоком двигались мимо нашего маленького окошка.
- Пойдём и мы.
Бабушка взяла меня за руку, мы вышли на улицу, пристроившись в конец процессии.
Как грустно! Как мало воздуху в груди…Чтобы не задохнуться, надо выкрикнуть!
И я вдруг завожу:
- Уйдём в поднебесье в такие края, где только гуляет лишь ветер, да я…
На нас оборачиваются, бабушка быстро выдёргивает меня из колонны и утягивает домой.
- Замолчи! Так нельзя себя вести!
Нельзя… но я же кричала о том, что давило и душило меня изнутри … кричала о горе моей бедной подруги, самой настоящей сиротки теперь.

Мы уезжаем в Аркадак.
Это недалеко, почти рядом. С электрички мы сходим в пустоту маленькой станции. Гулко отдаются шаги, тут даже прохладно, не то, что снаружи, где с неба на тебя сразу выливается ушат раскалённых лучей. Но деревьев здесь значительно больше, чем в Кистендее. На улицах растут в основном тополя. И пирамидальные, и раскидистые, а вот даже серебристый. Прошли мимо старинной кирпичной водокачки. Она такая узорчатая, так красиво построена, мне очень нравится. Домики небольшие, но их много, хоть маленький, но город.
Ага, пришли! Высокий дом, зелёная застеклённая веранда, палисадник с обилием цветов, на крылечке нас встречает молодая улыбчивая женщина. От неё я узнаю, что буду жить в комнате её дочки, пока та гостит где-то, кажется в Саратове. В комнате игрушки, фотографии на стенах… стоп! А это что? На снимке девочка моих примерно лет в богатом новогоднем костюме бабочки… Какие крылья! Просто волшебство какое-то!  Я любуюсь и даже не порываюсь завидовать, а что толку? Такой красоты мне ни в жизнь не получить… В комнату заходит хозяйка, поглядеть, чем я занимаюсь. Увидев мой тоскующий взгляд, она раскрывает шкаф и, о чудо, на свет являются и костюм в блестках, и огромные цветные крылышки! Смеясь моему остолбенению, тётя помогает мне нарядиться… оказывается, что я крупнее её дочки, на спине костюм не сходится, но это пустяки. Подхожу к зеркалу… вот это да! Просто восторг!
- А можно, я выйду так во двор?
- Да выходи…Отчего же?
Еле дыша от волнения, я подхожу к калиточке на улицу и важно стою там, красуюсь. И сразу же оказываюсь объектом пристального внимания двух незнакомых девочек. Отчего-то они со всех ног бегут ко мне:
- Люда, ты уже вернулась?
Однако, разглядев, кто пред ними, они явно разочарованы – не та!
- Ты кто? А почему ты Людин костюм надела?
 Я доходчиво объясняю, что мне разрешили надеть этот костюм, но девочки не слушают, а только грозятся, что Люда мне даст, за то, что трогаю её вещи. Праздничное настроение исчезает, чудо кончается – понуро я иду переодеваться. Действительно, к чему мне…это же чужое… И что это я размечталась?
Вечером собирается много народу, хозяйка в честь приезда бабушки организовала большое застолье, некоторые гости пришли с детьми, но мне невесело, я тут совсем чужая.
Скорее бы домой! Замучилась я путешествовать.

И опять качает меня вторая полка плацкарта – мы едем домой! Да и хорошо, надоела мне эта беспробудная степь да степь кругом, жара, полынь, пыль столбом… Одно точно хорошо – за столько месяцев я ни разу не болела, даже забыла, что это такое. В зеркале себя уже не узнаю: загорелая до черноты, одни глаза видны, да волосы белые-белые. Как все же оказался непохож Кистендей, да и Аркадак, на то, что я себе навыдумывала в Ирбите… Отодвигаю на вагонном окне клеёнчатую ночную штору, заглядываю сбоку в щёлочку – и ахаю!
Так вот же оно!
Поезд мчит по узкому мосту, кажется, что прямо по воде, гулко стучат колёса, в такт им отзываются металлические опоры, а напротив я вижу высокий крутой берег. Он весь утопает в закатном солнце, по его почти отвесным склонам стекают фруктовые сады. Улочки, отсыпанные гравием, оканчиваются узкими пристанями из тёмного дерева с лодками, привязанными по обеим сторонам мостков. В середины мощных садов воткнуты деревянные двухэтажные теремки с остроконечными крышами, мезонинами и верандами. Последние лучики уходящего светила алеют в синих стёклах. Как уютно и заманчиво выглядит тот берег! Вот я уже там, стою на старинной веранде и гляжу в окно на пролетающую мимо громыхающую и сияющую огнями ленту поезда. Сейчас меня позовут в столовую, где на накрахмаленной белой скатерти бабушка уже собрала чай: синие стеклянные вазочки с вареньем, хрустальная - с конфетами «Мишка косолапый», плетёная корзинка с печеньем, расписные чашки тонкого фарфора, какие я видела у «сватов», а над столом мягко сияет большая лампа в абрикосовом абажуре с бахромой.
В уголке нас уже ждут два кресла – бабушка станет рассказывать мне сказку на ночь… Ночь, прохладная и влажная, стремится с улицы в дом, но ей навстречу уже пылает изразцовая печь…
- Ты спишь?
Сплю, и вижу замечательные сны…